Fangs and chains.

      Зубы противно скрежетали друг об друга, ногти уже настолько впивались в ладони, что отметины на них едва заметно наливались кровью, словно ещё чуть-чуть и совсем скоро под натиском кожа разойдется и выпустит алые капли наружу. С каждым последующим испытанием Шар, жрица становилась все восторженнее и спешила к своей цели не замечая ничего вокруг. Следопыт же, наоборот, едва могла контролировать собственную неприязнь ко всему происходящему. В голове привычной мантрой звучали старые наставления: «Улыбайся, сохраняй спокойствие и никогда не открывай рот». Но сейчас даже старая привычка следовать данным учениям, повторять их, словно молитвы, трещала по швам. Вампир очевидно дулся и кривил губы каждый раз, когда их взгляды мимолетно сталкивались, его задерживался на ней подольше, ее — едва скользил по его недовольному лицу. Они приближались к концу их пути, так и не найдя ни Песню Ночи, ни источник бессмертия Кетерика Торма. Чертов храм уже сам по себе осточертел, а хуже всего было то, что каждый из их отряда видел, что Лорелея сама не своя. Хуже всего было то, что она не могла подавить свою ярость, свою неприязнь к происходящему. Битва с ортоном выбила ее из седла и она никак не могла забраться обратно. Такого не случалось уже очень и очень давно.       Они стояли перед лестницей, что уходила под воду, Шэдоухарт возносила свои молитвы, сжимая в дрожащих от вожделения руках копье Ночной Певуньи. От ее фанатичной преданности у эльфийки зубы сводило. Все члены отряда шагнули в неизвестность и оказались черт пойми где. Вокруг останки истлевших юстициаров, духи и их чертов сводящий с ума шепот. Оказавшись в таком месте, человек, сохранивший здравый смысл, будет пытаться искать выход. Они же, словно бешеные псы, мчались вперед, видя как удаляется подол поддоспешника их жрицы.       Лорелея бежала вперед, но усталость не давала догнать остальных. Когда же она наконец нагнала товарищей, то встала в ступоре. Глаза забегали между жрицей Шар и аасимаром, связанным магическими цепями, удерживаемым волшебными руками, что рвали ошметки ее одежд всякий раз, что она рвалась к краю зачарованного круга, в котором она стояла. Красивая и сильная с виду женщина носила в глазах огоньки безумия.       — Ты, идущая снискать милости своей подлой богини. Ты пришла пронзить клинком мое сердце, — Лорелея слышала голос незнакомки сквозь дикий набат собственного сердца, стучащий в ушах громче любых боевых барабанов. Ее синие глаза приковало будто магнитом к кругу-клетке, в которой томилось дитя богов.       — Не клинком — копьем. Копьем моей Владычицы! — дрожащая белая ладонь накрыла висок, губы растянулись, обнажая зубы. Эльфийку била крупная дрожь, но было похоже, что никто этого не замечал. Все были слишком поглощены наблюдением за этим ужасным спектаклем, разыгравшимся в божественной обители.       — Не позволяй своей богине контролировать себя, — внезапно встрял Уилл, — Выбери свой путь сама!       — Что значит «не позволяй»?! Исполнять волю моей Владычицы — цель всей моей жизни! Если, чтобы исполнить волю Владычицы Шар, мне придется переступить через твой труп — я готова!       Эльфийка глухо зарычала, выхватила из ближайшего скелета проржавевший от времени скимитар и встала перед жрицей, закрывая аасимара спиной.       — Что ты делаешь? — прорычала Шэдоухарт, стискивая копье в руках, решимость в ее глазах не была такой уж и яркой, но Лорелея этого совершенно не замечала. Котел ее терпения был переполнен.       — Ты! Осознаешь ли, что ты делаешь? Собираешься убить эту женщину, как тысячи твоих предшественников? И ради чего? Ради кого? Ради Бога? — голос блондинки гремел раскатами молний, шаритка опешила и сделала шаг назад. Эльфийку пусть и колотило от распирающих изнутри эмоций, но рука ее клинок сжимала твердо. — Боги! Что Боги сделали для тебя? Для всех нас?! Разве ты не видишь, что им наплевать на каждого из смертных? Тебе ли не знать, как подлы Боги, они не заслуживают ни поклонения, ни любви, ни преданности! Что дала тебе твоя Богиня? Пыльное копье и боль! Боль, которая не дает спать, боль, которую ты ничем не заслужила! Она забрала твою память, забрала годы твоей жизни, а теперь твоими руками хочет забрать еще и эту жизнь! Хватит! Я ненавижу их! Всех ваших чертовых Богов, что должны ценить своих последователей, но у них нет благодарности за служение! Нет покровительства! Разве спас Латандер своих монахов, когда гитиянки явились на порог и устроили бойню?! Разве помогла Маглубиет гоблинам, когда их разумы были отравлены заразой?! Разве Ллолт снисходительна к своим подданным? Где же ваши чертовы боги, когда Абсолют захватывает разумы всех смертных?! Их нет! Им плевать! Они только берут, наказывают, только и требуют жертв, послушания, поклонения. Хватит быть в этом рабстве, довольно! Разве не видишь ты, что все они одинаковы?! Хальсина захватили в плен и могли убить, что же почитаемый Сильванус?! Оставил его гнить за решеткой, пока мы не пришли! Гейл был любовником своей Богини и что же Мистра сделала для него? Отправила его на смерть! Селунэ не шевельнула чертовым пальцем даже ради спасения собственной дочери! Где ваши хваленые Боги были, когда у Карлах вырвали сердце и заменили его этой чертовой машиной?! Где были Боги, когда Астариона похоронили заживо? Когда сдирали с него шкуру раз за разом?! Где были ваши Боги, когда я…       Она задохнулась от ярости, огненными кольцами ширившейся внутри. Алые очи впервые смотрели на нее со страхом, но она не видела. Ярость пеленой лежала на глазах, аасимар за спиной молчала, не смея перебивать. Сам воздух вокруг нее дрожал, наполнялся звоном и треском, черно-фиолетовые цепи сжимали ее, будто пытались придавить прорвавшую плотину эмоций, будто пытались подавить ее бунт. Они сжимались вокруг до синяков, обвивали ядовитыми лианами каждый видимый участок ее тела, становясь внезапно осязаемыми, настоящими, такими, какие они есть на самом деле. Такими, в какие ее заковал Хозяин. Она подняла клинок и уперлась им почти в самый кончик носа Шэдоухарт, пораженной, стоящей там, как и все они, не в силах найти ни единого слова, не в силах оторвать взгляд от стального груза, что обрел свои истинные формы на плечах эльфийки.       — Если ты хочешь убить эту женщину. Если хочешь добровольно пойти в рабство своей чертовой Богини. Я вправлю тебе мозги. Даже если придется тебя убить.       Она пугала. Чертовски пугала и никто не решался и слова вымолвить. Ее дыхание было тяжелым, размеренным, как у быка, который бьет копытом прежде, чем взять разгон, но с каждым моментом тишины, она понемногу восстанавливала контроль над собой, не успокаивалась полностью, лишь едва-едва унимала дрожь в теле. Тяжесть и холод навалились на нее с утроенной силой, не давая выпрямить плечи, не позволяя твердо стоять на ногах.       Чертов волшебный круг словно тянул ее внутрь, гудел, звал ее сотнями голосов и все они были одинаковы: голос ее мастера помноженный, звенящий в голове. В глазах ее двоилось, сталь впивалась в тонкую кожу и тянула назад. Тянула в чужую клеть, столь похожую на ее собственную. Она вышвырнула в бездну клинок и протянула женщине руку, схватилась за ее плечо и потянула прочь из хватки проклятых когтистых лап. Сияние магии гасло и меркло, дрожало, умирая, пока не исчезло серебристой дымкой. Ее собственные кандалы стали немного легче, ватные ноги подкосились, но она не позволила себе пасть. Сзади послышался одинокий звон, краем глаза она увидела исчезающее во тьме копье Ночной Певуньи. Как только перед ней появилась возможность убраться из этого проклятого места, она тут же ею воспользовалась.       