Святоша

      С тех пор, как две недели назад они выяснили отношения, у Агнессы теперь редко получалось что-то вытащить из Огаты даже шантажом, угрозами и обещаниями взаимовыгодного обмена. А молчал он, как всегда, многозначительно, её прямо-таки изводило любопытство сильнее жажды и голода.       Вёл себя, правда, как обычно — приносил подарки незаметно, просто клал их рядом с её футоном. Он принёс практически всё: рюкзак, больше похожий на мешок на завязке с лямками, белоснежную рубашку и даже настоящую жемчужину.       Агнесса теперь носила её на шее вместо крестика, пряча под рубаху, как нечто личное и сокровенное.       Он просто молча приносил ужин в их комнату, когда Агнесса всё-таки придумала, как удачно перешифровать шифр с копий кож, и увлечённо записывала к себе в тетрадку с мыслями о том, что при других обстоятельствах она бы с Ноппера-Бо если и не нашла общий язык, то просто всё-таки хотела интересно поболтать. О чём как-то и сказала Огате.       Он только хмыкнул — вот и весь разговор. Зато лёг, как всегда, рядом на бок. Агнесса посильнее макнула перьевую ручку в чернила.       — Прости, пожалуйста, — она со сдавленным смехом придавила его к полу за плечо.       Нарисовала сначала на кончике носа треугольник — Огата удивлённо приподнял брови, но только положил ей ладонь на талию, не пытаясь оттолкнуть. Агнесса дорисовала на щеках усы-чёрточки.       — Давно хотела тебе сказать, — прыснула со смеху: на деле его лицо выглядело ещё более забавно, чем в её представлении. — Ты похож на кота! Только не обижайся, я не со зла. Просто часто ведёшь себя так… Ну, так потешно!       Огата удивился ещё сильнее — с нарисованной кошачьей мордочкой на лице выглядело просто уморительно, — а потом схватил её за руку с пером и в одно движение опрокинул Агнессу на спину, сел сверху. Она сдалась без боя.       — Тогда моя очередь, — тихо выдохнул он, набирая ещё чернил.       Расстегнул на ещё пару пуговиц её воротник новенькой белоснежной рубашки и отодвинул в сторону жемчужинку на нитке. Агнесса сглотнула. Огата не претендовал на что-то большее. Только старательно выводил мелкий рисунок, который по итогу, при взгляде в зеркальце — её зеркальце, Огата и не думал его теперь возвращать, любезно одалживая когда надо, — выглядело как…       — …жопа? — Агнесса с недоумением приподняла бровь.       — Персик.       — Похож на задницу, — придирчиво рассмотрела схематичный рисунок прямо под яремной впадинкой. Не удержалась от ухмылки: — Думала, несуществующие родинки нарисуешь... Момо-носке.       …На поздний ужин к ним снова пришёл господин Хиджиката играть с Агнессой в го. После того как они начали копать туннель, стало не до игр и бесед. Так что это оказался тот редкий момент, когда он смог выделить время.       Огата не умылся. Агнессе-то достаточно было застегнуть рубашку. На смешок хозяйки, которая явно посчитала, что Агнесса нарисовала ему это, пока дремал, и вежливо оповестила, он коротко кивнул, мол, знает.       Так ещё и во время их партии уже не просто нагло смотрел из-за соседнего столика, а сел справа от Агнессы на самой грани допустимого приличиями расстояния и пялился уже в упор: переводил взгляд то между ней и господином Хиджикатой, то просто внимательно изучал доску, будто пытался заодно с Агнессой научиться играть. В какой-то момент к ним присоединился Шираиши, который пришёл просто поесть за счёт Хиджикаты.       Чтобы не выглядеть совсем уж бесполезным иждивенцем, Шираиши принёс новость: в деревню айнов приходили трое мужчин, хотели взять в аренду лодку, чтобы покататься по озеру вокруг Абашири.       Учитывая, что туннель они докопали.       Хиджиката приподнял брови, явно заинтересовавшись этой новостью, но заговорил только когда сделал свой ход в го:       — Люди старшего лейтенанта Цуруми?       — Неа, не-е-ет, — Шираиши с широченной улыбкой в шутку погрозил ему пальцем, мол, он не такой уж дурак, как о нём думают. Но под взглядом Хиджикаты быстро скуксился и палец убрал. — И Танигаки их видел. Он не имеет ни малейшего понятия, кто это. К тому же, — взгляда Хиджикаты хватило ненадолго и Шираиши снова заважничал, — чистокровный японец среди них был только один, совсем не похожий на военного. Второй — какой-то очень странный парень. И третий — высоченный беловолосый европеец.       — Он курил? — впервые за вечер настороженно заговорил Огата. — Европеец.       Шираиши пожал плечами.       — Вспоминай: от него пахло как от курильщика? Какого цвета у него были глаза? — у Огаты явно был конкретный кандидат. Смешной рисунок кошачьих усов не только не сгладил холодной жёсткости его лица, но и резко стал выглядеть жутковато. Инородно.       — Я не принюхивался к бородатому лохматому мужику. И уж тем более не разглядывал его глаза, — брезгливо сморщился Шираиши и сделал очень обиженное выражение лица, будто Огата ему весь аппетит испортил.       Огата посмотрел на него как на бесполезного идиота:       — Он говорил на японском?       — Говорил за них всех японец. Очень красиво, — Шираиши полностью развернулся к Хиджикате и отчитывался уже перед ним, Агнесса фыркнула — ещё один злопамятный, кто с ней не разговаривает. — О том, что господин, который их нанял, хочет завтра днём прокатиться вокруг и поглазеть на самую неприступную тюрьму Японии как на достопримечательность. Обещал за аренду лодки хорошо заплатить.       — Просто посмотреть на Абашири, — ухмыльнулся Огата.       — И именно сейчас, — устало выдохнула Агнесса, ломая голову над построением оборонительных фигур из камней на доске.       Ещё несколько ходов назад ей казалось, что вот-вот — и успешно отрежет часть сил господина Хиджикаты, возьмёт преимущество. Но с ним никогда не было просто. Теперь оставалось думать, как бы менее позорно проиграть.       — Какой национальности был «странный парень»? — Огата ткнул в мешок с её камнями, и тот опрокинулся на стол.       — Странной, — Шираиши пожал плечами ещё сильнее. — Откуда я знаю?! Но глаза у него зелёные.       — То есть запах табака учуять — это фу, а глаза у другого мужика разглядывать — это нормально? — не удержалась от смешка Агнесса. — Полукровка посимпатичнее, видимо, был?       Шираиши окончательно обиделся, заедая горе жареной хрустящей утиной ножкой:       — Он сам на меня пялился, — прочавкал он. А потом чуть не подавился, когда резко вскинулся: — О! У него единственного была то ли винтовка, то ли что-то такое, замотанное в тряпку.       Огата на это никак не отреагировал. Но явно задумался.       Агнесса после долгих раздумий сделала очень уверенный вид — даже проигрыш в го должен быть принят с гордым видом — и поставила очередной камень на доску. Хиджикату этот ход однако заставил задуматься. Так что она лихорадочно пыталась понять: может, сама того не зная, она сделала, наоборот, что-то хитроумное?       Внезапно к ним присоединился Танигаки. Правая рука у него была замотана в белую тряпку. И, прежде чем озвучить свою проблему, он несколько секунд смотрел на разрисованное лицо Огаты с огромным недоумением, безуспешно пытаясь отвести взгляд, но снова и снова возвращался, будто бы проверить — не показалось ли ему.       Огата ему улыбнулся так натянуто доброжелательно, что Танигаки всё-таки вспомнил, за чем пришёл: у него на ладони лопнула кровавая мозоль и никак не хотела заживать.       Агнесса шикнула на Огату. Он ничего не говорил, просто продолжал смотреть на Танигаки, как на задохлика, который из-за одной несчастной мозоли побежал сразу же к врачу. А ещё злить Огату было весело, поэтому она жестом пресекла его попытку увязаться за ней. Оставила следить за игральной доской, а то как-то господин Хиджиката в качестве проверки на внимательность поменял камни местами.       Хозяйка разрешила провести Танигаки во внутренний двор — не за столами для еды же обрабатывать травму — при условии, что он купит все оставшиеся порции супа. Танигаки пересчитал свои деньги одной здоровой рукой. Со скрипом согласился. Агнесса промыла, продезинфицировала, перебинтовала стерильным бинтом и строго-настрого запретила пользоваться этой рукой, пока всё не заживёт.       А то, видимо, это было неочевидно.       Почти сразу же после возвращения Агнессы за стол Огата взял один из рассыпавшихся из мешочка чёрных камней — и лёгким движением запустил в неё. Гладкий камушек проехался по столу и упал ей на колени. Она с недоумением приподняла брови. Огата так же спокойно поставил подушечку пальца на другой, медленно подталкивая провёл по столу и снова столкнул ей на колени. На третий раз Агнесса поставила ладонь ребром, всё ещё стараясь сфокусироваться на доске.       Огата начал все камушки пододвигать и складывать, отодвинувшись довольно далеко. Даже отвернулся.       Они сидели в тишине под чавканье Шираиши. Танигаки по другую руку от Агнессы хлебал молча. У Агнессы почти начало рябить в глазах, когда её ногу кто-то случайно задел под столом. Затем снова. Причём прикосновение было явно коленом в середину бедра. Она посмотрела на Огату, никто другой чисто физически не мог бы так делать с его стороны.       — Помочь? — он поймал её взгляд с ехидной улыбкой.       — Ещё чего, — хмыкнула Агнесса.       Огата обнаглел окончательно и просто остался так сидеть. Она даже сделала вид, будто берёт упавшие на колени камушки, и мельком глянула под стол. А то было бы глупо, если бы это оказался не он. Нет, он. Иногда мягко тёрся о её ногу, явно намекая, что прекрасно отдаёт отчёт своим действиям: все они — вовсе не потому, что ему так удобнее сидеть.       — О! Пленник! — Агнесса наконец-то сделала свой ход, окружая белую фишку господина Хиджикаты.       Он одобрительно кивнул. И в один ход отрезал её силы друг от друга.       Агнесса с претензией развернулась к Огате:       — Это всё потому, что ты меня отвлекаешь, — с ненастоящей злостью ткнула ему пальцем в грудь, хотя это она последние полчаса игнорировала все манёвры «противника» в этой части доски. — И что это вообще такое?       Огата составил около её руки кругленькие чёрненькие камушки в стройные ряды прямоугольниками, один из которых выдвинул чуть ближе к Хиджикате вперёд.       — Линейная тактика построения пехоты середины восемнадцатого века. В основном использовалась, если планировалось осуществить фронтальное столкновение с противником без поддержки артиллерии, — пояснил Огата.       Агнесса растерялась.       Нет, конечно, на языке крутилось несколько острот, которые могли бы перерасти в очередную баталию. Вот только совершенно очевидным было: Огата так внезапно снова заумничал потому, что пытался привлечь её внимание.       Он никогда не напрашивался на разговор, если она действительно была чем-то занята: перекодировала код с копий кож себе в тетрадь, разговаривала с хозяйкой или занималась с её сыном. Хотя, теперь Агнесса могла припомнить, почти каждый раз во время занятий Огата совершенно случайно приходил ей помогать, потому что Агнесса писала на японском хуже, чем говорила.       