Перекрёсток судеб

      Поместье Сальваторе       Прошла неделя, и голод безжалостно скреб её изнутри, словно дикий зверь, требующий пищи. Флоренс старалась не двигаться, зная, что каждое движение уводит её всё дальше от остатка сил. Темнота подвала поглощала её, а тишина стала постоянным спутником. Каждый день к ней приходили братья Сальваторе, чтобы пытать её и заставить включить человечность, но она оставалась спокойной и терпеливой, выжидая момент, когда они ослабят бдительность.       Сегодняшний день начался с прихода Стефана. Он выглядел усталым, его глаза, полные беспокойства, выдавали внутреннюю борьбу. Монтгомери, как всегда, ждала от него крови, но он не принёс ни капли. В этот момент он стал для неё надоедливым комаром, жужжащим в ушах.       — Дорогой Стефано, тебе это ещё не надоело? — произнесла она, стараясь звучать насмешливо. Её голос резонировал в пустоте, как эхо в пещере. — Если ты продолжишь, поверь, я найду способ вырваться из цепей и оторвать твою голову.       Он терпеливо взглянул на неё, его лицо было серьёзным. В его глазах читалась решительность, но в то же время — искренность.       — Лори, я делаю то, что обязан. Я виноват перед тобой, и я это исправлю, — произнёс он, его голос был полон тяжести и горечи.       Она перевела взгляд на Сальваторе, его черты лица были неподвижны, как будто он был статуей, высеченной из мрамора. Он не выдавал ни эмоций, ни сомнений, но в его глазах всё же проскальзывало что-то — тревога или надежда, трудно было сказать.       — Если ты снова будешь говорить о Лекси, — произнесла Монтгомери, — знай, это не сработает, как и все прошлые разы.       Её слова повисли в воздухе, словно тягучая влага, затрудняющая дыхание. Стефан, не ожидая такой прямоты, слегка напрягся, но затем вновь взял себя в руки, его гордость не позволяла ему отступить.       — Я не говорю о ней для того, чтобы тебя задеть, — произнёс он, стараясь сохранить спокойствие, но его голос дрожал от нарастающего напряжения. — Я просто хочу, чтобы ты осознала: твоё человечное "я" всё ещё здесь, и я хочу помочь тебе его вернуть.       Флоренс усмехнулась, в её выражении лица заиграла язвительная улыбка, её голос стал холодным, как сталь:       — Помочь? Ты называешь это помощью? Заключение в клетке и постоянные угрозы — это не помощь, Стефан.       Он вздохнул, понимая, что слова, которые он выбирал, не всегда находили отклик. Но он не собирался сдаваться. Сальваторе знал, что Флоренс сильна, и он надеялся, что когда-нибудь это внутреннее сопротивление даст трещину, и она вновь обретёт себя. В тишине подвала, наполненной их противостоянием, витала атмосфера напряжения, и каждый вдох становился всё труднее, как будто сама комната сжималась вокруг них.       Монтгомери, с трудом сдерживая себя, посмотрела на Стефана, и её голос прозвучал резко, как остриё ножа:       — Тебе не обо мне нужно думать, Ромео, или о моей человечности. Твоя девушка в опасности. Злой первородный ведёт охоту за ней.       Стефан на мгновение застыл, его лицо исказилось в выражении раздражения. Эта реплика попала в цель — он не мог игнорировать угрозу, нависшую над Еленой. Но Флоренс заметила, как его глаза на миг потемнели от гнева, и это её развеселило. Она едва усмехнулась, и в её голосе зазвучали нотки презрения.       