Fangs and chains.

      Их спор затянулся. Девушка нарезала круги вокруг костра, и от этого мельтешения у вампира уже начинала болеть голова.       Последние несколько дней были ужасно насыщенными, богатыми на не самые приятные приключения. Сначала они наткнулись на маленькую хвостатую воровку Арабеллу, которая умудрилась потерять своих родителей во время налета культистов на караван тифлингов. Её родители обнаружились совсем неподалеку, в местной больнице. Ну или в том, что от нее осталось. Существо, которое им пришлось убить, не было похоже ни на что. Никому из них даже читать о такой дряни не доводилось. Не то что бы по всему Фаэруну массово ходили трактаты о влиянии темного проклятья на людей, но Малус Торм показался им чем-то из ряда вон.       Не успели они вернуться, как Хальсин сразу принялся бренчать на лютне, которую они нашли совершенно случайно, бредящему огненному кулаку, который бродил по этим землям много десятков лет и одним Богам известно, как уцелел. А потом взбалмошный друид сунулся освобождать местного духа природы, оставив их компанию охранять портал. Стоило ли сказать, что столько нежити, сколько на них навалилось в тот момент, кровопийце никогда видеть не доводилось?       Запах гнили и свернувшейся крови еще долго заполнял ноздри, будто пробкой, которую ничем не выбить. В результате этого безумства Уилл три дня провалялся в бреду, Гейла вообще еле откачали. Карлах и Лаэзель отделались мелкими ушибами и ссадинами, а Астарион схватил стрелу в лопатку. И чего ему взбрелось закрыть собой эту маленькую идиотку, которая, как обычно, совершенно забыла прикрыть свой тыл, пока смотрела за относительной сохранностью остальных.       — Не дергайся, — рявкнула она на него, когда мужчина в очередной раз попытался ее отпихнуть. Он был настолько раздражен ее беспечностью и невнимательностью, что хотелось треснуть ей по голове и отправить к дьяволу отсюда на все четыре стороны. Астарион недовольно кривил губы. Довольно потрепанная в ходе сражения Шэдоухарт корпела над Гейлом, Хальсин уже закончил помогать Уиллу и теперь был полностью сосредоточен на Таниэле. А стрелу извлечь и рану обработать могла и Лорелея. Все же, как ни крути, а ремесло следопыта подразумевало под собой наличие каких-никаких навыков в медицине.       Они сидели близко к костру, от широкой миски с горячей водой вверх валил густой пар, кусок влажной ткани, бинты и парочка зелий были аккуратно разложены в рядок. Его рубаха была бесповоротно испорчена, а потому Лорелея, особо не церемонясь, порвала ее напополам, словно кусок жалкой тряпки. Вытаскивать стрелу было ужасно тяжело. Вампир шипел от боли, грязно ругался и дергался, ее попытки успокоить его ласковым словом не помогали совершенно и были пропущены мимо ушей чуть больше чем полностью. Пока девица осторожно промывала рану теплой водой, кровосос осматривал наконечник в попытке понять, был ли он обработан ядом, кажется, в этот раз повезло. Рана горела каленым железом, даже девичьи пальцы казались слегка прохладными, от зелий и припарок удушливо пахло травами. Она действовала осторожно, заботливо, и от этого в груди почему-то щемило.       — Ты чего притих? — спросила она, любопытные глазенки маячили где-то за здоровым плечом в явных попытках выцепить взглядом хоть часть его физиономии.       — Ты там не закончила, милая? — она недовольно фыркнула, боднула его острой коленкой в копчик и продолжила суетиться за спиной. Ей не нравилось, когда он называл ее всякими кличками. А он за долгие годы и бесконечно длинную череду безликих любовников уже и не запоминал ничьи имена. Дорогая, милая, сладкая, да какая угодно, в конце концов. Любое слащавое слово, чтобы пустить пыль в глаза, задобрить. Другие товарищи тоже частенько плевались с его прозвищ, но он хоть иногда звал их по именам. Лорелею никогда. Ни разу. Упоминать ее имя было как-то неправильно. Словно оно было слишком чистым и светлым, чтобы произноситься его устами.       