Но уж тем более Огата никогда не пытался потрогать. А тут вдруг стал то по-ребячески скидывать ей на колени камушки, то соприкасаться ногами.       — Мило. Пошёл вон, — резко обрубила Агнесса с натянутой улыбочкой, сгребая ладонью всё «построение пехоты», которое он так долго расставлял.       Шираиши резко прекратил чавкать. Танигаки напрягся даже сильнее него. Хиджиката — она видела боковым зрением — смотрел на них с насмешкой. Сам Огата не сделал ничего, только внимательное стекло взгляда искало что-то явно обнадёживающее.       — Я совершенно серьёзно, — Агнесса это «что-то обнадёживающее» давать ему не планировала. Не сейчас. Только нарочито отстранённо махнула рукой: — Проваливай. Надоел.       Огата легко вскинул брови. Взял винтовку и действительно ушёл без пререканий. Но взгляд у него был ужасно неприятным. Агнесса ухмыльнулась, не глядя ему вслед.       — Ты размениваешь уже имеющуюся верность на желание подёргать за поводок. Проверить, крепко ли он сидит, — Хиджиката говорил вроде бы назидательно.       А вроде бы, несмотря на это, ему было глубоко безразлично, как она шпыняет Огату. Хиджиката с ним, насколько она могла судить, вообще не разговаривал, если это не касалось их дел.       Он продолжил тоном, как будто вот-вот должен потрепать её по голове:       — И размениваешь сиюсекундное желание маленького триумфа, игнорируя возможность победить во всей схватке.       Агнесса ответила нарочито громко:       — Что это тогда за верность, если её можно так просто разменять? — а потом кивнула на доску с фальшивой грустью в глазах: — Вот тут да. Тут глупо вышло. Я, если честно, вообще не вижу отсюда выхода. Покажете?       Партия затянулась.       Хиджиката действительно показал на примерах, что нужно было делать. Шираиши сидел, прикидываясь тенью, чтобы ни от кого случайно не отхватить, но всё равно дожёвывал уже третью порцию данго.       С сумерками однако закусочная не опустела, а только пополнилась: к ним присоединились Иенага, Нагакура и Кироранке. Хозяйка со счастливой улыбкой — старики, ограбившие банк, всё-таки не скупились и не сидели за пустым столом, когда приходили — поставила перед ними ящик пива. Хотя в меню его не было, это же не питейное заведение.       Доска и камешки для го как-то незаметно оказались отложены в сторону.       — Сейчас я вас всех научу варить самогон, — Агнесса для этого объявления встала, стукнула по столу открытой бутылкой и тут же села обратно, когда ей на плечо надавил Кироранке. Но её это не остановило. — Иенага, доставай весь спирт, который у тебя есть с собой!       Иенага ей миленько улыбнулся своим хорошеньким личиком из чистой вежливости, потому что услышал свою фамилию. Он сидел на месте Танигаки — тот сбежал от них под вежливым предлогом, когда Агнесса собиралась выпить с ним на брудершафт и Кироранке объяснил, как это, «на брудершафт» — и как-то подозрительно весь вечер примазывался к ней. Агнесса за своей открытой бутылкой пива следила, чтобы тот ничего ненароком не подсыпал.       Хотя, судя по рассказам, при таком количестве народа сразу он бы рисковать не стал. Сам Иенага на её вопрос ответил честно — Агнесса красивая и сидеть с ней рядом просто приятно.       Агнесса на такое раскраснелась.       — Боюсь, никто не будет пить то, что ты сваришь, — на японском ответил ей Кироранке, всё ещё по-дружески давя на плечо, чтобы она не пошла строить самогонный аппарат прям вот сейчас посреди ночи.       Агнесса сделала вид, что сейчас расплачется от обиды. Кироранке похлопал её по спине. Старики заговорили о политике, и тогда Агнесса поняла — вообще-то ей очень срочно надо в туалет.       …В потёмках кто-то ходил. Она видела это изнутри туалета между досок: снаружи плавал фонарь, скрипел металлической ручкой и покачивался в такт шагам тени, которая его несла. Ветер выл, близилась осень. И хозяйка, и её сын уже давно легли спать, потому это явно был кто-то из их компании.       Она даже знала — кто.       Потому вышла с ехидным смешком:       — Тебе точно надо что-то делать со своим нездоровым желанием поджидать меня около туа… — и тут же удивлённо вздохнула: — А-а, я-то думала, ты — это Огата.       Иенага ей улыбнулся. Очерченные красной помадой губы на фоне аристократично бледной кожи выделялись как-то по-особенному завораживающе в свете луны.       — У меня к тебе есть небольшая просьба, не хотелось говорить при других. Они неверно поймут, — он начал мягко и вежливо, стоя всё так же на достаточном расстоянии. — Но ты… Ты поймёшь. Как врач.       Агнесса специально неловко закрыла за собой дверь туалета. Поправила очки расхлябанным жестом, изображая пьяную с нарушенной координацией. Руки с лампой Иенага держал спереди, если хоть какое-то оружие у него при себе и было, то из-под пышного тяжёлого подола доставать его слишком долго.       Иенага Агнессу заинтересовал. И одновременно заставил напрячься.       — Ты хочешь предложить выковырять Огате глаза? — попыталась угадать Агнесса, глупо хихикая. — У него потрясающее зрение. Тебе, должно быть, очень хочется попробовать их… — задумчиво потянула, разглядывая звёздное небо, будто на какое-то время отвлеклась, забыла вообще о чём речь. А потом резко подалась вперёд с энтузиазмом. — Мне — правый глаз, тебе — левый? Или наоборот? Он как раз уже спит.       