Стефан, не желая поддаваться её провокациям, лишь сжал челюсти. Он понимал, что каждое её слово — это попытка вывести его из равновесия, но он не собирался это делать. Вместо этого он молча развернулся и покинул камеру, его шаги звучали глухо в тишине подвала.       Монтгомери осталась одна, и тишина вновь окутала её, как тяжелое одеяло. Она могла слышать лишь свой собственный дыхательный ритм, который казался ей слишком громким в этой мрачной обстановке.       Из дня в день одно и то же. Флоренс ощущала, как тёмные тени подвала становятся её единственными спутниками, а время теряет смысл. Каждый новый день начинался с бесконечного ожидания, которое лишь усугубляло её состояние. Братья Сальваторе приходили, пытаясь сломить её стойкость, и она знала, что их методы будут изощрёнными.       Они палили её на солнце — это было мучительно, и все её клетки кричали от жажды, но даже это не вызывало желаемого эффекта. Копаясь в её воспоминаниях, они словно пытались открыть запечатанные двери, надеясь найти слабое место в её сознании. Каждый раз, когда они затрагивали её прошлое, она ощущала, как вновь переживает старые травмы, но, вместо того чтобы сломаться, в ней лишь разгорался внутренний огонь.       Кэтрин, хитрая и манипулятивная, была последним козырем в их колоде. Её подослали с одной целью — вывести Флоренс хоть на какое-то раздражение, заставить её почувствовать уязвимость. Но даже с её присутствием Монтгомери оставалась непоколебимой. Она смотрела на Кэтрин с усталой усмешкой, зная, что всё это лишь игра. Ничего из этого не сработало.       Оторвавшись от своих мыслей, Флоренс внезапно услышала наверху какой-то треск, словно что-то тяжёлое упало на пол. Она приостановила свои размышления и прислушалась, пытаясь уловить детали. Затем раздался недовольный голос Стефана.       — Она невозможна! — произнёс он, его тон был полон раздражения.       На это Деймон ответил с лёгкой иронией:       — Успокойся, Стеф. Вы ведь с Лекси в прошлый раз справились. Единственное, что нужно сделать, — это справиться и в этот раз.       Монтгомери не могла удержаться от усмешки. Ситуация, в которой они оказались, казалась ей одновременно комичной и абсурдной. Она представляла, как Стефан, с его безусловным героизмом и идеализмом, вертится в круговороте своих эмоций, а Деймон, с характерным для него спокойствием, пытается найти выход из этой ситуации, как всегда с лёгким налётом цинизма.       День шёл медленно, растягиваясь в бесконечность. Флоренс лежала с закрытыми глазами, погружённая в свои мысли. Время потеряло для неё всякий смысл — она не могла сказать, прошло ли пять минут или пять часов. Вокруг неё царила тишина, и только собственное дыхание напоминало о жизни, которая продолжалась где-то далеко за пределами её заточения.       Но это спокойствие внезапно прервал новый посетитель. Она почувствовала, как в воздухе что-то изменилось, когда дверь медленно открылась. На этот раз это была малышка Гилберт, и Флоренс не могла сдержать внутреннего удивления. Это было что-то новенькое, что-то, что разбудило в ней любопытство.       