Общество токсичных

«И низвержен был великий дракон,

древний змий, называемый диаволом

и сатаною, обольщающий всю

вселенную, низвержен на землю,

и ангелы его низвержены с ним»

Откр.; 12:9

      В любом Священном писании описаны рождение света и рождение тьмы. Грызутся ангелы и демоны, Бог и Люцифер. В Библии грешников, в Обществе токсичных, Бог и Люцифер — один Человек. Человек-ангел и Человек-демон. Свет и Тьма. Серость. Одержимость.       Красные розы, становившиеся чёрными во тьме, кололись неистово, служили стражниками и проливали каплями такую же чёрную кровь. Земля осталась благодарной, с наслаждением испила алые дары. Простила слякоть и вытоптанный газон до грязевых следов подошвы армейских ботинок. Берцы принадлежали другому, подошва отчётливо помнила чужие стопы, приносила дискомфорт.       Ким Сынмин, по горло упоённый собственными страхами, мчался навстречу свободе. Его уверенность закрепила стержень смелости, на которую он решился в одну из ночей в белых стенах особняка. Жажда, первородная и чистая, гнала на шипы риска. Вероятность пятьдесят на пятьдесят: сбежит или умрёт в агонии.       Перелезть через забор — проще простого. Раскровил руки, принёс в жертву плющу, и живая изгородь сжалилась над мучеником, открыла взору тайны безмолвного леса. Как и ожидалось от Человека: он наказывал, как не наказывает никто из ныне смертных. А маньяки и убийцы даже не задумывались, что убого подражали Его методам, провозглашая себя на трон человечества. Нет никакого трона, не было и не будет, лишь скрипучее кресло, поворачиваясь каждый раз по оси, вкручивалось в виски. Лоботомия — ни больше, ни меньше.       Ким Сынмин возомнил себя таким же. Псевдо Богом.       И совсем не ожидал, что однажды в разгар самоупоения Некто явится без приглашения. Явится, не постучав, и без ведома хозяина. Двери и замки всегда открывались перед Ним и Его взором. Ничто не могло остановить Того, Кому не нужны руки, чтобы поработить чужое сознание. Он стал Хозяином заплесневелой, обветшалой квартиры, и даже клопы с тараканами замерли в ужасе и подохли в тот же миг. Охотник стал жертвой, поменявшись с телом, которое успел разделать. Охотник стал мышью, добровольно полезающей в зубастую пасть.       Как и любая жертва, Сынмин воспользовался шансом спастись в момент, когда Он отвернулся, отвлёкся, закрыл глаза. Как гласила личная статистика, Псевдо Богам нравилось давать жертвам почувствовать свободу. Нравилось видеть в мёртвых глазах затухающую надежду на спасение. Надежду на восторжествование справедливости.       Смерть звёзд, пожалуй, самое захватывающее зрелище для кровожадных пожирателей.       Тёмный лес неохотно расступался, отодвигал низкие ветви, не цеплялся корнями за пятки и не колол насквозь, насмерть. Луна пряталась за тучами, отказалась внимать представлению. Отказалась от роли понятого. Зато земля, впитавшая весь дождь без остатка, следила внимательно и с упоением и жадностью, присущими маньякам, сохраняла протоптанные отпечатки подошвы. Оставляла трофеи на память и для разжигания щекочущего адреналина.       Отчего-то пахло кладбищем. Десятки, сотни могил располагались так, что невозможно не наткнуться, невозможно увернуться. Могильные плиты — влажные стволы деревьев, покрытые мхом. Они не указывали ни на север, ни на юг. Они путали, как путали призраков. Они вырастали из закопанных трупов, из человеческой гнили. И не отличались эмпатией, сочувствием. Им нравилось водить скитальцев за нос, нравилось замыкать путь кругом.       Сынмин, уверенный, что шёл в направлении шоссе, даже не осознал — игры разума продолжались на расстоянии от Мучителя. В отличие от кровожадных пожирателей, от Него невозможно сбежать, невозможно скрыться. Он знал всё: закопанные трупы подслушивали из-под земли; птицы, прятавшиеся от непогоды, глядели из густого сумрака. Глаза в чёрной слизи, как камеры, растягивались между ветвями и клеились на стволы. Свидетелей не отыскать, в лесу окружали только предатели и подельники. Они выжидали момент, сигнал, команду.       Сынмин обмер от пронизывающего кости карканья. Высоко над кроной летал дракон, служащий на посту Его правой руки. Ворон, убивающий веру и надежду. Убивающий звёзды.       