Из сновидений и грёз

Наивно с его стороны было полагать, что истина хотя бы немного вернет его мир в привычную орбиту, поутихнут сны, а вместе с ними — желание сбежать из дома куда угодно, лишь бы дальше и не вспоминать собственное имя. Такое разве что в сказках встретишь, да только полнятся ли сказки томления и страсти?.. Винтер из его головы никуда не ушел. Рейнольд по-прежнему не помнил — не видел — его лица, не узнавал голоса, но твердо знал, кому принадлежат нежные руки, чьи требовательные уста заставляют его плавиться от невесомых прикосновений, чье тело так идеально подходит ему во всём. Об это знание разлеталось всё сладостное и терпкое, всё волнующее и восхитительное, а пробуждение оставляло после себя липкий холод, пронизывающий до кости, да ком из обид и горестей, свернувшийся тугим узлом внизу живота. Прикасаясь к возбужденной плоти ради быстрой и бессмысленной развязки, Рейнольд испытывал только резкое отвращение к самому себе и тошноту. Такой — лишенный сил, стремлений и здравого смысла — он беспомощной ветошью разлагался до рассвета, потом заставлял себя делать необходимый минимум для выживания в доме без ненужных расспросов, а вечерами уходил в такой отрыв, что все его предыдущие гулянки выглядели как детские шалости. Всё объективно стало хуже, но самое страшное — он и сам это понимал, а потому жалел, что вообще решил потянуть за случайно вылезшую из стройного плетения обмана ниточку. Теперь, забываясь в случайных объятьях, стоило только на мгновение закрыть глаза, как в голове звучало неумолимым приговором признание, и никуда от этого было не деться. Винтер мог бы промолчать, проглотить тайну и не ломать то, что его стараниями едва держалось на ногах. Вместо этого он выбрал путь слепой искренности, но, к несчастью, слишком поздно. Какой ему прок от любви, коль помимо нее предлагали только жестокое забвенье. В любви на пару часов за несколько золотых и то было больше искренности, а денег у Рейнольда было в избытке. На несколько жизней вперед хватит, так что если постараться, деланная учтивость и немного переигранные вздохи заглушат отзвуки его дешевой драмы. «Я вас люблю». Рейнольд не дал ему договорить, но проклятье всё равно начало действовать. Оставалось только повышать ставки, но это был путь в никуда, грозящий обернуться катастрофой — впрочем, даже это было лучше, чем то бессмысленное кружение над бездной в попытке делать вид, будто они пока еще в полном порядке. Катастрофа действительно разразилась — и, как им подобает, сделала это внезапно, хотя Рейнольд, оглядываясь назад, и понимал, что всё вело к неизбежному. Впрочем, и Дерек мог бы не злиться, раз сам увязался с ним на вечерний прием к некоему графу, у которого совершенно очевидно обнаружилась премилая кузина, сосватанная за кого-то из его приятелей-виконтов. Неискушенная светской жизнью столицы девица не могла не пасть жертвой обворожительного, немного дикого обаяния второго господина Экхарт, и нужно ведь было брату появиться именно в тот момент, когда он почти уломал ее на авантюрное. Взглядом Дерека можно было сносить головы с плеч, и если собственная жизнь юной аристократке еще была дорога и она, сделав нехитрые расчеты, поспешила исчезнуть, то в Рейнольде крепленое вино уже смешалось в равной доле с нетерпением и безрассудностью. С уходом дамы в эту взрывную смесь изрядно примешалось и раздражение. — В тебе совсем мозгов не осталось? — холодно обронил Дерек, но Рейнольд знал, что это обманчиво-тихое начало вот-вот сменится неистовой бурей, и горе тому суденышку, что решится бросить ей вызов. Рейнольд, впрочем, штормов не боялся. — Мог бы тогда сидеть дома, — закатил он глаза и демонстративно отвернулся. В самом-то деле, брат предельно точно знал, на что и с кем шел. К чему эта запоздалая опека? — И ждать, когда кто-то наконец пришлет тебе вызов? — Дуэли запрещены, можешь не переживать. — Не переживать? Это ты говоришь мне не переживать?! — Дерек натурально задохнулся. Глаза его опасно налились кровью, и Рейнольд невольно отступил на шаг. Не то чтоб они никогда не ругались, он прекрасно знал, каков младший герцог в мгновения дикого гнева, да только едва ли это могло его спасти. В глубине души, там, где еще не до конца выжгло обидой его умение любить и сопереживать, он не хотел спасения. — Прекрати это, — процедил Рейнольд, с вызовом глядя на брата. — Мне уже давно не пятнадцать. — Не похоже. Эта девчонка — как там ее?.. А, не важно. Она помолвлена, и не вздумай отрицать, что не знаешь. О, Рейнольд знал. Как знал и весь круг его общения, но если