вскрой мою душу

Впрочем, Минхо погорячился, когда подумал о том, что соскучился по работе. Он мог истосковаться по излюбленным чаепитиям, душевным разговорам с Чонином и Хенджином, но никак не по назойливой рутине. За то время, что он живёт самостоятельно, предсказуемый день сурка успел, откровенно говоря, надоесть. Разнообразие сошло на нет и появлялось только тогда, когда Ян периодически приходил к мужчине на работу. С той самой ночи, в которой мертвец раскрыл свои янтарные глаза и сделал первые шаги в людскую жизнь, прошло уже довольно много времени. Лето распласталось по Фандертауну, подобно бензиновой луже на асфальте. Оно не успело закончиться, но уже выдалось насыщенным, революционным, смешанным с провокацией и противостоянием чувств. Сейчас кажется нелепым, но в первые месяцы работы Ли получал удовольствие от каждого рабочего дня, проведенного в здании морга. В нем он любил отыскивать ценный для себя опыт: интересную болезнь умершего, злокачественную опухоль или то, как выглядит печень у алкоголиков. Со временем все люди слились воедино, в один большой клубок, похожих друг на друга проблем. Будто бы стали вести себя одинаково, предсказуемо: неизменно черные лёгкие, страдающие ожирением органы, гангрены на конечностях, грибок, захвативший ногу, отеки тела — все это образ потерянного человека. Глупо говорить о том, что человек умер своей смертью, когда его убили вредные привычки и нежелание вести долгую красивую жизнь. Быть может, кто-то пытался выкарабкаться из глубокой ямы, но большинство изначально поставило крест на сломанных ногах. Но не Ли Минхо осуждать тех, кто выбрал утонуть в дымке вместо действительности, ведь он точно такой же как и те, что оказались перед ним на холодном столе, подобно температуре их тел. Зная с детства о слабом здоровье, патологоанатом, подобно маленькому ребенку, курит назло всему миру. Возможно, для того, чтобы доказать ему, что он вовсе не такой слабый, каким его считает общество. Инвалидов, людей с РАС или неизлечимо больных принято приветствовать с жалостью во взгляде, это душит. Минхо с самого начала поставил на себе крест, чтобы этого не сделал никто другой. «Жизнь одна, жалеть потом будем», а после сожаление об ошибках молодости. Патологоанатом не тот, кто станет ругать мертвых за их личный выбор, в конце концов, у него путь идентичный. Теперь, зная о перерождении, он даже не будет пытаться изменить жизнь на более удачный лад, ведь новая жизнь после смерти сотрёт все его грехи в предыдущей. Удобно возложить ответственность на кого-то другого, но только не на себя. При нажатии на напольную плитку, та кряхтит, норовясь отойти от единого клетчатого рисунка. В морге посреди соснового бора пол давно бунтует, оставаясь в рабочем состоянии из последних сил. Отколотые треугольники замазаны скорлупками кафеля разных цветов, видимо, собранных с других больничных отделений. Из крана капает вода, ударяясь в слегка поржавевшее дно раковины, письменный стол скрипит, стоит Минхо встать со стула. — У нее родимое пятно похоже на грушу, поразительно, — изумленно протянул Минхо, проходя мимо коллеги, чей специализированный нежно-голубой блузон шелестит при каждом движении малого секционного ножа. Подобную униформу медики надевают во время различных операций, — я тоже такое хочу. — Гематом на лице из подворотни мало же, — съязвил Чонин, крикнув из соседней комнаты. — Да брось, хороший боевой раскрас. К тому же отважно полученный, — вступился за старшего Хёнджин. — Ага, не считая того, что та дура грозилась полицейской расправой, — Минхо коротко закатил глаза. Тему с избиением они успели обмусолить вдоль и поперек. Всё-таки не каждый день Минхо сияет увечьями и синяками на лице. Это на него совершенно не похоже, потому на Ли с самого утра посыпались логичные допросы: «что к чему?» и «за что?». Треснутая губа мешает пить чай, потому что горячая жидкость в соприкосновении с раной доставляет зудящую боль. Неказистый кровоподтёк под глазом выбил из колеи Хёнджина и Чонина, когда тот пожаловал в гости, ведь ссадина бросается в глаза намного раньше разбитых губ — А зачем тебе эта русская рулетка с родимыми пятнами? — сосредоточившись на работе, пробормотал Хёнджин и аккуратно, с педантичной осторожностью провел лезвием по коже, отделяя ее от мышечных тканей, — вдруг под обычной пигментацией прячется какое-нибудь злокачественное безобразие? — Хёнджин, у меня астма, — по-доброму улыбнулся Ли и облокотился на соседний хирургический стол, холод металла обжег поясницу сквозь слои одежды, — и она даже не пытается скрываться. Если бы эта милая груша вдруг перескочила бы в меланому, то она бы не успела меня убить, потому что астма все равно сделает это быстрее. — Потому что курить меньше надо, — не успевает сказать Хёнджин, как это делает Чонин, высовывая голову из соседнего помещения. Хван улыбнулся краем улыбки и, коротко взглянув на вошедшего, провел острием в горизонтальном направлении вдоль кожи. — Чонин сегодня на ядовитом, что ли? — точно подметил Хёнджин. Демонические бордовые волосы на фоне меланхоличного блеклого морга кажутся светящимися. Они хорошо сочетаются с его толстовской в похожей расцветке и кровью, в которой запачканы руки младшего патологоанатома. Ян не проходит дальше в операционную зону, от специфического запаха у него кружится голова и слегка укачивает. За все то время, что он появляется в морге, в котором работает его друг, полностью привыкнуть к смеси запахов формалина, запекшейся крови, хлорки, костей и чуть разлагающейся плоти невозможно. Если в крыле с письменным столом всегда стоит кофейно-фруктовый аромат из-за Хёнджина и Яна, что не прочь выпить по чашечке друг с другом, пока Хо сюрпает свой чай, то в хирургическом ответвлении у чужаков вроде Чонина стабильно мутнеет в глазах, да и вроде как обычным зевакам вообще не полагается здесь находиться. Минхо и Хёнджин уже давно привыкли к ароматам, он въелся в их мозг и плотно засел в памяти. Запах смерти ни с чем не спутаешь. Каждый врач на этапе обучения видит костлявую с косой, независимо от того, на какой специализации он находится. Патологоанатомы и судмедэксперты со смертью дружат чуть теснее, ведь они разгадывают секреты мертвецов — самые загадочные тайны их ухода на покой. — Действительно. Чего прицепился ко мне сегодня? — От большой и вредной любви, — лукаво приулыбнулся Чонин. — Свою злокачественную любовь засунь туда, откуда ее вытащил, — тихий смешок озарил наполненный душевностью морг, старший патологоанатом хмыкнул и затем сказал, — а после вытащи ту, что поменьше. Без советов и нравоучений, — лениво ворчит Минхо, — не лишайте меня последней радости, уже из каждой бочки слышу это. Достали, — он коротко вздохнул и взглянул труп. — Тебя никто не жалеет, и с жалостью на тебя не смотрят, — тихо сказал Чонин, не желая ничего пояснять. Нужное дойдет с первого раза, ненужное обойдет даже с третьего объяснения. — Ты так спокойно относишься к смерти, — с любопытством обратил внимание Хван, решая сменить тему. — Наверное, потому что я с ней работаю? — беззлобно съязвил Минхо, почесав бровь. — Да я не об этом же, в том смысле, ты не боишься не успеть посадить ребенка, вырастить дом и построить дерево. — Я поверил в перерождение, относиться к смерти стало намного проще, — он буднично пожал плечами, не позволив себе обернуться на Чонина, что неоднозначно взглянул на друга, и продолжил, — как и курить. Теперь нет угрызений совести перед самим собой. Хёнджин ненадолго замолчал, застыв с зажатым