Вместе в одиночной камере

Вой сирен.

Красный.

Много красного.

Весь мир сейчас окрашивается в алые и темно-бордовые оттенки. Даже вода в стоящем в холле многоэтажном аквариуме теперь напоминает огромный резервуар, полный человеческой крови. Огромный резервуар, кишащий множеством искусственных рыб. Искусственных рыб с поблескивающей в свете сигнальных огней чешуей. Чешуей, идеально воссозданной на заводе кибернетическими конечностями андроидов.

Искусственных рыб, которым все равно, в чем и как плавать.

Мо Вэйюй/Мо Жань же…

Мо Вэйюй/Мо Жань же стоит и смотрит на свое отражение в мутном плотном аквариумном стекле.

Смотрит и сыто улыбается.

Улыбается, как будто бы именно сейчас испытывает величайшее наслаждение за всю свою жизнь.

Именно в этот момент…

В эту самую чертову секунду, когда все вокруг больше напоминает выдуманную умелым сценаристом сцену из фильма ужасов, чем реальность.

Только Мо Вэйюю/Мо Жаню нечего опасаться.

Нечего и некого.

Ведь он здесь победитель.

Он здесь на заведомо выигрышной стороне.

Он здесь вершит чужие судьбы, и никак иначе.

Он здесь для того, чтобы наконец отомстить.

Отомстить за Ши Мэя…

За его смерть…

Отомстить и сделать то, что давно должен был…

Нагнуть всю эту лицемерную систему «Сышэн».

Нагнуть, доказав, что время корпораций вышло. Что есть те, кто их не боится. Что их мнимая власть над народом — лишь пшик. Да, разрушить их влияние, опутавшее липкими щупальцами общественное сознание, за один день не выйдет, но с чего-то же нужно начинать…

Кто-то же должен заявить о себе?

Кто-то же должен нести знамя возмездия?

Вдруг в динамике наушника звучит нарушаемый помехами голос:

— Сэр? Так что нам с ними делать-то? Будут указания? Или…

Звучит, и Мо Вэйюй/Мо Жань, словно бы очнувшись ото сна, резко разворачивается на каблуках…

Вспышка…

Дата: 22 августа

Время: 01.46 pm

Вспышка…

Мо Жань смаргивает. Чуть встряхивает головой, безуспешно пытаясь избавить череп от всего лишнего. Это… Бесполезно. Глупо. Наивно. Но на секунду это будто бы облегчает его состояние. На секунду вселяет уверенность, что он все еще полностью владеет собственным телом. Мо Жань смаргивает. Слышит: — Здравствуйте. Слышит явно детский, слишком тонкий, робкий голосок. Слышит, думает: «Прошло не больше нескольких секунд, небо… Что же со мной происходит?» Поворачивается ко входу в салон… Омежка. Омежка в дверях. Мо Жань не мастер определять возраст, но что-то ему внутренне подсказывает, что ребенок — дошколенок, максимум первый класс… Низенький. Щупленький. С забавными коротенькими хвостиками на макушке. В глянцевой светло-розовой, как пластинка раритетной жвачки, ветровке. Держащий в руках респиратор-маску в виде кошачьей мордочки. Респиратор-маску, не остающуюся без внимания и Сун Цютуна, выглянувшего из-за административной стойки: — Привет, котенок. — Говорит ласково, бархатисто, не наигранно, одной своей интонацией демонстрируя проявление искренней заботы о замершем на пороге смущенном ребенке. — Мы пока закрыты. У нас санитарный день. Что случилось? Потерялся? Сун Цютун говорит, и кажется… Кажется, для него это абсолютно естественно. Абсолютно естественно вот так непринужденно-спокойно взаимодействовать с детьми. Без излишнего артистизма или, наоборот, деланной сухости. Сун Цютун даже в разговоре с Мо Жанем будто бы жеманничал больше, чем сейчас с этим омежкой. С этим омежкой, которому он легко-легко улыбается. Улыбается, всем своим видом так и вызывая доверие.

Архив памяти

Юйхэн дергает головой в сторону с такой быстротой и резкостью, что, не будь она частью его тела, уже бы отлетела на всей скорости в ближайшую стену.

Дергает головой, чтобы больше не встречаться взглядом с машущим ему крохотной ладошкой малышом.

Малышом, цепляющимся как обезьянка за своего отца.

Выглядывающим из-за его спины…

Юйхэн дергает головой, всем своим видом демонстрируя крайнюю степень нетерпимости.

Не желая даже смотреть, не то что взаимодействовать с этим мелким большеглазым чудовищем на чужих руках.

Мо Жань произносит:

— Он просто хотел поздороваться.

Юйхэн чеканит в ответ:

— Меня это не касается. Я к детям равнодушен. И ты бы не так яро проявлял заинтересованность к чужим отпрыскам, альфа все-таки, мало ли что подумают…

Такая разительная… Бьющая Мо Жаня под дых разница. Разница представителей слабого статуса в отношении к детям… Поражающая. Такая разительная разница, что он даже на секунду и сам чувствует растекающееся в груди тепло. Что уж говорить о крохотном омежке в розовой ветровочке: — Да. У меня папа… — боязливо начинает он, с каждым словом все ускоряясь. — Красивый такой. Я к нему приехал на такси. Он сказал, что будет здесь. Мы должны идти в парк аттракционов в большой молл… Он тут недалеко. Там есть горки и… По конец совсем уж разогнавшись, тораторит невпопад. Сыплет фактами… Тораторит… Наверное, наивно полагая, что по данным косвенным признакам найти родителя будет проще. Тораторит, запинается… С надеждой таращит на Сун Цютуна свои большие глаза. Таращит, сжимая в ходящих ходуном пальцах защитную «кошачью» масочку. Таращит… Сун Цютун же… Сун Цютун же понимающе покачивая головой, задумчиво опирается подбородком на собранную в кулак ладонь. Сводит брови, чуть надувает пухлые губки. Вот тут он уже «играет». «Играет», однако все же не переусердствует. «Играет» в меру. «Играет», как бы становясь чуть ближе к ребенку. Понятным для него. Не только словами и мимикой, но и жестикуляцией вовлекаясь в ставшую теперь их общей проблему: — А где, папа говорил, будет тебя ждать, не помнишь? Омежка кивает: — Помню. Салон красоты. У него стрижка… Он очень хотел сделать каре. Сун Цютун поднимается на ноги: — Салон красоты, к сожалению, — это не к нам. У нас рипер-салон. — выходит из-за стойки, захватывая с собой за ремешок респиратор, так точно, явно намеренно, сочетающийся с цветом его темных кибернетических нижних конечностей. — Но, кажется, я знаю, куда тебе нужно. Секундочку, свяжусь, уточню. Подойдя к ребенку, который в сравнении с рослым представителем слабого статуса оказывается еще меньше, чем казался на первый взгляд, замирает. Замирает, вызывая кого-то через нейроинтерфейс. Замирает… Мо Жаню это всегда казалось жутковатым… Эти первые несколько секунд, когда человек еще не дозвонился, но его глаза уже застыли. Застыли, словно у андроида. Застыли, будто бы мгновенно остекленели. Покрылись плотной коркой льда. Мо Жаню это всегда казалось жутковатым… Но… Во всем мире, кажется, только ему одному… — Приве-е-ет, — отмирает, оттаивает Сун Цютун, наконец реагируя на полученный фидбэк с другой стороны канала связи. — Да, давно не слышались. У нас тут снова ваш посетитель, кажется. Намекнули бы уже руководству, что вывеску нужно поярче. {Пауза} Мальчик, слабостатусного родителя ищет, — наклоняется ближе к омежке. — Как зовут папу? Малыш что-то шепчет ему, тихо-тихо. Шепчет… Сун Цютун озвучивает громче полученную информацию: — Мистер Фэн. {Пауза} У вас? Супер. {Пауза} Пусть не волнуется. Сейчас приведу его чудо в целости и сохранности. Да-да. Скоро буду. Сбрасывает вызов парой быстрых морганий. Сбрасывает вызов… Обращаясь уже к миниатюрному гостю, протягивает ему свою руку: — Ну что? — руку, за которую тут же не раздумывая цепляются тонкими детскими пальчиками. — Пойдем найдем твоего красивого папу, симпатяжка? Входная дверь салона отъезжает в сторону с тихим шелестом. Отъезжает… И Сун Цютун… И Сун Цютун, перед тем как выйти на пышущую жаром улицу, оборачивается к Мо Жаню. Оборачивается, явно только вспомнив о его присутствии. Оборачивается, бросает: — Я на пять минут, не больше. Туда-обратно. Лады? Мо Жань подтверждает хрипловато: — Лады. Подтверждает и успевает услышать, прежде чем дверь салона вернется в исходное положение за удаляющимися спинами представителей слабого статуса, как Сун Цютун мягко советует доверительно жмущемуся к нему омежке: — Маску поплотнее прижми к лицу, а то воздух еще после кислотного сезона ужасно грязный… Успевает услышать…

Вспышка…

Вой сирен.

Красный.

Много красного.