Череда ожесточенных боев, погоня за Кетериком Тормом по иллитидской колонии, скрытой под Лунными Башнями, спасение пленных и дьяволицы, что владела душой Уилла. День выдался настолько изнуряющий и уничтожающий морально, что после всего произошедшего девушке хотелось просто ускользнуть от всех этих людей, окольными путями добраться до Подземья и оттуда обратно в друидскую рощу, где она смогла бы отдохнуть. Перевести дух и снова пуститься в бега. Но бежать было, по правде, некуда. Длань Абсолют накроет весь материк, а потом примется и за остальной мир. И так как она, хочешь не хочешь, является его частью, да еще и по странной случайности оказалась в самой гуще событий, возможности просто уйти не было. Совесть не позволит.       Арфисты и тифлинги снова придавались веселью и празднованиям, не таким громким, как в их лагере после победы над гоблинами, но все же. И только их отряд ходил мрачнее тучи, каждый сам по себе. Срыв Лорелеи о многом заставлял задуматься. Она понимала, что чертовых вопросов ей не избежать, но отвечать на них сил не было. Сил вообще ни на что не было. Девушка лежала на холодных темных камнях и безрадостно глядела на темное небо в поволоке тяжелых облаков. Армия Абсолют уже двигалась в сторону Врат Балдура, но у них не было ни сил, ни возможностей это изменить. Мысли о побеге еще больше омрачали и без того упадническое состояние. Скорее всего, это в Лорелее говорила ее кровь. Лунные эльфы — народ кочевников, не привычный к тому, чтобы подолгу оставаться на одном месте. Но она судьбой была вынуждена вечно быть привязанной. Вечно быть собакой на ржавой цепи. А сейчас, когда у нее есть шанс бежать, куда душа пожелает, она вынуждена вернуться обратно.       «Сеханин укажет тебе путь, дитя. Стоит лишь всмотреться в небо и увидеть свою путеводную звезду!», — так говорил ей какой-то умалишенный негодяй. Пират из ее собственного народа, которого ей удалось пощадить от немилости своего господина. Он прибыл на судне, что должно было доставить мастеру новые магические свитки из Халруаа , но часть из них эти пройдохи пытались утащить прямо из-под носа. Она, пришедшая в качестве охраны, хозяин не любил пачкать руки, была вынуждена убить каждого, кто попытался обокрасть ее господина. И только этот чертов чудак остался в живых. Лишь в качестве живого напоминания. Лорелея не знала, с чего вдруг умалишенный старик-эльф решил скормить ей сказку про эльфийских Богов и предначертанный путь. Она уже видела свою дорогу, тернистую, несчастливую и полную разочарования, боли, одиночества. Не Боги начертали ее перед ней, но люди. А Боги, как бы она ни молила о помощи, молчали. Она ненавидела Богов. Она ненавидела фанатиков и тех, кто пытался доказать ей правоту своей веры. Не тешила себя пустыми надеждами и лишь пыталась сохранить в себе хоть малую частичку человечности.       