Dream in red

      Если бы кто-нибудь спросил вампира о том, как он чувствовал себя после экзекуции с привлечением торговца, то он бы ответил, что был оскорблен до глубины души. Но никто, разумеется, его не спрашивал. Арракис так и вообще будто расцвела, ощутив в кошеле заметную прибавку золотых монет. Любовь к золоту Астарион, в целом, разделял, но вот путь честного обмена был для него крайне чужд. Зачем нужны какие-то сделки, когда всегда можно прибегнуть к убийству? Мертвецам не нужно золото. Да и ценные вещицы не нужны… Стоило только вампиру погрузиться в грезы о привычных ему способах обогащения, как дроу утянула его с собой — прочь из пещеры Зентарим. — Помнишь, мы видели какие-то перевернутые повозки вдалеке? Может, это и есть наш караван? — поинтересовалась Арракис в задумчивости. — Или это все, что осталось от сопровождения герцога, — предположил Астарион. — Но проверить все же стоит.       Трупы, кровь, ошметки внутренностей… Чем ближе они подходили, тем яснее становилось то, что это точно была не работа дроу-налетчиков. Картина резни не походила даже на гоблинов, что бились под их началом. Было в ней нечто звериное, дикое.       Чуть впереди на земле лежала полудохлая гиена, и дроу направилась прямиком к ней. Вампир подумал, что Арракис просто хотела ее добить, но она вдруг резко остановилась и широко развела руки, будто вознося молитву. Астарион обошел ее и увидел, как серые глаза дроу застилали слезы, а выражение лица было почти восторженным. — Это так прекрасно, — прошептала Арракис в пространство.       Вампиру стало немного не по себе. Он даже не успел толком подумать над тем, что вызвало у него такую реакцию, как гиену буквально разорвало, и из ее мертвой плоти появился гнолл. Эти твари обычно сбивались в стаи, так что нужно было быстро разобраться с теми, кого успеет призвать этот «новорожденный». — Да уж, — Астарион вытер попавшую на лицо кровь, как только последний из гноллов перестал дергаться, — это определенно заставляет посмотреть на фразу «чудо рождения» под другим углом. — Жизнь, порожденная смертью, — дроу продолжала пребывать где-то глубоко в себе. — Вовсе не то же самое, как жизнь, паразитирующая на смерти. Трупные черви едят мертвую плоть, но не рождаются из нее. Растения берут из разложившихся останков, покоящихся под землей, на которой они растут, питательные вещества, но тоже не рождаются из них. А вот гноллы — другое дело. Ты тоже — другое дело. — А что я? — вампир сделал вид, что не понял, к чему она клонила. — Ты, как и любая нежить, был рожден в смерти. — Не сравнивай меня, — Астарион брезгливо поджал губы, — вот с этим. — Почему? — удивилась Арракис. — Вампир-Астарион родился, когда эльф-Астарион умер, разве нет? — Я бы не назвал это «рождением». — А как бы ты это назвал? — Пыткой, — вампир покачал головой. — Я хорошо помню, насколько больно было превращаться. Мое тело извивалось, корчилось в муках, пока сам я был совершенно беспомощен. Не способен это прекратить. Смерть крепкой хваткой сжимала мое сердце до тех пор, пока оно и вовсе не перестало биться. Еще стоит упомянуть, что мне пришлось выкапываться из собственной могилы, а потом долго и болезненно отхаркивать свернувшуюся кровь и всю ту грязь, через которую пришлось продираться. — Ты… жалеешь? — Жалею о чем? — Что стал вампиром. Что не принял смерть.       Астарион долго смотрел на дроу, раздумывая о том, стоило ли вообще ей что-либо отвечать. — Я не очень хорошо помню, что такое «быть живым», — сказал вампир через некоторое время. — Так что я не считаю, что не принял смерть. — Ты не ответил, — Арракис слегка улыбнулась, как бы намекая на то, что смогла подловить его, но не стала настаивать на дальнейшем развитии темы.       