Философия Йегериста. За что борется человек?

Пять месяцев до Дрожи земли       Работа, редкие подпольные собрания, вербовка. Секс, флирт, секс, работа. Вербовка, болтовня, приливы вдохновения. Ранее Штефан мог днями напролёт маяться от скуки, а вечерами разгонять тоску в постели, но организация изменила темп его жизни с унылого на вполне себе увлекательный, деятельный. Он с радостью помогал товарищам помладше обосноваться: разъяснял идеологию и воодушевлял; мерился с Хольцер числом завербованных новичков и помогал их собеседовать. Атмосфера в коллективе тоже изменилась. Штефан очень хорошо ощутил этот переход — все будто бы стали более мотивированными, окрылёнными предвкушением Победы. Их энтузиазм питал Штефана, а Штефан, в свою очередь, питал энтузиазмом желторотиков. Такой вот у них получался обменный цикл. Штефан искренне верил, что люди — ключ к их светлому будущему, ведь чем их больше, тем они непобедимей. Их набралось без малого больше сотни.       — Хельге, сейчас битый будешь, — угрожала Ида.       — За что?!       — Говорил, что подвал бесхозный, — подхватывал Флок. — А Ганс там женщину какую-то встретил. Она, говорит, шороху навела — еле убежать успел.       — Извините, нехорошо вышло… Должно быть, не использовала давно. Или достался недавно от кого-то.       — Помещение… — Флок нервно похлопывал пальцами по предплечью. — Нам нужно помещение.       Без осечек, конечно же, не обходилось. И за осечки командиры ругались — иногда так же громко, как бранилась Хольцер из-за Анны, — а иногда ограничивались простыми замечаниями. В последнее время они и вовсе заладили песню о складе: нужен, мол, позарез. К счастью, то было не в компетенции Штефана.       — Незадача, Анна, — сетовал Штефан за обедом. Сели за самый дальний стол, чтобы не подслушал никто. — Думаю, кого ещё к нам привести. Я приметил парочку ребят, твой выпуск как раз: Хольгер Шрёдер и Хельга… Как там её… Коронелли. В последнее время и так собеседованиями заняты — времени обрабатывать не остаётся почти. Ещё и про склад этот постоянно талдычат, будь он неладен… Сам уже скоро искать помещение для него начну, задолбало.       — Не поняла, а что за склад-то? Где ж они его искать собрались?       — Да обыкновенный: амбар какой-нибудь или сарай. Что угодно, в общем, где можно припасы хранить. Не пойму только зачем, если можно всё в заброшенном крыле казармы оставлять… Ну, говорят, так надёжнее. Спорить не стал, короче.       — М-да, как-то сложно всё у вас… — Анна призадумалась. Для неё было непривычно уходить в себя: она чаще говорила и слушала. — А бесхозный дом подойдёт?       — Ну, подойдёт, наверное… Только чтобы кто-то за ним присматривал. Ну или запереть его можно, если получится. Ещё чтобы доступный был, не сильно далеко от штаба.       — Так у меня ж есть на примете одно место! Чего сразу не сказал?!       — Не понял. У тебя-то откуда?       — Да мамина сестра окочурилась ещё года четыре назад, вот мне её дом и передали: некому больше. Она гулящая баба была, непутёвая и без семьи. После падения Стены переехала за Розу и спилась, ничтожество… — процедила сквозь зубы Анна. Штефана поражала её бестактность, но такая уж она была прямая — ничего не попишешь. — Я её домом не занималась: даром мне не нужен! Всё равно денег нет, чтобы подлатать. Берите, пользуйтесь.       — Аннушка, ты… Ты просто чудо! Обалдеть, ну куда уж проще-то?! — Штефан приложился маслеными губами к её щеке. Анна тотчас зарделась. — Спасибо тебе огромное! Я тогда замолвлю за тебя словечко, хорошо?! Ты… спасительница!       — П-пожалуйста! — недовольно повысила голос она. Застеснялась. — Тогда пускай меня берут тоже, если дом пригодится! Вот!       — Да они после такого на руках тебя носить будут, честное слово! Все уши прожужжали помещением этим… В общем, пригодится ещё как!

***

      — Дом? — скептически подняла бровь Хольцер. — Целый дом?!       — Это что, шутка?       — Да нет, правда предложила. Тётка умерла, говорит, а дом по наследству достался. Сама не пользуется. Дом-то сойдёт, надеюсь? Или нужно что-то поменьше? Тётка в Джинае жила.       — Джинай, от штаба пара километров… Что думаешь, Ида?       — Мне кажется, ничего лучше мы не найдём.       — И мне так кажется. Я пробовал по знакомым спрашивать и у наших подопечных — без толку. Либо далеко, либо места мало. Так что, Штефан, твой вариант на данный момент единственный.       — Слушай, Штеф, а кто помог-то? Кто-то не из наших, полагаю? Или новенькие?       — Анна.       Зазвенела тишина. Хольцер переминалась с ноги на ногу, а Флок буравил взглядом потолок. Штефану тоже неловко стало: сложа руки на груди, глазами шнырял туда-сюда: то на расстёгнутые верхние пуговицы на блузке Иды посмотрит, то на идеально уложенные волосы Флока.       — Зови Анну свою, — нехотя выдал Флок спустя полминуты.       — Ого. Сильно. — Даже просить не пришлось — сам предложил. — А можно узнать, почему теперь она нам подходит?       — Она доказала мне свою преданность. Слова не имеют веса — тогда Анна серьёзно налажала, и моё мнение не изменилось лишь от того, что ты за неё поручился. Но сейчас она готова нам помочь и взять ответственность за склад. Вот такой человек будет нам полезен. Который делами занимается, а не языком бездумно ляпает.       — То есть… Это всё, что ли? Вот так просто?       — Да, вот так просто. Или стоило ей полосу препятствий какую-нибудь организовать? Обряд посвящения? Например, в воду окунуть и перьями обсыпать.       — Ну не зна-а-аю… — задумчиво протянула Ида. — Весело, конечно, но серьёзности намерений не доказывает. Надо было сразу дать задание штаб осадить, плюс штраф за косяки: написать на груди «Эрен Йегер — наш спаситель» и прогуляться в таком виде по Митрасу. Очень патриотично!       Флок, не удержавшись, прыснул, а следом за ним рассмеялась и Хольцер. Штефан изумлённо вытаращился: странный у них какой-то юмор, непонятный. Он и представить себе не мог, чтобы Флок подобную шутку оценил: разве ж это не невежество? Похоже, Флок так не считал. Чего уж там — до сегодняшнего Штефан думал, что он и смеяться-то не умеет!       — Ладно, Штеф, пошутили и хватит. Приводи Анну свою на следующее собрание, поболтаем. Только ей не рассказывай о «посвящении», а то спугнёшь ещё.       — Не спугну, она просто пальцем у виска покрутит на такие шутки.       Как, впрочем, и сам Штефан. Мысленно.

