К Огигии

      У чайного дома Хэюй было непривычно оживлённо. Молодой хозяин заведения Фаньэр обычно наблюдал самый большой приток посетителей в полдень выходного дня, когда рассказчик в который раз читал «Дождь клинков» или сказания о победе Властелина Камня над Осиалом и другими богами-предателями ― да, истории были не новы, но их любила публика. Они обладали особым пафосом, захватывающими событиями и фантастическими боями ― особенно всем нравилось последнее. К тому же, это были истории их народа и земель ― каждый раз Фаньэр наблюдал, как люди во время рассказа оборачивались на каменный лес Гу Юнь и всегда знал, что они думали, что представляли, сам думал о том же. Он не сомневался в таланте рассказчика Сю Яна, но иногда прямая визуализация гораздо лучше простых слов. Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, как говорят.       Сегодня один из менее опытных рассказчиков, которые заменяли Сю Яна в не слишком загруженные дни, представлял новую историю, поэтому Фаньэр так удивлялся. Во время согласования сюжета он поделился лишь тем, что сражений там не будет, как и романтики ― хозяину чайного дома это не понравилось, так как первые он сам очень любил, а оба вида историй приносили больше доход, чем бытовые походы и трагедии. Он смягчился после упоминания, что рассказ будет о Властелине Камня. По понятным причинам лиюэйцы не особо хотели слушать про чужого Архонта ― и он это знал, как никто другой, ему платили за хорошие истории даже больше, чем за хороший чай. Фаньэр чаще всего судил вкусы аудитории по самому себе, но никогда ещё не ошибался. Сегодня он не ожидал малую прибыль или даже провал, но всё же уверенности имел мало. Почти все столики были заняты, запах чая витал в воздухе, ещё звучали сдержанные и не очень разговоры, которые вскоре совсем затихли, когда рассказчик наконец вышел на сцену.        Юноша ― а ему было не больше двадцати пяти ― взмахнул веером, привлекая всеобщее внимание. Он всё ещё держался немного неуверенно, чуть напыщенно театрально, совсем не как его старший коллега ― не хватало опыта. Развлечение людей ― тяжёлое и сложное искусство, но он хотя бы смог создать интригу даже для своего начальника. Вероятно, этим и было вызвано внимание публики. Возможно, Фаньэру хотя бы до конца рассказа не нужно так много думать о прибыли. ― Сегодня я расскажу вам легенду, которую, я уверен, вы раньше никогда не слышали. Эта легенда о нашем народе, затерянная в пелене веков, но не забытая; о нашем Властелине, мудром и справедливом; о кузнеце по имени Ган Тайо, ― он замер, выжидая момент, слегка улыбаясь, видя удивлённые лица в аудитории. ― Ган Тайо не был рождён героем, или полубогом, или другим сверхъестественным созданием, кому с рождения даны удивительные способности. Он родился обычным человеком, в семье таких же обычных людей. Его отец был шахтёром, мать ткала и пряла, и братья и сёстры Ган Тайо пошли по их стопам, когда родителей не стало. Он же, чтобы заработать себе на жизнь, избрал иной путь и пошёл в кузницу ― там-то и раскрылся его талант. Была в нём не только такая сила, что он мог одной рукой таскать огромные куски руды, а молот его не могли поднять и десять взрослых мужчин, но и аккуратность с терпеливостью, что он мог иглой на рисовом зёрнышке вырезать весь город и окружающие его скалы с точностью до малейших деталей, вплоть до птиц на мачтах кораблей в гавани. Всему этому Ган Тайо научился сам, в процессе упорного и долгого труда, хоть в начале он и не приносил прибыли. Но вскоре слава о чудесном кузнеце пошла по всей стране и даже за её пределы ― отовсюду в его небольшую кузницу стали съезжаться люди, чтобы посмотреть на его работы. Богатейшие мастера старались получить меч его работы, а украшения были настолько изящными, что ими не побрезговали бы даже Адепты, к людскому искусству не склонные. Вот и пошла молва, что одарил его талантом сам гео Архонт, так хорош он был. Но Ган Тайо знал, что сам обучился своему труду и что не было в нём ему равных во всем Тейвате и за его пределами, и гордость не позволяла ему принять эти слова не иначе, как оскорбление.       