Felix never bad

Хан собрался. После секса с Минхо стало как-то полегче. Чувство вины ушло, оставив после себя лишь горечь утраты. Да и он согласился оставить метку на себе. Хан редко об этом просил, хотя Минхо никогда не отказывал. Мама всегда говорила, что самое главное для альф - это свобода, и если от него будет пахнет другим, то нужно сделать вид, что ты не заметил и стараться лучше. Убираться, готовить, держать себя в форме, убирать круги под глазами, красить ресницы, лёгкий макияж. Приятно, спокойно пахнуть. Быть позади, поддерживать. Никогда не лезть вперёд, альфа должен чувствовать себя всемогущим. И никогда не пользоваться физическими методами воздействия, феромоны тебе на что, сынок? Вот кто такая образцовая омега. Минхо долго доказывал Хану, что надо обсуждать, что он не должен ради него готовить после восьми часов учёбы и ещё столько же - работы. Что они могут заказать еду, что Минхо сам может приготовить, если Хан настолько сильно не любит рестораны. К концу второго курса убедил, и Хан хотя бы перестал ждать, пока Минхо уснёт, чтобы смыть косметику. И более-менее начал доверять. Но всё ещё старался быть образцовой омегой: ежедневная уборка, поддержание формы тела, но не чересчур, чтобы не вылез пресс, скромная одежда, все деньги - Минхо. Он знал, что у Феликса не так, и иногда открыто завидовал. Минхо это видел и старался показать ему, что Хани лучший, но он не мог не видеть восхищения в глазах хёнов, когда Феликс с горящими глазами рассказывал о том, как стал первым. В очередной раз. У Хана не получалось, даже если он прикладывал все усилия. Даже если Феликс поддерживал его. Он видел, что тот поддавался, и потому не засчитвал такие победы, хотя Минхо целовал его в висок и уверял, что гордится им. Хан не верил. Минхо гордился Феликсом. Хёнджином. А для него он был просто омегой. Верным, послушным, любящим. По крайней мере Хан так думал о себе в глазах Минхо. Хан лежал в ванне. Набрал её, взбил пенку, расставил свечи, открыл шампанское. И осмысливал свою жизнь. Как он до такого вообще докатился? Перед Феликсом было стыдно. Вообще-то он не хотел, чтобы случилось то, что случилось. Он вообще-то искренне был уверен, что Феликс, всегда уверенный и непоколебимый Феликс, знал, на что шёл. И сознательно решил предать Хёнджина. Ты же запрещаешь ему с другими, а сам-то? Это же измена, а не изнасилование. Ты же весь такой боевой, техвондо знаешь, что, не смог отбиться?  Хан просто решил показать ему, что зря. Что мир бывает жесток, что иногда альфы звереют. Что омеги слабые. Что просто повонять феромонами иногда бывает недостаточно. Что может произойти нечто ужасное. Оно произошло. И Хан не был этому рад. И винил себя. А потом подумал, что вообще-то оно и к лучшему. Что Феликс так поймёт, какой у него Хёнджин хороший. Что перестанет его обижать, запрещать и давить. Что подарит ему ребёнка. Хан бы с ним сидел, и Минхо бы понял, что Хани уже можно доверить своего собственного. А ведь Джисон об этом буквально мечтал. С конца школы, но Минхо был настойчив: встанем на ноги, купим квартиру, отложим ребёнку на хорошую жизнь. Желание своего собственного дитя очень болезненно ныло где-то в груди Хана. Феликс же не хочет, а он хочет, но почему Хёнджин его просит, а ему, Хани, опять отказано? И, самую капельку, надеялся, что центр их компашки наконец-то сместится с Феликса на него. Потому что Феликс бы потерял свою независимую привлекательность для альф. Стал бы обычной, охочей до секса сукой. Нормальным омегой. А он выдумал себе: изнасилование. Ну какое изнасилование, у