вскрой мою душу

Однотонное серое полотно неба заволокло плотной пленкой облаков. Как же не хватает реставратора с чудо-кисточкой, что сотрет «старый лак» пасмурности с пожилого Фандертауна. Маленький мальчик любит осень за солнце, скорченные рожи на тыквах, большие лужи и обильный листопад. Морок ему никогда не нравился, потому что с раннего детства взрослые пугали его монстрами, гуляющими в тумане. Почти в каждом фильме или мультике кровожадная тварь появляется в темноте или непроглядной мгле, это весьма отрицательно влияет на несформировавшуюся психику ребенка, что живет бок о бок с вестниками анимационных кошмаров. Беда наступила с осознанием того, что в городе, в котором живет маленький Минхо почти всегда главенствует дождь, гроза, ветер и таинственная дымка, вытесняющая жертвенное солнце. Сквозь лиственный купол парка проникает противная морось. Она садится на кору сосен, скатывается по волосам, впитывается во влажную почву. Густой туман тянет руки к центру города, захватывая все больше улиц и районов. Тучи бездумно слоняются по хаотичному направлению небосвода и неустанно следуют куда-то вдаль. Скорее всего, хотят догнать линию самолетов. Минхо удивится, если ему сказать, что самолеты это не то же самое, что и воздушные змеи с ниткой. Несмотря на то что они могут падать, как и бумажные, самолеты не ограничены десятками метров веревки. Они свободны, словно птицы. А непоседливая юность ребенка скована строгостью родителей. Городок отсырел от дождливой осени, а его тропы пропахли сыростью и скользким началом октября. Алые листья кленов завораживают необычайной красотой, красный цвет недоеденной рябины горит костром, жухлые листья дубов висят на деревьях, готовясь стать частью единого покрывала земли. Как только погода рассердится и пустит вихрь ветров по улицам, все краски осени осядут на дно, и Фандертаун засопит в мороке… Совсем еще юный мальчишка шагает вдоль озера, то и дело, дергая холодную руку матери. Кожаные перчатки она позабыла на трюмо, отвлекшись на звонок с работы. Минхо покорно идет рядом с ее ногой, ведь ранее на него накричали из-за того, что он испачкал в грязи новые, недавно купленные сапоги лилового оттенка. Дождевая «пыль» распускается по ветру, подобно бутонам роз. На водной глади озера сидят дикие утки, что лапами тревожат зеркало озера, создавая множество кругов. Минхо любопытно вертит головой из стороны в сторону и вдруг неподалеку замечает девочку, что весело прыгает по лужам. Он ей по-детски завидует, потому что ему запретили так делать. — Мама, я тоже хочу прыгать по лужам. Можно? — с надеждой в голосе в очередной раз спрашивает сын. По лицу хлестнул промозглый ветер, и в судороге забились гниющие на ветвях листья. — Опять ты начинаешь, — цокнула женщина, резко запахнув воротник длинного плаща, — я же сказала, нельзя. Ты недавно болел, забыл уже? — Я сапоги надел! — с вызовом воскликнул Минхо, топая ногами, — не заболею я. — Минхо, нет, — следом прикрикнула мать, раздражаясь с полуоборота, — и хватит спорить со мной! Почему с первого раза не понимаешь? Мальчишеские щеки покраснели от холода, шапка давит на лоб и колется из-за грубой шерстяной ткани. У Ли глаза блестят из-за сильного желания резвиться, как подобает самому обычному ребенку. Глубокий карий цвет напоминает каштаны, валяющиеся на земле. У него не такие красивые глаза, как у матери или девочек из его группы в детском саду. Они не зеленые, голубые или серые — они не напоминают море, сосновый лес или тот же туман. Это самые обычные глаза, но в них сокрыты небывалые сокровища души — отражающие желание познать столь дивный мир. — Невоспитанный, — тяжело вздохнула женщина, покачав головой, — вот расскажу все отцу… — договорить ей не удалось, потому что Минхо, услышав про второго родителя, попытался вырвать руку из прохладной ладони. — Не надо… Мама тут же встряхнула сына за локоть, от чего ее темные солнцезащитные очки сползли на кончик носа. Большая капля упала с ветки дерева на лоб мальчишка и скатилась до брови. — Тогда слушайся меня. Минхо заметно притих и перестал сопротивляться, спешно следуя за торопливо идущей матерью. Тротуары мокрые, обросшие длинными прозрачными лужами. Подошва с каблуком строго постукивает, в то время как за ними неуклюже шлепают резиновые сапоги лилового цвета. Женщина старается идти под чистым небом без навесов из высоких сосен, а Минхо специально шагает под кустами, с которых на него грозится упасть ливень, удержанный листвой. Потяни за ветку — лопнет пузырь, удерживающий стихию. Маме и сыну нужно успеть домой до начала дождя, ведь они с собой не взяли зонтиков. Ребенок еще совсем мал и довольно часто болеет. Лечить его выходит дорого, что не нравится отцу, который взял на себя ответственность обеспечивать всю семью. Он корит Бога за неизлечимо больного ребенка, что родился у них, а мать утверждает, что это их общая расплата за все прошлые грехи. Маленького Ли безусловно любят, но, к сожалению, родители скрывают чувства за строгостью и требовательностью к сыну. Отец не желает слушать о том, что астма неизлечима и постоянно заставляет супругу таскаться с Минхо по псевдо-врачам, магам и церквям. Злость мужчины берет вверх, когда даже сверхъестественная сила не может вылечить юнца. О серьезном спорте и подвижных увлечениях можно забыть. И чем тогда заниматься ребенку, если не боксом или футболом? У семьи очень много денег уходит на оздоровительные санатории, полезные для бронхов респираторы и прочие процедуры для того, чтобы остановить развитие бронхиальной астмы на начальной стадии. В комнате Минхо стоит бактерицидный рециркулятор, который убивает бактерии и очищает воздух. Отцу проще срываться на жене и сыне, чем смириться с действительностью и с тем, что ребенок не сможет принести черный пояс по каратэ. А Минхо не то чтобы интересен большой спорт. Он любит читать книжки про вымерших динозавров и морских животных, занесенных в красную книгу. Ли любит отца и настолько же его побаивается, особенно, когда мама жалуется на плохое поведение сына. Мальчишка часто гуляет по лесным тропинкам с матерью и не понимает, почему