***

Четыре месяца до Дрожи земли       — Ну и какой смысл косить целый отряд? Неужто они и правда готовы будут убить его в любой момент? Это ж бомба замедленного действия — рванёт сразу, как только опасность почует. А пацанов-то наших жалко…       — Мозги включать пробовал? — Хельге исподлобья уставился на Штефана.       — В зад уткнись, — посоветовал Штефан. — Или хотя бы объясняй перед тем, как спрашиваешь.       — Не спрашиваю: знаю, что не пробовал.       — Во говнючина какой…       — Ребята, а может, ну его?.. Ругаться, — засуетился Рихард.       — Да что тут обсуждать-то?! Штеф, подвинься. — Ида плюхнулась рядом с ним на покосившуюся кушетку. Чавкала: устроила себе внеплановый перекус. — Щас всё обозначим.       — Куда ж я денусь, гадюка ты моя подколодная?..       — Я Богиня, а не гадюка! М-м… Фот это Жик. А фот это его охрана. — Она схематически изобразила на листке несколько фигур и ткнула в одну из них жирным от масла пальцем. — Вот Елена с её вином. Эрен, помнится, говорил Флоку, что…       — Да какая разница, что он говорил? — перебил её Флок и склонился над схемой. На голове «Зика» отпечаталось пятно от Идиных пирожков. — Если не опираться на те весьма мутные инструкции, что дал мне Эрен перед поездкой в Марли, то весь план можно составить и самостоятельно. Воспользуемся логикой. После атаки они наверняка куда-нибудь упрячут Звероподобного, чтобы тот не вошёл с Эреном в контакт. Брыкаться до последнего будут: встреча Йегеров ознаменует потерю контроля и полный крах.       — Только вот что контролировать они собирались — неясно, — поправил очки Хельге. — Закклай потерял контроль уже на том этапе, когда вверил судьбу острова добровольцам, Зику и Адзумабито.       — Вполне оправданный ход, только был бы в нём смысл, — хмыкнула Ида. — Просто тупиковый план, который ведёт к танцам под дудку третьих лиц. Типа, бесцельные шаги.       — А не проще ли всех переманить к нам? — предложила Анна. — То есть… Ну, можно хотя бы попробовать с теми же парнями из отряда Леви договориться.       Все замолчали.       — Аннушка, — первым тишину нарушил Штефан, — они ведь в подчинении у Леви. Что это значит? Правильно, что никаких переворотов они не одобрят и попросту нас сдадут.       — Ничего от одного отряда не сделается. Это необходимые жертвы, избежать которых не получится. Увы. На чём я остановился?.. Да, вино.       У стола уже столпилась вся команда: интересно стало. Даже Анна и Рихард, которые предпочитали отмалчиваться во время обсуждений, поглядывали из-за спины Штефана.       — Смотрите, они наверняка спрячут Зика где-то за пределами Стен, чтобы найти было труднее. Да и чтобы в случае непредвиденных обстоятельств гражданских с военными не зацепить. Возможно, где-то рядом с портом — достаточно далеко от Стен и укрепрайонов.       — И как мы узнаем это наверняка?       — Разберёмся по ситуации. Сейчас важно другое. — Флок забрал у Иды карандаш и продолжил схему. Чертил стрелки. — Споить охрану куда проще, чем драться с ней. Если всё пойдёт согласно плану Эрена, то Зика, скорее всего, доверят Леви и его подчинённым — в чём я практически не сомневаюсь, — и тогда вступать в бой будет сродни самоубийству. Тут-то нам и пригодится марлийское вино.       — Погодь, — тормознул его Штефан. — Но если мы не узнаем местоположение Зика, то как передадим вино охране?       — Это… Отличный вопрос, Штефан.       — Угостим Леви? — предложил Рихард.       — Не возьмёт.       — Угостим кого-то из отряда, — заключил Хельге. — Желательно целой партией, чтобы на всех хватило. Должны поделиться с остальными. Плохо только, если титаны капитана зацепят…       — А сколько ящиков передала Елена? Эммет должен был их принести. Доложил?       — Пока нет. — Хельге затарабанил пальцами по столу. — Я его не нашёл. А, точно, он же в караул после четырёх должен был заступать…       — Анна, сходишь? — спросила Ида.       Анна и с места не сдвинулась, будто не расслышала.       — Ты поняла, кого нужно искать?       — Поняла.       — Тогда чего стоим?       — Не хочу.       Хольцер цокнула и закатила глаза. Анна наотрез отказывалась слушаться Хельге, Рихарда и Иду — её в особенности. Приказы Флока худо-бедно исполняла, и то через раз. Штефан честно пытался бороться с её упрямством, но борьба эта оказалась неплодотворной.       — Вот и нашёл ты нам девочку на побегушках, Штеф! Сломалась — неси новую.       — А тебя вообще никто не спрашивал! — выпустила колючки Анна. — Какая я тебе девочка на побегушках?! Я полноправная участница!       — Вот когда действительно в работу вольёшься и начнёшь играть по правилам, тогда и станешь полноправной участницей! А сейчас ты только склоки на ровном месте устраиваешь да споришь со всеми — вот весь твой функционал!       — Ты охренела, что ли?! Сама-то что полезного делаешь, кроме того чтобы жрать целыми днями?!       — Девчонки, ну вы чего?..       «Началось…»       — Ничего, Рихард! — Хольцер покраснела до ушей. — Мы и без тебя тут прекрасно справлялись! На кой хер нам человек, который так несерьёзно относится к делу и даже элементарную просьбу выполнить не может?! Что такого мы от тебя требуем?!       — Ну и справляйтесь дальше — пожалуйста! Я могу в любой момент развернуться и уйти; посмотрю, как потом запоёте! Овца…       — Я тебя сам сейчас за шкирняк отсюда выкину, поняла? Гонор поубавь свой, — нахмурился Флок. Физиономия у него была недобрая: обычно он просто возмущался, но в этот раз готов был взорваться от любой неудачно сказанной фразы. Мог заодно и швырнуть что-нибудь тяжёлое — так показалось Штефану. — Рот закрыла, иначе…       — Иначе что? Выгонишь, что ли? — подстрекала Анна. Она знала, что команде без неё не обойтись, и потому относилась к угрозам с очевидным скепсисом. Но вот самого Флока она явно побаивалась — предусмотрительно сбавила тон. — Где вино своё будете хранить? Тут, что ли? Прямо у Ханджи под носом?       — Найдём где. — Флок поморщился. Он всегда так говорил, но замены отыскать не мог. Бессилие перед подчинёнными определённо его раздражало. — Если требуешь уважения к себе, то относись с уважением и к товарищам. Не доросла ещё права качать и ультиматумы ставить. Разборки будешь в другом месте устраивать: у нас тут совещание, а не базар.       — Нужно мне больно ваше…       — Так, ладно, Аннушка! — перехватил инициативу Штефан, пока Анна не успела договорить. — Будь хорошей девочкой — сходи-ка к Эммету. Он в карауле… Где?       — Полигон.       — На полигоне! Справишься?       — Справлюсь! Мог бы и не спрашивать.       — Ну беги тогда, радость моя. А я тебя в щёчку поцелую за хорошую работу, добро? — подмигнул Штефан.       Анна, ничего не ответив, умчалась к выходу. Собиралась в неуклюжей спешке — едва сумку не уронила. Штефан лукаво улыбнулся, а ребята молча смерили его осуждающими взглядами.       — Что?! Разобрался как смог.       — Вот дебил…