Елена вошла, её шаги были осторожными, как будто она боялась нарушить тишину, которая окутывала подвал. В её глазах читалось что-то непонятное — решимость или, возможно, страх. Она выглядела хрупкой, но в то же время в её взгляде ощущалась какая-то внутренняя сила, как у человека, который готов противостоять всему миру.       Флоренс обратила на неё внимание, пытаясь понять, что она задумала. Гилберт остановилась на мгновение, её взгляд встретился с Монтгомери, и в этом взгляде была целая палитра эмоций — от тревоги до уверенности.       — Привет, Флоренс, — произнесла она низким голосом, который резонировал в тишине.       Вампирша ответила ей лишь молчаливым кивком. Её интерес к этому небольшому визиту рос, и она почувствовала, как в ней пробуждается желание узнать, что привело её сюда.       Елена сделала шаг вперед, её дыхание стало чуть более напряжённым. В этом простом, но значительном действии Флоренс увидела возможность — возможность как для себя, так и для своей свободы.       — И что же привело тебя сюда? — спросила Монтгомери, её голос звучал холодно и настороженно. — Они тебя подослали, или ты пришла по своей инициативе? И они о твоём самовольстве не знают?       — Я пришла по своей инициативе, — ответила Елена, её глаза искрились решимостью.       Флоренс лишь усмехнулась, отметив её самоуправство. Это было забавно, но в то же время настораживало.       — Я хочу поговорить с тобой о Роуз, — произнесла Гилберт, и в этот момент Флоренс словно окаменела. Имя, которое она не хотела слышать.       — Если ты хочешь поговорить о том, какая я плохая, что рассказала Роуз и Тревору, где искать двойника, и пристыдить меня за то, что я поставила твою жизнь в опасность, зря стараешься, — парировала Флоренс, её голос был полон льда.       — Нет, я здесь не за этим, — сказала Елена, присев возле входа. Она сделала глубокий вдох, словно собираясь с мыслями. — В последние часы жизни Роуз она всё время шептала в бреду одно имя — твоё имя. Она извинялась за что-то.       Монтгомери почувствовала, как её челюсть едва заметно напряглась, но Елена уловила это движение.       — Ты думаешь, что можешь просто так прийти и начать выпытывать про моё прошлое, — произнесла она стальным голосом.       Флоренс замолчала, её мысли метались между воспоминаниями и текущей реальностью. Гилберт не сдавалась, продолжая наблюдать за её реакцией.       — Она всё шептала твоё имя и ещё несколько. Кто были эти люди — неясно, но я могу предположить, что это была твоя семья. Из-за Роуз и Тревора пострадала твоя семья.       Вампирша всё ещё никак не реагировала, просто смотрела в одну точку, её глаза были пусты. Елена продолжила:       — Она продолжала повторять пять имен: Питер, Агнес, Флоренс, Глория, Деон.       На последних именах Флоренс наконец посмотрела на Гилберт, её внимание было привлечено.       — Если я тебе расскажу, что тогда произошло, ты перестаёшь капать мне на мозги? — спросила Флоренс, её голос стал напряжённым.       Елена, молча кивнула, готовая услышать правду, что же тогда произошло.