***

В этот же момент

В одном из кабинетов салона

Чу Ваньнин не выдерживает: — Его, Цзян Си?! — повышает голос. — Нейроинтерфейс перегрелся? Ты понимаешь, что ты говоришь? Цзян Си смотрит на него по-отечески сокрушенно. Смотрит, и словно бы и нет у альфы вживленных под кожу лица замедляющих на долгие годы старение нано-частиц. Смотрит и одним взглядом прибавляет себе сразу несколько десятков лет жизни. — Юйхэн. — В голосе Цзян Си вековая свинцовая заебанность. Тотальная. В голосе Цзян Си раздражающе-успокаивающие нотки, будто бы он разговаривает с ничего не понимающим, находящимся в невменяемом состоянии человеком, которого нужно уговорить поесть. — В мониторы поглазеть любой сгодится. А мы должны заняться другими важными делами. Поедем ко мне, отоспишься нормально, а потом проведем все необходимые тесты на подходящем оборудовании. Как бы я ни радел за судьбу нашего салона, лучшее оставляю для частной практики. Чу Ваньнин знает, что он прав. Прав во всем. Знает, и это выбешивает еще сильнее. Выбешивает все больше с каждой секундой. Он так устал. Так (никогда в этом не признается никому кроме себя самого) напуган. Чу Ваньнин знает, что Цзян Си прав, поэтому не находит ничего лучше, чем: — Утащу все полезное для работы, что смогу унести, — выставить условие. Выставить условие, хоть и не имеет на это никакого права. Выставить условие, хотя никто и ничего ему не должен. Выставить условие, когда сам должен умолять ему помочь справиться со всем творящимся в его жизни хаосом. Выставить условие, чтобы даже сейчас не поставить себя в уязвимую позицию… Выставить условие… Условие, с которым Цзян Си довольно быстро (видимо, понимая с кем сейчас контактирует, изучивший Чу Ваньнина за столько лет вдоль и поперек) безоговорочно соглашается: — Идет, зубастик. Быстро же ты променял своего альфочку на новые игрушки. — И, пропустив мимо ушей гневный рык Чу Ваньнина «он не мой альфочка!», отпускает походя еще одну остроту. — И ты меня-то любишь обвинять в меркантилизме?

***

Вой сирен.

Красный.

Много красного.

Вспышка…

Дата: 22 августа

Время: 02.01 pm

Мо Жань растирает переносицу. Слышит сквозь гул в ушах: — Где он? Слышит, но не отвечает. Не в силах. Требуется несколько секунд, чтобы окончательно прийти в себя. Требуется несколько секунд… И только тогда Мо Жань, проморгавшись, смотрит прямо на возвышающегося над ним Цзян Си. Цзян Си, явно находящегося не в духе еще с самого утра, а сейчас еле сдерживающегося, чтобы не сорваться, когда повторяет свой вопрос: — Где он? Мо Жань не понимает. Переспрашивает: — Кто он? Затем сам без подсказок осознает, о чем речь. Отвечает: — Сун Цютун? Ушел с мальчиком. Выглядит, наверное, при этом невероятно глупо. Сам с собой диалог ведешь, ебанутый. Однако, Цзян Си сейчас заботит другое: — И давно он с этим «мальчиком» ушел, боюсь спросить? — Минуты три, может, назад. — Мо Жань способен лишь предполагать, точность в его состоянии роскошь. — В салон красоты какой-то… Но для Цзян Си полученной информации более чем достаточно: — Спасибо, пацан. Сейчас устрою ему… — наигранно драматично откашливается, быстрым размашистым шагом уверенно направляясь к входной двери, — день спа. Когда же через минут десять Цзян Си с Сун Цютуном возвращаются… Мо Жаню в первую секунду кажется, что от их взаимного напряжения начинает вибрировать воздух. Кажется, хоть они при нем не говорят ни слова. Даже не смотрят друг на друга. Кажется, потому что Мо Жаню буквально физически становится неуютно. Не по себе. Мо Жаню буквально физически становится неуютно… Хочется вжаться плотнее в спинку дивана, слиться с ней. Сделать вид, что его нет. Но так как, к величайшему сожалению, в роду у него не было хамелеонов, он просто сидит и не отсвечивает… Сидит, не отсвечивает, понимая, что любая, незначительная мелочь в данный момент способна запустить неизвестные ему, но почему-то неимоверно пугающие необратимые процессы. Сидит, не отсвечивает до тех пор, пока к нему напрямую не обращаются: — За мной, пацан. Почилишь лучше в своем «пятизвездочном люксе». — Цзян Си щелкает пальцами, дополнительно звуковым сигналом, привлекая его внимание (остается только посвистеть, чтобы Мо Жань окончательно и бесповоротно ощутил все прелести жизни отловленной волонтерами дворовой псины). — Всем так спокойнее будет. До завтрашнего дня ты еще на карантине. Сейчас расскажу…

***

Несколькими минутами ранее

На улице

Сун Цютун: — Ты засбоил что ли? В смысле — дежурство? Цзян Си: — Месячный оклад за одну ночь. Сун Цютун: — Тогда ты мне должен за год вперед после этого кислотного сезона. А то и больше… Цзян Си: — Наши личные дела сюда не примешивай. Перестань вести себя как обиженный ребенок. Сун Цютун: — Это я еще ребенок?.. Цзян Си — Да послушай ты меня. Нам пацана девать некуда. Одного в салоне оставлять нельзя, мало ли легавые решат проверить качество исполнения нашей небольшой сделки… А Юйхэну… Юйхэну нужен отдых. Сун Цютун: — Ну раз Юйхэну… Цзян Си: — Фейс попроще сделай, Цютун. Сун Цютун: — Ах да, мы же не любим трудности. Как я мог забыть… Цзян Си не хочет этого говорить. Правда не хочет… Это слишком… Это слишком даже для того, кто подобного заслуживает… А уж по отношении к тому, кто ни в чем не виноват — настоящее преступление. Предательство. Цзян Си не хочет этого говорить. Но это вырывается из него на каком-то автомате. Вырывается… Врывается, и отменить действие уже не представляется возможным: — Ты-то трудность? Не льсти себе. Сам на меня запрыгнул. При запросе «рейтинг омег по трудности их получения» твоя фотография будет на последней поисковой странице. Если окажется в принципе… Это вырывается… И Цзян Си… Цзян Си ждет чего угодно. Какой угодно бурной реакции. Вплоть до рукоприкладства. Цзян Си ждет чего угодно. Уже даже готовится признавать свою вину. Извиняться. Успокаивать. Если необходимо, ловить сиганувшего наутек в порыве чувств омегу. Цзян Си ждет чего угодно. Но прилетающее ему в обратную сторону равнодушно-хладнокровное: — Полтора оклада за ночь и дополнительный выходной в этом месяце. …Умудряется удивить. Умудряется удивить настолько, что Цзян Си выжимает из себя лишь привычно-саркастичное: — Вот это, я понимаю, деловой подход. Редкость от тебя. Заметано. А потом… Потом решает, что момент, когда еще был шанс нажать на тормоза, упущен. Решает, что разберется со всем позднее… Даже с этим… Решает, а затем думает: «Какого вообще хуя, если все происходящее не моя ебаная проблема, именно я кому-то что-то остаюсь должен?»

