Fangs and chains.

      В Подземье они встретили множество странностей. Избавившийся от влияния Старшего Мозга иллитид Омелум стал, вероятно, самым запоминающимся новым знакомцем их странной компании. Было странно, что гитиянки сразу не сделала из него отбивную, но тому виной была, конечно же, Лорелея со своим пресловутым доводом о том, что второго шанса заслуживают все. А еще микониды, которые не остались бы в стороне, задумай они устроить на их территории дебош.       Колония миконидов посещалась ими трижды. Сначала живые грибы приютили их взамен на помощь в истреблении агрессивно настроенных двергаров. Потом они затребовали голову абсолютиста, который глубинных дварфов на них натравил. А после объявили их чуть ли не своими покровителями. Дружить с грибами Астариону казалось совершенно идиотской затеей, но эльфийка смотрела на них во все глаза с нескрываемым и каким-то совершенно детским любопытством. И почему-то это вызывало в нем меньше раздражения, чем раньше. Почему-то ее любознательность и восторженность больше не была предметом для насмешек.       Они буквально стояли на распутье. Подземье полнилось различными существами, часто достаточно враждебными, но пока что им каким-то чудесным образом удавалось оставаться целыми и невредимыми. Правда, один из булеев чуть не выбросил Лорелею в бездну, но Рейвенгард ее вовремя поймал. Девица до жути перепугалась. Она стояла, тряслась как осиновый листочек. Уилл неловко гладил ее по плечу, пока она со всей силы вцепилась в его камзол. Девушка взгляда не могла оторвать от черной угольной глубины, которая едва ее не поглотила.       — Может мы перенесем эти нежности в лагерь? — ехидный тон кровососа немного отрезвил эльфийку, она неловко поблагодарила товарища. Тот лишь отмахнулся.       «Надо держаться к ней поближе», — решил мужчина. Ему совершенно не хотелось выпускать из рук добычу. А это, казалось, было очень просто, потому что в отряде в ней души не чаяли. Она была у всех нарасхват. И с Гейлом книжки обсудить, и с Шэдоухарт вина за непринужденной беседой пригубить, и выслушать невероятные истории из Аверно от Карлах, и с Лаэзель обсудить оружие и боевые стили, и с Уиллом потанцевать. Даже с Хальсином она спелась так быстро, будто он с ними с самого начала землю топтал. Их щебетание про природу, травку и животных настолько нервировало, что аж самому хотелось рычать. Так она всем нравилась, что аж тошнило. Не бывает настолько хороших людей, чтобы они во всём всех устраивали, но Лорелея, казалось, именно такой и была. И чем больше она нравится всем подряд, тем выше была вероятность, что это обретет взаимность. Этого допустить было нельзя.       Они снова прибыли в Гримфордж. Мотаться туда-сюда на лодке никому не нравилось, но отрубленную голову голубиной почтой по подземью не отправишь, а посему переться пришлось самостоятельно. Когда они причалили на берег, более бледная, чем обычно, девчонка споро нашла место, где они могли разбить лагерь и работа закипела с новой силой. Они сносно отужинали и эльфийка вызвалась охранять лагерь. Корвус и Люпус наворачивали круги где-то вдали, патрулируя территорию и сверху и снизу.       Она сидела у костра, обняв коленки и печально глядя на танцующие в воздухе языки пламени. На этот раз напугать ее у него не вышло.       — Ну и чего ты все сидишь, трясешься, — недовольно пробурчал он, подбрасывая полусгнившую деревяшку в кострище, чтобы то разгорелось посильнее. Девчонка посмотрела на него несколько затравленным взглядом.       — Рассказать тебе секрет?       — Ну конечно, дорогая.       Секрет — это хорошо. Секреты это слабости, а слабости можно выгодно использовать. Она боязливо повернулась в сторону палаток с храпящими компаньонами, после чего придвинулась к кровососу почти вплотную и обожгла своим тихим шепотом острое ухо.       — Я очень боюсь высоты.       На его лице так ярко отразилась открытая насмешка, что она нахмурилась, надула губы и отсела от него так далеко, как только могла. Вот и делись с этим кровопийцей чем-либо. Ни капли в нем нет ни сострадания, ни понимания. Но, возможно это именно то, что ей было нужно? Быть может, не заумный мудрый магус может решить ее проблему, но беспринципный бессовестный мерзавец?       — Все мы чего-то, да боимся, просто я ожидал чего-то более…       Захотелось послать его ко всем чертям. Показать, что на самом деле ни черта он не такой загадочный и скрытный, как ему самому хотелось бы. Схватить его за ворот рубахи и тряхнуть как следует, в надежде вытрясти остатки эмпатии, если она там когда-то была. Блондинка покачала головой. Откуда в нем взяться чему-то такому? Кроме жажды крови и мести в этом тщедушном болване ничего не осталось. А если и осталось, то это похоронено так глубоко, что он уже и сам ни одной лопатой не раскопает.       Лорелее, как и всем живым существам, свойственно было ошибаться.       Кровопийца смотрел на девчонку. Она снова хмуро пялилась в огонь, большие глаза едва слезились от дыма. Щеки надула, бровки свела. Обиделась. Мужчина закатил глаза и подсел к ней ближе, девица отодвинулась, но он повторил действие снова. Она метнула в него взглядом молнию, но очаровательная обезоруживающая улыбка всегда действовала на убой. Только если в других идиотах она вызывала желание, то из нее она доставала бездонное уныние.       Лорелея знала такие улыбочки. Отточенные годами, выверенные до последнего движения и насквозь пропитанные фальшью. Она тоже умела так улыбаться. Ее с малых когтей обучали за такими вот ухмылками прятать любые эмоции. В острой улыбке вампира сквозила лесть, в ее — учтивость и вежливость. Такие разные, но такие похожие. Такие неискренние.       Искренность вообще не была в ходу там, где она родилась. Небольшая коммуна недалеко от Врат Балдура была местом закрытым для любых посетителей извне, и мало кому было известно, что все там сплошь работорговцы или их непосредственный товар. С виду община была вполне себе приличной, вот только изнутри она таковой вовсе не являлась. Женщины там — лишь инкубаторы для будущего товара. Они рожали своих отпрысков, воспитывали по определенным стандартам до нужного возраста, а дальше за дело принимались другие. Детей учили всему понемногу, прощупывали почву, после чего делали упор на то, что лучше давалось. А исходя из этого уже можно было предугадывать свою судьбу. Если хорошо давались науки, то могли продать какому-нибудь магу в подмастерья. Получалось сражаться — сдавали в охрану каравана или толкали наемникам. Если чадо было красиво, старались делать упор на светские умения: петь, танцевать, играть на инструментах. Таких продавали в богатые дома в качестве наложниц и наложников. Самых маленьких и ловких могли толкнуть в цирк или отдать гильдии воров. Остальные же, кто не проявил себя ни в чем и никак, либо отправлялись в бордели, либо убивались. Никчемный товар, брак. Зачем таких держать. Все дети знали о том, что их ждет впереди. Это было неизбежно. Кто-то мирился с тем, что все так будет. Кто-то рвал жилы и старался научиться чему-то наиболее подходящему, лишь бы не пойти по рукам или не оказаться с перерезанной глоткой в кормушке для свиней.       