Felix never bad

Блондиночка выбесила. Связал, оставил, позвал Чанбина. Сука. Я возвращался в офис злым, но не мог не оценить шутку. Поэтому где-то глубоко внутри я улыбался. Думал, он убежал домой, но блондиночка сидел в офисе. Согнутый пополам. Так. Что опять случилось? Я подошёл поближе. Слышу: смеётся. Но коллеги обеспокоены. Говорят, не успокаивается. Я хотел понаслаждаться его мучениями, но посмотрел на него. Кажется, впервые. И увидел его внутреннего омегу: маленький, испуганный, в клетке. Он кричит, а его никто не слышит. Вообще никто. Я-то своего альфу хотя бы слышу. Стараюсь не слушать, но точно не игнорирую и не запираю в пространстве метр на метр просто для того, чтобы самому не сдохнуть. Омегу стало жалко. Я решил почесать его за ушком, раз уж блондиночка об этом не думает. Коснулся ладонью его спины. И он как-то резко успокоился. Даже поблагодарил. – Пожалуйста, – может, удастся с ним спокойно поговорить? Связал, поиздевался, теперь-то можно нормально? Но он шугается. В общем-то, чего я ожидал. Вздыхаю и поднимаю руки вверх. Я смотрю на его омегу и прошу его успокоиться. Не плакать. Говорю ему, что всё будет хорошо, блондиночка успокоится, смирится и перестанет себя разрывать. Мысленно, конечно же, я не идиот. Он убегает. На следующий день – снова по кругу. Я делаю шаг вперёд, как умею, он – два назад. Бога ради, договориться с его сущностью проще, чем с ним. Я представляю её котёнком. Маленьким, запертым, испуганным. Знаю, что по сути это должен быть цыплёнок, но мне кажется, мы скорее кошка-собака, чем хищник-жертва, поэтому я отношусь к нему как к котёнку. К его омеге, точнее. Сам-то блондиночка бесит. А вот его котёнок манил. Его хотелось защитить, обнять и не отпускать. Но он так быстро успокаивается. Слишком быстро, мне бы хотелось держать его в объятиях подольше. А когда блондиночка у руля, он отталкивает. Это, если честно, обидно. Как будто он сам не понимает, что нужно сделать, чтобы я отстал. Я не выдерживаю и прошу его поставить метку, если он так сильно меня боится. А потом переживаю последствия. Меня резануло ещё в офисе. Его внутренний омега определённо обиделся на меня за такие слова. Вообще не подпустил. Сил не было даже вдохнуть. Не то, чтобы двинуться и защитить. Если это настолько сильно ушатывает меня, то каково ему? Я злился. И мне было больно. Но я решил дать ему пространство. Вдруг убежит. Тогда же это всё закончится, да? Мелькнула мысль убежать самому, но я отмёл её как слабаческую. Мы с моим внутренним волком не такие. И никуда бегать не будем. Пусть жалкие слабые омеги бегут. Раз защищаться не хотят. А потом меня снова накрыло. Я даже не успел выйти из офиса. Видимо, его муж пришёл домой пораньше. Я почувствовал, как он себя ломает. Своего маленького котёнка. Ну ему же не нравится. Ну слезь ты. Ну хватит себя мучить, ну. Пожалей хотя бы его, если себя не хочешь. Я буквально чувствовал его боль. И слышал, как его маленький омежка плачет. И просто не выдержал: взял бутылку. Так хотя бы можно было отвлечься. Попытаться быть вне его, тем более он меня не пускал. Колючка такой. Сука. Я пытался поспать, но мне не удавалось. Его чувства отражались от меня. И винили. Просто со всех сторон: – Ты альфа! Сделай что-нибудь! – Твоему омеге плохо! – Подними жопу и сделай уже наконец хоть что-то! Но эти были нереальные. Мнимые. Ненастоящие. Я хорошо их слышал, но знал, что это всё неправда. Правда в том, что по мнению блондиночки и всего нашего окружения, я – злодей. Я сделал больно. И делаю до сих пор, потому что приближаюсь и триггерю. Меня же просят отойти. А я не могу не подходить. Просто физически не могу. И у меня ощущение, что если бы я не подходил, его омега бы умер. Не знаю, умер бы он вместе с ним. Но котёнка было тупо жалко. А он ведь главное не понимал. Вообще ничего не понимал. Мне было грустно, одиноко, и я был невероятно сильно пьян. Случайно его увидел. Фотографирует город, ну какой лапочка. Я усмехнулся и закрыл его в ловушке из рук. А когда он обернулся, я понял, что сейчас он убежит и просто вжал его в стену. Просто. Чтобы. Не. Убежал. Дай. Нам. Поговорить. Он схватил меня за руку, и мой внутренний альфа оторопел. Я был готов упасть на колени. Он сам ко мне прикоснулся. Сам. Более того: схватился. Попросил защиты. Я расслабился и ослабил схватку. Но он попробовал убежать, и я так обиделся, что снова толкнул его. А он снова схватился. И так посмотрел. Как будто я сильный и смогу удержать, если он упадёт. Я снова расслабился. – Кристофер? Вы в порядке? – почему он всё ещё обращается ко мне на Вы? – Не убегай, – прозвучало очень несчастно. Я хотел не так. Но он так прижимался. А