И вот однажды воскликнул Ган Тайо: ― Властелину Камня не сравниться со мной! Пусть он сам приходит состязаться со мной, тогда вы сами всё увидите!        Услышал Властелин эти горделивые слова, явился он перед кузнецом в виде юного дитя и сказал ему: ― Кузнец Ган Тайо, разве не учили тебя родители уважать богов? Что они не столь милосердны, как люди, и за слова перед ними придётся отвечать? Разве не чувствуешь ты, что насылаешь на себя беду? Пока ещё не поздно, если ты сейчас попросишь у Архонта прощения за дерзкие слова, то он простит тебя.       Ган Тайо не послушал совета, но он опустил свой молот и ответил: ― Юнец, ты ещё совсем не знаешь жизни. Богам нет дела до людей, до наших слов, поступков и жизней. Им важно лишь, чтобы их почитали и возносили им молитвы ― и сотни людей продолжают это делать. А я один и свободен говорить то, что хочу и чувствую. Если бы я не был прав, Властелин Камня уже разрушил бы мою кузницу.       Решил Властелин Камня попытаться во второй раз и пришёл к кузнецу в облике старца: ― Кузнец Ган Тайо, не гордись тем, что дали тебе боги. Послушай моего совета, ибо с возрастом приходит опыт, а с опытом ― мудрость, ищи себе равных в мастерстве среди смертных, и тогда сможешь стать среди них лучшим. А с богами человеку никогда не сравниться, не положено ему, и нельзя оскорблять их попытками. Пока не поздно, если ты сейчас попросишь у Архонта прощения за дерзкие слова, то он простит тебя.       Ган Тайо вновь не послушал совета и ответил ему: ― Твои наставления здесь бессмысленны, неразумный старец. Читай их зелёным юношам, а меня оставь в покое. Если уж мои слова оскорбительны для богов, почему же я еще хожу на белом свете? Но они оскорбительны для меня, и я волен говорить, что вздумается, ведь я всего лишь человек. Разве обида бога на одного смертного не сделает его таким же жалким?       Вновь предстал перед ним Властелин Камня, уже в облике молодого мужчины, давая ему третий и последний шанс: ― Одумайся, тебе не победить бога. Он всесилен и могущественен, он прожил тысячи лет и тысячи раз встречал таких, как ты ― и ни один из этих смельчаков и мастеров не остался в истории, зато имя Властелина все знают, как и о его подвигах. Твой спор обречён на провал, а ты ― на смерть и забвение. Пока не поздно, если ты сейчас попросишь у Архонта прощения за дерзкие слова, то он простит тебя.       Ган Тайо в третий раз не послушался и лишь усмехнулся: ― Тогда я буду первым, кого не забудут. Я уверен в своих силах и мастерстве и знаю, что я лучше, ведь я не полагаюсь на магические способности или божественность. Я не откажусь от своих слов, но отчего же сам Властелин Камня еще не идет? Или он боится связаться со мной? ― Я пришёл, кузнец Ган Тайо, ― наконец предстал перед ним в своём облике Властелин Камня. Все посетители кузницы и обычные наблюдатели тут же склонились перед своим Архонтом ― только кузнец стоял, высоко задрав голову. От гнева Архонта задрожала земля, но до разрушений не дошло. Раз уж гордый кузнец вызвал его на поединок и не желает смириться, то Властелин примет его правила и заставит поплатиться за свою гордость. ― Бери свой молот, и пусть люди определят победителя.       