ему нельзя гладить животных с шерстью. А еще не понимает, почему ему можно есть сладкое только по праздникам и нельзя звать друзей в гости. Но об этом он старается не думать до момента, пока мама не отвернется на долю секунды. И вот юнец уже обнимает всех подряд повстречавшихся ему животных и ест вредные сладости. А друзей по-прежнему нельзя — заметят обувь на пороге, если вдруг пораньше вернуться с работы. Ну а пока он смиренно идет вдоль манящих луж, хотя так и хочется топнуть по ним. Минхо дует губы и от скуки издает звуки летающих самолетов. Ивы благосклонно склоняют головы по направлению озера с дикими утками, ветер треплет их невзрачные перышки и подгоняет в середину водоема. Стоит погоде несдобровать, и она обрушит шквал ветров на золотистые аллеи, внутри которых шествуют двое и извилины дорог, окруженные фонарными столбами да тяжелыми ветвями. — Мам, а почему ты в очках? — ребенок любопытно склонил голову, — солнца же нет. — Потому что отец твой разозлился на меня вчера, — спокойно объясняет женщина, поморщившись от склизкой сырости парка. Она поправляет очки, скрывая от посторонних глаз свежий кровоподтек. — Я не люблю, когда вы с папой ругаетесь. — Такое часто бывает у взрослых, когда они не могут решить проблему. Это мы из-за меня поругались. — А почему папа разозлился? — Минхо нахмурил брови и с ноткой зависти вновь взглянул на девочку с родителем. — Я сама виновата, что не успела приготовить ужин. Задержалась на работе, — в той же манере сказала она, потянув руку сына за собой. Иначе бы Минхо наступил в грязь, — в цветочный магазин завезли много цветов, нужно было принять доставку. Но, к несчастью, мне доплатили не так много денег, как обещали, и твой папа разозлился, потому что, когда он пришел после работы, в холодильнике не было ничего съестного. Запомни, Минхо, — вдруг к сыну обратилась женщина, — мужчина в семье всегда должен быть сытым, если твоя будущая жена не будет готовить тебе еду и ждать с работы, то это будет говорить о ней, как о плохой хозяйке и хранительнице домашнего очага. — А что такое семейный очаг? — глупо хлопая глазами, спросил мальчик. — Это внутренний огонь в семье, в котором хранится любовь, взаимопонимание, верность, страсть. Когда вырастешь и найдешь себе хорошую жену, этот очаг появится и в твоей семье. Ты должен быть защитником для своей семьи, а твоя возлюбленная должна тебя поддерживать и направлять вперед. Понимаешь? Минхо неуверенно кивнул, не до конца понимая сути слов. — А для чего нужна жена? Она будет со мной играть в шашки? — Конечно, — слабая улыбка тронула уста. Сизый туман пробирается все ближе к ногам, от сырости нос замерз, — роль жены сохранять уют дома, родить и вырастить ребенка… Это наше божественное предназначение. От непонятных слов у Минхо голова пошла кругом. С самого детства родители твердили ему о его роли в обществе и каком-то предназначении, он потерял интерес к этим разговорам сразу после того, как узнал, что речь не о получении супергеройской силы. Какая жалость. — Не хочу быть взрослым, это скучно, — фыркнул младший Ли. Мама и сын идут по тротуарной тропинке с искривленными сторонами. Где-то мелькают невежественные ямы и бугры, в которых стекается землистая вода. В некоторых тонут не уснувшие на зиму жучки, в остальных же плавают златые листья. — Глупый, зато у взрослых сто-олько возможностей открывается, — протянула мама, вытянув рот. — Я не глупый, — возмутился мальчик. Расстроившись из-за слов матери, Минхо вырвался из рук и все-таки топнул ногой по луже. Грязные капли разлетелись в разные стороны, испачкав и шелестящий комбинезон, и женский плащ, и новые лиловые сапоги… — Балбес! — крикнула мать, хватая ребенка за капюшон куртки. Из-за легкости тела она без труда смогла поднять его над землей, — я же сказала тебе не лезть в воду! — холодные руки с нервной дерганностью принялись отряхивать штаны от расплескавшейся лужи. Но лишь неосознанно загоняют грязь глубже в одежду, — посмотри, что ты натворил. Только недавно купили этот комбинезон, и ты уже успел вымазаться. Придешь домой и сам руками стирать будешь, — и следом она со злостью добавила, — свинота. У Минхо внутри носа вдруг защипало. Нос нахмурился, словно пытаясь сдвинуть напасть, а слезы неконтролируемо брызнули из глаз. Карий цвет засиял по-новому. Мальчик расплакался, широко открыв рот и покраснев. Прерывистые хлюпы тонут в рукавах детской куртки, сопли текут ручьем. — Я не свинота-а. Незнакомая девочка обернулась на шум и застала капризничающего мальчика. Она сконфуженно потянула отца за край пальто и тихо спросила, почему мальчик так сильно плачет. — Прекрати плакать, хватит позорить нас, — безапелляционно потребовала мать, больше не пытаясь держать за руку непослушного мальчишку, — сейчас люди пальцем будут тыкать на такого грязнулю, — эти слова только сильнее влияют на ребенка. Он захлебывается ревом и отрицательно мотает головой, забываясь в истерике, — перестань плакать, я сказала. Сейчас оставлю тебя тут и уйду домой без тебя, — Минхо резко зажмурил глаза и закричал с мольбой не уходить. — Ма-а-ама, — мальчик бежит за ней, спотыкаясь о ветки выпирающие кирпичики. Лиловые сапоги быстро движутся по тропинке, намереваясь упасть.               