вскрой мою душу

Город охватила сизая пелена. Витиеватые руки тумана пробираются гурьбой на невзрачные серые улицы: трухлявые скамейки, деревья и черепицу домов, проросшие мхом. Густая мгла поглотила солнце, расписанное хохломой. Оно и без того редко появляется в маленьком Фандертауне, что будто бы налетом разросся на сосновых и пихтовых холмах. Здесь волны разбиваются о скалы вместе с несчастными людьми, птицы ехидно гогочут ломанными голосами, а морские ветра развевают тонкие юбки девушек на краю утесов. От влаги расползаются деревянные тропинки и перила из бревен, от уныния — безликие люди, живущие от зарплаты до зарплаты. Тоска расселась тлей — паразит, с которым бок о бок привыкли жить горожане. Жизнь в этом месте спокойная и немного безвкусная, будто чай из использованного чайного пакетика. Её можно назвать однообразной и простой — как затасканный свитер, который надеваешь снова и снова, потому что другие вещи менее повседневные и более непрактичные. Тихий шепот мистики засиживается в сырых и зачастую затопленных подвалах, потому что именно в них всегда стекает превышенная норма дождевых осадков. Фандертаун окутан тревогой и спокойствием одновременно: в нем заключена и мрачная загадочность, и грязный реализм, прикрытый романтикой. Местность довольно своеобразная и редко встречающаяся, но люди везде одинаковые. Минхо украдкой проследил за тем, как черный ворон утонул в туманных макушках сосен, переключив песню на телефоне и нагнулся к корзине с постиранной одеждой. Из нее доносится ненавязчивый аромат химии и какой-то холодок от только что постиранных вещей. Ли прицепил блеклые простыни контрастирующей красной прищепкой к веревке, что прибита к противоположным стенам балконной лоджии, провел пальцем по влажному узору и вздохнул. Всюду на него будто бы глядят рыжие шляпки гвоздей, шлепки старой краски и рассыпающиеся кирпичи. Дверка открытого окна скромно закряхтела, подобно болтливой пенсионерке. Декоративный виноград зашелестел на фасаде, его лозы облепили захудалый домишко, словно укрывая от невзгод погоды. Создалось ощущение безопасности: нестрашен ни дождь, ни ветер, ни туман, ни неизвестность, скрывающаяся в нем. Минхо живет в крохотной квартирке, на самом последнем этаже трехэтажного здания с двумя подъездами. Дом стоит почти в одиночестве на коренастом холме, окруженном извилистыми дорогами, хвойными рощами со свисающим лишаем и клочковатым мхом. Сама квартира очень маленькая и тесная для двоих, но весьма комфортная для одного. А ему больше и не надо — максимум еще немного места на половину Чонина. Все же он и у себя тоже ночует. Это крохотное жилье было куплено не так давно, может быть, месяцев пять назад. Дело в том, что в Фандертауне довольно тяжело откладывать деньги, потому что жизнь здесь не из дешевых, несмотря на небольшое население и почти полное отсутствие туризма. Квартира имеет крошечную кухню и в противовес с ней просторный балкон, который пожрала старость и черная плесень. Также имеется санузел, совмещенный с ванной и одна большая комната, отведенная под спальню: в ней есть здоровенный, но страшный шкаф из темного дуба. Он длинный, занимает почти всю стену и поделен пополам — одна сторона для немногочисленной одежды, вторая для учебников и разношерстных безделушек. Минхо вновь нагибается к корзине и достает из нее последнюю вещь — наволочку, с которой капает вода. Он небрежно вешает ее на веревку и облокачивается на подоконник, высовывая голову из открытого окна. Туман настолько густой, что едва можно увидеть землю с высоты третьего этажа. Только тусклые машины и нечеткие силуэты людей, слоняющиеся по своим делам. Влажность воздуха забивается в ноздри, Минхо достает сигарету из пачки и закуривает, смешивая туман с едким дымом. Влажное белье пропитывается никотином, волосы слегка завились из-за непонятной измороси. Из динамиков льется ненавязчивая мелодия и тягучий, подобно меду, мужской голос. Минхо вслушивается в бит, пепел крошится вниз на землю, лицо ощущается вспотевшим из-за пара в воздухе. Слова словно растекаются по трухлявому подоконнику и заполняют собой все пространство балкона. «Touch me, yeah Прикоснись ко мне, да, I want you to touch me there Я хочу, чтобы ты прикасалась ко мне там. Make me feel like I am breathing Дай мне почувствовать, что я дышу» Ли любит эту песню так трепетно и нежно, что каждый раз хочется сжать ладонь в кулаке и впитывать атмосферу текста через поры на коже. Волшебство закладывается в самое подсознание или, быть может, это последствия необъяснимого гипнотического колдовства. Сейчас он глядит вдаль размытых деревьев и думает над тем, что произошло на днях. На очередной ночной смене все было как обычно до тех пор, пока от него не сбежал внезапно оживший пациент. «Мертвец» с самого начала не подавал никаких признаков смерти, что можно было заметить по самому очевидному — отсутствия трупных пятен на теле, здоровому чуть розоватому оттенку кожи и не высохшим слизистым. Нужно было вылавливать неочевидные признаки, которые проводятся со вскрытием, но Минхо не дали этого сделать. Парень, лежащий на столе вдруг поднялся из мертвых и открыл глаза. Ли прекрасно помнит тот хлад тела и отсутствие пульса. И если первое можно объяснить долгим нахождением в холодильной камере морга, то как быть с небьющемся сердцем? Когда Минхо наклонился к юноше, у того не было дыхания абсолютно. Как же тогда вышло, что труп вскочил с хирургического стола и вышел на улицу без какой-либо одежды? Неужели привиделось? Но тело ведь пропало наяву, сейчас его разыскивает вся больница и следственный комитет, который занимался делом неопознанного человека без документов или личных вещей при себе. Ситуация крайне странная и запутанная. Минхо не может забыть отброшенный на пол скальпель в крови и то, как незнакомец с раной на груди разговаривал с ним. Он