Fangs and chains.

      Ругань и споры в их небольшом отряде чем-то необычным не были. То Шэдоухарт с Лаэзель в очередной раз сцепятся. То Гейл начнет читать Карлах лекции в попытке восполнить отсутствие ее образования, после чего обычно приходилось что-то тушить. Лорелея часто шутила, что рано или поздно варварша подпалит самопровозглашенного учителя, и тогда им придется искать нового мага. Диспуты Астариона и Уилла тоже можно было воспринимать как ругань. Пусть они и выглядели, как вежливые дебаты, в которых оппоненты сквозь стиснутые кулаки и зубы стараются делать вид, что не хотят друг друга прибить. Клинок Фронтира все пытался доказать отродью, что к окружающим можно быть добрее. Вампир парировал, утверждая, что лезть в чужие дела — себе дороже. Шишек получишь больше, чем монет. Но вот видеть, как ругаются Лорелея и Хальсин, окружающим довелось впервые.       — Таниэль — бессмертный дух, — шипела она почти по-кошачьи. Под ее осуждающим взором друид лишь стоял с виноватым видом, скрестив руки на груди и поджимая губы. Было странно видеть, как эта огромная груда мышц прогибается под такую тростинку, как Лорелея. — Ничего с ним не случится, если он останется тут. Попросим Джахейру и Изобель за ним приглядеть, если так переживаешь. Твое присутствие тут ему все равно ничем не поможет.       Они сверлили друг друга взглядом, Люпус недовольно урчал, сидя рядом с хозяйкой будто послушный пёс, а не огромный волк. Шэдоухарт нервно поглядывала в сторону зверя и нет-нет да отходила от него еще чуть-чуть подальше.       С самого утра их небольшая стоянка кипела жизнью. Они собирались в долгий путь до яслей, в которые так стремилась попасть гитиянки. Когда друид заявил, что с ними не пойдет, потому что ему лучше остаться с Таниэлем, у Лорелеи нервно дернулся глаз. Отсюда и вылился спор, затянувшийся на непозволительно долгое время. И, что никого совершенно не удивляло, эльфийка медленно, но верно продавливала свою позицию.       — Мы не знаем, что нас ждет в этих яслях, — проворчала она тихо, опустив глаза вниз. Взор ее был обеспокоенным, между бровей пролегла морщинка. — Что, если гиты нападут на нас скопом и отберут артефакт? Что, если просто решат нас перебить, потому что почти все заражены? Я им не доверяю. Нам может понадобиться помощь того, кто не заражен. А ты хочешь отсидеться здесь и поиграть в няньку с божественной сущностью. Мне, быть может, тоже остаться? А то Иссохшему пора подгузник менять.       Вампир прикрыл глаза, стараясь спрятать ухмылку, губы Карлах уже были искусаны до крови, от едва сдерживаемого хохота у нее из глаз текли слезы, тут же паром исчезающие от жара щек. Беспристрастный взгляд нежити, что путешествовал с ними по одному ему известным причинам, упал на спорящих эльфов. Астарион готов был поклясться, если бы у костлявого сохранились брови, они были бы вздернуты высоко вверх.       Хальсину прошлось сдаться. Когда нужно, Лорелея и мертвого переспорит. Да и против ее аргумента касательно гитиянки поставить было решительно нечего. Конечно, Лаэзель была уверена в том, что в яслях их встретят с почетом. Ее, по крайней мере. Была уверена, что им там помогут. Но они-то все помнили, что последняя их встреча с сородичами воительницы закончилась отнюдь не чаепитием и вежливой беседой.       