Dream in red

— Как страшно, — только и ответил Астарион на эту угрозу и, немного поразмыслив, подошел к дроу ближе.       Арракис сколько угодно могла врать самой себе, но вампир видел правду — за внешней язвительностью, агрессией и колкостью скрывались обыкновенные живые чувства. И страх, что эти чувства кто-то может попытаться использовать против нее.       Подойдя вплотную, Астарион какое-то время просто вглядывался в пылающие от ярости серые глаза, а затем толкнул дроу в ручей позади нее. Удивительно, что от соприкосновения ее тела с водой не пошел пар. Вампир успел отскочить как раз вовремя, чтобы заговор огня, пущенный озверевшей Арракис, пронесся мимо. — Я тебя за такое прожарю до хрустящей корочки, иблит! — крикнула дроу, рывком поднявшись на ноги. — А вот и нет! — отозвался Астарион, увеличивая между ними дистанцию. — Во-первых, я не дамся. А во-вторых, уж не знаю, как ты меня там обозвала, но одно только это ранило меня до глубины души. Как будешь извиняться? — Я?! Перед тобой?.. — начала было Арракис, собирая огненную магию в беснующийся сгусток на своей ладони, как откуда-то послышался собачий лай.       Вся боевитость дроу разом сошла на нет. Она принялась вертеть головой, пытаясь определить направление звука. Вампир едва успел отойти в сторону, как из кустов выскочил пес, которого они видели на дороге около мертвого хозяина. По всей видимости собачий нюх довольно ощутимо превосходил вампирский, раз Шкряб умудрился найти Арракис по запаху, даже несмотря на воду.       Картина того, как дроу чесала пса, все еще не удосужившись одеться, вносила в мысли Астариона некоторый диссонанс. Он ведь даже почти не лукавил, когда говорил, что предпочел бы, чтобы она ходила именно в таком виде. Единственная небольшая деталь, о которой вампир умолчал, была тем, что он предпочел бы, чтобы она ходила именно в таком виде только при нем. Еще одна блажь в копилку его жадности, с которой нужно бы было что-то делать. Или нет? Может, страх Арракис все же имел под собой некоторые основания? Использовать чувства дроу против нее же самой, да? Вампир тихо ушел в свою палатку, оставив Арракис играться со Шкрябом.       Астарион мог бы надавить на ее чувство вины за смерть Альфиры, но это бы не привело к тому результату, который бы его удовлетворил. Дроу была нужна готовой к бою, а не прибитой к земле тяжестью грехов. Вампиру казалось, что и вариант с манипулированием какими-то романтическими чувствами, если Арракис вообще была способна испытывать нечто подобное, был не особо состоятелен. Применять против дроу похоть так и вообще казалось просто смешным. Но что если попытаться внушить ей ложь о том, что доверие вовсе не так уж и скверно? Что он всецело будет на ее стороне, если она сделает то же самое для него? Амнезия дала благодатную почву для того, чтобы на ней можно было взрастить зерна этого искаженного подобия доверия. Арракис и ранее выказывала лояльность по отношению к нему, но на этом вовсе не обязательно было останавливаться. — Что ты делаешь? — дроу, уже одетая в свою походную мантию, отодвинула ткань палатки, заглядывая внутрь. — Представляю, что лежу в гробу, — отозвался Астарион, повернув к ней голову. — Зачем? — Старые привычки. — Расскажешь? — могло показаться, что Арракис забыла их небольшую стычку, но вампир успел выучить некоторые ее повадки и знал, насколько ее теперешние непосредственность и любопытство были обманчивы.       