Те времена казались ей далекими, но с каждым днем она становилась к ним все ближе. Врата Балдура должны стать следующей остановкой, но она совершенно этому не радовалась. Тифлинги спорили о том, насколько красив город, насколько велик, насколько безграничны возможности, которые они будут там для себя искать. Эльфийка никого не переубеждала. Ей не хотелось убивать их наивность. По правде говоря, она могла бы это сделать, но слишком устала. Даже языком ворочать было лень. А потому она оставила при себе весь свой горький опыт проживания во Вратах. Они и сами скоро все увидят. Этот город велик и красив, но он жаден до страданий, затоплен кровью и грязью, и не ценится в нем ничто так сильно, как деньги и статус, как влияние и власть. Она ненавидела Врата Балдура всей душой. И все же пойдет туда, чтобы попытаться его спасти. Какая ирония. Ни этот город, ни его жители, никто никогда не помог бы Лорелее, даже если бы она умирала от ран и от голода на главных улицах Верхних Врат. И тем не менее, она идет им на помощь. Всем им. Какая глупость. Какая нелепость. Она там погибнет. Хотя, особых причин жить и не находилось.       Краем острого уха услышала далекий голос Астариона. Мрачные мысли стали еще горше. Сегодня не было в ней сил на поддержание доброты, отзывчивости и альтруизма. Срыв на вампира был вишенкой на ее дерьмовом торте, осталось только задуть свечи и нырнуть туда лицом. Она поморщила нос, вслушиваться в далекие разговоры не хотелось, было страшно, что темой для обсуждения может быть она и ее маленький открывшийся секретик.       В голове боролись две мысли: «стоит извиниться» и «не стоит с ним вообще разговаривать, пока он не поймет, что идти по стопам Касадора — дрянная затея». Выбрать она была не в состоянии. Настроение из яростной тряски перешло в меланхоличную апатию. Если сейчас на нее кто-нибудь нападет и попробует убить, она даже пальцем не шевельнет. Когда ж это все уже закончится?       — Поешь, — голос недовольный, ей на живот плюхнулась какая-то булка, еще теплая. Вампир уже вознамерился уйти, но она зацепилась пальцами за его штанину, совсем слабо. И этого было достаточно. Он цокнул языком и плюхнулся рядом. Небрежно, но грациозно. И как только у него это получается?       Девушка перевела уставший взгляд на отродье. И почему он такая скотина? Будь в нем хоть капля такой необходимой ей эмпатии, она схватила бы его за эту мятую рубаху, спрятала бы лицо в чертовых рюшах и шнурках и разревелась бы как малое дитя. От одной мысли об этом ее губы задрожали и она тут же отвернулась. Только бы сдержаться. Только бы не при нем. При ком угодно, только не при Астарионе.       Его рука цепко схватила ее за предплечье, дернула резко вверх, заставляя сесть. Она ожидала от него насмешливых лекций. Ожидала увидеть брезгливую мину. Но глаза у него были печальными. Привычной ухмылки не было. Она поджала губы и уткнулась лицом в его плечо. С трудом шумно втянула ноздрями воздух, от него пахло алкоголем и травами. Бергамотом и розмарином. Девушку всю трясло, ее тело болело и то место, за которое мужчина ухватился, чтобы ее поднять, теперь горело огнем. Чертовы цепи едва ее не удавили. Оказавшись вблизи схожего по сути заклинания, ее собственное проклятье проснулось и попыталось захватить над ней контроль. И она перепугалась. Она так чертовски сильно перепугалась.       Лорелея невольно всхлипнула и почувствовав на своей спине легкое похлопывание, повисла на вампире, обнимая его и прижимаясь лицом к холодному плечу. Она плакала и ему от этого не было мерзко. Эльфийка не казалась ему слабачкой, не казалась отвратительной. Она была живой, измотанной морально и физически. И сейчас она в нем нуждалась. И пусть он был оскорблен ее срывом, это могло подождать. Сорвись кто другой, он бы тут же схватился за кинжалы. Ее в последнее время прибить хотелось все реже и реже.       