секционным ножом в руке, а после вдруг спросил, кивнув на труп женщины, лежащий перед медиками. — Думаешь, эта тетя попала в рай? — Кто ж знает, что она при жизни успела натворить. Может, и попала. А может, в аду барахтается. — Чонин, а ты веришь в перерождение? — В перерождение души? — парень слабо выгнул бровь, — нет. Тело, еще может быть. В конце концов, тело до неузнаваемости можно изменить и при жизни, а вот гниль сердца навряд ли. Чонин коротко интересуется тем, через сколько парни закончат и выходит на улицу подышать. Ему становится дурно от мыслей, перемешанных с изобилием переживаний и специфическим запахом. Однако выход на улицу ситуации не спасает, воздух пропитан духотой — предвестником вечерней грозы. Совсем недавно, когда он вернулся к себе домой, то почувствовал знакомую энергетику, блуждаюшую по всей квартире. Джисон заходил к нему, но Ян случайно вовремя сбежал от разговора прогуляться по городу. Он догадывается, что бессмертный желает с ним поговорить обо всем произошедшем и предстоящем и надеется оттянуть этот момент как можно дольше. Как бы хорошо или плохо Чонин не поступил, ему всегда будет стыдно за ту боль в глазах близких, которую он им преподнес. Перед предначертанной встречей хочется придумать побольше слов. Не оправданий, а пояснений, это совсем разные вещи. Он по-прежнему не жалеет о том, что сделал. Он переживает за двух демонов, которых оставил, уйдя по головам к мечте. Разве можно ли тогда сказать, что он не сожалеет ни о чем? Это замкнутый круг, из которого не выбраться, здесь нечего объяснять. Парень сделал то, что требовала душа, однако какая-то часть его сердца тоскует по тому, что пришлось оставить позади ради воплощения мечты. Он садится на трухлявый деревянный стол со спинкой и меланхолично разглядывает тоненькие стволы сосен. Под ними прячется тень, не терпящая летний солнцепек. Чем больше Чонин бежит от ответственности и по-человечески принимает позицию ребенка, тем больше он заматывает себя в клубок. В жизни не бывает легко, даже тем, у кого нет ее быстротечной продолжительности. Минхо уходит перебирать оставшиеся бумажки, оставляя младшего патологоанатома возиться с телом женщины. Наверное, в другом заведении парня бы и близко не подпустили к пациенту в одиночку, но Минхо не то чтобы принципиальный, а Хёнджин не кажется недотепой, который в университете гонял балду вместо того, чтобы учить учебный материал. У стены дует вентилятор, от чего волосы мужчины и документы трепыхаются, подобно крыльям мотыльков. После того, как Хван покончит со вскрытием, а Хо с оставшимися записями, они втроем пойдут чаевничать с небольшим вишневым чизкейком, который патологоанатом принес из дома. Одному давиться тортом не так здорово, а надеяться на компанию Хан Джисона не хочется и подавно. — Я забыл рассказать, — перед Минхо появляется коллега, стягивающий окровавленные резиновые перчатки с рук, — вчера приходила главврач, скоро сюда оставшуюся партию выпускников пустят работать. — Говоришь так, словно работаешь здесь лет десять. — Значит ли это, что я быстрее выйду на пенсию? — Только если поседеешь от бесконечной работы и нехватки выходных, — не отвлекаясь от карточки пациентки, слабо усмехнулся медик и продолжил заполнять отчет, — в нашем отделении наконец-то запустился производственный конвейер сотрудников? Такие же, как ты? — Ну почти, чуть-чуть запоздалые. Все хотели в соседний штат, но там уже все переполнено, поэтому волшебная шляпа распределила их в Фандертаун. — Если они не прочувствовали за нынешний климат, то сольются быстро. — А может, им нравится много работать. — Тогда это хроническое уже, не лечится, — Минхо откладывает ручку в сторону, отодвигает стол и разминает спину, поворачивая торс вправо-влево. Кости приятно прохрустывают, — все, перерыв. Если я сейчас не выпью чаю и не съем хурмы, то однозначно съем твой мозг в конце рабочего дня. Минхо лениво ковыляет к электрическому чайнику, набирая в него холодной воды, и включает нагрев. Дно совсем скоро начинает пузыриться, окаменелая накипь маленькими кусочками движется в кипятке и останавливается, когда медик снимает чайник с подставки и разливает воду по кружкам, что окольцованы чайной ржавчиной. Сколько содой не протирай, она будто въелась в посуду. Хёнджин предпочел растворимый латте из пакетика, Чонин выбрал три ложки рассыпчатого кофе с сахаром, а Ли ограничился чаем с лимоном. Младший патологоанатом остался задвинуть тело в холодильную камеру до приезда ритуального бюро, которое обычно забирает трупов для подготовки к похоронам, а Минхо вышел на улицу и первым делом вдохнул носом спертый воздух. Он удивится, если грозовые тучи обойдут Фандертаун стороной, слишком душно. Улицам города требуется перезарядка и побольше влаги, На ступеньках сидит Чонин с вычурной чашкой воды. — Как ты? Выглядишь довольно загруженным, — тихо кряхтя, Ли сел рядом и коротко взглянул на клубящийся пар, — на вот, кофейку тебе сделал. Хёнджин подсел на ту гадость, у которой от кофе одно название. — У меня тоже не из кофейни. Чонин ставит свою чашку на горизонтальную балку перил и с благодарностью принимает кофе из рук Минхо. На улице так душно, а эти двое пьют горячие напитки. — Да пускай, хотя бы пахнет приятно, а латте этот… Ну хоть закончится наконец, а то месяцами лежал без дела, — хмыкнул он и, подув в кружку, немного отпил содержимое из нее, — о чем думаешь? — Сейчас вдруг осознание пролетело, несмотря на то, что инкогнито, который кошмарил тебе жизнь, раскрыт, ты по-прежнему сидишь со мной как ни в чем не бывало, хотя я имею отношение к Джисону. — Ну и что с того? — брякнул медик, руки открыли надпись: «sexy lifestyle» на рабочей футболке, — разве ты в ответе за чужие поступки? — Вроде, нет… — тихо ответил юноша, — а вроде, это Джисон. — Ты поступаешь самоотверженно, по-человечески, — врач вдруг облокотился на перила плечом и просунул четыре пальца в ручку кружки, обхватывая ее двумя руками. Под шапками сосен летают комары, мошки, стрекозы и мотыльки. Солнце норовит пролезть сквозь хвойные ветви, но у нее получается выйти только на небольшую равнину перед зданием морга, — мы оба поступаем как люди. — С каких пор ты стал думать? — Не знаю, оно само как-то ушло в сравнение. Наверное, всегда так мыслил. Вспомни наше знакомство, мне еще тогда показалось, что ты хороший человек. Именно че-ло-век, — он повторил слово отчетливо и по слогам, — Чонин странно глянул на него. — Сейчас я задам вопрос, а ты ответишь на него. Твоя мама верит в бога? — Ты уже его однажды задавал, я же говорил, что да. Парень тихо, обреченно рассмеялся, бордовые волосы закрыли смирившиеся глаза. Чонин внезапно поднял голову и улыбнулся ясному, но в то же время безответному небу. Грозе все же быть? — Знаю-знаю. Раньше я довольно часто задавал тебе этот вопрос, а ты его всегда забывал, — короткая усмешка растворилась в глотке кофе, — раз за разом отвечал, что она у тебя верующая. Все потому что ты не должен был помнить ничего связанного со мной и религией. Я каждый раз ходил по краю, подвергая огласке тайну о бессмертных. Напоминало синдром Альцгеймера. В последний раз ты каким-то образом запомнил вопрос, хотя не должен был. А знаешь, что самое главное я осознал? — Ян на мгновенье задумчиво прикусил губу, — забывчивость никак не связана со мной и религией. Ты запомнил мой вопрос из-за Джисона. Тебе стало небезразлично сверхъестественное, религия. Ты стал осторожнее относиться к тому, что видишь. Ты запомнил мой вопрос, потому что тайна о живом