я так сильно хотел его прикосновений. Хотел почувствовать себя дома. Хотел обнять его котёнка. Хотел быть альфой. А он – нет. И это так сильно убивало меня. – Можете отпустить? Я не убегу, – и такой мягкий тон. Как с ребёнком. Я догадался, что ему снова некомфортно. Что ему снова не нравятся прикосновения. Сука. Прислушайся к себе наконец. И попробуй расслабиться. Я отпустил. Просто чтобы он понял. Я умею слышать. – Вы мне жизнь испортили, – высоко, тихо и с такой нежной улыбкой. Так родители говорят своим повзрослевшим детям о том, что те должны носить шапки зимою. – Ты мне тоже, – искренне выдыхаю. И сажусь на пол, упираясь спиной в окно. Стоять было сложно. – Как? – он подкатил стул, выставил его спинку ко мне щитом и уселся. Делаешь всё, чтобы закрыться от меня, да? – Снишься, – мало того, что я чувствовал, как он пытает своего омежку, так это ещё мне и приснилось. В этом сне я не мог ничего сделать. Просто смотрел. И это было больно. Ничего не смочь было больно. По этой логике триггериться должен его муж. Как там его? Хёнджин. Вот ему должно быть больно. А не Феликсу. Потому что омеге из моего сна больно как раз-таки не было. Я запутался. Он так мило запаниковал. Кажется, подумал, что я просто влюбился. И я решил выпендриться. Выпустить наружу внутреннего альфу, может так он выпустит своего внутреннего омегу? Как итог: рубашка порвана, маски сорваны, план провален. Прости, Чанбин, я просто не смог. Я пытался тогда держаться. Правда. Я знал, что он может возненавидеть меня за это. Но его внутренний омежка смотрел на меня такими глазами. Ему так сильно не хватало любви. Он так сильно замучился. И я просто хотел показать ему, что бывает иначе. Что если взять контроль, может быть легко и приятно. Не больно. Что лава в животе может быть приятной. Что фейерверки – это, вообще-то, волшебно. Что может быть хорошо. И поцеловал суку. Он не ожидал. Это неважно, мы с его омегой всё равно были сильнее: я подчиняю его снаружи, а он выкручивает удовольствие на максимум изнутри. Я не давал ему оторваться, чтобы у него даже шанса не возникло сказать «нет». Сминал, подчинял, доминировал. Показывал, кто тут альфа. И его омежка был в восторге: поддавался и раздвигал ноги. Внутри всё мокро – пальцы соскользнули легко. И сразу же нашли ту самую точку. Он простонал мне в губы и кончил. Я не стал его мучить. Убрал руку. Попробовал его на вкус – потрясающе. Солнечный. Яркий. Желанный. Я знал, что его омежка, лишённая радости постоять у руля, совсем не против моего грубого альфы. Что его котёнок привык подчиняться под самой сукой. И знал, что ему понравится грубо. Что я смогу играть так, как захочу. Но для этого надо было сломать барьеры суки. А иначе она просто сама убьёт своего запертого котёнка. Поэтому, блонди, это для твоей же пользы. Тебе понравится. – Ну как? Больно? С мужем вчера было лучше? Злобный насильник снова взял против воли? Совсем не пожалел? Блондиночка не поверил. Такой смешной. Я рассмеялся. – Да господи. Зачем ты это отрицаешь. Делаешь хуже нам обоим! – Я не хочу, – ого, эта сука умеет показывать слабость. – А я как будто хочу, – Я вздохнул, – очень мне радостно чувствовать как тебя сминает под ним. – Вы! Вы! – блондиночка хотел поистерить, и я ему помог. – Насильник, узурпатор, тиран, деспот, абьюзер, мудак, сволочь, матерные слова можно? Я перевёл на него взгляд. Буквально минуту назад он был яркий, страстный, с покрасневшими щёками. А сейчас – бледный. Ощущение, что ему плохо. Прям реально плохо. Но омежке было хорошо: я видел. Остаточное наслаждение витало в воздухе. Я попытался успокоить его феромонами, но стало хуже. Тогда я пожал плечами, пойдёт самоубиваться – нам всем от этого станет лучше. Чего его трогать. Котёнка было жалко. И ради него, ради этого несчастного, маленького, замученного котёнка, я пошёл договариваться с сукой. А потом, в процессе диалога понял. Он сильный. И мой внутренний альфа взял и подчинился. Когда он вышел за дверь, я думал, что никогда ему, своему внутреннему альфе, этого не прощу. Я выглядел как шавка. Но меня наградили: я закрыл глаза, и меня перенесли в какое-то райское место. Было хорошо, свободно, спокойно. Тепло. Меня как будто гладили по голове: ты всё правильно делаешь, молодец, продолжай в том же духе. Нам нужен ваш союз. Ты освобождаешь маленького и несчастного. Помогаешь ему раскрыться. Принять себя. Ты молодец. Меня редко хвалили. А в отношении блонди так вообще в первый раз. Я так обрадовался. Наконец-то. Хоть кто-то на моей стороне. Хоть кто-то понимает, что чудовище здесь не я. Но потом, конечно, списал всё это на алкоголь и желание не быть мудаком в своих же глазах.