совершенно не помнит подробностей речи, не может выловить какие-то детали, которые мог обронить мертвец в ту ночь. Минхо даже не уверен, был ли это труп или, быть может, ядовитый плод его воображения. Он запомнил лишь шепчущий, с нажимом шипящий голос, полный циничности и скуки. Серость души, безразличие и черствость, словно у старого хлеба — таких людей и в местных хватает. Внезапно с улицы потянуло прохладой, мурашки, будто муравьи, пронеслись по всему телу, и Минхо поспешил закрыть окно, со скрипом нажимая на ручку. Ему страшно вспоминать ту ночь и чувство страха, которое он испытал. Но не возвращаться в те мгновения он уже не сможет, пока не разберется, что за чертовщина произошла во время его смены. И это важно не сколько для утоления любопытства, сколько для его репутации. На данный момент все благополучно спихнули вину и ответственность на Минхо, не веря в то, что труп вдруг смог ожить и убежать из-под ножа патологоанатома. Ли уже и сам себе не верит, если совсем уж честно. Его неоднократно посещает чувство, что он в действительности сошел с ума или еще в процессе этого. А что, если Минхо был тем, кто заставил мертвого мальчишку исчезнуть? Но куда бы он его понес, а главное, зачем? Его беременная коллега Нари сейчас редко появляется на работе, потому что совсем скоро уходит в декрет и сейчас решает последние вопросы с начальством, Минхо работает один из-за сильной нехватки специалистов-патологоанатомов в этом несчастном маленьком городке, укрытом вечной пасмурностью. Теперь же это пошло не в пользу него: свидетелей нет, камер тоже, так как это нарушает конфиденциальность происходящего на операционном столе морга. Ситуация по истине скверная, Ли руками и ногами запутан в паутине. Минхо закрывает форточку второго окна, потому что сушить вещи на балконе с распахнутыми окнами, когда на улице влажно, не имеет смысла. Он закрывает дверь балкона, задернув пшеничные занавески и сухо шаркает по холодному полу босыми ногами. Хрустит затекшей шеей и слегка массирует напряженную шею, надо хотя бы в магазин сходить за пудингом и хурмой, попытаться отвлечься. Слишком уж он любит хурму. Музыка на телефоне все еще играет, Минхо до сих пор не видит никакой активности от Чонина — у него есть дурацкая привычка выходить из жизни на какое-то время, с которой Минхо ничего не может сделать, потому что он сам такой же. Ключевое в их взаимоотношениях — разговаривать и предупреждать. У Чонина сильный завал на работе, а у Минхо, кажется, скоро не будет ни работы, ни свободы, но об этом они поговорят, когда встретятся. При сильном желании он мог бы сам позвонить и сказать: «У меня в жизни пиздец, выручай», но почему-то никогда этого не делает, даже несмотря на то, что телефон у Чонина всегда работает. Как бы занят он не был, на звонки Минхо отвечает безотказно, без каких-либо исключений. Это безмолвное правило, которому он стал следовать в самом начале их дружбы, даже когда медик гулял по ночному морю и позвонил Яну где-то в шесть утра, чтобы похвастаться тем, что нашел камень в форме сердца. Просто Минхо до сих пор боится быть навязчивым и имеет привычку, пришедшую из детства — решать проблемы самостоятельно.              

—⧽꧁ ༒︎ ꧂ ⧼— 

              Вечереет. Сумерки пробираются лоскутками по переулкам и улицам, облицованным сырым красным кирпичом. Внутренности витрин замерли в ожидании редких прохожих, пока кассиры, зевая и глупо хлопая глазами, уставились в однодневный сериал. Минхо вышел из магазина с шелестящими пакетами и лотком хурмы, одну протер рукавом кардигана и довольно улыбнулся. Где-то на самом дне продуктов лежат стаканчики с пудингом. День удался. Прохожие снуют туда-сюда, клацая каблуками по асфальту. Силуэты растворяются в туманной дымке, из которой малоэтажные дома отбрасывают тени. Неказистый городской шепот, что раньше успокаивал, сейчас же внушает страх. Напоминает ситуацию, когда думаешь, что хорошо знаешь человека, а потом всплывает безрадостная информация о нем, к которой не знаешь как относиться после этого. С Фандертауном так же. Он спокойный и пугающий, завлекающий и отталкивающий. Минхо боится неизвестности, что прячется вне досягаемости его глаз, он точно знает, что видел: по-необычному золотистые глаза и сердце, которое не билось. У него во рту растворяется ментоловый леденец, холодок застревает в глотке. Краски сгустились на небе, грязно-синее полотно неба растянулось над городом. Внезапно ему на телефон приходит звонок, на который он не успевает ответить из-за пакетов. Врач судорожно копошится по карманам, ожидая увидеть номер друга, но с удивлением обнаруживает, что ожидания и реальность полностью не совпадают. На экране неприятно красным высветился пропущенный звонок, а через минуту пришло сообщение от коллеги Нари: «Минхо, можешь выходить на работу. Недавно приходил сбежавший пациент, тебя искал, потом судом грозиться стал, после того, как мы стали пробовать разобраться в ситуации. Управляющая начала пытаться с ним договориться. В общем дело замяли, он даже денег не попросил, что странно, хотя пролежал в холодильнике без еды и воды несколько суток. Лично я бы такой скандал закатила там, без хорошей налички не ушла. Но я рада, что все разрешилось, и ты скоро сможешь выйти на смену, а то у меня пузо тянет. Скоро к тебе мальчик на мою замену придет. Я посмотрела, довольно неплохой, скромный, так что я за тебя буду спокойна в свое отсутствие. Доброй ночи, Потрошитель». И Минхо облегченно выдохнул само собой. Словно все кошмары, которые он видел на протяжении недели растворились в небытие и перестали терзать его сердце. Дети часто в темноте видят не то, что есть в действительности: они склонны преувеличивать, а их детский, не избавившийся от воображения мозг, не может отличить реальность от фантазии. Минхо далеко за десять, но и во взрослом возрасте случаются казусы. Теперь