***

Дата: 22 августа

Время: 07.46 pm

Сун Цютун появляется в дверях изолятора приблизительно в восьмом часу. Появляется, и Мо Жань в первую секунду, оторвав взгляд от голографического планшета, не верит. Не верит, так как уже привык к определенному алгоритму сосуществования со своими «тюремщиками». Со своим бывшим «тюремщиком», если точнее. С Юйхэном… К отношению, будто бы он зверь в клетке. Зверь, которого необходимо обеспечить едой, водой и минимальными развлечениями. А дальше… Дальше просто наблюдать со стороны. Наблюдать, как за подопытным. Сун Цютун появляется в дверях изолятора приблизительно в восьмом часу. Появляется, неся в одной руке картонный бенто с горячей едой, во второй зажимая между пальцами горлышки двух стеклянных бутылок с минеральной водой. Появляется. Подходит. — Принес тебе пожевать, — отдает Мо Жаню прямо в руки его ужин. Мо Жаню, все еще неверящими глазами смотрящему на омегу… На омегу, опускающегося рядом на расстеленное покрывало. Опускающегося и принимающего позу лотоса. Это первый раз, когда Мо Жань может рассмотреть его кибернетические импланты ног поближе. Так близко… Мо Жань спрашивает: — Откуда здесь такая красота? — Сам в шоке, что до сих пор тут делаю, — как-то невесело иронизирует Сун Цютун, припадая спиной к стене. — А… Ты о еде? Я оформил доставку. Судя по закончившимся запасам бич-пакетов на кухне, кормили тебя не то чтобы разнообразно. Мо Жань опускает взгляд на пышущий жаром лоток с зеленым логотипом какого-то не известного ему, но, скорее всего, сетевого ресторана на прозрачной крышке: — Спасибо, — прозрачной крышке, которую он снимает, наслаждаясь приятным ненавязчивым ароматом равиолей с креветками. — Даже несмотря на то, что я, вроде как, в команде Юйхэна, ты добр ко мне. — Да мне фиолетово, в какой ты там команде, — признается Сун Цютун, откручивая позолоченную крышечку одной из стеклянных бутылок. — Это я Юйхэну прям не нравлюсь. Не наоборот. Я уважаю то, что он делает, поначалу даже хотел подружиться. Но его характер. Его предвзятое невесть откуда взявшееся отношение не то ко мне лично, не то к роду моей деятельности… — берет паузу, делает глоток. Лишь затем договаривает. — С самого первого дня на меня как на просроченный инжектор смотрит. «Как на просроченный инжектор…» Описание настолько точное, что Мо Жань не в силах удержаться от раздосадованного смешка: — На меня теперь тоже. «Как на просроченный инжектор»… —повторяет чужую фразу, смакуя ее горчащий вкус на языке. Вкус правды с нотками досады. — Лучше и не скажешь, надо запомнить. Подцепляет пластмассовой вилочкой креветку, макает в соус песто. Подцепляет, но, так и не отправив в рот, проговаривает вслух скопившуюся внутреннюю обиду. Проговаривает, скорее, для самого себя, чем для кого бы то ни было еще: — Я тут просидел две недели в полном одиночестве. Просидел в этой ебаной коробке. А он… — прочищает горло, сглатывая сдавливающий гортань ком. — Он даже ни разу не пришел просто поговорить… — Если выкарабкаешься, — звучит в замершей тишине изолятора, подобно приговору, — переставай тратить жизнь на заведомо проигрышные варианты. Даже если они нужны лишь для того, чтобы заполнить паузу и дыры в душе… —«Если выкарабкаешься»… Обнадеживающе… — фыркает Мо Жань. — Извини, что перебил. Продолжай, пожалуйста. — А что продолжать-то, собственно? — мерно постукивая пальцем по стеклу больше не выпускаемой из руки бутылочки, уточняет Сун Цютун. — Я был на твоем месте. Знаю, о чем говорю. Кому-то, может, и везет, и после эмоциональных качелей наступает штиль, любовь, семья, дети, взаимопонимание. Но это редкость. Чаще всего, если кажется, что что-то не так или что человеку на тебя плевать — так и есть. И как бы ты ни старался отсрочить неизбежное, все просто однажды закончится, оставляя после себя лишь пустоту или новые психологические травмы. Кому как повезет… Мо Жань признается с трудом, со скрипом: — У меня никогда в жизни не было серьезных отношений. — Признается, словно бы сознается в страшном преступлении, а не рассказывает бытовой факт из собственной биографии. — Сиюминутные романы разве что. Юйхэн… Он… Он другой… С ним все совсем по-другому. Сун Цютун с секунду молчит. Молчит; не то нервно, не то пытаясь убрать лишнюю влагу с кожи, проходится языком по губам. Молчит… Наконец произносит: — Я понимаю, о чем ты. Хорошо понимаю. Есть у меня такой человек… — последнее слово с нажимом. Последнее слово со злобой даже. — С которым все по-другому… Иначе. Необычно. Нелогично. Список может быть довольно длинным… Есть у меня такой человек. Но… Не будем об этом. Точно не об этом. О чем угодно другом… Мо Жань, все же отправив в рот креветку, нечетко, но довольно внятно проговаривая звуки, интересуется: — Ты сказал, что был на моем месте, что ты подразумевал? — Когда мы говорим о «проигрышном варианте» в контексте отношений, у нас есть два пути решения данной проблемы, — поясняет Сун Цютун. — Идти дальше и смотреть, что будет, с призрачной надеждой на лучшее, либо же аккуратно сойти с намеченной дороги, начиная новые поиски. Так вот, под «я был на твоем месте» я имею в виду первый вариант развития событий. — Расскажешь? «Расскажешь о нем? Расскажешь о том человеке? Расскажешь мне хоть что-нибудь?» И после… И после необдуманно, как-то по-детски наивно брошенного«расскажешь?»лицо Мо Жаня простреливают внимательным недоуменным взглядом. Взглядом человека, не ожидавшего чего-то. Взглядом, так и вопрошающим: «Ты серьезно? Нет, ты сейчас серьезно?“Расскажешь?”Реально? Мы что, закадычные подружки?» Взглядом, так сильно разнящимся с тем, что Сун Цютун в конечном итоге говорит. — Будь ты кем-то другим, хер бы я с тобой чем поделился. Но почему-то ощущение того, что ты можешь скоро отдать концы, развязывает мне язык. Да и вообще паршиво на душе как-то. После всего произошедшего недавно… Так и тянет на откровения. — Протяжный горестный вздох. — Ладно, даже если и выживешь, хорошее дело сделаю, поделившись с тобой этой историей. Может, хоть ты поступишь правильно, если представится шанс. — О чем история? — с готовностью внимать чужим словам оживляется Мо Жань. Две недели в тишине дают о себе знать. Он буквально хватается за любую возможность послушать человеческий голос подольше. Оживляется… Оживляется, напоминая даже самому себе неуемного подростка, жаждущего расспросить у более старшего знакомого про все тайны бытия. Видимо, в таком же ключе его видит сейчас и Сун Цютун: — Погоди секунду, — отмахнувшись, притормаживает он альфу, чуть охлаждая его пыл. — Нужно собраться с мыслями. Никому со стороны ее еще от начала до конца не рассказывал. Да и вообще почти никто не в курсе всего… Ты тоже не надейся, я пройдусь по основным моментам, подробностей не жди. Однако все же нужно решить, как лучше ее преподнести. — Ты очень заботливый рассказчик, — без толики сарказма, с лучезарной улыбкой на губах отмечает Мо Жань. — А одно то, что ты не бросил меня здесь одного на всю ночь, возводит тебя в ранг «лучших рассказчиков». Я весь внимание. Сун Цютун изламывает губы в кривой усмешке: — Из «заботливого» сразу в «лучшего». Такого стремительного повышения по карьерной лестнице у меня больше не предвидится. Исторический момент. Горлышком бутылки указывает на картонную коробочку у Мо Жаня на коленях: — Пока я буду рассказывать, ешь. А то остынет окончательно. У Мо Жаня, послушно следующего полученному совету. У Мо Жаня, приступающего к ужину, стоит только Сун Цютуну начать свое неторопливое, не слишком подробное, но дающее уловить все необходимое повествование: — Итак… У меня был близкий друг детства. Мы жили в разных городах, но так как наши семьи общались, его часто привозили к нам погостить. Он из всех моих братьев был близок только со мной. Выбрал для себя. Ну а я в свою очередь очень им дорожил и всегда радовался его приездам. Так мы и росли. Становились старше. Дружба крепла. Но… После моего внезапного отделения от семейного очага (утром я упоминал), мы как-то потеряли связь с друг другом на пару-тройку лет. За это время произошло