тебя же была течка. Хан знал себя во время течки: ему было искренне всё равно Минхо или не Минхо. Пару раз даже был не он, потому что хён куда-то уезжал. Ну какая разница? Это же просто потребности организма. У Минхо наверняка тоже такое бывало в период гона, хотя тот клялся, что Хан у него единственный и был на таблетках, притупляющих инстинкты. Обидно они работали: способность альф пользоваться всеми благами омеговержской сути не убирали, а гон притупляли. Можно было держать себя в узде. А для омег - или изнывай от недостатка члена раз в 2-4 месяца как повезёт, или перестань быть собой. Хан принял себя омегой, и не хотел отказываться от своей сути. В этом он противоставлял себя Феликсу. В этом он был лучше. И снова болело о несуществующем ребёнке. И это всё навалилось. Разом. Что Хан просто сказал дежурное: "Всё будет хорошо, ничего не бойся", а предупреждать.. не стал. А потом понял, что натворил. И не знал, как написать. Ещё и коллегам рассказал какую-то чушь, в которую сам очень сильно хотелось поверить. Ну какое изнасилование. Он же был под течкой. Он сам этого хотел. Чан вообще хвастался, что ему понравилось. Ну какая боль, какая больница? Ты просто должен был пережить это. Осознать, что мир не волшебная сказка. Поплакать в подушку денёк и понять, что омеги - вещи. Никому не нужные. И государству нужны только как инкубатор для детей. И никому ты кроме Хёнджина не нужен, поэтому хватит бить его и дай ему ребёнка так, как можешь себе позволить. В дорогой поликлинике с огромной палатой и твоими любимыми красными элементами на стенах. Я же за тебя. Для твоего блага. Тебе это было необходимо. Ты же зажимался. А так бы понял, что с Хёнджином, на самом деле, было приятно. Что ты не терял с ним контроль. Что контроль ты потерял с Чаном. Ты должен был просто осознать, что это не страшно, и согласиться наконец на ребёнка. Принять свою суть. А ты выдумал: изнасилование. Жертва блин. Хан взял в руки бритву Минхо. Приподнялся и уселся на бортик ванны. Провёл пальцами по внутренней стороне бедра. Она была в пене. Гладкая, хотя Хан знал, что, если приглядеться, можно заметить белёсые ниточки. Минхо про них не знал. А если бы знал, наверняка посчитал бы его слабым. У Феликса был период романтизации селфхарма, и альфы довольно жёстко его ругали. Он, вроде как, так и не долез, а вот Хану понравилось. И боль, и алые нити на белой коже. Всё ещё было стыдно. Очень. Настолько сильно, что Хан достал лезвие из бритвы своего альфы. Почему-то это казалось символичным. Он. Сделал. Всё. Правильно. Первый порез. С. Ним. Всё. Будет. В порядке. Вторая алая линия на бёдрах. Минхо. Его. Любит. Третья - глубже, чем надо. Хан закусил губу. Всё. Будет. Хорошо. Чётвёртая - и Хан соскальзывает в воду. Больно и кровь идёт. Слишком сильно. Он сжал руки в кулаки. Не заметил, что в ладони осталось лезвие. Чёрт. Зажмурился и прокрутил в голове диалог с Феликсом ещё раз. Вспомнил его лицо: как оно теряло краски. От дружелюбного, к серому. Как будто он его предал. Хан понял, что перестал дышать, когда до лёгких добрался пожар, а в голове помутнело. Он открыл глаза и вдохнул. Разжал кулак. Вся вода - красная. Надо вылезать и убрать за собой. Он повторял себе, что всё будет хорошо, что Феликс поймёт, что всё образуется, что Минхо, меченый Минхо, никуда не уйдёт по крайней мере в ближайшие полгода, а потом он что-нибудь придумает. Например, забеременеет. Просто не даст Минхо съесть таблетку. Он же не бросит своего ребёнка? Всем же альфам нужен только секс, да? Но Минхо же немного не такой, да? Немного лучше?