Соперники заняли места, и началось состязание. Архонт из золота паутинкой словно выткал гору, в которой в точности угадывались горные пики Адептов ― от деревьев и янтаря внизу, до колокольчиков на склонах и птичьих гнезд в кустах. Вокруг он рекой изобразил свои победы: вот огромные каменные копья пронзают бога вихрей Осиала, вот за печатью заточен Чи, вот сдаётся богиня Хеврия. Дальше идёт река ― бог стирает горы, осушает моря, вновь поднимает высокие скалы, окружая только созданный городок природной защитой. Из разлома в земле поднимается огромный дракон, небольшие золотые фигурки сражаются с демонами в масках. И наконец ― могила богини в глазурных лилиях. Вся история Ли Юэ и Властелина Камня была изображена в цельном куске золота, сотканная из переплетающихся фигур и образов. И в завершение кругом опутал он композицию тонкими письменами ― ибо жизнь наша держится на контракте с ним и богами, по контракту они даруют нам мирную жизнь и защиту, а мы возносим им молитвы, подношения и, прежде всего, уважаем. Ибо все знают, что ждет нарушителя Контракта Гнев Камня, только Ган Тайо оказался достаточно безрассуден.       Кузнец же тоже изобразил историю Ли Юэ и богов, но используя железо и в менее утонченной манере. Он выковал меч, вложив туда все свое искусство, ― и, пусть формат работ отличался, оружие не уступало в красоте и мастерстве произведению Архонта. Однако по содержанию работы всё-таки тоже отличались. Вместо лезвия на мече была огромная сцена из современности Ли Юэ ― люди изображались сверху, в лучах солнца, над горами и морем, словно на месте богов; по сюжету полотна было видно, что они превзошли божеств, и стали сами править своей страной, больше не связанные контрактом. Подвиги, изображённые у Властелина Камня, демонстрировались как не более чем пережитки прошлого и забытые легенды. Когда меч был завершен, кузнец с легкостью разрубил им наковальню, показывая, что он весьма крепкий и острый. Однако людям больше понравилась сверкающая на солнце работа Властелина Камня. Они стали требовать у Архонта, чтобы тот покарал кузнеца за его высокомерие и вольнодумство ― тот и сам думал о том же, ведь он все же выиграл. Оставалось только выбрать наказание, достойное преступления. ― Кузнец Ган Тайо, отныне и впредь, твои руки никогда не смогут удержать твой молот ― как и всё в этом мире, даже голубиное перышко будет тебе не по силам. Твои полные яда слова всегда будут приносить вред остальным людям, пусть со временем они и перестанут их понимать. И пусть ни в одной стране тебе не будет места, хоть твои ноги и будут вечно нести тебя вперед, ведь ни один бог не возьмёт тебя под свою защиту. Это же наказание за твои слова падёт и на потомков твоих, на детей, внуков и далее, пока не прекратится род твой.       Упавший на землю молот расколол чудесный меч, а Властелин Камня тут же исчез. Вот так и поплатился за свое высокомерие и неуважение кузнец Ган Тайо. До самой смерти он скитался по землям Тейвата, но так и не получил помилования.       Рассказчик поклонился под бурные аплодисменты. Фаньэр вдруг вновь осознал себя стоящим у перил террасы, так его увлекла эта история. Довольно ожидаемый финал, но с подачей юноша постарался, да и посетители были довольны. А раз они были довольны, то и он был доволен.       Позже они встретились уже ночью, когда хозяин закрывал чайный дом и рассчитывался с работниками, и Фаньэр всё же не сдержал целый день крутившихся в голове мыслей. ― Ну и историю ты рассказал. Довольно страшную, если так подумать, ― повсюду быть чужаком. Хоть это и честно. Где нашёл-то? ― Честно говоря, ― смутился рассказчик, ― часть я выдумал. Большую часть. А так услышал где-то давно, не помню уже. Фаньэр покачал головой: ― Ну, если еще что-нибудь такое же хорошее придумаешь, приходи сюда. У тебя явно талант.