многое. Я переехал в этот город, начал работать, строить с нуля все, что раньше вокруг меня было по умолчанию, с самого первого загрузочного экрана жизни, так еще и всякое дерьмо на меня свалилось. Позволь не вдаваться в конкретику. Просто закрепим, что мне было пиздец как тяжело. Поэтому, когда МОЙ ДРУГ ДЕТСТВА снова нашел меня, вышел со мной на связь, я был невероятно рад. Это был глоток свежего воздуха. Что-то такое родное, близкое. Понятное. Оказалось, по удивительному стечению обстоятельств, что он тоже на тот момент времени был в нашем городе, курировал один из родительских проектов. Мы как-то погуляли вместе… Один раз. Другой. Третий. И получилось так, что мы начали встречаться. Ладно, оставим эту сентиментальную мишуру для сопливых детишек. Мы стали поебываться на моей съемной хате. Ладно 2.0. Тут стоит остановиться подробнее, чтобы ты выкупил фишку… — Я кажется понял прикол, — решает высказать предположение Мо Жань, постукивая зубчиками пластиковой вилочки по нижней губе. — Баснословно богатый парень, а приезжает к тебе на съемную квартиру, вместо того чтобы тебя «любимого» привести к себе. — А ты умный мальчик, — одобрительно покачивает головой Сун Цютун. — Настораживало безумно, но меня и такое устраивало. Я был достаточно уязвим в тот период. И его присутствие в моей жизни… Это казалось своеобразным антидепрессантом. Тем более… Как же он ссал мне в уши. Папа родненький. Иногда архивы памяти разбираю, хоть стой, хоть падай. И то, что любит без меры. И все эти годы, что мы не общались, места себе не находил. И что я самый красивый. И вообще мы встречаемся на моей квартире, чтобы мне было проще, не надо было вещи и косметику постоянно с собой таскать. И что он сделает все, чтобы я был счастлив. И что заберет с собой. И что ни в чем себе отказывать не буду. И что я обязательно, когда полностью приду в себя, восстановлюсь, привыкну, смогу его увидеть в качестве своего мужа. Перечислять можно бесконечно. Но… Важное уточнение, я со своей стороны никогда ему не врал. Не изображал бесконечной любви и не кормил его сладкими речами. Не в моих правилах пиздеть о подобном попусту. Я хоть и находился на тот момент в ментально слабом состоянии, но не терял головы. Он был моим любовником, но не тем, с которым бы я хотел нечто большее, чем разговоры и секс. Либо я тогда уже понимал, что что-то не так, либо же сердце уже на тот момент принадлежало другому… Сложно сказать. Я воспринимал все происходящее как необходимую терапию «после ударов судьбы». Мне было пипец хуево. Вот положа руку на сердце. Врагу не пожелаешь испытывать то, что переживал я. Так что «терапия восстановления» была как нельзя кстати. Рядом тот, с кем можно сбросить напряжение, от кого можно послушать ласковые слова. Он приезжал вечером, я ждал его с ужином, а утром после завтрака мы разъезжались на работы. В таком режиме мы просуществовали плюс-минус два года. Мо Жань присвистывает: — Солидно. — Прошло два года, — продолжает Сун Цютун, — а за это время в алгоритме наших отношений не изменилось ничего. Вообще. Вплоть до того, что я ни разу не был у него на квартире. — Он просто тобой пользовался так, как ему было удобно, — выносит вердикт Мо Жань. — Нашёл «папочку» на время. «Папочку», который накормит, спать уложит, по головке погладит. Сун Цютун щелкает пальцами: — Бинго. Можно, конечно, сказать, что мы оба преследовали определенные цели. Но сейчас не об этом… — делает глоток минеральной воды, смачивая пересохшее после длительного монолога горло. — После двух лет… Он начал пропадать. Уезжать в «длительные командировки». На неделю, две. Но все продолжал петь свои песни сахарные о любви, о моей уникальности, о красоте. В тот период, когда его в моей жизни стало становиться меньше, я наконец-то понял, что все между нами держится исключительно на привычке. Привычке, что кто-то есть рядом. Это было то время, когда я окончательно пришел к выводу, что отношения эти необходимо будет закончить как только — так сразу. Потому что головой и сердцем я был с другим (об этом не спрашивай, все равно не расскажу, даже под дулом бластера), а в постель ложился с человеком, который толком-то и другом перестал мне быть. Мы стали очень отдаляться. Я уже даже, помню, начинал аккуратные разговоры с моим партнером о расставании, хотел решить все максимально без потерь и возможных проблем… Остаться друзьями, хорошими знакомыми… Но в ответ слышал лишь «глупыш, ну ты чего», «это сложный период», «мы все вместе преодолеем», «сейчас решу кое-какие вопросы и нам снова будет хорошо вместе». — Два года спустя… — Слава богам, нет. В таком режиме прошло примерно пять месяцев. Прошло пять месяцев, и в один из дней, когда я уже в открытую высказал мысли о том, что нам нужно дать друг другу отдохнуть… Что мы упираемся в теневой заслон и дальше нет ничего. Он вдруг сделал мне предложение. Встал на одно колено… На балконе моей съемной квартиры… Достал дорогущее кольцо. И произнес: «Выбор за тобой». — Романтик прям. — Тот еще романтик хренов, да. Он не сказал: «Выходи за меня», «Будь моим супругом»… «Выбор…» епт «за тобой», что за формулировка такая?.. — И что ты выбрал, боюсь спросить? — Я сказал, что мне нужно время все обдумать. А тут как раз он должен был укатить в самую длительную из всех своих командировок. На целый месяц. Тридцать дней в разлуке, нормальный срок, чтобы немного пораскинуть мозгами. Договорились о том, что по его возвращению все обсудим. Кольцо он великодушно оставил у меня и уехал… — И пропал? — Это было бы занятно, но нет. Он должен был приехать 21 декабря. Я ждал звонка, сообщения, хоть чего-то. Обзвонился, обписался ему, думал, может, случилось что-то, нервничал, не чужие же люди. Объявился он только 23 числа с довольно емким сообщением: «Дела. Завтра вечером приеду, будем разговаривать». — Чувствую, сочельник выдался веселым, — предвосхищая дальнейшие события, высказывает предположение Мо Жань. Сун Цютун, скорее всего, уже изрядно подзадолбавшийся от постоянных перебиваний, но старающийся изо всех сил не подавать виду, снисходительно ему улыбается: — Не то слово. Я планировал спокойный ужин со взрослыми взвешенными вдумчивыми разговорами, даже специально приготовил его любимые блюда, максимально стараясь создать позитивный доброжелательный настрой… С мыслями долго собирался, чтобы никому не причинить ненужной боли, ведь никто ни в чем не виноват… Но вышло… — досадливо цокает языком. — Вышло, как всегда, не по плану… Досадливо цокает языком и внезапно достает из встроенной в запястье панели микро-флешку. Поясняет: — Дальше нужно показывать. — Аккуратно перекинув свои длинные волосы через плечо, погружает устройство в порт за правым ухом. — Никакими словами не передать всей феерии происходящего. Флэшка… Ясно… Подключаться к нейроинтерфейсу Мо Жаня не хочет. Боится. Но это нормально. Мо Жань все понимает. Все понимает и даже бровью не ведет. Мо Жань все понимает, банальные меры предосторожности. Мо Жань все понимает, поэтому когда ему говорят: — Должен предупредить. Файл отредактирован. Вся личная информация (имена, лица, какие-то данные) будет скрыта. И то, что я не хочу, чтобы ты слышал — тоже. Альфа безоговорочно принимает правила предложенной ему игры: — Не вопрос. Безоговорочно принимает правила и пальцами подцепляет уже полностью готовую к использованию флэшку с чужой открытой ладони. Флэшку, с которой, судя по всему, Сун Цютун давно собирался распрощаться: — Себе потом оставишь. Без обид. А то мало ли что, сам понимаешь. Никакой лишней дряни мне в организме не надо. А Мо Жань и не собирается оскорбляться. Из-за чего бы ему? Из-за правды? Мо Жань и не собирается оскорбляться, вместо этого озвучивает собственные давно крутящиеся в голове мысли: — Ты меня накормил вкусно, сидишь тут со мной, историю интересную рассказываешь, за одно это я уже безмерно тебе благодарен. Благодарен, что ты не относишься ко мне как к объекту исследования… А уж тот факт, что ты мне еще и флэшку даришь бесплатно в качестве бонуса, меня нисколько не расстраивает.

