К Огигии

Wish we could turn back time

To the good old days

When our mama sang us to sleep

But now we're stressed out

Stressed out - Twenty one pilots

      На причале было тихо. Странно, ведь совсем рядом корабль готовился к отплытию. Матросы таскали мешки с провизией и личными вещами, проверяли снаряжение, громко переговаривались. Хэй Чжу стоял в стороне, ждал.       У него было достаточно времени, чтобы всё обдумать получше, хорошенько успокоиться. Он признавал, что чаще всего руководствовался эмоциями: чего только стоили его постоянные попытки сбежать отсюда в детстве и уничтожение себя из-за страха и вины. На встрече с Нин Гуан над ним тоже взяли верх чувства: обида, печаль, ярость. Но всегда гневно выметаться на улицу подальше от разговора не получится — даже сейчас ему придётся сказать ей что-нибудь внятное, а не начать кричать или дуться. Это было слишком по-детски. Хотя иногда ему хотелось начать орать, даже парочку раз ногой топнуть вместо попыток вступить в вежливый диалог: слишком много времени он провёл, боясь обидеть брата, Нин Гуан, клиентов. Уже, конечно, поздно такое вытворять — не по возрасту. Нужно больше думать над своими словами, реакциями, пока его эмоции не принесли ему настоящих проблем. С торговцами открытого конфликта, вроде, пока не намечалось, но с Нин Гуан надо будет пару вопросов обсудить спокойно. Поэтому он и стоял на причале ранним утром: нужно было нормально попрощаться, а не уходить, топнув ногой.       В общем, было время обдумать — и не только про их последнюю встречу. Довольно глупо винить во всём богов и Архонтов. Ну, то есть во всех сказках они вполне напрямую вмешивались в дела людей, да и сейчас могли буквально ими править, как в Инадзуме или Фонтейне, и никто не мог доказать, что какая-нибудь случайная старушка на улице не является Властелином Камня в ином облике… А ещё есть Глаза Бога и благословения иного рода. Какое-то его персональное проклятье — только он пытается убедить себя в чём-то, рационально рассудить, как тут же сам доказывает обратное. То есть богов вполне можно винить: те же инадзумцы явно недовольны постоянными штормами. А Властелин Камня создал и до сих пор влияет на экономику Ли Юэ, что формирует такой… подход у торговцев. Что же, желание заработать побольше он понимал — тем более уловками, всеми доступными средствами. Они сами с Нин Гуан этим и занимались. Он осознавал, что, будь он на их месте, поступил бы точно так же: вложил мору в выгодный ресурс и ожидал бы потом соответствующую отдачу. Но ему не нравилось, что в понятии «ресурс» смешивались товары, услуги и настоящие люди — словно торговцы решили поиграть в богов, вмешаться в чужую судьбу. Ну и быть на противоположной стороне этих отношений ему было неприятно — ни у богов, ни у людей. В первом случае было ощущение, будто он лишь тряпичная кукла, которую болтает туда-сюда высшей волей. Просто… в Тейвате, где Архонты ходили среди людей, было глупо не заподозрить в череде неудач божественный замысел. Без доказательств винить нельзя, но обидеться можно; или попытаться замолить проступок, который их разозлил, хотя Хэй Чжу это делать уж точно не собирался, да и уже поздно. Во втором случае хотя бы получится дать обидчику по носу, его можно переиграть. Сейчас, однако, он ничего сделать не сможет — только хорошо усвоить урок. В Ли Юэ всем заправляет мора — мору можно получить при удачном вложении в «ресурс» — чтобы самому не стать «ресурсом», нужно либо не хотеть зарабатывать мору, либо быть умнее, чем твои потенциальные продавцы. Довольно просто, на самом деле. Хэй Чжу ни на ком наживаться не хотел, но он сможет потом помочь Нин Гуан.       В итоге получалось, что он злился на торговцев лишь из-за отъезда подруги. Их методы были грязными и неэтичными, но Хэй Чжу их понимал. А богов или Судьбу без доказательств винить сложно. Удобно, конечно, скинуть свои неудачи на кучку существ в небе, но пока в него специально не ударят молнией или не напишут облаками адресованное ему нецензурное послание, у него недостаточно оснований. А так, за общие недостатки их каждый день старушки на лавочках ругают, так что его пара недовольных слов погоды не сделают. После таких выводов Хэй Чжу чувствовал себя чрезвычайно взрослым и мудрым. Особенно этому способствовало отсутствие брата, который прерывал бы его философские размышления и саморефлексию. Он всё ещё ужасно злился. Да, он сам забыл об этом походе, но он же обещал всё равно сходить. Бай Чжу же не говорил, что ему срочно нужны чёртовы цинсинь. Просто в один момент навалилось слишком многое, но потом бы он справился. Он же предупреждал, что в горах опасно. Баобею определённо повезёт, если он где-нибудь там сорвётся, — потому что Хэй Чжу планировал максимально подробно и громко объяснить ему, почему его иногда всё же стоит слушать. Он же старше, книжки свои заумные читает, должен же быть поумнее. Или его за те пять минут после рождения повитухи умудрились парочку раз на пол уронить? А Хэй Чжу теперь разбираться с последствиями. Как всегда.       И всё же, он мог сколько угодно устраивать в своей голове сцены гневной расправы, заранее продумывать диалоги, но он понимал, что такое никогда не произойдёт. Несмотря на их периодические стычки, Хэй Чжу не хотел ссориться с братом. По-настоящему, то есть. У него никого больше не осталось — из семьи уж точно. Он обещал родителям заботиться о нём. И, хоть они ни разу это не обсуждали, он боялся, что Бай Чжу всё ещё винил его за произошедшее — на что у него были все причины и основания. Так что Хэй Чжу ворчал, злился, но каждый разговор на какие-то важные темы оставался без вывода. И с этим будет то же самое. Бесконечный цикл попыток договориться, который высасывал из него все силы. Вероятно, нужно было что-то менять — прям слоган последней недели. Стоит ли тогда сперва с ним поговорить? Про горы, потом уже про работу, возможный переезд. Хэй Чжу слабо верилось, что они всю жизнь проживут в этом доме. Он был слишком маленький, потрёпанный — не то место, где хочется встретить старость. За последние пять лет не было ни одного «инцидента», так что, наверное, стоило рассмотреть дома на нижних уровнях города: чуть-чуть поближе к людям. Хотя до этого десять лет не было «инцидентов», а потом… Хэй Чжу всё же хотел ещё немного попутешествовать — возможно, устроиться на корабль к Бэй Доу. То есть пару лет можно будет не беспокоиться о доме. И он очень надеялся, что потом Бай Чжу найдёт работу или любовь всей своей жизни с личным жильём, и тогда можно будет хоть комнату самому снимать. Этого ему одному вполне хватит. А к концу жизни накопит моры, переедет в какую-нибудь отдалённую деревню на севере Ли Юэ. Хотя, может, ему слишком понравится в Мондштадте — или наоборот вернётся домой в Сумеру. Главное, чтобы было тихо и подальше от людей. Возможно, не стоило так далеко строить планы, но так было спокойнее. Никаких неожиданностей. У него уже было примерное представление своей дальнейшей жизни — работа, немного путешествий, опять работа. Вряд ли он ещё найдёт себе какую-нибудь любовь или настолько же близкого друга — наверное, возьмёт себе потом ученика, такого же потерянного ребёнка, о котором можно будет позаботиться, как о нём в своё время позаботился старый кузнец. Но сначала самому надо будет выучиться, заработать имя. Мастер Хэй Чжу — звучит же. Может, Нин Гуан как раз к этому моменту и вернётся…       Он так привык к монотонному шуму на причале, что чуть не пропустил, когда он изменился, усилился. Город начал просыпаться — всегда довольно резкий и громкий процесс — но ещё это значило, что матросы почти закончили подготовку и наконец прибыли главные участники утреннего действа. Он не спешил подходить ближе: стоило дать им время на проверку ситуации и ещё раз повторить план диалога. Только вот в самый неподходящий момент все слова вылетели из головы.       Она была совсем рядом — он слышал её шаги, голос, при должной концентрации мог вычленить звук её сердцебиения из общей пульсации мира вокруг. Но он хотел постепенно привыкнуть к её отсутствию. Тьма, из которой она его постоянно вытаскивала, была вполне буквальной — когда он закрывал глаза. То есть она была рядом почти всегда. Это был вполне действенный способ отгородиться от мира вокруг — защитить и его, и себя от вполне конкретной опасности и чуть более мелких неудобств. Иногда Хэй Чжу казалось, что во всём мире действительно существует только он сам — а остальные люди за годы свелись к обезличенным голосам, которые лишь иногда нарушали плотность тьмы. Предметы вокруг не существовали, пока он их не коснется. По сути, он жил в пустом темном пространстве, постоянном тумане, окружённый призрачными очертаниями того, что он никогда больше не сможет увидеть. Нин Гуан каждым прикосновением напоминала, что она реальна, что она не только еще один голос, стирала эту преграду. Сейчас он опять чувствовал себя будто под толстым слоем ткани — как в детстве, когда он прятался от воображаемых чудовищ под одеяло, только теперь это не приносило ощущение безопасности. Ему казалось, что он тонет, путается в дымчатом шелке. Ноги сами сделали следующие шаги, сокращающие расстояние до ее голоса. — Привет, — он неловко замер рядом. — Привет.       На пару секунд повисла тишина, за которую Хэй Чжу успел достаточно попаниковать и даже немного успокоиться. Нужно было действовать по плану. — У меня для тебя подарок, — заколка с ласточкой наконец покинула карман сумки — возможно, слишком поздно. Послышался вздох. Он замер в ожидании. — Я хотел отдать тебе еще раньше, но все так завертелось…       Дальше было только тепло и ее дыхание — совсем близко, — пока Хэй Чжу пытался вспомнить, когда его в последний раз так обнимали. Хотелось коснуться ее в ответ, тоже обнять ее. А лучше — застыть так навечно. Чтобы исчезли все голоса, стерлись в пыль города, а они были рядом. Ему хотелось задохнуться этим моментом, выжечь в своей памяти напоминание о реальности жизни. Но он продлился недолго — она отошла первая, обратно во тьму.       Ему хотелось увидеть ее — боги, он бы все на свете за это отдал. Не за тем, чтобы понять, как она выглядит, — чтобы запомнить, чтобы ее голос обрел лицо, чтобы у него остался кусочек света. Но это бы привело к последствиям, с которыми он не хотел сейчас разбираться. И тем более не хотел, чтобы единственное воспоминание о ней было омрачено ужасом. Пришлось смириться — как и с ее отъездом. Дальше было только желание убежать, закончить на такой ноте — все запланированные слова уже закончились. Но он остался. Было бы неприятно, если бы последнее воспоминание о нем было бы о его трусливом побеге. — Спасибо большое. Это чудесно, неописуемо. Видишь, я же говорила, у тебя есть талант. Чтобы к моему возвращению у тебя уже была своя мастерская, понял? — рассмеялась она. — Посмотрим, — уклончиво ответил он. — Смотря на сколько ты уезжаешь. — Пару лет точно, если только меня не отчислят раньше. — А такое вообще возможно, если за тебя платят? — Ну совсем же дурака валять там не надо, — она внезапно захихикала. — Хотела сказать, что глупые богачи никому не нужны, но точно не в Фонтейне. — С каждым разом все больше убеждаюсь, что лучше всего общество устроено в пустыне: либо честно работаешь сообща, либо умираешь. — Да там тоже можно строгую социальную иерархию построить, было бы желание, — отмахнулась Нин Гуан. — Бедных пустынников, видимо, никто не спрашивает. — Настоящие изменения всегда происходят «сверху». Если только «верх» этого хочет, а то из Фонтейна некоторые новости приходят не очень хорошие про их народные волнения. — Ну вот как раз посмотришь у них, как делать не надо, будешь потом нашу «верхушку» поучать, — свел все к шутке Хэй Чжу. — Если понадобится, будешь их веером бить. — Сразу уж тогда камнями кидаться, нужен же мне для чего-то Глаз Бога. — Возвращайся тогда поскорее, а то жители Ли Юэ за эти пару лет успеют расслабиться, привыкнуть к спокойной жизни, а тут опять ты с камнями. Лучше уж им жить в постоянном страхе. — Замечу, идея запугивать народ грубой силой — твоя. Хорошо, что ты всего лишь подмастерье кузнеца, а то стал бы настоящим тираном и диктатором. — Да, зато теперь им можешь стать ты, — усмехнулся он. — Но я буду избивать только богачей. Хотя ладно, только если они не поддержат мою кандидатуру. — Я так понимаю, мне к твоему приезду надо срочно готовить твои плакаты? — Можешь даже написать там, что я обещаю всем равенство и богатство. — Как-то слишком глобально и долго. Может, пообещаешь что-то быстровыполнимое? — Хм… — она задумалась, а потом послышался легкий хруст. — Это традиция: если у шпильки два зубчика, один можно отломать и отдать другому человеку перед отъездом, чтобы потом вернуться к нему и вместе вновь починить заколку. — Не помню такую традицию, — неуверенно протянул он, но свой зубчик принял. — Потому что внимательнее слушать меня надо было, я точно о значении шпилек раньше говорила, черт ты заморский, — мягко усмехнулась она. — Ужас, как же я здесь без тебя выживать буду, — наигранно драматично вздохнул он. — Оставляю тебя под чуткую опеку Бэй Доу. — Тогда я потеряюсь в море в первую же неделю. — И все же постарайся дожить, — она стала внезапно серьезной, но тут же кто-то с корабля окликнул ее. Намек был ясен, время заканчивалось. — Прощай? — замялся Хэй Чжу. — До свидания, — тепло ответила Нин Гуан. — У нас партия в шахматы недоигранная, еще обязательно встретимся.       