уж играть в презренную недоверием честь, то до конца. — Официально еще не объявлено. — И это всё еще не дает тебе право пытаться прихоти ради увести ее из-под венца. Так жениться хочешь? Почему-то опять вспомнился маркиз, и мужчину бросило в дрожь. Как же вовремя. — Не говори глупостей. Никто не женится из-за одноразового секса. А Винтер, интересно, хотел?.. Раньше Рейнольд бы поверил, что тот даже после свадьбы чисто из глубокого уважения к супруге выждет пару лет перед близостью, а тут поди ж ты. И ни брака, и ни супруги, и ни уважения. Один только Рейнольд. Расстраиваться из-за собственной глупой шутки было бы в высшей степени нелепо, но раз уж даже семья видит в нем непроходимого глупца, то кто он такой, чтобы перечить. — Хватит паясничать! — неожиданно громко вскрикнул Дерек, спугнув пару притаившихся в кустах ночных птах. Рейнольд дернулся и невольно оглянулся в поисках не то свидетелей, не то союзников, но на улице были только они одни. — Ты хоть представляешь, какими проблемами могут обернуться твои интрижки? Все эти разговоры о достоинстве, этикете и правилах начинали сводить с ума, а ведь подумать только, не так давно он и сам сыпал ими направо и налево. Пенелопа… Как же на самом деле бесконечно долго она его терпела. — Ты мне еще о фамильной чести расскажи, — язвительно заметил мужчина. — Расскажу, если сам забыл. У сестры было, видят небеса, ангельское терпение. Как жаль, что у него нет. — Вот поэтому Пенелопа и ушла, — зло бросил Рейнольд, а потом ему прилетело кулаком в челюсть. Мгновенная тупая боль несколько отрезвила, но от неожиданности он все равно качнулся, шагнул еще дальше назад. На устах выступила теплая сладость с привкусом железа, заныли десны, и когда Рейнольд потянулся оценить ущерб, ранка на разбитой губе засаднила. Не смертельно. Дерек в двух шагах от него тяжело дышал и смотрел с таким страшным недоверием, будто сам от себя не ожидал срыва. Рейнольд вот тоже не ожидал, чего уж. Так что, пользуясь мимолетным замешательством, он поспешил вернуть любезность и угодил аккурат в нос. Дерек глухо застонал, над губами его выступила кровь, а после для слов и мыслей не нашлось ни времени, ни места. В глубоком, почти забытом детстве, когда каждому ребенку следует самозабвенно верить в чудеса и добро, он вычитал в книжке, что самая крепка дружба у мальчишек возникает в драке. Веру эту он пронес с должным, пусть и местами наивным усердием через всю жизнь. Реальность, однако, оказалась куда сложнее: может, в драке еще нужно было выиграть, а может, что Дерек просто сам по себе был куда сильнее него, а еще — больше прав. Признавать это было по-настоящему больно. К моменту, как они оба остыли достаточно, чтобы последствия безрассудной выходки свинцовым покрывалом накрыли их плечи, окончательно стемнело, а небо затянуло густыми серыми тучами. Ночной ветер забирался под рубаху, приятно остужая места, куда ему прилетело особенно крепко. Рейнольд бессильно развалился прямо на холодной траве, и по мере того, как успокаивалось сердце, он все отчетливее ощущал, как ширилась на его месте в грудине черная дыра. Он разбил Дереку нос, но мысль эта совсем не приносила радости, даже намека на мимолетное торжество. На себя смотреть не хотелось вовсе — от вида побитой собаки он бы окончательно доломался. Пока холод разъедал пальцы рук, заморосило. — Поднимайся, — не глядя, бросил ему Дерек. Вместо ответа Рейнольд показал ему средний палец. При всем глубоком желании послать его как можно дальше и дольше тратить остатки сил на этого человека ощущалось почти преступно. — Мы возвращаемся. Нечто темное из глубин его затянутого горечью сознания разразилось гоготом. Куда ему было возвращаться и с кем? С братом, не нашедшим более изящного способа донести до него свои чувства? В дом, где всё напоминало о невозможности доверять и доверяться? Коль так, то не лучше ли совсем потеряться? Меньше проблем, меньше страстей. Меньше запятнанной чести семьи Экхарт. С каких, господи, пор он так начал думать о доме?.. Дереку, впрочем, его метания были неведомы, да и терпением он особым не славился. — Хотя, знаешь, делай как хочешь. Рейнольд не видел, как он уходил, но совсем рядом тихо заскрипел гравий, шаги отдалялись, пока не исчезли совсем. Теперь его еще и бросили. Он не помнил, сколько прошло времени, но морось усилилась, он окончательно продрог, а никто так и не нашел его. Не нашел. Может, дело было вовсе не в том, что в клети родных стен и черепной коробке стало невыносимо. Может, всё это время он просто хотел, чтобы кто-нибудь его нашел?..