Из сновидений и грёз

На скорую встречу надеяться он и не смел, и не желал. Если того требовали дела, герцог обменивался с торговым домом маркиза посыльными и покидал пределы кабинета разве что по прихоти, поэтому Рейнольд не сразу поверил своим глазам, когда его уединение в семейной оранжерее было нарушено. Даже слуги редко заглядывали сюда, что уж говорить о случайных немногочисленных гостях. Старшего брата цветы и подавно не интересовали, так что с отъездом Пенелопы Рейнольд чувствовал себя здесь полноправным хозяином и мог без посторонних глаз подремать пару часов днем, не боясь, что его секрет раскроют. Что же, когда он смог наконец расслабиться достаточно, чтобы сознание начало ускользать в бездны его постыдного безумия, в крытый сад ворвалась ребятня, и Рейнольд без зазрения совести смог расширить свой список причин неприязни к маркизу. — И юный господин здесь? Голос показался смутно знакомым, но сонливость уже наливалась свинцом в жилах, едва ли Рейнольд имел силы противостоять ей, да и мало ли послышится на грани реальности и морока, однако разлепить веки всё же пришлось, когда ему загородили солнце. Ребенок в маске льва склонился над ним и выжидал, будто наблюдал за последними трепыханиями прибитой к сукну бабочки. Мужчина невольно поежился. Когда Рейнольд приподнялся на локтях, то заметил, что мальчишка не один. Еще четверо в таких же невзрачных мантиях и анималистических масках, но явно робее с интересом поглядывали на него, словно это и не он здесь хозяин. Досадное раздражение зашевелилось в сердце. — Вы откуда такие? — хрипло с несостоявшегося сна пробурчал он, осматриваясь, а дети, видимо, поняв, что никто не станет отчитывать их, обступили его со всех сторон. — Мастер сказал, что здесь много редких цветов, а господин герцог милостиво позволил нам немного здесь поучиться. Рейнольд понимающе хмыкнул. Отец пусть и производил впечатление человека властного и надменного, но в жизни был преступно падок на несчастные детские взгляды, полные невыразимой надежды, и никогда не мог находить в себе силы не откликнуться на их зов. Примерно так в их семье и появилась Пенелопа, примерно так она выживала. Что и говорить об этих маленьких дьяволенках… А маркиз, меж тем, похоже, совсем не промах, подумал было Рейнольд с искреннейшим восхищением и сам себя устыдился. — Снова будете колдовать цветы? — Нет, сегодня только зарисовывать. Мастер говорит, что для правдоподобных воплощений нужно очень хорошо знать структуру растений. — Какая жалость, — голос его звучал так несчастно, что дети только сильнее заулыбались, — а я думал, что вы опять меня развлечете. — Юному господину лучше попросить мастера. Вот еще. Рейнольд невесело засмеялся и прогнал маленьких волшебников делать их маленькие волшебные дела, а сам снова откинулся на траву и заложил руки за голову. Так маркиз был в имении… Редкое зрелище. Стоило, имея то во внимании, отказаться от своего дневного ритуала уединения и занять себя хоть чем-то приличным до вечера в надежде, что хотя бы эта ночь выпадет на беспамятство. Некоторое время Рейнольд пытался определить закономерность их выпадения, но единой системы будто и не существовало вовсе. Сначала он думал, что для этого нужно хорошенько устать, поэтому не щадил себя на тренировках и уходил с полигона только с закатом и ломотой в мышцах, но это почти не спасало, зато отец с братом были довольны. Потом он подумал про алкоголь, и это даже начало срабатывать, хоть и не каждая его попойка заканчивалась сном без томительных сновидений. Наконец, он решил, что всё дело в плотской тоске и стал пропадать то на бесчисленных приемах, то местах более приземленных с публикой более развязной, отчего Дерек как с цепи сорвался, хотя раньше делал вид, будто ветреная личная жизнь брата его не касалась, не приведет в дом не весть какую девицу в положении — и на том спасибо. Хотя раньше и заботы у всех были другие. Впрочем, сколько бы он ни марал себя потом, пылью и связями на стороне, взять в руки собственное подсознание оказалось ему не под силу. Подняться Рейнольд так и не сумел. Юных чародеев совсем не было слышно, стало будто бы даже тише, чем до их прихода. Безбрежный поток мыслей уносил его всё дальше и дальше из оранжереи куда-то под стеклянные своды и