он думает о том, а что бы было, если бы он смог провести вскрытие? Если бы рука юноши ему бы не помешала? Мама всегда говорила, что убийство — грех, а после размазывала тряпкой всех пауков в доме, потому что боится их. Ну это другое. Минхо неспешно бредет по темной улице, освещаемой цепочкой из фонарей, будто кто-то бусины нанизал иголкой на нитку и вдруг останавливается. Дыхание неосознанно сбилось, а руки будто бы потяжелели, вовсе не от тяжести пакетов. Почему тот мальчишка не стал брать деньги? Почему никто не задался вопросом, кто он такой, почему был без документов и не имел какой-либо информации о нем?.. Это же так нелогично и непродуманно со стороны начальства. Навстречу Минхо шагает мужчина, весь в выглаженном белом, с купольной шляпой, остроносыми туфлями и странным канделябром в руке. Ли замечает его после того, как тот мелькает мимо него. Костюм зацелован светом луны и млечным туманом, канделябр разрезает дымку. От мужчины исходит навязчивый, даже дурный запах благовоний, а походка так безмятежна, хотя на улице сейчас прохладно и как-то даже противно, несмотря на то, что июнь перешел через календарную тропинку. Патологоанатом, будто зачарованный, глядит ему вслед, замечая, как тот заходит в более узенький переулок. Ну и ладно, Бог с ним. Он уже хочет развернуться и поплестись домой, как видит телодвижение у стен. Через секунду на крыше бродило что-то патлатое, крылатое. Неясно, что это такое, но очевидно: оно появилось сразу после, как в переулок зашел тот мужчина, пахнущий церковными благовониями. Ли это испугало не на штуку: он протер глаза несколько раз и покрепче ухватился за ручки пакетов. Силуэт долго бродил по крыше дома, словно ожидая или… поджидая кого-то. Он прикусил язык, чтобы развидеть, но ничего не произошло, а спустя секунду силуэт на крыше растворился в воздухе, как по щелчку пальцев. Тень пропала. Ли торопливо задвигал ногами в сторону дома, первым делом закрывшись на все существующие в его двери замки. Если Минхо не сходит с ума, то кто объяснит ему то, что он видел своими глазами?              

—⧽꧁ ༒︎ ꧂⧼— 

              Все это время, пока Минхо вновь не позволили работать, его сознание находилось в неведомом вакууме, что беспардонно отнимал любой проходящий воздух и здравый смысл. Скорее всего, медика можно отнести к тем людям, которые настолько привыкли жить так, как они всегда жили, что любые изменения, повлекшие смену направления, они не могут воспринимать с штилем на глубине сердца? Особенно, когда изменения решили разом ударить по затылку. Перемены вызывают тревогу и некий импульс, как круги на воде от капли, только от них никуда не деться, как бы того не хотелось. После любого застоя случается сдвиг, неважно в какую сторону. Ли слишком долго стопорился на одном месте, поэтому жизнь преподнесла ему особенный подарок — партизанский эпатаж в лице галлюцинаций или безалаберных стечений обстоятельств. Минхо сам до сих пор не разобрался. Но как бы то ни было, кажется, маятник, убивший нервные клетки патологоанатома, наконец начал останавливаться. Возможно, он слишком много брал на себя смен, от чего стал все воспринимать острее, чем есть в действительности. Когда нас что-то беспокоит, мы неосознанно любую мелочь относим к тому, что волнует, и это совершенно нормально, но мешает жить. Стоило совсем чуть-чуть отдохнуть, как сразу стало отпускать, а инцидент с ожившим трупом начал казаться несуществующим бабайкой в детском шкафу или под кроватью. Минхо стал работать как и прежде, разбавляя работу посиделками на уличных ступеньках в компании сигареты и алюминиевой кружечки чая. Чонин отписался только недавно, прокомментировав ситуацию как «что ты там уже курить начал в мое отсутствие?» Встретиться лично получилось лишь спустя неделю после произошедшего: они расселись на ковре из длинного ворса в самом центре спальни, на полу стоит неполная бутылка просекко, стрелки часов давно перевалили вечер. И пока Минхо неспешно крошил пепел в стаканчик с пудингом и ритмично стукал пальцем по сигарете, а Чонин комбинировал кривляние от тяжелого запаха с полнейшем удивлением, медик чувствовал себя лучше. Парень слушал историю Ли, не перебивая и изредка задавая уточняющие вопросы, хотя на первых минутах хотел его побить за то, что тот не позвонил и не рассказал ничего сразу. Он хмуро сдвигал брови гурьбой, вдумчиво кусал губы и, очевидно, думал о том, кто же это мог быть. Обиднее всего стало то, что Минхо отчетливо запомнил, как ему представился незнакомец, но он не смог вспомнить его имени. Заведующие больницей и отделением морга неохотно отвечали и просили медика поскорее забыть об этой нелепой ситуации. Для них везением стало то, что пострадавший не стал писать заявления в прокуратуру и даже денег не просил. Интуиция Чонина не позволяла ему успокоиться. Человек, несколько суток пролежавший в холодильной камере без еды и воды, не мог не потребовать правосудия за некомпетентность или хотя бы денег, если взять в расчет то, что он сбежал из морга обнаженным именно из-за страха. В шоковом состоянии можно и не на такое пойти, но смущает и то, что по словам Минхо, воскресший мертвец не выглядел напуганным. У него не было ни документов, ни личных вещей, кроме одежды, как же так вышло, что в больнице не потребовали элементарного — хотя бы имени и фамилии с датой рождения. Крайне подозрительно. Чонин сделал небольшой глоток и озвучил самое очевидное, не раскрывая истинных мыслей, чтобы лишний раз не тормошить нервную систему парня: — Странно все это. Первое время лучше, наверное, с тобой на подольше оставаться. — Да необязательно. Зачем ему снова в морг переться? — Минхо изогнул бровь и обвел пальцем кромку стаканчика из-под пудинга, — на его месте я бы даже близко там не появлялся. Действительно стало отпускать. — Он уже появился там однажды. По своей воле, стоит начать