Астарион немного подвинулся, освобождая место дроу. Арракис замялась на несколько мгновений, прежде чем проскользнула в палатку и легла рядом. — О, боги, что это? — спросила дроу недовольным голосом, принявшись ерзать. — Дерево. — Но зачем? — Я уже рассказывал о том, что выкопался из собственной могилы, так? — вампир прикрыл глаза, ощущая, как бок начинало припекать из-за близости Арракис с ее драконьим пламенем. — После смерти и начала новой жизни мы оказываемся привязаны к месту своего захоронения. Поначалу это пугает до ужаса — ощущать, как над тобой нависает несуществующая крышка гроба, над которой такая же несуществующая куча земли. Каждый раз закрывая глаза, ты чувствуешь, как это давит на тебя, как лишает воздуха. Но потом, со временем, до тебя доходит, что дышать вовсе и не нужно, и весь этот страх — просто иллюзия. Остаточное воспоминание о твоей жизни. И через какое-то время ты смиряешься, тебе становится так… спокойно. — То есть у Касадора ты «спал» в гробу? — Нет. У меня было немного земли с моей могилы. Этого достаточно для того, чтобы сделать новое место для отдыха. — Я думала, что мозгоедский паразит убрал твои вампирские ограничения. — Убрал, — согласился Астарион. — Но изжить старые привычки не так-то просто.       Ответ получился не совсем однозначным, но никто не стал развивать тему дальше. Некоторое время они лежали молча. Вампир слышал гулкое биение чужого сердца, чувствовал жар чужого тела, кожей ощущал чужое дыхание. И страстно завидовал, если не сказать ревновал. Дроу была так омерзительно свободна, даже от собственных воспоминаний, что ей хотелось причинить боль. Немыслимо! Астарион никогда не тяготел к различным проявлениям садизма, но тут вглубь разума закрадывалось какое-то гнусное желание оставить о себе напоминание самым варварским способом из всех, на которые он только был способен. Совсем как… делал он. — Я не жалел тебя, — очень тихо сказал вампир. — Я не жалел тебя, потому что прекрасно понимал, что ты тогда испытывала, и, мысленно возвращаясь в те времена, мне бы не хотелось, чтобы по отношению ко мне испытывали жалость. Но… — Но у тебя при этом не было выбора, а у меня он был, так? — перебила его Арракис. — Я завидовал тебе, — признался Астарион. — Думаешь, что самая страшная пытка — это лишиться контроля над своим телом? — через некоторое время спросила дроу. — Но как бы ты себя чувствовал, если бы тебя лишили контроля над разумом? Убили бы в тебе личность? Уничтожили то, что делало тебя тобой? По-настоящему превратили в безвольную марионетку? — Считаешь, что это как-то связано с твоей амнезией? — Я не знаю. Я не помню. Я потеряла что-то очень важное, но что? А вдруг, я потеряла какую-то часть себя? А может, наоборот — сейчас я всего лишь маленький увечный осколок? — Мне все равно не хочется тебя жалеть, — усмехнулся вампир. Немного поразмыслив, он решил забросить удочку: — Слушай, ты, конечно, временами ведешь себя несколько странно, но я бы не сказал, что передо мной пустая кукла. У тебя есть воспоминания о том, как пользоваться Плетением, как убивать, как говорить на твоем языке… о множестве менее значимых вещей, которые составляют картину твоей личности. Да, эта картина неполная, но должна же в девушке быть какая-то загадка? — Я даже сколько мне лет не помню, — вздохнула Арракис. — А вдруг, я старше тебя, дартиир, а ты тут так фамильярничаешь? — Если это так, то я скажу, что ты неплохо сохранилась, — шутливо отозвался Астарион, за что получил тычок по ребрам. — Но не думаю, что ты старше меня. — Почему? — Потому что ты дроу вне Подземья, и до сих пор жива, не будучи при этом отступницей. — Странная логика, но допустим, — задумчиво протянула дроу. — Может, Рафаил был прав? — В чем? — насторожился вампир. — В том, что мы просто небывалые везунчики.       Астарион только фыркнул. Да уж, перспектива превращения в иллитида была тем еще проявлением благосклонности удачи. Но с другой стороны личинка свежевателей разума даровала вампиру возможность гулять под солнцем, пить кровь мыслящих созданий, ненадолго почувствовать ту самую свободу, из-за которой он так завидовал Арракис.       