Бинты туго обвили бледное плечо, он осторожно размялся, чтобы проверить данную повязку на степень сковывания движений. Удовлетворенно хмыкнув, он встал со своего места и отправился в палатку в поисках новой рубахи. Спиной чувствовал, как она сверлит его взглядом, а когда обернулся, увидел, что она сидит, скрестив заляпанные кровью и зельями руки на груди, и хмуро пялится на него, надув пухлые губы.       — Что?       — Мог и спасибо сказать, — хмыкнула она и отвернула голову вбок, дернув маленьким носиком вверх, ярко демонстрируя свое недовольство. Он нахмурился. Благодарность? За что? Это она виновата, что его подстрелили, в конце концов, стрела предназначалась ее маленькой тушке. С другой стороны, она ведь не просила ее защищать. Зачем он вообще полез закрывать ее собой? Почему бездумно выпрыгнул вперед?       — М-м-м… Хм-м-м-м, — его лицо искривилось почти болезненно, будто она ему квазитским дерьмом усы под носом начертила. Он собирался послать ее к черту. Сказать язвительную колкость. Но почему то с губ сорвалось совершенно другое. — Я благодарю тебя.       Почти почтительный едва заметный поклон, моря ее глаз удивленно расширились, мягкие уста приоткрылись. Сама не ожидала, что он послушается. Зачем тогда, спрашивается, эти нравоучения? Странная девица. Непонятная. Бесит. Краем глаза он замечает, что она смущенно сверлит взглядом землю. Трогательный румянец, ресницы едва заметно дрожат, глупая улыбка на губах и ямочки на мягких щечках. Астарион не мог так просчитаться. Это было бы просто верхом глупости и неосторожности. Да и о какой симпатии может идти речь, только гляньте на нее! Сущая идиотка, доверху забитая добром, отзывчивостью и высокой моралью. Однако с ней все равно никогда не бывает скучно. И от прикосновений по коже мурашки, но совсем не такие, как с другими, уже нет. И потому от нее хочется бежать, нестись прочь куда глаза глядят. Только вот, куда от нее убежишь, если ее улыбка преследует даже во снах, прогоняя кошмары о Касадоре? Он тряхнул головой. Все это чушь. Он просто устал, все верно, просто чертовски устал.       — Хватит мельтешить, — рявкнул кровосос, девица резко замерла на месте, повернулась вокруг своей оси, разрезая землю каблуком, и недовольно уставилась на него.       — Если не нравится мой план, предложи другой. — Огрызается, кусает губы. Ей самой ее план ни черта не нравился, но другого-то, по сути, не было. Лунные башни — вон они, пересечь каменную мостовую и считай на месте. Только вот Хальсина там в лицо знали, Лорелее без паразита путь к культистам заказан. Да и соваться туда — сущее безумие. Чистой воды безумие! Но иначе было никак нельзя.       Уилл и Гейл все еще были не в состоянии встревать в новые драки, Лаэзель только и делала, что пилила их на тему яслей гитиянки. По ее прикидкам, им до тех яслей было рукой подать, и незачем было встревать в чужие конфликты, когда они каждый день рискуют обзавестись щупальцами. Зато Хальсин, подлатавший Таниэля и, не без их помощи, объединивший духа природы со второй частью его сущности — Оливером, стал куда как более охотно ввязываться с ними в различного рода передряги. Двух магов на одного друида Астарион менять бы не стал. Хотя бы потому, что эта груда мяса слишком уж тесно крутится вокруг девицы. Признаваться самому себе в беспочвенной ревности было глупо, а потому вампир уверял себя, что это что-то другое. Правда, придумать что именно не получалось.       — Тогда действуем так, как я говорю, — топнула она ножкой. — Астарион, Шэдоухарт и Карлах идут на разведку в Башни. Карлах, милая, постарайся не говорить и не злиться, если там будет что-то страшно раздражающее. Астарион и Шэдоухарт как никто другой могут обдурить, заболтать и пустить песок в глаза. А ты, если вас раскроют, должна их вывести, хорошо?       — Есть, солдат, — варварша поиграла пышущим жаром бицепсом и широко, почти кровожадно, улыбнулась. Может быть, Карлах и была той еще добрячкой, но отрицать то, что рубить, кромсать и убивать ей нравилось, даже она бы не стала.       — Хальсин, Лаэзель и я обойдем башни в круг и заберемся в тюрьму. Если верить той информации, что дал нам Карнисс, то охраны в тюрьме не очень много, думаю, мы быстро сметем их и вытащим заключенных. Встречаемся на закате тут же. Все, в расход!       Уже давно вампир не испытывал такого напряжения. Конечно, лукавить и лгать он умел просто превосходно, и жрица ему в этом нисколько не уступала, но какое-то странное чувство тревоги все равно щекотало ребра. Было ощущение, словно за ним следят. В ушах звенело от напряженных попыток вслушаться в окружение. Вдруг сейчас, вот в этот самый момент, где-то снизу до них, сквозь голоса культистов, долетит звук тревоги. Астариону совершенно не хотелось признаваться себе в том, что он испугался за эту девицу. Если друид и гитиянки допустят, чтобы она пострадала, он их на клочки разорвет. Боги, и почему такие мысли лезут в голову? Совершенно на него не похоже.       Самым трудным оказалось сохранять спокойствие, покидая эти унылые серые стены, провонявшие мертвечиной и гоблинским духом. Трудно было держать маску, играть свою роль и идти, гордо задрав голову, не торопясь, когда хотелось бежать скорее к месту встречи, убедиться, что все в порядке, поскорее сбросить с лопаток ощущение чужих глаз, паутиной налипших на кожу доспеха.       Лорелея сидела в позе бродячих монахов и маленьким точильным камнем заостряла наконечники стрел, Лаэзель очищала серебряный наплечник от густого кровавого пятна. Когда они вошли в ветхое помещение, где они на свой страх и риск решили разбить временный лагерь, эльфийка подскочила на ноги и тут же принялась расспрашивать у них, как все прошло. Сами они справились довольно быстро и друид, вместе с заключенными, отправился в таверну к Джахейре и остальным выжившим, где и будет ждать их возвращения следующим утром. Путешествовать по этим землям ночью — совершенное безумие.       С каждым словом, которое произносил Астарион, девушка выглядела все более и более озабоченной. Мало того, что Кетерик Торм и правда оказался бессмертным, так они еще и ничего не узнали о том, что за магия изменила их личинок. Никаких чародеев-волшебников они там не повстречали, обычный сброд из зараженных и еще кучка промытых кретинов, уверовавших в «новое божество».       Лорелея сидела, нервно покусывая длинный ноготок большого пальца, и хмуро вглядывалась в щербатые доски полов. Никаких зацепок, значит, в Лунных Башнях не найдется никого, кто смог бы ей помочь, пусть даже и не по доброй воле. Она притащилась сюда совершенно зря. Надежды осыпались, как карточный домик. Теперь, когда они наконец выберутся отсюда, нужно будет придумать новый план. Нужно будет хоть что-то придумать. Она устало вздохнула, потирая шею, черные звенья ее татуировок будто поблескивали в слабых бликах факелов, словно настоящее железо.       Она осталась дежурить одна. Погнала остальных на отдых поганой метлой. В конце концов, завтра она вполне может отоспаться под куполом света в таверне, а остальным нужно как следует отдохнуть. Корвус шелестел перьями где-то под потолком, эльфийка напряженно вглядывалась во тьму сквозь зияющую дыру в стене. Наверняка они могли бы подольше пошататься по округе и найти более приемлемое место для ночлега, но в момент выбора им всем показалось, что три целые стены лучше, чем ничего. Особенно, когда в углах нет люков-подвалов из которых на тебя в любой момент готовы выпрыгнуть какие-нибудь твари. Как в первую их ночь в «Последнем Свете», где из наспех соображенной из погреба тюрьмы на них вывалилась куча минлоков.       