с этого, — ответил молодой человек, безрадостно хмыкнув, — значит, он может прийти и дважды, и трижды. У меня просто плохое ощущение. — У меня тоже было, — тяжело вздохнул медик, смиренно согласившись, — все это очень странно, но столько времени прошло… Захотел бы — пришел. Ладно, я устал. Не хочу об этом. Внезапно горло начинает першить, а Ли непроизвольно кашлять, туша порывы хрипа в рукаве кофты. Из открытой форточки проникает летний воздух, смешанный с запахом хвои и пощелкиванием кузнечиков. — Все, тебе хватит на сегодня, — Чонин забирает у него из рук сигарету вместе со стаканчиком, тушит об него, расплавляя стенки и выбрасывает в мусорное ведро. — Э-э-э, там до фильтра еще много оставалось. — Не наглей, я у тебя не забрал ее с самого начала и позволил курить прям тут только потому что подумал, что тебе будет некомфортно вспоминать подробности произошедшего. Так что заткнись и включай фильм. — Какой же ты зануда. — На выбор комедия, мелодрама и диснеевский мультик, — стальным голосом перечислил Чонин, Минхо цокнул и закатил глаза. — И диктатор… — вздохнул парень, но продолжил, — на первом варианте мне нужен попкорн, которого у нас нет, на втором я захочу пить, плакать и курить одновременно, а на третий я у тебя видел в морозилке мороженое. Поэтому тащи. Чонин так и поступил: ушел копошиться на морозильных полках, в то время как Минхо остался лениво щелкать кнопками и вбивать название мультика. Ночь прекрасна. Она изящно просачивается через задернутые шторы многолюдных домов-муравейников и растворяется на лицах уставших после тяжелого дня людей. На данный момент Минхо полностью расслаблен, его не тревожат рутинные проблема, его не беспокоит ни семья, ни погода, ни работа. Сейчас на улице довольно тихо: не слышно шума моторов и голосистого смеха, словно город приготовился ко сну вместе с его жителями. Море тоже стихло, у кромки горизонта посапывают нефтедобывающие корабли, покачиваясь на волнах. Но Минхо до этого нет никакого дела, он расслаблен в данный момент и чувствует умиротворение. На телевизоре шумит реклама, которая слабо заглушает то, как Ян пытается сломать лед, не отпускающий упаковку мороженого. Сразу видно, что морозильником редко пользуются, и это всегда удивляло патологоанатома, у которого все полки забиты ягодами да мясом. Особое удовольствие всегда доставляют шутки над Чонином про мясные «гостинцы» с работы. Теперь друг с предостережением относится к замороженным голеням и рубленым кускам в морозилке Минхо, хоть и зная, что это всего-навсего говядина. Наверное… Они вдвоем шутят грязно, пошло, по-черному… Но от этого так привычно и комфортно. Словно знаешь, что этот человек никогда тебя ни за что не осудит. С Чонином хорошо. Он появился в жизни медика не так уж и давно, спонтанно, но сразу же стал настолько близким человеком, каким не смогли стать родители за все годы его жизни, что он жил вместе с ними. Сложно определить, подарок судьбы ли это или случайность, но как бы то ни было, Минхо благодарен обстоятельствам или даже Богу, если он все-таки существует. Чонин особенный, не такой как все остальные, что встречались ему в Фандертауне. Временами он странный, например, не смотрел культовые фильмы, которые уже давно успел обсудить весь мир. А еще Ян в некоторых моментах кажется беззащитным ребенком, когда дело касается бюрократических моментов и каких-то документов. Но здесь списать можно на то, что он рано сбежал из дома и не успел прознать тонкости «взрослой» жизни. Томный вечер лениво развалился на неровных скалах и утесах, укрывшись привычной густой дымкой. Большая часть «Спящей красавицы» просмотрена, голова Чонина лежит на ногах Минхо, а его руки некрепко приобнимают мужские бедра, обтянутые тканью пижамных штанов. У Ли давно уже имеется своя личная полка в шкафу друга — с самого переезда, если уточнить. Патологоанатом гладит младшего по голове, перебирает волосы и не сильно оттягивает их в сторону, прочесывая. Он вдруг интересуется, отвлекшись от экрана телевизора: — Скучаешь по дому? Не пришлось ждать ни секунды, прежде чем последовал беспринципный ответ: — Очень, — заговорческим шепотом ответил Чонин, словно боясь быть услышанным. Тему дома они затрагивали не так часто, но и этого хватало понять, что обоим разговор дается тяжело, когда речь идет о близких. Минхо часто подводит память, когда Чонин с ним обсуждает подобные вещи, он помнит только то, что тот сбежал из дома, потому что не поддерживал взглядов семьи «где родился, там и пригодился». Еще будучи мальчишкой, он хотел изучать мир и жить среди простых смертных: без статуса и власти. Ян существовал в обеспеченной семье, где финансы появлялись, словно по щелчку пальцев, и любой каприз безукоризненно выполнялся, кроме… разве что свободы. Многим было бы достаточно и всего остального без каких-либо исключений, что уж там, подумаешь, какая-то свобода. Но ни одна курица никогда не поймёт недостатки золотой клетки, как и что означает «запретить ласточке летать». Бедным проще променять свободу на богатства и роскошь, чем тем, кто в глаза ее никогда не видел. Это так же логично, как и то, что кудрявые люди выпрямляют волосы, а прямоволосые делают все наоборот. Человек по своей природе эгоист, он никогда не насыщается тем, что имеет. Исключения из этой аксиомы, как правило, называют альтруистами. Люди привыкли добиваться своего, перешагивая горы и переплывая океаны. Тот, кто в детстве не играл с красивыми игрушками в будущем сделает все, чтобы менять машины как перчатки. А те, кто медленно увядал под пристальным надзором родителей — живут, сдвинув все настройки в фильтрах фотографии на максимум. Потому и получается не всегда красивая картинка перезревшей «беспечности» после совершеннолетия. И, наверное, Минхо сначала относился к причине Чонина покинуть родной дом чересчур просто, даже совсем немного