Астарион вспомнил, с каким видом дроу стояла над гиеной. Если бы Арракис оказалась на кладбище в ту ночь, когда он стал вампиром, если бы увидела своими глазами, то сохранилось бы это ее восторженное выражение личика? Стала бы она задавать свои вопросы, когда сама бы убедилась в том, что в подобных вещах не было ничего прекрасного? Астарион хорошо представлял себе, как можно было поддаться очарованию смерти, но, когда через это проходишь сам, восприятие сильно меняется. Арракис просто не понимала каково это. Бессильная злоба на праздный интерес дроу угасла, даже толком не оформившись. — Похоже, что я все-таки была права, — голос Арракис, присевшей около одного из трупов, вывел вампира из раздумий. — Это наш караван. Но я нигде не вижу груза, о котором нам говорили. — Может, кому-то удалось спастись? — размышлял вслух вампир. — Если нападение было внезапным, то в творящемся хаосе кто-то мог оказаться довольно далеко от эпицентра заварушки. Гноллы не отличаются организованностью, за исключением того, что подчиняются вожаку и своему главному инстинкту — голоду. Атаковать с флангов или с тыла эти животные точно бы не стали. — Это будет грубо с моей стороны, если я попрошу тебя пойти по запаху крови? — с почти искренней наивностью в голосе поинтересовалась дроу. — Во-первых, да, это будет грубо. А во-вторых, даже если и не было бы, то за твоим запахом я все равно не очень хорошо слышу другие. — Прошу прощения, — Арракис рывком поднялась на ноги, — ты только что сказал, что от меня воняет? — Что ты, душа моя, разве я мог? — ядовито спросил Астарион. — Прекрати меня так называть! И вообще…       Дроу как-то неопределенно махнула рукой и, покачав головой, молча двинулась дальше по дороге. Прямо как дитя малое. Хотя в плане взаимоотношений она таковым и являлась. О том, какие порядки царили в паучьем королевстве, ходило множество слухов. Один живописней другого. А сам вампир далеко ли ушел от той же Арракис по части взаимоотношений? Чем его собственный мир отличался от мира дроу? Тем, что в его мире старались скрывать пороки под благопристойностью, словно она была дорогим шелком? Разве не были одинаковыми все те, кому он позволял уложить себя на лопатки? Обычными животными, которых вели низменные инстинкты. Так чем же отличался мир Астариона и его понятия о взаимоотношениях, что он так споро поставил себя выше Арракис?       Вампир поймал себя на том, что начинал задумываться о каких-то посторонних вещах, которые только отвлекали его от главной задачи — выжить, не превратившись при этом в чудовище со щупальцами. Сладкий вкус свободы был таким обманчивым. Касадор тоже никуда не делся, пускай в данный момент и не имел власти над одним из своих отродий. Астарион отвесил себе мысленную оплеуху за то, что сам начал тратить время на ничего не значащие пустяки.       Откуда-то стал доноситься разъяренный вой и крики, но из-за местности, сплошь усеянной грудами камней и отколовшимися монолитными глыбами, увидеть источник этих звуков возможности не было. — Теперь пойдем очень аккуратно, — предостерег он дроу. — Мы не знаем ни что там происходит, ни какова ситуация, ни сколько там целей.       Арракис, к удивлению вампира, не стала спорить и даже милостиво пропустила его вперед себя. Осторожность точно не была лишней, потому что ситуация оказалась воистину паршивой. Парочка уцелевших пыталась отбиться от основной части стаи гноллов с помощью огня. — Ты чувствуешь? — неожиданно спросила дроу шепотом. — Что именно? — Что-то странное исходит от нее, — Арракис ткнула пальцем в одного из гноллов. — С чего ты взяла, что это «она»?       Дроу выразительно на него посмотрела: — Я так понимаю, что не чувствуешь. Тогда сиди здесь. — Стой! Куда? — Астарион попытался удержать ее на месте, но Арракис легко выскользнула из его хватки и направилась прямиком к «ней».       