Путь в обитель Розимон был недолгим, пусть и полным опасности. Было приятно ощутить солнечный свет и осознать, что хватка проклятья потихоньку разжалась, давая вздохнуть полной грудью. Шкряб и медведесыч, которому эльфийка все никак не могла придумать имя, весело носились по залитой желтым светом траве. Люпус следовал за ними чуть позади, словно вожак стаи, подгоняя зверей вперед, если те слишком уж заигрывались и отставали от отряда. Выбрав себе достаточно живописное местечко для лагеря, они принялись за работу. Эльфийка принесла с охоты неплохую дичь. Свежее вкусное мясо, не слишком поганое красное вино, успешно украденное плутом из Лунных Башен, и прекрасный вид на храм Латандера, залитый рыжими закатными лучами. Лорелея подставляла бледное лицо заходящему солнцу и цвела красотой, словно прекрасный дикий цветок. Казалось, что все печали отступили, будто у них нет никаких бед и проблем. Просто они — чудаковатая компания товарищей, что следуют по этому миру в любом направлении, в каком захотят. Будто все они были свободны.       — Я тут подумала, — все потихоньку разбрелись по своим спальникам, Хальсин стоял на страже, а Корвус парил над их лагерем кругами, острым вороньим взором осматривая окрестности. Лорелея подсела к уже устроившемуся на своем месте кровопийце, заставив его отвлечься от собственных дум. — А что, если Лаэзель права и вам помогут в яслях?       — Тогда никто из нас не станет горой щупалец, — сонно буркнул мужчина, укладываясь поудобнее. Бродить по этим горным перевалам ему совершенно не нравилось. Да и настроение было паршивым, сегодня над ним шутили все, кому не лень. Совсем он расклеился, раз давал поводы. И чья бы это, спрашивается, была вина? Не этой ли девицы, что уселась беззастенчиво на его лежак, мешая развалиться, как нравится, и втягивая его в нежелательный разговор.       — Это-то понятно, но… — Она как-то замялась, обеспокоенно глянула на Астариона и подняла маленький пальчик вверх. Вампир проследил по направлению взглядом. Луна только взошла на небо, освещая их своим прохладным белым светом, совсем не таким, каким светит солнце. Ах, вот оно что… Солнце…       Он нахмурился. Вообще-то, он и думать забыл, что только паразит позволяет ему свободно разгуливать днем. Но, когда пропадет иллитидская личинка, солнце снова станет ему недоступно. А сможет ли мастер вернуть над ним контроль, когда Астарион так далеко? Как же вампир будет убивать своего хозяина, коль тот снова возымеет над ним власть? Эти мысли на лице отразились ярко. Он не знал, что ответить. Ее ладонь ласково легла на мягкие белые кудри, слегка поглаживая их неуверенными движениями. Он ошалело пялился на нее снизу вверх, лежа как бревно, потому что тело одеревенело от чужих прикосновений. Но совсем ненадолго. Если это была она, то привычная реакция быстро сходила на нет. Мужчина глядел на девушку, не понимая, то ли ему что-то съязвить, то ли просто молча лежать и позволить ей продолжать. Пока он решал, ее рука взъерошила шевелюру, теплые кончики длинных пальцев иногда задевали острые уши пуская по коже мурашки. Лицо у Лорелеи было каким-то уж слишком задумчивым. Она вытянула одну ножку вперед, громко хрустнув лодыжкой, вторую согнула в колене и уперлась в него локтем, опуская острый подбородок на раскрытую ладонь. Молчание затягивалось. От монотонных движений чужой руки почему-то клонило в сон. И вдруг все прекратилось. Так же внезапно, как и началось. Мужчина приоткрыл один глаз, запоздало подмечая на задворках сознания, что закрылись они как-то сами собой, совершенно неосознанно. Позволил себе расслабиться, когда рядом чужой человек. Бред какой-то. Но самым странным было то, что девушка, казалось, находилась в еще большем смятении, чем он сам. Было видно, что она собиралась уходить. И что уходить ей совсем не хотелось.       