Ворон сипло каркнул. Девушка медленно достала лук из-за спины и положила остро заточенную стрелу на тетиву. Свет их крошечного костра выхватил из тьмы статную фигуру дроу, заметив направленное в ее сторону оружие, она подняла вверх обе руки, будто сразу сдавалась.       — Я пришла с миром, — интересная манера речи резанула по ушам. Лорелея споро, привычным движением, убрала лук за спину, но стрела осталась в ее руке, в любой момент готовая увязнуть в глазнице незнакомки по самое древко. — Мое имя Арай Облодра.       —…Вампир… — донеслось до его ушей сквозь хрупкую пелену дрёмы, алые глаза распахнулись и углями загорелись в тенях. Он не крался. Лорелея была напряжена, он видел это по ее позе, по белеющим костяшкам пальцев, в которых зажато гладкое дерево стрелы. Он вырос за ее спиной, словно вторая тень, недоверчиво вперился в незваную гостью враждебным взглядом. Эльфийка на него слегка обернулась и в ее глазах мужчина заметил тень тревоги.       — Ах, а вот и он! — голос дроу дрожал от восхищения и вожделения, нагоняя на него волну омерзительных воспоминаний, будоража на задворках памяти десятки и сотни таких же голосов, звучавших в душных комнатах, где он был заперт по воле мастера во влажных простынях и чужих жадных руках. Плечи невольно дернулись. Он непонимающе глянул на дроу, ощущение чужого пристального взгляда дало понять, что, кем бы ни была эта женщина, именно он притащил ее сюда. Именно ее липкое внимание ощущал все это время курчавым затылком.       Предложение этой чудаковатой женщины выбило его из колеи. Эльфийка стояла сбоку, обнимая себя за плечи и всем своим видом демонстрируя, насколько ей некомфортно присутствовать при этом странном диалоге. Каждый раз, когда упрямая дроу звала вампира ее собственностью, на лице возникало выражение омерзения, ее плечи дергались, она упорно не желала смотреть на опешившее отродье. Астарион явно и сам не понимал, что происходит.       — Астарион свой собственный, он никому не принадлежит, — просипела Лорелея сквозь зубы, вампир удивленно на нее смотрел. Девушка настолько сильно сжимала собственные руки, что ткань рукавов натянулась до треска, в глазах ее впервые была видна враждебность. — Он сказал, что не будет этого делать. Значит, этого не будет. А теперь убирайтесь, пока не запахло жареным.       Где-то сзади пыхнуло красным, Карлах перевернулась на другой бок и ее адский движок прочертил в темноте яркую полосу. Дроу очень внимательно проследила за этим взглядом, после чего он замер на угрожающе подрагивающем острие стрелы, которая находилась в поразительной близости от кончика широкого носа. Подняв обе ладони вверх, женщина сделала пару шагов назад, после чего развернулась и ушла, как ни в чем ни бывало. Но расслабленно выдохнула девица только тогда, когда последнее эхо ее шагов умерло в ночной тишине. Ее тонкие руки повисли плетьми, стрела в ослабленных пальцах чуть не свалилась на землю. Девушка поплелась к костру, после чего плюхнулась около него и спрятала лицо в ладони, потирая его.       — Я… Я хотел поблагодарить тебя, — его голос впервые звучал неуверенно, слегка дрожал, мужчина смотрел на нее так, как никогда раньше. Прямой взгляд не содержал в себе ни лукавой насмешливости, ни высокомерного превосходства. Такой простой и открытый, полный тоски и смятения. Она же просто глядела устало.       — Тебе не за что меня благодарить, — девушка качает головой, будто не понимает, за что он ей признателен и почему. А сама думает лишь о том, как бы она реагировала, если бы кто-то назвал ее свободной. Свобода. Для нее это сказка, дурман, чужие притчи. Ни дня не имевшая свободы, Лорелея предпочитала думать, что ее не существует. И тем не менее, как только выдался шанс, побежала в самые опасные земли на всем Побережье Мечей, лишь бы попытать счастья и вырвать эту сказку из чужих лап, присвоить себе хоть ненадолго. Свобода… Пусть только частично в ее руках, она была тяжелой и неприятной. И все же цепи были тяжелее. Вампир опустился рядом с ней, едва коснулся плеча, оттягивая его в сторону, заставляя повернуться к нему. Так они и сидели. Молча, друг напротив друга, бросая косые взгляды на едва тлеющие угли костра и мрачно думая каждый о своем.       — Я две сотни лет провел, пользуясь своим телом, чтобы заманивать красивых глупцов к своему хозяину. Никогда никого не волновало, чего хотел я сам и как относился к тому, что приходилось делать. Ты могла приказать мне сделать то же самое. Могла заставить меня броситься на нее и забыть о своих желаниях ко всем чертям. Но ты… Ты этого не сделала. — В горле образовался ком, она бы хотела на него посмотреть, но на это не хватало ни сил, ни храбрости. Сколько раз он мельком упоминал, что заманивал к Касадору людей. Сколько знаков давал всем своим поведением, которые точно указывали на то, каким образом он это делал. И она их видела, но предпочитала пропускать мимо глаз. Все эти колкости и язвительность, когда где-то речь заходила о сексе, все эти вежливые и не очень комментарии, отталкивающие от него людей. Нервная едва заметная дрожь, передергивание плечами от каждого касания. Омерзение в глазах в ту ночь. Уж она-то понимала. Все понимала, но отказывалась об этом думать. Теперь не думать уже не получится. И уж кому как не ей его понять. Господину Вриозису всегда нравились маленькие девочки. А в том возрасте, когда она попала в его лапы... На женщину она стала похожа лишь спустя долгих два года. И уж если эти два года показались ей вечностью, то что такое две сотни лет?       — Я не хочу, чтобы ты делал то, чего не хочешь, — едва выдавила она из себя. Плохие воспоминания невольно выбирались из темных углов сознания, куда девушка так старательно их запихивала. Ей очень не хотелось, чтобы он видел ее такой. Не хотелось, чтобы он что-то говорил. Она молилась богам, чтобы он немедленно отправился спать, отвесил отрезвляющую шутку, грубую и грязную, чтобы все как раньше. Чтобы без чувства сострадания. Чтобы без желания его утешить. Чтобы так не болело. Но боги всегда были глухи к ее молитвам.       — Для меня это… Необычная концепция. И она несколько пугает, — было странно слышать в его голосе эмоции. Не напускные, не фальшивые, а его собственные. И по тем ноткам, которые она слышала в его словах, ему самому от этого было не по себе. Это так знакомо. Когда служишь кому-то, очень легко не заметить, как твое собственное «я» сворачивается клубочком где-то глубоко и прячется от грязи этого мира, лишь бы не сломаться под ней пополам. И сейчас это «я» у Астариона осторожно высунулось наружу, чтобы поговорить с ней, как с единственным человеком, который видит в нем не просто чужую марионетку или опасного хищника. — Было так просто сделать то, что мне велено. Протолкнуть себя через момент отвращения и потом продолжить как раньше.       Она невольно дернулась. Момент отвращения. Она и сама была таким моментом не так давно. И на что только она надеялась? И почему, почему же он не может просто замолчать и уйти?       — Ты… Я до этого момента не понимал сам, что все мои инстинкты постоянно твердили мне, что ничего не изменилось. Что можно просто соблазнить кого угодно, чтобы добиться своей цели, — вампир хмуро смотрел в пол и не видел, как лицо эльфийки стремительно потеряло весь цвет, бледностью своей становясь достойным конкурентом его собственной белой физиономии. Одно дело догадываться о том, что тебя используют. И совсем другое — знать это наверняка. Слышать от того, к кому испытываешь что-то. Что-то теплое и странное. Что-то, что никогда не чувствовала до этого. Что-то, что было ловко навязано им. Наживка для наивной дуры, которую она, подтверждая его правоту, послушно проглотила. — Но ты, ты заставила меня понять, что я — куда больше, чем раб. Что я больше не вещь, которую можно использовать.       