С благоговейным ужасом вампир наблюдал за тем, как внимание стаи с уцелевших сместилось на дроу. Гноллы рычали, скулили, неистовствовали, но нападать не торопились. Астарион, наконец, понял в чем было дело — в голове предводительницы стаи тоже была личинка свежевателей разума. Неужели иллитидам было настолько наплевать на то, из кого затем появится один из них? Совсем никакого вкуса. Это было даже несколько унизительно — равнять всех и с такими тварями, как гноллы. Пара мгновений и вот стая двинулась в пещеру, где засели караванщики, не обращая внимания на пламя. — Что ты сделала? — ошарашенно спросил вампир. — Убедила ее в том, что в пещере есть вкусное мясо. — Ты же понимаешь, что такому количеству этих животных двоих жалких человечишек будет катастрофически мало? — Понимаю. И поэтому мы идем за ними. — Что? — он хотел было возмутиться, но Арракис уже двинулась за стаей. — Совсем с ума сошла. — Я все слышу, — бросила дроу, не оборачиваясь.       В пещере к Арракис подбежала предводительница с таким видом, будто не знала — то ли напасть, то ли начать ластиться. Затем, обернувшись с яростным рыком, она обрушила свое оружие на одного из рядом стоящих гноллов. — Помогай ей! — крикнула дроу, готовя заклинание.       Бой оказался совсем недолгим. Видимо, даже у таких тварей, как гноллы, есть некоторые понятия о предательстве. У Арракис и, теперь уже заметно израненной, предводительницы стаи, с которой она сама же и расправилась, состоялся очередной безмолвный разговор. Дроу с легкой улыбкой наблюдала за тем, как та сначала заскулила, потом принялась жалобно выть, а после и вовсе перешла на какие-то хрипловато-булькающие звуки. Через несколько мгновений все было кончено. — А сейчас что ты сделала? — поинтересовался Астарион. — Ты знаешь, что гноллы считают весь мир своей кормушкой? — Арракис присела рядом с трупом своей «помощницы» и извлекла оттуда еще живого паразита. — Невозможно удовлетворить ненасытность. Она хотела мяса и крови? Она получила их в избытке. — Ты заставила ее пожрать саму себя? — Почему сразу «заставила»? Просто немного подтолкнула, — дроу некоторое время рассматривала личинку на своей ладони, а затем поглотила ее. — Смотрю, ты наслаждаешься, да? — наглядная демонстрация способностей паразитов пробудила внутри вампира алчное желание. — Заполучила немного новых сил и даже щупальцами не обросла при этом. Может поделишься? Я бы и сам не прочь насладиться таким. — Да на здоровье, — Арракис без каких-либо препирательств протянула ему личинку, которую достала с мертвого дварфа-сектанта. — Эти силы и впрямь сокровище. И раз уж ты сам заговорил про наслаждения… О каком миленьком местечке ты тогда упоминал?

***

      Прислонившись голой спиной к дереву, Астарион смотрел на луну. Ее свет был печален и прекрасен. Две сотни лет он не видел другого света, но теперь… теперь вампиру начало казаться, что в серебряных лучах рождалось какое-то волшебство. Звезды тоже были восхитительно красивы. Во Вратах Балдура он иногда вот так же бездумно смотрел в небо, но не видел звезд настолько ясно. Астарион, казалось, вообще ничего и никогда не видел ясно.       Шлейф кровавого аромата предупредил вампира о появлении Арракис задолго до того, как он услышал ее шаги. Сработают ли на дроу его уловки? Стоит ли вообще пытаться? — А вот и ты, — Астарион показался из-за дерева. — Я ждал. Ждал с того самого момента, как положил на тебя глаз. Ждал, когда смогу заполучить. — Как самонадеянно, — в лунном свете даже снисходительное выражение лица Арракис выглядело очаровательно. — Я не принадлежу тебе. — Разве? Но ты здесь. И я подозреваю, что не ради праздной болтовни. Думается мне, что ты хочешь, чтобы тебя изучили, а потом отведали. — А ты сам чего хочешь? — Того же, чего и любой другой — удовольствия, — вампиру вдруг захотелось разразиться хохотом из-за абсурдности этих слов применительно к нему самому, но он сдержал свой порыв. — Твоего. Моего. Нашего общего экстаза. Это ведь то, чего ты хочешь, разве нет? Раствориться во мне. — Если честно, мне бы хотелось просто повеселиться, — слегка пожала плечами дроу. — Тогда давай веселиться.       