***

Три месяца до Дрожи земли       Зима кончалась, штаб вовсю готовился к атаке на Либерио. О предстоящем сражении жужжали стены казармы и командирские кабинеты. Организацию это, разумеется, также не обошло стороной. Флок делал упор на тренировках новобранцев — за это отвечал Рихард — и всё твердил:       «Удар по вражеским позициям — это первый шаг к Великой Победе! Оттачиваем навыки владения УПМ, громовыми копьями, огнестрелом и клинками; не забываем про тактику. Нельзя допустить крупных потерь в наших рядах. Наши люди обязаны вернуться на остров во что бы то ни стало — им суждено своими глазами узреть возрождение Элдийской Империи!»       Штефана предстоящая битва не воодушевляла. Служба в армии в целом была ему не по нутру: смерть и разрушения — это противоестественно и некрасиво. Штефан подумал об этом, когда впервые убил титана, и с тех пор его мнение не изменилось. Этот мир был создан для любви, он сам был создан. К несчастью, местные порядки вынуждали бороться за любовь, порой до последнего издыхания.       Впрочем, куда более противоестественной Штефану казалась собственная смерть. Бестолковая, ненужная смерть и вовсе была страшнее любой пытки.       Даже хуже, чем бессмысленная жизнь или убийство.       — Рихард, — обратился к нему Штефан, разбираясь с приводом. Боевого опыта у него было в разы больше, чем у Анны, Иды, Флока, Рихарда и Хельге вместе взятых, но тренировки лишними не бывали. К тому же от мысли о будущей операции накатывал лёгкий мандраж. Следовало подкрепить уверенность практикой или попробовать отвлечься. — А ты никогда не сомневался в том, что мы делаем?       — Не, — беспечно бросил здоровяк. — Не было! Чего ж сомневаться-то — просто делаешь и всё…       — Да я не об этом. — Всем бы такими беззаботными стать, хотя бы на денёк. Многие тревожились, а этому хоть бы хны — улыбался без конца. Счастливый, наверное… — Ты никогда не думал, что ввязался во что-то… нехорошее? Ну, неправильное. Что наша деятельность того не стоит.       — А-а… Ну, у меня семья. Кто ж ещё защитит их, если не я?! Я клялся в верности Родине, присягу принимал. Буду за них сражаться, а они пущай радуются и горя не знают!       «Ничего себе… Так вот зачем ты здесь, Рихард».       Стоило догадаться о том, что у Рихарда были личные мотивы присоединиться к Реставраторам — глупый ведь не значит безмозглый. До сих пор Штефан об этом не задумывался, а потому ответ несколько выбил его из колеи. Так вот что у этого громилы на уме. Семья.       — Понятно… Я вот тоже за семью порвал бы. У меня только мама осталась. Сестрёнка младшая умерла ещё в младенчестве, а отец незадолго до кадетки. Много у тебя родственников?       — О… — Рихард заметно потускнел. Виновато опустил голову и сник, совсем как щенок нашкодивший. — Мне жаль…       — Брось, Рихард, когда это было-то? В прошлой жизни?.. Всё нормально, меня это не расстраивает. Так что, много?       — Ну… Вообще, много. — Он малость оживился. — Матушка, отец, две сестрёнки, братишка, бабуля с дедулей…       — Ого, и правда…       Штефан, должно сказать, завидовал Рихарду самой белой завистью. Была бы у него такая семья — большая, полная и наверняка дружная, — он бы в Разведку не сунулся. Куковал бы себе в удовольствие: не думал о судьбе страны и о том, что живёт он последний понедельник.       — А ты?       — Чего?       — Почему согласился вступить?       — Я?.. — Штефан ненадолго замолчал. — Да надоела эта война, вот и всё. Хочется приблизить наконец тот день, когда нам ничего не будет угрожать. Обычные люди, люди в телах титанов… Кто угодно. Тогда поспокойнее станет. А то у нас что ни год, то новая дерьмовая история — хреновая тенденция с 845-го.       — Да уж, война — это нехорошо. Плохо, когда люди умирают, очень плохо. Поскорее бы с этим закончить… Не подумал бы никогда, что кроме нас ещё кто-то есть, что мы такие не одни… Сперва перепугался, но потом легче стало. Теперь вот и сражаться придётся с ними… Не должно так быть, а что поделать-то?       — Вот именно, что ничего. — Штефан устало выдохнул. — Знаешь, мы когда на вылазки выбирались с командором Смитом, у меня такого рвения не было. Плевать мне было на изучение титанов, на тайны человечества и прочую белиберду. Интересно оно, конечно. Но интереснее было по городу прогуляться, с девчонкой какой-нибудь познакомиться… А сейчас просто чувствую, что мы боремся за правое дело, что так надо. Чем быстрее, Рихард, мы со всем покончим, тем скорее начнётся нормальная жизнь.       — Угу… Тут ты прав. Поэтому я с вами, ребята, и тренируюсь.       — Да ты у нас работяга! — Штефан добродушно ударил Рихарда по плечу. — Справляешься?       — Людей много. Флок всех неопытных ко мне отправляет. Тяжеловато оно, зато приятно. Приятно помогать вам.       — А нам приятно, что ты для нас время выделяешь. Слаженная работа, выходит…       Сверхъестественного в Рихарде не наблюдалось — обычный парень со своим мирком и целью. И, что немаловажно, с золотым сердцем. Взгляды Рихарда очень импонировали Штефану: здорово, когда есть ради кого сражаться. А Рихарду… явно было, что терять. Было ли остальным?

***

Два месяца до Дрожи земли       — А я тебе говорю, Ханджи, что смысла в этом не… — Стук в дверь прервал капитана на полуслове.       — Добрый день. Могу зайти?       — Мы заняты, Штефан, — отрезал Леви. — Подожди снаружи.       — Добрый день, Штефан, — кивнула Ханджи. — Всё в порядке, можешь остаться. Мы уже заканчиваем.       — Как скажете, командор.       Штефан встал у входа, опёршись о дверной косяк. Тоска накатила. Тоска по тем временам, когда они — Леви, Ханджи, Штефан — были в одной лодке. Когда в истории не было иных слагаемых, когда все трое боролись за общие цели: узнать больше о титанах и их повадках, отвоевать земли, защитить гражданских. Тогда понятнее было: трава была зеленее, а воздух — свежее. Это прошлое казалось таким далёким, таким искусственным… Как заплатка на одеяле: не подходила ни по цвету, ни по материалу, но исправно выполняла функцию — латала дыру. Такой заплаткой для Штефана были проведённые в «старом» Разведкорпусе годы — приятные, имевшие место, но будто бы инородные.       — Идти на поводу у какого-то сопляка, — сокрушался Леви. Недоверчиво косился на Штефана: видно, опасался лишнего сболтнуть. — Тупее не придумаешь. Сколько, интересно, людей мы потеряем из-за его идиотских выходок?       — Выбора у нас нет, — отчеканила Ханджи. — Отступать поздно: всё наготове. Не вижу смысла продолжать этот разговор.       — Так, может, свернуть операцию нахрен и придумать что-то, пока есть возможность? Что сделает этот безмозглый титанишка, если мы ослушаемся?       — Скорее всего, подставится под удар сам. Это тупик: Атакующего мы рискуем потерять в любом случае. — Ханджи описывала круги по кабинету. Так она делала всякий раз, когда нервничала. — Без альтернатив. Если бы у нас был другой план, то проблем не возникло бы. Но его нет…       «Ханджи, вы ведь даже толком не пытались его придумать… Потому-то вас и опередили. Ты никогда не умела обращаться со временем».       — И что ж теперь? Рисковать задницей ради одного засранца малолетнего? Ладно бы только своей — сотни задниц под угрозой. Тысячи, если марлийцы нанесут ответный удар.       — А по-моему, — вмешался Штефан, — вы просто воздух сотрясаете.       — Не в твоей компетенции советы раздавать, сопляк, — фыркнул Леви. — Своё мнение оставь при себе.       — Нет уж, пускай договорит, — устало потёрла виски Ханджи. — Вдруг что толковое скажет? Будто насекомые в банке… бьёмся и бьёмся, бьёмся и бьёмся…       — Да опоздали вы с решением. Поздно что-то менять — за два месяца-то до атаки. Нету у нас выбора.       — Нет уж, Штефан, выбор есть всегда, — помотал головой Леви. — Никогда не поздно отступить или изменить правила игры.       — Так было бы на что менять, — развёл руками Штефан. — Мы все находимся во власти силы Эрена. Следовательно, он остаётся правым при любом раскладе.       — Не удивлён, что именно ты это озвучил. Подчиняться силе — как раз в твоём духе.       — А у нас есть другие варианты? Тогда, может, и не подчинюсь. Я вижу мало смысла в том, чтобы останавливать поезд голыми руками. Я не так крут, как вы.       Леви и Ханджи удивлённо на него вытаращились.       — Что?       — Ты изменился.       — Вы тоже, Ханджи. Где же ваша изобретательность в такой сложный час?.. В прошлом она не единожды нас выручала.       — Я не Эрвин. Как у него не выходит, — неожиданно призналась она. — Исключительный человек был…       — Я знаю, командор. Именно поэтому мне, как и ребятам, не хочется настаивать на каких-то серьёзных решениях. Отдохните, предоставьте это дело Эрену. На вас смотреть больно.       — Хватит. — Леви недобро сощурился. — То есть, ты предлагаешь просто… стоять и смотреть?       — Именно это я и предлагаю. Командор и Главнокомандующий не справляются в одиночку, вы же сами видите.       — Вижу.       — Так чего вы тогда спорите?       — Потому что… — замялся Леви. — Тц… Потому что это неправильно и не по уставу! Поощрять самовольство и принятие решений без учёта мнения командования — верх идиотизма. Что дальше? Котов слушаться начнём? Детей?       — Будто бы вы одобрили его действия, если бы он разрешения спросил… Придётся подстраиваться под обстоятельства. Кто решительней, тот инициативу и перенимает. А мы просто не успели. Хочешь жить — умей вертеться.       — Довертелся ты уже, Штефан, — процедил Леви, — раз такие речи толкаешь.       — Ничего вы всё-таки не поняли, капитан… При всём уважении, — вздохнул Штефан. — Как там в Марли обстановка?       — Пойдёт… Тишина.       — И что там, до сих пор ездят… Эти самые… Автомобили?!       — О да! — просияла Ханджи. — Чудо техники — не перестаю восхищаться! И у фотоаппаратов этих такое устройство интересное… Медицина, техника — высший класс! А еда-то какая, кухня… Моро-о-оженое-е-е!       Штефан предался ностальгии, буквально на мгновение. Но этого мгновения хватило, чтобы ощутить ту самую атмосферу. Особую атмосферу задора и лёгкости, которой были пропитаны воспоминания о ранней службе. Оруо, Петра, Ханджи, Мик, Гюнтер, Эрд, Леви… Все эти люди были мертвы: кого-то в земле закопали, а кто-то умер внутренне — тихо, за закрытыми дверьми. Многие этой потери не заметили вовсе, потому что не знали других Ханджи и Леви. А Штефан знал и помнил. Их «смерть» забила последний гвоздь в крышку гроба — более он ни о чём не жалел. В особенности не жалел, что предал их доверие.       Возможно, когда Эрен устранит угрозу, старые товарищи чудесным образом оживут?.. Штефану очень хотелось увидеть их вновь. Эти люди… Штефан не знал их. Они были ему чужими. Новая команда стала ему ближе — духовно и идеологически. Однако это вовсе не значило, что Штефану было плевать. Он желал им лишь счастья — и Ханджи, и Леви. Но отныне им было не по пути.       — Так-то лучше. Теперь узнаю нашего командора! Хоть вези вам этот… автомобиль через моря, только улыбайтесь чаще.       — Пра-а-авда?! О-о-о-о!       — Вот именно. Командора, — подметил Леви. — Постарайся не подорвать её доверие и не делай глупостей, иначе пеняй на себя. Посмеешь ослушаться — моя рука не дрогнет.       — А я что, смею против вас идти?..       В груди у Штефана что-то заиндевело, стянулось. Леви словно бы видел его насквозь, словно знал, интуитивно понимал — больше, чем говорил вслух. Но Штефан беспокоился недолго: доказать-то Леви всё равно ничего не мог.