наплевательски, а потом просто осознал, что он именно тот, кто мог бы променять свою собственную независимость на финансовую. Это разочаровывает, но кажется логичным, ведь именно Минхо постоянно говорили, что денег нет, и они не могут себе позволить купить мороженого с навороченными вкусами. А потом мама делала очередные пожертвования церкви и малоимущим людям. Сначала он принимал это спокойно, а после того как чуточку вырос и стал более наблюдательным, Ли стало сильно обижать то, что его мать отказывала ему в покупке футбольного мяча, машинке на пульте управления или комиксе, а потом, видимо, по собственной забывчивости, дарила эти вещи детям-сиротам. Не Минхо. Кому угодно, чья жизнь сложилась хуже, но не ему. Все те разы, когда сын что-либо просил ему купить, семья просто категорически вертела головой. Теперь, как ему кажется, скорее всего, высматривая поблизости еще одну брошенную душу, которой необходимо сделать пожертвование. Мать, сама того не осознавая, спровоцировала внутри своего ребенка жгучую ненависть. Она рассказывала ему высокодуховные вещи и тем самым вызывала раздражение. Думала, что воспитывала благодетеля, но лишь убивала в нем ребенка. Минхо не получал от нее достаточного количества заботы и сочувствия, когда приносил из школы домой плохую оценку, лишь упреки и приказы трудиться лучше, но зато сочувствие получали другие: те кто руку потерял, плевать, что соседи устроили самосуд и за воровство отрезали; те, кто ребенка лишился, ну и пусть из-за того, что сами не доглядели, пока напивались в кустах, в то время как ребенок внезапно выскочил на дорогу. Церковь гласит помогать нуждающимся, Минхо же видит в ней одно сплошное лицемерие. Отсюда и отсутствие веры в Бога, как и веры в человечность. Ему кажется, что мать творила добро не потому, что искренне того желала, а лишь для того, чтобы заработать на счастливый билет в иной мир. Честно говоря, это сравнимо с котом в мешке — пока никому не довелось узнать, что же ожидает душу человека после смерти. С телом и так понятно, оно перевоплощается в самое начало, становится единой цепью с круговоротом гибели и возрождения. Такая позиция сыграла не последнюю роль в жизненном пути Минхо, он не привык глядеть далеко в будущее, как и в прошлое — последнее совсем чутка ковыряет корочки на ране. Неприятно. Его прошлое сильно отпечаталось и на профессии, которую он по итогу выбрал, хотя ему всю жизнь талдычили о том, чтобы он стал нейрохирургом. С трупами проще работать и к ним меньше сочувствия, кроме детей. Мертвые дети на операционном столе всегда застревают на обрамлениях души, даже у Минхо, что привык сентиментальничать исключительно на мелодрамах и аниме. Мертвецы, по крайней мере, за успешно проведенные операции не лелеют Господа, как это делают многие живые. Ли бы просто не перенес каждый раз делать все возможное и невозможное ради спасения пациента, чтобы он потом благодарил Бога, а не его руки. Ситуация та же, что и с игрушками в детстве. — Знаешь что, я вот сейчас думаю и не могу вспомнить, говорил ли ты мне что-то про свои религиозные взгляды или нет. Ты веришь в Бога? Чонин чуть повернул голову, коротко перекинувшись взглядом с Минхо. На его лице отчужденная тоскливость и рассеянная задумчивость. Он кротко облизнул губы и перевел глаза на темный потолок, затем ответил. Голос забавно надломился от слюны, попавшей в то горло. — Неа, его не существует. — Откуда ты знаешь? — Да глупо это на мой взгляд, — вырвалось едва возмущенным тоном, словно поясняет очевидное. Слабый смешок пробежался по темной комнате. Чонин приподнял брови и пояснил, не скрывая насмешливости и ехидства, — верить в бородатого дядьку, который с неба должен решить все твои проблемы по щелчку пальцев? Я бы еще поверил в операторскую компанию волонтеров, что по молитвам решают вопросы смертных, но не в мужика, тратящего жизнь на выслушивание чужих грехов. Однажды ради интереса пошел на служение, так вот, там женщина душу изливала священнику, а тому настолько похуй было, насколько это вообще возможно. Без шуток, он просто разглядывал витражи и понимающе кивал, но у него на лице написано было, что ему вообще побоку, что там у нее стряслось. Поэтому и Богу насрать. Если он и есть, то ты ему и даром не сдался. — Слышала бы тебя сейчас моя мать. — А она у тебя верующая? — Да, я же тебе об этом говорил как-то, — Минхо черпает ложкой малиновый сорбет и не замечает то, как на него смотрит друг: удивленно и чуть обеспокоенно. — То-о-очно, прости, — вдруг улыбнулся он, — я в облаках где-то в последнее время. — Знакомо, — невесело усмехнулся Ли, под конец голос едва сорвался на писк из-за кислого вкуса малины, — какое же оно химозное. Чонин вдруг улыбнулся и зевнул. — Предлагаю ложиться спать. В следующий раз «Золушку» смотреть будем. — Да ну какая еще «Золушка?» — возмутился Минхо, — я «Русалочку» хочу, ну или «Красавицу и Чудовище». — Спи, красавица, — Чонин поднимается с пола и жмет на кнопку пульта, тем самым выключив телевизор. — И тебе кошмарных снов, Чудовище. Минхо сказал это так просто и буднично, что Чонин, услышавший это уже спиной, мягко приподнял краешки губ, стараясь скрыть легкую тревогу и беспокойство. Что-то все это время не дает ему покоя. Нечто неизвестное скребется, сосет под ложечкой, завывает, но Ян не может понять, в чем же причина плохого ощущения. Он не привык следовать интуиции, но не слушать ее было бы для него оскорблением. Видимо, ничего другого больше не остается, кроме как сделать то, чего он не делал с самого момента побега из дома — вернуться обратно. Мысль о возвращении вгоняет в панику и ужас, но вместе с этим Чонин так сильно соскучился, что не может больше искать причины для того, чтобы пройти мимо своего желания. Теперь ему предстоит навестить покинутый им дом и разобраться с тем, что за чертовщина беспокоит его друга.              