Минхо задумчиво мешает чай маленькой ложкой, заварочные листики кружатся в коричневой воде. За окном светит выбивающее из колеи солнце, из-за которого неприятно рябит в глазах. Слишком яркий свет обнажает недостатки старенькой потрепанной кухни со скрипучим столом, двумя табуретками и шатким стулом. Потолки потресканы и потихоньку осыпаются, не исключено, что рано или поздно кусок штукатурки упадет в очередную кружку с чаем, пока Ли будет раздумывать о прошлом. Края обоев отклеиваются, подоконник из дерева небрежно закрашен белой краской, как и старые чугунные батареи. Парень и сам понять не может, почему фрагмент из его детских воспоминаний всплыл в голове в этот момент. Из них получилась так себе семья, на самом деле. Маленький мальчик даже тогда понимал, что взаимоотношения между отцом и матерью странные, связанные больше не любовью в искренней чистоте ее проявления, а в понятиях того, как правильно. «Построй семью, воспитай ребенка, постарей и умри в ненависти к супругу». Навязанные обществом правила ломают всех поголовно, никто не привык смотреть на гадкого утенка среди лебедей. Люди привыкли подстраиваться под большинство, потому их объединение является динамичным. Родители Минхо те еще религиозные фанатики, что закрывают личными убеждениями всевозможные грехи. Отец мог часто поднимать руку на мать Ли, а ей казалось, что это в порядке вещей. Она сама не раз лупила Минхо за проделки, когда тот чуть подрос и окреп. На ошибках учатся. Дети набивают шишки, совершенствуясь в познании мира и человечества. Лучше так, чем закрываться руками от резинового провода с тяжелой вилкой. Отцу было жаль мальчика, а потому он старался бить его не в полную силу, хоть иногда все же и переусердствовал. В конце концов, он спился, когда сын был еще подростком. Шестнадцатилетний Минхо почувствовал некую тоску и облегчение, пока стоял поодаль от гроба, закиданного белыми лилиями. Он смутно помнит, как выглядело угрюмое и вместе с этим спокойное выражение лица родителя. Больше его ничего не беспокоило: ни политика, ни то, как растут цены, ни то, как много уходит денег на содержание неизлечимо больного сына. Все заботы вмиг перешли на плечи тоскующей матери. Ли слегка побаивался смотреть на лишенный жизни труп, но его мертвенно бледное, как застывший воск свечи, лицо было увечено пороками. Их невозможно было скрыть даже пудрой и тональником по иссохшей коже. В тот день не шел дождь, но невинными чистыми хлопьями падал мягкий снег, словно это были перья казненного ангела-хранителя, что не справился с защитой человеческой жизни. Люди в округе плакали, утираясь темными платками, а подростку было скорее жаль мать, что тогда с хрупким трепетом касалась окоченевшей руки мужа, не вспоминая о всех тех увечьях, что он ей оставил при жизни. После его смерти она по сей день винит себя в том, что недоглядела за здоровьем супруга, пускай и отчетлива видела, как каждый божий день человек сталкивает себя на дно. Наверное, мама и не должна была пытаться отбирать бутылку у отца Минхо — наверняка бы получила за это новый синяк. Без собственного желания обладателя зависимости от нее не избавиться, однако женщина даже не пыталась вывести его на серьезный разговор. Кто в итоге виноват в случившимся: отец, что беспросветно пил или мать, спускающая ему все с рук? Вопрос довольно дискуссионный. Теперь каждое воскресенье мама Минхо ходит в церковь и ставит свечу за покой усопшего. Кто знает, возможно, все могло бы сложиться по-другому, если бы женщине хватило сил и духа для того, чтобы сбежать вместе с сыном от тирана. Но она лишь своевольно отдала Минхо ему в руки. Любовь доводит до абсурда, истоки которого не разобрать. Нельзя сказать, что патологоанатом ненавидит родителей, вовсе нет. Он их любит всем сердцем, но эта любовь ранит его за живое. Воспоминания нахлынули так внезапно, Минхо вдруг подумал о том, что давно не навещал маму. Интересно, как там она?.. Солнце соскребло обжигающие, летние лучи с улицы и размазало их по шершавым поверхностям маленькой кухоньки. Чайная воронка и темные карие глаза заглотили блик света, превратив коричневый оттенок в огненно-рыжий. Прошло полдня с момента, когда на Ли Минхо свалились чужие секреты. Ему пока тяжело дается осмыслить то, что произошло с ним ранним утром. Все похоже на бред или очень реалистичный сон. Чонин оказался не тем, кем представлялся изначально, а бессмертный кошмар, обладающий глубокими желтыми глазами, вновь дал о себе знать на рассвете. Злость, разочарование и тревожность временно притупились, на их место пришло неверие и пустота. Жизнь, разом поделенная на «до» и «после», затормозила, будто поцарапанный диск или пластинка. Звук не идет, остается лишь нескончаемо отматывать назад. Медик снова и снова закапывается в свежие воспоминания, складывая информацию в единую цепь. Он перетащил назад звукосниматель и добрался до знакомства с Чонином. Если так подумать, то при первой встрече он действительно казался не из мира сего. Босоногий мальчишка в легкой рубахе, спасающий замерзших уток и, как позже выяснилось, мало что соображающий во взрослой жизни. Минхо списал это на юношескую неопытность, но теперь ему кажется, что Чонин многого не знал по причине того, что он не мог этого знать. Скорее всего, именно тогда друг сбежал из дома, вернее из Преиподней. Минхо вдруг перестает мешать чай ложкой и, смиренно вздыхая, делает глоток. Не жизнь, а сплошная проверка на прочность. Судьба умеет преподносить неприятные сюрпризы. Больше не получается предугадывать, остается только плыть по течению.              

—⧽꧁ ༒︎ ꧂⧼—

              Если бы Минхо еще хоть на час остался дома, то, наверное, совсем бы засел в луже бессмысленных размышлений. Солнце бесчеловечно давило на затылок и шершавым языком, сложно наждачной бумагой, облизывало тени, пробегающие по периметру маленькой кухоньки — слишком тесной даже для троих. До начала смены оставалось еще полно времени, а по магазинам шляться не было никакого желания, поэтому медик накинул первый попавшийся кардиган и поплелся на работу, чем приятно удивил Хёнджина, копошащегося в животе очередного мертвеца. — Ой, напугал, — тут же подскочил младший медик, завидев на пороге морга вспотевшего Минхо. Капли пота поблескивают на носу, подобно стразам, покрасневшие щеки выглядят, словно смущенный румянец. Солнечный свет, подгоняемый надвигающимися тучами, пролазит через железные прутья и вентиляционные решетки. Хван с облегчением вздохнул и отложил на поднос реберный нож, кротко посмотрев на настенные часы. До конца смены еще далеко. На металлическом покрытии стола переливаются смазанные разводы крови, — а ты чего так рано? — незатейливо поинтересовался Хёнджин, чей звонкий голос стих из-за шума старого вентилятора, — руку пожать пока не предлагаю, — расслабленно продолжил он, мельком взглянув на вспотевшие под одноразовыми перчатками ладони. Они сильно испачкались в алом цвете. — Если ты хотел порадоваться концу своей смены, то я