Астарион вдруг подумал, что ей, должно быть, страшно. Они все завтра могут погибнуть. Вот только она, с друидом на пару, погибнуть могла просто так. Ведь ей не нужно было чудесное спасение. Она ввязывалась с ними в тысячи передряг и каждый раз ни за что. Конечно, во многие приключения они втянулись только из-за нее, но все лишь потому, что она стремилась помочь каждому на своем пути, будь то клятая дура, что пыталась продать своего ребенка болотной карге, или мальчишка-тифлинг, очарованный гарпиями. Она готова помочь даже такому чудовищу, как он. Даже несмотря на то, что знала, он ее использует. Сколько раз Лорелея была на волоске от смерти, потому что была нужна им? Сколько раз дрожала от страха, оставаясь одна в темноте, пока охраняла их сон? И никогда никому не жаловалась, никогда не показывала слабости. Никому, кроме него. Потому что она — сущая дура, по сути своей, и клюнула на его удочку слишком быстро. А теперь с нее уже никак не соскочить. И они оба это понимают. Только вот почему-то у Астариона от этого было совершенно паршивое чувство. Будто он делает что-то неправильное. А ведь раньше он никогда не мучался подобными моральными дилеммами.       Эльфийка кинула на него беглый взгляд и, поняв, что он смотрит на нее с присущей ему одному внимательностью, в ту же секунду спрятала глаза, вытянув спину по струнке. Кровь ее аппетитно приливала к щекам. Захотелось есть.       — Можешь кинуть лежак поближе, если не хочешь сегодня оставаться одна, — он хотел сказать это как-то иначе, но старые привычки взяли вверх. Всегда брали. А потому голос его получился ехидным, насмешливым и даже немного враждебным. Девичьи плечи заметно опустились. Она явно расстроилась, а ему стало от самого себя противно.       — Тебе не обязательно со мной притворяться милым. И нянчиться тоже не обязательно. — Она улыбалась. Фальшивые улыбки ей давались хорошо, но как она видела его фальшь, так и он с легкостью распознавал ее. Они оба все понимали, но ничего об этом друг другу не говорили. — Но все равно спасибо.       И она ушла. Скрылась по другую сторону костра, уютно трескающего поленьями, наспех нарубленными Карлах. Он смотрел на яркие точки звезд и думал о том, что на самом деле было бы очень даже и неплохо, если бы она спала где-то неподалеку. Всегда держать ее в поле зрения стало привычкой за время их путешествия, и вид ее белесой макушки всегда приносил странное успокоение. Даже тени не пугали его так сильно, когда она была где-то поблизости. Его лицо болезненно скривилось. Он лгал всем окружающим, но никогда не имел привычки лгать самому себе. Астарион боялся. Он боялся любого шороха, любого темного угла, даже новым соратникам не мог полностью доверять. Астарион боялся всех, кроме нее. Все потому, что в своей маленькой игре он проиграл.       Почему для своих яслей гитиянки выбрали храм Латандера, для них оставалось загадкой. Вышагивая рядом с Карлах, Астарион искал проход внутрь, остальные тоже разделились на пары и рыскали по окрестностям. Лаэзель, пылающая почти праведным рвением поскорее добраться до лекаря, утащила с собой Лорелею, не успел никто даже глазом моргнуть. Вампир предпочел бы, чтобы девчонка была поблизости. Его ужасно злило, что ее маленькая шкура представляет для него такую странную ценность. Еще больше раздражало то, что она этого совершенно не замечала, сводя весь его флирт в шутку, а искренние попытки сделать для нее что-то хорошее воспринимала как попытки подкупа. Что ж, кроме себя, в этом винить было некого, он сам на это напросился. Тяжелая горяченная лапа размашисто приземлилась на плечо, моментально нагревая и без того теплый от летнего солнышка доспех.       — Да ладно тебе, наша гитиянки ее в обиду не даст, ты же знаешь! — Он поморщился и кивнул. То, что паразит связывал их мозги, иногда давало нежелательные последствия. Иногда они могли читать мысли друг друга, совершенно того не желая, разумы соединялись из-за случайных касаний или прямого взгляда. Если ты не сосредоточен на том, чтобы держать свои мысли закрытыми, они могли упасть на обозрение окружающим на золотом блюдечке. С Карлах это происходило чаще, чем с остальными, потому что хвост ее вечно мотался из стороны в сторону как чертово помело, задевая всех, кто оказывается рядом.       