мертвеце больше не вылезала у тебя из головы. — В этом не ты виноват. — Из-за меня ты стал интересен Джисону. К тому же… — он не успел закончить фразу, как его оборвал Минхо. — К чему ты ведешь? Такими темпами можно найти виноватого в моем бывшем начальнике, что поставил мне смену именно на тот день, когда ты у пруда возился. Слоняясь из крайности в крайность, легче тебе не станет явно. Хотел снова сказать, что ты поступаешь по-человечески, но это будет означать еще одно клеймо, которое ты на себя нацепишь. В случайных стечениях обстоятельств нет правых и виноватых. Они либо правы и виноваты, либо случайные. Другого не дано. — Я обрек тебя на это. Из-за меня ты страдаешь от своих новых знаний. — Ну ты это, одеяло на себя все не перетягивай. Давай еще случайность винить за то, что на тебя в аду твои приемные родители наткнулись. Найти виноватым можно и Джисона, ведь он так не вовремя свалился и по ошибке был доставлен к нам, хотя подозрительными смертями занимаются судебники. Хотя… для него будет вовремя. Я же логически понимаю, что ты вреда мне не сделал, да и по наклонной все пошло именно из-за той ночной смены, где этот придурок снизошел на Землю. С одной стороны, я не жалею, лучше жить в уродливой реальности, чем в напускном шаре безопасности, который все равно находится в реальности. С другой стороны, я не знаю, как относиться ко многим новым вещам. Например, почему ангелы нападают на демонов, почему вообще пошел культ ангелов и все верят в Бога, которого, как выяснилось, все-таки нет? Сейчас бы я обидел чувства верующих, — заметил Минхо, усмехнувшись, — мне тяжело адаптироваться к новой действительности, потому что пока я не знаком с её правилами и устоями. Мне пока сложно принять, что я все это время жил в обманчивом мире. И я не к тому, что он лживый, это и без того понятно, просто ожидание не совпало с реальностью. И я тебя не виню, Чонин. Ни за что в жизни. — Правда? — Конечно, правда. Да и если уж так накрутиться, то ведь это я к тебе пришел знакомиться, предложив свою помощь. С другой стороны, благодаря тому дню мы с тобой познакомились. Всегда что-то теряя, мы обретаем начало нового. — Тоже верно. — Скажи, почему Хан так возится с тобой? — Хоть у нас разные взгляды на жизнь, я все равно его люблю, говоря по-человечески. Описать это чувство можно какой-нибудь среднестатистической семьей, в которой мать занимается тиранией, а ее ребенок мечтает съехать от нее на другой конец света. Да, он все еще любит мать, но понимает, что на расстоянии у этой любви есть шанс выздороветь. Минхо подумал о себе, он ведь потому и сбежал из дома так рано. — Знакомо. — Такие уж мы разные, если происходим из одних принципов? И я сейчас говорю о себе не как о бывшем человеке, а как о демоне. Что бессмертные, что их создания — люди идентичны. У тебя такое происходит с матерью, у меня с моими некровными братьями, хотя Чана я все-таки братом назвать не могу, чувства совсем не те. От горькой усмешки у Минхо побежали мурашки. Предгрозовой воздух здесь не причем. — А если бы Чан и Джисон попробовали прислушаться к тебе, ты бы дал им шанс? — Я его им и не переставал давать, не могу по-другому. Им осталось лишь прислушаться ко мне и тому, что еще небезразлично мне. Два года бессмертными ощущается ни о чем, за два-три человеческих года пролетает жизнь. У людей она коротка, потому они не пытаются отложить её на потом. Не все, но преимущественное большинство. В аду же демоны тянут жизнь как могут, потому что иначе слишком скучно будет существовать в дальнейшем. Для Джисона и Чана прошло всего ничего времени, я же успел сильно соскучиться, но если вернусь, считай, приму поражение. Я не хочу изменять своим принципам и убеждениям ради кого-то, даже если это Чан или Джисон. И он замолчал, Минхо не спешил ничего добавлять, так и сидели в тишине, пока к ним с вычурной кружкой не пришел Хёнджин. — Там дверка холодильника заклинила, еле как смог закрыть ее. А вы чего тут молчаливые такие? — Минхо, — улыбнувшись, позвал Чонин. — М-м-м? — Предлагаю купить сюда каркаде. — И жасмин с чабрецом, — добавил Хван, плюхнувшись на ступеньки рядом с Чонином, — откроем чайную лавку со слоганом «понравилось девяти из десяти специалистов. Десятый справа лежит», — и кивает на разделение морга с металлическими столами и холодильниками. Минхо и Чонин странно переглянулись. Как же здорово, когда ступень юмора находится на одном уровне. — «Купите чай, кофе, пунши — вскроем тело лучше», — усмехнулся Минхо, смиренно покачав головой. Так и сидели, пуская вслух глупые шутки. Как же все это нелепо, по-человечески. — Да ну все, хватит прикалываться, — потихоньку успокаиваясь, сказал Чонин. — Прикалываются наркоманы, а у нас узкоспециализированный медицинский юмор, — прыснул Хёнджин, и все пошло по-новой.              

—⧽꧁ ༒︎ ꧂⧼—

              Ближе к вечеру на небе затянулись плотные густые тучи глубокого оттенка. Чайки и вороны заметно снизили траектории полетов, отдыхающие на море туристы стали потихоньку сворачивать зонтики и возвращаться в гостиничные номера. После того, как Чонин оставил медиков работать и ушел домой, стало очевидно, что грозе все же быть. Погода застыла в том самом ожидании — затишье перед бурей, когда природа на короткое время замолкает, предупреждая все живое прятаться от надвигающегося шторма. Ветер заметно стих, а духота держится на последнем дыхании. Совсем скоро наступающий на пятки гром начнет извергаться, рассекая небо на тонкие лоскуты, молнии осветят воздушные облака и пронзят их насквозь, трещинами показываясь городу. Ну а пока Фандертаун замер в томящемся ожидании. Чонин лениво елозит лопаткой по сковороде, растаскивая по раскаленной поверхности все то, что должно было выглядеть как глазунья. С готовкой у него нейтральные отношения, иногда он что-то делает хорошо, чаще — невкусно. Его навыки можно назвать среднестатистическими, если приловчиться, то тот же омлет будет получаться не с пятого раза. Он может понять, почему многим не нравится стоять за плитой, ведь это отнимает слишком много времени, а у людей его итак зачастую не хватает. Для него же готовка — это синоним медитации, что-то в ней есть уютное, расслабляющее. На тело надета просторная черная футболка, что выцвела от долгой службы, и свободные штаны спортивного кроя. Нет ничего лучше удобной одежды, которую нестрашно замарать домашней рутиной. Вытяжка неназойливо шумит над ухом, ошметки яичницы скворчат, стоит на них надавить лопаткой, капли масла брызгают в разные стороны, попадая на чистую поверхность плиты. Если Минхо выталкивает одиночество из дома, включая песни на телефоне или сериалы на фон, то Чонин предпочитает находиться дома наедине с самим собой, не забивая мысли ничем посторонним, что может утяжелять голову. Демон готовит молча, лишь тихий треск масла нарушает его единоличное желание раствориться в тишине. Несмотря на шум вытяжки и плиты, он сразу чувствует, когда на кухне из неоткуда появляется Хан Джисон, что ловко приземлился за стол и подпер рукой подбородок, увлеченно разглядывая спину друга. Не сказать, что Ян удивлен. Не сказать, что он обрадовался, почувствовав чужое присутствие. — На тебя готовить? — не оборачиваясь, спокойно спросил Чонин, соскребая глазунью с плиты на тарелку. — А есть смысл? — дьявольская улыбка ожидаемо стала шире, когда парень объявил о его присутствии. Джисон и не думал, что останется незамеченным. Он ждал и желал обратного. — Смысл есть всегда, — хмыкнул хозяин дома, не торопясь тянуться к лотку с