тебя разочарую, — пухлые, слегка подсохшие из-за жары губы растянулись в ненавязчивой насмешке. — Ты абсолютно прав, — хмыкнул парень и прикусил нижнюю губу, разглядывая открывшийся вид на вспоротое тело мертвого мужчины, — я успел порадоваться секунду, а потом посмотрел на время, — облом. — Как смена проходит? — Вполне спокойно, только по радио целый день какая-то ересь играет. Я телефон сейчас на зарядку поставил, до этого подкасты включал, чтобы не слушать попсу. Теперь скучно, — медик слабо вздохнул, — если бы ты сейчас не пришел, то я, наверное, заговорил бы с ним, — и кивнул на обездвиженное тело. — Я так обычно и делаю, — Ли осклабился и буднично пожал плечами. За то недолгое время, что парни работают вместе, Минхо понял, что новый коллега хорошо сочетается с ним на ментальном уровне: общие темы для разговоров, шутки и единая волна мнений на какую-либо проблему. С Чонином примерно так же. Хёнджин понимает специфический, зачастую грубый юмор Минхо и не боится продолжить шутку, рискуя увести ее за грань дозволенного. При этом он очень ловко левитирует на горизонте остроумия, не позволяя себе опуститься в несуразный бред. Хван не скажет лишнего, но и в дураках никогда не останется. Ли поражает искренность младшего, приправленная пониманием, казалось бы, даже самых сложных вещей. Такие черты в характере всегда подкупали, потому что через них Хо чувствует идентичность. Хёнджин не лезет не в свое дело и не изливает душу на постоянной основе, с ним любопытно общаться, его интересно узнавать. Проще говоря, младший патологоанатом является тем, от кого никогда не устаешь и не чувствуешь себя привязанным поводком к ответственности за чужие чувства. Он не вываливает поток нескончаемых слов на старшего, но каждая его фраза отпечатывается на подкорках мозга. Хёнджин всегда говорит то, что думает и не боится показаться глупым. Минхо нравится общаться с парнем и делиться своим профессиональным опытом, в то время как младший патологоанатом не кичится накопленными в университете знаниями, а спокойно впитывает в себя новые. Между патологоанатомами нет строгой субординации. Наставничество умело смешивается с юмором, поделенным на двоих, и интересными историями во время перерывов, разделенных с чашечкой чая или энергетика — если в случае Хёнджина. Их нельзя назвать друзьями. Эти взаимоотношения куда меньше, чем те, что присутствуют между Чонином и Минхо. В конце концов, патологоанатом никого, кроме Яна, не считает близким для себя человеком. Вот только у Ли, как выяснилось, вообще нет близких людей. Что-то ему подсказывает, что вопрос дружбы остается временно открытым. Минхо и Чонину необходимо поговорить до тех пор, пока вопросы и паническое накручивание мыслей не перевалили через черту здравомыслия. Оказывается, тайны текли только по одному течению — с истока, находящегося на стороне Ли. Патологоанатому тяжело принять тот факт, что он выкладывал каждый сантиметр души на стол, как крупные карты, в то время как Ян забирал в руки всю колоду до тех пор, пока Минхо не стала попадаться одна мелочь. Винит ли он Чонина? Скорее всего, нет. Каждый имеет право на секреты и истории, похороненные в воспоминаниях людей, с которыми больше не общаешься. Но патологоанатому больно от осознания того, что между ним и Яном все это время происходило неравное обменивание откровений. Сразу появилось какое-то странное чувство тяжести на сердце. Неужели Минхо не тот, кому можно полностью открыться?.. Друзья слишком многое успели разделить друг с другом, но, видимо, недостаточно для того, чтобы Чонин хотя бы попытался признаться в том, что он чертов демон из Ада. Реальность свалилась на Минхо как новость в детском возрасте о том, что дирижабли действительно существовали в реальности. Он бы наверняка его понял. Возможно, не сразу, возможно, спихнул бы сначала все на шутку. Но ведь поверил бы! Сейчас же верит, хоть и сомневается каждый раз, как прокручивает в голове сегодняшнее утро. Минхо кажется, что у Хёнджина есть все шансы стать чем-то большим в будущем, чем просто коллегами по работе. Нари он воспринимает как старшую сестру — к которой всегда придешь за советом, но не поговоришь по душам. С Хёнджином совершенно по-другому. Кровь трупа, лежащего перед младшим патологоанатомом, подсохла и потемнела на ладонях. Хван сдувает мешающую прядь смольных волос со лба и стирает пот предплечьем. — Если ты не против, я хочу сегодня заработаться, — Ли облокотился поясницей на соседний стол для вскрытия тел, холодная поверхность отчего-то обожгла пальцы. Воздух в помещении спертый, но стол не успел нагреться. Видимо, Хван изначально положил тело из холодильника на этот стол, — мысли жрут почему-то, не хочу сегодня много думать. Позволишь себя сегодня потеснить? В помещении довольно душно, даже несмотря на то, что на полной мощности работает вентилятор. Улицам стало плохо из-за непривычного летнего солнца, а вместе с ними и большинству людей. Минхо ненавидит жару и плохо переносит дневной солнцепек — особенно в центре города, где собираются туристы, привыкшие жить в климате с нескончаемой духотой. Погоде в Фандертауне нравится издеваться над теми, у кого напряженные отношения с типичными летними буднями. Обычно после каждого солнечного дня вечернее небо содрогается в грозовых судорогах и поливает высохшие дороги обильным дождем, под который гулять тоже не особо получается. Зато сразу после вспышек молний, ветров и дождей погода в городке успокаивается и возвращается в привычную пасмурную прохладу. Самое тяжелое — дожить до вечера и дождаться переменчивости небес. Без кондиционера, вентиляторов и ледяной воды совсем приходится тяжко. Погода не щадит ни местных, ни приезжих. Она шествует по хаотичному направлению тропы, не поддаваясь на просьбы и уговоры. За каждым солнечным днем обязательно последует холод и мгла, за каждым красивейшим закатом всегда будет следовать промозглый ветер. Минхо оттянул горловину кофты, пока Хёнджин более внимательно рассмотрел приятеля, оценивая его состояние. — Отговаривать не стану, так как помощь мне не помешает, — беззлобно усмехнулся Хван, — но