***

      Провинция Массачусетского залива, 1738 год       Флоренс вышла из кухни и направилась в гостиную, собираясь позвать сестру к ужину. Как только она вошла, её взгляд остановился на Глории, сидящей у камина и рассказывающей сказку. Ребёнок, устроившийся у неё на коленях, с замиранием слушал каждое слово. На минуту Монтгомери замерла, залюбовавшись этой трогательной картиной. Внутри неё разливалось тепло от того, как прекрасно её сестра справляется с ролью чуткой и заботливой тёти.       Но, оторвавшись от своих мыслей, она всё же произнесла:       — Глория, ужин готов.       Сестра отвлеклась от сказки и взглянула на неё с улыбкой.       — Ещё две минуты, я закончу рассказ Деону и приду, — ответила она, вновь погружаясь в сказку.       Флоренс стояла в проходе, наблюдая за этой сценой. Её сердце наполнилось гордостью — какая же Глория замечательная, и как ей повезло с такой сестрой. В этот момент все тревоги и заботы казались далёкими и незначительными.       Когда младшая Монтгомери закончила рассказ, она аккуратно уложила малыша в кроватку и шутливо произнесла:       — Если Тревор снова съест весь пирог , я его на шнурки пущу!       Старшая Монтгомери рассмеялась, и смех наполнил комнату, создавая атмосферу уюта и тепла.       — Флоренс, — спросила её сестра, — скоро ли вернётся отец?       — Он должен вернуться на этой неделе, — ответила Монтгомери, чувствуя легкое беспокойство.       Глория, наклоняясь к малышу добавила:       — Деон в эту ночь плохо спал.       Флоренс забеспокоилась:       — Нужно будет проверить, что с ним.       Они вместе направились на кухню. Там за столом уже сидела их мать, Роуз и Тревор. Мать, с недовольным голосом, подняла взгляд на девочек:       — Девочки, сколько можно вас ждать?       Флоренс с лёгкой усмешкой протянула:       — Ну, матушка, ты ведь знаешь, что для наших гостей совсем необязательно есть, их физиология этого не требует.       Глория только хохотнула, и в её смехе звенели искренние радость и веселье. Роуз, не в силах сдержаться, тоже присоединилась, а Тревор, почувствовав общее настроение, широко улыбнулся.       Их мать, стараясь скрыть свою усмешку, укорила их:       — Быстро садитесь, девочки!       В её голосе проскальзывала игривость, но Флоренс знала, что за этим скрывалось понимание. В такие моменты, когда семья собиралась вместе, даже самые обычные слова превращались в шутки и смех.       Как только они уселись за стол, их мать произнесла:       — Ваш отец задержится ещё на две недели. У него возникли проблемы с кланом ведьм в Новом Орлеане.       Флоренс вздрогнула, её сердце сжалось. Она быстро спросила:       — Насколько всё серьёзно?       Агнес, стараясь успокоить её, ответила уверенно:       — Он сможет справится и вскоре вернётся.       Но Монтгомери не могла отпустить эту мысль. Волнение нарастало внутри неё, создавая гнетущее чувство тревоги. Глория заметила, как встревожено изменилось лицо сестры, и поспешила её успокоить.       — Это же отец, — сказала она с лёгкой улыбкой. — Он возвращается из любых передряг.       Флоренс слабо улыбнулась в ответ, но её мысли оставались далеко от спокойствия. Она взялась за нож и начала разрезать филе рыбы, стараясь сосредоточиться на процессе, чтобы отвлечься от тревожащих новостей.       