***

      Сян Хуа подметала пол, когда к ней в дверь постучали. Гостей ранним утром она точно не ждала, как, в принципе, и в любое время вообще. Она сама-то еле встала, подгоняемая бессонницей и болящими перед грозой суставами, и не представляла, кто мог по собственному желанию в такое время уже быть на ногах. Особенно в их краях. В такую-то погоду. Она отложила метлу на место и подошла к двери. Наверное, не стоило её убирать на случай опасности, всё-таки в краях много Похитителей сокровищ, а она жила одна, но она даже как-то не успела об этом подумать. На пороге стоял черноволосый мальчик в огромных, даже пугающего вида очках. Он неловко мялся, пока в голове Сян Хуа проносились сотни вопросов. Откуда здесь такой маленький мальчик? Где его родители? Почему так далеко от дома? Он выглядел грязным и взъерошенным, словно ощипанный воробей, и очень настораживал. Она только открыла рот, чтобы начать озвучивать все вопросы, но не успела издать ни звука. ― У вас есть вода? ― Колодец на заднем дворе, ― только и смогла ответить она. ― Благодарю, ― вежливо поклонился мальчик и сразу пошёл за дом.       Сян Хуа второпях выбежала следом за ним. С каждой секундой всё происходящее становилось все страннее, а она не могла угнаться на мальчишкой. Незнакомым мальчишкой на её участке. Обычно она не позволяла незнакомым людям ходить рядом с её домом. Хотя пока что он опасности не представлял ― возился с ведром у колодца, видимо, не зная, как его опустить. Он вновь обратился к ней первым ― как-то понял, что она подошла, даже не оглядываясь. ― Извините, вы не могли бы мне помочь? ― затараторил он. ― Я с радостью как можно быстрее уйду от вашего дома и больше не буду вас беспокоить, но у меня тут… я… пожалуйста…       Он весь трясся и заикался, все еще сжимая в руках веревку, ― сильно вздрогнул, когда женщина положила ему руку на плечо, но затем замер, словно выжидая. Сян Хуа наконец выдался шанс рассмотреть нежданного посетителя получше ― по одежде явно не местный, но лицом похож. Возможно, было бы понятнее, если бы не эти очки, стекла которых были невиданной ей толщины. Она постаралась приглядеться и обнаружила, что глаза у мальчика были крепко закрыты. От испуга? Хотя подобные жуткие приспособления зрячие люди обычно не носят. Весь он был слишком измотанный, изможденный, худенький, что даже стало жалко. Выглядел он едва ли лет на девять. ― Как тебя зовут? ― Х-хэй Чжу. ― А меня ― Сян Хуа. Чем тебе нужно помочь? ― Воды набрать. ― А еще? Тебе же не только вода нужна? ― Я не могу принести больше, и я должен быстро вернуться. Они будут волноваться или догадаются, что я встретил вас. ― «Они» могут тебе навредить? ― ох, Сян Хуа знала, в какие опасные ситуации могли угодить маленькие дети против своей воли. Рабство было одной из худших, но ещё и были плохие опекуны, от которых мог сбежать ребёнок. ― Нет! Это моя семья, ― воскликнул Хэй Чжу и наконец высвободился из хватки. ― Мама попросила принести воды, но я не могу сделать это сам, и вода в озере выглядит не очень чистой, но она запрещает обращаться за помощью, и… Вы же никому не скажете? ― Обещаю. Но позволь мне тебе помочь. Вам ещё что-нибудь нужно?       Мальчик нерешительно помотал головой и протянул ведро с верёвкой. Она закрепила его на краю и аккуратно спустила вниз, пока не услышала всплеск воды. Хэй Чжу всё это время стоял словно каменной статуей, чем немного напрягал, но больше заставлял беспокоиться. О чём думали его родители? Судя по виду мальчика, с ними явно что-то случилось ― что-то серьёзное, раз они отправили ребенка. Сян Хуа уже думала, как деликатно напроситься сопроводить мальчика до его семьи и посмотреть, действительно ли им не нужна помощь. Может, на них напали ― такое тоже не редкость. До города далеко, стражей много только рядом с Разломом, скалистая пустынная местность ― мелкие караваны торговцев довольно часто попадали здесь в ловушки разбойников или лагеря хиличурлов, что уж говорить о простых путешественниках. Некоторые не могли позволить себе безопасно перемещаться по воде, и Сян Хуа так или иначе довольно часто встречала тех, кому не повезло на пути встретить непредвиденную опасность. Такое уж место выбрала для жилья. Раньше здесь была целая деревня, служившая перевалочным пунктом, но довольно быстро почти все жители переехали в город за лучшей жизнью. Сян Хуа их не осуждала, сама всё собиралась, только никак не могла решиться ― поздно в её возрасте начинать новую жизнь. Зато она хотя бы могла всё ещё помогать людям.       