Ее учили сохранять спокойствие. Учили не показывать, что думает и чувствует. Рядом с ним это было тяжелее в тысячу раз, но она старалась. Так что когда взор рубинов его глаз все же устремился на нее, то не выловил ни капли той бури, что бесновалась внутри. Она пыталась закупорить эти эмоции, как дивный букет красного вина, в кованную бутылку. Только вот не получалось. Внутри все рвалось и сыпалось на мелкие осколки. Ее сердце оказалось слишком хрупким, а признание его жестокости — слишком тяжелым. Девушка сжала зубы до боли и подалась вперед, обняла мужчину, потому что сказать что-то у нее не хватило бы сил. Он снова опешил, не зная, как реагировать. И лишь только хотел было обнять ее в ответ, как девушка отпустила его. Заглянула ему в глаза и сказала, что ему необходимо отдохнуть. Поблагодарила за откровенность и пообещала, что все будет хорошо. И на том он действительно ушел. Лежал, в смятении, не понимая, правильно ли он сделал, что все это ей сказал? Может быть стоило… Может быть стоило ей сказать, что он провалил свой чертов блестящий план по ее соблазнению и сам вляпался по самые кончики ушей? Может быть. Но он уже не узнает, стоило оно того или нет.       Девушка сидела к нему спиной. По ее бледным щекам ручьями катились горькие слезы, но она не позволяла себе ни всхлипа, ни дрожащего вздоха. Никто не должен узнать о том, как больно он ей сделал своей откровенностью. Особенно сам Астарион.       На следующее утро они отправились в таверну к арфистам. Она едва плелась за ними, осунувшееся усталое лицо и опухшие глаза с глубокими тенями под ними. Вампир старался держаться как можно ближе, но ее назойливая птица все время кружила вокруг девчонки, не давая никому даже близко подойти. Она то и дело запиналась о гнилые корни, совершенно не смотрела по сторонам и постоянно зевала, даже не прикрывая рот. Лорелея доверила им собственную безопасность, как они этой ночью доверили ей свою, а потому все были бдительны до невозможности.       Наконец ступив под благословение Лунной Девы, эльфийка тут же протопала к их обычному месту для лагеря. Гейл и Уилл выглядели немного лучше, чем в день их отбытия, Хальсин тут как тут объявился рядом с девушкой и отвел ее к лежаку с присущей ему заботой. Однако долго поспать ей попросту не дали.       — Цква! Лекарства тут нет, а ясли совсем близко! Если мы не пойдем вместе, я отправлюсь одна и заберу с собой артефакт нашей королевы! — все понимали, что рано или поздно у Лаэзель кончится терпение, и вот этот момент настал. Эльфийка еле-еле оторвала голову от подушки, приподнялась на локте и с удивлением отметила, что вампир сидит с ней рядом, скрестив руки на груди и недовольно наблюдая за ссорой гитиянки и шарритки. И чего только он продолжает рядом с ней торчать, если и сам прекрасно знает, что она ради него хоть с обрыва прыгнет? Такому как он это и говорить было не нужно. Может, переживает, что она сорвется из-за того, что он просто использовал ее как чертову вещь?       — Прошу, прекратите так орать, — голова болела так, словно кто-то засунул ее в церковный колокол и как следует по нему жахнул, хотелось пить, хотелось есть, но еще больше хотелось просто снова уснуть и никогда не проснуться. Недовольное выражение лица у эльфийки можно было встретить крайне редко, но сейчас был тот самый случай. — Если ясли так близко, то сходим в них, а потом вернемся обратно, с червями или без. В конце концов, в чем-то Лаэзель права, и избавиться от этих паразитов желательно как можно скорее.       «Избавиться от паразитов, а потом бежать от этих людей куда глаза глядят», — думала она, старательно избегая Астариона взглядом.