сырыми яйцами или сталкиваться взглядом с желтоглазым демоном, — ну, так что? — Давай. Чонин кивает самому себе и заново наливает масло на сковороду. Вертит ее в разные стороны, чтобы смазать горячую поверхность, а после раскалывает два куриных яйца и неожиданно для себя и для Хана говорит: — Прости меня за то, что тогда старые раны вспорол. Я сгоряча, не хотел лезть в прошлые отношения, — он накрывает сырую яичницу стеклянной крышкой и, наконец, поворачивается к Джисону лицом, — и я сожалею об этом. На мгновение демону с яркими янтарными глазами становится будто бы неловко, он ощущает на себе чужое смятение и ненароком отражает его обратно на Чонина, от чего тому становится не по себе. Демоны не лишены чувств, они знают, как надо извиняться и как правильно признаваться в чувствах. Бессмертные умеют сопереживать, злиться, удивляться, проливать слезы на ближнего и чувствовать вину за сделанные ошибки. Однако далеко не каждый может признаться в том, что его беспокоит. С людьми ведь все также. — Оба постарались, забыли, — лениво отмахнулся он. Джисон продвинулся ближе, коротко оглядел темную кухню, где главным источником света на данный момент является вытяжка, которую Чонин заслонил собственным телом. Его волосы светятся золотом, а кожа кажется медовой, — знаю, ты избегаешь меня, — неторопливо начал Хан, бегая глазами с места на место, — но я хотел тебя увидеть. И поговорить. Чуть измазанные каплями растительного масла плитки напротив его тела, симпатично переливаются на искусственном свете кухонной подсветки. Чонин снимает квартиру чуть дальше того, что принято считать центром города. Здесь находится много магазинов, но при этом людей гораздо меньше, чем в самом центре Фандертауна. В распоряжении бывшего человека небольшая однокомнатная квартира с довольно современным ремонтом, находящаяся на последнем этаже пятиэтажки. Главная проблема в том, что в здании нет лифта, но Чонин из принципа не пользуется привилегией бессмертных и изо дня в день поднимается на свой этаж самостоятельно. В будущем он бы хотел приобрести свое жилье и обустраивать его так, как ему хочется. — Разуйся, — Чонин вдруг меняет тему, — здесь не принято находиться в обуви, — и кивает на желто-оранжевые кеды. Джисону почему-то эта фраза напомнила тон Минхо и его нелепые требования. С кем поведешься от того и наберешься? Хан насмешливо приподнимает елочную бровь, но невзирая на промелькнувшие в голове мысли, все же выполняет довольно забавную просьбу. Он едва ли сдерживается от того, чтобы не съязвить что-нибудь в ответ, спокойно расшнуровывает обувь и, не глядя на друга, бросает её в угол к двери. Не удерживается лишь от одного: — Еще что-нибудь, прыщ? Ой, то есть принц. Юноша пропускает издевку мимо ушей, продолжая стоять на своем. Часть волос с бордовым отливом аккуратно спала на глаза, это слишком выбивается из домашнего, слегка неряшливого прикола. — Спасибо, — кратко благодарит он, переведя взгляд с янтарных глаз на черную толстовку с большим капюшоном, — вижу, людские одежды тебе приглянулись. Джисон хмыкнул. — Только то, что свободно сидит на теле. Здесь принято одеваться не по размеру? — Оверсайз называется, — чуть шире улыбнулся Чонин, посчитав нужным рассказать подробнее о жизни человечества, — не вся человеческая одежда такая, это одно из ответвлений стиля двадцать первого века. Довольно новое течение, — он подпер поясницей столешницу и сложил руки на груди, пересчитав бусины браслета на запястье, — ты спускался на Землю, когда у них было модным носить длинные пышные платья и сюртуки? — Не помню, по поручению вполне мог бы, — Джисон вновь положил подбородок на ладонь и несколько раз от скуки постучал по ней подушечкой мизинца, — в аду перерожденные одеваются почти так же, как люди. — Мода у людей постоянно меняется, это один из их способов самовыражаться. Возможно, через лет пятьдесят люди придумают что-то еще. — Ты зря мне все это рассказываешь, не впечатлил, — демон скучающе закатил глаза. — Я понял бы, если бы ты часто ошивался в районах, где живут переродившиеся в демонов люди, но ты специально сторонишься мест, где много нечистокровных демонов. Тогда откуда такая неприязнь и уверенность в том, что на них нужно поставить жирный крест? — Интуиция. — Предубеждения, — поправляет младший демон, поправив на руке тонкий браслет из кровавых бусин, — ладно, твое дело, — он вдруг залазит в карман домашних штанов и вытаскивает из него кинжал, — я думал, что ты один из ангельских ищеек, который хочет завербовать Минхо для Рая и стащил это, — сталь ножа грациозно переливается при искусственном свете, гравировка мерцает, подобно искрам. — Я увидел его еще тогда, когда ты был дома у чахоточного. Чан тоже почувствовал, уверен. — Он не чахоточный и не туберкулезник, — ровно отчеканил Ян, не обратив внимания на нарочитое упоминание возлюбленного, — у Минхо астма, сколько можно повторять? — он коротко помассировал виски пальцами и устало вздохнул, — знал бы, что это ты, не подставлялся бы Чану, — буркнул следом, отвернувшись. — А ведь это мог быть не я, а те самые ищейки. Ты мог бы пострадать. — Господи, Джисон! — тут же взвыл парень, раздраженно взмахнув руками. Темные глаза, наполненные гневом и обидой до краев, засияли мглой из самых дальних чертогов Ада. То, что в себе не принимает Чонин. То, что ему неприятно ассоциировать с собой, — я не маленький уже. Я и сам знаю, что хорошо, а что плохо и опасно для меня. Сколько вы еще будете опекать меня? — в воздухе растворился риторический вопрос, на который младший демон не ждёт ответа, но очень бы хотел его услышать, — опасность грозит всем, а не только мне. Я за себя могу постоять, а кто постоит за того же Минхо, что оказался втянут в это не по собственной воле? — Господи? — всего-навсего переспросил Джисон, — все остальное он ожидаемо прослушал. Ему глубоко плевать на Минхо и остальных, Хана в данный момент волнует только судьба Чонина и его отношение к дому, — почему ты так остро реагируешь? Как пес, сорвавшийся с цепи. Почти Цербер, — хищно оскалился демон. — Так люди говорят, это привычка, — пыл заметно поубавился, Чонин робко закусил нижнюю губу. От чего-то перед другом стало неловко, он чувствует себя трудным подростком, у которого родители нашли электронную сигарету в кармане куртки. Демон, чьи глаза напоминают пшеничное поле, мед или фильтрованное пиво, перевел взгляд на плиту, а после буднично прокомментировал: — У тебя сейчас все сгорит, — и кивнул Чонину за спину. — Черт, — кратко выругался хозяин дома, цепко схватив сковородку в руки. Края яичницы действительно подозрительно потемнели, но в середине она все еще хорошая. — Ну вот, другое дело, — тихо фыркнул юноша, услышал нужное. Демон с бордовыми волосами резво шкрябает по посудине, скинув разорванные куски неполучившейся глазуньи на чистую тарелку. Он выключил вытяжку, и в маленькой квартире стало моментально тихо. Она у него даже меньше, чем у Минхо, но у того она заставлена броской мебелью, вазами, комодами, коврами, потому и ощущается куда теснее, чем у Яна. Чонин вздохнул, поставил две тарелки на стол, сел на стул и сказал: — Если еще осталось желание разделить со мной ужин, то приятного аппетита. — Тебе действительно нравится так жить? — Не начинай, — тут же пресек Чонин, стукая вилкой в тарелку громче обычного, — я не хочу опять с тобой ссориться. — Я без наезда, мне правда интересно. Джисон молча проследил за тем, как кусочек яичницы погрузился в чужой рот и прищурился. Он не уверен, стоит ли ему повторить