Из сновидений и грёз

Глаза удалось разлепить ближе к началу вечера. Первые мгновения Рейнольд даже понять не мог, где он и кто он: перед глазами всё плыло, в голове было блаженно пусто, а кости будто налились сталью. Свет едва пробивался сквозь плотно занавешенные портьеры, отчего в комнате и мыслях царила приятная убаюкивающая тень. Может быть, мужчина несколько раз еще уступил дремоте, прежде чем сознание окончательно пробудилось от затяжного сна, и он смог наконец приподняться на локтях. Тело приятно ломило, и пусть необычайно крепкая усталость еще теплилась в мышцах, Рейнольд не смог сдержать довольного стона, стоило только потянуться. Об этой сладостной слабости он молил каждую ночь. События прошлого вечера будто затянуло пеленой, и у него не получалось, как ни старайся, противостоять забвению. Был очередной безликий прием, на котором он вроде бы собирался если уж и не приударить за какой-нибудь красоткой, то хотя бы наметить пути, а потом… Рейнольд нахмурился. Он вернее знал, чем действительно помнил, как задорно билось в груди собственное сердце под действием страха и решимости, а пальцы словно наяву до сих пор хранили ощущение тепла чьей-то ладони. Был сад, была, следует полагать, и погоня: кажется, Дерек снова будет некоторое время считать его досадным недоразумением вместо кровного родича, но да и не впервой. Тем не менее, в этот раз что-то было решительно не так. Он, случалось, и раньше мог напиться до беспамятства, но никогда вечер не стирался так избирательно. То было новым и потому ужасно будоражило, вот только Рейнольд совсем не любил перемены. Сбегал он явно не один, а значит, точно был свидетель. Таким — смятенным и в расстроенных чувствах — его нашел дворецкий. Старик мастерски делал вид, будто сцена его совершенно не удивила — что в некоторой степени было правдой, в стенах герцогского поместья чего только ни случалось, — и передал, что, пока второй господин изволил отдыхать, прибыла госпожа Пенелопа и ныне она с первым господином выражают искреннее беспокойство о здоровье брата. Рейнольд сдавленно выругался и послал уведомить дорогих родственников, что он немедленно спустится к чаю. Что ж, ради Пенелопы можно будет и потерпеть такого ненавистного в минуты гнева Дерека. Не станет же он поносить его на чем свет стоит при других, не правда ли?.. Так он, по крайней мере, думал, пока воочию не увидел непрямое последствие своей вчерашней выходки. Его даже несколько замутило, но Рейнольд все равно постарался выдавить из себя невинную улыбку и не без удовольствия плюхнулся на отведенный ему стул. — Я не слышал, как ты вернулся, — холодно обронил Дерек, смотря на него так, словно он по меньшей мере утопил его любимого щенка, а не всего-навсего сбежал из дома. Мужчина, впрочем, и сам не особо знал, как добрался до кровати, но, видимо, в мгновения полного блэкаута его тело было способно на чудеса маневренности и эквилибристики. Пока он рассуждал об этом, понемногу отпивая чай из фарфоровой чашки, Пенелопа пришла на подмогу, правда, в очень своеобразной манере: — На тебя больно смотреть, — вздохнула она, и Рейнольду подумалось, что жить ему тоже довольно больно — чего одни только мышцы стоят, он будто не из-под надзора брата сбегал, а за жизнь дрался. — Но мне все же интересно, ради кого ты так исстарался? Глаза девушки заговорщицки вспыхнули. Похоже, жизнь при дворе научила ее любить сплетни. — Да нет у него никого, он сам по себе дурной, — проворчал Дерек, и его бесстрастные обвинения неожиданно укололи сильнее, чем ожидал Рейнольд. — Эй! — слабо запротестовал он, но было ли хоть что-то, что он мог противопоставить жестоким словам?.. Не рассказывать же в самом деле, что их брат помешался на идее умопомрачительного секса с мужчиной? Кому угодно — но только не им. — Как же нет? — укоризненно посмотрела на первого господина Экхарт Пенелопа. — Или это его комары так покусали? Дерек шумно задышал, и — неслыханное дело! — скулы его обожгло легким румянцем. Рейнольд смотрел то на брата, то на сестру, но им обоим, казалось, не было до него никакого дела. Он ощущал себя так, будто стал невидимкой в полной сплетников комнате, и все они говорили только о нем одном. — Ты о чем? — Брат, — Пенелопа подняла на него мягкий, но требовательный взгляд и, со всей тщательностью подбирая слова, вынесла приговор: — Я, конечно, счастлива, что ты так спешил меня увидеть, но мог бы хоть чуть-чуть спрятать… ну, их. Ей тоже стало неуютно говорить, так что вместо продолжения она вытянула указательный палец. Рейнольд нервно сглотнул, и смутные подозрения, как хладные черви, зашевелились в желудке. Он обернулся, чтобы выхватить в стекле оранжереи собственное растрепанное отражение, и сердце его ушло в пятки. Сразу же захотелось застегнуться по горло, но рубаха, к несчастью, была со свободным воротником, в разрезе которого явственно наливались, подобно весенним цветам, следы недавней страсти. — Ох… — только и смог выдавить мужчина. Человек в отражении выглядел так бледно, будто вот-вот намеревался умереть. Вероятно, это был бы даже не худший исход. Пенелопа смущенно