Иенага натянуто улыбнулся, явно понимая, что на это рассчитывать не придётся. Она просто шутила.       — Нет. Он тут ни при чём, — улыбка Иенаги вдруг стала искренней, а в глазах появился азартный блеск. — В моей практике не было ни одного пациента, который смог бы пережить остановку сердца. Любопытно послушать ритм, если позволишь.       — Я слушала стетоскопом, — Агнесса пьяно пошаталась. — Боюсь, там совершенно нормальный ритм.       — Это и интересно, — Иенага качнул головой, и прядки волос, нежно обрамляющие лицо мягко качнулись следом. Он заговорил полушёпотом с явным пониманием, что Агнесса на это поведётся: — Я дам скопировать свою татуировку. Она уже есть у Хиджикаты, но… Просто на всякий случай. Для личного пользования.       Агнесса подумала — Иенага выглядел красиво. Просто красиво. Не важно, как ему это удалось. Но ни эти прядки не вызывают у неё такого желания заправить за ухо или, наоборот, дёрнуть, ни эти многозначительные ухмылочки с заговорщическим понижением голоса не заставляют бурлить её кровь от любопытства.       — Ла-адно, — промямлила она и развела руками. — Мне не сложно.       Иенага кивнул и вместе с этим наклоном головы попытался незаметно скосить взгляд то в одну сторону, то в другую:       — Только, наверное, тут будет неловко расстёгивать рубашку, — он смущённо улыбнулся, прикрыв рот ладонью.       — А-а, там вон есть старый сарай, — Агнесса ткнула в дальний угол двора. Тут же опомнилась: — Только чтоб всё честно — твою татуировку я копирую первой! И захвати мне ещё пива!       Иенага сделал вид, что на условие «татуировку — вперёд» согласился не сразу, а вот пива пообещал принести. Вручил ей лампу и попросил подождать в сарае.       Ночь стояла безлунная. Свежая. Тихая. С этой стороны дома не было слышно звуков застолья, только подозрительное шуршание в тени, куда не доставала лампа. Иенага явно специально выбрал ту, у которой сильно закоптилось стекло.       — Я пошутила, — Агнесса обратилась к шуршанию в темноте с усмешкой. — Про глаза. Как минимум, если захочу их тебе вырезать, делиться ни с кем не буду.       Последние несколько дней ей со всего было забавно и хотелось пошутить. Потому что жила в тепле, сытости и никто её не попрекал куском хлеба или не стращал будущим.       Темнота вместо ответной усмешки вдруг отделилась в чёрно-белого кота, который неуверенно мялся на месте, хотел подойти к ней, в последнюю секунду передумал. Оглянулся то обратно на темноту за углом, то снова на Агнессу. И сбежал туда, откуда пришёл.       Всего лишь хозяйский кот.       Агнесса действительно собралась пойти в сарай, но ни на секунду не поверила в его исключительно исследовательское любопытство: каннибал интересуется крепким выносливым сердцем просто так — ага, как же!       Да это он из Шираиши выудил информацию, что она с Огатой поругалась, пока Агнесса пила на брудершафт с Кироранке и строила из себя прям вусмерть пьяную дурочку — лёгкую добычу.       Огата спит? Хрен там.       Он бы сейчас был очень кстати, но взять сумку с инструментами — дело быстрое, Агнесса побоялась потерять время на его поиски и спугнуть Иенагу, кажется, и в самом деле поверившего, что она — просто жадная до золота дурочка с атрофировавшейся под хмелем осторожностью.       Агнесса растерянно оглядывалась в полумраке.       Она ничего толком не видела с этой лампой и на расстоянии вытянутой руки, а уж снаружи-то никто и подавно не увидит свет, не побредёт за несколько поворотов через туалет и дальше во двор. Какое замечательное совпадение — Иенага был прав: Агнесса действительно его понимала. Что-то подсыпать — скорее всего, он принесёт пиво в кружке, а там уже будет что-то разведено, — уколоть, ведь физической силы меньше, чем у противников. Специально уйти не вместе с Агнессой, а кто там потом вспомнит, во сколько она пропала? Спохватятся на утро в лучшем случае.       Обмануть сладкой речью, красивым лицом, хрупким видом. О, кому как не Агнессе знать, как неприятно оказаться в тупике, когда на кого-то это не действует. Но теперь на её стороне была физическая сила.       Как до неё донеслось тихое, будто ветер скрипел досками сарая:       — Что вы делаете?       Агнесса радостно обернулась. И чуть не лопнула от беззвучного смеха. Огата всё ещё не умылся — уже донельзя забавно, — теперь ещё и держал на руках хозяйского кота. Оба подслеповато прищурились, видимо, привыкшие к темноте, когда она поднесла лампу почти вплотную к ним.       — Иенага явно хочет сожрать моё сердце, а я хочу оригинал его кожи и остаться единственным незаменимым доктором в команде, — пояснила она шёпотом и протянула руку к коту, давая возможность обнюхать. Кот её всё равно испугался. — Но хрен с ней, с этой честной схваткой. Даже лучше, если я буду всего лишь приманкой, — воодушевлённая Агнесса толкнула его в плечо. — Сделаем всё тихо и кожа, которую даже Сугимото не видел, будет наша.       Огата вместо того, чтобы восхититься её гениальным планом и умением пользоваться моментом, встал как вкопанный. Медленно поставил кота на траву — тот сразу же дал дёру, — снял винтовку со спины и поставил к стенке забора. Так что Агнесса радостно подалась вперёд: он её понимает с полуслова — тут нужно тихо или прирезать, хотя у него всё ещё не было штыка в ножнах, или свернуть шею.       — Думаю, это слишком рискованно, — спокойно пробормотал он под нос, ни капли не восхищённый.       — Ты и глазом не моргнул, даже когда Сугимото пытался тебя убить, — она упёрла одну руку в бок, недовольно шипя. — И у него не получилось. Но боишься Иенаги?       — Вы сравниваете совершенно разные ситуации, — так же прохладно отреагировал Огата на обвинения в трусости.       — Ну, и без тебя справлюсь, — шикнула Агнесса.       На самом деле, Огате действительно удалось сбить с неё спесь. Так что теперь она не была настолько уверена в удачности плана. И собиралась пойти ему назло — всё равно тогда ему придётся идти за ней, как он ходил каждый раз до этого.       Огата просто отобрал у неё лампу, погасил — Агнесса неловко проморгалась, пытаясь привыкнуть к кромешному мраку безлунной ночи, — поставил на траву и вместо того, чтобы забрать свою винтовку, крепко обнял Агнессу за талию. Вернее, ей на секунду показалось, что обнял. Огата закинул её на плечо. У неё от неожиданности — и от неудобной позы — выбило дыхание, только прокряхтела невнятно, шлёпая ладонью ему по спине.       — Только не кричите, — он крепче сжал её обеими руками. — Мне бы не хотелось затыкать вам рот.       — Ладно-ладно. Хорошо. Никакого Иенаги, я сдаюсь. Уговорил, — Агнесса для убедительности обмякла.       Но он просто качнулся с одной ноги на другую — привыкал к новому центру тяжести? — наклонился, удерживая её одной рукой, а второй забрал винтовку. Огата пошёл тем же путём, которым пришёл, а не она с Иенагой. В какой-то момент в кромешной темноте ему пришлось свесить винтовку на свободное плечо и идти наощупь.       — Не буду ни с кем пить больше на брудершафт? — начала перебирать варианты Агнесса. — Да это вообще был ненастоящий брудершафт даже, в настоящем целуются не в щёчку, а в губы, — нарочито легкомысленно отмахнулась. — Просто русский обычай.       Попала в цель. Огата не удивился — значит, видел, подсматривал всё-таки с кухни! — но напрягся всем телом. Когда они оказались в доме, он начал идти медленнее, больше времени тратить на проход через относительно узкие пространства.       — Не буду больше сегодня пить и дойду своими ногами до постели? — продолжила Агнесса. Поэтому в ход пошёл безотказный аргумент: — Голова-а-а кружится, кровь прилила-а-а. Бо-ольно.       — Я вам не верю, — мягко оповестил Огата.       Она ненатурально всхлипнула и тихо заскулила — он со вздохом поставил её на пол, продолжая придерживать за плечи. Агнесса поняла, что действительно сложно скоординироваться и не сможет попытаться убежать, тем более, в отличие от него, сначала не понимала, в какой именно части дома они находятся. А потом подумала. Примерно прикинула в уме. Дёрнулась вниз, надеясь выскользнуть из хаори, но Огата сгрёб её обеими руками в охапку быстрее.       Он прижал крепче вместе с локтями, поэтому Агнесса не могла обнять его в ответ. А потом, после недолгого молчания, будто часть мысли он забыл озвучить, проурчал в макушку: — Лучше я вас съем сам.       Агнесса успела только выдохнуть «А-а?», как снова закинул её на плечо и больше не отвечал ни на вопросы, ни на фальшивые выгодные предложения.       В их комнате однако он её не отпустил.       Наоборот, Огата уложил её лицом в футон, снял с кончика косички тот самый шнурок — сагео, — подаренный господином Хиджикатой, и явно с ухмылочкой от ироничности ситуации — мог бы взять из её сумки другие кожаные тесёмки для волос! — связывал её руки сзади.       — У тебя совсем с головой непорядок? — Агнесса пробурчала в футон, съевший почти всю громкость голоса.       — Вы ведь сейчас обижаетесь на меня. Думаете, будто если бы добыли татуированную кожу Иенаги, доказали бы мне, что не зря я вас обменял на оригиналы Сугимото и не зря спасал несколько раз подряд, — между делом приговаривал, проверяя на крепость узлы. — И из принципа пойдёте или к Иенаге, или просто нашкодите мне в отместку. Разве нет?       Он слегка придавливал её своим весом около бёдер, поэтому Агнесса со всей силы согнула ногу и ударила пяткой в спину. Естественно, он даже не подал виду. Огата перехватил обе её ноги, пока Агнесса ворочалась, и снял с неё ботинки. Потом встал, зажёг керосиновую лампу, на мгновение ослепляя — эта была чистая и светила слишком ярко, — и вовсе обернул Агнессу в плотное мягкое одеяло.       — Я сейчас всех разгоню, приберусь, чтобы нас не выгнали из дома. Это может занять некоторое время. Потом вернусь к вам, — быстро отчитывался Огата, фиксируя ещё и поверх одеяла верёвкой. — Но если будете кричать или ещё как-то шуметь — я скажу, что вы спьяну буянили, поэтому пришлось смотать.       — Я протрезвела, — пыталась казаться уверенной Агнесса, хотя на самом деле она и так не хотела бы, чтобы кто-то другой увидел её в беспомощном, жалком состоянии.       — Не важно. У вас изо рта всё ещё пахнет пивом. Мне поверят.       Агнесса смутилась. Перевернулась на живот, сама теперь уткнулась лицом в футон. Наверное, ей стоило обвинить его в ответ, мол, нечего тогда вообще было приближаться и обниматься, естественно, что трезвому будет неприятен запах алкоголя.       Огата развернул её обратно с серьёзным лицом. Агнесса бы посмеялась — чернила размазались, и он выглядел просто чумазым.       — Иди-ка ты уже отсюдова! Воняет ему, а! — пробурчала она, пряча нижнюю часть лица теперь в одеяло.       