действие за парнем и всё-таки попробовать или же бросить затею, отложив приборы и глазунью в сторону. Он точно знает, что Чонина расстроит его ничем нескрываемое недовольство и нежелание вести себя по-людски. В Преисподней демоны часто устраивают пиры с величественным размахом, от которых ломятся столы, но это все еще не то же самое. Разницу Джисон объяснить не сможет. Просто это другое и всё. — Такая же рутина есть и в аду, и в раю. Лишь действия немного различаются. Ты никогда не задумывался, почему несмотря на твой не то что огромный, неизмеримый возраст, ты не испытываешь с людьми той скуки, которую они испытывают друг с другом? Например, старик с подростком. У них за спинами разный уровень опыта, потому им неинтересно друг с другом. Но тогда почему ты, кто в прадеды годится прапрадедам, можешь разговаривать с тем же Минхо на равных? — Кто сказал, что с ним я не испытываю скуки? — Ты же понял о чем я, — Чонин закатил глаза, отложив вилку в сторону, — жизнь в аду не такая скоротечная, как на Земле. Люди стараются успеть прожить жизнь, но у них никогда это не получится. В то время как бессмертные, зная о своем преимуществе, не пользуются даром и тратят будни впустую. Мне кажется, пять человеческих лет равны сотне наших. Отвечая на твой вопрос… — он сглотнул, — да, мне нравится такая жизнь. Вернее мне нравится такое бессмертие. — Ты поэтому стал разговаривать как старик, что вот-вот осыпется? — попытался пошутить Джисон, он неуверенно отломил вилкой кусочек подгоревшей яичницы и засунул себе в рот, что не осталось незамеченным Чонином. Его слабая улыбка скрылась в кружке с водой, которую он поднял, запив скромный ужин. На улице поднялся ветер, закружив розовые лепестки шиповника, целлофановые пакеты и самые различные бумажки по воздуху, старший демон натянул рукава толстовки до пальцев, продержавшись глазами по лампочкам подсветки на потолке. — Я просто стал ценить жизнь и пользоваться тем, что мне перепало при перерождении. Я не хочу тебя поучать или действовать на нервы, — честно признался Чонин, поднявшись с места и отвернувшись от Джисона, чтобы не выдать грусть, промелькнувшую на лице. Но печаль в голосе так просто не спрячешь, она уловима в мельчайших деталях, — я хочу быть понятым тобой и Чаном, но это в априори невозможно, потому что вы всегда жили в других условиях и не знаете, как можно жить по-другому. — Это действует и в обратную сторону, — подметил Хан, проследив за тем, как Чонин стал мыть за собой тарелку, — ты даже не пытался дать шанс Преисподней. — Я пытался. — Врешь, — юноша отрицательно качнул головой, — для тебя ад с самого начала был плохим, потому что при человеческой жизни ты мыслил как человек, — он недолго помолчал, — рай хороший, ад плохой. — Неправда, — руки, испачканные мыльной пеной, вдруг прекратили тереть тарелку от грязи, — тогда еще не было той пропаганды, что есть сейчас. — Слухи о том, что ангелы хорошие, а черти — предвестники бед были всегда, — Джисон всего лишь пожал плечами. В эту секунду до Чонина, наконец, дошло, что все то время, что Ян существует на этом свете, он находится в тисках собственной слепоты и безнравственности. Демон никогда не пытался видеть дальше своего носа, довольствуясь ощущением, в котором он себя жалеет. Сколько себя помнит в теле бессмертного, юноша неизменно кичился о правильном и неправильном, возводя личные суждения в ниспровергаемую истину. Приятно чувствовать себя в уязвленной позиции, обвиняя мир в несовершенстве, когда считаешь себя верхушкой миротворчества. Только сейчас Ян осознал, насколько же лицемерны его взгляды. Недавно он говорил Минхо о том, что готов давать Джисону, Чану и всему адскому миру шансов столько, сколько потребуется, но ведь не только ему их нужно раздавать. До самого конца человеческой жизни Чонин действительно жил с мыслями о том, что «В раю заветы о хорошем, а ад ждет лишь кара Божья», ведь люди всегда стремились к высотам, чем к низам. Иронично и то, что по итогу эти два мира не оказались под землей или выше неба. Они в целом существуют в неком «вне». Чонин когда-то доверился предубеждениям, которые, как и Джисон, обозвал интуицией. Сатана и Хан всего-навсего хотели быть выслушанными и услышанными, но из раза в раз натыкались на человеческую критику, напитанную недовольством и презрением. Если бы у того безрассудного мальчишки перед смертью был выбор, куда он хочет попасть после смерти, юный Нино не выбрал бы билет в Преисподнею. Случайное убийство сделало выбор за него, создав его тем, кем он является сейчас. Через призму эгоизма, тщеславия и собственного величия Ян не замечал проблем чужих, да и навряд ли бы заметил сейчас, не тыкни Джисон его носом в горькую правду. — Думаешь, если бы я вернулся и поговорил с ним, то он бы стал меня слушать?.. — неуверенно начал Чонин, сдирая заусенец на пальце. Джисон поднялся с места, скрипнув стулом. — Это же Чан, — демон сдержанно прикоснулся к чужому плечу, надеясь скрыть весь тот трепет, что испытает по отношению к младшему. Он ему как брат: маленький и несмышленный. Вот только и Джисон не лучше, — это же ты. Как может быть иначе? Выслушает, куда он денется? — Если я дам шанс вашему миру, сможешь сделать вид, что даешь шанс моему? — он с зарождающейся надеждой заглянул Хану в глаза и сжал горячую руку. У демонов она редко бывает холодной. Джисон промолчал. А Чонин не стал останавливаться и с тем же напором продолжил: — …знаешь, один человек мне однажды сказал: «объятья — это возможность разделить боль» — и обнял неуверенно, — люди всегда делают так, и им становится легче, — он не стал упоминать, что ему об этом поведал Минхо, — давай дадим друг другу время на шанс. На то, чтобы им воспользоваться добровольно. С широко распахнутыми янтарными глазами Джисон уставился на вид за окном, раскинувшийся напротив него. Он ничего не ответил, не до конца осознавая, что сейчас происходит. Демон чувствует теплые прикосновения Чонина к спине, ощущает его сентиментальность и гордость, на чьё горло наступили. Это не значит, что Ян сдался, подняв белый флаг поражения, это значит, что он сделал усилие над тем, чтобы переступить собственные предубеждения и найти компромисс с близким. Пальцы нежно, по-братски гладят спину через объемную черную толстовку. От Чонина пахнет чем-то похожим на цветочный ополаскиватель для белья. Приятно. Разве с Чонином может быть как-то по-другому? Парни так и продолжили стоять на месте: один крепче обнимал теплое тело, прижимая к себе все светлые чувства, которые испытывает по отношению к другу, другой же не понимал, что ему нужно делать. Он не отталкивал — позволял человеческому влиянию распространяться ядом на его тело. Из-за сильного смешения мыслей, эмоцией, предрассудков, чувств и истин демон не может осознать, что ему понравилось стоять вот так и кожей чувствовать то, как боль его души утихает, подобно морю после сильного шторма. Возможно, спустя какое-то время до него дойдет, а может, в его голове предрассудки занимает куда значимое место доверию. Птицы летают в небе низко, и хоть ветер давно поднялся, остужая накал страстей земли, временное затишье не спешит окатить город грозовой бурей. Пусть совсем на короткий миг в Фандертауне побудет перемирие. Ранний вечер шепотом бубнит о том, как ему жарко, сквозняк тихонько посвистывает, пробираясь в самые узкие щели и углы. Тарелка с подгоревшей яичницей, едва тронутая руками бессмертного, совсем остыла, оставшись стоять на столе. До нее больше никому не было дела.              