Вам доступна запись из чужого архива памяти

Хотите продолжить?

‼️ Предупреждение ‼️:

Любые попытки копирования информации строго запрещены.

При обнаружении системой любой подозрительной попытки копирования, запись прервется и будет заблокирована для данного пользователя.

Хотите продолжить?

[Запись начата]

Архив памяти № 767788

Видеозапись № 456

(Авторская пояснялка: Мы с вами имеем шанс услышать диалоги персонажей полностью, Мо Жань — нет. Мы смотрим его глазами, но все выделенные жирным шрифтом части прямой речи для него на видеозаписи скрыты)

Мо Жань/Сун Цютун смотрит в зеркало. Смотрит, окидываяет себя быстрым взглядом с ног до головы. Мо Жань не может не отметить, что красный омеге очень идет. А уж красный шелковый пеньюар (приличный, надо сказать, никакого кружева или сетки, домашний) до середины бедра и подавно. Сун Цютун смотрит в зеркало. Удовлетворенный увиденным, улыбается самому себе. Улыбается… И услышав, как отъезжает входная дверь в квартиру, возвещает, поворачиваясь к источнику звука: — Ты как раз вовремя. Альфа. Высокий. Статный. Хорошо сложенный. В дорогом темном костюме с позолоченными запонками. Мо Жань не видит лица, система сокрытия конфиденциальной информации не дает этого сделать, но почему-то не сомневается в том, что оно очень красиво. Не сомневается, потому что рядом с Сун Цютуном кто-то такой ему и представлялся. С Сун Цютуном, который было подходит к Альфе: — Не устал? У нас сегодня ужин в итальянском стиле, все как ты любишь. Подходит и, чуть привстав на носочки, тянется, чтобы чмокнуть сильностатусного гостя в щеку… Тянется… Но… Сун Цютуна отпихивают. С силой. Не заботясь о том, что делают ему больно. Или о том, что он может потерять равновесие и упасть. Повредить себе что-то. Сун Цютуна отпихивают. И у Мо Жаня, просто смотрящего запись, от неожиданности натурально перехватывает дыхание. Сун Цютуна отпихивают. Эмоционально. Повышают голос. Почти кричат: — Нет! Все! Хватит! Я так больше не могу! Кричат, и в каждой вылетающей в тишину прихожей фразе столько нескрываемой неприкрытой враждебности. Столько неприязненной агрессии… Будто бы ненависти даже: — Слушай меня! Слушай и не перебивай! Даже не думай перебивать! Я отказываюсь… — воздуха не хватает, приходится глотнуть его ртом, чтобы продолжать. — Я отказываюсь от сделанного тебе предложения. Помолвки не было. Ничего этого не было. Я люблю другого… Всегда любил. Сейчас я это понимаю! В порыве распаляющегося внутреннего гнева Альфа бросает Сун Цютуну под ноги брелок, сделанный в виде небольшого кибернетического волчонка. Мо Жань видел такие у коллег. Дорогие заразы, но очень прикольные. Двигающиеся, издающие звуки, ведущие себя по команде хозяина, как настоящие животные, правда недолго. Но очень-очень, невероятно хрупкие, так как состоят из мелких деталей и крохотных микросхем. Страшно даже представить, что произошло внутри электронного зверька после такого сильно удара об пол. Но Альфе это совсем не важно. Ему не до того. Он сейчас руководствуется совершенно другими мыслями и задачами. Его движения резки, яростны. Система сокрытия конфиденциальной информации не дает Мо Жаню распознать его лицо, но почему-то есть уверенность в том, что оно сейчас напоминает жуткую застывшую маску нечеловеческой злобы: — Вот что я тебе скажу! Раз и навсегда. Я всегда хотел дом, семью, детей, — перечисляет, на каждый пункт бьет себя по пальцам, загибая их. — Я хотел верного, любящего партнера. С которым я бы чувствовал себя спокойно и счастливо. Ты для этого не подходишь! Ни один нормальный сильностатусный представитель не рискнет брать подобную сомнительную личность себе в мужья. Да даже домой приводить стыдно, а уж юридически узаконивать отношения банально опасно. Ни один не захочет от такого омеги детей. Не желаю никаких «но»… Не желаю ебаться с твоим прошлым. Не желаю принимать все, как должное. Это противно, омерзительно. Почему я вообще должен постоянно думать о том, что где-то есть брейнданс, на котором того, кого я планирую повести под венец, а уж тем более того, от кого я хочу детей, обнаженного, под наркотой...? Даже произносить не собираюсь, рот пачкать! Хватит! Хватит всего этого! Я ставлю точку. Я люблю другого! Всегда любил… Ты… Увлечение. Не более. Доступный вариант. Быстрый и беспроигрышный. Вариант, в котором я был уверен на все сто. Вариант, с которым не пришлось бы сильно стараться. Ты был мне удобен. Но на этом все. Все! Нам больше не по пути! И наступает звенящая тишина. Напряженная. Тишина, которая ощущается на физическом уровне. Ощущается, словно бы оседает на кожу, покалывает. Тишина, снова нарушаемая именно гостем. Этим высоким, смотрящим на Сун Цютуна сверху вниз Альфой. Альфой гаркающим: — Что ты молчишь?! «Что ты молчишь?!» А за ним на контрасте — голос Сун Цютуна: — Ты сказал не перебивать, — голос Сун Цютуна звенящий, но спокойный, ни одной лишней ноты, ни одной попытки выйти за рамки приличия. — Я жду, когда ты сам подтвердишь, что закончил. Слова его ранили. Сильно. Иначе быть не может. Слова его изрезали по-живому, как же иначе… Изрезали, перемолов внутренности мелко-мелко, словно лезвия кухонного комбайна — листья салата. Но… Тем не менее… Он сохраняет самообладание. Достоинство. Ровно держит голову и спину. После всего… После всего того, что в него прилетело из чужого рта… Мо Жань хоть и не видит омегу со стороны, так как буквально сейчас смотрит его глазами на мир вокруг, знает, что ни один мускул на его лице не дрогнул. И, судя по недоумению, сквозящему в следующем вопросе заметно стушевавшегося и даже понизившего децибелы Альфы, не одного Мо Жаня это удивляет: — Я чего-то не понимаю? — А что тут понимать? — в данной ситуации Сун Цютун — образец контроля и выдержки. Если бы за умение владеть собой во внештатных ситуациях номинировали на престижные премии, он в эту самую секунду вошел бы в список безоговорочных лауреатов. — Тебя смущает, что я не даю тебе той реакции, которую ты ждал? Что я должен, по-твоему, плакать? Умолять? Или извиняться за что-то? Все вышеперечисленное делают, когда есть хоть малейший шанс на что-то повлиять. Ты же… Ты довольно доходчиво дал мне знать, что в моем случае и пробовать бороться за тебя не стоит. Ты все равно предпочтешь мне любого другого. Я после ухода из семьи, потери значимости в обществе не подхожу под твой стандарт. Я не твой уровень. И тут не дело в чем-то, что возможно изменить. Свое прошлое я никуда не дену. Я его не сотру. Не понимаю только, почему ты так долго мучил себя и терпел подобное. Неужели удобство перекрывает омерзение. Да и почему ты обманывал меня?.. К чему были все те рассказы про чувства? То предложение? Я не раз говорил тебе, что наши отношения зашли в тупик, а ты все напирал, предлагал их продолжать, восстанавливать. Зачем? А теперь еще и я, оказывается, в чем-то виноват? — поводит плечами. — Все остальное же предельно ясно. И я уважаю твой выбор. Прекрасно, что тот самый омега повстречался на твоем пути… — Самый лучший омега! — незамедлительно перебивают его, с нажимом, расставляя все нули в двоичном коде. Незамедлительно перебивают, отвечая на все заданные и незаданные вопросы. — Моя единственная любовь! Сун Цютун кивает. Сун Цютун кивает, заправляет упавшую на лицо переднюю прядь за ухо. Заправляет тут же, за что Мо Жань особенно ему благодарен. Он ненавидит, когда что-то закрывает обзор… Когда что-то лезет в глаза… Сун Цютун кивает, принимая к сведению полученную информацию… Кивает, задает вопрос: — И он, естественно, не знает, куда ты поехал в рождественскую ночь, верно? — Конечно, нет, — с некоторой долей презрения прыскает Альфа. Прыскает, как если бы Сун Цютун сказал что-то одновременно неимоверно глупое, но смешное. — Я не хотел бы, чтобы он знал обо всем этом. Я сказал, что поехал прикупить кое-какие вещи для теперь уже ставшей НАШЕЙ квартиры. Я в ближайшее время перевожу его к себе из другого города, мы съезжаемся… Сука… Даже Мо Жаню больно. Даже Мо Жаню… Даже Мо Жаню, просто вспомнившему слова Сун Цютуна о том, что он ни разу не был на квартире этого Альфы. За все годы отношений… Ни одного раза… Даже Мо Жаню больно… Гребанная проклятущая эмпатия. Даже Мо Жаню больно, поэтому он и вообразить не смеет, что происходило в душе омеги, выслушивающего сии бредни бывшего любовника. Омеги, абсолютно не подающего вида, ведущего себя так, будто бы ничего выдающегося и не происходит. Так, будто бы знакомый сосед зашел за штопором. — Все понятно. Если у тебя есть лишние пятнадцать минут, давай поужинаем, не пропадать же еде, — невысоко поднимает перед собой руки, как бы сдаваясь, ладонями вперед. Показывает жестикуляцией, что не имеет в виду ничего плохого, просто предлагает. — Я не настаиваю. Если это все, что ты хотел сказать, я не стану тебя задерживать.

^^^Склейка^^^

Склейка. Видимо, за ненадобностью было вырезано несколько лишних минут. Склейка, и Мо Жань, то есть Сун Цютун уже сидит за столом. За столом, рассчитанным на четверых человек, однако накрытым лишь на двоих. Сун Цютун сидит за столом… На фоне тихо мурлыкает музыка. Видимо, включенная, чтобы и без того максимально неудобная ситуация не становилась еще хуже. Чтобы избежать напряженной, съедающей тишины. На фоне тихо мурлыкает музыка. Рождественская… На фоне тихо мурлыкает музыка, и Мо Жаню даже удается разобрать слова одного из припевов:

But everybody wants to make it home this year

Even if the world is crumbling down

Cause everybody’s got somebody

Who’s got their name on a shelf

With cheap décor and flavored cheer

You rest assured, Christmas saves the year

Twenty one pilots — «Christmas Saves the Year»