—⧽꧁ ༒︎ ꧂⧼— 

       Нос вдруг зачесался. Минхо подавил в себе желание чихнуть, но на всякий случай все равно отвернулся от операционного стола. Глубокие глаза слегка заслезились, и медику все же пришлось почесать зудящий нос об халат, накинутый на плечи. Время планомерно движется ближе к утру, за окном привычная тишина, а в здании морга по-прежнему тихо и спокойно. Несмотря на то, что весь день сохранялась пасмурная погода, сейчас выглянули крупноголовые белые звезды, словно неаккуратные брызги на холсте от кисти. Минхо коротко взглянул на часы и взял дуговую пилу, чтобы распилить череп женщины, у которой подозрения на раковую опухоль. Он уже давно просит начальство, чтобы приобрели в морг электрическую, потому что с дуговой пилой вечно какие-то проблемы. Она часто ломается и тупится, а Минхо за все то, не слишком долгое время, что он тут работает, уже устал ее точить. Признаться честно, первое время после того непонятного инцидента он не хотел даже касаться мертвого человека, боясь наткнуться на то же самое, что случилось в ту грозовую ночь. Но на теле его молчаливой пациентки наглядно разрастались трупные пятна: слегка прошлись по правой щеке, поглотили спину и конечности. От тела неприятно попахивает тухлятиной, как это обычно бывает, кожа нездорово сероватая — этот человек точно неживой. Минхо отчего-то выдохнул облегченно. По маленькому тесному помещению расходится звук трения пилы и черепа. Ли старается работать быстро и аккуратно, чтобы после передать тело похоронному бюро. Обычно, когда он вскрывает труп, то думает о том, как было бы славно в этот момент пойти прогуляться по ночному морю, мечтает о перекусах, вспоминает, какие дела по дому нужно успеть сделать после того, как проснется в обед после конца смены и перед началом еще одной. Минхо пилит голову и в эту минуту рассуждает над тем, что бы вкусного ему купить в магазине: хурму, мартини или все сразу. К Чонину прийти не получится, как и ему к Ли, потому что тот неожиданно уехал домой к своей семье, и как он сам сказал: «это из-за нашего разговора вчера. Хочу с ними повидаться». Патологоанатом точно не знает, где именно друг жил всю свою юность, но как он предполагает, это где-то на востоке — там стоят зажиточные коттеджи, да и пляж обустроен под курорт мечты. В этом городке слово «туризм» звучит до бескрайнего смешно и нелепо, как кажется Минхо. В Фандертауне солнце появляется в редких случаях и, как всем местным кажется, для того, чтобы подразнить их. Невзирая на все прочее, хорошее жилье здесь все равно стоит дорого, потому что с логистикой дела обстоят немного туговато. Хоть город, раскинувшийся на холмах и утесах, не стоит на ушах о путешественников и не славится популярностью среди отпускников, сюда так или иначе все равно приезжают люди и даже покупают жилье. Непонятно зачем. В Минхо играет глупая детская ревность, все-таки он с самого младенчества не получал того, чего хотел, даже самую малость, потому привык завидовать тем, кому что-то дается гораздо легче, чем ему. В вопросах касающихся туристов он категоричен. Они ему не нравятся, но и его мнение никто не спрашивал. Какое всем до него дело? Площадь лесов и моря велика, а размер Фандертауна кажется тесным даже для местных и каким-то игрушечным. Это сравнимо с матрешкой: самой большой ее частью и самой маленькой. Его квартирка выглядит совсем крошечной, если брать в расчет весь дом. Город контрастов и рефлексии. Минхо нравится мрачность и спокойствие этих мест: нравится влага и свежий воздух, нескончаемые грозы и туманы, медлительность горожан и меланхоличность их взглядов. Конечно, каждый по-своему депрессивен в разных степенях, но здесь все обостряется в хроническую стадию само собой. Наконец, сотрудник морга отпиливает «крышечку» с волосяными покровом и откладывает ее в сторону. Перчатки и продезинфицированные инструменты окрасились темным алым цветом, кожа на лбу слегка вспотела, волосы прилипли к коже и неприятно щекочут. Минхо протирает лоб рукавом халата и отводит взгляд на мозг умершей. Первым делом, следует его изъять и исследовать на наличие других болячек помимо очевидных — в больничном отделении рассказали, что женщина была на последней стадии болезни, а ее организм перестал принимать какую-либо пищу, от чего пациентку постоянно рвало, а иссохшее тело угасало с каждым днем, как и печальные глаза, потерявшие какую-либо надежду. Минхо честно злит, что в двадцать первом веке любые предложения о введении эвтаназии моментально отклоняются и, более того, осуждаются. Многие почему-то считают бесчеловечным и аморальным давать человеку выбор: жить ему или нет. В нашем мире тема суицида является табуированной. Каждый глупец твердит о том, что прыгать с крыши — плохо, но никто не хочет углубляться в причины таких решений. В первую очередь, человек решает свести счеты с жизнью не от слишком хорошей жизни, и, конечно, к эвтаназии можно относиться по-разному, но именно лишать выбора страдающего от неизлечимо смертельной болезни человека — вот что аморально. Минхо помнит свою бабушку, которая была прикована к кровати и на последнем году жизни чуть ли не