Невысказанное с обеих сторон «обещаю» осталось висеть в воздухе, тут же сметенное топотом рабочих и криками капитана. Хэй Чжу поспешил убраться подальше от причалов, уходя вглубь города. До открытия кузницы еще было время, можно было либо погулять пару часов, либо вернуться домой. Там он сможет хотя бы физически отдохнуть, наконец позавтракать, но окажется опять заперт в собственных мыслях. Ему не хотелось представлять жизнь без Нин Гуан — то есть уже настоящую реальность. Хотя, наверное, не многое изменится: все та же работа с утра до ночи, уроки фехтования и кузнечного дела, короткие разговоры с братом по вечерам. Конечно, не будет игр в шахматы, поздних прогулок и посиделок в старой лавке в их удобном месте под прилавком. Но он надеялся, что спустя столько времени они не сильно изменятся и смогут все так же проводить время вместе. Да, Нин Гуан станет настоящей аристократкой, но и он к этому моменту планировал полноценно стать кузнецом. К тому же, характер точно не поменяется — не может же человек стать совсем другим за столь короткое время. Она так и продолжит над ним подшучивать, придумывать безумные авантюры — а он продолжит следовать. Желание позавтракать все же пересилило.       Хэй Чжу очень не любил перемены — хватило их в детстве. Именно большие, грандиозные — с маленькими он мог смириться, порой они даже были на пользу. Хоть Нин Гуан и уехала, был еще шанс, что все останется так, как раньше. Это успокаивало. Жаль только, что они не смогут продолжать общаться, пока она в Фонтейне. Надо было спросить, где она будет учиться: тогда бы он смог писать ей письма. Хотя, возможно, она рассказала Бэй Доу — тогда он узнает у нее при ближайшей встрече. В крайнем случае сходит к ее отцу. Бумагу и кисть возьмет у брата, а там уж только накопить моры на доставку. И он надеялся получать письма в ответ — интересно же узнать про ее жизнь в фонтейнском обществе, какие там люди и порядки. А еще говорили, что их театр отличался от местной оперы — тоже было бы любопытно посмотреть или хотя бы послушать. Возможно, когда-нибудь…       Дверь в дом была открыта. Хэй Чжу замер, устало вздохнув. Вариантов было всего два — правдоподобный и нет. Ему больше верилось, что кто-то проник в их дом в поисках хоть чего-то ценного. Если так, то он легко мог посочувствовать неудачливому вору: из дорогого там были только семена лилий, которые каждый год все надеялся вырастить Бай Чжу, да несколько стеклянных колб — а это очень трудно перепродать, Хэй Чжу знал по собственному опыту. Оставалось только понадеяться, что незваный гость уже убрался отсюда. У Хэй Чжу было весьма плохое настроение, и он совсем не хотел сейчас с этим разбираться.       Однако внутри он столкнулся с тем, что ожидал меньше всего. Хотя, вероятно, это довольно растяжимое понятие. Он в равной — весьма малой — степени мог ожидать встретить пьющего чай Властелина Камня в своей гостиной или играющих в карты магов Бездны, так что возвращение брата было наоборот более правдоподобным. Он абсолютно невозмутимо сидел за столом и читал какую-то очередную книгу, едва подняв взгляд на него. На столе лежали явно свежесорванные корешки и цветки цинсинь. Хэй Чжу выдохнул, вспоминая, что он любит своего брата, что он дорожит им и точно не должен сейчас его прибить. — Я… рад, что ты не навернулся с горы и не умер, — спокойно начал он. — Я же говорил, я не беспомощный, — пожал плечами Бай Чжу. — Мы с Чан Шэн отлично погуляли. — Несколько дней в горах — это «отлично погуляли»?! — Ну не совсем в горах. Я встретил весьма любезного господина, он показал мне более удобные маршруты и сопровождал часть пути. Мы дошли всего лишь до гробницы Дуньюй — и это заняло бы гораздо меньше времени, если бы не мои постоянные остановки на отдых. Поэтому и пришлось сделать пару привалов на ночь. — Надеюсь, ты понимаешь, что теперь и ты, и я до самой смерти в долгу у этого господина? — Хэй Чжу начинал злиться, теперь явно представляя, что могло случиться с братом, если бы он был один. — Ты узнал его имя? Нужно будет как-нибудь ему отплатить. — Нет, он не представился. И сам понимаешь, я не смог внимательно его рассмотреть, — язвительно фыркнул баобей. Будто это была его вина. — И что если бы его там не оказалось? Ты мог умереть. — Но не умер же. Успокойся, ничего не случилось. — Но могло! Прошу, не ходи больше без меня. Я же просил подождать. — И сколько мне ждать? Я и так почти неделю ждал. Не могу же я все время за тобой таскаться. — Но это опасно. Обычные люди туда одни не ходят, мало ли что может случиться — а если бы с тобой что-то произошло? — Но я был не один. — Но пошел туда ты именно один. И нет, Чан Шэн не считается, — отрезал Хэй Чжу. — И что мне, до самой смерти с тобой за руку ходить? — внезапно рассердился Бай Чжу. — В опасные места — да! — Но я же не пошел в сами горы, не к Адептам полез! — Я откуда это должен был быть знать? Я знал, что цинсинь растет только там и на самых верхушках — я и подумал, что ты пошел туда. Да даже у гробницы Дуньюй есть высокие горы, там рядом Разлом. Ты мне ничего не сказал, ни куда идешь, ни сколько времени это займет. Что я должен был быть думать после той записки? — Там все весьма понятно. К тому же, я знал, что ты будешь против — или опять найдешь отмазки и причины, чтобы отложить поход еще на неделю. А мне эти цинсинь были нужны. — Сказал бы заранее, я бы договорился с кузнецом, — однако Хэй Чжу понимал, что брат здесь был прав. С Глазом Бога и отъездом Нин Гуан, с постоянными заказами в кузнице он быстро забыл про свое обещание. И Бай Чжу тоже это понимал. Он вздохнул, но еще не признавал поражение. — В следующий раз предупреждай нормально. И лучше чтобы вообще не было «следующего раза». Знаешь, сколько опасностей за городом? Помимо огромной высоты и скользких камней гор есть же еще и те же хиличурлы — особенно на равнинах. — Все же с Нин Гуан ходите, — Бай Чжу тоже упорно не собирался сдаваться. — Да, но мы ходим вдвоем. Мы ходим с оружием — думаешь, зачем еще я стал обучаться фехтованию. И мы вполне можем пережить пару падений и ударов и сбежать.       На лице брата расползлось странное выражение недовольства и гнева, но будто он неумело пытался его скрыть. Хэй Чжу прекрасно знал, что зашел на запретную территорию, — прекрасно знал, какая будет реакция. Так или иначе они всегда возвращались к этой теме — она лежала в основе тихого гнева Бай Чжу и переживаний Хэй Чжу. Он никак не мог забыть то черно-синее, налившееся кровью пятно на ноге брата — тогда его жизнь была под угрозой от одного достаточно плохого ушиба по пути из дома. А если это будет что-то посерьезнее? Если его не будет рядом? Если он не сможет опять достать лекарства? Если брат просто истечет кровью из-за какого-то пустяка? — Я не стеклянный, — прохрипел он. — Не буквально, но… — он остановился. Продолжать не было смысла, все и так было понятно. Самое время было отступить — Хэй Чжу видел признаки обиды на лице брата — он сам чувствовал укол вины. Что же, если с Нин Гуан удалось поговорить спокойно, то и сейчас он попробует подобрать слова. — Я волнуюсь. Я боюсь. Я обещал. — С последним у тебя сейчас явно проблемы, — фыркнул баобей. — Я стараюсь, — он устало выдохнул. — Ладно, я рад, что ты не умер. — …Я тоже.       Хэй Чжу неловко кивнул и поспешил выйти из дома — позавтракает где-нибудь в другом месте. Нет, никаких больше сложных разговоров, на этот день их явно хватит. Беседа с братом вышла не слишком спокойной, но хоть не начал орать — уже хорошо. Однако он надеялся, что его попытка в озвучивание чувств и относительное красноречие принесет свои плоды. Было, конечно, обидно, что Бай Чжу не отвечал тем же — упрямился, язвил, — но и его он тоже понимал. Хэй Чжу точно не был идеальным братом — даже человеком считал себя вполне паршивым. Он переживал, он опекал, он боялся. Ему хотелось совсем другого. Ему хотелось кричать. Но он чувствовал себя обязанным. Ему не хотелось вновь становиться причиной для ненависти.       Ему хотелось, чтобы родители все еще были рядом. У них был опыт, были знания, была мудрость. Они смогли бы правильно поговорить с баобеем, вразумить его. Если бы они были здесь, Бай Чжу вообще не пришлось бы одному идти в горы. Они помогли бы разобраться в ситуации. Они не допустили бы ее. Не допустили бы, чтобы они ссорились. Не допустили бы, чтобы произошло… все, что произошло. Не только молчание и недовольство внутри стен дома — еще голод, одиночество, усталость, страх, крики и темная кровь на камнях. Он не хотел сам разбираться, сам решать, сам быть заменой родителей для баобея. Он хотел чувствовать себя в безопасности. Хотел, чтобы кто-то мог дать ему совет, как надо жить. Хотел, чтобы кто-то ответил на все вопросы, объяснил, рассказал. Просто был рядом. У него была Нин Гуан, кузнец, Бэй Доу — но это было другое. Нин Гуан уехала. У кузнеца он разве что вопросы по девчонкам мог уточнить. Бэй Доу… явно не лучший советчик. Никому он мог не мог рассказать все переживания — про вечную тьму, вечный страх, вечные огни, полыхающие в памяти. Даже Бай Чжу — особенно Бай Чжу. Он не поймет. Он не видел этого, уж точно не помнил половину пути — ему не приходилось искать помощи в незнакомом городе, ему не приходилось прятаться. Его руки не были в крови. Он никак не был причастен к произошедшему, его не сковывала вина. А если Хэй Чжу расскажет ему про ту далекую ночь в верхнем городе, у него будут новые причины для недоверия. Для презрения. Они бы выслушали. Они бы изначально не допустили этого. Они бы защитили. Он скучал.       Ему так и не удалось правильно проститься с ними. Отец просто растворился в ночи и огнях. Мама растаяла под его руками. Тогда у него было много других забот, тогда он еще не совсем понимал, тогда надо было выжить самому. Не было слез, ритуального прощания, даже алтаря в доме. Иногда он задумывался, пропустили ли их вообще боги на ту сторону? Но прошлое не исправить. А сейчас он позволил себе оплакивать ту жизнь, которая у него могла бы быть. Недолго — до открытия кузницы оставалось мало времени.