Удается разобрать слова одного из припевов, звучащего в контексте складывающихся обстоятельств как чья-то злая ироничная шутка… Сун Цютун сидит за столом… За столом, сервированным посудой с рождественским орнаментом. За столом, украшенным искусственными еловыми веточками, а также игрушечными пряничными человечками, прячущимися между иголок, и мерно ненавязчиво мерцающими неоновыми огоньками. Сун Цютун сидит за столом и медленно собирает металлической ложечкой с высоких бортиков боула остатки красноватого супа. Собирает, но не успевает отправить еду в рот. Поднимает глаза… Поднимает глаза и смотрит прямо на прожигающего его взглядом Альфу напротив. Альфу, явно уже расправившегося со своей порцией (перед ним две пустые тарелки: одна — глубокая суповая, другая — для горячего с остатками какого-то соуса) и ожидающего, когда на него обратят внимание. Альфу, которого буквально прямо-таки трясет. Трясет от напряжения. От ожидания. Трясет, потому что он хочет что-то сказать. Точно хочет, но не знает, как начать. Не имеет ни малейшего понятия. Поэтому ждет. Ждет первого шага от другого человека. Ждет того, кто направит. Ждет первого шага от другого человека. От Сун Цютуна… Сун Цютуна, гораздо лучше Мо Жаня все понимающего. Скорее всего, специально оттягивающего момент. Выдерживающего время. Наконец: — Ты, Наньгун Сы, ранее рассказал мне, как ты видишь меня… За его слова хватаются, не позволяя договорить. Хватаются незамедлительно. Хватаются как за что-то, что может спасти ситуацию. — Цютун… — если бы не одна и та же одежда, Мо Жань был бы уверен, что теперь с Сун Цютуном говорит совершенно иной человек. Не тот, что ранее в дверях. Совершенно иной человек, сдержанный, осторожно подбирающий выражения, звучащий мягко. — Ты же понимаешь, что это все было на эмоциях. Все те слова о тебе… Я так совсем не считаю. Я… Я думал, что ты отреагируешь совсем иначе. Что мы… Что все будет по-другому. Я просто хотел… Сун Цютун тоже не церемонится, руководствуясь принципом «как ты со мной, так и я с тобой», обрывая Альфу на полуслове. Обрывая Альфу на полуслове, договаривает то, что не успел ранее: — Хочешь услышать, что я думаю о тебе? Какими глазами смотрю на тебя… Альфу, поначалу замявшегося, в первую секунду не понимающего, как реагировать на данное предложение, затем опускающего подбородок в знак согласия: — Это будет честно. Сун Цютун говорит неторопливо, тягуче. Специально не спешит, чтобы каждое сказанное им слово имело вес, а не просто сливалось в один единый поток речи: — Я вижу тебя… — склоняет голову вбок, вглядываясь в оппонента, анализируя. — Я вижу тебя мальчиком из нашего общего прошлого. Мальчиком, который очень любил волков и собирал все, что с ними связано… Мальчиком со смешно залакированным хохолком волос. Мальчиком в так ненавистной тебе белой рубашке, от которой ты пытаешься оторвать верхнюю пуговицу, думая, что в этом случае отец не заставит тебя застегивать ее под самое горло. Мальчиком, который терпеть не мог зелень, и когда не хотел ее есть, скидывал мне в тарелку листья салата, пока никто не видит. Ты тот мальчик, который храбрился, бил себя в грудь, а когда мы все-таки однажды залезли с друзьями в заброшенное здание, пустил меня вперед, боясь, что какая-нибудь проржавевшая скрипучая панель провалится под ногами. Тот мальчик… Который, когда папа сказал ему в магазине игрушек решить, что он больше хочет, с важным видом пошел спрашивать продавца-консультанта его экспертное мнение, так как никак сам не мог выбрать одно из двух… Как-то так. Заканчивает, почти не моргая. Заканчивает, продолжая всматриваться в лицо напротив. В лицо Альфы, отвечающего ему тем же: — Ты все это помнишь, — удивленно-восторженно. — Даже я историю про продавца-консультанта подзабыл. А ты помнишь… — Конечно, помню. И знаешь, если так посудить… — Сун Цютун берет со стола изумрудную салфетку, промакивает губы. — Все к лучшему. Мы были бы ужасной супружеской парой. Сомнительный омега и маленький сильностатусный мальчик. Попахивает уголовкой… Альфа искренне, однако слегка нервно посмеивается. Посмеивается тихо. Одними лишь выдохами. Посмеивается… Сообщает: — Я обожаю твое чувство юмора. — Сообщает с нежностью и некоторой долей восхищения в голосе. — Да, в этом я неплох. — Скромности Сун Цютуну не занимать. — Было вкусно? — Очень, — с готовностью подтверждает Альфа. — Ты потрясающе готовишь, знаешь же. Ни в одном ресторане так не накормят. Все это… Все эти комплименты, похвалы, вся эта ласковая игривая манера — лишь старание скрасить, подсластить горькую пилюлю мерзкого липкого впечатления, оставленного после самого начала разговора. Сун Цютун уж точно лучше Мо Жаня все понимает… Все и даже больше… Понимает, произносит: — Абсолютно верно. Добавляет, чуть погодя: — Тебе уже, кажется, пора. Давай провожу…

^^^Склейка^^^

Сун Цютун стоит в небольшой застекленной лоджии. Стоит, смотрит с высоты на утопающий в ярких огнях неспящий центр города. Мо Жань думает: У него съемная квартира в одной из отстроенных япошками новомодных высоток. В самом центре… Это ж сколько он, будучи обычным администратором зарабатывает? Сун Цютун стоит в небольшой застекленной лоджии… Стоит… Прислонившись спиной к стене… Стоит… Думает о чем-то… Вдруг на экране нейроинтерфейса видит входящий звонок. Звонок от еще не переименованного абонента: «Мой волчонок ✨»… Звонок, на который несколько первых секунд Сун Цютун не хочет отвечать. Медлит… Но потом все же моргает, принимая вызов.

Звонок начат

Сун Цютун: — Что-то случилось?

Мой волчонок ✨: — Цютун. [голос с помехами, с легкими, незначительными, как если бы человек ехал в машине] Я… Я… Я хочу, чтобы все было как раньше. До… Без всего лишнего. Чтобы мы снова были друзьями. Чтобы… были близки иначе… Чтобы переписывались время от времени. Сплетничали. Чтобы я мог просто заезжать смотреть глупые передачи по ТВ…

Сун Цютун: — Как раньше уже не будет. Не будет не потому, что мы спали друг с другом. Не потому, что ты обманывал меня своими чувствами. Не потому, что ты сделал мне предложение, а затем решил одномоментно перечеркнуть и аннулировать все, что между нами было. А потому что я теперь знаю, как ты ко мне относишься. По-настоящему. Кем ты меня считаешь. И в каком свете видишь. И… Насколько тебе не важны мои чувства, что ты решил столь грубо пройтись по мне.

Мой волчонок ✨: — Цютун… Это не так. Я… Я… Все это было…

Сун Цютун: — Не стоит. Не оправдывайся. Ты уже все сказал. Это были хорошо обдуманные, взвешенные мысли. Ты мог бы выбрать любую другую тактику, но остановился на оскорблениях, посчитав, что это именно то отношение, которого я достоин. Не усугубляй. И да. Я мог бы поиграть по ожидаемым тобой правилам. Начать кричать, бить посуду, плакать, пытаться испортить жизнь тебе и ТВОЕЙ любви. Но нам оно нужно? Не лучше ли поставить аккуратную обоюдоострую точку. Без скандалов, истерик. Они ни к чему. Не хочу, чтобы наши отношения закончились катастрофой. Завершим все по-взрослому. Проявив несколько запоздалое, но все же взаимоуважение. Так будет лучше всем. Поэтому, как и сказал, я отхожу в сторону.

Мой волчонок ✨: — Цютун, кольцо я пришлю тебе обратно. Я растерялся. Ты мне его так пихнул в дверях. Я верну его тебе. Оно должно остаться у тебя. Я выбирал его для тебя. Оно твое. Если не хочешь носить… Продай его, купи на эти деньги, что хочешь.

Сун Цютун: — Ты сделаешь с ним сам, что посчитаешь нужным, но я к нему больше не притронусь.

{ПАУЗА}

Сун Цютун: — Наньгун Сы. Прекрасно, что ты снова рядом со своим человеком. Я очень рад. Удачи тебе. И… Больше не ошибайся. Не трать ни свое, ни чужое время.

Мой волчонок ✨: — Цютун!

Сун Цютун: — Что?

Мой волчонок ✨: — Я позвоню попозже. Завтра позвоню. Послезавтра. Через неделю. Я буду звонить до тех пор, пока ты не будешь готов со мной поговорить. Я позвоню, и мы все обсудим еще раз, ладно? Я позвоню, когда мы оба будем спокойны и…

Сун Цютун: — Я абсолютно спокоен. Звонить ты можешь… Но я не обещаю, что приму вызов. Да и… Не думаю, что ТВОЕЙ любви ТВОИ сомнительные бывшие знакомства будут по душе.

Мой волчонок ✨: — Цютун… Не говори так. Это ужасно. Ты же… Ты же мой друг. Цютун…

Сун Цютун: — Сейчас тебе нужно думать не обо мне и даже не о себе. Думайте о том, как сделать счастливым любимого человека. С Рождеством, Господин Наньгун.

И сбрасывает вызов. Сбрасывает… Поднимает руку с зажатым в пальцах брелком-волчонком на уровень глаз. Поднимает, фокусирует внимание на его сломанной задней лапке… Скорее всего, боится даже включать зверька, чтобы не видеть остальных негативных последствий от встречи устройства с твердой поверхностью пола. Боится даже включать, но обещает. Обещает маленькому бездушному предмету в своей ладони: — Я тебя отнесу в починку, малыш. Как новенький станешь. А после будешь жить с нами…

[Запись завершена]

Спасибо за просмотр

Нажмите «Повтор», если хотите ознакомиться с содержанием еще раз...