Лорелея бросала кубики на удачу. Девушке казалось, что если она будет максимально близка к совершенству по всем направлениям, то ей удастся попасть в более-менее приличные руки. А там может быть она смогла бы откупиться, сбежать. Обрести свободу. Девочка жилы рвала, трудилась каждый день. К своим тринадцати годам она умела все. Песни и танцы давались легко. Играть на флейте и лютне было тяжелее, но девочка справилась. Она читала все книги, что могла, училась стрелять из лука, сражаться на кинжалах. Чем лучше девочка все делает, тем выше вероятность того, что ее никто не тронет. Порченый товар идет дешевле. А за нее могли много выручить. Эльфийских отпрысков на продажу всегда было мало и они ценились высоко, так она еще и личиком мила и полезных навыков было хоть отбавляй. А потому выручили за девочку действительно весьма прилично. Когда ее выкупил маг почтенного возраста, девочка ликовала внутри. Тогда она и представления не имела, кто ее новый хозяин. Тимора отвернулась от нее в тот день. Как и во все последующие очень долгие десять лет.       Именно поэтому фальшивые улыбки бледного эльфа вызывали в ней лишь чувство печали и тоску. Он использовал ее, и она прекрасно это понимала. Держи друзей близко, врагов — еще ближе, а потенциальную выгоду из когтей никогда не выпускай вовсе. Она — выгода. И от этого становилось тошно.       — Ну и чего у тебя такое выражение лица? — недовольно проворчал мужчина, кривя губы, вырывая эльфийку из мрачной задумчивости своим голосом. Она внимательно на него посмотрела. Так странно. Его тон резкий, ходячая насмешка, и колючий, как клыки зорна. И тем не менее, голос у него красивый. Треп вампира ее успокаивал, пока он не начинал нести откровенную чушь, которая ее, наоборот, злила. Так или иначе, когда этот остроухий разговаривал, Лорелее всегда становилось теплее.       — Когда я была совсем маленькой, — она снова уставилась в огонь, обняв колени и прижав их к груди, пряча нижнюю часть лица, — один мальчик из колонии рассказал взрослым, что очень боится свиней, и попросил не ставить его на работу в хлев. Его скормили им заживо. В наставление остальным.       Мужчина поежился. Теперь понятно, почему она держала свой страх в секрете. Даже такой пустяковый. Какой родитель позволит отдать свое чадо на съедение? Астарион своих родителей уже почти не помнил, но был точно уверен, что ни матушка, ни отец, ни за что не дали бы его в обиду. Лорелея же своих родителей вообще не помнила. Ее оторвали от матери, как только она научилась ходить, и передали нянечкам. Затравленным и запуганным женщинам, которых за любое проявление ласки к товару секли розгами.       Девица так и сидела, устало взирая на пламя. Тишину разрезал лишь треск поленьев и далекий шелест крыльев где-то под потолком разрушенного храма, служившего теперь портом двергаров. Мужчина поморщился, тяжело выдохнул. Аккуратно сжал и разжал ладони, чтобы девица не заметила. Хотел хлопнуть ее по плечу, но передумал в последний момент. Она изогнула бровь, взгляд ее на мгновение стал насмешливым. Лицо у Астариона весьма живое и богато на проявление эмоций. По крайней мере, некоторых. И наблюдать за ним было забавно. И чем дольше она смотрела, тем больше недовольства было на его лице. Недовольства, перерастающего в возмущение. Она тихонько хохотнула, придвинулась ближе и прижалась к нему боком, положив голову на плечо. Тело кровопийцы моментально задеревенело, напряжение заскрипело в мышцах, но она то ли сделала вид, что не заметила, то ли действительно этого не поняла.       — Ты только никому мой секрет не рассказывай, ладно? — она говорила шепотом, так тихо, что он едва сам его слышал, хотя она и была непозволительно близко. И глянула на него своими влажными огромными глазищами. Как дитя малое, которое сладости клянчит. Астарион устало выдохнул, плечи невольно расслабились. Кивнул. На острой скуле отпечаталась мягкость чужих губ. Нахалка пристроилась рядом с ним поудобнее и закрыла глаза, по телу разошлась волна возмущения, но прогонять ее вампир не стал. В конце концов, даже такое незначительное, как ему казалось, доверие он потом мог выгодно использовать. Где-то на подкорке назойливой мухой жужжала мысль о том, что ее прикосновения ему почти не отвратительны.