* * *

      Ужин прошел в относительной тишине. Бай Чжу поделился парой моментов из его похода, Хэй Чжу отстраненно рассказал, как прошел день в кузнице, и новости о Нин Гуан. За один вечер уже было больше слов, чем ими было произнесено друг другу в последнее время. Хэй Чжу не сильно позволял себе надеяться, тем более, что на нормальное взаимодействие не было сил, но все же был доволен. Ему было… комфортно — возвращаться домой не только для того, чтобы было где переждать ночь, не избегать брата. Не идеально, но вполне терпимо. К тому же, он больше заботился о том, чтобы побыстрее съесть рыбу, пока она еще была горячей, и пораньше лечь спать перед следующим тяжелым днем. Да даже этот был непривычно эмоциональным — после такого работа в кузнице казалась отдыхом. Там не нужно было думать — не в плане «как бы удобнее выразить свои чувства, чтобы никого не обидеть и объяснить свою позицию», но с какой силой использовать молот или нажимать на станок, — просто делать, как научили. Жаль, что так можно было только в кузнице, а не во всей жизни. Может, стоило как-то улучшить отношения с Чжан Хэ, сблизиться с ним на дружеском уровне? Хотя бы чтобы не бояться слишком часто обращаться к нему с вопросами. Иногда ему казалось, что сама возможность работать, получать мору — уже больше, чем он мог просить. Что он старался недостаточно. Так или иначе, но доброта кузнецов спасла его и брата от смерти — и до сих пор он был рад, что мог хоть как-то отплатить, хоть как-то быть полезным. Но сейчас Чжан Хэ обучал его фехтованию, кузнечному делу, все еще продолжал платить — и Хэй Чжу казалось, что обмен не равный. Все так или иначе завязано на выгоде — после встречи с торговцами он лишь больше в этом убедился, — и кузнец явно получал в ответ недостаточно. Хэй Чжу пока не мог придумать, чем еще он мог помочь, поэтому решил пока перестать просить о малейшей помощи.       Если так разобраться, то почти все его отношения с людьми можно было довольно просто описать — он мог построить четкую линию мыслей, размышлений с причинами и последствиями его поступков. А на практике он, в основном, молча занимался своими делами в кузнице, пока Чжан Хэ не обращался к нему. На практике с трудом находил слова для брата и подруги. На практике он вообще старался не общаться с другими людьми. Последний пункт его устраивал — и в то же время не совсем. Был страх, но с другой стороны было и желание искренне пообщаться с кем-то, кому он не будет должен и перед кем не будет чувствовать вину. Может, действительно попробовать пообщаться с кем-нибудь в порту? Нин Гуан не будет еще долго — можно, конечно, погрязнуть в работе, привычном цикле… Как-нибудь потом об этом подумает. Получился какой-то не только эмоциональный день, а еще и посвященный мыслям об одиночестве. Позже с этим разберется — пока были другие проблемы и другие отношения, чтобы наладить.       Не хотелось говорить, что все изменилось в один день — в прошлый раз с Нин Гуан перемены заняли неделю, да и сейчас это получилось лишь еще одной ступенью в пропасть, а не поворотным моментом. И вечер совершенно не подходил по настроению под такое помпезное высказывание. К месту была бы гроза, гром и молнии, буйство богов и природы, но было абсолютно тихо. Даже слишком. Ночь была мирная, ветер легко свистел в редких щелях в крыше. Где-то наверху обманчиво безучастно мигали звезды. Отрешенно светила луна. Лучше бы гремела гроза, лучше бы бушевала буря.       Хэй Чжу проснулся от яркого света. Сперва подумал, что наступило утро — что уже пора на работу. Обычно он так и вставал: с первыми лучами солнца, даже если разум еще не осознавал сам факт пробуждения, тело уже двигалось само. Себя в пространстве и времени он обычно начинал воспринимать только на подходе к кузнице, так что особо вопросами он не задавался, лишь свесил ноги с кровати, поправил очки и начал одеваться. Брат тихо сопел рядом в обнимку со своей змеей, свернувшейся на подушке. Как-то сейчас он совсем не выспался — голову настойчиво клонило обратно на кровать. Хотя, казалось бы, должен был уже привыкнуть — или смириться. Ничего, в обед пригреется у печки, сможет чуть вздремнуть — или пойдет на перерыве в недавно найденное новое место, где солнце особенно приятно припекало. Была б его воля, вечность бы только там и лежал. Еще пару лет назад они с Бай Чжу специально нашли на их небольшом участке самое солнечное место и поставили там скамейку как раз для таких целей — приятно посидеть в полдень под теплыми лучами. Только если компанию брата он мог потерпеть, то змею, которая, казалось, в той же степени любила лежать там, — ни в коем случае. Хэй Чжу чуть не уснул вновь, вспоминая тот уют и комичный процесс строительства той скамейки. Сопение брата стало более раздражающим, он с трудом проглотил зависть. Было необычно холодно для летнего утра, он сильнее закутался в рубаху, борясь с желанием завернуться в одеяло и так и пойти на работу. Босыми ногами, недовольно шипя, прошлепал до сумки и кухни, сгребая первую попавшуюся еду, которая не требовала приготовления. Сейчас он даже думать о завтраке не хотел — тело едва ли передвигало ноги, переварить хоть что-то плотнее воды оно точно пока не сможет. Он еще немного походил — в поисках обуви, проверяя содержимое сумки и наличие очков на голове по несколько раз. А потом наконец заметил, что за окном было темно. Значит, еще была ночь. Хэй Чжу, не теряя ни секунды, тут же заполз обратно в кровать. У него было еще немного времени до работы, он мог еще поспать! Однако глаза он сомкнул не надолго.       Осознание пришло к нему довольно быстро. Если на улице было темно, то откуда появился свет? Хэй Чжу приподнялся и огляделся. Возможно, что-то произошло снаружи — фейерверк, взрыв, явление божества. Но если так, то это точно подождет до утра: сейчас проверять он ни за что не пойдет. В самом доме ничего необычного тоже не было — на первый взгляд. Хэй Чжу протер глаза, аккуратно приподняв очки, попутно приминая растрепавшиеся после сна волосы, а потом все-таки опустил взгляд на брата.       На одеяле, тускло светясь зеленым, лежал Глаз Бога. Хэй Чжу потратил пару секунд, осознавая, что именно так эта стекляшка на самом деле выглядела — действительно просто шарик в оправе. Почему артефакт появился здесь начало доходить до него гораздо позже. Наконец он потянулся и потряс брата за плечо. Тот лениво приподнялся — Хэй Чжу тут же отвел взгляд, Бай Чжу так и не завел привычки спать в очках, — так же медленно зашевелилась змея. — А? — смазанно протянул Бай Чжу, а потом, видимо, тоже заметил. — А.       И опустился обратно на подушку. Через пару мгновений опять послышалось сопение. Хэй Чжу опять уставился на светящийся Глаз Бога в немом шоке. Как баобей мог после такого просто уснуть? Хотя нет, он понимал — у него точно не было сил разбираться с этим сейчас. Оставалось надеяться, что это подождет до утра.