скажу так, если вдруг захочешь поговорить о чем-то личном, то в буфете я предпочитаю сплетничать о сериалах и грубиянах этого города, а не о чужих проблемах. Намек понятен? — Хёнджин обвел коллегу хитрым взглядом и схватился за скальпель, — трепаться ни о чем не стану. — Весьма обнадеживает, — хмыкнул Минхо, — но все в порядке. Просто в последнее время стал много думать о будущем, прошлом и настоящем. И это сильно изматывает. — В твоем возрасте рановато философствовать о минувшем и предстоящем. Полагаю, Чонина это тоже касается? — аккуратно поинтересовался патологоанатом, осторожно вырезая печень из усопшего тела мужчины, — иначе, почему его с тобой сейчас нет, хотя вас всегда в комплекте двое? Минхо невольно вздрогнул. Ну надо же, вот так проницательность. — Может быть. Если ты заметил, то и я сегодня пришел ни свет ни заря, что тоже выбивается из привычной колеи. Хотя бы ты не забивай себе голову, — вздохнул Минхо и оттолкнулся от хирургического стола, подходя к письменному с прожженным узором. Он случайно обратил внимание на внутренние органы трупа и не смог сдержать изумление, — какие у него хорошенькие легкие, у меня наверняка такие же были, когда я еще не курил. — О, я тоже успел словить эстетическое наслаждение, — приподняв бровь, воскликнул Хёнджин. Он приподнимает печень из тела и спешит показать ее патологоанатому, — ты еще глянь, какая у него печень красивая. — Я сочувствую тому коллеге, которому достанусь я со своей чернотой легких. Надеюсь, он будет не из эстетов. — Да ладно тебе, — Хван бросил взгляд на Минхо и обернулся на звук хрипения радио, — может, только мы больные такие, раз ловим кайф с красивых форм органов, — он вернул печень на место и, перед тем как схватиться за рабочие инструменты, повернулся корпусом вправо-влево, чтобы размять спину. Давно пора было сделать перерыв. — Брось, у многих врачей есть такие замашки. — Может быть, мне однажды в стоматологии сказали о том, что у меня пульпит красивый и правильной формы, — Хёнджин задумчиво поджал губы, — и возвращаясь к твоим метаниям, я хочу сказать: не переживай о том, что можно исправить. Просто возьми и исправь. Но если ничего уже нельзя изменить, то смысл тогда загоняться? Шея звучно прохрустела, Хван в наслаждении прикрыл глаза и стал разминать плечи круговыми движениями. А Минхо не знает, что в его ситуации поддается изменениям, а что — нет. — Звучит, как полная ерунда, но что-то в этом есть. Наверное, ты прав. О, — вдруг вспомнил медик, — я же сходил сейчас в отделение по поводу твоего пациента вчерашнего и нашел его карточку. К счастью, довольно быстро. Так что на тебе плюс одно тело, могу взять его на себя. Я сегодня добрый, так уж и быть, — а в голосе ни капли повода для смеха. — Меня не покидает такое чувство, что тебе от меня что-то нужно. Точно нет никакого подвоха, Минхо? — Просто… — фраза оборвалась на самом начале. Ли почему-то замялся, не зная, как правильнее донести свою просьбу, — поговори со мной о чем-нибудь, ладно? Хёнджин неожиданно тепло улыбнулся и чуть не потянулся к парню для того, чтобы приободрительно похлопать его по плечу. Благо, тут же вспомнил про испачканные в крови перчатки. — Через час ты попросишь меня заткнуться, будь уверен. А я ведь не заткнусь. Минхо ушел переодеваться, повернувшись к коллеге спиной и тем самым спрятав искреннюю улыбку. Как же приятно быть услышанным и понятым. Без лишних слов и объяснений. Так и стала спадать невероятно удручающая жара. Вечер кокетливо постучался в тяжелую дверь морга и забрел на стерильный порог, открывая проход погоде, у которой ожидаемо испортилось настроение. Небо потихоньку начало возвращаться в привычную форму — плотное пасмурное полотно со связанными между собой тучами свинцового отлива. Дышать будто стало легче, когда по вискам больше не течет соленый, разъедающий глаза пот. Минхо по-прежнему хочется ополоснуться под прохладным душем, но стало гораздо комфортнее, чем несколькими часами раннее. Облака надвигаются плотной шапкой к городу и тянутся к сосновому бору, окружающему пожилое здание морга. Духота, пробирающаяся между деревьями, стала загримированным символом затишья перед бурей. Птицы нависли паутиной над землей и стали ждать, когда пленка неба лопнет, и польется долгожданный дождь. У Минхо вот-вот начнется смена, все это время Хёнджин, как и обещал, заговаривал ему зубы, помогая избавиться о лишних мыслей. Патологоанатомы неспешно работают, пока вдалеке еле слышно гремит гром. Этого хватает для того, чтобы волнение растеклось по венам. Пережидать грозу вне дома всегда было для Минхо тревожно. Хёнджин жует жвачку, неторопливо изучает историю болезни лежачей в третьем холодильнике женщины и заполняет стопку документов, в то время как Ли внимательно разглядывает в соседнем зале раковую клетку через микроскоп. На самом деле, изучение тканей и заболеваний импонирует намного больше, чем само вскрытие тел. Как правило, большинство «грязной» работы берут на себя именно санитары и студенты-практиканты, но это в крупных городах или в моргах, прикрепленных к больницам. Фандертаун не был бы необычным городком, если бы помимо странностей в климате не имел проблем в других сферах. Медицина — одно из последних мест, куда идут люди, желающие прожить всю жизнь здесь. Все потому, что профессия сильно обесценивается, Минхо и Хёнджин работают буквально посреди леса, рядом с дорогой. Здесь нет ни госпиталей, ни санитаров, что могли бы облегчить работу патологоанатомов. Единственное, что можно отметить из преимуществ, к ним более снисходительны, чем в других более крупных моргах Фандертауна, находящихся рядом с больницами. Сегодня днем заведующая патологоанатомическим отделением сказала, что перенаправит еще группу людей на помощь Минхо и Хёнджину. В других филиалах, если так можно назвать место окончательной регистрации граждан, числится слишком много врачей-патологоанатомов по сравнению с моргом, в котором работают эти двое. Почему так спонтанно? Просто люди из министерства здравоохранения на днях заезжали к главному врачу с внезапной проверкой. К ревизорам оказались не готовы, даже