кашлянула, и в этот момент Дерек наконец-то взорвался: — Придурок! — процедил он, но с каждым словом его гнев ширился всё сильнее и яростнее. — Мало того, что ты вконец потерял всякий стыд, раз решился расхаживать в таком виде, так еще и умудрился втянуть в свои бесстыдства маркиза Берданди. — Чего? Чужое имя резануло слух так, что мужчина на мгновение опешил, и обрушившаяся лавиной обида на несправедливые обвинения вмиг позабылась. В глубине души он в чем-то Дерека понимал, но при чем тут маркиз?.. — О, так вы с ним теперь в таких отношениях, — улыбнулась Пенелопа в слабой попытке смягчить надвигающийся шторм. — Ни в каких мы с ним не в отношениях. — Ну конечно, а то, что вы с ним вчера, как воры, через сад вместе сбегали — это так, совпадение. Не держи меня за идиота. Так значит вчера с ним был Винтер… Рейнольд закрыл глаза, тщетно пробуя вспомнить хоть что-то. Дерек в это время хотел, видимо, окончательно добить его пламенной нотацией о том, что не в его возрасте бунтовать и выставлять семью черт знает в каком свете, но Пенелопа предусмотрительно его перебила: — Как бы то ни было, Ваша светлость, но и вы, и я знаем маркиза: не такой он человек. К тому же, мне казалось, брат с ним хорошо сблизился в последнее время, разве не так? Мужчина недоверчиво посмотрел на нее. — Это ничего не меняет, — не сдавался Дерек, хоть опасность и миновала. — Маркиз, может, и разумный, но кто знает, что он подцепит от этого. — Ой, бросьте. Я уверена, Винтер хорошо сладит с братом. В конце концов, вы же знаете, сколько у него подопечных. Рейнольд слушал их, но чувствовал, что словно пропустил начало беседы. У него и маркиза хорошие отношения? Ерунда какая, они едва знакомы. Такое он бы не забыл. Мужчина крепко задумался. В сущности, он действительно знал Винтера уже прилично, но не более, чем всех других аристократов. Они регулярно пересекались на одних и тех же мероприятиях, может быть, даже обменивались парой-тройкой ничего не значащих фраз, однако это совсем не то же самое, что ладить. Отсутствие явной вражды, не считая тех месяцев, когда волшебник очевидно претендовал на руку Пенелопы и потому считался угрозой, едва ли можно было свести к приятельству, что уж говорить о чем-то большем. Чушь, маркиз ведь ему даже не нравился. И всё же, всё же… — Вы… — начал он, но запнулся, когда увлеченные спором голоса смолкли и две пары глаз в живом нетерпении обратились к нему. — Вы правда думаете, что мы с маркизом… друзья? Само слово это ощущалось инородно, как колючка на языке. Рейнольд сглотнул и нервно облизал губы в ожидании вердикта. — Конечно, — уверенно закивала головой Пенелопа. — К сожалению, — одновременно с ней вздохнул Дерек и закатил глаза. Картина не складывалась. — И как давно? Девушка ненадолго задумалась, а брат одарил его недовольным взглядом, но, вроде, убивать перехотел. — Болтать о всяком таком начали, наверно, с конца весны? — нашлась наконец с ответом Пенелопа. В ее изумрудных глазах плескалось тихое непонимание. — Но, брат, тебе должно быть виднее. Ты разве не помнишь? — Нет, — сорвалось с губ раньше, чем он смог передумать, и вырвавшаяся на свободу искренность переполнила чашу его самоконтроля. Он совсем ничего не помнил о маркизе Берданди, и это оказалось ключом. Рейнольд осознал это в тот момент, когда признание в собственной слабости ядом обожгло язык, и тогда его охватил подлинно первобытный ужас. Стараясь не подавать виду, мужчина поднялся из-за стола, чуть не опрокинул неоконченную чашку и, рассыпаясь в бессвязных извинениях, вылетел из оранжереи. — Потому что пить нужно меньше! — прилетело ему в спину. Дерек и подумать не мог, как на самом деле точно попали в цель его инсинуации, но это уже было не важно. Стоя перед зеркалом в своей комнате, Рейнольд осматривал синяки от остервенелых поцелуев на шее. Было достаточно лишь слегка надавить, чтобы по коже разлилось едва различимое покалывание, и он себя не щадил. Боль помогала. Расставляла по местам мысли, развешивала улики, соединяла их алыми нитями. Не могла быть его пьяная амнезия избирательной. Винтера словно специально вымарали из всех его воспоминаний, и как же удачно совпало начало приятельских отношений с началом проклятых снов. Так, может, это и не сны были вовсе? Рейнольд не хотел отвечать на этот вопрос, но реальность настигала его с каждым новым прикосновением к синякам, и он хватался за них, хватался за боль, только бы не упасть в очередной виток самообмана. Винтер был там, с ним, всегда. Живот снова скрутило, и Рейнольд медленно осел на пол. С серебреной поверхности зеркала на него смотрел криво улыбающийся мужчина с глазами, полными настоящего безумия. Он потянулся, чтобы коснуться своих губ, убедиться, что не придумал лишнего, и в самом деле, совсем свихнулся, в пору вызывать не то духовника, не то сразу душеприказчика. Волнительные сны не были слишком уверенным полетом больной фантазии, да и сам он не был ни болен, ни проклят, и все же в сердце у Рейнольда разливалась тьма. Он во все горло расхохотался и не мог остановиться, пока легкие не свело от нехватки воздуха. Хотелось убивать.