* * *

      С утра он даже не сразу вспомнил о ночном происшествии. Все тот же маршрут, все тот же порядок действий — одеться, встать, умыться, собрать вещи, пойти на работу. Однако мелкие детали выдавали, что что-то было не так. То, что он уснул в уличной одежде. То, что сумка с вещами лежала брошенная на полу. То, что брат уже не спал. То, что, когда он сдвинул одеяло, что-то со звоном упало на пол. Он помнил свои мысли в момент, когда Нин Гуан получила Глаз Бога — про шанс, про знак, про возможность. И он понимал, что артефакт выпал не ему. Но можно ли было назвать его брата особенным, избранным? Хэй Чжу в этом очень сомневался. Нет, он любил своего брата, но боги явно плохо его знали. Разве мог этот книжный червь со змеей быть спасителем Тейвата? Одним из редких счастливчиков, одним из «пары в десятилетие»? Или те торговцы были правы в том, что перед тяжелыми временами Селестия выдает больше Глаз Бога? Видимо, это означало, что теперь их выдавали кому попало. Или кто-то наверху слишком сильно верил в этого книжного червя со змеей — и Хэй Чжу не знал, что чувствовать по этому поводу. Его преследовало ощущение дежавю. — Ну… поздравляю?       Бай Чжу отмахнулся, подбирая стекляшку с пола и закидывая ее на стол. — Это не так важно, это лишь средство. Лишь инструмент. Все равно что твои ножи. — Неуместное сравнение: вряд ли я со своим набором инструментов смогу достигнуть того же уровня влияния, что и с Глазом Бога, — усмехнулся Хэй Чжу. — Если только не буду никому ими угрожать. И то с Глазом Бога будет эффективнее. — Ну вот думаю пойти сейчас попробовать… поугрожать, — снисходительно улыбнулся баобей. — Городскому лекарю. — Может, попробовать там, где точно получится? — мягко предложил он. — Раз уж он столько лет отказывал, вряд ли один Глаз Бога все изменит.       Тогда с Нин Гуан они пришли к выводу, что нужно из себя тоже что-то представлять, а не только полагаться на страх перед богами. Что на новых позициях все равно придется стараться. Место у городского лекаря изначально было слишком далеким и сложным — там никто не будет прощать ошибки, как в той же кузнице. Неудачную заготовку можно переплавить заново — а мертвого пациента нельзя оживить. Бай Чжу был юным самоучкой с старыми истлевшими учебниками. К тому же, как он будет общаться с людьми? А если им придется бежать из города — теперь уже из-за Бай Чжу? Тогда он поймет, что он чувствовал… Нет, он не станет даже думать об этом. Этим опытом делиться с братом Хэй Чжу точно не хотел — такого никому не пожелаешь. Но что-то с этим нужно было делать. Баобей был слишком упорным — возможно, ему всего лишь надо было услышать еще один отказ. Хэй Чжу не желал ему зла или неудачи, но он трезво оценивал шансы. Может, через лет пять настоящей практики его возьмут, но не сейчас, не с нуля. — Посмотрим, — Бай Чжу твердо показал, что тема пока закрыта. — Постараюсь вернуться с хорошими новостями вечером.       Хэй Чжу оставалось лишь надеяться, что вернется только с новостями, а не с какой-нибудь гильдией лекарей, которые хотят вложиться в многообещающего ученика и отправить его куда-нибудь в Сумеру. Если новости будут о гильдии лекарей и далее, Хэй Чжу тут же сам сбежит скитаться в горы. Или пошлет туда брата, раз ему там так понравилось.       Просто с Нин Гуан это звучало логично. У ее отца были связи, у нее самой было много знакомств, и с торговыми гильдиями довольно легко найти работу и получить свое место в жизни — и Глаз Бога только ускорил этот процесс. Они с братом буквально были никем: но если он сам выслужил себе за годы звание «мальчишки из кузницы», то баобей все это время сидел дома. К тому же, еще и получал постоянные отказы. А сейчас его должны принять с распростертыми объятиями просто за красивую стекляшку? Хэй Чжу не верил, что мир так слепо подчинялся владельцам Глаза Бога — если так, то его населяют очень глупые люди. Еще глупее будет тот, кто будет махать стекляшкой над своей головой, требуя любви, пока не покажет свое нутро толпе, которая его и сожрет. Он начинал злиться, что ему определенно не нравилось. Ночью он толком и не понимал, что произошло, но сейчас четко все осознавал. И хоть Хэй Чжу пытался игнорировать негативные эмоции, некоторые мысли все равно просачивались и смешивались с рациональными рассуждениями. Почему Бай Чжу? Чем он лучше? Он сидел дома за старыми книжками и неудачной попыткой в аптекарский огород, пока Хэй Чжу работал. Он был в безопасности, пока Хэй Чжу слонялся по чужим улицам. Он ждал, что ему все подадут на блюдечке, как это и делал для него Хэй Чжу — пока он сам все больше работал и не мог позволить себе даже сущие мелочи. Это у Хэй Чжу были мечты и планы — когда-то, еще давно, но Глаз Бога точно исправил бы это положение вещей. Ему бы не пришлось ждать — годы, десятилетия, — он мог бы просто взять это. В его руках был бы не только долгожданный меч, не только один корабль — у него мог бы быть целый флот, если бы он захотел. Ему бы больше не пришлось бояться — ни монстров, ни тьмы. Но, видимо, раз стекляшка была не в его руках, они были слишком запачканы кровью для столь милосердных богов. Наверное, по сравнению с ним и Бай Чжу выглядит вполне достойным. А ведь второй раз был даже не по его вине. Или за один детский проступок он будет расплачиваться до конца жизни? Разве он уже не отдал достаточно? У него забрали семью, дом, детство — что еще он мог потерять? Подругу, брата? Видимо, да, раз они оба получили Глаза Бога. Дальше что — кузницу, этот дом, этот город? Он не хотел это терять.       Он говорил, что его устраивала жизнь без вмешательства богов. Потому что спокойные, привычные будни создавали ощущение, что так и задумано где-то наверху, что ему подарили покой. А это был вполне понятный знак — понятнее было бы, только если его бы прямо с небес громким голосом послали в парочку неприятных мест. Он злился. Он обижался. Он завидовал.       С другой стороны, это его брат, он должен желать ему только лучшего. Он и желал — он будет искренне радоваться, когда Бай Чжу сможет устроиться к городскому лекарю. Но сейчас это все будет… как-то слишком просто, слишком чудесно. И все опять упиралось в волю богов. Это всегда получалась довольно странная тема для рассуждений, с тысячей подводных камней. Все было бы проще, если бы Хэй Чжу безоговорочно верил сам — но у него было слишком много нерешенных вопросов. Или он слишком много думал, пытался разобраться в теме с разных сторон. Если так задуматься, то весьма странно, что целых два человека из его близкого окружения недавно получили Глаз Бога. Не какой-то очередной благородный мондштадтец, аристократ из Фонтейна или богатый купец — уличная торговка и мальчишка домосед. Может, в них действительно есть потенциал? Но вот только Нин Гуан развивалась, шла к своей цели, а Бай Чжу… Возможно, Хэй Чжу просто судил о брате слишком поверхностно — все же его избрали сами боги, Бездна бы их побрала. Так странно было думать об этом — его брат и боги. Что же он там натворил за его отсутствие, что они обратили на него свой взор? По горе до Селестии добрался и лично попросил? Или камешками докидался?       Впрочем, возможно, все не так плохо. Глаз Бога этой ночью точно был знаком — что Хэй Чжу не светит никаких великих свершений, не с благословением богов уж точно. А у Бай Чжу, как внезапно оказалось, был потенциал. Так что пусть он и покоряет этот город, этот мир, а Хэй Чжу поживет спокойно. К тому же, шанс, что брат наконец будет приносить доход, значительно вырос — значит, скоро они заживут счастливо и в достатке. А за такое, получается, нужно было поблагодарить богов — ну, хоть что-то хорошее сделали. Хэй Чжу постарался поскорее забыть даже о зачатках негативных мыслей — о зависти, об обиде, о гневе. Это были лишь капризные вопросы «почему?», но над раздачей Глаз Бога Хэй Чжу не имел никакой власти, не знал критерии, и уж точно не был самым идеальным кандидатом в спасители Тейвата — поэтому и возмущаться было бессмысленно. Не то чтобы он мог залезть на Селестию и лично попросить еще одну такую стекляшку — а заодно спросить, за что его так невзлюбили. Возможно, если он вернется к состоянию полного игнорирования, все станет как раньше — станет лучше. Просто притворится, что боги — это что-то далекое, что-то из сказок. Что одно из их благословений не появилось этой ночью в его доме.       А ведь он своими глазами видел одного из Архонтов. Наверное, надо было сделать вывод еще тогда, когда на его молитвы никто не ответил, когда он отвернулся. И еще и эти торговцы с их «мора управляет миром»! А кто управляет морой? То есть даже олицетворение «равноценного обмена, взаимной выгоды» контролируется богами. Значит, это не равноценно, не справедливо. И Хэй Чжу устал быть на «несправедливой» стороне. Но как можно было построить такие отношения с богами? У Хэй Чжу не всегда с людьми-то получалось: тот же Чжан Хэ получал от него недостаточно. Но с Нин Гуан получилось. С Бай Чжу он пытался, наконец сможет достать из него выгоду спустя столько лет. А богам нельзя было помочь собрать закатники или купить книжку — с ними и не поговоришь толком. Хотя пока можно было договориться на взаимной неприкосновенности: они не лезут в его жизнь, а он… А что он мог сделать в ответ? Это же могущественные боги, а он просто человек. Он обязательно что-нибудь придумает, чуть позже. Пока что опять надо было на работу. Хэй Чжу еще пару раз выдохнул, полностью успокаиваясь. Порой нужно было себе напоминать, что у него не было права злиться на Бай Чжу. Брат сам разберется — Хэй Чжу даже не будет в это лезть. Может, повзрослеет как раз — Глаз Бога ему в руки! А Хэй Чжу попытается смириться, что мир вокруг него работал по каким-то дурацким правилам: как играть в шахматы без доски, в абсолютно темной комнате, с муравьями вместо фигур и без рук против того, кто на самом деле играет с тобой в карты — ты буквально обречен на провал, у тебя нет шансов. Но Нин Гуан научила его играть в шахматы, а Бэй Доу натренировала его таскать ставки моряков за картами — он знал пару трюков и мог продержаться за этой игрой чуть подольше. Но пока, для сохранности своего рассудка, он вернется к привычному ритму жизни. События последних дней и так сильно пошатнули его. Хотя нет, попросить отдых у кузнеца он точно не решится. Хотелось вернуться в то время, когда он не усложнял себе жизнь такими рассуждениями. Он устал. Хотелось к Нин Гуан, к родителям, хотелось домой.       Вечером в доме его встретил горящий свет и запах теплой еды. Честно говоря, он скучал по этому. Когда брат был в своем небольшом походе, дом был действительно пустым — а не просто ощущался таковым в особо плохие дни. Темное строение, где его вечером не ждало ни тепло, ни готовый ужин. Он был рад иметь это — просто кого-то, кто о тебе заботился. Это ведь всегда приятно — чувство, что ты кому-то нужен. Да, отношения с братом не были равноценными — все же Хэй Чжу считал их в море, и Бай Чжу в этом плане явно проигрывал, — но получать заботу в ответ все же хорошо. Хэй Чжу даже улыбнулся, подходя к двери. Все налаживалось. По крайней мере, ему так казалось. Может, брату с Глазом Бога дали ещё немного здравого смысла и чуть-чуть уважения к труду брата? Или сегодняшнее посещение города для него стало таким шоком, что он пересмотрел некоторые жизненные ценности? Ладно, немного мысленно поязвить у него было право — и желание.       