Хэй Чжу судорожно вцепился в ведро, до сих пор ни разу не посмотрев на нее. Она уже действительно подозревала худшее. Боги, если эти люди на самом деле отправили слепого ребёнка одного искать им припасы ― и еще смели называться его семьёй… ― Я обещаю, я верну его вам как только смогу, я запомнил, где ваш дом. Сян Хуа в этом очень сомневалась, но озвучила другую мысль: ― Точно всё нормально?       Мальчишка как-то нервно то ли усмехнулся, то ли всхлипнул, но кивнул, очень долго и почему-то на старинный манер благодарил, а потом буквально сорвался с места. Только женщина успела хоть как-то осознать произошедшее, он внезапно остановился. ― Извините, а вы не подскажите еще, в какой стороне Ли Юэ? И сколько до города еще идти? ― Иди на восток прямо по дороге, не сворачивая, примерно два часа, может, больше, ― она показала рукой направление, на секунду забыв свои подозрения по поводу зрения мальчика, так хорошо он ориентировался, но тот даже не посмотрел на дорогу и быстро исчез в кустах.       Странно. Тревожно. Что с ним потом будет? Сян Хуа пожала плечами и вернулась к уборке.

***

      Ноги болели. Все тело болело. Даже последний привал, который был пару часов назад, не дал долгожданного отдыха. Было ощущение, что все его мышцы задеревенели и сгибались лишь из-за того, что мама всё ещё тащила его за собой, крепко сжав за руку. Он не знал, как у неё ещё оставались силы – он сам был готов лечь прямо у дороги и спать лет сто, пока вновь не вернёт себе контроль над телом, пока не забудет о произошедшем. Она выглядела хуже всех, даже хуже баобея, который в лихорадке повис у нее на спине, но продолжала идти вперёд. Хэй Чжу от этого чувствовал себя ещё ужаснее.       Хотелось пить – почти всё, что он смог добыть у той доброй женщины ушло на компрессы для баобея. Нужно было сбить температуру и регулярно промывать рану. Ему не хотелось думать о худшем исходе. Ещё больше не хотелось думать, что, если они впустую потратят воду, погибнет не один, а три человека – никому не хочется умирать, но у Хэй Чжу в этом вопросе больше не было голоса. Очень хотелось есть – небольшой провиант, который они взяли с собой, закончился ещё в горах. Он до сих пор себя корил, что не взял у той женщины хоть что-то. С другой стороны, мама действительно запрещала видеться хоть с кем-то, и она была бы очень зла. У него было ощущение, что абсолютно любой выбор, который он делал за последние дни, был неправильным – а правильного варианта не было вообще. Словно вся его жизнь песком утекала сквозь пальцы, а он безуспешно пытался сгрести ее обратно.       Слишком жарко. Никто из них никогда не переносил жару, а теперь они часами шли под палящим солнцем. Слишком больно. Они шли с редкими остановками, до изнеможения, часто даже толком не ночуя. Слишком страшно. Воспоминания о криках подгоняли идти дальше. Слишком сильно хотелось свернуться калачиком и представить, что это всё был просто страшный сон. Но мама всё ещё тащила его за собой.        Иногда ему всерьёз хотелось, чтобы его ещё пару дней назад оставили на безжизненных скалах одного. Так было бы проще всем. Просто хотелось, чтобы это закончилось. У Хэй Чжу никогда до этого момента не было подобных мыслей, но они его уже не пугали.       