легкие выплевывала от одного лишь приема пищи или воды. Она мечтала только об одном — перестать мучатся и чтобы ее страданий не видела семья. И как же она себя отвратительно ощущала, когда ее дочь, мать Минхо, смотрела на нее с жалостью, понимая, что жить осталось недолго, и при этом улыбалась в лицо, говоря, что все образумится. Религия считает самоубийство страшным грехом. Предполагается, что люди, совершившие суицид попадают в ад. Минхо всегда смешило это правило, ведь, по сути, любой серийный убийца может молиться каждую ночь, сидя один на один перед Господом, а наутро идти расстреливать больницы и школы. Но самое интересное то, что у него больше шансов попасть в так называемый рай, потому что он замаливал свои грехи, а честно порядочный гражданин-суицидник не смог закрыть последний, потому что умер. Вот так ирония. Внезапно дует поток сильного ветра, юркие сосны раскачиваются в хвойном хороводе, а свет в лампочке на секунду потускнел и вновь воспылал яркостью. Медик недоумевающе взглянул на потолок со множеством сплетением трещин и продолжил ковыряться в черепе женщины, не замечая притаившийся пестрый силуэт с золотистыми глазами, облокотившийся о косяк двери, который вдруг дал о себе знать, потому что наскучило глядеть на весьма самобытную картину. — Мда, однако интересное у тебя хобби, — заключил он и выбрался из тени помещения. Голос канатами обволок тело Минхо, сковав его так, что он замер и на какое-то время перестал дышать, боясь шелохнуться и поверить в то, что все происходящее в действительности случилось наяву. Шелест дешевой гавайской рубашки, будто та сделана из бумаги, вальсируя, прошелся по тишине морга. Немертвец оттолкнулся от дверного косяка и вышел на яркий свет, предназначенный вовсе не ему, а покойнице, что по-прежнему лежит на секционном столе с раскрытой нараспашку «душой» и головой. У патологоанатома сердце скачет, подобно умалишенному безумцу, от страха и нервов голова пульсирует, а в ушах звенеть начинает неприятно. Минхо тут же обернулся на голос и, не задумываясь ни секунды, направил скальпель на того, кто его побеспокоил в столь поздний час. Перед ним стоит он: тот, кого Ли вспоминал на протяжении долгого времени; тот, из-за кого у Минхо участились приступы астмы и походы в магазин за новыми пачками сигарет; тот, кто как ни в чем не бывало прямо сейчас стоит напротив медика и насмешливо улыбается, встав в вальяжную позу. — Кто ты такой? — голос неожиданно сорвался на беспомощный крик, еще мгновенье, и парня волной околеет истерика, — что ты хочешь от меня?! Руки дрожат, как у зависимого алкаша, Ли пришлось обхватить инструмент двумя руками, чтобы так позорно не уронить его на холодный пол. — Не думаю, что ты мне можешь дать хотя бы малую часть того, что я хочу, — немного подумал и спокойно заключил незнакомец, цинично выгнув бровь. У него глаза сияют золотом, таким, что находится на самом видном месте в гробнице с драгоценностями, но если попытаешься украсть его — сгниешь, не выходя из саркофага. Тело истощает непонятную глубокую энергетику, которую Минхо ощущает на себе неосознанно. У него в голове настолько много вопросов, что он не в силах задать хотя бы один из волнующих его душу. — Тогда зачем ты здесь и почему опять заявился? — горло пересохло, и медик рефлекторно сглатывает, словно со скрипом. Колени затрясло вместе со всем телом, подобно осиновому листу. — У меня дежавю, помню, как однажды спустился сюда, так меня вилами закололи. Столетия идут, а ничего в вашем мире не меняется. Минхо удерживается от того, чтобы сказать «жаль, не добили» и сквозь зубы цедит: — Это не то, что я спрашивал. Я жду ответ. Оба игнорируют то, как дрожит его голос. Минхо пытается казаться храбрым, но на деле выглядит слишком жалким и ошибочно самоуверенным. Хуже всего то, что он и сам это прекрасно понимает, но загнанная в тупик лань будет и на скалы пытаться вскарабкаться, чтобы не стать жертвой льва. — Мальчик, не разговаривай со мной так, — сразу же пресекает слабо, золотистые глаза укололи раздражением. Но из них двоих именно он выглядит, как мальчишка с ветром в голове, — думаешь, меня твой ножик должен напугать? — внешне молодой парень слабо вздыхает, моментально успокаиваясь. Незнакомец в разноцветной рубашке все же соизволил ответить на вопрос, — мне просто скучно, — вот так вот просто поясняет он и беззаботно пожимает плечами, — остальные не шарахаются от меня так, как это делаешь ты. Они просто своими глазами не видели, что происходило той ночью. И сколько же таких в мире?.. Неужели он не один? Его лицо полностью расслабленно, только желтые глаза насмехаются над медиком, совсем не скрывая этого. Немертвец наслаждается сложившейся ситуацией и чужим страхом, что поглотил все в радиусе десяти метров. Атмосфера в морге гнетущая, неприятно давящая, а за окном сейчас так хорошо: тихая ясная ночь, мерцающий небосвод звезд и негромкое переговаривание сосен о чем-то своем. Слишком неестественно для Фандертауна, как и вооруженный скальпелем патологоанатом в здании морга. Поблизости лежит женщина со вскрытой черепной коробкой, а Минхо так и застыл с острием в