видимость благополучия не успели создать. Неужели патологоанатомы заживут теперь нормально? Хёнджин отреагировал на новость с улыбкой, хоть и признался в том, что будет ностальгировать по вечно пустому моргу, существующему лишь для них двоих. Минхо в тот самый момент зарылся с головой в воспоминания, связанные с Чонином, когда тот приходил к Ли на смену по ночам с капхолдером для чая и развлекал его своими красноречивыми разговорами обо всем на свете. Неизвестно, повторится ли это когда-нибудь вновь, но Минхо несомненно будет скучать по тому времени, окруженному незнанием мира. Тогда медик тревожился из-за неизвестного парня, восставшего из мертвых, а теперь ему известно, что Чонин точно такой же, как тот, что не давал ему спокойно спать. Жизнь никогда не бывает предсказуемой, в этом ее особенность. По радио трещит надоедливая песня, Хёнджин щелкает шариковой ручкой и отталкивается от стола, заваленного бумагами. Он прокатывается пару метров на скрипучем стуле и в стороне замечает вернувшегося из другого зала Минхо. Тот устало чешет свою каштановую голову и кладет стеклышко с биологическим материалом на железный поднос. Рядом с ним лежит зашитое тело мужчины, пахнущее специфическим запахом разложения. — Я устал, — старший патологоанатом плюхнулся на второй стул с удобной спинкой и откинул голову назад. Кадык дернулся из-за сглатывания слюны, — поверить не могу, что самовольно изъявил желание работать больше. — Я тебя за язык не тянул, — с ехидцей сказал Хван, стрельнув в коллегу озорными глазами. — Ну и ладно, еще два тела, гора отчетов и можно будет идти домой пораньше. — Могу взять на себя одного, — что-то похожее Минхо уже слышал ранее, — так уж и быть. — В чем подвох? — парень сощурился и выпрямился на стуле. Хёнджин лишь пожал плечами. Внезапно разразился бархатистый гром, зазвучавший совсем неподалеку. Небо вздрогнуло вместе с медиком и пошло по швам, распадаясь на млечные полосы. — Будем считать, что я не хочу оставаться у тебя в долгу, а еще идти до дома в одиночку. Минхо по-доброму потянул краешек губ и, услышав гром, втянул побольше воздуха в легкие, предвкушая то, что обязательно последует дальше. Вдруг усилился ветер, подняв с земли застоявшуюся пыль и сухие листья. Мошек унесло в глубину леса, скрипнули тоненькие сосны в томительном ожидании грозы, и на крышу ветхого здания упали первые крупные капли… Прохладный дождь застучал в окна, обрамленные неаккуратными решетками против взломов. Сильный порыв ветра пробудил сопение темного хвойного леса, тучи периодически пытаются скрыть белоснежные молнии с синеватым оттенком, что вырываются из оков и лопаются где-то на небесном ковре, едва не дотягиваясь до черепичных крыш Фандертауна. Минхо тянет носом свежесть, исходящую из приоткрытой форточки и спешит отворить окно полностью, чтобы впустить в помещение воздух, пахнущий хвоей и влагой. Он подходит к третьему холодильнику с подвижным столом на колесиках и достает из него обнаженное тело пожилой женщины, перетаскивая его на ровную поверхность. На запястье и ноге висят привычные номерные бирки, на щеке выделяется бордовое трупное пятно, от женщины исходит застоявшийся запах ускользнувшей из-под пальцев жизни. — Никогда прежде не видел такую деформацию ног, — удивился Хёнджин, что обратил внимание на тонкую, будто стертую наждачкой кожу в области голеней, — наверное, она долго мучилась при жизни. Это же последствия диабета? В истории болезней написано, что женщина им страдала. — Умирать от болезни всегда хуже, чем моментальная смерть, — лишь прокомментировал патологоанатом и покатил тележку в рабочую зону, переложив тело с окоченевшими конечностями на хирургический стол. — Жвачку будешь? — спросил младший и провел пятерней пальцев по волосам, — ягодная. — Я бы не отказался от горячего чая сейчас. — Горячий чай в такую духоту? — удивился Хван, — мазохист. Хотя сейчас должно полегче стать, — он вслушался в дождевую сонату за окном, мелодия прекрасно звучит для ушей, — правда, как домой идти не представляю. Я не взял с собой зонтик. — В нашем городе таскать с собой зонт бесполезно, — беззлобно хмыкнул Ли, — лучше дождевик. Или можно ограничиться смирением с тем, что вымокнешь. — А что, ветер зонты выламывает? — Минхо коротко кивнул, — я не носил дождевик с младшей школы. Надо бы попробовать прогуляться с ним в дождь, — тихо пробормотал Хёнджин и добавил громкости на магнитофоне, когда услышал хорошую песню. «I torture you Я мучаю тебя, Take my hand through the flames Дотянись до моей руки сквозь пламя. I torture you Я мучаю тебя, I'm a slave to your games Лишь раб твоих игр… I'm just a sucker for pain Я просто одержим болью». Мурашки закружили от предплечий до запястий, когда гром донесся словно над ухом. Ливень торопливо барабанит по стеклам и крышам, приминая комаров и мошек к земле. Минхо разглядывает опухшие ступни женщины с сожалением. Обычно у людей, страдающих сахарным диабетом, сухая кожа, что всегда зудит, трескается и шелушится. На ногах часто появляется онихомикоз — грибковая инфекция ногтевой пластины, из-за которой происходит деформация пальцев. Чуть заденешь кожу хотя бы мочалкой, и она превратится в болезненную ссадину. У Ли много работы, потому что у пожилых выявить причину смерти и наличие всех болезней по времени дольше, чем отыскать ее у кого-то из молодых. — Все, — заключил Минхо, предварительно хлопнув в ладоши, — ничего не знаю, я сейчас произвожу вскрытие и делаю перерыв на чай. Меня ждет пудинг и вчерашние круассаны. — Они уже закаменели, вроде бы, — повернулся к нему Хёнджин, щелкнув ручкой. — Так вкуснее. — Мне тогда тоже оставь. Порой решение забыться на время оказывается самым правильным из всех возможных. Дождь шумит где-то на фоне, гроза содрогается в частых приступах кашля, чем то и дело пугает Минхо. Напоминает Минхо. Удивительно, но у него за этот вечер ни разу не случилось приступа астмы. Время плавно бежит вдаль, пока на хирургическом столе лежит безжизненное тело женщины, электрический чайник тарахтит от кипения воды, а в микроволновой печи подогреваются затвердевшие круассаны.              