Казалось, что дорога никогда не закончится. Одни и те же деревья, кусты, холмы, а за ними ещё больше деревьев и холмов, словно они очутились в абсолютно пустом, необитаемом пространстве. Всё своё детство Хэй Чжу провёл в портовом городе – для него существование таких мест было невообразимо. Но внезапно стало вполне приемлемым – нет людей, нет проблем. Он знал, куда они направлялись, и до жути этого боялся. Взаимодействие с Сян Хуа было страшным – что же будет в большом городе? Он успел только мельком представить и быстро понял, что оставаться в горах ему было бы лучше. Безопаснее. — Я вижу город, — тихо прошептала мама, внезапно остановившись.              Хэй Чжу не видел и не хотел, но чувствовал его – крики чаек у моря, звук шуршащих о корабли волн, тихий шелест ветра по черепице, запах свежей еды. Людей не слышно, наверное, никто ещё толком не проснулся. Это хорошо, хотя бы их никто не увидит. Надежда в голосе мамы внезапно отозвалась только раздражением – больше к городу, чем, впервые за эти дни, к самому себе. Почему она думала, что здесь все будет иначе? Среди людей никогда не будет безопасно. И климат здесь отвратительный. Внезапно появившаяся рациональная его часть понимала, почему они не остались в Сумеру. Та же часть, которой едва исполнилось десять, хотела рыдать от безысходности.       За руку вновь потянули – у мамы будто бы появилось второе дыхание. Хэй Чжу чувствовал, что до города ещё далеко, что это чревато осложнениями, но сил перечить уже не было. Он едва переставлял ноги, следя только, чтобы очки случайно не упали. Он упустил момент, когда они подошли к самому входу, — мама наконец отпустила его руку и опустилась на землю, аккуратно перехватывая второго сына. Сам он застыл, боясь, что ноги сломаются, когда он попробует их согнуть. Мама с баобеем в ближайшее время точно не встанут, но нужно было быстрее отсюда уходить. Ну почему она не могла потерпеть ещё пять минут? Он наконец позволил себе оглядеться. Им нужно было убежище на первое время, где их никто не потревожит.       Деньги с собой они не успели взять, так что на какую-нибудь гостиницу надеяться не стоило. На доброжелательность горожан тоже – тогда они точно привлекут слишком много внимания. Может, следовало остаться в той полузаброшенной деревне? Хотя вряд ли дома там действительно никому не принадлежат, но они могли проверить чуть позже. А может, здесь рядом есть какие-нибудь пещеры? Есть же горы. Наверное, нужно было всё-таки смотреть по сторонам и высматривать хоть какое-то убежище, им бы даже руины подошли. Почему он не подумал об этом заранее? Почему он настолько глуп? Почему он просто не послушался маму?       Хэй Чжу мотнул головой, старательно откладывая истерику на потом. Нужно было хоть что-то делать. — Оставайтесь здесь, я скоро вернусь.       Глупо. Куда они уйдут? Как они уйдут? Мама не отреагировала, прижимая к груди баобея, и Хэй Чжу ощутил болезненный укол чего-то неприятного, что он пока не мог определить. Но он поплёлся дальше от города, вдоль рва.       (Проскочила отвратительная мысль, что он, в теории, мог бы их оставить. Их бы нашли, им бы точно помогли, а скоро они забыли бы про него. Они жили бы счастливо.)       Но вдалеке что-то показалось. Что-то разрушенное, кривое, изломанное – но с крышей и остатками стен. От ветра не спасёт, но от дождя и любопытных глаз – вполне. Хэй Чжу, на мгновение забыв про боль в ногах, подбежал ближе. Дверь еле держалась на петлях, но пол был каменный, виднелось то, что раньше явно было печкой, всё ещё была сухая солома и куски ткани. На секунду все его переживания показались неважными, поправимыми – вот, он нашёл им дом, он хоть что-то полезное сделал! Осталось только привести их сюда. Но он совершил большую ошибку – решил передохнуть.       Ноги тут же скрутило спазмом, он внезапно ощутил всё ту же боль, но уже в тысячи раз сильнее – от стертых стоп до горящих мышц. Казалось, будто его придавило целой скалой или превратили в камень самого – так не хотелось вставать. Пришлось себя пересилить – он всё-таки не мог позволить себе бросить свою семью. Он в них нуждался – это теперь буквально было единственное, что у него осталось.       