—⧽꧁ ༒︎ ꧂⧼—

              Палец скучающе обводит теплый контур кружки по кругу, из которой клубится витиеватый пар. Минхо сидит на балконе, притащив туда трухлявый деревянный стул. Он отработал смену и довольно вымотался за весь день: непонятно, то ли от работы, то ли от удушливой духоты. Дождя как не было, так и нет. Пить чай в столь выматывающую погоду кажется нелепостью, но строго нависнувшие тучи не позволили бы патологоанатому сейчас посасывать лимонад со льдом. В любое время года или дня и ночи он пьет горячий чай. Это стало, своего рода, приятной традицией на протяжении всей жизни после того, как сбежавший из родительского гнезда птенец позволил себе жить отдельно от всех. Без тягот, невзгод, осуждений касаемо того, что тратит много газа, каждые пять минут ставя чайник греться на плиту. Сесть на диване с огромной кружкой равносильно медитации, по истечению которой становишься спокойнее и будто бы душевно здоровее. Порой Ли кажется, что он быстрее бросит привычку хвататься за сигарету при первом удобном случае, чем откажется от коротких чаепитий с самим собой или редкими гостями, что посещают его крохотную квартиру помимо Чонина. Существование чая в жизни Минхо говорит о том, что несмотря на самые различные изменения, жизнь не меняется. Это скромное напоминание о стабильности, которую так жаждет патологоанатом. Старые привычки входят в новые проблемы, в изменившийся круг общения или в старые семейные узы. Будь ему пятнадцать или двадцать пять, медик не изменяет себе в том, как проводит лишнюю минутку. Это не просто привычка, это перекроенный образ жизни: пришел домой — поставил чайник, сел смотреть фильм — вновь заливаешь заварку кипятком. А перед сном читаешь книгу, обязательно допивая очередную чашку. Под каждое настроение разный вкус, это уникальнее однообразного горького или кислого кофе. От чайной зависимости Минхо вставляет больше, чем от втягивания дыма. Но совмещать одно с другим ощущается приятнее, сама атмосфера объединения столь сочетающихся вещей доставляет удовольствие и неизмеримый уют. Впрочем, в такую погоду курить становится тошно. Дожили. Чай спасает. У Минхо сушит губы, от чего он облизывает нижнюю и сразу морщится. Нарастающая боль неприятно распространяется по лицу, сводит скулы. Участие в драках никогда не приносило ему удовольствий, он поучаствовал в них не так много для того, чтобы войти в кураж. Слабый организм, дряблое тело и дыхательная система неоднократно предупреждают избегать конфликтов с кулаками. Он давно уже неглупый мальчишка, у которого тестостерон кружит голову до помутнения. Взрослые дяди предпочитают ломать судьбы властью, связями, шантажом и манипуляциями. У Минхо таких конфликтов никогда не было, его статус не подразумевает даже намеков на подобное, а еще у него нет на это времени и желания. Лишь бы его никто не трогал и нормально. Мужчина не может точно сказать, жалеет ли он, что заступился за девушку или нет. С одной стороны, он надеется донести до нее понимание ситуации, с другой стороны, понимает, что это бесполезно. Пока человек не захочет открыть глаза, любые попытки достучаться станут бесполезными. Сколько человека не буди, у него всегда есть соблазн вновь закрыть глаза и продолжить видеть сны до тех пор, пока тревожность на начнет тормошить сонный мозг. — Тук-тук, — сзади донесся бодрый мужской голос. Минхо вздрогнул от неожиданности, выпав из глубины своих мыслей. Джисон показался на кухне также незвано и неожиданно, как и обычно. Кисти спрятаны за длинными рукавами черной толстовки, янтарные омуты устремились на сгорбленную спину медика, виднеющуюся через балконную дверь. Занавески с кружевными узорами стремятся к скрипучему полу, на оранжевом плафоне привычно собирается пыль. — Это делают в подъезде прежде, чем окажутся в квартире, — Минхо дернул головой, коротко обернувшись на того, кто столь нагло и бесцеремонно нарушил его излюбленное одиночество. — Мне незнакомы человеческие тонкости, — натянуто улыбнулся демон. По его самодовольному лицу сразу стало ясно, что он не почувствовал вины за случившееся, — буду знать. — Вопрос в другом, будешь ли ты следовать чужим правилам? Джисон привычно оскалился, взяв в руку кусочек занавески. Он решил уклониться от вопроса и ненавязчиво сменить тему. Демон из тех, кому нравятся красноречивые прелюдии перед тем, как сказать содержательную суть. То, зачем Хан пожаловал, Минхо узнает в любом случае, но в томящемся ожидании есть своя сладость. Очень интригует наблюдать за тем, как растерянно бегают человеческие карие глаза по кухне. Развалить удовольствие так скоро было бы большим упущением для того, кто привык коптить холодом нетерпение. Естественная консервация дымом сохраняет продукт гораздо дольше, чем если бы он лежал без дела. Скорее всего, сюда сложно приравнять Минхо, но у него просто-напросто нет выбора, если он хочет узнать причину появления Хан Джисона. Эту игру ведёт не человек, а бессмертный, потому что знает намного больше обычного смертного. Для патологоанатома же непонятно, к чему томить интригу и кидать мыльные намеки, когда можно все сказать сразу из-под ножа? — Что у тебя с лицом? — тем временем бес в своем репертуаре продолжает тянуть резину, откладывая главное на потом. Джисон скучающе выгнул бровь, заметив темную корочку на губе и дуговой кровоподтек у глаза. — Упал на доброжелателя, — Ли недовольно сдул челку с глаз и цокнул, — ближе к делу, что тебе нужно? — Больше не падай, — плотоядно разулыбался демон, вновь пропустив слова врача мимо ушей. Это начинает раздражать больше, чем обычное недовольство, — я, между прочим, принес торт, — кивнул он на стул, на котором стоит коробка. Ли бы вряд ли заметил его сейчас, если бы Хан не тыкнул в него носом, — за которым ты ушел вчера, — без укора, но с издевкой. Им обоим известно, что Минхо не собирался вчера возвращаться домой с тортом, вот только Джисон не знает о том, что медик все же купил его и даже принес. — Ты правда хочешь распивать чаи за разговорами о людях? — патологоанатом скептически приподнял бровь. — А почему нет? — В чем подвох? — Ли поднимается со стула, пятерней пальцев захватив пустую кружку с трухлявого подоконника. Ее внутренняя сторона изувечена заварочными кольцами. — Так и будем вопросами общаться? — И вновь вопрос без ответа, — тяжело вздохнул медик и сложил руки на груди. Да, страха перед таинственным бессмертным существом с желтыми горящими глазами больше не возникает. Теперь его возникновения из неоткуда просто удручают и вызывают раздражение с толикой усталости. Джисон непонятный, необъяснимый, нелогичный, неточный, необъятный, но необходимый для Чонина. Кто бы мог подумать? — Хорошо, мне наскучило ходить вокруг да около, — закатав длинные рукава черной толстовки, юноша сел на свободный стул и сложил руки в замок, положив их на стол. — сделка по-прежнему актуальна, — скучающе повторил он, — ты мне рассказываешь о людях, а я меньше усложняю тебе и без с того скучную, серую жизнь. — Неужели это только мне кажется глупым? — Думай как хочешь, — Джисон пожал плечами, — может, уже присядешь? Но для начала поставь чайник. — А если я откажусь? — речь совсем не о чайнике, — по твоей настойчивости видно, что тебе выгодна эта «сделка». Почему не пойдешь к другому человеку? Население Земли свыше семи миллиардов, я не особенный. — Нашел, к кому идти… — закатив глаза, пробормотал Хан на неизвестном для Минхо языке, от чего тот сосредоточенно нахмурился, будто бы смог что-нибудь перевести, — ты знаешь о тайне, что уже упрощает всё дело. Чем больше я нахожусь в твоём