За столом воцарилась тишина, все молча ели. Флоренс едва заставляла себя проглатывать куски, её аппетит исчез вместе с новостью о том, что отец задержится. Она лишь потягивала воду, пытаясь унять внутреннее беспокойство.       Вдруг раздался звон — Флоренс на мгновение замерла в ожидании, но это оказался всего лишь Тревор, отложивший столовые приборы.       — Спасибо, Агнес, за этот чудесный ужин, — произнес он, и Роуз добавила:       — Да, спасибо за всё.       Флоренс лишь кивнула, её кусок рыбы не лез в горло. Она решила дождаться, когда все доедят, чтобы потом помыть посуду. Вскоре её мать и Глория закончили трапезу. Флоренс начала собирать тарелки, когда Роуз сказала:       — Давай, я помогу.       Все остальные ушли, и они вдвоём принялись за работу. Нагрев горячую воду, они начали мыть посуду в молчании.       После нескольких минут тишины Роуз прервала её:       — Не переживай, Лори, твой отец — сильный маг, с ним ничего не случится.       Флоренс вздохнула, её голос был тихим:       — Я знаю, но всё равно переживаю. Когда последний раз у него была такая вылазка, он вернулся весь в ранах .       Роуз, понимая её переживания, мягко сказала:       — Иди лучше отдохни, побудь с Деоном. Я сама всё уберу.       Флоренс кивнула, её сердце немного успокоилось, и она вышла из кухни, оставив Роуз за собой. Мысли о том, что с отцом, всё ещё терзали её, но рядом с Деоном она могла найти хоть толику утешения.       Монтгомери вошла в гостиную, её шаги были тихими, но в сердце раздавался гул тревоги. Она присела возле колыбели Деона, её маленького сына, и, глядя на его мирно спящее лицо, почувствовала, как тепло наполняет её. Ему всего год, но он уже начал проявлять магические способности — это немного пугало её. Она вспомнила, как в её детстве магия проснулась в три года, когда она чуть не подожгла занавески в доме. Отец рассказывал, как Глория тогда испугалась до слёз, и это воспоминание пробудило в ней нежные чувства.       Но в этот момент её спокойствие прервал оглушительный взрыв — звук, раздался от входной двери. Флоренс резко вскочила, её сердце забилось чаще, а страх обжег её изнутри. Она быстро схватила Деона и, не раздумывая, понесла его наверх, стремясь спрятать в безопасном месте. В голове крутилось множество мыслей, и каждая из них подгоняла её к действию.       Когда она поднялась на верх, внизу раздался пронзительный крик её матери. Этот звук пронзил её сердце, как нож. «Только не они!» — пронеслось в голове Флоренс, и она почувствовала, как холодок страха пробегает по телу. Она слышала, как внизу началась борьба, как кто-то пытается атаковать в ответ. Её тело замерло в ужасе, но потом, не раздумывая, она бросилась вниз.       В зале её встретила ужасная картина: мать лежала безжизненной на полу, а какой-то мужчина, с дикой жестокостью в глазах, держал за волосы её сестру. Флоренс остановилась, не в силах произнести ни слова. Мужчина, с ухмылкой на лице, произнёс:       — Не рыпайся.       Монтгомери, словно околдованная, бросила взгляд на Глорию, по щекам которой катились слёзы. В её глазах читалось полное отчаяние и страх. Мужчина продолжал, его голос звучал, как приговор:       — Зря твой отец перешёл мне дорогу. Если бы он не скрывал их, возможно, твоя семья была бы жива.       Флоренс всхлыпнула, в её груди раздался треск, как будто что-то сломалось. Эти слова были как удар в лицо. Она почувствовала, как в горле застрял крик, но он не смог прорваться наружу. После этих слов, с фатальной решимостью, он резко перерезал Глории горло.       — НЕТ! — пронзительно закричала Флоренс, её крик эхом разнёсся по комнате, отражаясь от стен.       Она видела по его ауре, что это древний вампир, и от этого страха её тело сковало. Он, обернувшись к ней, произнёс с издёвкой:       — А тебя я оставлю в живых, чтобы ты мучилась с тем, что твой отец сделал неправильный выбор.       Монтгомери чувствовала, как её мир разрушается, как всё, что она знала и любила, уходит в небытие. Мужчина повернулся к женщине, стоявшей рядом с ним, и приказал:       — Принеси мальчишку.       Флоренс, охваченная паникой, закачала головой.       — Нет, нет! — завела она, её голос был полон отчаяния. — Только не мой сын, умоляю!       Женщина, не обращая внимания на её мольбы, поднялась и вернулась с Деоном на руках. Мужчина, не теряя времени, приказал:       — Сожги его.       Монтгомери бросилась на эту женщину, но мужчина схватил её сзади, крепко удерживая, заставляя смотреть на происходящее. Сердце Флоренс колотилось, её душа разрывалась от страха и ненависти. Женщина положила Деона в колыбель и произнесла заклинание:       —Insendio.       Огонь мгновенно вспыхнул, и Флоренс, не в силах сдержать слёзы, увидела, как её сын закричал, его плач резал слух, словно нож. Каждый его крик был как удар молота по её сердцу. Она билась в истерике, пытаясь вырваться, но знала, что это бесполезно. Вампир удерживал её, его рука крепко сжимала её челюсть, заставляя не отворачивать взгляд.       Огонь охватил колыбель, яркие языки пламени поглотили всё, оставив лишь пепел. Монтгомери чувствовала, как в её груди разрывается что-то важное, как будто умирало нечто большее.       Наконец, огонь стих, оставив только прах, и мужчина, с презрением в глазах, оттолкнул Флоренс на пол. Он и женщина ушли, оставив её одну в темноте, полной ужаса и горя. Она осталась на холодном полу, с душой, разорванной на куски, и с воспоминаниями о том, что было, и о том, что теперь утрачено навсегда.       По правую сторону от Флоренс лежало тело её матери, безжизненные зелёные глаза, некогда полные света и улыбок, теперь устремлены в потолок, словно искали ответы, которых уже не было. Время, казалось, остановилось в этом ужасном мгновении. По левую сторону, среди лужи крови, обнажилась сестра — Глория, её лицо было искажено страхом и болью, а вокруг неё растекалась алая река, которая навсегда запечатлила её конец.       Монтгомери, не в силах вынести ужас, посмотрела в последнюю очередь на сгоревшую колыбель, где недавно спал её сын. Огонь оставил после себя лишь обугленные остатки, и этот образ стал последней каплей в её переполненной чаше горя. Внутри неё разразилась буря — крики, мольбы и безысходность слились в один мощный поток эмоций.       — Роуз! Тревор! — закричала она, голос её дрожал от отчаяния, но ответом ей была лишь глухая тишина. Это означало лишь одно: они сбежали. Флоренс ощутила, как её мир рушится, как земля уходит из-под ног.       Всё вокруг расплывалось, и, не в силах противостоять этой ужасающей реальности, Флоренс потеряла сознание. Её тело, ослабленное ужасом и горем, поддалось тяжести, и она упала, как лист, сброшенный с дерева, погружаясь в тёмную бездну, где не было ни боли, ни страха — лишь пустота, которая охватила её, как тёплое одеяло, унося прочь от всего.