На какое-то время внутри палатки воцарилась уютная тишина. Убаюканный этой тишиной Астарион так глубоко погрузился в свои ощущения, что далеко не сразу заметил, что дроу покинула его, оставив после себя шлейф кровавого аромата и призрачное ощущение тепла. Он так устал, что разум непроизвольно начало затягивать в туманный омут, из глубин которого на него смотрели холодные красные глаза.       Раздавшийся снаружи крик мгновенно сбросил с вампира это наваждение. Придерживая одной рукой берет, чтобы тот не слетел, через лагерь наискосок бежал Воло со всей доступной ему скоростью. Вслед за ним летела россыпь маленьких огненных шариков. В любое другое время Астарион бы от души позабавился подобному представлению, но чутье подсказывало, что что-то здесь было не так. Вампир едва успел перехватить разъяренную Арракис, отчетливо почувствовав при этом запах ее крови. — А ну пусти! — кричала она, пытаясь вырваться. — Я убью его, убью! — Да погоди ты, — Астарион только сильнее сжал дроу в своей хватке. — Что случилось?       Арракис с пылом выдала какую-то длинную фразу на своем языке, по всей видимости проклиная Воло на чем свет стоит, прежде чем как-то обреченно замереть в руках вампира. — Мой глаз, — глухо сказала дроу. — Этот подонок выковырял мой глаз. — Что? — не поверил вампир, поворачивая Арракис к себе лицом.       Правый глаз кровоточил, но был на месте. Хорошенько присмотревшись, Астарион понял, что это был не родной глаз дроу — вместо серебристо-серой радужки была бледно-голубая с прожилкой золотого около зрачка. Не долго думая, вампир быстренько слизнул кровь: — И как это произошло? — Да какая теперь разница? — сухо отозвалась Арракис, не отреагировав на его наглость. — Ты им видишь хотя бы? — Вижу, но думаешь мне от этого легче? Это же был мой глаз. Мой глаз! Понимаешь?       Астарион некоторое время молча разглядывал поникшую мордашку дроу, а затем его сразил приступ смеха. — Я… Ох, прости, — начал вампир, не прекращая хохотать. — Мне просто вспомнилось… Знаешь, у работяг в порту Врат Балдура есть множество всяких вульгарных присказок. Одна из них про кинжал, глаз и кое-какой вид близости. — Что-то у тебя при этом оба глаза на месте, — огрызнулась Арракис.       Астарион тут же осекся, не к месту вспомнив Касадора: — Прости, это всего лишь глупая шутка. Не принимай на свой счет. Да и к тому же, если не знаешь про твой глаз, то даже не заметишь. Особенно издали. — Мне все еще от этого не легче, — горько вздохнула дроу, уткнувшись лбом ему в грудь, точь-в-точь как сделала это в лагере гоблинов после ритуала покаяния. — А я все еще не жалею тебя, — тихо отозвался вампир, принявшись аккуратно поглаживать Арракис по волосам.

***

— Я не горю желанием посещать тетушку Этель, — честно признался Астарион, когда они подошли к болотам. — А мы и не к ней, — отозвалась дроу. — Ты о том таинственном письме Каге? — припомнил вампир спустя какое-то время. — Мы разве не разобрались с рощей? — Слушай, мне эта обитель друидов тоже не нравится после случая с Нетти, — Арракис осторожно переступала через ловушки, — но вот тот обряд, которым они хотят запечатать рощу, меня заинтересовал. От него веет чем-то… гнилостным. Прямо как от этого болота. — Темная магия? — поинтересовался Астарион. — Нет. Не темная, — дроу задумалась на некоторое время. — Скорее дикая и жестокая, как зверь, загнанный в ловушку. В ней нет ничего от баланса, который обычно блюдут друиды. — Тебе и вправду не все равно? — Мне нравится сеять хаос. Разве тебе — нет?       Вампир не ответил. Конфронтацию между беженцами и друидами можно было устроить несколькими способами куда как проще. Астарион не разделял этой тяги к нарочитому усложнению пути, но спорить не стал. Если то, что они раскопают насчет Каги сможет удовлетворить любопытство Арракис, то игра будет стоить свеч хотя бы в плане укрепления видимости доверия между ними. Вампир начинал понемногу понимать, что именно обычно двигало дроу. А вот сможет ли он результативно использовать свою догадку — было совсем другим вопросом.       