мире, тем сильнее узнаю человечество с разных сторон, — продолжил демон уже на понятном для медика языке, — эта сделка выгодна нам обоим, ведь ты тоже хочешь узнать о жизни иных миров. Чонин не будет много трепаться о рае или Преисподней тебе, потому что хочет уберечь, а я могу. — Ну, допустим, — И что же ты хочешь узнать о людях? — произнесено обреченно и устало. — Без разницы. — Обычно у людей по пять пальцев на каждой руке и ноге, в некоторых бедных странах до сих пор развит каннибализм, у многих людей аллергия на лактозу и пыльцу. Что конкретно ты хочешь знать? Информации много со всего света. — Не знаю, — на удивление для самого себя честно выпалил он, — а как вы живете? Минхо закатил глаза. Такими темпами он не скоро уйдет спать. Не сказать, что заснул бы быстро из-за духоты, но компания демона его удручает куда сильнее жары. Само его пребывание в крошечной квартирке медика кажется тесным и утомительным, Ли кажется, что взгляд Джисона пронизывает его насквозь, находя самые скрываемые тайны. Тяжело выдерживать словесные выпады от того, кто живёт не первый век. Это априори считается невозможным, но, как многие любят говорить, нет ничего невозможного. — Нет, так не пойдет. Без чаепития здесь точно не обойтись, — Минхо открыл верхний шкафчик со стеклянными баночками, полными разнообразием высушенных листьев, трав, приправ, измельчённого кофе и какао, — выбор чая я не предлагаю, да? Или ты разбираешься? — А есть разница? — Понятно, — обыденно ответил мужчина, — пускай будет ассам. Лампочка внутри оранжевого плафона изредка моргает, намекая на то, что ее пора сменить на новую или же выпроводить поскорее Джисона, что негативно сказывается на свете. Минхо не уверен точно, по какой причине перебои со светом случаются именно в те моменты, когда названный гость заявляется на пороге дома, но если всему виной желтоглазый демон, то Ли бы не удивился. Пока медик мельтешит у столешницы, доставая кружки и чай, Хан Джисон ведёт пальцем по узору подсолнуховой клеенки, что расстелена на столе и цепляется взглядом за сахарницу с ложкой внутри. Недолго думая, он пододвигает ее ближе к себе и пробует на вкус содержимое. Его лицо не выражает ни брезгливости, ни отвращения или радости. Что-то непонятное сладкое хрустит у него на зубах, забавно перекатываясь от одной щеки к другой. Какая-то часть кристаллических крупинок рассыпалась по столу, юноша зачерпнул ещё одну ложку сахара и положил к себе в рот. — Ну и дикость, — под нос бубнит патологоанатом, когда с двумя кружками кипятка поворачивается к сидящему за столом демону и ставит их на один из подсолнуховов, — тебе сколько ложек сахара? — уже громче. — Семь, — невнятно отвечает Джисон, ощущая, как сахар растворяется во рту. Как же давно он не чувствовал вкус сладости, непривычно его почувствовать спустя столько времени с последнего раза. — А задница не слипнется? Куда так много? — с искренним недоумением поинтересовался мужчина. — Мне нравится цифра семь. А ты сколько кладешь обычно? — Я без сахара пью. — Дай хлебнуть… — не успевает Минхо отказать, как слышит, — фу, какая гадость. Сыпь семь. Минхо вздыхает и забирает тронутую кружку, прилюдно выливая из нее обжигающий напиток в раковину. Из одной чаши с бесом пить не хочется. Он даже не хочет интересоваться, не обжег ли тот язык. Его это совершенно не волнует. Даже если и да, то демон сам в виноват, нечего было хватать чужое без спроса. Удушающий теплый воздух застревает в ноздрях, лижет чуть взмокший от духоты лоб. Минхо хватает банку с гречишными гранулами и делает себе новый чай, насыпав крупу в более крупную, чем у Хана кружку. Минхо вдруг пробегается глазами по упаковке принесенного торта. Цепляясь за истекший срок годности. — С тортом облом, ему шесть дней уже. — И что? — Ну если у тебя есть желание поблевать, то ничего страшного. Можем подождать до седьмого дня просрочки, возможно, так он станет вкуснее, — выплеснув яд, сострил Минхо, а после выдохнул и более спокойно пояснил, — торт испортился. Хотя я не думаю, что такие как ты могут слечь с пищевым отравлением. Подожди, у меня где-то был мармелад. — С чего вдруг такое гостеприимство с твоей стороны? — Потому что он невкусный и лежит здесь со времён динозавров, — даже не думая утаивать, признался Ли, — но тебе, вроде, такое вкатывает, — и намекнул на недавнее происшествие с сахарницей. Минхо залез в нижний язык одного из шкафчиков и действительно вытащил потрепанную, едва начатую коробку с мармеладом, обваленном в сахаре. Он терпеть такой не может, — забирай. Они пьют чай, сидя напротив друг друга. На стуле между ними стоит нераспакованная коробка с просроченным тортом. Джисон то ли специально, то ли неосознанно сюрпает из кружки чай, от чего у медика дергается глаз. Не так он представлял себе ночь после смены. На улице по-прежнему слишком душно. Иногда тучи мигают от образований мелких молний, а где-то вдалеке громыхает гром, но этого все ещё недостаточно для того, чтобы гроза снизошла на увядший, вечно серый город. Минхо сидит за столом в напряжении, недоверчиво поглядывая на демона. Интересно, если бы сейчас к ним пришел Чонин, то какой была бы его реакция? В кухне пахнет чем-то ванильным, приятным. Гречишный чай, на вкус напоминающий что-то похожее на овсяное печенье, потихоньку остывает в кружке. Ли обхватил ее как стакан и немного отпил, услышав тихий хруст. Джисон закинул в рот ещё одну мармеладную конфету, на подушечках пальцев осталось несколько крупинок сахара. — Я предлагаю тебе свою сделку, — поставив кружку на стол с отчётливым звуком, твердо произнес Минхо. — Слушаю, — усмехнулся Джисон, запив мармелад чаем с семью ложками сахара. По его задумчивому лицу можно понять, что ему недостаточно сладко, — сможешь удивить меня? — Вряд ли, — отмахнулся медик, — давай по очереди задавать друг другу интересующие нас вопросы с лимитом до пяти в день, иначе мы здесь будем сидеть до посинения, а я не могу свои выходные тратить только на тебя. — Какая досада, — ахнул демон, дотронувшись сахарной рукой до сердца, — как же я переживу? — Минхо слишком измотался, чтобы реагировать на очевидный сарказм. Джисон откинулся на спинку стула, отложив мармелад, — и что же ты такого хочешь спросить у меня? Торопишься в рай попасть? — Хочу знать, к чему готовиться после смерти. — Ну хорошо, — юноша задумчиво прикусил губы, сосредоточившись на сахарнице. Минхо проследил за его взглядом и, нахмурившись, приподнял брови. Ему интересно, что происходит в ее голове в эту секунду, — начни первым. — Сколько тебе лет? — Минхо следом откинулся на спинку стула, в горле приятное тепло от горячего чая. Он однажды задавал похожий вопрос Чонину. — Потратил вопрос впустую? — не глядя на него, задал риторический вопрос Джисон, — в аду не считают годы жизни. Только день рождения и день смерти. По человеческим меркам мне… — коротко призадумался он, — тысяча, может, больше?.. Я не знаю, сколько мне. Неожиданно Джисон выливает свой чай в наполовину полную сахарницу и как ни в чем не бывало принимается мешать ложкой получившуюся субстанцию. Минхо обескураженно выпучивает глаза. — Какого черта? Спрашивай, прежде чем вытворять такую херню. — Я опять задел твои человеческие чувства? — невинным голос произнес Хан. — Так никто в нашем мире не делает. — Ваше упущение, — он безмятежно пожал плечами, — а так вкуснее, — Джисон для наглядности попробовал сахарную жижу, — определенно лучше. Мой вопрос, — воскликнул он, хлопнув в ладоши, — как ты познакомился с Чонином? Свет вновь заморгал, с какого времени стало казаться, что это не исключение из