Оно немного притупилось при взгляде на то, что творилось внутри. Брат хаотично пытался соорудить что-то съедобное в кастрюле — судя по всему, разогревал остатки вчерашних димсамов. Хэй Чжу уже чувствовал во рту вкус сухого теста. С другой стороны, есть можно — уже хорошо. Он жаловаться точно не собирался. А вот вид такого активного Бай Чжу его насторожил. Появилось неприятное предчувствие чего-то плохого, но вполне ожидаемого. Хэй Чжу уже мог догадаться, что будет дальше. — Я получил работу! Меня взяли! — радостно воскликнул брат. Ожидаемый исход, в каком-то смысле благополучный. Скоро они заживут счастливо и в достатке. — Поздравляю, — улыбка ощущалась неправильно. Он привык к напряженной тишине в доме, к не комфортным переброскам пустыми фразами. Такая перемена напоминала о чем-то далеком, прошедшем. Он хотел привыкнуть к этому заново. — Где в итоге? — У городского лекаря, где же еще? — Бай Чжу звучал так, будто во всем городе больше не было других травников и лекарей с Глазами Бога. Впрочем, ни у кого из них не было отдельной богатой хижины в верхнем городе. — Было бы странно, если бы он тебя не взял. — Не очень, если честно — сколько до этого было отказов. Страшно даже вспоминать. Наверное, в этот раз я был просто более уверенным. А еще очень хорошо подготовился с описанием свойств цинсинь и зарисовками. — Думаю, Глаз Бога тоже сыграл свою роль, — аккуратно заметил Хэй Чжу. — Да, господин Ху тоже сперва на него обратил внимание, но я тут же начал показывать ему свои заметки и рассказывать про опыт с выращиванием целебных трав, и он согласился принять меня в ученики. Так что, видишь, не зря я этим занимался. — Конечно, — хотя ему что-то подсказывало, что все было немного наоборот. Глаз Бога брат пока тоже повесил на пояс, привязав простым шнурком, — не слишком бросается в глаза, но все же на виду. — А потом я еще погулял по городу! Я раньше только по прямой до хижины ходил, а сейчас на обратном пути почти каждую улицу обошел. Там так красиво, и люди такие чудесные. Некоторые спрашивали меня про Глаз Бога, и мы потом еще гуляли. Я вот думаю поднакопить на какую-нибудь рубашку красивую, все же с людьми работать буду, а у одного из них такая вышивка красивая была…       И тут Хэй Чжу вспомнил. Работа с людьми — осмотр пациентов. Осмотр. А Бай Чжу еще и ходил рассматривал город, рассматривал людей. Он на секунду задохнулся от подступившего ужаса. Тесто во рту ощущалось прахом, оставленным после огней пеплом. Его брат только что совершил ужасную ошибку. Нужно было отговорить его заранее — сейчас он точно будет сопротивляться. Он же наконец достиг своей цели — а Хэй Чжу собирался все разрушить. Ему самому было неприятно, но маячащие перед глазами горящие точки убеждали, что это было лишь на общее благо. — Ты ведь был осторожен? — аккуратно спросил Хэй Чжу, стараясь скрыть дрожь в голосе. — Да, в порт не спускался, адрес свой никому не сообщал, с торговцами не общался, — отмахнулся Бай Чжу. — Я про другое. — Про что? — У нас… у нас же был уговор. Про очки, про пребывание в городе, — Хэй Чжу, как мог, не называл проблему напрямую. — И как я должен был вслепую ориентироваться? — Я же как-то могу. — Но и ты там чаще бываешь, — справедливо парировал Бай Чжу. — Просто… а вдруг кто-то заметит? — Я сегодня спокойно ходил, все было нормально, — пожал плечами брат. — Их действительно больше интересовал Глаз Бога. — Но так не может быть всегда, — он усердно напоминал себе, что нужно дышать. Его преследовал фантомный запах дыма. — А как ты будешь работать? Проводить осмотр, ходить туда? Кто-нибудь точно увидит. — И что? — В смысле «и что», это опасно! — зашипел он, пытаясь отвязаться от страха и вбить побольше здравого смысла в голову брата. — Больше нет! Не для меня, — усмехнулся Бай Чжу, словно это он общался с беззаботным глупцом. — Я же говорил, только ты опасен. — Что…?       Он не понимал, что происходит. Он не понимал, что брат имеет в виду. Почему опять от него что-то скрывали? Почему опять он узнавал все в последний момент? У него было чувство, что исход и этого разговора будет похожим. Что сейчас все опять решат за него. — Помнишь того господина, о котором я рассказывал? Он был весьма загадочным, и мы обсуждали, помимо всяких других тем, еще и божественное вмешательство. Под конец он сказал, что меня ждет подарок и «исцеление» — я не очень понимал, что он имел в виду до сегодняшнего дня. Подарок видно, — он постучал пальцем по стеклу артефакта. — Но порез, который я сделал на пальце с утра, не переставал кровоточить больше часа, пока я не попытался залечить его сам магией. Это точно был любопытный опыт, могу потом рассказать. В общем, исцеление не имело ничего общего с моей болезнью. Тогда я решился на небольшой эксперимент.       Медленным движением он снял очки. Хэй Чжу тут же отвернулся, на всякий случай еще и закрыв глаза. В данный момент опасным был как раз вовсе не он! Это была угроза? Бай Чжу же прекрасно знает о последствиях, почему он это сделал? Он боялся узнать, к чему привел эксперимент брата. Он не хотел этого знать. Не хотел слышать хоть еще одно слово от него. Разве было так сложно просто послушать его? Надо ли им теперь собирать вещи, бежать из города? Что ему делать? Почему его брат такой идиот? Ему было страшно. Надо было просто запретить походы в город без присмотра. Ему хотелось сбежать. Огни, дым вокруг, крики. Если он так глупо поставил их жизни под угрозу, по собственной прихоти… Застывшее в ужасе лицо напротив — чужое, незнакомое, еще секунду назад несущее угрозу. Ему хотелось что-нибудь сломать. Деревянные обломки и кусочки ткани лежали на камнях. Треск деревянных палочек. Треск стекла. О чем он вообще думал? Паника. Думал ли он о чем-нибудь вообще, помимо своего раздутого эго? Твердые застывшие руки, больше криков. Воображение само дорисовало полыхающие крыши Ли Юэ. Другие крики, черные вздувшиеся вены. Что он натворил? За что ему это все? — …Сегодня я гулял полностью без очков.       Мир вокруг взорвался. Крики слились в один протяжный, оглушающий вой. Огонь перетекал в тягуче-красное, жег и пачкал пальцы. Фантомное ощущение рук усилилось, они каменными тисками сжимали плечи, вгрызались в кожу, перекрывали воздух. Вопросы пропали в пронзительном вопле. А вокруг только тьма, удушающая, безопасная преграда, которую прорезал лишь далекий голос и огни. Они были повсюду, кружили под веками, забирались внутрь и выжигали внутренности. Ему хотелось самому их вырвать, самому каменными пальцами забраться под кожу и выпотрошить весь страх — порвать, как бумагу, легкие, выжать всю кровь из сердца и лопнуть, как воздушные шарики, глаза. Чтобы свет больше не искушал, чтобы больше не видеть того, кто сидел напротив. Это ведь так легко — одно прикосновение, одно последнее усилие, и настанет покой. Почему он не думал об этом ранее. Это решило бы все проблемы. Хотелось кричать в тон вою, который огромным колоколом бил по стенкам черепа в протяжном «ПОЧЕМУ». Чтобы услышали все, чтобы поняли все. Слишком жарко. Стены горели, деревья за окном горели, а наверху горели звезды — в противовес холодно, отдаленно. Вскоре их закрыли клубы дыма — черная завеса, вновь тьма, только тьма. Он хотел ей задохнуться, стать ее частью, утонуть полноценно и потерять на глубине разум, растворить в ее складках личность, растечься по волнам остатками мыслей. А лучше размазать по камням воспоминания, вместе с кровью, стеклом и щепками. Он не хотел больше чувствовать страх, ужас, вину, ответственность, привязанность — он хотел, чтобы можно было так же вцепиться пальцами и выгрызть их, выжать, лопнуть.       Он чувствовал гнев. Нет, он был в ярости. Он не хотел, чтобы в глазах щипало, чтобы горло сжимало комом, чтобы руки предательски дрожали, — и словно по команде внутри разгоралось всепоглощающее пламя. Почему он не послушал его? Почему решил все испортить? Кто дал ему право? Это было полностью его решение. Хотелось вцепиться пальцами, пока под ними не польется красное, красное, красное, почти черное в свете свечей. Это угроза, это опасность, это враг. Это очередные огни.       Он чувствовал обиду. Почему они не могли просто поговорить заранее? Или его считали недостойным? Опасным? Почему он опять узнал о чем-то важном в самый последний момент. Они же братья, у них больше никого не осталось. Почему на его правила и предупреждения так легко плевали? Хотелось уйти, оставить его выживать одному. Хотелось ткнуть его носом во все ошибки, заставить разбираться с последствиями. Это недомолвки, это издевательства, это взгляды свысока. Это осознание, что все решили за него.       Он чувствовал зависть. Почему он, а не я? Чем он лучше? Чем он достойнее? Хотелось плакать. Хотелось тоже увидеть этот город, увидеть его людей, увидеть Нин Гуан. Хотелось кричать. Это несправедливо. Это предательство.       Сломанные палочки для еды выпали из пальцев. Бай Чжу осторожно замер. — Разве ты не рад? Все обошлось, мне больше они вообще не нужны. То есть да, вижу я, конечно, все еще не очень, но я про другое, — он нервно усмехнулся. Хэй Чжу очень хотел повернуться обратно к нему, но он не настолько сошел с ума. — Чему тут радоваться? — ответил он резко. — Тому, что ты подставил нас под угрозу? А если бы кто-то пострадал? Не говорю уже про то, чтобы просто увидеть. Все обошлось, но если бы нет, нас уже бы гнали к границе с Фонтейном. — Но это же не произошло.       Хэй Чжу все еще хотелось кричать. Однако против его воли приходилось формировать звуки в понятные слова. — Это уже произошло один раз. Значит, может и второй. — Больше не может, — тот же снисходительный тон. Он выбешивал. — Не из-за меня. Это «исцеление» — настоящее чудо. — Я очень за тебя рад, — процедил Хэй Чжу. — Знаешь, я был бы за тебя рад, — словно нахохлился Бай Чжу. — Я теперь смогу жить нормальной жизнью! У меня есть работа, я тоже буду ходить в город, и не будет твоих дурацких запретов. У меня будут друзья. А потом я обязательно придумаю лекарство для себя и наконец стану полноценным. — А может, я тоже хочу быть полноценным, тоже хочу жить нормальной жизнью! — взорвался Хэй Чжу. — Я хочу видеть этот город, я хочу видеть своих друзей! Нин Гуан уехала, я ее еще несколько лет не услышу, а я даже не смог посмотреть на нее в последний раз. Потому что я забочусь о нас, я не хочу бежать отсюда! А ты словно специально лезешь повторять ситуацию! — Хочешь нормальной жизни?! У тебя уже есть куча друзей, куча знакомых — а я заперт здесь, как в клетке, — начинал злиться брат. — А ведь как все начиналось: «нет, я буду общаться только по делам, нужно держаться от людей подальше»! И в итоге я и держусь, пока ты там от рассвета до полуночи бродишь и веселишься. Думаешь, я не вижу, что ты меня избегаешь? Специально приходишь позже, будто я для тебя какая-то обязанность! — Так и есть! Я обязан тебя обеспечивать, заботиться о тебе. Или ты думаешь, что я работаю, потому что мне так нравится весь день сидеть на улице и молотить железо? — Хотя бы не взаперти в этом доме! — А что тебе мешало выйти? Хоть раз пойти со мной, найти знакомых или работу? Не у лекаря, просто любую. Я же тоже не шел целенаправленно к кузнецу. — У меня есть цель, я к ней иду, — отрезал Бай Чжу. — А еще твои постоянные запреты! Туда не ходи, очки не снимай, с теми не общайся! Легче действительно из дома не выходить. — Ты все преувеличиваешь! Можно нормально существовать в городе, следуя им. И это не запреты, это правила, чтобы все было хорошо! — Нет, «нормально» точно нельзя. Смысл там ходить вслепую, в полнейшей темноте? И это абсолютно точно запреты, ты тогда воспользовался моим положением и начал командовать! И до сих пор продолжаешь! У тебя есть жизнь за этим мостом, а у меня только ограничения и сухие подачки. Знаешь, задобрить книгами и даже новым пером довольно сложно, это не перекроет всего, что ты сделал. Это недостаточно. — А что мне оставалось делать? Ты отмахивался от любой инициативы, а нам нужно было как-то жить. И жить безопасно. Но все эти годы я содержал нас. Все эти годы я поддерживал стабильность! — Ты все и разрушил! Из-за тебя мы здесь, в этом проклятом городе! Но у тебя хотя бы есть друзья, ты можешь наслаждаться жизнью. А я заперт в этих четырех стенах, где любой острый угол может меня убить, и у меня не осталось никого! — Благодаря мне мы не умерли! — Благодаря тебе умерли родители, — последнюю фразу Бай Чжу почти что просипел, видимо, устав кричать. — Ты не заслуживаешь всего этого. Нормальной жизни. — Ты тоже, — огрызнулся в ответ Хэй Чжу, игнорируя щипание в глазах. — Тебе все принесли боги на блюдечке. Глаз Бога, исцеление. Ты ничего для этого не сделал. И работу тебе дали лишь из-за стекляшки на поясе. А без нее ты никому там не нужен, поверь мне. Я знаю, как там все устроено — им нужна лишь выгода. Они сожрут тебя. — Зато я хотя бы не убил человека.       Хэй Чжу обернулся, чувствуя, как земля уходит из-под ног, и столкнулся взглядом с братом. Теперь он видел: его глаза приобрели более теплый, медовый оттенок, исчезла вся знакомая по собственному отражению неестественность. А еще гнев в них довольно быстро сменился страхом. Хэй Чжу знал это чувство — будто ложкой выскабливают все внутренности, а ты не можешь пошевелиться, даже хоть какой-то звук издать. Полная потеря контроля.       В их семье было не принято смотреть в глаза. — Все эти годы я пытался загладить вину. Я пытался жить дальше. Я пытался дать шанс тебе. — Недостаточно, — сдавленно прошептал он.       Хэй Чжу хотелось продолжить кричать: о том, что никто не мог ему помочь, никого не было рядом, никто не объяснил ему, как надо делать. О том, что сам Бай Чжу сидел и ничего не делал, что он лицемер. Кричать, умолять о прощении, объяснить, что это была случайность. Ткнуть носом в его собственные ошибки, его неблагодарность. Но в глазах напротив был ужас, беззащитность. Почти как тогда, когда за окном полыхали огни, когда его брат, его баобей, испуганно сжался в углу комнаты, прячась под одеялом от внезапно ставших реальными монстров, пока он не схватил его за руку и не потащил дальше от них, дальше от опасности, и не отпускал, пока не закончилась ночь, пока они не были достаточно далеко. Почти как тогда, он все испортил: тогда он нечаянно подверг своего брата опасности, натравил на него тех монстров — сейчас его брат был в опасности только из-за него, он пугал его. Он и стал тем самым монстром.       Дело было уже не в том, кто прав, а кто виноват. Хэй Чжу знал все, что осталось невысказанным, — видел это в глазах напротив. Он наконец отвел взгляд, отвернулся. Встал, взял свою сумку и вышел из дома в полнейшей тишине. Отошел как можно дальше, пока огни города не скрылись в темноте, и кричал — на безучастно мигающие звезды, на молчаливую луну, на окружающую тьму, чтобы в глазах не щипало, чтобы выжать все мысли из головы, чтобы не осталось больше сил, чтобы кто-то наверху услышал. В ответ была звенящая тишина.