***

      — Мужик, ты чего загруженный такой? Взбодрись!       — Он сегодня хандрит.       — А чё так? Девчонка, что ли, отшила?       — Как ты догадался?       — Да просто пальцем в небо ткнул…       Штефан, Рихард и Хельге коротали время в заброшенном крыле. Эти двое пришли раньше положенного, а Штефан за компанию присоединился. Физподготовка успела поднадоесть, да и от силовых нагрузок уже мало толку было. После разговора с Леви Штефан сидел на измене. Ему было неудобно обсуждать миссию и находиться в подпольном штабе в принципе. Он часто заглядывал за угол и прислушивался: боялся преследования. Пора бы и нервы подлечить, переключиться на тренировки умственные да с людьми пообщаться, иначе совсем с катушек слетит.       — Не виноват же я, что она мне нравится!       — И в том, что она занятая, тоже не виноват, — закатил глаза Хельге. Тяжело ему, кажись, было присматривать за этим большим ребёнком. Что за отношения их связывали? Штефану всегда было интересно узнать. Странная парочка: неужели образованному Хельге и впрямь нравилось общество простофили Рихарда? О чём они вообще могли разговаривать наедине? Подслушать бы… — Я предупреждал: не надо к ней больше подходить. А он что…       — Ну не смог я! Ну извини! Она так мило… похвалила меня. Я не удержался и ответил.       — И что она тебе сказала? — раззадорился Штефан. Даже глаза от дверного проёма отвёл.       — Сказала… что мне очень идёт этот браслет, — буркнул Рихард и стеснительно отвернул манжет. На запястье красовалась кожаная безделушка — назвать изделием язык не повернётся. Края неровные и как зря обработанные; заклёпки несимметричные, пережатые. — Жан посмеялся, а она защитила… Такая хорошая…       — Да уж… И где ж ты взял такую «красоту»?       — Спасибо, — расплылся в улыбке Рихард, не уловив иронии. — Это мне братишка подарил! Ему двенадцать уже — учится вот разные изделия из кожи шить! Кожевником стать хочет у нас… Такой молодчик! Я вот в двенадцать не определился ещё, а он!..       — Понял-понял, — добродушно посмеялся Штефан. Подтрунивать над Рихардом — всё равно что у малыша леденцы отбирать. Он был чересчур солнечным и наивным, чтобы всерьёз его стебать. — Ну он у тебя рука-а-астый. Для двенадцатилетки очень даже ничего! А я в двенадцать балду гонял.       — Да это и так понятно. Ты лучше расскажи, когда гонять её перестанешь.       — Отвянь, четырёхглазый. Так, Рихард, это самое… Что там с девчонкой-то? Давай посоветую что-нибудь, может? С высоты прожитых лет, так сказать.       — Такое впечатление, будто нет больше тем для разговора, — помотал головой Хельге. — Всё о бабах своих…       — Извини уж, других советов дать не смогу: больше не разбираюсь ни в чём.       — Ну-ну… Точно подмечено.       — А тебе чего так о девчонках болтать не нравится? Не дают небось?       — Мне и не надо! Я предпочитаю тратить время с пользой. — Он поправил очки. — А с девчонками успеется. Всему своё время.       — Ясно, не дают… Девчонки зануд не любят. Хотя знаю я и таких… которые западают. Так что не переживай, Хельге, у тебя тоже есть шанс! — Штефан поднял большой палец.       — Примитивнейшее создание — только секс и развлечения на уме.       — Не стыжусь. Так что, Рихард? Кто эта счастливица?!       — Джейн. Столлер…       — Ах да! Я уж подумал, что ты о ней забыл… — Штефан закинул ногу на ногу и подвинул стул поближе к парням. Сплетничать был готов хоть целую вечность — не надоест. — Вот это ты у нас парень, конечно, отчаянный… И серьёзный!       — Почему отчаянный? — уточнил Хельге.       — Потому что Кирштайн Рихарду все амбиции касательно Джейн по самое не балуй засунет. Ты рожу его видел, когда я с ней в последний раз общался?!       — Рожа при виде тебя у всех парней одинаковая: за тобой глаз да глаз нужен. А почему серьёзный?       — Да потому, что они поженятся скоро! Ну, так поговаривают, по крайней мере. Джейн в отношения без обязательств не сунулась бы. Очкастый, ты, что ли, совсем из жизни выпал? Такие страсти под носом творятся, а ты ничего не знаешь!       — Поверь, я знаю куда больше, чем хотелось бы. Особенно про Джейн Столлер.       — Прости… — огорчился Рихард. — С кем же мне ещё… делиться?       — Ну всё, всё! Я тебя не ругаю, успокойся.       — Со мной делись! Я вообще всякие интересные новости послушать люблю… Особенно про девочек. Мелинда себе, кстати, какие-то новые дорогущие колечки прикупила, представляете?! Откуда ж у неё деньги — сроду не водилось…       — Мне абсолютно фиолетово, Штефан, даже если она казну королевскую ограбила.       — Какой же ты, Хельге, пресный… Так вот, по поводу Джейн. — В глазах у Рихарда заплясали огоньки. — Ты, друг, вообще не на ту позарился. Она ведь правильная такая, с одним и на всю жизнь. Ах, как же филигранно она меня тогда отшила… А я и не понял ничего. Были времена! Дохлый номер, короче. Завязывай, не то тебе Жан до кучи бока намнёт. Сколько девчонок вокруг хороших: Эсмеральда, Клара, Рената… Бери да женись!       — Не хочу я ни на Ренате, ни на Эсмеральде…       — Да что тебе эта Джейн? Свечами приворожила, что ли?..       — Это ещё что за дрянь?       — Гадания, Хельге, ворожения! Девчонки балуются часто. Неужели и этого не знаешь?!       — Откуда мне вообще знать про такое мракобесие?! — разозлился Хельге. — Наука — основа мироздания! Какие, нахрен, свечи, полудурок?!       — И впрямь, чего это я?.. С тобой ведь разговариваю.       — А есть те, кто реагирует на рассказы про магические свечки бурными овациями? Тогда попроси этих людей больше ко мне не подходить.       — Ладно. А Хольцер вот нравится… Придётся тогда из организации тебе выйти, что ли?       — Ещё чего! Она — исключение.       — Сфига?       — Потому что она точно не всерьёз. А если и всерьёз, то ей явно хватает ума не следовать свечкиным «советам», — ухмыльнулся Хельге. Штефан не понял, что именно его насмешило. — Те, кто верит предсказаниям от неодушевлённых предметов, потеряны.       — Сухарь…       — Да не свечками она заворожила никакими! — завопил Рихард. — Душою… Знаете, она такая… добрая. Такая понимающая: не осудит никогда, поговорит, если попросишь…       — Ну прямо Богиня с небес спустилась, а?       — Да! Именно так! Богиня она и есть: сопереживает, когда все смеются, помогает… Необыкновенная девушка! Маме бы с папой очень понравилась…       — Ох, мой тебе совет, брат: забудь. Такие девушки… — Штефан закусил щёку. — Замечательные они, если наблюдать издалека. Но сжирают, стоит подойти поближе. Да кого хочешь сожрут! Даже Хельге, вот — и то не устоял бы, наверное.       — Мне такого счастья не надо.       — Слышишь, здоровяк? Найди себе какую-нибудь умную, весёлую, хорошую…       — И не занятую.       — Самое главное, что не занятую! Захлебнёшься ты в любви своей, увязнешь… Плавали — знаем. Даже на свечках можно не гадать.