Разобраться с «охраной» тайника не составило никакого труда, за исключением того, что мефиты успели изгваздать их обоих в грязи по самые уши. — Как бы мне сейчас хотелось принять ванну… — мечтательно протянул Астарион. — Ты опять начинаешь? — спросила Арракис с изрядной долей презрения в голосе. — Городской мальчик скучает по привычному ему комфорту? — А что плохого в любви к комфорту? Менять шелк, сатин и роскошь привычных покоев на пыль и грязь первого подвернувшегося для стоянки места вполне очаровательно для приключения, конечно, но мне бы крайне не хотелось брать это в привычку. — Неужели ты и по Касадору с его особняком начал тосковать? — Замком, — поправил вампир. — Ну, это, разумеется, многое меняет, — фыркнула дроу. — Да, начал тосковать, но не по Касадору. И даже не столько по комфорту замка. — А по чему тогда? — удивилась Арракис. — По тому, что меня называли «господин Астарион». — И почему я подумала, что добьюсь от тебя серьезного ответа? — вздохнула дроу. — Вопрос риторический.       Однако Астарион говорил вполне серьезно. Ночью дроу весьма подло выудила из него признание в его главном грехе — тщеславии. Будь Арракис хоть немного заинтересована в интриганстве, не побрезговала бы использовать это знание против вампира. Но она отнеслась к этому так, будто не видела в жажде славы и власти ничего предосудительного. — Круг Тени? — негромкий голос дроу вернул Астариона в реальность. — Интересно, как они умудрились выйти на Кагу? — Еще интересней — почему именно сейчас? — в тон ей отозвался вампир. — Имеешь в виду именно тогда, когда их верховный друид сорвался с места в поисках некоего таинственного артефакта, в ущерб безопасности рощи? — Да и сама Кага довольно быстро умудрилась подмять под себя управление, а я вовсе не уверен в том, что из всех кандидатов на пост временной замены она была в лидерах. — Ты что, назвал ее тираном? — Это ты сказала, не я.       Довольно продолжительное время они молчали, выбираясь с болот. — Как тебе идея стравить между собой тифлингов и друидов? — предложил Астарион. — Это привнесет достаточно хаоса на твой взгляд?

***

      Из-за проклятых мефитов пришлось внепланово разбивать лагерь, чтобы почиститься, пока они оба не превратились в грязевые статуи. Через небольшое зеркало вампир наблюдал за Арракис. — Увидела что-то интересное? — спросил Астарион, заметив приближение дроу. — Да так. А ты чем занимаешься? — Пытаюсь смотреть, да только мало что вижу, — вампир вздохнул. — Еще одна причуда моего… недуга. — Тщеславие — порок. — Разве может небольшое баловство быть пороком? — Астарион повернулся, слегка усмехнувшись. — Симпатичное личико способно открыть множество дверей, если правильно себя подать, можешь мне поверить. Не то чтобы я мог видеть это личико, конечно. По крайней мере с тех пор, как отросли клыки, а глаза стали красными. — А какого цвета они были раньше? — Я… — вампир запнулся, раздумывая о том, стоило ли рассказывать о своем прошлом Арракис, — я не знаю. Не могу вспомнить. Мое отражение — всего лишь смутный темный силуэт в недрах памяти. Еще одна вещь, которую Касадор у меня отобрал.       В секундном порыве злости он разбил зеркало о землю, с горечью понимая, что чертов ублюдок лишил его куда большего, чем он готов был признать, безошибочно сыграв на его слабых местах. — Ты ведь из лунных? — протянула дроу, склонив голову на бок в задумчивости. — Значит глаза у тебя должны были быть либо синими, либо зелеными. — Интересно, с чего взялось это предположение? — фыркнул Астарион. — С того, что кудряшки у меня белые? По этой логике я бы вообще тебя к дроу не причислил, исходя из твоей внешности.       