Это — момент, сигнал, команда. Деревья-предатели это поняли, расступились. И вдалеке промелькнул белый особняк. Он возвышался законченным раем, изящным и не измаранным кровью. Его вымочили в белизне, покрасили известью. Чёрные арочные окна гипнотизировали не хуже Хозяина. Сынмин всё это время следовал за собственными шагами, ступал в грязь точь-в-точь по пути, по которому бежал. Лес замкнул круг, вернув его домой.       Сынмин подавился страхом, его душили кладбищенским смрадом, невидимыми трупами, глазами в чёрной слизи, летающим шпионом, земным раем. Он уже забрался в голову, Он уже приступил к лоботомии. Невидимый, незримый, Он совершал искусство, вводил агонию в вены жертве, кипятил паникой мозги.       Сынмин захлебнулся. Он поскользнулся на влажной земле, отвернувшись от погибели. Он рвался и метался, цепляясь ободранными пальцами за оторванные клочки травы и слякоть. Он пачкался в грязи, утопая берцами в болоте. Утягивал особняк, тянули и корни деревьев. И только сила воли боролась со страхом, способным довести до контузии. Со всеобъемлющим страхом, сковывающим телодвижения.       Лес звенел, содрогая внутренности. Ушным перепонкам причиняли боль шёпот призраков и крики ворона. Мысли сплетались в клубок, опутывая самообладание. И только решительность оставалась стойко отбивать нападки Хищника. Сынмин пробирался между деревьями, оставлял отпечатки кровавых ладоней на стволах, оставлял грязевые следы.       Убежать.       Сбежать.       Спастись.       Жить.       Как бы сильно он не молился об этом, Бог хоть и слышал, но игнорировал, вливая полное отчаяние в разум бежавшего. Лес всё приводил Сынмина к особняку. Сколько бы шагов он не сделал, сколько бы километров не прошёл, лес возвращал его обратно. Посмотреть на зияющие дыры окон, на колонны, вальмовую крышу, фронтон. На отвратительную картинку райского наслаждения. Особняк дышал, хрипел, вселял ненависть к себе. Он оставался живым, несмотря на то, что его забетонировали, вымочили в извести, увековечили. Всё, что принадлежало Хозяину — жило. Всё, что выходило из-под Его рук — принадлежало только Ему.       Сынмин сбился со счёта, сколько раз он натыкался на невысокий забор с живой изгородью. Сколько раз ему представал особняк. Сколько раз он метался обратно в лес. И столько же раз возвращался на исходную точку.       Ворон вылетел из-за дерева неожиданно, резво вцепился когтями в лицо. Белый ворон, соответствующий раю. Ангел смерти. Он оглушил Сынмина, сбил с ног. Грязь мягко приняла тело, затянула в болото. Боль. Боль. Боль. Ослепила, вырвала крик на радость Охотнику. Ворон протяжно заскрежетал, лопая перепонки, пугая, угрожая. Он исклевал лицо до болячек, впивался когтями до последнего. Пока Сынмин не осознал и не откинул его от себя. Массивный ворон ударил его крыльями, вспорхнув, и возвысился к небу.       Сынмин проклял ворона, как лес проклял Сынмина. Он хотел рыдать от отчаяния, поскольку понял, что бежать некуда. В нём истребили надежду, убили веру и решительность. Он лежал в грязи спиной, разглядывая густой мрак в листве. Ветер шумел, передавал шёпот призраков по телеграфу:       «Тебе не сбежать зпт Сынмин тчк Ты уже мёртв тчк»       Царапины на втянутых щеках, крупном носе и широком лбу обдувались морозом, ощущались колкостью, как если бы тысячи заноз застряли под кожей и запустили инфекцию.       — Куда держишь путь? — раздался голос, отличающийся от голосов призраков. Голос Человека Сынмин знал наизусть. — По-моему, я чётко выразился, когда обозначил время комендантского часа.       Человек подошёл, навис над ним. Тьма скрывала облик Всеведущего. Его шаги не слышны, а грязь не тянула в болото. Лес затих в страхе, а ворон сел Ему на плечо, щёлкая клювом — пробовал кровь на язык.       Охота завершилась победой Охотника и поражением жертвы. Сынмин заплакал от злости, слёзы смешались с грязью и кровью, оставляя разводы на бледной коже. Он смотрел на Человека и желал смерти. Он смотрел и сжигал Его на костре ярости.       — Да пошёл ты к херам собачьим! — плюнул Сынмин, лес проглотил эхо.       Ничто существовало вокруг них, и они существовали нигде.       — Сынмин… Я больше люблю кошек. А тебе следует научиться манерам.       — Сынмин?..       — Сынмин?