Он явно ожидал такого, поэтому спокойно отсёк:       — Я не говорил «воняет», — накрыл её ещё и одеялом со своего футона, а потом, как само собой разумеющееся, осведомил: — То, что вы любите перевирать слова, мы тоже чуть позже обсудим.       Агнесса вопросительно подняла бровь на слово «тоже». Но пояснений не получила.       Огата заглянул к ней довольно быстро. Только заглянул — буквально в щёлочку и тут же снова задвинул дверь. А потом Агнесса поняла, что ей жарко: плотное хаори, два одеяла, хотя японская осень только-только начиналась и была теплее петербургского лета. Огате она этого не сказала. Хотя он зашёл ещё раз, принёс хозяйского кота.       Кот явно не понимал, как к этому относиться: Огата ему нравился, а вот Агнесса — нет. Огата положил рядом с ней свой плащ и посадил на него кота, тот принялся обнюхивать, но не убегал, даже когда Огата прекратил его держать.       — Чувствует в тебе родственника, — ухмыльнулась она.       — Просто я кормил его мясом по утрам, — Огата шутку проигнорировал. — Подлизывается, чтобы получить ещё. Только и всего.       Он проверил узлы на верёвке, убедился, что кот уселся на его плащ, только тогда снова ушёл.       …Агнесса перевернулась с боку на бок — давалось это тяжело. Попыталась скинуть с себя верхнее одеяло, как-нибудь выползти из-под него. Не получилось. Развязать руки — тоже. Посмотрела, как кот моет под хвостом и потом сидит довольный на выделенном плаще, поджав лапы.       Она взмокла от пота, нижняя рубашка липла к коже. И с каждой минутой мучений подковырки, которые она придумывала для Огаты, становились всё жёстче и обидней.       Хотя на него самого она злиться всё ещё не могла.       Огата принёс кота, чтобы ей было на кого отвлечься кроме собственных — нехороших, с мерзким привкусом воспоминаний об отдалённо похожей ситуации — мыслей. Огата оставил горящую лампу и даже проверил уровень керосина в ней.       У неё остался только один вопрос: откуда он взял верёвку, которую намотал поверх одеяла? Кроме того что всем верёвкам место в кладовой или сарае, Агнесса ещё и облазила всё вдоль и поперёк в комнате — ещё пару недель назад ничего похожего тут не было. И именно сейчас Огата её с собой не приносил.       Агнессу внезапно встревожила эта мелкая деталь.       Через какое-то время коту надоело с ней сидеть. Он обошёл территорию, не нашёл ничего интересного. Сел ждать около двери, глядя на Агнессу, как на дуру, которая просто так лежит-лежит и никак не может догадаться помочь ему даже после настойчивого мяукания. Открыл ему Огата. Кот тут же вылетел вон, ни разу на своего благодетеля не обернулся.       Она решила перейти сразу к делу, как только он закрыл дверь и приблизился:       — Ты специально заранее приволок из сарая верёвку в нашу комнату, — прищурилась на него с подозрением. — Зачем?       Огата наклонился к ней. Наконец-то умытый, от него приятно пахло мылом и зубным порошком.       — Она в комоде лежала, — он ответил после раздумий.       Не моргая смотрел ей в глаза — на реакцию, — пока развязывал эту самую верёвку. Не на узел. При этом, в отличие от разбора винтовки и прочих дел, которые он действительно мог делать не глядя, узел развязать у него так не получилось. Агнесса тяжело дышала от духоты и редкий случай — попридержала язык. А то кто его знает, вдруг Огата ещё не развяжет.       Когда Огата ослабил узлы поверх одеяла, вздохнула полной грудью. Закрыла глаза, запрокинула голову, подставляя шею относительно свежему воздуху с тяжёлым стоном.       — Врёшь, — Агнесса посмотрела на Огату из-под ресниц. — Там только бумага была. Мы же вместе смотрели.       — Вы просто не заметили, — спокойствие его было фальшивым, она теперь эту фальшь чуяла.       — Здоровенный моток толстой верёвки, который в свёрнутом виде размером больше моей головы? — она удивлённо подняла брови.       Никакой верёвки там точно не было. Ответ Огаты казался ей более чем подозрительным. Он мог бы отмахнуться: «Да просто так принёс, на всякий случай», — но слишком сильно пытался отвертеться, и слишком важна для него была реакция Агнессы.       Она села прямо напротив него, чуть подалась вперёд. Ядовито усмехнулась.       И выдала то, во что сама не верила:       — О, да ладно, не надо оправдываться! Кто, как не я, вот уже два с половиной года отлично знает, — подалась ещё ближе, шепнула прямо на ухо: — Что у тебя извращённые наклонности, — и тут же отодвинулась, чтобы посмотреть на реакцию.       Знала — это его зацепит.       Огату и зацепило. Прекрасное зрелище.       Нечего было её уносить и в рульку сворачивать. А если и уносил, мог бы и восхититься неудавшимся планом по получению татуированной кожи Иенаги. Агнесса была морально удовлетворена уже только одним выражением лица Огаты — одновременно растерянное, при этом то ли принципиально сдержанное, чтобы не сболтнуть случайно лишнего, то ли, наоборот, он просто совершенно не знал, что сказать.       Агнесса ожидала, он будет говорить какие-то эталонно разумные вещи этим своим выдержанно-пресным спокойным тоном. Или опять будет смотреть на неё тем суицидальным взглядом, принимая на себя все обвинения и даже чуток лишних. Огата никогда не оправдывался. Она видела — не из-за гордости.       И прежде, чем она продолжила издеваться, взял её ладонью за обе щёки. Поцеловал. Сначала коротко чмокнул в губы. Слегка отстранился, поглаживая при этом по плечу.       Агнесса охренела от неожиданности.       