выше, стало так ярко, что мужчине оставалось только смежить веки и отдаться с надеждой на добрую волю усталости. Так он снова оказался в чужой постели и чужих руках, чужой голос нашептывал ему небылицы, пока сердце заходилось в безудержном ритме. Сколь бы он ни пытался, но никак не мог разглядеть лица своего не то любовника, не то мучителя. Его голос взрезался ему под кожу с поцелуями и укусами, растекался по бокам и бедрам синяками, но иссыхал поутру. Порой Рейнольду наяву слышались его отзвуки, волнительный шепот и переливчатый, как горный ручей, смех, и сердце невольно сжималось пружиной, готовой в любой момент лопнуть под собственной отчаянной силой. В равной доле он умирал от желания узнать правду и страха того, что она разрушит ему жизнь. Сегодня с ним были по-своему милосердны. Воплощение его больных фантазий не спеша заставляло его плавиться от желания и неги, двигалось с удивительной чуткостью, а мягкие прикосновения не исчезли даже после того, как восторг смешался с легкостью и заставил его забыть обо всем. Обычно Рейнольд просыпался сразу же, но сон не спешил отпускать его в этот раз. Словно наяву он чувствовал под щекой жар чужого тела, и тонкие, полные скрытой силы пальцы перебирали его волосы, баюкая, и кто он такой, чтобы сопротивляться им. Мужчина мог сколь угодно много противиться этому, но нечто за гранью его контроля всегда возвращало его назад, в постели, тепла которых он не ведал, и руки, которых никогда не касался. Когда же сознание прояснилось, Рейнольд понял, что так и уснул в оранжерее, вот только мягкие прикосновения к волосам никуда не исчезли. Сердце мигом затрепетало, а потом вдруг перестало биться, когда мужчина встрепенулся и увидел, кто сиротливо устроился на траве рядом с ним. Пара льдисто-синих глаз, за которыми никогда нельзя было разгадать истинных эмоций, ловила каждое его движение. — Вы?.. — сорвалось в губ предательской хрипотцой. Пленительная ласка из сна еще ощущалась в каждом месте, куда приходились бесстыдные прикосновения придуманных рук. — Я, — ответил ему Винтер. Уголки его губ приподнялись на манер скромной улыбки, и Рейнольд явственно ощутил, как стремительно наливаются цветом его скулы. — Вы что здесь забыли? Голос немного окреп от разгоравшихся внутри угольков обиды и ярости. Отчего из всех возможных людей это должен был быть именно Винтер Берданди?! Одна только мысль о нем в таком свете повергла Рейнольда в такой ужас, что перед глазами белело, а кровь шумела так, что он едва не пропустил его ответ. — Пришел за учениками. Я не желал нарушать вашего сна, но вы… — Винтер запнулся и откашлялся, будто в смущении отвел взгляд, и голос его, до того ровный и лишенный эмоций, дрогнул: — Мне показалось, что вы чем-то встревожены, и я не смог вас оставить. Прошу меня простить, если этим я пересек границы дозволенного. Сожалеет он, как же. В ином случай Рейнольд бы, может, и купился на его понурый вид и звенящее раскаяние слов, но только не после того, как умело и дьявольски точно его руки повторяли движения из сна. Колдун чертов!.. Такого вынести он не мог, пусть это и будет стоить ему подпорченных отношений. — Забудьте, — насилу выдавил из себя Рейнольд. Гнев понемногу остывал и больше не путал мыслей. — Просто небольшой кошмар. Маркиз, впрочем, разговор заканчивать не спешил — вот уж действительно наивнее младенца, хоть и старше. — И часто с вами такое? — со всем участием спросил он, пропустив грубость мимо ушей и сердца. — Кажется, когда мы виделись в последний раз, вы тоже выглядели неважно. Рейнольд даже с семейным волшебником говорить бы не решился, а этот сам в душу лезет, мерзавец. От замечаний, впрочем, тоже отвертеться не получалось. — Случается, — он неопределенно качнул головой и попробовал соскочить с темы. — Может, проклял кто, не знаю. — Вы бы осторожнее с проклятьями, — волшебник выглядел весьма встревоженным. — Если хотите, я мог бы… Вот только у Рейнольда не было ни сил, ни желаний выслушивать его предложения. — Это излишне и не стоит ваших волнений. Всего доброго, маркиз. Стеклянные двери оранжереи звучно закрылись за вторым господином Экхарт, и он совсем-совсем не чувствовал, как чужим взглядом спину прожигает бездонной дырой. Совсем-совсем не чудилась тревога. Вот еще, и без него разберется.