—⧽꧁ ༒︎ ꧂⧼—

                    Звездная ночь броско бросается в глаза, шум от моторов дорогих машин мурчит в унисон с опьяненными голосами демонов самых разных рангов. Веселье, рокот красочных улиц, страстное танго двух девушек под деревьями, увешенными кровавыми листьями, и тлеющая лукавость, что присуща абсолютно каждому из Преисподней. Джисон наступает подошвой оранжевых кед на теневой силуэт кого-то из толпы и сворачивает в сторону, покидая хаотичное движение жителей адского мира. Музыка и возбужденные возгласы остались позади, красный свет вывески отпечатался на мокром асфальте и в глазах демона. Хан пытается заставить всех своих внутренних бесов плясать на костях, несмотря на тревоги, которые гложут его с самого утра. Всему виной внезапно объявившейся Чонин и его прицеп в лице перепуганного человечишки. Отвлекаться получается, но ненадолго. Первым делом хотелось рассказать обо всем Чану, но насколько бы ни было сильным желание, он будет молчать. Вопреки всему. По крайней мере, до того момента, пока Джисон со всем не разберется. Юноша стоит напротив двери с кодовым замком, которые были популярны в людском мире лет так двадцать тому назад, и чешет голову, пытаясь вспомнить пароль. Он зажимает несколько выдвижных пластин, замок щелкает, и тяжелая дверь приветливо отворяется, позволив гостю войти. Если бы так сделал кто-нибудь другой, то его бы уже не было в живых. — Сынмин, — повысил голос Джисон, неспешно проходя вглубь прихожей, — ты тут жив еще? Сверху послышалось копошение. — Кто там еще? — и следом со второго этажа донеслось недовольное ворчание. Названый прекрасно знает, кто именно к нему зашел, это всего лишь формальности. Код от квартиры он кому попало не раздает, утечки информации тоже быть не может. Внезапно на лестнице у перил показалась макушка белоснежного цвета, а следом за ней горящие неестественным розовым глаза, как лепестки персикового дерева в момент цветения, — ну надо же, кто ко мне пожаловал, — кротко съязвил Ким, и макушка тут же исчезла с лестничного пролета, — что ж, категорически приветствую, — хмуро сказал он, спускаясь на первый этаж к демону, стоящему у картин с частично оголенными силуэтами. — Вечер добрый, — красноречиво улыбнулся Джисон, весело сделав низкий поклон. Не иначе как издевка, между ними она обоюдная. — Да пока не очень, — сразу же отмахнулся от лебезящих любезностей. — Ты над нимбом опять, возишься? — бровь иронически изогнулась вверх, — злой как собака. — Хоть что-то никогда не меняется, скажи? Сынмин спускается до конца по скрипучим ступеням из темного дерева и хватает с перил какое-то полотенце, протирая им шею. Волосы Сынмина кажутся слишком яркими и холодными, подобно первому снегу, на котором еще не оставили пешие следы подошвы. Он, не обращая внимания на незваного гостя, проходит в мастерскую студию и садится на табуретку с тремя колесиками. Помещение, окутанное ночью, освещает только настенное бра с плафоном цвета шампань. Дом демона, как и его рабочее место пропитаны миндалем — приятный запах, ненавязчивый. Джисон следует за ним и плюхается в мягкое кожаное кресло, бодро постукивая пальцами по подлокотникам. Хозяин двухэтажной квартиры не разделяет его настрой. Впрочем, ничего нового. Светлые розовые глаза пронизывают демона насквозь, на что Джисон лишь в предвкушении облизывает губы и откидывается на спинку креса, закидывая ногу на ногу. — Мне все еще непонятно, — Хан решил начать издалека, — почему мы не можем посадить какого-нибудь ангела у тебя живьем? И ты мог бы себе перерисовать этот нимб несчастный. — Потому что Сатана за это головы может лишить, — как дурачку стал объяснять Сынмин, глядя на яркие оранжевые кеды желтоглазого демона, — во всяком случае, раньше. — Тебя-то он не тронет, нашел из-за чего переживать. — Мне важна моя репутация, Джисон, — наконец, Ким перевел взгляд с обуви и тут же столкнулся с янтарными омутами, — я не нарушаю законы Ада. Но что-то мне подсказывает, что скоро Чан официально начнет брать в заложники ангелов, слишком многое им спускают с рук. С техникой черчения ангельских рун Девятый Дистрикт шагнул бы далеко вперед, — понуро пробубнил Ким, дотронувшись до обивки рабочего стола, — проблема этих рун в том, что у ангелов они только на шеях. Одно неверное движение клинком, и можно перерезать артерию. Если бы я только научился их бить хотя бы на шее, то проще было перестроиться на то, чтобы бить их, например, на ляжке. Бить руны не то же самое, что бить чернильные татуировки. — Все ведет к тому, что ангелов скоро точно так же будут отлавливать, пытать и истреблять. Когда народ недоволен, он будет искать врага в каждом… — фраза Джисона на мгновение оборвалась, Сынмин задумчиво поджал губы, — даже в том, кто когда-то их спас от погибели. Вопрос времени и того, насколько сильно Сатана ослабит поводок. — Ты ко мне пришел для того, чтобы поговорить о политике? — кисло усмехнулся тату мастер. Ему самому тошно от всех новостей, происходящих здесь и сейчас. — У тебя по-прежнему много заказов? — Прилично. Сынмин около тридцати лет назад вернулся в ад из отпуска, который длился по времени столько же, сколько и то время, что он там больше не появлялся с момента последнего выходного дня на Земле. Шестьдесят лет назад он решил посвятить себя изучению ремесла татуировок, которым он занимается по сей день. Это незаметный срок для бессмертного, но вполне ощутимый для человека. За те годы жизни в людском мире Сынмин успел стать успешным тату мастером в Китае, где были распространены одни из самых первых, примитивных способов забить чернила под кожу с помощью некого молоточка и иглы. Затем он сменил паспорт и переехал Норвегию из-за начала войны в Китае по случаю разделения власти на части, а в последний год перед возвращением домой Ким стал практиковать навыки набивания тату на людях из Италии. Они же ему платили деньги и засыпали комплиментами. На самом деле иметь валюту или разменную монету очень удобно. В аду привыкли торговаться только с теми, у кого высокий ранг. У кого больше уровень — тот в дамках. После завершения отпуска Сынмин стал делать временные человеческие татуировки демонам и брать с них плату — услугу. В этом плане он пошел против правил, но ведь те, кто на высоте и без того устанавливают свои законы. У кого статус позволяет брать птицу выше, у того и власть. Плата за каждую руну или тату — это услуга. Чем сложнее просьба, тем больше плата. С Джисоном Сынмин хоть и вредничает, но все равно безвозмездно набивает то, что тому вздумается. Между ними нет строгого общения, как между заказчиком и исполнителем. В конце концов, они друзья из общей компании. Правда, благодаря этому Ким набил ему на лодыжке член вместо паука, благо, что обычные рисунки с легкостью можно срезать ножом из незамысловатой стали. Рана от обычного ножа заживает быстро, но вот от сплава бессмертия — никогда. Татуировки чернилами для демона примерно то же самое, что для человека переводные. Только если переводные смываются губкой, то демоны сдирают кожу острием сразу, как только надоест узор. Руны, поставленные клинком бессмертия, невозможно стереть. Ну разве что вместе с частью тела. Обычно они являются ключами к чему-либо или показателем статуса. Отличие ангелов от демонов еще в том, что у первых всего лишь одна единственная руна на шее, которая появляется у них сразу же при перерождении. В погоне за властью Рай утерял навык владения шифрами и узорами на теле. Адским жителям проще укрываться в невидимости поднебесных омутов, ангелам же легче добивать отстающих благодаря крыльям. — Меня бесит пустой участок на локте, сможешь набить ерунду какую-нибудь? — Если еще один хуй — пожалуйста, хоть сейчас. На что-то другое у меня нет времени, — категорично ответил Сынмин. — Ну что ты вредный такой сегодня? — спросил Джисон будто бы обижено. — Что и куда хочешь? — смиренно вздохнул он, смягчив тон. — В последнее время меня привлекают цветы мака. Хочу что-нибудь на шее, — и следом добавляет, — на твой вкус. — Ты же только что про локоть говорил, — открыто возмутился Сынмин. — А на локте бей что хочешь, — быстро пролепетал Хан и усмехнулся, схватившись за подлокотник кресла. Сынмин ожидаемо фыркает и качает головой. Он дотягивается до столика и берет с него блокнот с заметками, начиная что-то записывать. — Разумеется, не руну? — звучит насмешливо. — Я твоему вкусу не настолько доверяю, — Джисон беззаботно пожимает плечами и переводит взгляд на необычный интерьер студии. Красные шторы, бежевые шкуры на полу и элементы человеческой современности в мебели, — и ты не можешь меня за это осуждать. Демон моргает пару раз и о чем-то задумывается, но сразу же возвращается в реальность с прямым вопросом на устах: — Почему именно мак, а не ликорис там какой-нибудь? — А это что? — Хан выгибает бровь. — Ладно, мак так мак, — что-либо объяснять выйдет дороже для нервов Кима. Джисон из тех, кто сегодня желает плюнуть на все и подстричься налысо, а завтра захочет отрастить гриву ниже плеч, — хотя бы не банально как роза. Я попробую набросать что-нибудь, дня через три наберу. У меня сейчас немного завал с заказами, так что в порядке очереди. Кто бы мог подумать, что стажировка в людском мире прославит меня здесь. — Отлично, — протянул желтоглазый демон, заметно приободрившись, — мне не горит. За это привезу тебе сувенирчик с Земли. — Желательно ангела, что захочет стать моей натурой. — Я постараюсь, — сладкая дьявольская улыбка отразилась в бледных розовых глазах.              