***

      Наше время       Елена в ужасе смотрела на Флоренс, её сердце колотилось от страха и вины. Слова застряли в горле, и она едва могла произнести их.       — Прости меня, я не... — начала она, но Флоренс перебила её, не желая слушать оправдания.       — Мне не нужны твои извинения. Просто уйди.       Елена кивнула, её глаза полны печали, и она сделала шаг назад, собираясь покинуть подвал. Но в этот момент в камеру вошёл Деймон. Он не ожидал увидеть здесь Елену, и его глаза мгновенно встретились с Флоренс.       — Не переживай, я её не трогала, — произнесла она с лёгкой усмешкой, стараясь скрыть свою внутреннюю бурю. — Мы просто мило болтали.       Сальваторе, не обращая внимания на её сарказм, нахмурился и обернулся к Елене.       — Мы с тобой потом поговорим, — сказал он, его голос был полон недовольства.       Гилберт, почувствовав напряжение, быстро вышла из камеры, оставив их одних. На некоторое мгновение воцарилась тишина, и в воздухе повисло нечто невыразимое — ожидание, страх, и пустота.       Флоренс, не дождавшись, пока тишина затянется, обратилась к Деймону, её голос звучал холодно и насмешливо.       — Ну что, продолжим экзекуцию?       Она посмотрела на него, в её глазах светился вызов, а в душе — глубокая обида. Она знала, что Деймон не оставит её в покое, и эта игра тянулась уже слишком долго.       Деймон усмехнулся, его губы изогнулись в лукавой улыбке.       — Продолжим, — произнёс он, и, не дожидаясь ответа, влез в её сознание, словно исследователь, ступающий в тёмный лабиринт её самых сокровенных воспоминаний.       Первое, что он увидел, мгновенно охватило его ностальгией. Яркие огни клуба, где они с Флоренс и Лекси когда-то отжигали в семидесятых. Музыка гремела, создавая атмосферу полной свободы. Он вспомнил, как танцевали, сливаясь с ритмом, как смех Флоренс лился, как мелодия, и как её длинные волосы подскакивали в такт музыке, отражая свет, словно огни самого клуба.       Тогда они с Монтгомери отчётливо не хотели присутствия Лекси. Их взгляды обменивались пониманием и упрямством — им и так было хорошо вдвоём, в их собственном мире, где не было места для чужих попыток вернуть человечность. Лекси, пытаясь пробудить в них что-то большее, лишь вызывала у них тихое раздражение. Сальваторе почувствовал лёгкое тепло от этого воспоминания, но вскоре оно погасло, уступив место чему-то более мрачному.       Следующий фрагмент был полон горечи и безысходности. Он увидел себя и Флоренс в клетках, их одежды были пропитаны кровью, и в воздухе витал запах отчаяния и безысходности. Он вспомнил, как они пытались выбраться, как каждый взгляд друг на друга напоминал им о том, что они должны быть сильными. Эта сцена была полна боли и горечи, и он почувствовал, как его сердце пропустило удар.       Деймон, желая понять, что может терзать Флоренс, решил перейти к другому воспоминанию. В этом кадре появился мужчина с волосами цвета вороного крыла и темно-карими глазами, высокими скулами, которые придавали ему зловещий вид. Деймон ощутил, как в воздухе повисла угроза. Он услышал обрывок фразы, произнесённой этим мужчиной:       — Сама разбирайся с этим отродьем, — сказал он, и исчез, оставив Флоренс одну с её страхами и волнением.       В этот момент Флоренс, собрав всю свою силу, смогла выпихнуть Деймона из её сознания. Он почувствовал, как его хватка ослабла, и в тот же миг оба осознали, что это не надолго.       Теперь, когда он снова оказался в реальности, он смотрел на неё, осознавая, что за каждым её воспоминанием кроется нечто большее. Она была сильной, но её внутренние демоны были не менее свирепыми. В её глазах он увидел отражение боли и утраты, и это только укрепило его намерение.       Деймон, чувствуя, что молчание между ними натянуто, как струна, произнёс с лёгкой усмешкой:       — Чем раньше ты включишь свою человечность, тем быстрее выйдешь на свободу.       Флоренс не ответила, лишь зло взглянула на него, и в её глазах читалась ярость. Эта ярость была как огонь, готовый вспыхнуть в любой момент. Она ощущала, как Деймон снова вторгся в её сознание, пробираясь в самые глубокие уголки её души, и это вызывало у неё неприязнь, словно он насильно открывал двери, которые она тщательно запирала.       В этот момент он увидел страшное видение: четыре могилы, утопающие в зелени, чьи надгробия выглядели так, будто их окружала вечная тень. Флоренс неистово рыдала у их подножия, её горе было так ощутимо, что Сальваторе почувствовал, как в груди у него сжалось от сочувствия. Он мог видеть, как слёзы струились по её щекам, оставляя за собой следы невысказанного горя и утраты. Вдалеке он различил фигуры — Роуз и парня, скорее всего, это был Тревор. Их лица были полны печали, и это зрелище лишь усиливало горечь в его сердце.       Деймон вновь перевёл взгляд на надгробные плиты:

Питер Монтгомери

1697–1738.

Агнес Монтгомери

1699–1738.

Глория Монтгомери

1723–1738.

      —И, наконец, самое маленькое надгробие:

Деон Монтгомери

1737–1738.

      Внезапно его перенесло в другое воспоминание. Он увидел, как какая-то женщина кладёт ребёнка в колыбель, а затем, с ужасом, наблюдает, как огонь охватывает ребенка, и раздаётся душераздирающий крик. Этот звук пронзает его, как будто сам ад разверзся перед ним.       Следующее воспоминание было более спокойным, но не менее тревожным. В ветхой избе, где воздух был пропитан запахом старого дерева и пыли, Роуз и Флоренс сидели за столом, окружённые тусклым светом. Тени от свечей танцевали на стенах, создавая атмосферу напряжённости. Роуз, с беспокойством на лице, спросила, её голос дрожал от волнения:       — Как ты нас нашла?       Монтгомери, не колеблясь, ответила, её слова звучали остро, и в глазах сквозила злость:       — Мой отец скрыл вас, когда решил помочь взамен на то, что вы его спасли. Он всегда это делал с помощью амулетов. Я разрушила амулет, который скрывал вас и смогла найти. Это было несложно.       Роуз прищурилась, её взгляд полон недоумения:       — Так зачем ты здесь?       Флоренс выпалила, её голос прозвучал резко и решительно, как удар молота по металлу:       — Ты должна превратить меня в вампира.       Роуз уставилась на неё в полном непонимании, её глаза расширились от шока.       — Зачем? — спросила она, не веря своим ушам.       Монтгомери, с горечью и решимостью в голосе, произнесла:       — Ты должна мне, если помнишь. Я хочу найти того древнего, который убил мою семью, и подозреваю, что на это могут уйти многие годы.       Роуз, чувствуя вину за произошедшее, не хотела этого делать, но внутренние сомнения терзали её. Наконец, она уступила, протянула руку и дала Флоренс своей крови, зная, что всё изменится. Но это было не без последствий — в тот же миг она сломала ей шею, чтобы завершить процесс обращения.       Монтгомери очнулась в тумане, её тело было окутано новой энергией, когда Роуз, не теряя времени, вновь дала ей крови, чтобы завершить превращение. Словно волна накрыла её, и она почувствовала, как мир вокруг неё меняется, как в груди разгорается огонь, который, казалось, поглотит всё на своём пути.       Деймон вышел из её сознания, ошарашенно уставившись на Флоренс. Он ожидал увидеть в её глазах гнев или отчаяние, но вместо этого наткнулся на безразличие. Вампирша смотрела на него, как будто он был всего лишь призраком из её прошлого, не имеющим значения.       — Ты обменяла свою ведьмовскую сущность на вампирскую только для того, чтобы найти убийцу своего сына. И, как могу предположить, тебе это не удалось, — произнёс он, его голос наполнен насмешкой. — Столько лет скитаний в обмен на ничего.       Он издал смешок, и в его глазах зажглось злое удовольствие. Сальваторе продолжал, его слова были как ножи, проникающие в её душу:       — Знаешь, я должен был тогда указать на тебя вместо Лекси. Закончить твои мучения.       Флоренс всё ещё не реагировала, её взгляд оставался пустым, но в душе нарастал шторм.       — Если бы не ты, — произнёс Деймон, — она была бы жива. Твоя семья была бы жива. Роуз бы не умерла, моля о твоём прощении. Лекси была бы сейчас со Стефаном. Они были бы счастливы без тебя. Никто бы никогда не страдал из-за тебя.       Флоренс не выдержала и прошипела:       — Заткнись!       Но Деймон не собирался останавливаться. Его голос стал ещё более холодным и яростным:       — Даже Тревор и Слейтер были бы живы, если бы ты не сказала, где искать двойника. И Энзо был бы жив.       Она почувствовала, как ярость накрывает её, и хотела дать ему пощечину, но цепь, скованная вокруг её запястья, остановила её. Слёзы начали струиться по её лицу, и она, сжимая губы, повторяла:       — Заткнись!       Деймон, видя её страдания, не мог не улыбнуться. Его улыбка была холодной, как лед, но в ней проскальзывало и что-то другое — интерес. Вывести её на емоции.       — Кажется, ты вернулась, — произнёс он с лёгкой ироничной ноткой в голосе, наслаждаясь её внутренней борьбой.       Флоренс, полная гнева и горя, была зла, что его слова не просто ранят — они заставляют её вновь вспомнить, кто она есть, и что потеря её семьи оставила в ней глубокую рану, которую не заживить. Её человечность, несмотря на все страдания, всё ещё жива.И она это ненавидела.       Деймон, сделав шаг назад, оставил Монтгомери в тишине, но перед уходом произнёс:       — Спокойной ночи, бельчонок. С возвращением.       Его голос звучал мягче, без привычной насмешки, и в этих словах была нотка искренности. Он не испытывал удовольствия от её страданий, скорее, в этом прозвучало понимание — он знал, что её путь был трудным и полным испытаний. Ведь в некоторых моментах он был с ней.       Флоренс осталась одна, и её сердце сжалось от горячей боли. Она вновь погрузилась в свои мысли, ощущая, как тишина вокруг становится гнетущей. Слёзы продолжали течь по её щекам, а воспоминания о потерях, о том, что было и что могло бы быть, терзали её разум. Снова.