Вампиру хотелось бы забыть об истинном цвете своих глаз, но это воспоминание сидело в голове, словно заноза. Ну не говорить же Арракис о том, что глаза у него были точь-в-точь как у матери? Тогда дроу медленно и методично принялась бы пытать Астариона на эту тему, а рассказывать хоть что-нибудь о женщине, бросившей его в глубоком детстве, не было совершенно никакого желания. Пока он был жив, именно материнские глаза, стыдливо прячущиеся за пеленой слез, являлись ему в каждой медитации. Тогда вампир был слишком юн, слишком наивен, чтобы верить в то, что он был нужен той женщине. Чтобы верить в то, что ей было до него хоть какое-то дело и она когда-нибудь вернулась бы за ним… — Что? — Астарион далеко не сразу заметил, что дроу как-то излишне въедливо вглядывалась в его лицо. — Я вижу тебя. Могу побыть твоим персональным зеркалом. Что ты хочешь узнать? — Что предстает миру, когда на меня смотрят? — вампир даже не пытался юлить, когда задавал этот вопрос. — Что ты видишь перед собой? — Вот эти умилительные морщинки, когда ты смеешься. — Прошу прощения? — тут же вскинулся Астарион. — Я — вечно юный вампир, а не твоя обожаемая бабуля. Ты можешь лучше. Что еще? — Твои белые кудряшки действительно ничего так, — продолжала издеваться Арракис. — Особенно то, как они очаровательно вьются за ушами. — От тебя требовалось всего лишь немного лести, а не поэзии, — вздохнул вампир. — Просто потешь мое самолюбие, сказав, что я прекрасен. — И тебе действительно будет достаточно наглой неприкрытой лести? — Конечно нет! Мне бы хотелось иметь кучу золота, предаваться самым развратным проявлениям похоти, свершить справедливую месть — и это только начало списка моих желаний. Но за неимением прочего в данный момент, я обойдусь и наглой неприкрытой лестью.       Дроу закатила глаза: — Вы так прекрасны, Ваше Архивеликолепие! Сияние Вашего образа было настолько ярким, что один из моих глаз не выдержал подобной красоты, — Арракис фыркнула. — Ты ведешь себя как ребенок, дартиир. И желания у тебя как-то мелковаты. — О, так мы все это время говорили серьезно? И почему я был не в курсе?       Астариону доставляло некоторое удовольствие вызывать у дроу приступы раздражения. Не ярости, в которой она становилась опасно импульсивна. Вампир начинал невольно задумываться о том, что было бы, встреть он Арракис во время своей прежней «жизни». Ему отчего-то начинало казаться, что Касадора могло бы заинтересовать ее диковатое упрямство вкупе с непокорностью. Астарион на своей шкуре далеко не раз убеждался в том, как именно непокорность действовала на этого ублюдка. Нет, дроу бы не стала рядовой жертвой, годной только лишь для того, чтобы покормиться. А может… так поступил бы он сам, каким-то магическим образом оказавшись на месте Касадора? И это было всего лишь перекладыванием своих потаенных грязных желаний на того, кто делал нечто подобное с ним самим? Как некая индульгенция. Что-то вроде «на самом деле это не я такой, просто другому меня не научили»? После той угрозы Арракис про «сломить по-настоящему» разве внутри вампира не проснулось еще одно гадкое чувство наряду с тщеславием? Что-то среднее между желанием укротить и подчинить. Признаться самому себе в чем-то подобном для Астариона было равнозначно позорному и однозначному проигрышу Касадору. Ведь это бы означало то, что одно из правил все еще продолжало действовать на него. То, что вампир действительно являлся творением своего Хозяина, и кроме этого в нем не осталось больше ничего. — Ты в порядке? — с беспокойством в голосе поинтересовалась дроу, выводя Астариона из его тяжелых дум. — С моей стороны все эти подначки тоже были сущим ребячеством, так что можно сказать, что мы в расчете.       Вампир некоторое время молча вглядывался в глаза Арракис, а затем, вздохнув, вполне серьезно спросил: — Хочешь, я расскажу про свои истинные желания?