—⧽꧁ ༒︎ ꧂⧼—

              Так и проходит время. Сначала Минхо напивался чаем перед сменой, потом отвлекал себя от лишних мыслей с Хёнджином, а после провалился в короткий и чуткий сон. Ему довольно тяжело засыпать в одиночку. В тишине, как правило, мерещатся подвижные фигуры, а если на фон включить какую-нибудь мелодию, то начинает казаться, что ничего не можешь услышать постороннего. Вот и получается как-то непонятно, что хорошо, а что — нет. Подобная привычка выработалась у Ли задолго до появления в его жизни ожившего мертвеца, однако в последнее время она по понятным причинам дает о себе знать больше обычного. Все это время рядом с патологоанатомом спал Чонин, а теперь его нет. Никого рядом нет. Днем ты отчаянный храбрец, а ночью запуганное дите, увидевшее в шкафу зубастый силуэт. Минхо мешает маленькой ложкой чай с ромашкой и поворачивает голову на лоджию, через которую виднеется пасмурное небо. На мгновенье стало спокойно. Повседневность невольно дает гарантию безопасности, потому что в ней есть привычная нам реальность без шокирующих событий и происшествий. Вчера светило солнце, сегодня туман прячет в своих сетях людей, а значит, все должно быть хорошо. Настраивать себя на день удобно, ведь всегда заранее готовишься к возможным преградам на пути. Вдруг доносится звонок во входную дверь. Минхо от внезапности подскакивает на стуле и бросает чайную ложку на клеенчатую скатерть. Коричневые капельки впитались в бумажные салфетки, лежащие рядом. Видимо, не всегда можно подготовиться к неожиданностям. Минхо хмурится, но плетется открывать дверь. На лестничном пролете топчется юноша с родными бордовыми волосами, грубые ботинки сминают пластмассовый ворс коврика, а глаза стыдливо глядят куда-угодно, лишь бы на человеческое лицо, выискивающее хоть какие-то ответы. Ли невольно задержал дыхание и замер, не найдя слов. Хотя хочется сказать так много, что на душе паршиво становится. Тишина нарушилась шелестом одежды, стены подъезда подло выдают обеспокоенное дыхание Чонина, что пытается вытащить из себя хоть что-то. Когда медленно поднимался по ступеням, столько придумал речей для того, чтобы начать разговор, столько представлял возможные исходы, что сейчас все заученные мысли разом вылетели из головы. Остается только сказать искренне, все как есть. Если, конечно, Ян на это решится. — Привет… — тихо пробормотал Чонин, подцепив ногтем заусенец, — я подумал, что тебе понадобится время на то, чтобы все хорошо обдумать и успокоиться. Можем ли мы сейчас поговорить? — А почему через дверь, а не как Джисон? — язвительность вырвалась сама. Минхо второй в жизни демона, у кого проявляется обида через грубость. Упоминание имени демона из уст друга режет слух Чонина и совсем немного — разрывает сердце на части. Ли же непривычно прочно держать в памяти беса, чей образ раньше размывался, словно тусклый сон. Чонин заметно поник, но ненадолго. В следующий момент он с гордостью расправил плечи и высоко вскинул подбородок, решив сказать все то, о чем душа болела с самого начала дружбы. — Я выбрал путь недомолвок не потому, что боялся раскрыть настоящую сущность. Я ничего не рассказывал ни тебе, ни кому-либо еще лишь потому, что хотел оставаться в чужих глазах человеком до последнего, — юноша не хотел вносить никаких обидных слов, но патологоанатом невольно воспринял их на свой счет, — пускай я им сейчас и не являюсь, но я хочу продолжать жить человеческую жизнь, не пользуясь рунами или властью, данной как должное, — голос надрывно шелестит прямо на лестничном пролете, затихая в мрачных стенах подъезда, — я хочу оставаться в твоих глазах обычным человеком, а не демоном, — еще слово, и голос сорвется на истерическую мольбу. Пожалуйста, позвольте ему быть понятым. — Но ты никогда не был для меня обычным человеком, — тихо опровергает Минхо и глядит на Чонина, не поднимая головы, — ты особенный сам по себе, вне зависимости от того, демон ты или человек. Понимаешь? — Сможешь меня выслушать? — вопросом на вопрос. — Я давно хотел с тобой поговорить, — «но боялся» не получается сказать следом, слова застревают в горле, будто огромный кусок мяса, — проходи. Стоит Чонину перейти через порог, а медику захлопнуть дверь, как Минхо тут же обнимает друга, трепетно прижимая его дрожащее тело к себе. Чонин ожидал много чего, но не этого. Ни в одном сценарии он не продумал то, как поступит, если друг захочет разделить с ним объятья. Приходится импровизировать. Он ошарашенно смотрит расфокусированным взглядом на трюмо с полками для мелочевки, на глазах застыли слезы, которые Ян пытается удержать на месте, чтобы те не покатились по щекам. Парень мягко гладит спину патологоанатома и постепенно восстанавливает дыхание, тем самым возвращая спокойствие Ли. — Я всегда буду на твоей стороне, пусть хоть весь мир перевернется, — тихо шепчет Минхо, неспешно разлепляя сухие губы, — и я хочу знать твою историю во всех подробностях. — Тогда ставь чайник, мой рассказ будет долгим. Только можно еще чуть-чуть постоять вот так в объятьях друг друга и вспомнить про то, как прекрасна стабильность?