Мо Жань не знает, что сказать. В первую минуту просто сидит и отрешенно смотрит перед собой в противоположную белую стену изолятора. Сидит, прокручивает в голове все увиденное и услышанное. Мо Жань не знает, что сказать, поэтому говорит то, что чувствует. Говорит то, что само собой рождается на языке впереди мельтешащих в мозговом интерфейсе мыслей: — Вот козел кибернетический… В ответ… Сбоку спокойно звучит: — Мальчик... — звучит без агрессии или обиды, взвешенно-ровно. — Маленький мальчик, только и всего. Маленький альфочка. Не готовый брать ответственность за свои действия, ошибки. Мальчик. Импульсивный. Обвиняющий всех вокруг себя. Просто-напросто мальчик… Но зато сейчас у этого самого мальчика все хорошо. Есть любимый муж, недавно родился ребенок. Не спрашивай, откуда знаю, я не сталкер. Он сам меня уведомляет. Присылает охапки живых цветов с открытками. Иногда пишет сообщения, через слово предлагая увидеться. Пишет сообщения, на которые я ему принципиально не отвечаю, но, время от времени, зацепившись глазами, мазохистично читаю. Так и живем… Так и живем уже несколько лет… Мо Жань под впечатлением от просмотра чужих воспоминаний поначалу и не заметил, что Сун Цютун достал испаритель. Только сейчас повернувшись к омеге лицом, видит сверкающее неоновыми огоньками устройство меж его длинных пальцев. Видит и чувствует резко ударивший в ноздри медовый запах спелой дыни. Запах, на который секунду назад он не обращал никакого внимания, полностью игнорируя. Запах, ласкающий своей сладостью обонятельные рецепторы, когда Сун Цютун снова открывает рот: — Так вот он просто-напростомальчик (по крайней мере был им со мной)… Мне есть с чем сравнивать. Я знаю, что такое забота и ответственность. Что такое сила и поддержка. Я знаю… Умолкает. Умолкает, жестом предлагает Мо Жаню присоединиться, затянуться от своего кислотно-желтого испарителя. Мо Жаню, также без слов лишь покачивание рукой отказывающемуся. Мо Жаню, решающему уточнить: — Раз знаешь, — решающему уточнить наверняка, разобраться до конца в данном вопросе, — то, значит, у тебя был или есть по-настоящему любящий тебя человек, кто показал тебе все это? — Человек-то есть. И он очень много для меня сделал. Однако… Он… Он не любит меня. Не любит… — Сун Цютун повторяет это, будто бы вынуждая себя самого поверить в свои собственные слова, срывающиеся с дрожащих от напряжения губ. — Он меня не любит. Я для него лишь один из многих, не больше не меньше… Подносит ко рту мундштук электронной сигареты. Подносит… Глубоко вдыхает подслащенный химическими добавками никотиновый пар. Вдыхает… Задерживает в легких… Выдыхает… Долго. Не спеша. Выдыхает… Говорит: — Как выясняется, меня… — чувствуется, что произнести это вслух удается ему с неимоверным трудом. Чувствуется, однако он все же стоически завершает мысль. Подводит неутешительный итог всем своим прожитым годам в этом порой невероятно жестоком мире. — Меня лично… Меня вообще никто никогда по-настоящему не любил…

P. S.

Архив памяти

Около двух с половиной лет назад…

Время: 01.02 pm

Голос из прошлого: «Я хотел верного, любящего партнера. С которым я бы чувствовал себя спокойно и счастливо. Ты для этого не подходишь! Ни один нормальный сильностатусный представитель не рискнет брать подобную сомнительную личность себе в мужья. Да даже домой приводить стыдно, а уж юридически узаконивать отношения банально опасно. Ни один не захочет от такого омеги детей. Не желаю никаких «но»… Не желаю ебаться с твоим прошлым. Не желаю принимать все как должное. Это противно, омерзительно».

Сун Цютун, сидя за высокой стойкой ресепшена…. Сжимает в пальцах салфетку.

Голос из прошлого: «Даже произносить не собираюсь, рот пачкать! Хватит! Хватит всего этого! Я ставлю точку. Я люблю другого! Всегда любил… Ты… Увлечение. Не более. Доступный вариант. Быстрый и беспроигрышный. Вариант, в котором я был уверен на все сто. Вариант, с которым не пришлось бы сильно стараться. Ты был мне удобен. Но на этом все. Все! Нам больше не по пути!»

Сун Цютун, сидя за высокой стойкой ресепшена… Сжимает в пальцах салфетку.

Голос из прошлого: — Лучше бы тебе не ноги ампутировали, а руки твои кривые, больше пользы обществу бы принес.

Сжимает в пальцах салфетку, как способ отвлечься. Чувствовать кожей шершавую текстуру мягкой испещренной узорчиками бумаги. Сжимает, но знает, что ей не воспользуется. Не здесь. Да и дома, может быть, она ему уже и не потребуется. Не будет сил… Он не из тех, кто плачет прилюдно. Он не из тех, кто упивается собственной болью. Устраивает целые представления из собственных слез и рыданий. Если это происходит, то тихо. Интимно. И тогда… Тогда, когда он уверен, что его не видят. Или же видят лишь близкие… Редкость, когда у него срывает тормоза. Редкость… Редкость, за которую он потом себя сильно корит. Редкость… Сун Цютун, сидя за высокой стойкой ресепшена… Сжимает в пальцах салфетку. Сжимает и так глубоко уходит в себя, что в первую секунду пропускает, как к нему обращаются: — Добрый день. Пропускает… Но затем как и всегда… Как и во множестве ситуаций? берет себя в руки. Берет себя в руки, откидывая не глядя смятую салфетку. Берет себя в руки. Вскакивает на ноги. Вскакивает… Натягивает улыбку на лицо. Молниеносно. Так что уголки губ жжет. Натягивает улыбку на лицо и включает доброжелательный отточенный тон чуть нараспев: — Добрый день. Вы по записи? — Я не на прием, нет, — сняв респиратор, прохладно сообщает посетитель. — Я, кажется, к вам. Вы ведь Сун Цютун, верно? — Мы знакомы? — подозрительно-удивленно, прищурив глаза. «Мы знакомы?» Вопрос, на который Сун Цютун вроде и знает ответ… Знает, но все же ради приличия решает уточнить. «Мы знакомы?» Вопрос, на который Сун Цютун вроде и знает ответ… Знает ответ, потому что не находит для себя в чужом образе ничего отдаленно общего с хотя бы одним человеком из его ближнего и дальнего окружения. Не слишком высокий рост. Одежда: спортивный костюм серого цвета, пухлая черная жилетка нараспашку. Короткие темные волосы с чуть удлиненными передними прядями, обрамляющими узкое по-альфьи скуластое лицо. По-альфьи, хоть и по нейтральности запаха (мокрой после прошедшего дождя листвы) перед Сун Цютуном определенно точно стоит представитель слабого статуса. Представитель слабого статуса… Омеги в окружении Сун Цютуна вообще редкость… Так уж повелось. Он к ним тянется всеми фибрами души, хватается за любую возможность провести с ними время, подружиться, но они, наоборот, его не сильно жалуют… Поэтому в конечном итоге он все равно оказывается сидящим в окружении ржущих с какой-то очередной сальной шуточки альф и с недопитой бутылкой пива в руках. С ужасом понимая, что «сальная шуточка» реально смешная… Представитель слабого статуса, лицо которого, подобно разлитой на белом холсте краске, пересекают еле-еле отличающиеся от цвета кожи, но довольно приметные шрамы. Шрамы отчего-тоедкого. Водянистого.Чего-толибо случайно чужой милостью брызнувшего на лицо, либо же специально разлитого. Шрамы, которые явно пытались свести, однако, еще не доделали все косметические сеансы до конца или же специально прекратили на полпути, в желании сохранить кожные рисунки на память. Кожные рисунки, некоторые из которых напоминают слезы, бегущие от глаз по бледным щекам. От глаз… Нет… Глаз как таковых и нет. Визоры. Красивые визоры. Внешне напоминающие расплавленное золото, заполняющее собой глазницу. Заполняющее и будто бы вот-вот готовое выйти из «берегов» распахнутых век. Визоры, но тем не менее смотрящиеся со стороны очень эстетично и элегантно… Не самое модное преображение у гражданских, мало кто по своей воле отказывается от собственных глаз, пока на то нет показаний… Не Сун Цютуну с его кибернетическими ногами судить, конечно, просто факт… Не самое модное, но тем не менее идущее незнакомцу. Незнакомцу, отвечающему на заданный Сун Цютуном вопрос «Мы знакомы?»: — Быть может заочно. — Предполагает, прежде чем представиться с легким кивком головы. — Я Е Ванси. Сун Цютуну на секунду, кажется, что его мозг после названного омегой имени натурально глючит… Глючит… Не то от непонимания, не то от резко нахлынувшего осознания… Глючит…

Е Ванси…

Голос из прошлого: «Е Ванси просто невероятный».

Е Ванси…

Голос из прошлого: «Самый умный представитель слабого статуса, которого я когда-либо знал».