***

Один месяц до Дрожи земли       За пару дней до вторжения в Марли к Штефану заглянула Ида. Она по обыкновению улыбалась, но улыбка эта была ненастоящей. Глаза её не горели, а в звонком голосе слышалась явная наигранность.       — Привет, Штеф, а я к тебе! Не отвлекаю?       — Что у тебя случилось? — сходу спросил Штефан. — Не отвлекаешь. Я писал тут… Кое-что. Неважно. Так что с тобой?       — А что такое? — удивилась Ида, снова фальшиво. — Ничего не случилось, я просто так… к тебе зашла. Соседа нет?       — К отцу уехал, пока время есть. Я к своей завтра.       — И я к своим тоже. Сегодня как-то не до того.       — Понял. Ну… Проходи тогда, что ли. Чего застряла-то?       Ида мялась на пороге. Сложив руки на груди, глядела Штефану куда-то за спину.       — Ты зайдёшь сегодня или как? Я вообще-то…       — Штеф! — перебила его Хольцер. Подошла ближе. — Я…       — Что — ты?       Ида встала на мыски и поцеловала его — порывисто, с напором. Штефан остолбенел: врасплох застала, — но поцеловал в ответ. Ему показалось, что ей это было нужно.       — Что ты делаешь?.. — ошарашился Штефан. Инициативность Хольцер почему-то отпугнула его, но не так, как в первый раз. Сейчас он конкретно завис: что-то было неправильно.       — Возьми меня, пожалуйста… — прошептала Ида. Вновь прильнула к губам Штефана — умоляюще, с нежностью — и вцепилась в воротник его рубашки. — Тебе же понравилось тогда, правда? И мне тоже. Вот я и пришла снова, как мы с тобою договаривались.       — Понравилось… — неуверенно согласился Штефан. Будто снега за шиворот насыпали: спина заледенела, а спереди — жарко. — Ты уверена?       — Ну, конечно, а с чего бы мне тогда приходить к тебе? Говорю брать — значит бери.       — Точно? — Штефан колебался, но тело его соображало куда быстрее. В паху засвербило. Он хотел взять её без лишних вопросов, но вся эта ситуация казалась до того непонятной, что действовать Штефан не решался. — Руку на отсечение даёшь, что можно?       — Точно. Даю. Ты что, не хочешь меня?       — Хочу…       — Тогда зачем спрашиваешь? Я же сама к тебе пришла! Бери.       Дверь захлопнулась. Штефан отнёс Иду на кровать. Ида, объятая последними лучами заката, блестела, но не характерным для неё светом — тусклым, болезненно-холодным. Штефан раздевал её, щупал мягкую кожу, целовал… Отчего-то хотелось делать это с особой бережностью, лаской. Хотелось отдать Иде всё: всю свою заботу, всю свою любовь, свою душу… Ей было очень плохо — он знал это, но вида не подал. Ида обнимала Штефана, гладила и постоянно просила целовать.       — Поцелуй меня, пожалуйста. Пожалуйста, поцелуй… Да, вот так. Спасибо.       Она улыбалась, когда Штефан исправно выполнял просьбу. Но не искусственно — искренне.       — М-м… Скажи, Штефа, я тебе нравлюсь?       — Отчего бы ты мне не нравилась? — недоумевал он. Пальцы Штефана любили её изнутри — неторопливо и осторожно. — Красивая, умная… Приятная такая, живая. Необычная. Только любить не умеешь.       — А ты умеешь? — помрачнела Ида. В её тоскливых глазах отпечаталось зарево — буйство красок и смыслов. Штефана прибило к ним намертво.       — Умею. Что же я сейчас делаю, по-твоему?       — Дрочишь мне?       — Нет, кошечка моя. Я люблю тебя.       — Ну, и я так же умею. Что ж это, я всех подряд должна любить, значит, кому так делаю? А тех, кому не делаю, — нет?..       — Этого я не знаю. — Штефан коснулся губами её подбородка. — Знаю, что все любят по-разному.       — Лично я — по-другому…       — А я — так.       Секс был до приторности нежным, тёплым. Штефану будто душу наизнанку вывернуло — чувство неприятное, но целительное, совсем как отправиться на тот свет после долгих мучений. Штефан не припоминал, чтобы он когда-либо ощущал подобное. Похожее было с Пенни, с одной из его первых любовниц, но с сегодняшним оно не шло ни в какое сравнение. Возможно, просто позабылось?..       — Поговори, поговори со мной, Штефочка, — просила Ида, расцеловывая его лицо. — Поговори о чём-нибудь.       — О чём?       — Да о чём угодно! Как ты в город на прошлой неделе сходил, нормально? Сто лет не выходила из штаба, завтра хоть проветрюсь немного.       — Пойдёт. Одеколон себе купил — давно приметил. Прогулялся немного. Люди только и говорят, что…       — Нет, только не об этом! — нервно засмеялась Хольцер. — Понимаю я, о чём они там говорят. О том же, о чём и все мы. Пошло оно к чёрту… Атака пройдёт как надо.       — Ты разве совсем не боишься?       — Я ничего не боюсь, Штеф. И тебе советую. Если придётся умереть, то умру, мне плевать, — буднично заявила она. Это удивляло: боевого опыта с гулькин нос, а спеси — выше крыши. — Только родственников жалко будет. А так… Неплохую жизнь прожила вроде.       — Ты больная? — Штефан рывком протолкнулся внутрь. — Ты больная. Ты не знаешь, о чём говоришь!       — Да почему?! Что в этом такого-то? — недоумевала Ида. — Я бы хотела умереть без сожалений, без груза на плечах. Разве это плохо? Сам эту тему начал.       — Лучше бы что-то другое рассказал…       Штефан переставал её понимать. Кусал ключицы, хватался за талию и бёдра, водил по волосам. Ида царапала спину Штефана — совсем легонько, льнула к нему, трогая его лицо. Неужто она, такая хрупкая и молодая, была готова распрощаться с жизнью на чужбине?.. А он-то что? Сомневался, о себе думал. Ещё разведчиком зовётся, защитником Родины… Комната погружалась в поздние сумерки, блёкли цвета.       — А одеколон-то действительно неплохой… — Ида уткнулась носом в его шею. — Тебе подходит, очень вкусно.       — Хольцер, тебе ещё рано умирать. Нам рано. Помнишь, что Флок говорил? Нашим умирать нельзя — нам суждено отпраздновать победу.       — Я вообще-то не собираюсь умирать, Штеф… — прошептала Ида, потеревшись о его щёку. Глаза у неё намокли. — Просто если вдруг придётся, то… Чтоб на душе как-то полегче было. Хорошо ведь?..       — Ш-ш… — успокаивал её Штефан. — Хорошо-хорошо. Ты же пришла ко мне, чтобы приятно провести время, м? Обо всякой чернухе поговорить успеем. Расслабься, Ида.       — Да, Штеф… Я тебе верю.       Штефана бросило в дрожь. Внизу тянуло и кипело, поднялась температура. Из окна повеяло ночной свежестью. Ида вполголоса постанывала ему на ухо, прижимала к груди и всё просила поцелуев. Штефан покорно целовал: уважительно припадал к её запястьям, утешительно целовал губы, лопатки, спину. Сначала он расслабил её до пульсации, а после она ему помогла. Затем он сделал это ещё раз. Штефан видал всякое, но этот секс оказался, пожалуй, самым меланхоличным в его жизни. Понравилось ли ему? Было эмоционально и открыто, но повторить он не захотел бы: сердце от боли кровоточило. Лучше, когда его девочки радуются — тогда и сам он… забывается.       Когда они закончили, Ида закурила. Что примечательно, сигарету взяла сама, без спросу. Она устроилась на кресле у открытого окна и о чём-то размышляла. Взор Штефана прилип к ней. Ида выглядела в точности как Ледяная Королева из матушкиных сказок: восседала на потёртом замызганном кресле, закинув ногу на ногу, и даже в такой обстановке умудрялась выглядеть роскошно. Длинные, изящные пальцы держали сигарету у основания; взгляд отрешённый, думающий — охватившей ранее печали и след простыл; лицо острое, фактурное, а смоль волос, ресниц и бровей эту фактурность с изяществом подчёркивала. В Иде было много эстетики. Любоваться Штефан мог невесть сколько, если бы Хольцер не перебила молчание:       — Штефан, почему люди такие безмозглые?       — Ах, детка, если бы я знал… Всю жизнь этим вопросом задаюсь.       — Значит, мне даже пытаться не стоит на него ответить.       — А мне кажется, тебе под силу… Кто-то затупил, что ли?       — Угу. Весь мир с ума сходит, если заметил.       — А, так ты об этом… За тех точно сказать не могу: на один горшок с ними не ходил.       — Я просто не понимаю. Я не понимаю их логики. Разве ж они не осознают нашего преимущества? Что у нас есть такая сила, которая может все их обдристанные цивилизации в порошок стереть?! Прекрасно осознают. Так чего ж они нарываются и идут на риск? Почему не могут пересилить себя и просто, блять, по-человечески поговорить?!       — Они запутались, Ида. Просто запутались, думаю. Ещё и страх накладывается — правильно, целый Дьявольский остров под боком, — горько усмехнулся Штефан. — У Внешнего мира есть свои интересы. Они вряд ли рассчитывают на то, что мы сделаем такой ход.       — Так почему ж голову включить нельзя?! — рассвирепела Ида. — Стратеги хреновы! Мы-то схера от их тупости страдать должны?!       — Мне их, если честно, жалко. Власть и жадность губит человека. К тому же, как я понял, у них своих проблем хватает. А наш остров, собственно, ключ к их решению… Каждая сторона друг для друга как заноза в заднице.       — Херово выступать разменной монетой, когда ты живой человек. Со своими планами на жизнь, мечтами. Правда, Штеф, херово? И мне их жалко. Жалко их, ослов тупоголовых!       — И что, несмотря на это, ты прямо… Ну, готова к тому, что мы собираемся сделать?       — А ты смеешь полагать, что нет?       Её взгляд обжёг Штефана холодом — впился во внутренности, заскоблил. Тогда Ида напугала его до усрачки. Напугала даже сильнее, чем Флок: этот чертила пугал постоянно, а от Хольцер — для всех своей Хольцер — подвоха не ждёшь. Кто была Ида Хольцер? Славная девчонка: умная, всегда готовая помочь, разговорчивая хохотушка, сексапильная девушка, неплохой лидер и неунывающая авантюристка. Кто была Ида Хольцер для Штефана? Дорогая подруга, желанная любовница, хорошая слушательница, командир, в какой-то степени — авторитет… Она была такой разной, такой многогранной, но где была она настоящая? Ничего плохого, кроме незначительных мелочей, Штефан не мог о ней сказать, да и не хотел. Но чувствовалось в ней какое-то двойное дно: не может быть человек настолько… свойским. Удобным, своевременным.       — Нет, не смею, — пролепетал Штефан. — Так ты из-за этого расстроилась, что ли?       — Я не расстроилась, — стояла на своём Хольцер. — У меня всё нормально. Просто жалуюсь.       — Так-то и у меня нормально, а сердце всё равно не на месте.       — Не сравнивай нас, пожалуйста. Лично я не сомневаюсь в нашей цели. Да и умереть мне не жалко будет за нужное дело.       «Ты ещё и сомневаешься во мне, Ида? Не веришь, несмотря на то, что я жопу рву ради миссии?!»       — Хах, — ядовито оскалился Штефан. — Ну и сука же ты, Хольцер.       — А? — Её глаза непонимающе расширились. Суровость как ветром сдуло — снова на себя стала похожа. Огорчилась, кажется, сконфузилась. — Извини, Штеф, я… что-то не то сказала? Тебе неприятно?       — Ну, приятного мало. Чем мне ещё свою полезность доказать прикажешь? В петлю залезть во имя Йегера, может?       — Нет, это лишнее. Прости, пожалуйста, я правда не хотела тебя расстроить. Не то имела в виду. — Ида виновато поёжилась. — Ты у нас чудесный, Штеф. Чудесный помощник, друг и человек тоже. Спасибо тебе за работу. И за то, что принял меня сейчас, не оттолкнул… тоже спасибо. Ты самый лучший!       Ида лучисто улыбнулась, и Штефан растаял. Напрочь позабыл, что такое злость и обида и, словно околдованный, промолвил:       — Да пустяки, Идочка. Ты тоже извини, я не со зла… Просто хвали меня почаще. Говори, что я важен. Подчинённых, знаешь ли, полезно не только ругать.       Одной её улыбки хватило бы, чтобы вдохновить целый легион. Достаточно было лишь улыбки, чтобы сомнения улетучились.