Вообще-то, с Карлах он ладил хорошо. Она не ругалась на его вечную язвительность и склонность к сомнительным выборам, но и расслабиться не давала. Астарион очень хорошо помнил, как в шутку предложил запустить привязанного к мельнице гнома в далекий полет и получил за это звонкую затрещину, которая убила бы его, будь он вообще живым. Но пакости поменьше она не только одобряла, но и помогала проворачивать. Именно поэтому они были отличной командой. Он воровал, а она вытаскивала все добро на своем горбу. Никто никогда ни в чем плохом не подозревал Карлах. Она ведь душка. А Лорелея всегда смеялась, когда потом они разглядывали награбленное, будто дети получившие подарки от Санты. Удивительно, но и эта законченная добрячка никогда не порицала его любовь к тому, чтобы что-то стащить или кого-то обмануть.       — Меня раздражает, что ты регулярно наведываешься мне в голову, — проворчал он, вскрывая очередную дверь. Когда ржавый замок поглотил в своем чреве его отмычку, варварша просто подвинула его, словно он весил меньше перышка, и высадила дверь с плеча. О тишине и скрытности эта женщина знала ровно ничего. А за дверью оказались лишь коробки с гнилой едой. Пришлось развернуться обратно. — Эта девица меня доведет. Когда-нибудь я оживу от злости, чтобы в тот же момент от нее же сдохнуть, клянусь девятью Преисподнями.       Карлах залилась громким смехом, вампир театрально закатил глаза и покачал головой.       — Мне кажется, ты ей нравишься, — она снова треснула ему по хребту, думая, что это очень похоже на дружеский жест, однако он едва сохранил равновесие, чтобы не хряпнуться носом в замшелый камень.       — Да ладно, дорогуша, я тут никому не нравлюсь, — недовольно фыркнул он, делая пару шагов в сторону и прикидывая, дотянется ли она до него или же нужно еще немного разорвать дистанцию.       — Ты преувеличиваешь, — весело прощебетала варварша. Ее оптимизм его убивал. — Ты вообще-то тут всем стал другом, если ты не заметил.       — С чего бы это вдруг?       — Думаешь, твои шашни с Рафаилом никто не просек, а? Ты не такой скрытный, как тебе хотелось бы. И никто же не встрял и ничего против не сказал, верно? Все понимают, это для тебя важно, все готовы помочь. Да, и кстати, о твоем этом Козодое.       — Касадоре, — лицо само по себе скривилось, будто ему в десны втерли лимон.       — Да плевать! Я лично ему башку снесу, когда до Врат доберемся. Он тот еще ублюдок, мир станет чище. Гейл с Уиллом, кстати, уже даже планы разрабатывают, преимущества там какие-то ищут. Лорелея тоже. Они постоянно об этом шепчутся, странно, что ты не видел. — Он совершенно забыл, зачем они вообще тут были, только удивленно пялился на компаньоншу и вышагивал вперед в неизвестном направлении. — Так что, ты хоть частенько и бесишь, но мы к тебе уже привыкли. Я вообще думаю, что все мы как одна большая семья.       — Ну конечно, семья, — проворчал он, хмуря брови и задумчиво опуская взгляд. Друзья? Семья? Он уже и забыл, что это такое. Он не видел свою семью больше двух сотен лет. А друзей у него так и вовсе никогда не было. У него вообще ничего не было, кроме жажды, боли и воли мастера. Астарион часто задумывался над тем, кто он вообще такой? Что от него останется, если выбросить все то, что было навязано Касадором? Что ж. Возможно, теперь у него будут друзья? Глупая, но отчего-то все равно достаточно приятная мысль. На его плечо тихо приземлился Корвус, клюнул его в острое ухо и взмыл в воздух, призывая идти следом.       — Какого черта вообще у вас гитов происходит в ваших яслях?! — возмущенно рявкнула эльфийка, вытирая с подбородка кровь. Они только что отметелили местных врачевателей после того, как зайтиск, про который Лаэзель прожужжала им все уши, чуть не убил воительницу. Она опиралась на плечо Хальсина и плевалась ядовитыми ругательствами на тир`су. Астарион осторожно выглянул за тяжелую деревянную дверь. Его бледную физиономию не встретил удар меча или арбалетного болта, стоявший в коридоре страж увлеченно трепался о чем-то с желтым юнцом. Их маленькая битва осталась никем незамеченной. Он подал остальным сигнал, что все впорядке. — Следи за горизонтом, Карлах, помоги уволочь чертовы трупы с дороги, Гейл, наколдуй мне много воды, чтобы смыть весь этот кошмар!       Шэдоухарт молитвами и зельями поставила воительницу на ноги. Усилиями Карлах и Хальсина были быстро спрятаны трупы гитов. Лорелея, Уилл и Гейл торопливо приводили в порядок помещение и доспехи. Разгуливать в гитовской крови по их логову было самой идиотской затеей, какую они могли только придумать. Астарион вообще считал, что раз этот зайтиск не помог, надо валить отсюда на все четыре стороны. Но нет. Упрямая Лаэзель уходить упорно не хотела.       Чего только вампир не ожидал от этого дня, но никак не встречи с настоящей Влаакит, почти божественной королевой гитиянки. Лаэзель стояла перед ней на коленях, кланялась, почти вытирая лбом каменный пол, пока Лорелея недовольно ворчала за его плечом, что вертела всех этих богов и правителей на всем им известном органе. Ему определенно нравились ее комментарии, но он был рад, что никто кроме их не слышал.       От требований королевы гитов никто не был в восторге. Уничтожить того, кто сидит в артефакте, который является их единственной защитой от влияния Абсолют? Это же истинное безумие. И Лорелея согласилась на него только ради Лаэзель, хотя совершенно и не скрывала своей неприязни к крикливой правительнице. Хуже все стало тогда, когда эльфийку отшвырнуло от призмы при попытке в нее войти. Она поднялась с пола, потирая ушибленное бедро, и кривясь от боли. У кого паразита нет, тот внутрь попасть не мог. Вампиру это совершенно не нравилось.       — Идите, разберитесь там со всем. Мы с Хальсином подождем вас здесь, — прокряхтела девица.       — Нам обязательно идти туда вшестером? — уточнил Астарион. Оставлять девицу тут среди гитов не хотелось. Он совершенно им не доверял.       — Вы ведь не знаете, с чем там столкнетесь, — она пожала плечами. Гейл недовольно проворчал, что ему все это не нравится. Они по одному исчезали за дрожащим голубоватым маревом портала, напоследок девичье дыхание обожгло кровососу ухо, ее шепот донесся как будто издалека, а потом узкая ручка толкнула его в проход. — К дьяволу Влаакит, выбирай, что лучше для вас.       Остальные ждали его по ту сторону. Ухо все еще горело теплом. Эта девчонка ему определенно нравилась с каждым подобным словом все больше и больше.       Они выбрались обратно, так и не выполнив свою часть договора. Собственно, гиты своих обещаний держать не собирались тоже. Комната напоминала побоище, трупы сородичей Лаэзель тут и там валялись в театральных позах, нашпигованные стрелами и разорванные когтями. Огромный пещерный медведь ревел так громко, что на секунду оглушил их. Люпус грыз чью-то желтую физиономию, чавканьем заглушая вопли жертвы. Карлах тут же вспыхнула ярким пламенем, ее топор встретил голову воина с громким хрустом черепа. Суматошная битва, в которую они ввязались, длилась долго и изнурительно, а закончилась лишь тогда, когда последний гит свалился на залитый кровью и внутренностями мраморный пол. Гейл тяжело дышал, его сфера Плетения так ярко горела фиолетовым, что едва не прожигала робу. У Уилла на роге висели чьи-то кишки, слетевшие с топора пылающей яростью Карлах. Хальсин снова принял человеческую форму и огляделся по сторонам.       — Все целы? — едва дрожащим от адреналина голосом уточнила жрица. Нестройные голоса откликнулись на вопрос. Кроме одного. Сердце бы ухнуло вниз, если бы билось. Лорелея молчала. Где-то сбоку послышался тихий скулёж, Люпус тянул мертвого гита за ногу, но сдвинуть его не получалось, волк и сам был ранен, подволакивал заднюю лапу. Они метнулись все разом, едва ли не толкаясь задницами. Варварша отшвырнула мертвеца, словно он был тряпичной куклой. Эльфийка лежала в луже крови, пропитавшей ее волосы до самых корней, и казалось, что не дышала. Шэдоухарт приказала им всем убираться к черту, дать ей пространства для необходимых заклинаний лечения. Лорелея дышала рвано, через раз, из ее бока торчал плашмя серебряный меч. — Ну что же вы стоите, болваны?! Мне нужна вода, целебные зелья, свитки! Бинты, в конце концов! Тащите все что есть! Карлах, надо осторожно оттащить ее от трупов!       Гарантий, что она выживет, не было никаких. У Астариона так сильно дрожали руки, что чертовы алые склянки чуть не выпадали из них. Хальсин и Шэдоухарт склонились над хрупкой фигуркой, молитвы жрицы эхом бились от высоких потолков. Звон серебра об пол заставил его вздрогнуть всем телом. Девушка не взвыла от боли, не пискнула, даже не охнула. Неужели, это конец?       Это были самые напряженные несколько часов в его чертовой жизни. Они сделали все, что смогли. Теперь оставалось лишь ждать. Бледные щеки эльфийки блестели от пролитых слез, она пусть и не кричала, но от боли рыдала, пока не потеряла сознание. Он бы держал ее за руку, только путаться под ногами у лекарей было бы глупо. Лаэзель приволокла из медицинского крыла уцелевшую после утренней битвы волокушу. Друид осторожно водрузил на нее неподвижное тело и взявшись за один конец носилок, вместе с варваршей уносил Лорелею прочь, а они плелись следом.       Приютившись в самом чистом и теплом помещении храма, каждый из них занимался привычными делами, пытаясь за ними спрятать волнение. Они молча разводили костер прямо внутри комнаты на каменном полу. В гробовой же тишине отмывались от крови. Гейл бросал в походный котелок скудные остатки припасов, хотя едва ли кому-то сейчас в горло полез бы кусок. Тише всех была Лаэзель. За один лишь день она потеряла все, что у нее было. Свое предназначение, веру, цель в жизни, понимание происходящего. Все это утекло как песок сквозь пальцы. И Лорелея была на волосок от смерти по ее же вине. Шэдоухарт и Уилл тихим шепотом пытались ее поддержать, у раздавленной женщины не было сил от них отмахнуться и спорить. Вампир, будто в трансе, наблюдал за остальными, словно они все были какими-то ненастоящими. Словно все происходящее было глупым сном, и когда он проснется, блондинка будет стоять над ним с полным бурдюком воды, готовая вылить ее ему в лицо, чтобы наконец разбудить. Хальсин вернулся к костру, он ходил проверять как эльфийка каждые десять минут, каждые пять они все, не сговариваясь, замолкали и вслушивались в чужое хриплое дыхание. Он не мог для себя определить, что было страшнее: говорить или напряженно слушать. Потому что говорить, пытаясь отвлечься от гнетущего переживания, было невыносимо. А слушать хрип и ждать, что он вдруг утихнет, было и вовсе невозможно.       — Они напали сразу же, как вы ушли, — тихо вещал друид, перевязывая волчью лапу. Лечить верного зверя мог лишь следопыт, которому он принадлежит. Вылечить рану Люпуса, не очень серьезную, но и не шибко приятную на вид, Лорелея сейчас, очевидно, не могла. — Пока их было немного, мы справлялись, но потом их стало валить все больше и больше, мне пришлось обратиться зверем. Я не заметил, как ее ранили. Даже не видел, как это произошло…       Измотанная Шэдоухарт уснула первой. Ее примеру, со временем, последовала Лаэзель и Карлах. Уилл и Гейл держались чуть дольше. Последним от усталости вырубился друид, чудом вышедший из этой передряги целым и почти невредимым. Астарион подкрался к волокуше, сел подле нее, уперевшись спиной в холодную стену, и невидящим взором смотрел в сверкающие во тьме языки огня. Он безумно устал. Он чертовски напуган. Его руки дрожат, все тело, признаться, трясет, только спать было еще страшнее. Сколько часов он так просидел, не двигая ни единым мускулом, напряженно слушая. Вдох, короткая задержка и выдох. И каждая секунда, что он не слышал ее дыхания, становилась адом, тянулась вечность.       — Эй, — хрипло и тихо окликнула она его. В какой момент она очнулась, он не знал. Ему было страшно смотреть на серое лицо и кроваво-красные волосы. Мужчина вздрогнул, тут же навис над ней, осторожно, не задевая даже кончик слипшихся прядей. В затухающих бликах огня она выглядела еще хуже, чем раньше при ярком солнечном свете.       — Ты как? — вопрос совершенно дурацкий, но другой в голову не пришел. Ему бы треснуть ей по лбу, рявкнуть, что надо быть осторожнее, но он сделает это, когда ей станет лучше. Если ей станет лучше.       — Больно, — ее голос был хриплым и едва слышным, вхлип резанул по ушам будто лезвием. Он до боли стиснул зубы, осторожно дотронулся до ее руки. Девица едва шевельнула пальцами, на большее сил у нее не хватило. Он сжал осторожно ее руку в своей, Лорелея дрожала и плакала, а вампир не знал, как помочь. У них не осталось ни зелий, ни свитков. И от жрицы с друидом пока толку больше не было: все, что могли, они уже сделали, и колдовать, пока не отдохнут, в состоянии не были. Иссохший вместе с девчонкой-тифлингом Арабеллой и их маленьким зоопарком в ясли с ними не последовали, оставшись в безопасности в лагере. Астарион говорил, что ее необходимо показать этой нежити, но и Шэдоухарт и Хальсин были уверены, что такого перехода эльфийка не переживет.       — Я могу что-то сделать? — просто сидеть и слушать ее плач он не мог. Вампир этого просто не вынес бы.       — Ты… Не молчи, — сквозь всхлипы едва прохрипела она. Отвлечь ее глупыми байками от невыносимой агонии? Что ж, это он может. Он говорил тихо, держал ее ручонку в трясущихся ладонях, ее всхлипы то затихали, то нарастали с новой силой. Привыкнуть к боли от вспоротого бока было невозможно, первое время болевого шока сошло на нет и лить слезы — единственное, что ей оставалось. Если бы она от боли кричала, было бы еще хуже. Хотя и плачь его убивал, но Астарион бы ни за что этого не признал.       Он рассказал об их таинственном Защитнике, что живет в артефакте гитов; рассказал про Астральное море; про безграничное полотнище небес, синих, как океаны; про звезды, их столько, что за всю бессмертную жизнь не сосчитать. Она слушала и за его рассказами иногда почти забывала про рану, иногда переставала плакать, глядела на него завороженно, как дитя на чудесного сказочника. Когда истории дня сегодняшнего подошли к концу, он умолк, не зная, что еще сказать. Эльфийка сонно открывала и закрывала опухшие глаза.       — Отдохни, — чуть осипшим от жажды голосом сказал вампир. — Когда проснешься, уверен, тебе будет лучше.       — Ты все же хороший человек, — прохрипела она и улыбнулась устало, вымученно. Он изогнул бровь, нужно было как-то отшутиться, сказать, что это она просто бредит, — Ты только останься рядом? Если я не проснусь, пусть твое лицо будет последним, что я увижу.       — Проснешься. Обязательно проснешься.       Он наклонился над ней и легко коснулся губами горячего лба. Девица закрыла глаза и с улыбкой уснула. Улыбаться, когда так болит, могла, пожалуй, только эта дуреха. Он держал ее руку, считал пульс и лишь счет этот помогал не сойти с ума. За узким окном забрезжил рассвет. Где-то вдали запели первые птицы. Он торчал возле нее, боясь шелохнуться, хоть тело уже изрядно затекло.       Она считает его хорошим. Ему хорошим быть совсем не хотелось. Но рядом с ней. Только с ней. Быть может, стоит попробовать.