Астарион не сразу заметил расходящиеся по шее синяки, их было тяжело разглядеть из-за странных цепей, которые вновь напоминали тату. Он положил ладонь между лопаток и неловко провел ею пару раз вверх и вниз. Девица сжала его крепче, рубаха на плече была влажной. Все это было для него нереально, странно, совершенно непривычно. Он мог быть вором, обманщиком, убийцей, любовником, в конце концов. Но опорой и поддержкой? Жилеткой? Никогда не видел себя в такой роли. И все же он тут. Сидит и все хамские подначки, которые он готовил, вылетели из головы, оставляя там только гудящую пустоту и совершенную растерянность. Ему оставалось только смириться со всем происходящим. Его обнимает плачущая девушка, которая постоянно отвергает его попытки затащить ее в постель и которую он не хочет убить. Еще пару месяцев назад он бы покрутил на такие прогнозы у виска.       — Тебе придется сказать нам всем, что это такое… — Мужчина осторожно провел кончиком пальца по выглядывающим из-под одежды звеньям, ее кожа покрылась мурашками. Она кивнула, это и дураку было понятно, что от объяснений теперь не отделаться. Но чтобы о чем-то вообще говорить, нужны были силы. У нее их в наличии не осталось. — Ну же, дорогая, глянь-ка на меня.       Девчонка замотала головой, что-то сдавленно пробормотала, обжигая его кожу дыханием, снова всхлипнула. Дрожь понемногу унималась. Слезы уже ручьями не бежали. Но он все никак не мог найти в себе сил отпустить. А она, казалось, не собирается отстраняться. Его пальцы зарылись в ее волосы и слегка оттянули голову назад, заставляя посмотреть ему в глаза. Влажные сапфиры, красивые, как глубокие воды моря Движущегося Льда, завораживали. Он постепенно поддавался ее чарам, медленно сокращая расстояние между их лицами. Живые теплые губы едва мазнули по его собственным губам, когда сзади, внутри здания, за тяжелой дверью раздались гулкие шаги. Лорелея немедленно встрепенулась, вывернулась из его рук и принялась утирать опухшие глаза. Она продемонстрировала свою слабость этому вампиру, но никому другому ее видеть не обязательно. Шаги торопливо отбивали свой ритм, удаляясь, девушка все еще сидела непозволительно близко, тёрла покрасневшие глазки кулачками. Очаровательная.       Астарион привык, что ему никогда нельзя было делать так, как он хотел. Но сейчас Касадор был далеко и не мог управлять им. А она наоборот была близко и ему хотелось немедленно ощутить ее вкус. Вампир не видел причин отказывать себе в этом удовольствии. Девушка не сопротивлялась. Удивленно выдохнула ему в губы за мгновение до того, как он утянул ее в привычный для себя, бодрый поцелуй. Полный лести и фальшивой сладости. Старая привычка моментально взяла верх и ему тут же захотелось отпрянуть от нее. Потому что он хотел не этого. Но ее губы не поддержали его ритм. Нежные, неопытные, слишком медленные, слишком томные. Ему пришлось подстроиться и он ни капли не пожалел. Ее пальцы скользнули по его шее, задевая старые шрамы от клыков Касадора, пробежались легким касанием по скулам, лаская по пути щеки, добрались до белых кудрей и зарылись в них, нежно лаская. Он ждал, что она схватит его за загривок, притянет к себе ближе, укусит за губы. Впадет в эту жадную похотливую лихорадку, которая захватывала всех его любовников ранее. Он напряженно ожидал этого на подкорке своего сознания, но она его не хватала. Не тянула. Не кусала, не изводила, не принуждала. Льнула к его груди, как к последнему оплоту защиты, пыталась утопить в ласке и нежности.       В отличие от него, ей все еще нужен был воздух. Она повисла в его руках, смотрела снизу вверх в его глаза и извинялась. Просила прощения за то, что сорвалась на него, за то, что оттолкнула. Он смотрел в ее глаза и видел искреннее сожаление, а не желание ублажить его своими речами. Вампир лишь отмахнулся. В конце концов, было занятно впервые видеть ее не комком солнечных лучей и добра. Он затеял эту игру по ее завоеванию и выиграл. Вампир не видел в ее глазах своего отражения. Не видел и слепого обожания. Не видел вожделения. Там были нежность, преданность, почти безграничное доверие. Спроси он у нее сейчас что угодно, попроси первое, что в голову придет, и она не откажет.       