* * *

      Он полностью пришел в себя на закате. Небо растекалось наверху кроваво-красным, смешиваясь с золотом. Он сел на траве, глядя наверх. Тихо, пусто, спокойно. В голове тоже — тихо, пусто…       Все было напрасно. Все его старания, все его попытки наладить ситуацию, вновь выстроить контакт, чтобы увидеть только страх, чтобы услышать, что его так и не простили. Впрочем, он понимал Бай Чжу — сам себя он тоже не простил. Он лишь надеялся, что у него еще был шанс. Оказалось, что нет. Что ему делать дальше?       Он остался один. Нин Гуан уехала, брат ненавидит его. Можно было бы обратиться к кузнецу, но он чувствовал, что тогда его долг и наглость превысит все границы. К тому же, какая разница? Вряд ли он сможет просто спокойно жить, будто ничего не изменилось. Он не достоин этого. Он опасен. Бай Чжу был прав.       Он мог бы доказать это всему миру. Зайти в город, не оставить там никого и ничего и остаться в ожидании наказания сверху. Но он общался с этими людьми, они приветствовали его в кузнице по утрам, они делились новостями и желали хорошей работы. Повар в «Народном выборе» по вечерам оставлял ему теплые лепешки, старые торговки на рынки делали скидки на фрукты, а рыбаки и матросы на причалах давали поиграть с ними в карты. Он ненавидел этот город — но любил его людей. Он не хотел причинять им вред. Однако, как оказалось, он мог это делать и случайно, без злого умысла — будет лучше, если они будет держаться от них подальше.       Но он не мог без них, не мог быть один. И у него нет сил бежать в другое место. Бай Чжу может рассказать всем о том, что он на самом деле такое, — уже мог. Но если он не встретит на входе в город огни, он мог побыть там еще немного, проститься правильно. И раз уж он теперь свободен от ответственности, обязанностей, он мог сам выбирать свои желания и занятия. Он покопался в сумке, собирая по карманам золотые монеты. Получилось весьма немало — часть зарплаты, остатки сбережений на меч. Теперь это ему все равно уже не нужно. Он устал строить планы.       Хэй Чжу отправился на городской рынок. Слишком много людей, слишком шумно — особенно по сравнению с тихими пустошами у гор. Тьма ощущалась слишком плотной, давила со всех сторон. Но при этом моментально рвалась, когда он сталкивался с людьми и предметами, — и пропускала сразу звуки, усиливая их в несколько раз. Мир грохотал шагами, гремел голосами, звенел стеклом и керамикой, гудел ветром среди вывесок, сотрясался тысячами сердцебиений. Он сходил с ума. Не было спасительного якоря, за который можно было зацепиться, на котором можно было сконцентрироваться, — и сознание растекалось по камнями, поглощая все, до чего только могло дотянуться, от океана до верхушек гор за городом. Казалось, будто он разваливался на части под силой единой в своей пульсации какофонии. Казалось, будто он во сне — туман в голове, туманом скованы ноги и руки. Он еле дошел до прилавка. Упавшее на дерево золото отозвалось колоколом. — Персики, на всю мору.       Пакет был тяжелым, но он все равно бежал с ним через весь город, обратно в пустоши, обратно в тишину. Хотелось смеяться, кричать от эмоций — чтобы они знали, что он свободен. Это был безумно безответственный поступок: теперь у него нет моры на дальнейшую жизнь. Ему плевать, ему так плевать, что вся свора богов не сможет поверить. У него теперь больше нет проблем, больше нет забот: он не вернется в кузницу, а брат сам о себе позаботится. Он уселся под первым попавшимся деревом и вытащил первый персик. Они ничего не значили — просто еще одна вещь, которую он не мог позволить себе купить, а их было весьма много. К тому же, он мог бы обойтись парой штук, а не целым свертком. Но было в этом что-то долгожданное, символичное. Сладко — наконец-то сладко, он так скучал по этому вкусу. Растворенный в соке сахар, мед в нежном пуху, карамель в пряной мякоти. Божественно. Своеобразный протест.       Если бы не Глаз Бога, если бы не «исцеление», все было бы хорошо. До этого ему казалось, что все начинало налаживаться. И он не сомневался, что так все и было бы, если бы не благословения. Получается, они не только дали Глаз Бога сомнительному кандидату, так еще и лишили его шанса на изменения к лучшему. Но он раскусил их план: они либо ждали, что он все стерпит и продолжит страдать в бесконечном повторяющемся цикле, либо сорвется, докажет, что они все были правы. Что он не достоин, что он монстр. А он не будет делать ни-че-го! Только так он выиграет этот спор. Он не сможет вызвать их на открытое противостояние, молитвы тоже не сработают — ему до них не дотянуться. Но зато он может послать их на все четыре стороны и сгнить под этим деревом, но ни в коем случае не участвовать в их плане. Он смеялся, доедая проклятые персики, пока кроваво-красный медленно вытеснял золотой с небосвода.