руках, безотрывно следя за телодвижениями кого-то явно нечеловеческого… Непонятно, что у того происходят в голове, но на языке явно недостаток правды. — И что ты хочешь от меня услышать? «Я рад»? — набирается смелости и говорит Ли, крепче сжимая скальпель. Ручка кажется влажной от липкого пота, но на самом деле вспотели только ладони, находящиеся в резиновых перчатках. Юноша подходит все ближе и ближе, словно не замечая направленное на него оружие, — предупреждаю, не подходи… — Воу, детка, говорю же, меня таким не возьмешь. А хочешь докажу? — весело поинтересовался он, не ждя ответа всерьез. Он ему и не нужен, — гляди, покажу тебе фокус. Незнакомец подходит еще ближе, медленно-медленно и столь беспечно, не воспринимая угрозу всерьез. Останавливается меньше, чем в метре от напряженного патологоанатома и обхватывает его ледяные руки своими горячими. Он заглядывает в напуганные глаза Минхо, который потерял дар речи и находится в ступоре, не зная, что ему делать. Внезапный сильный порыв ветра вновь ударил по стенам здания, свет заморгал и сразу же успокоился, передумав устраивать саботаж. Немертвец вдруг мягко обнажает удушающе красивую, но совсем неискреннюю улыбку и, управляя руками Ли, сжимающими скальпель, проводит острием поперек собственной шеи. Целостность узора татуировки нарушена. Минхо начинает лихорадить, он пытается вырвать дрожащие руки из мертвой хватки, плюя на то, что не может успокоить тремор рук, но у него ничего не получается. Немертвец не позволяет этого сделать, он только шире скалит зубы, пока темная горячая кровь течет по резиновым перчаткам, алыми струйками скатывается по запястьям, пачкает рукава халата и грудь. — Что же… ты такое?.. — чувствуя, как задыхается, из последних сил спрашивает Минхо, сдерживая подступающий кашель. В глазах темнеет, горло дерет от хрипоты, а на глазах подступают слезы. Тело постепенно обмякает в руках желтоглазого незнакомца. — Всего лишь, прошу любить и жаловать, демон. Самый обычный среднестатистический демон, находящийся в отпуске. Упс, — он отпускает одну окровавленную руку и проводит ею по линии раны, которая уже начинает затягиваться вместе с тату, напоминающими древние руны, — кажется, ты меня убил. Шучу, конечно, — холодный перекатистый смешок вибрацией донесся изо рта, демон вдруг отпускает вторую руку, которой удерживал вес Минхо. Тот мешком падает на грязный пол, потеряв сознание. Скальпель ударяется рядом и скользит по полу в сторону, пол залит кровью, — или это я тебя убил… — словно смущаясь, пробормотал он, — неловко вышло. А я даже этого как-то и не хотел… Ну и ладно? Непонимание на мгновенье отразилось у него на лице, обманчиво юный парень нагибается к телу, лежащему в луже крови и распаленными, как горящие спички, пальцами дотрагивается до бледной кожи, будто сотканной из тумана. Стоит ему нащупать слабый пульс, как у него мгновенно вверх ползут брови, а губы растягиваются в лукавой ухмылке. Все-таки живой. Ну надо же. Минхо приходит в сознание, когда в морге никого нет. Только женщина все так же лежит со вскрытым черепом, дожидаясь своей очереди. Она уже никуда не спешит, отмучилась, бедная. По моргу тихо и ненавязчиво голосит радио, которое медик не включал. На полу подсохли алые капли и следы подошвы, движущиеся в сторону выхода. Причем, они расположены так, словно незнакомец в гавайской рубашке топал ногами по светлому полу, желая испачкать как можно больше пространства. Все это придется отмывать шваброй, отшкрябавая кровь. На резиновых перчатках тоже она есть — непонятно чья: то ли потихоньку разлагающейся покойницы, то ли демона. Голова раскалывается и почти ходит ходуном, словно отделяясь от тела. Патологоанатом, игнорируя испачканный халат, массирует свинцовые виски и медленно подходит к письменному на столу, на котором аккуратно лежит записка из старой пожелтевшей бумаги. Кажется, только тронь — рассыплется. Минхо берет ее трясущимися холодными руками и читает, задержав дыхание. Итак понятно, от кого она. «Извиняй, мои грехоподобные руки спасались от скуки. Не знал, что врачи боятся крови». Записка вдруг воспламеняется, обжигая Минхо пальцы. Он рефлекторно отбрасывает её, от чего тлеющая бумажка медленно ложится на стол, подобно упавшему с дерева листу. Строчки текста съедаются пламенем, распадаясь на пепел, вальсирующий в воздухе. Пахнет гарью, отблески огненного света и теней танцуют на стенах, соревнуясь, кто больше обнаружит неровностей шлифовки. Языки пламени мерцают в темных, бесконечно уставших глазах, двигаясь в только им ведомом ритме. Слабость обволакивает человеческое тело, не привыкшее к такому большому количеству потрясений. Минхо перегорел эмоциями так же, как сама записка, растекшаяся серой сажей по столу. В кучке пепла патологоанатом не сразу заметил прожженное угольное пятно и неизвестный ему символ. Он просто устал. Чертовски устал и хочет забиться в угол от отчаяния. А радио тихонечко похрипывает: «All the other kids with the pumped up kicks  Эй, детишки в навороченных кроссовках You'd better run, better run, outrun my gun Вам лучше бежать! Лучше бегите, спасайтесь от моего ружья!»