***

      Отчий дом в Каранесе — пристанище глубокой ностальгии и до истомы родного уюта. Уюта выверенного, перфекционистского — словом, материнского. Его матушка бардак не любила — всё должно быть до блеска надраено, вычищено, внешне покойно. Матушкины порядки Штефану претили: он жил энергией хаоса, творческого раздрая, жил приливами вдохновения. И всё же бывать у мамы ему нравилось. Не слишком часто, чтобы друг другу не надоедать, но время от времени старался заглядывать.       — Ште-е-ефочка! — Её обыкновенно пытливый взгляд светлел всякий раз, когда Штефан ступал за порог. — Привет, моя радость! А ты чего ж так внезапно?! Хоть бы весточку передал, я бы подготовиться успела! Капустки бы купила, пирожок испекла…       — Успокойся, ма. Я тебя рад видеть и без всяких пирожков. Привет-привет…       Мама прижалась к Штефану — в сравнении с ним такая маленькая, совсем крохотная. «Принц вымахал», — любила говорить она. Обнимала жарко, крепко, будто в последний раз. Штефану было хорошо в её объятиях так, как не было ни в чьих других. Он бы хотел часами её обнимать, свою любимую старушку; обнимать, когда плохо, убегая от невзгод. Но мама затяжных телячьих нежностей не приветствовала:       — Ну хватит, Штефан. Садись-ка за стол давай, сейчас быстренько тебе состряпаю чего… Ушек хочешь?       — Да, можно. Ты не суетись так. Приготовь поскорее и со мной посиди, а то ж мне возвращаться надо.       — Всё, бегу!       Дом их не изменился с тех самых пор, как Штефан поступил в училище. Матушка была своего рода консерватором. Она придерживалась простого правила: работает — не трогай. Она никогда не пробовала сделать перестановку, купить новую мебель, освежить стены. Совсем наоборот — мама бережно относилась к тому, что уже имела, и ждала того же от Штефана. Потому она сурово отчитывала его за исписанные обои и поломанные игрушки. Порой даже излишне сурово.       — Мирта умерла недавно, хоронили вот на днях… Болела жутко — кряхтела, кровью кашляла. Сынок её приезжал — спился. После смерти матери, наверное, совсем потеряется. Ох, бедные люди…       — Да уж… Хорошая женщина была, жалко. Плохо, что не вылечили.       — Так был бы доктор какой! Марк половину зарплаты на её лечение отдавал, по врачам возил: и в Стохесс, и в Яркел, и куда только не возил! Без толку: не знают, в чём беда, и всё тут!       — С медициной туго. Вот с чем наши заморские «друзья» точно не помогли… Ты аккуратнее тоже давай, а то сама подхватишь дрянь какую-нибудь. Не часто виделась с Миртой, надеюсь?       — Упаси! От неё все как от прокажённой шугались! Пару раз проведывала: на пороге корзинку с едой оставляла и уходила. Жалко ведь, Штефочка! Каждый в такую беду попасть может…       Штефан тяжело выдохнул. Милосердная у него всё-таки мама была, пускай и строгих нравов. Мирту он, по правде, недолюбливал, как и Марка: терпеть не мог, когда матушка на них равнялась и его самого приравнивала к «эталону». Судьба-злодейка всё расставила по местам… Но Штефан вовсе не злорадствовал: лучше, когда всё мирно и легко.       — А что же вы… — Матушка осеклась. Продолжать не торопилась. — В атаку, говорят, уже завтра?.. А то я с этими похоронами замоталась малость…       — Да, мамуль… Уже завтра.       — Вот на месте не сидится! Штефан, тебе уже двадцать пять лет, — отчеканила мама. — Тебе бы девочку какую-нибудь приличную найти да в столицу перевестись! Отслужил ведь достаточно в Разведкорпусе своём, и награды имеются… Что тебе неймётся?!       — Мам, я уйду, если ты не прекратишь.       — А что, я разве не права?! — Матушка отложила скалку и повернулась к Штефану. Уголки губ опустились, морщинка меж бровей углубилась. — Ну ты погляди на себя: красавец, неглупый, карьеру построил, девчонкам нравишься! Что ж ты теперь ухватился за эту Разведку?! То не выгнать тебя в училище было, а сейчас обратно не вернуть! А мне единственного сына терять из-за этой армии проклятущей!       — Спасибо, что хоронишь меня раньше времени, мам. — Штефан сложил руки на груди. — Не знаешь разве, что там у столичных? Марк спился вон, сама говоришь. Если я с этими свинорылыми хотя бы годик прослужу, то забухаю, наверное, вдогонку. А обременять себя женитьбой я не собираюсь. По крайней мере, пока что. И особенно в такой обстановке! Какая тут семья, ма? Самим бы выжить!       — Ох, что бы отец сказал, что бы только сказал отец?.. — запричитала маменька, не найдя аргументов. То была её излюбленная форма давления — ссылаться на авторитетного мужчину, тем самым стыдя. Штефан давно раскусил эту уловку, потому не поддавался. — Не бережёшь ты себя, сыночка…       — Мам, отца больше нет, — напомнил Штефан. — И я знаю, что он гордился бы мной. Так что кончай спорить, давай просто поговорим, пока есть время. Всё будет в порядке.       В ответ мама лишь фыркнула и продолжила месить тесто. Смекнула, видимо: сына перед боем хаять — дело последнее.       — Внуков-то я дождусь когда-нибудь?.. — проворчала матушка.       — Когда-нибудь дождёшься. — Штефан пожал плечами. — Но явно не в этом году. И не в следующем.       — Дурь одна у вас в голове, вот что! У нас вот с отцом в твои годы уже второй на подходе был. Я на свадьбу всё откладываю, откладываю, а ты… Молодость!       — Не надо ничего откладывать! Блин… Мам, ну я же не просил. Сам накоплю, если нужно будет.       — Это стимул тебе хороший…       Матушке было очень одиноко. Штефан замечал, что её безжалостно поглощала тоска: взгляд тух, волосы седели, энергия угасала. Ей было не о ком заботиться в этом пустом доме, только сын был для неё отрадой. Матушке было бы сложно понять, даже если бы Штефан потрудился объяснить, отчего ему не подходит классический брак с детишками и клятвами в вечной любви и верности. Возможно, стоило попросить кого-то из подруг подыграть — Иду, например, Анну или Валентину, — жениться понарошку, чтобы матушка больше не тревожилась понапрасну. Была, правда, такая вероятность, что она и одну, и вторую, и третью выставит за порог: чересчур боевые. А Штефану даже нравилось… Сильная духом женщина, в его понимании, весьма сексуальна. К несчастью, именно сильные женщины за такие просьбы его, скорее всего, отпинают.       — Эх, маменька, лучший стимул для женитьбы и зачатия детей — это спокойные времена.       — И то верно… Страшно, Штефочка. За всех нас! — неожиданно встревожилась она, сменив тему. — Каждый день какие-то новости нехорошие, слухи… Газеты открывать страшно: смотреть тошно, что там пишут! Люди в панике! Да за что же нам это всё?! Жили себе спокойно, никого не трогали! Не ценили, видать, вот небеса нас и наказывают! Вернуться бы в те годы, когда всё понятно было, хоть на недельку…       — Мам…       Матушка заплакала навзрыд. Нервная она была, а последние события и вовсе её подкосили. Мама почти никогда не опускала руки и не устраивала сцен — Штефан мог такие моменты по пальцам пересчитать. Она ломалась. Весь мир вокруг него ломался.       — Всё будет хорошо, мам… — Штефан подошёл к ней, обнял. — Я обещаю тебе, что скоро всё закончится. Слышишь меня, мамуль? Мы вернёмся с победой, будем жить, как прежде…       — Главное, чтобы ты вернулся, сыночка! Никого у меня больше не осталось, кроме тебя… Никого! Возвращайся, сыночек… И бросай ты всё это. Хоть песни свои пиши, хоть дома целыми днями валяйся! Живи, главное…       — Успокойся, нас же тренируют всё-таки… — слабо улыбнулся Штефан. — Да, думаю, так и сделаю… Когда устраним угрозу. Эй, ну перестань, в самом деле… Мы же вас защищаем.       — Да хоть бы успешно прошло… Штефочка, если ещё и тебя заберут, то я совсем, наверное… Зачахну.       — Не заберут, мам… — Он поцеловал её в макушку. — Обещаю, что не заберут. Погуляешь ещё… на свадьбе моей…       Штефан бессильно всхлипнул.