Астарион чувствовал себя странно. Очень редко, почти никогда, его цели пребывали в трезвом уме и твердой памяти. Почти так же редко вампиру не приходилось себя заставлять быть с ними. К Арракис он испытывал определенный интерес — своего рода экзотика. Да и этот не исчезающий запах крови, будто дроу представляла собой одну большую открытую рану… Пока Астарион рассеянно разглядывал ее обнаженное тело, Арракис изучала его в ответ, словно это он был ее закуской, а не наоборот. От ее тяжелого и голодного взгляда стало немного не по себе. Этот голод не имел ничего общего с похотью.       Зато с похотью отлично вязались глубокие и горячие поцелуи. Каждое прикосновение дроу почти обжигало. Когда прошлой ночью вампир пил ее кровь, Арракис не казалась такой горячей. Это так разбушевалось ее чародейское пламя? По крайней мере это было наглядным показателем того, что дроу не притворялась. Через некоторое время Астарион с удивлением осознал, что и он тоже. Это вышло так… просто. Совершенно инстинктивно. С некоторой горечью вампир подумал о том, что для того, чтобы ему почувствовать хоть что-то, отличное от надоевшего презрения к себе, всего-то нужен был партнер, который не вызывал бы у него отторжения.       Он даже не заметил, как подхватил Арракис на руки. Дроу была такой легкой. Почти невесомой. Может ее вообще не существовало, и это просто Астарион настолько оголодал, что нафантазировал подобный сценарий? Вампир, не спуская Арракис с рук, прижал ее к дереву, чтобы заглянуть в глаза. В лунном свете они выглядели, как расплавленное серебро. У дроу не должно быть таких глаз. Это все точно было его фантазией. Но вот Арракис немного вытянула шею, чуть склоняя голову на бок, словно в приглашении. Она… играла с ним? Не успел Астарион толком над этим задуматься, как дроу на его руках брыкнулась так, что они оба полетели прямиком на землю.       Было что-то странно правильное в том, что Арракис оказалась сверху, но выражение превосходства на ее лице несколько смазывало впечатление. Вампир слегка дернулся, когда она приняла его в себя — слишком горячо. Но вместе с тем жар дроу подействовал на Астариона умиротворяюще. На несколько безумно долгих мгновений вампир позволил себе прикрыть глаза и потеряться в этих ощущениях. Под закрытыми веками плясали всполохи пламени. Его искры он чувствовал, когда пробегал пальцами по коже Арракис.       Астарион резко распахнул глаза, когда услышал, как запах крови усилился в несколько раз. Может дроу поранилась при их падении? Мысли выцветали и становились такими неважными. Важным было чужое сердцебиение под его рукой. Важным был пульс, видимый под кожей. Важным был запах крови, который сводил с ума. Вампиру стало наплевать на то, играла ли с ним Арракис. Он получит все свое удовольствие этой ночью.       Перекатившись вместе с дроу и нависнув над ней, Астарион пару мгновений смотрел в искрящиеся весельем серые глаза, прежде чем впился клыками в так желаемую им шейку. Серая кожа тут же покрылась мурашками. Стоило только почувствовать вкус крови, как весь мир вокруг стал предельно четким, словно разом обострились все органы чувств. Вампир входил в Арракис медленно, не вынимая при этом клыков из шеи. Теперь ее пламя было везде — не только снаружи, но и внутри тоже. Астарион смутно припомнил какое-то виски, которое ему довелось попробовать около сотни лет назад. Его раздобыли пираты в одной из деревушек Тетира. «Кинжал в огне», кажется? Вампир чувствовал себя так, будто опрокинул в себя целую бутылку.       