правил, а статистика. На занавеску села крупная зелёная муха, перестав жужжать. Джисон сложил нога на ногу, его медовая кожа лица из-за теплого сияния лампочки стала выглядеть более золотой, чем до этого. Ровное ворчание грома пронеслось по небу, следом за ним короткая вспышка млечной молнии. — Когда он сбежал из вашего мира, я возвращался с работы и увидел его, помогающего уткам, — неуверенно ответил патологоанатом, — так мы познакомились. — Так просто? — губы вернулись в лукавой улыбке. — А зачем усложнять? — раздражённо процедил Минхо и хлебнул из кружки. Ситуация с сахарницей не хотела его так просто отпускать. Хан Джисон испортил ему весь сахар, находящийся дома. И теперь медику придется лишний раз идти в магазин. Довольно мелочно, если посудить. В любом другом случае Минхо бы не стал столь остро реагировать на подобную ерунду, но когда дело касалось желтоглазого демона, словно какой-то механизм переключился в его мозгу, показывая все скопившееся пренебрежение к бессмертному существу. Больше всего человека раздражает, что Джисон выполняет любую пришедшую ему в голову идею уверенно и четко, не зацикливаясь на сомнениях. По-свойски, потому что ему так хочется. — И то верно, — как ни в чем не бывало, улыбнулся Хан, — твой вопрос. Одному только дьяволу известно, что у него на уме. Это не было бы такой проблемой, если бы дьяволом был не Джисон. Патологоанатом может только догадываться, какие у того мотивы и цели на самом деле. Однозначно точно можно сказать, что к Минхо он пришел целенаправленно. Имеет ли здесь людская связь с Чонином или же нежелание демона просвещать кого-то иного в тайну бессмертных — останется гадать и лично откапывать правду крупинка за крупинкой. Демон хрустит мармеладом, выбирая исключительно красные конфеты с ароматизатором клубники. Зеленые, предположительно с яблоком, понравились ему меньше всего, судя по тому, сколько их осталось в коробке. А может, Джисон выбирает по цвету, тогда почему взял не желтые? Медик запомнил его яркие кеды, сочетающиеся с клеенчатой подсолнуховой скатертью. Чем больше Минхо смотрит на Джисона, на его размашистые движения рук, ленивые шевеления ноги, положенной на другую, тем глубже и бессвязнее становится его мыслительный процесс. Джисон неразгаданная тайна, от которой хочется сбежать и узнать волнующий секрет поскорее. И мнение о Хане у врача крайне неоднозначное. А каким ему еще быть после того, как желтоглазый демон оказался на хирургическом столе морга, в котором Минхо работает, после сбежал, потом заявился обратно, перерезав себе горло, а потом выяснилось, что он некровный, но близкий родственник Чонину? Легче не анализировать, забыть про науку и принять данное как факт, чем искать в этом всем логику и тайный умысел судьбы. — Почему ты так яро опекаешь Чонина? — Потому что он мне как брат. — И все? — мужчина прищурился. — Все, — непроницаемо ответил демон глаза в глаза. — Не слишком разговорчиво, — досадливо ответил Ли. Возможно, он ожидал больших откровений, как, например, с Чонином. Палка о двух концах, Джисон сказал, что даст ответы, на которые не сделает этого Чонин, в то время как тот отвечал настолько подробно, насколько позволяла ситуация. — Заметь, ты тоже. Расскажи мне, какие фрукты приятны на вкус? Вопрос заставил Минхо удивиться. — Надо попробовать все, чтобы выбрать для себя самый вкусный. — А какие фрукты нравятся тебе? — Сейчас моя очередь задавать вопрос, — легко отмахнулся он, заставив Джисона хохотнуть. — Прошу, — сладкими от мармелада губами протянул Джисон. — Возможно ли убить демона или ангела человеку? Янтарные глаза демона вдруг воспылали азартом. — Вот так вопросы пошли, скажу так, — он ненадолго замолчал, постучав пальцами по столу, — каждого можно убить. С нужным оружием в руке любой может почувствовать себя Всевышним. Такой ответ тебя устроит? — Вполне. Неподалеку зазвучал громогласный гром, от чего Минхо вздрогнул и перевел глаза на открытые балконные окна. Перед тем как пойти спать, он обязательно закроет каждое, потому что именно так он может почувствовать себя в безопасности. Когда над Фандертауном властвует гроза, патологоанатому нравится слушать ее басистые возгласы, наблюдать за электрическими трепетаниями молний и вслушиваться в то, как дождь стучит по черепице, обросшей мхом. Один нюанс, Минхо спокойно только в те мгновенья, когда он сидит дома или находится под крышей. Застать грозу на открытой местности отзывается в нем тревогой и волнением. Он ненавидит оказываться вне дома, когда электрические разряды ударяют по верхушкам деревьев, бьют по щиткам или столбам, на которых от сильных ветров с дождями рвутся провода. Ли не может уснуть в грозу, зная, что где-то в квартире открыто окно, которое может сломаться из-за сильного урагана или ненароком открыться, пропустив шквал ливня внутрь его безопасного места. И пускай это кажется глупым, ведь уже несколько раз в его домашнюю обитель врывается источник опасности, Минхо легче об этом не думать, чем переживать ещё и из-за этого. Джисон крутит ложкой внутри сахарницы, подцепляя ее кашеобразное содержимое. Минхо больно смотреть на то, как в очередной раз чайная жижа скрывается у него во рту. Для медика это слишком сладко. Настолько, что начинает сводить зубы каждый раз, когда он представит о том, насколько же это месиво приторное. — Предлагаю на этой ноте закончить, — сказал Хан, отставив пустую сахарницу в сторону, — вижу, ты утомился. Минхо не стал спорить, обисиленно кивнув. Нахождение Джисона в его квартире — безопасном архипелаге сильно выматывает. Рычащий гром провоцирует ветер на то, чтобы израненно реветь и надрывно выть по районам. Гром слышится все ближе и ближе, демон поднимается с места и, наплевав на оставленную грязную посуду, плетется в спальню. — Ты куда? — заметно напрягся Минхо. От сонливости будто бы не осталось и следа, он пошел следом за бессмертным. — В свое гнездышко, — не оборачиваясь, довольно хмыкнул Хан, — ой, ты немного пыль здесь протер. Как мило с твоей стороны, — Джисон привычно завалился на пыльный шкаф, свесив голову. — Ты сам ее протер своими шмотками, — человек недовольно сложил руки на груди, из последних сил надеясь на то, что это очередная издёвка со стороны жителя Преисподней. — Покойной ночки. Минхо смиренно вздохнул, сегодня он не станет тратить нервы на то, чтобы выгнать демона отсюда. Хочет спать на шкафу — пожалуйста, лишь бы не перелез куда-либо ещё. — Мой любимый фрукт — хурма, мы в расчете. И Минхо хлопнул дверью, уйдя допивать чай и мыть посуду. Возможно, ему показалось, но он слышал чих, пришедший из спальни. Медик хотел лечь спать в другой комнате, потому что делить ночлег с демоном было бы для него ужасно. Мужчина вернулся в спальню за подушкой и одеялом, а демона уже нигде не было. Спальня оказалась пуста. — И тебе доброй ночи, — вслух сказал он, облегченно выдохнув. По стеклам резво забарабанил прохладный дождь. Патологоанатом не решил от чего ему стало легче: от того, что Джисон ушел или от того, что долгожданная гроза наконец-то накрыла нуждающийся город. Духота отступила. Медик не понимает, к чему приведет его шаткое сотрудничество с Ханом, и какие у него на самом деле цели, но ясно одно, если у Минхо есть возможность ухватиться за лозу, которая помимо Чонина может рассказать правду о настоящем мире — он ей воспользуется. Этой ночью Минхо плохо спал. Он часто ворочался и просыпался от сильных приступов кашля. Вместе с грозой о себе дала знать и астма. Патологоанатом не заметил коробку мармелада в сахаре, оставленную на огромном деревянном шкафу.