***

      — Совсем дурная, что ли? Это не у тебя сейчас должна бессонница быть, а у меня.       — Заткнись. Погуляй со мной недолго, я сильно не задержу.       — Как скажешь. Раскомандовалась, важная какая…       Анна, в отличие от остальных ребят, к атаке не готовилась. Она умоляла капитанов взять её в Марли, даже обратилась напрямую к Ханджи, но всё тщетно. Штефану так было спокойней: нечего ребёнку делать на поле боя.       — Прикинь, кто-то Ханджи за меня просил!       — В плане?       Они прогуливались по окрестностям штаба. Ветерок мягко касался рук, играл с волосами. Ночь была тихой — луна подсматривала за ними вполглаза; трели полуночных певцов раздавались где-то вдалеке, совсем приглушённо. Штефану нравилась ночь. Интимная и малолюдная, она хранила секреты, слушала и, что самое главное, не упрекала.       — В смысле, кто-то её уговорил оставить меня на острове! Мать твою, я же так старалась, чтоб приняли!.. — Анна с досадой пнула бордюр. — Узнаю кто — язык оторву нахрен! Воспитательная мера!       — Фига… Есть идеи, кто?       — Без понятия… Кому это вообще могло понадобиться?!       — Должна быть какая-то веская причина. А если её нет, то… Тогда вариантов остаётся дохрена и больше.       Было у Штефана одно предположение, но озвучивать его он не стал: сперва нужно удостовериться. И стоило бы не сдавать человека по возможности, а то ведь Анна вполне могла от угроз к действиям перейти…       — А ты, случаем, не задумывалась, что этот анонимный доброхот помочь тебе хотел?       — И чем это он мне помог в итоге, а?! Бред.       — Не хотел, может, чтобы ты пострадала, вот с Ханджи и договорился. Придумаешь теорию получше?       — Да плевать мне, зачем он это сделал! — всплеснула руками Анна. — Только всё испортил в итоге, что бы он там себе не вообразил. Даром мне его защита не сдалась: я вместе с тобой сражаться хотела, а не под жопой у командующей сидеть!       — Дурочка малолетняя, вот ты кто. Не берут — и слава Богине. Когда разведчики титанов на острове мочили, ты ещё пешком под стол ходила. Опыт, конечно, полезная штука, но атака будет рисковой даже для бывалых, таких как я или Микаса.       Ответа не последовало, и Штефан вовсе тому не удивился. Обычно Анна упиралась рогом и бездумно спорила, основываясь на собственном видении, и не стремилась к объективности. Впрочем, авторитетное слово было для неё законом — то был едва ли не единственный способ охладить её пыл.       — Ладно, неважно, — соскользнула с темы Анна. — Я вообще не за этим.       — А за чем? Беспокоишься, что ли?       — Нет уж! Только о том, что сама участвовать в бою не стану.       — А почему тогда бессонница?       — Неясно…       Пробежавшись вверх по лестнице, Анна уселась на ступеньки. Глядела на луну, ногами мотала. Застрекотали сверчки.       — На холодном-то не сиди.       — Плюхайся рядом давай.       Штефан со вздохом умостился подле. Луна светила прямо в лицо — от этого побаливали глаза. На самом деле, Штефану не терпелось уйти в комнату, отоспаться. Мысли путались, и речь как-то не складывалась. Молчал, однако ж, терпел. Вдруг это их последний разговор?.. Ему было бы весьма обидно уезжать, не попрощавшись с Анной достойно. На всякий случай.       — Ну и что ты думаешь?       — О чём?       — Вернёшься?       — Да хер его знает… Планирую.       Штефан достал из кармана пачку сигарет. Докучали ему эти разговоры. Лучше бы радовались все, пока он жив: проводили бы с ним время, не озадачивая, не зацикливаясь на промахах и не требуя сложного. Тогда и уходить на тот свет было бы… не так тяжело.       — Фу, не дыми на меня!       — Аннушка, — проигнорировал её Штефан, затянувшись поглубже. Дым обжигал, царапал глотку. — Почему люди не ценят друг друга, пока есть время? Пока они ещё живы.       — Дураки потому что.       — С плеча рубишь.       — А как ещё?! — недоумевала Анна. — У меня никого нет. Те, кто видел смерть, относятся к дорогим людям иначе. К людям в принципе. С идиотами не церемонятся, а ради близких на любые жертвы готовы.       — А я для тебя близкий человек?       Анна притихла. Сияние луны замазало румянец на её щеках. Ей было очень к лицу это сияние: оно подчёркивало спокойную, ненавязчивую красоту Анны, плавность и мягкость её лица. В нём не было строгих или острых черт — это подкупало. С таких правильных лиц картины рисуют, а за девочками с такой внешностью, как правило, бегают мальчишки. И ухаживают — долго и красиво.       — А чего это ты вдруг?.. — Анна затеребила подол юбки. — Про то, что люди друг друга не ценят? Намекаешь на кого-то?       — Да нет, просто накатило.       — Значит, от кого-то не хватает!       — Точно не от тебя, — усмехнулся Штефан. — Успокойся. Ты и так слишком много хорошего делаешь. И для меня это важно, золотце.       — А от кого тогда? — допытывалась Анна. — От Хольцер этой небось?       — Заладила, ревнивица… Ото всех, в общем-то. От Иды тоже. Безусловная любовь — это, к сожалению, огромная редкость.       — А ты вот как будто слишком много любви отдаёшь тем, кто этого не заслужил! Таким, как она! Чересчур много, вот тобой и пользуются.       — Не говори так, — нахмурился Штефан. Ножом сердце рубила, не стесняясь. — Я сам распоряжаюсь тем, кому и в каком количестве свою любовь отдавать.       — Ну так ведь она непропорциональна! Кто-то тебе целый мир к ногам стелет, а ты ему — угольки на блюдечке… Или наоборот.       — Может и так. Но мне нравится дарить себя людям, даже если взамен я ничего не получаю.       — Вот придурок… — цокнула Анна. — Ничего ты не смыслишь! Кто тебе ещё правду скажет, если не я?!       — А мне твоя правда не нужна, Анна. Я просто счастливым быть хочу.       — Глаза разувай хоть иногда, тогда станешь.       — Пф-ф… — Штефан покачал головой. — Умнее не придумала ничего? Насильно мил не будешь — слышала такое? Не парь мне мозги, пожалуйста, уже ведь сто раз на эту тему говорили.       — Ну и как тебе милой стать, а?!       — Для начала повзрослеть. Не знаю, что в твоём понимании «милой стать», поэтому не скажу наверняка. Но одной такой «милой» ты никогда для меня не будешь, понимаешь или нет?       «Какая дурость, — подумал Штефан. — У нас завтра бой, а я тут голову себе всякой хернёй забиваю… Спать идти надо».       Впрочем, был и от этих по-ребячески бестактных разговоров толк: неплохо мысли разгружали. Но вот отношения выяснять и сызнова разбираться во всех тонкостях чужого мироощущения совсем не хотелось. Штефану это надоело — он будто до чистого титана пытался достучаться: зовёшь его, а он не слышит, не осознаёт.       — Почему ты постоянно меня отталкиваешь?!       — Да не отталкиваю я тебя, Анна! Это у тебя просто с восприятием какие-то проблемы, чуешь?       Даже когда Анна хмурилась, она выглядела прелестно: невинно и крайне мило. Она была похожа на ребёнка, злиться на которого подолгу было невозможно: до того он очаровательный и безобидный. Штефан быстро остыл.       — Эй, Аннушка, — ласково позвал он. — Чего ты расстраиваешься? — Придвинулся, обхватил рукой её плечи. — Я ж тебя всё равно любить буду, дурочка. Даже если тебе такая моя любовь не по душе.       — Уйди, от тебя дымом воняет!       — А от тебя пахнет. Чем-то свежим таким, как в оранжерее. А так — да, есть за мной грешок… Смотри, как красиво. — Штефан небрежно ткнул пальцем в небо. Поверху гуляли рваные облака, плыли неведомо куда, заслоняя луну. Когда луна в очередной раз скрывалась за воздушными перьями, звёзды сияли ярче. — Здорово же?       — Ага… — буркнула Анна. Она осторожно, словно боясь спугнуть, положила голову Штефану на плечо. — Что-то в этом есть.       — Не что-то, Аннушка, — целая жизнь! На небесах она, знаешь ли, тоже есть.       — Не верю я во всё это… Сказки для идиотов, которые не могут принять смерть.       — Да я и не об этом вообще… Красиво просто, говорю. Упорядоченно.       — Ты уже прямо как Хельге разговариваешь! А, Флок, — передразнила она, — прости, что перебиваю, просто хотел напомнить про концепцию… коллективизма!       — А вот и нет! Просто и в закономерностях есть красота. Как смена времён года — тоже ведь своего рода закономерность.       — Прощаю. Не становись только таким, как он, я этого не выдержу.       — Шутишь? Мне до него расти и расти ещё.       — Ты что?! Идиот совсем?! Нафига до него расти-то, ты и так нормальный!       — Ну и комплименты у тебя… Нормальный, — хохотнул Штефан. — Самый лучший! Да и Хельге тоже нормальный, вообще-то. Я не стремлюсь к тому, чтобы быть, как он. Полезно просто чей-то опыт подчерпнуть.       — У этого-то опыт?..       — Ты это бросай давай. Тебе наши ребята могут, конечно, не нравиться, но у каждого есть чему поучиться. В виде исключения послушай их хоть разок — полезно будет… Даже я, старикашка в сравнении с ними, и то поражаюсь иногда их философии. В хорошем смысле. Хотелось бы посмотреть на мир их глазами.       — Ничего скучнее придумать не могу — чью-то там философию рассматривать… Со своей бы разобраться!       — Да ты просто всех окружающих в штыки принимаешь. Нельзя так сгоряча, иначе одна на всю жизнь останешься. Разве ж люди — это не интересно?       — Животные поинтересней будут…       Анна вновь замолчала, и Штефану стало неловко — нос почесал, головой повертел. Они точно бы говорили на разных языках, что порой доводило до эмоционального истощения. Беседы с Анной были немногим лучше бесед с Флоком. Но она хотя бы разговор старалась поддерживать, пусть и зачастую он шёл не в то русло. Уже прогресс.       — И что бы ты подчерпнул от Хельге? — вдруг полюбопытствовала Анна, устроившись на плече поудобнее.       — Хочу научиться мыслить, как он — беспристрастно. Да и вообще таким же любознательным стать.       — Хм… А от Флока?       — Не догадаешься — уверенности бы хотелось, как у него. Он кажется таким… непрошибаемым. Целеустремлённым. Очень не помешало бы.       — Да индюк он просто напыщенный… А от Рихарда?       — Беспечности. Я тоже особо по пустякам не тревожусь, но он совсе-е-ем на другом уровне. Практиками какими-то сектантскими занимается, что ли?.. Спокойный, ничто его не тревожит. Красота!..       — Вместо мозгов опилки у него! А от Хольцер?       — Неплохо было бы таким же интересным стать. Многогранным. И чтобы каждый день как праздник ощущался. Она это умеет… Видеть перспективы ещё.       — Тьфу… Лицемерка она обыкновенная, — скривилась Анна и продолжила — робко, с участием: — А от… от меня?       — А от тебя, Аннушка, я бы преданности подчерпнул. Постоянства какого-то, что ли. Иногда мне стыдно от того, что я не могу быть, как все. В этом плане… — Воздух стал разрежённым, вязким. — А ты? Ты от меня?       — А я бы… — Анна почесала подбородок. — Я бы хотела уважать себя так же, как ты. И любить людей научиться… — несмело добавила она. — Вот…       — Понятно всё с тобой.       Штефан чмокнул Анну в макушку.       Ночь была тихой. В полдень они вышли в открытое море, навстречу судьбе.       Всё кончится.       Скоро…       Совсем скоро.