Они все ещё сидели у ограды – мама, кажется спала. Хэй Чжу долго не решался её разбудить, но время поджимало. — Мам… Мам, я нашел место, нужно идти.       Он видел, что ей тоже трудно было опять заставить себя двигаться. Его вновь захлестнуло чувство вины. Все попытки помочь тут же стали казаться жутко неловкими, неуместными, но он всё-таки подхватил брата.       Он казался слишком лёгким, по крайней мере, первые несколько минут, пока и руки не затекли. Хэй Чжу настойчиво не смотрел на его ногу, где черным пятном расплылся огромный синяк. Он особенно выделялся на фоне побелевшей и даже чуть позеленевший в тон волосам кожи, которая казалась ужасно горячей, и Хэй Чжу вновь старался не думать…       Они почти дошли, когда он заметил, что мама отстала. Он честно думал, что она сможет пойти сама – он не мог унести двоих. Баобея он еле волочил, пару раз чуть не уронив из-за подогнувшихся коленей, от чего сердце едва не остановилось. Но всё же донес, всё же смог. Он положил его на то, что раньше, видимо, было кроватью, и отправился за мамой.       Посреди дороги она выглядела, как сломанная и брошенная кукла, замершая в незаконченном движении – согнутые ноги, безвольно опустившиеся руки. Ему захотелось прижаться к ней, убедиться, что она жива и полна сил, ощутить тепло – хоть он и знал, что в последнее время её руки были ужасно холодными. И при этом боялся, что она больше никогда ему не ответит. — Мам, пожалуйста, вставай, — тихо прошептал Хэй Чжу.       Её веки за стёклами очков слабо дернулись, его страхи не оправдались. Она опёрлась на него, но всё же, в основном, шла сама. Он панически боялся сделать лишнее движение, вновь совершить ошибку. Оставалось чуть-чуть – пара метров, десять шагов, девять, восемь, семь… – но с каждым счётом пространство будто увеличивалось, удлинялось в разы. Хэй Чжу даже не поверил, когда полусгнившая дверь оказалась прямо перед его носом – он в последнее время как-то перестал доверять действительности.       Они уснули довольно быстро, едва опустившись на кровать – мама вновь прижала баобея к себе, и Хэй Чжу старался не слишком вдумываться в то, что он чувствовал. У него ещё были дела – жизнь его родных зависела от него, и помощь им была меньшим, чем он мог им отплатить, загладить вину. Он открыл дорожную сумку, которая была уже совсем пустая – хотя и в начале их пути она была не особо заполнена, только самым необходимым. Рану брата нужно перевязать, маме дать лекарство – бинт он нашел. Вновь особо старался не смотреть на повреждения – если от простого кровотечения из носа ему становилось плохо, что он отлеживался пару дней в кровати, то вред организму от подобной раны страшно было представить. Хэй Чжу просто не хотел его потерять. Как и маму. Он надеялся, что и отец сможет скоро их догнать. Всего лишь нужно четко следовать инструкциям и не пропускать процедуры – делов-то.       Но на дне сумки под бинтами его встретили осколки стекла – он сперва ощутил мокрую ткань, затем неприятное жжение на кончиках пальцев от мелких порезов. Он нёс эту сумку некоторое время. Возможно, он споткнулся. Возможно, задел ею камень или дерево. Он не помнил. Совершенно не помнил. Он особо не отдавал себе отчёт в своих действиях. Но, скорее всего, это его вина. Вновь его вина.       Хэй Чжу отбросил сумку в сторону, теперь в ней не было особой ценности – а выместить куда-то эмоции хотелось. Нужно было найти маме новые лекарства, пока ей не стало ещё хуже. Нет, сперва нужно было отдохнуть. У него не было ни денег, ни сил пока что этим заниматься. Он забился в противоположный угол, но сон всё не приходил, пусть и его тело и разум были абсолютно вымотаны. Возможно, как раз сейчас стоило вознести молитву гео Архонту – в благодарность за позволение пребывать на его территории и для того, чтобы у них все наладилось. Хэй Чжу так и не смог сформулировать достойную речь, мысли путались, и он перестал пытаться.       Что-то подсказывало, что всё наоборот станет только хуже.