* * *

      Под причалом было на удивление тепло даже без горящего костра. Он облюбовал себе это место относительно недавно, едва ли неделю назад, — оно было удобнее открытых полей, защищало от дождя, а на дальние причалы корабли почти не заходили. К тому же, они были достаточно далеко от города, чтобы никто из случайных прохожих не заметил их. Опасность представляли только Миллелиты, которые порой здесь дежурили, — приходилось уходить на целый день дальше к холмам. Заодно искали там еду, если не получалось насобирать на что-то покупное.       Хэй Чжу очень повезло, что, когда он впервые туда пришел, причал уже был занят, но «владелец» был достаточно щедрым, чтобы поделиться местом.       Синдзю Кадзуо был в похожей ситуации. Его семья попыталась сбежать из Инадзумы, наконец получив подходящий момент, когда гроза бушевала не так сильно, но гнев Электро Архонта их все же настиг. Ему повезло, что его вынесло к берегам Ли Юэ, а не затянуло на дно, как всех его родственников, — или еще хуже, не вернуло обратно в Инадзуму. С друзьями и работой ему не повезло, но зато занял себе самый удобный причал и практически наслаждался жизнью, свободно слоняясь по городу и порой выпрашивая милостыню. Если бы Хэй Чжу пришел без брата и мамы или не встретил Нин Гуан, он бы оказался в подобном положении, он был в этом уверен. И хороший вопрос, кому повезло больше — тому, кто потерял все, что приобрел за эти годы, или тому, кто даже не пытался? Хэй Чжу в каком-то плане даже завидовал ему.       Синдзю оказался хорошим соседом — делился местами сухой травы под досками, когда накатывали волны сильнее обычного, и еще едой. Взамен Хэй Чжу порой безуспешно ловил им рыбу, так как без удочки было неудобно, и участвовал в его представлении «Бедные сиротки». Вполне равноценная выгода, особенно когда приходилось отгонять остальных от их добычи. Как оказалось, есть места еще ниже нижнего города — и в которых все равно жили люди. Нищие, бездомные, сироты — просто поразительное количество детей. Никто не задерживался здесь надолго — уходили сами в другие места, внезапно пропадали или, в конце концов, умирали. Хэй Чжу часто наблюдал, как от одного такого заброшенного причала к другому ходили люди в закрытой одежде, общались с детьми, а те на следующий день исчезали. Местные банды, как оказалось, тоже не брезговали использовать бесплатную несовершеннолетнюю рабочую силу. Не контрабандой заниматься, конечно, но могли послать отвлечь Миллелитов или что-нибудь быстро стащить с рынка. Это было логично — поднять человека со дна, дать ему шанс, чтобы он до самой смерти тебе был благодарен и должен. Подобное было и у него с кузнецами. Он не жалел, что ушел, — жалел только немного, что оказался здесь. Но он действительно не мог больше слоняться по полям и холмам: у города все же было безопаснее. Так что грандиозный побег пока отменялся. Синдзю предложил один раз пробраться на какой-нибудь корабль до Мондштадта, но в тот раз их чуть не поймали.       Вообще было удобно иметь подобного соседа. Хэй Чжу не ходил в город, боялся попасться на глаза знакомым людям, поэтому этим занимался Синдзю. В остальное время, конечно, было почти нечем заняться. — Боги, я бы сейчас душу продал за горячую лапшу, — протянул Синдзю. Хэй Чжу усмехнулся.       Это было уже что-то вроде ежедневной традиции — по вечерам, когда они тушили костер, чтобы их не заметили, и делились тем, что им больше всего хотелось. Простые, непринужденные разговоры. Хэй Чжу никогда не рассказывал ему, что на самом деле с ним произошло, — лишь общие детали и немного лжи. Хотя то, что он остался совсем один, не было полностью ложью. Но обсудить что-то помимо богов, обвинений и торговли было приятно. Словно вернулся в детство, когда они с братом еще нормально общались. — Лапша слишком просто, души точно не стоит. За душу уже тогда целое «Искушение Адепта» просить надо. — Ты слишком высоко оцениваешь наши души, — горько ухмыльнулся Синдзю. — Будет хорошо, если их хотя бы на лепешку обменяют. — У меня была подруга, которая говорила, что торговаться всегда надо на большее, а там уже как получится. Так что надо просить личный корабль и миллион моры, а там можно уже вежливо согласиться на лодку и пару тысяч. — Умная у тебя подруга. Тогда… хм, суп из лотоса и ведро креветок. — Ну за ведро креветок я бы тоже все отдал. Может, завтра попробовать хотя бы крабов половить? — Если одолжить котелок у господина Мина со второго причала… можно попробовать, — задумался Синдзю. — Только придется поделиться с ним минимум половиной добычи, а там и остальные подтянутся. Мы так сами без крабов останемся. — На мелководье почти нет рыбы, а до пресноводной реки идти слишком долго, — вздохнул Хэй Чжу. Единственный минус такой жизни — все вернулось к начальной точке. К тянущей боли в пустом желудке. — Хм… тогда придется опять пойти в город. Хотя в прошлый раз на площади меня чуть не поймали Миллелиты. Вот сволочи, да?       Хэй Чжу неопределенно хмыкнул в ответ, устраиваясь на ночь подальше от воды, подложив свою сумку как подушку. Им очень повезло, что отошел прилив, но скоро придется перебираться еще выше. Он, конечно, надеялся, что к этому времени его уже здесь не будет, но нужно было быть готовым ко всему. Приближающиеся к ним по песку шаги он, однако, не ожидал. — К нам кто-то идет. — Миллелит? — Синдзю почему-то удивляла его способность хорошо слышать, но зато он довольно быстро нашел ей применение. — Доспехов нет. Но это не из здешних. — Может, тогда попробуем как раз заработать на завтрашний обед? — воодушевленно предложил его сосед. — Не думаю, что сейчас это хорошая идея. — Да, это отличная идея. Вот, вижу его — выглядит обеспеченным. Сейчас как разведем его и будем пировать!       Шаги раздались совсем близко. Синдзю, несмотря на его протесты, вылез из-под причала, сразу же кланяясь. Представление началось. Хэй Чжу только устало вздохнул. — Добрый господин, мы — бедные сиротки, — жалобно затянул он. — Наши родители, почтенные рыбаки, погибли в море, и теперь мы одни на этой земле, покинутые богами. В наших кошельках не ни единой монеты, а в желудках — ни единой крошки. День и ночь мы молимся о шансе на выживание. Добрый господин, может, вы сможете нам помочь, сжалитесь над бедными сиротками? — Что же вы, два здоровых лба, не пойдете сами зарабатывать на хлеб? — незнакомый голос прозвучал издевательски. Уже плохое начало. — Понимаете, добрый господин, мой брат слепой, он не может работать. А я должен за ним приглядывать, сами понимаете, добрый господин, столько здесь опасностей. Разве вы не поможете калеке?       Хэй Чжу тоже вылез из-под причала, показываясь незнакомцу. Его роль в этом представлении была небольшой. — Ну, получается, придется вам помочь. Только никаких «добрых господинов», малец, мое имя Цзиньлун. — Тогда богатый господин Цзиньлун? — Не льсти мне, не такой уж я богатый. Всего лишь небольшой бизнес в порту. Только… — он запнулся. — Ох, боюсь, я забыл свой кошель. — Зачем тогда вы пришли сюда? — недовольно спросил Хэй Чжу, уже понимая, что моры им не светит. — Посмотреть, кто это живет под моими новыми причалами. — Это городские причалы. — Но подходить сюда будут корабли людей, которые мне платят. — Вы хотите, чтобы мы ушли? — Нет, ни в коем случае, — слова звучали слишком сладко и кисло. — Я хочу вам помочь. Чтобы вы жили здесь и точно не умерли от голода. Моры у меня с собой нет, я могу принести ее завтра, но зато есть немного еды.       Хэй Чжу уже открыл рот, чтобы сказать ему возвращаться завтра, но Синдзю потянул его за рукав подальше под причал. — Что ты делаешь? — прошептал он. — Хоть какой-то богач наконец клюнул на нашу уловку, а ты все портишь. — Он звучит странно, словно играется с нами. Мне это не нравится. — Да пусть делает все, что хочет, и как угодно с нами обращается. Я с позавчерашнего дня не обедал, так что приму закатник даже от хиличурла. Если сегодня все будет хорошо, он придет завтра и принесет еще больше. Или я пойду один. — Ладно, я с тобой.       Они выползли обратно туда, где их спокойно ожидал Цзиньлун. Хэй Чжу послушно умолк. — Мы согласны на любой ваш дар, господин Цзиньлун. — У меня осталась лепешка с обеда. Нетронутая, уверяю. На сегодня этого будет достаточно? А завтра вернусь, скажем, с печёной уткой, пойдет это вам? — Это будет чудесно, господин! — Ох, кажется, у меня она только одна, — что-то в его тоне показалось Хэй Чжу странным. Будто провокация. — Это будет проблемой. — Можно же поделить? — непонимающе спросил он. Сделать поровну, чтобы всем было выгодно. Синдзю рядом почему-то напрягся. — Понимаешь, малец, здесь я принимаю решения. И мне хочется развлечься, — он даже как-то сочувствующе цыкнул. — Вы и ваша братия, как термиты, заполонили мой причал, но просто прогнать вас слишком скучно и неэффективно. Вы все равно вернетесь. Зато можно преподать вам урок. Жизнь скучна, но иногда получается хорошенько повеселиться. Почувствовать себя богом, понимаешь? Я могу дать вам шанс. Шанс не умереть в ближайшие дни, шанс проявить себя — если достаточно меня развлечете. Но, понимаете, я не могу дать такой шанс просто так. Ничто нельзя получить просто так. Его получит только самый достойный.       Не слишком ли много пафоса для простой лепешки? Это глупо. Что они должны сделать, чтобы достаточно потешить его раздутое эго? Начать молиться на него, как на настоящего бога? Разве мог какой-то человек, очевидно бандит, сравниться с ними? У него точно не было Глаза Бога — и власть у него была только над двумя бездомными мальчишками. Это не глупо, это смешно. К тому же, нелепая провокация, еще и без нормальных указаний. Чего он этим добивался?       А потом нос вспыхнул болью от внезапного удара, очки с треском улетели на землю, и Хэй Чжу едва удержался на ногах. Кто-то смеялся — нетрудно было догадаться кто, даже со звоном в голове, перекрывающим весь окружающий мир. От второго не увернулся, голова отклонилась назад с неприятным хрустом — во рту разлилось металлическое послевкусие.       Неужели он не понял, что это глупо, что это смешно? Что были десятки других способов добыть еды, даже в этот момент? Что не обязательно играть по чужим правилам? Что можно достичь равной выгоды при справедливом обмене? Что можно договориться? Можно же решить все мирным путем — в крайнем случае, убежать. Но еще один удар был по ребрам — фантомный смех стал оглушающим. Хэй Чжу устал от того, что через него могли так легко переступить — ради власти, ради шанса, ради нормальной жизни. Его опять предали. Внутри что-то отвратительно треснуло. Они же работали вместе, выживали вместе. Можно было вновь сдаться, уступить другому этот шанс. Можно было принять то, что он действительно заслуживал — боль, смерть. Навсегда остаться на противоположной стороне этих отношений.       Но он хотел есть. А Синдзю, наверное, было еще хуже — и он точно не остановится. Он был в отчаянии, он хотел стать тем самым достойным шанса от ложного «божества». Он хотел жить. И Хэй Чжу отчетливо понял, что выхода из этой ситуации только два: либо он, либо его. Потому что он тоже хотел жить. Видимо, теперь каждый сам за себя.       Он не помнил, как в итоге схватился за нож, давний подарок, но тело само совершило заученные движения: защитная стойка, левая нога впереди, шаг, а потом крест-накрест как можно быстрее. Он не целился в конкретное место, он просто не мог открыть глаза. Он вздрогнул от пронзительного крика, который быстро перешел в булькающие хрипы, и больше пошевелиться не смог. Металлическое послевкусие разлилось уже в воздухе. В этот раз не было испуганных криков, потусторонних хрипов, опухающих вен, конвульсий — лишь один отчаянный вопль поражения и тишина. Слишком быстро — все произошло буквально в один момент. Он выронил нож, руки наконец начали дрожать. Лицо и ребра болели, от запаха крови тошнило. Хотелось убежать, но вместо этого он наклонился за очками, заставляя тело повиноваться. Стекла опять треснули, жаль. Зато смог взглянуть на блестящее в свете луны красное, на рваные полосы на лице, на стеклянные глаза. Он победил? Он выжил. Но сражение еще не закончено.       Он перевел взгляд на «божество» — его довольная улыбка быстро сменилась ужасом, но он не отшатнулся. Он улыбнулся в ответ, старательно не разрывая зрительного контакта, захлебываясь красным, адреналин наконец ударил в голову. Звон внутри перекрывал все панические крики разума о том, что все это неправильно. Глупый, эгоистичный человек, упивающийся несуществующей властью, от игр которого он устал. Еще один, кто готов был переступить через него. Можно было вновь поднять нож и забрать все без остатка. Но равноценный обмен предполагал услугу за услугу. И, в отличие от божества, он был милосердным — справедливым.       Красное с его рук запачкало лепешку, но он все равно вцепился в нее зубами. Сухое, клейкое тесто — так себе награда, но лучше, чем ничего. И не отрывать взгляда — чтобы понимал, с кем связался. В играх с богами следует быть осторожнее — а с монстрами лучше не играть вовсе. Он был в них почти что профессионалом: проигрыши тоже считались за опыт. И этому человеку безумно далеко до того, что могло бы действительно его окончательно сломать. — Ну что, достаточно я тебя развеселил? — прошипел он, все еще улыбаясь. — Весьма, — Цзиньлун все же осторожно шагнул назад. — И руки у тебя не дрожали. Зачем тогда притворялся таким глупым? — Выгоду можно получить и обычной сделкой, диалогом. А меня лишили выбора. — У тебя изначально его не было. В порту выгода приходит только с силой, с действиями, с жестокостью — иначе тебя растопчут и выбросят в море. Эти изнеженные богачи могут сколько угодно плести интриги в своем красном дереве, но в реальном мире либо ты, либо тебя — и приходится отрастить клыки. У тебя они есть — любопытно для такого ухоженного юнца. — Достаточно я тебя развлек? Достоин ли я своего шанса? — Весьма. Могу дать тебе крышу над головой. — Какая цена? — вряд ли это была благотворительность. У всего была своя цена. За это предложение и свою жизнь он только что заплатил чужой кровью. — Работа на меня. Дело у нас, мягко говоря, незаконное, но ты впишешься идеально, — Цзиньлун усмехнулся, указав на красные камни. — Ты хочешь жить. — Я не буду убивать без необходимости, — он не хотел. Он ненавидел это, он ненавидел этот красный, он ненавидел себя. Однако пути назад уже не было. — А если я прикажу? — очередная провокация. Он подобрал нож с земли, вновь поднимая взгляд на нового работодателя, — намека яснее быть не может. — Я не буду.       Он обернулся к телу, все больше пачкаясь в красном. Закрыть веко получилось только на одном глазу — второй лопнул от лезвия ножа и смешался с кровью на щеках. Его мутило — но, наверное, больше из-за ударов по голове. Он вздохнул, сильнее вдыхая металл. Наверное, так и ощущался настоящий покой: впервые в своей жизни он совсем ничего не чувствовал. Благословенная тишина — наконец-то внутри. Затихла ненависть, погасла выжигающая внутренности вина, растворилась горечь. Бай Чжу действительно был прав. Он смирился.       Он сбросил труп в воду, вознося прощальную молитву о двух душах.