Он с треском и фанфарами проиграл в свою же игру. Потому что просить хотел не защиты, не помощи, не поддержки, а еще один поцелуй, хотя бы краткий. Хотя бы мимолетный. Астарион коснулся легонько еще и еще раз, она тянулась к нему, наивная глупая дурочка. Его нос уткнулся в ее мягкую щеку. Острый слух уже улавливал приближение нетерпеливой варварши, чью поступь невозможно перепутать ни с чьей другой. Его маленький идеальный уголок в этом мире вот-вот снова разрушится и Астарион не знал, сможет ли найти путь обратно. Ему больше всего на свете хотелось пообещать ей, что он найдет способ сломать эти ее цепи. Но он не умел давать подобных обещаний. Он не хотел ей ничего обещать, когда не был уверен, что сможет сдержать свое слово. Девушка отстранилась от него, отсела настолько далеко, насколько успела за мгновения до того, как деревянная дверь на балкон с треском влепилась в стену, выпуская наружу Карлах. За ней как-то робко и неуверенно топтался Уилл.       — Побесились и хватит! — Громогласно заявила варварша. Она была настолько мокрая, будто ее кто-то окунул в Чионтар с головой. Тифлинг широкими шагами преодолела расстояние между ней и Лорелеей, что внезапно показалась вампиру очень маленькой и хрупкой, после чего схватила блондинку под руки и крепко сжала в объятьях.       — Горячо, Карлах, очень горячо, — пищала она, по инерции хватаясь за плечи варварши. Та немедленно ее опустила на землю. От женщины шел пар.       — Я полагаю, — Гейл показался из-за дверей, проталкиваясь мимо добродушно улыбающегося Клинка Фронтира, сзади его уже совершенно бесцеремонно и нетерпеливо пихал в спину сапог гитиянки, — наша горячая, в прямом смысле этого слова, подруга, хотела сказать, что…       Пространная речь, заумная и размазанная как масло по куску черствого хлеба, заставила Лорелею только растерянно глядеть между ними всеми. Астарион устало потер лоб и демонстративно громко вздохнул, что должно было служить для Декариоса намеком, ведь вампиру дышать было не нужно. Но этот кретин на волшебнике, который иногда мог отключать свои привычные тирады, пусть и не сейчас, проигнорировал все сигналы. Кажется, жрицу это тоже начало раздражать. И не ее одну. С громким: «Цква!», Лаэзель влепила Гейлу затрещину и тот, ойкнув, тут же принялся тереть ушиб и недовольно зыркать на воительницу. Сбоку по-доброму рассмеялся Хальсин, за его спиной было едва видно тень Джахейры, что решила примкнуть к их «маленькой» компании.       — Мы просто хотели дать тебе знать, что мы можем быть несносными и не замечать из-за собственных бед чужих проблем, но с твоими делами мы всегда поможем разобраться.       — Я так и сказал, — проворчал недовольно Гейл, шаритка смерила его ироничным взглядом и слегка приподняла бровь. Лорелея глянула на нее виновато.       — Я иногда могу быть той еще занозой, — сказала Шэдоухарт, — Но в этот раз, я действительно благодарна за то, что ты остановила меня. Леди Эйлин сказала, что знает что-то о моем прошлом. Быть может, ты составишь мне компанию при нашем с ней разговоре? Позже. После того, как мы все поговорим об этом.       Она прочертила пальцем вокруг эльфийки широкий круг. Девушка густо покраснела, мотнула головой, белые пряди были слегка встрепаны после вампирских рук. Астарион поднялся на ноги, подхватил девушку под руку, как настоящий джентльмен и лукаво ухмыльнувшись повел ее в лагерь вслед за остальными.