Почему дроу его не останавливала? Астарион не прекращал пить из нее. Неужели не видела никакой опасности для себя? Или настолько верила в его благоразумие? Что ему стоило выпить ее досуха? Просто из незрелого желания сделать все вопреки здравому смыслу. Арракис только подавалась ему навстречу с изрядной долей энтузиазма, даже и не думая останавливать. Вампир с неохотой оторвался от ее шеи и уткнулся лбом в свое предплечье. Астарион ненавидел, когда кто-нибудь трогал его волосы, но касания дроу вышли какими-то чересчур ненавязчивыми. Мягкими. Словно так она говорила, что все в порядке.       Но все было далеко не в порядке. Не уходить глубоко в себя было тяжело. Это сковывало. Вампир и сам не знал, почему ему так отчаянно не хотелось показаться в глазах Арракис жалким. Учитывая то, что она была не в курсе относительно большей части его прошлого. Это же он сам пригласил ее! Насколько глупым бы выглядело то, если бы он поступил так, как привык поступать всегда — просто пустить все на самотек? Нет. Сейчас его воля принадлежала ему одному. Одно это знание приносило удовольствие само по себе. А уж насыщенный «ужин» с не менее насыщенной близостью…       Глядя на погрузившуюся в медитацию дроу, Астарион всерьез обдумывал возможность позорного побега. Он не привык оставаться с кем-то из своих… жертв. Но Арракис не была жертвой. По крайней мере точно не была хозяйской жертвой. Ему даже почти что не пришлось ее соблазнять привычным способом. Достаточно было всего лишь щепотки очарования.       Первые лучи солнца вампир, на сей раз, встречал без опостылевшего страха перед ними. Как же все-таки было приятно нежиться под теплым солнечным светом! Астарион понятия не имел о том, сколько пролетело времени, но вот за его спиной послышалось шевеление: — А где мои утренние объятия? — поинтересовалась дроу. — Быстро восстанавливаешься, — отозвался вампир, не оборачиваясь. — Я думал, что ты будешь выжата после ночи. — Ты, конечно, хорош, дартиир, но не настолько. — Да как ты смеешь! — притворно возмутился вампир. — Я просто бесподобный любовник. И что еще за «дартиир»? — Презренный эльф с поверхности. Ты достаточно хорош, чтобы я не дарила тебе Паучий Поцелуй. — Это когда вы отрываете голову своим партнерам после спаривания? — уточнил Астарион. — Именно. А если серьезно, то все в порядке? Мне показалось, что ты был какой-то нервный. Я сама тебя, часом, не выжала? Или, может, ты испугался моих угроз? — задумчиво предполагала Арракис, на что вампир только фыркал. — Ты, конечно, изысканная штучка, но я не стал заходить слишком далеко. Не хотел терять контроль. Раз уж мы оба на ногах, то может пойдем? — Конечно, сразу после того, как ты расскажешь мне об этих своих шрамах на спине. — Это поэма, — Астарион вздохнул. — Подарочек от Касадора. Он вырезал ее от заката до рассвета. Делал это с помощью древнего клинка, который он называл «иглой». Кромсал и резал, начинал все с самого начала, если я слишком громко кричал или слишком сильно дергался — это была длинная ночь. Мнил себя при этом художником. — Почему «игла»? — Что? — вампир обернулся. — Почему «игла», а не «кисть» или «перо», раз художник? — дроу подошла ближе, совершенно не смущаясь собственной наготы. — Да кто его знает? — Астарион в раздражении пожал плечами. — Ублюдок был больным на всю голову. Может, такие «иглы» использовались раньше для жертвоприношений. — Тогда это объясняет почему эта твоя поэма написана на инфернальном. — Что? На инфернальном? Ты уверена? — Ты разве не в курсе? — Ну, я, знаешь ли, не могу просто посмотреть в зеркало и увидеть. — Ты когда-нибудь слышал, чтобы Касадор говорил на инфернальном? Или видел, как он писал на нем? — Вроде бы нет. Хотя кто его знает? Повторюсь — ублюдок был больным на всю голову. Не удивлюсь, если все это не имело совершенно никакого смысла, кроме желания учинить очередные пытки. Может пойдем уже?       Арракис кивнула и стала собираться. А в голове вампира, помимо личинки мозгоедов, прочно засела мысль — что же именно Касадор с ним сотворил?