* * *

      Штора у входа резко отъехала в сторону. Тяжелые, уверенные шаги — не похоже на типичного посетителя. Да и время было слишком позднее. Бай Чжу с любопытством поднял глаза от сегодняшних записей и отчетов и встретился с красной повязкой, закрывающей половину лица внезапной гостьи. — Аптекарская лавка закрыта на ночь, но, если это что-то срочное, могу позвать доктора Ху, — вежливо поклонился он. Девушка выглядела сурово серьезной — видневшийся из-под повязки глаз смотрел твердо, а на поясе висел в ножнах кинжал. Бай Чжу мог только сдержанно улыбнуться. Стало даже интересно, что ей было нужно. Матросы были частыми гостями в их хижине. — Ты же брат Хэй Чжу? — прямо спросила она. — Да, — коротко ответил он. — Мы не знакомы, я Бай Чжу. — Бэй Доу. Тебя нетрудно было найти — вы действительно похожи, и еще я… наслышана о змее. Хотя забрался ты далеко, пришлось поспрашивать. — Вы, как я понимаю, его подруга? — Подруга его подруги, если точнее, но это мелочи, — она смазанно махнула рукой по воздуху, а затем положила на прилавок грязный сверток какой-то ткани. Бай Чжу хотел было возмутиться, что в хижине лекаря должна соблюдаться чистота, но банально не успел. — Мои парни нашли это у дальних причалов. Это его сумка — нашли еще и парочку личных вещей рядом, но пока не уверены, что это точно его. Лежала там с утра, но, может быть, и дольше… А еще там была кровь.       Бай Чжу напряженно перевел взгляд на кучу ткани. Это точно была его сумка — с ней он ушел в ту ночь. Но почему он ее оставил? И кровь… Он не слишком часто задавался вопросами о том, что стало с его братом, — предпочитал вообще об этом не думать. В ту ночь было сказано много лишнего, о многом Бай Чжу пожалел в ту же секунду, как он остался один в пустом доме, но все ведь изменилось к лучшему. Ему нравилось учиться у лекаря — каждый день был новым приключением и испытанием. И магия Глаза Бога была по-настоящему чудесна. Однако сейчас он все больше начинал думать, что не для всех все закончилось к лучшему. Какая-то его часть продолжала настаивать, что он это если не заслужил, то точно достоин, но… — Мы прочесали береговую линию, тела пока не нашли, — быстро добавила Бэй Доу, видимо, прочитав его взгляд. — Если он утонул или еще каким-то образом оказался в море, его унесло дальше в океан. Просто зашла как раз узнать, не знаешь ли ты случайно что-нибудь о его местонахождении, ну и предупредить. — Нет, не знаю. — Жаль, мне нравился этот юнец, — печально вздохнула девушка. — Я договорюсь с ребятами в порту, если что-нибудь найдем, мы тебе сообщим. Но и ты найди меня, если он вдруг объявится, хорошо? — Обязательно.       Она ушла, оставив грязную груду тряпок на прилавке, — Бай Чжу хотел было попросить её забрать это или выкинуть где-нибудь, но передумал. Как минимум, это будет звучать странно. Как максимум… Сумка потеряла форму в воде, пропитавшись солью, но вещи внутри почти уцелели. Там лежал набор инструментов — ножичков для вырезания по дереву, — пустые мешочки для моры, расческа, пара заготовок, размокший моток бинтов. Все, что осталось от его брата. Бай Чжу убрал все под прилавок, подальше, где не найдёт лекарь, но от сумки все же избавился.

* * *

— Покупайте газеты! Очередное ограбление в верхнем городе! — надрывался мальчишка, убегая по главной площади с кипой бумаг. — Миллелиты бездействуют! Бесшумный вор совершил ещё одно нападение! Спасибо, госпожа, да хранит вас Властелин Камня. Украдены драгоценности на миллионы моры! Замешана ли в этом новая банда из порта или это одиночный мститель — узнайте в новом выпуске! Покупайте газеты!       Компания в ближайшем чайном доме больше внимания уделяла его попыткам продать газеты, чем повествованию местного рассказчика. Мужчины молча пили чай, косясь то на мальчишку, то на собеседника, который слишком уж сосредоточенно читал одну из тех самых газет, вальяжно листая страницы. Терпение довольно быстро подошло к концу. — Ну что? — Брешет пацан, — вынес свой вердикт «просвещенный». — Никаких драгоценностей, никаких миллионов моры. Обнесли заначку у очередного торговца из верхнего города — даже не документы, письма или контракты, а прям мешочки с морой. — Они там, наверху, наверное, все сейчас переполошились, — усмехнулся один из друзей. — Опять богачей обдирают. — Как будто в первый раз. — Да, каждый вор хочет залезть за красное дерево в поисках богатства членов торговых гильдий — и многие пытались, даже успешно. Но не попасться после такого удаётся не всем. — Мальчишка прав насчёт Миллелитов? — Ну, на бумаге расследование проводят, — мужчина указал строчку в статье про тщательные поиски нарушителя спокойствия. — Но на деле… сами понимаете. — Может, у них все-таки проснулась совесть? — И поэтому они позволяют грабить тех, кто косвенно платит им мору? Не слишком-то по совести. — Может, это какой-то сложный план? — Скорее всего, это очередная банда решила подняться от контрабанды и штрафов в порту и простого хулиганства до грабежа богатеньких торговцев, а Миллелитам дают на лапу. Или те опять обленились — пока Цисин по голове не стукнут, не пошевелятся. — А может, это что-то большее? Начало чего-то грандиозного, зловещего… — Тебе нужно меньше читать детективные романы. — В них ничего плохого нет! Зато когда эта новая группировка устроит революцию, окажется командой фонтейнских шпионов или вообще Фатуи, я с гордостью скажу, что я вас всех предупреждал. — В шпионов ещё могу поверить. Эти фонтейнцы, особенно те, что живут в тех трубах, абсолютно помешаны на чужом богатстве! Нет чтобы самим трудиться и зарабатывать, они все пытаются разорить других. Но Фатуи — и незаметно пробираются по ночам в дома случайных торговцев, даже не Цисин? — Я больше поверю, что это они загубили у меня весь урожай редьки, чем в это. — А потому что никто не выращивает редьку на подоконнике, когда окна выходят сразу впритык в соседний дом, там же сплошная тень. — И все же, как думаете, чем это закончится? — Поймают их, конечно же, куда же денутся. — А может, это вообще наказание богов за жадность?...       Предположение потонуло в потоке возражений.

* * *

      Ноги болели. Все тело болело. Даже последний перерыв, который был пару часов назад днем, не дал долгожданного отдыха. Было ощущение, что все его мышцы задеревенели и сгибались лишь из-за того, что ему все ещё нужно было дотащить это тело. Он не знал, как у него ещё оставались силы, — он был готов лечь прямо у дороги и спать лет сто, пока вся усталость не покинет кости, пока не останется только пустая оболочка.       Вдали виднелись золотые и зеленые крыши города, но погружены они были в темноту — лишь редкие огни тускло сияли с площадей. Среди домов же гуляла тишина, даже безмятежность — почти что покой. За городом ситуация не слишком отличалась. Тихо, пусто, спокойно.       Судороги прекратились почти час назад, тело начало остывать на холоде ночи. Луна белым светом выделяла синеющие пятна, почерневшие вздувшиеся вены, освещала сидящего рядом убийцу. Он все ещё смотрел на жертву, будто ожидая, что смерть — лишь шутка, и человек сейчас очнётся, встанет, пойдет домой. Хотя это точно надо было делать раньше, пока он не дотащил тело весь путь от верхних улиц за город, чуть не надорвав спину.       Это была случайность — убийства сегодня в планах не было. Но его заметили, что было практически невозможно, и пришлось выкручиваться, а потом заметать следы. За оставленный на месте преступления труп никто его не похвалит — как и за задержку с выполнением приказа, но здесь он хотя бы сможет отвертеться. Убийца бросил еще один взгляд на свою несчастную жертву: распухшее тело сжимали дорогие ткани, кое-где еще блестело редкое оставленное золото — остальное лежало по карманам вора. Гримаса ужаса, широко распахнутые глаза с лопнувшими капиллярами, чернеющие следы на шее, от которых тьма расходилась дальше паутиной, причудливым кружевом. Абсолютная тишина — никакой чужой пульсации, крайняя редкость. Теперь точно мертв. Печальная необходимость: либо ты, либо тебя. И убийца лежать на его месте точно пока не хотел.       Лопату пришлось позаимствовать у случайного и точно спящего садовника. Может, к утру, как завершит дело, вернет. Но пока до этого было еще далеко — сперва спрятать тело. Можно было бы сбросить его в море, но в последнее время у берега было слишком много Миллелитов и матросов — явно что-то искали. Свежевырытая яма тоже привлечет внимание, но гораздо позже — к этому моменту черви могут начать выполнять свою работу. Чуть подумав, убийца вытащил нож и срезал верхний слой одежд с вышивкой, а затем нанес несколько ударов по лицу. Кровь уже не текла, но кожа расступалась, как масло на солнце, с оглушающим хлюпаньем. Кости пробить тяжело, пришлось ограничиться порезами. Жаль. Зато теперь не узнают. Ткань отложил в сторону, чтобы потом сжечь, и взялся за лопату.       Лезвие вонзилось в грунт под усталый вздох. Сам виноват — сам разгребает последствия. Это было справедливо, наконец-то. Однако не отменяло того, что копать было тяжело. Теперь болели и руки. Ему не нужно было что-то сильно большое и глубокое — зафиксирует руки и ноги у груди, так и положит. Главное только, чтобы можно было сверху прикрыть травой так, чтобы не было горки. И приходилось копать дальше. В тишине, в пустоте, в спокойствии, в осуждающем молчании голосов из воспоминаний.       Он едва услышал шаги, полностью потерявшись в занятии. Тяжелые, широкие, уверенные, но затрудненное дыхание, потрескивающая, холодная энергия, от которой мурашки шли по коже, и вполне знакомая тьма. Вряд ли его кто-то заметил по дороге сюда — только если это был кто-то, чью пульсацию он не услышал. Таких существ на весь город было весьма мало. Неожиданного же гостя он не знал — возможно, он был как-то связан с недавно прибывшим в порт кораблем заснеженной страны. Он даже остановился, опершись на черенок — перерыв так перерыв. Но если что, яму придется копать уже на двоих. — Нужна помощь? — глухо прозвучало совсем рядом.