Она даже не могла себе вообразить такой реакции. Сидела, просто глупо пялилась перед собой. Запоздало подумала: надо было всё-таки подождать, пока он развяжет ей руки. Или, наоборот, хорошо. Она бы всё равно не знала, куда их деть.       — Если у вас есть конкретные прямые претензии по поводу чёртова Порт-Артура. Жалобы. Страх. Негодование. Обида. Гнев, — кажется, он злился по-настоящему. — Я приму их. Но вы выворачиваете слова, делаете и говорите гадости просто так, ради собственного удовольствия.       Агнесса ухмыльнулась. Ведь именно этой настоящей злости она и ждала. Как перец к блюду: в и без того наполненном специями почти не чувствуешь, но в полностью пресном — каждый грамм. Или в котором специй — кроме соли — не должно быть вовсе.       — А ради чьего ещё удовольствия мне это делать? — ухмыльнулась она.       — «Не так страшно чего-то хотеть», так ведь? — он выдохнул риторический вопрос. Спустя медленно тающие в ночной тишине мгновения на всякий случай напомнил: — Вы сказали это перед тем, как согласились выйти за меня замуж.       Агнесса удивлённо вскинула брови: Огата не задавал риторических вопросов. А потом до неё начал доходить подтекст. Жирный такой подтекст. Понимание которого разгоняло сердце, щекотало внутренности.       Огата обнял — вернее, Агнессе сначала так показалось, — попутно развязывая ей руки сзади. Поза странная, удобнее бы было развернуть её или обойти самому, но Огата предпочёл, чтобы она прижалась лицом к его плечу.       — Ты хочешь… — Агнесса сделала вид, что никакого такого подтекста не видит и пролепетала своим самым миленьким голоском: — Чтобы я прекратила над тобой издеваться?       Он то ли хмыкнул, то ли просто прочистил горло. Полностью стянул красный шнурок с её запястий и отложил куда-то позади себя, а на попытку Агнессы забрать назад — всё-таки, эта глупая верёвочка была не столько полезной, сколько важным символом, получение которого стоило ей кучи нервов — перехватил руку и приложил к своей щеке, придерживая, чтобы не убрала. Огата прикрыл глаза, когда она свободной рукой погладила по голове.       А когда их открыл, в концентрированной черноте клубилась не злость. Нечто другое, такое же отчаянно живое и лучше бы не жившее.       — Было бы неплохо. Но нет. И вы поняли, о чём я.       — Да. О том, что ты слишком ревнивый, — продолжила Агнесса гнуть свою линию. — Хорошо, ладно, построение резервов пехоты без артиллерии… Или как его там с камнями для го? Оно было милым, извини. Я оценила, — она принялась наглаживать его обеими руками.       Огата едва ощутимо наклонил голову, кажется, с кивком принимая её извинения. Или ему просто было так удобнее.       — Но, боюсь, если иногда тебя не одёргивать… — она легко щёлкнула его по носу. Вздохнула. И начала преувеличенно драматично сетовать: — Кого-то совершенно случайно найдут мёртвым. Бедный Танигаки поранил руку, а из-за твоего страшного взгляда в следующий раз предпочтёт вообще не обращаться ко мне и довести травму до гангрены. Чего уж говорить о господине Хиджикате!       Агнесса всплеснула руками. Они оба знали: это снова ложь.       Огата ухмыльнулся — без веселья во взгляде, — и вдруг схватил её за плечи. Крепко. Она сжала одеяло, пытаясь закутаться в него, спрятаться, потому что чувствовала: Огата с его настоящим упорством, а не её глупым передёргиванием слов, переводом темы или язвительными замечаниями, не имеющими отношения к разговору, спрятаться не даст. Она же начала и эти подначки, и этот разговор.       Огата её не обидит — Агнесса в это верить с трудом научилась.       Но научиться принимать поражения оказалось ещё сложнее. Если она не самая находчивая, остроумная и интересная, то за что он будет продолжать её любить?       — Рад, что вам приятно «одёргивать» меня и доставляет удовольствие говорить злые слова, — ухмылка у него вдруг пропала и голос стал донельзя пресным. Высушенным. Так что, если бы не весь предыдущий разговор, она бы и правда не поняла, о чём речь. — Я хочу за это… — он наклонился к ней, сложил голову на плечо, вернее, на одеяло поверх плеча, Агнесса закутывалась всё сильнее. И тихо-тихо почти пробурчал: — Только за это, — сделал на всякий случай акцент, чтобы она не пристала к слову и не начала разговор об измерении выгоды во всех остальных его действиях. — Вознаграждение, — он заглянул ей в лицо, медленно и чётко проговаривая: — Своего рода компенсацию за моральный ущерб.       Агнесса снова преувеличенно всплеснула руками:       — Вот это да! Почему ты умеешь запрягать коня и работать в огороде — это понятно, — она изобразила глубокую задумчивость и тут же ласково провела пальцем по его подбородку. — А вся рядовая солдатня тоже учит слова типа «компенсация морального ущерба»? В перерывах между маршами и чисткой бататов или одновременно?       Огата наклонил голову, прикрыл глаза. Тихо выдохнул. Агнесса расценила это как знак капитуляции.       Ошибочно.       Ассоциация банальная, но, когда снова открыл глаза, ей показалось, будто щёлкнул метафорический предохранитель. Вопреки этому, Огата двигался плавно. Положил ладонь ей на затылок, но не поцеловал, не шепнул ничего на ухо, хотя прижался щекой к щеке. Не обнял, прижимаясь телом к телу. Отобрал одеяло, отпихнул в сторону.       Огата медленно опрокинул Агнессу на спину, придерживая голову. Может быть, из-за этой постоянной заботы между делом она даже так, лёжа под ним, видела перед собой только, собственно, Огату. Настоящего. Понятного — и для Агнессы теперь простого. Искреннего в том, что он делает, а прижимался к ней Огата очень искренне. Отчаянно жадно. И вот теперь — поцеловал. Одновременно твёрдым движением свободной руки провёл по её щеке. Ниже, оглаживая край уха и шею.       Агнесса перехватила его за запястье до того, как он опустится ещё ниже, заставила разорвать поцелуй, уперевшись ладонью в горло. Огата не отодвинулся, только вопросительно на неё взглянул и, даже когда она надавила сильнее, просто убрал её руку с горла. Агнесса тоже вопросительно посмотрела в ответ.       Переглядки ничего не решили.       — Патронташи. Они вообще-то в живот неприятно упираются, — пояснила она, надавила ладонью на пряжку ремня. — Дай мне.       Огата не дал. Перехватил её за запястье, приподнялся так, чтобы вообще не касаться.       — Давайте сразу объясню: ни старик, ни матаги, ни Кироранке недостаточно надёжны, я не могу доверить им вас. Это не ревность, — жёстко отсёк он.       И, прежде чем Агнесса съехидничала — или хотя бы подшутила, мол, а Кироранке-то по имени назвал! Всё она про их сговор знает! — Огата закрыл ей рот ладонью.       — А ещё не то чтобы я был хорошим или правильным человеком, — голос у него стал тише, вкрадчивей. — Просто мне на физиологическом уровне неприятна идея лечь в постель с незнакомой женщиной. Тем более которой это не нравится.       Агнесса закатила глаза и, как только он убрал руку ото рта, вывалила ехидное:       — Чудной ты, эти оправдания нужно было говорить, когда на тебя наставляют условно заряженный револьвер. В следующий раз имей в виду.       Огата шутку про «следующий раз» не оценил. Уткнулся лбом ей в шею, сгорбился, перенёс вес на колени, обеими руками привычным ловким движением отстегнул удерживающие ремень боковые хлястики на кителе, а потом в два счёта снял и отложил подальше от Агнессы, поближе к винтовке, сам ремень с патронташами. Учитывая, что он его не снимал, даже когда ложился спать, в этом уже было нечто интимное. А потом Огата ещё и расстегнул воротник с верхней пуговицей на кителе.       Агнесса сглотнула. Положила ему руки на плечи, в очередной раз не зная, куда их деть. Её качало туда-обратно от самоуверенности фальшивой — зато привычной — до растерянности настоящей.       Агнесса вспомнила, как пырнула его штыком. Не за что-то плохое. Просто так. Выход ярости, может быть, сработало подсознание, так старательно стёршее его лицо, при этом заставляющее видеть напоминание во всём. Но в основном — попытка разрубить хитросплетение их недопониманий, как гордиев узел. Она закрыла ладонями лицо. Ей не столько было стыдно за тот случай, сколько Агнесса боялась, что что-то подобное с лёгкостью может повториться, не говоря уже о внезапных приступах психического автоматизма.       Вот за них ей было стыдно, даже когда они с Огатой просто сотрудничали и его личное мнение на этот счёт не так много весило. Теперь же такой приступ будет для неё полной катастрофой.       Огата на такую реакцию вопросительно хмыкнул. Ответа не получил. Вместо того чтобы очередной раз за день схватить за руки, попытался вклинить своё лицо между её лицом и рукой, мягко тыкаясь носом в ребро ладони.       …Агнесса поддаётся.       — Охота тебе… — она с ухмылкой привычно превращает собственную тревогу в шипы-колючки. — Сношать сумасшедшую?       Огата привычно ловок в их обхождении:       — Да, — и кошмарно прямолинеен. — Хотя, это не совсем верное описание того, что я собирался сделать. К тому же вы вполне в своём уме сейчас.       Агнесса раз за разом воспроизводит в голове это уверенное «да», раз за разом расщепляющееся в итоге на несколько совершенно разных разбегающихся мыслей: о том, что от Огаты и сейчас пахнет порохом, но она к этому запаху привыкла, надышалась — Огатой — и потеряла восприимчивость, как будто принимала яд в малых дозах, и теперь он больше для неё не опасен.       Пылкость, с которой Огата её целует — снова перетягивает внимание, даже от собственных мыслей, — заставляет захлебнуться. Забыть обо всём, кроме него. Координация в правой руке после вывиха у Агнессы не такая хорошая, как прежде, но её вполне хватает, чтобы расстегнуть пуговицу за пуговицей на его кителе. Огата в противовес своим словам, будто никуда не торопится, только придавливает к футону раскрытой ладонью и полы хаори, и чуть выбившуюся ткань рубашки. Второй рукой оглаживает пальцем ухо.       Снова проводит по шее. Кожа у Агнессы скользкая от жара и пота, но он без намёка на брезгливость целует её под челюстью. Глубоко вдыхает, прижимаясь носом. Рваным движением отрывается, привстаёт, собираясь снять китель, Агнесса его останавливает. Притягивает обратно к себе за воротник.       — Думал, вам эта форма не нравится.       Агнесса собирается выдохнуть ответ ему прямо на ухо. Но мысли не формируются ни во что удобно выговариваемое. Она за этот же воротник его от себя отталкивает, одновременно упираясь коленом в бедро, Огата позволяет себя перевернуть. Они перекатываются с футона на татами. Агнесса ухмыляется призрачной позиции власти сверху — в глазах у него глубокая чернота вместо хотя бы такого же фальшивого отголоска капитуляции.       Садится верхом на его бёдра. Тут же Огата цепко сжимает пальцами её талию, удерживает на месте, иначе бы Агнесса рефлекторно отстранилась, потому что одно дело — подшучивать над ним, другое — отчётливо чувствовать чужое возбуждение.