Е Ванси…

Голос из прошлого: «Как говорит Е Ванси…»

Е Ванси…

Е Ванси…

Е Ванси…

— Вы правы. — Сун Цютун опускает подбородок после непродолжительной паузы. — Заочно мы, действительно, знаем друг друга. Думает: «Все было очевидно. Все было так очевидно… Еще давно… Все было на поверхности…» Е Ванси не знает, о чем он размышляет. Не знает, реагирует только на его высказанные ранее слова: — Прекрасно, что так. Я бы очень хотел с вами пообщаться. — Косится на заинтересовавшегося из разговором ожидающего своей очереди клиента-альфы на гостевом диване. — Наедине. Если вас не затруднит уделить мне десять минут, я буду очень этому рад. Готов ждать. Все понимаю, работа. Сун Цютун смотрит на Е Ванси. Смотрит… Внимательно. Так внимательно, что даже забывает моргать… Смотрит… Думает: «Во что ты меня втянул, Наньгун Сы? Во что ты меня еще втянул?» Говорит: — У меня через полчаса перерыв на обед. Здесь за углом есть кафетерий «ItalianVibes», вывеска довольно большая над дверью не ошибетесь, подождите меня там. — Думает:«место должно быть максимально людное, мало ли…» — Как скажете, — неожиданно быстро соглашается Е Ванси. — Вам что-нибудь заказать? Сун Цютун с нервной ухмылкой на автомате: — Не стоит, что вы. Е Ванси мягко: — Я настаиваю. Сун Цютун, понимая, что смысла спорить не имеет, сдается без словесного боя: — Минеральной воды с лимоном только если. Про себя лишь мысленно отмечая:«Минералку, в случае чего с одежды и волос потом оттирать не придется…»

{Полчаса спустя}

Аудиозапись

Время: 01.31 pm

Е Ванси: — Все же подумал, что вы будете голодны и заказал на свой страх и риск вам брускетты с салатом капрезе. Сун Цютун: — Вы угадали. Спасибо за беспокойство. Что привело вас вдруг ко мне?

{Пауза}

Е Ванси: — Если честно… Я очень хотел встретиться с вами лично и объясниться. Возможно, вам подобное мое желание покажется эгоистичным и слегка странным, но я не могу иначе. Мы с Наньгун Сы долгое время были в ссоре. Я понимал, что он может наворотить глупостей сгоряча. Но… Мы не общались несколько лет, да и до этого ничего друг другу не обещали, были лишь лучшими друзьями. Ни у кого из нас не было никакого понимания, сблизимся ли мы после всех наших разногласий или же нет. Теперь… Теперь, когда мы рядом и решили быть вместе как пара, мы договорились, что у нас друг от друга никогда больше не должно быть никаких секретов. Он мне все рассказал. О вас. О вас с ним. Сун Цютун. Часть вины за происходящее лежит и на мне. Незнание не освобождает от ответственности. Я бы очень хотел принести вам свои извинения. Простите меня… Простите, что все так некрасиво по отношению к вам вышло. Простите за все то, через что вам, возможно, приходится проходить и что чувствовать. Если бы я знал раньше… Но я не знал, я был уверен, что вы просто друг. Если я могу что-то для вас сделать со своей стороны, просто скажите. Да и А-Сы… А-Сы сам переживает… Я это вижу… Он очень дорожил и дорожит вашей дружбой, об этом я был хорошо осведомлен. Но не думал… Не думал, что все так запутанно. Сун Цютун: — Е Ванси. Давайте я вам все расскажу, как было, хорошо. Наньгун Сы любит заранее все усложнять и посыпать голову пеплом тогда, когда ситуация того и не требует. Е Ванси: — Это верно, «сгоряча» — про него на все сто процентов. Сун Цютун: — Я не хочу, чтобы вы мучали себя ненужными переживаниями или сомневались в искренности Наньгун Сы на свой счёт. Это же вас больше всего заботит? Не отвечайте мне, решите это внутри себя. Вряд ли же вы приехали ко мне просто чтобы извиниться в том, в чем совершенно не виноваты, правда? Вы хотите разобраться. Понять, не водят ли вас за нос? Е Ванси: — Вы абсолютно правы. Но он в курсе, что я здесь. Между нами теперь все открыто. Он сам хотел нас с вами познакомить. При других обстоятельствах, естественно… Говорил, что мы точно с вами подружимся. Если вы поможете мне разложить все по полочкам, то я буду вам очень благодарен. Сун Цютун: — Конечно, не сомневайтесь. Наши отношения с Наньгун Сы начались, как способ помочь унять друг другу внутреннюю боль. Мы оба были уязвимы, нашли друг друга и вцепились мертвой хваткой… Ни о какой любви или вечной верности речи не было. Только взаимная «терапия» по старой памяти. Да, мыэтоне обсуждали через рот, но все было довольно-таки очевидно, если разобраться. И… Положа руку на сердце, мы давно стремилисьэтопрекратить. Каждый по-своему. Просто никак не смогли решить все должны образом, ничего больше. А вас… Вас он всегда любил. Узнав ваше имя, я все понял. Пазл сложился. Он очень много говорил о вас. Всегда, с самого раннего детства, говорил как о самом близком человеке, что ждёт его в родном городе. С возрастом я слышал о вас все больше и больше… Вы всегда жили в его сердце. Именно в этом между нами с вами колоссальная разница. Пропасть. Вы его любовь, а я, как сейчас понимаю, лишь способ забыться на время ваших личных разборок. Я был формально на это согласен. Не понимал всех нюансов, но плюс-минус отдавал себе отчет в том, что эта связь рано или поздно закончится. Вот и все. Вы не должны переживать или испытывать вину за сложившиеся обстоятельства. Все в полном порядке. И я… Я сам принял решение отойти в сторону. Е Ванси: — Сейчас я тоже многое понимаю… Сейчас все постепенно встает на свои места. Сун Цютун: — Вы, главное, не волнуйтесь попусту. Правда, Е Ванси, не стоит. Меня вы не увидите. На пороге внезапно не возникну. Даю слово. Ноготками машину царапать вам не буду. И являться во снах тоже. Е Ванси {сквозь улыбку, слышащуюся в словах}: — Совсем наоборот. Я абсолютно не против вашего общения с А-Сы. Я бы сам с превеликим удовольствием пригласил вас приехать к нам в гости на новоселье. Но, кажется, снова остаться друзьями у вас не вышло. Сун Цютун: — Тут все гораздо сложнее. И дело далеко не в нашем расставании. И не в том, что мы были вместе. Е Ванси: — Не стану вас мучить расспросами. Пусть останется только между вами. Сун Цютун: — Поверьте, Е Ванси, вы мне очень симпатичны, если бы не обстоятельства, я бы с удовольствием сам предложил вашей новоиспеченной семье свою дружбу. И, может быть, когда-нибудь так и будет. Но сейчас я не готов. Прошу меня извинить. Е Ванси: — Очень жаль. На новом месте мне бы очень пригодились друзья. Однако я прекрасно понимаю, о чем вы говорите. И уважаю ваше решение. Сун Цютун: — У вас обворожительная улыбка. Улыбайтесь чаще, и от друзей отбоя не будет. Е Ванси {фыркает, снова улыбаясь}: — Буду стараться пользоваться вашим советом. Спасибо. Сун Цютун: — Желаю вам большой-большой удачи нановом месте,и не переживайте по таким пустякам. Е Ванси: — Верну вам комплимент. Вы невероятно красивы. А-Сы упоминал, но я не думал, что вы настолько привлекательны. Сун Цютун: — Мои хирурги наверняка были бы польщены столь лесной похвалой. Е Ванси: {искренне смеется} — Хирурги меня, конечно, пока не интересуют, но не поделитесь контактом рипера? Сун Цютун: — Мой босс. Мой единственный и бессменный рипер в этом городе. И это сейчас не реклама. Я только к нему и обращаюсь…

***

Через пару дней после настолько, насколько это только возможно неловкого, но довольно сносного диалога с Е Ванси, с новым парнем своего бывшего любовника (подумать только), Сун Цютун получает из кибернетических рук курьера-андроида первый букет. Букет белых хризантем. Огромный. Тяжелый. Букет, который Сун Цютун с трудом смог бы удержать в руках больше нескольких минут. Букет с аккуратно вложенной между цветками электронной табличкой. Табличкой с загруженным на встроенную карту памяти аудиофайлом, который так и остался тогда не прослушанным, и надписью… Надписью, выведенной на сенсоре знакомым почерком: «Прости меня за все. Прости меня… Я очень не хочу тебя терять. Я все сделаю. Только скажи. Послушай голосовое сообщение. Пожалуйста… Пожалуйста, прости меня, моя Осень»

Моя Осень…

Моя Осень…

Моя…

Осень…

Голос из прошлого: «Я больше всего люблю осень».

Свой собственный голос, далекий: «Это ты так недвусмысленно подкатить пытаешься?»

Голос из прошлого: «Не без этого. Твое имя тебе очень подходит. Ты такой же яркий и прекрасный, как горящие костры алых крон деревьев на полотнах художников прошлого. И со столь же непредсказуемым характером, как переменчивая погода в это время года. Ты просто восхитителен, Цютун, серьезно».

Свой собственный голос, далекий: «А ты льстец, я так погляжу. Алкоголь развязывает язык? По части выбора метафор, конечно, есть пара вопросов, но мне понравилось, так что засчитаю тебе балл за креативный подход».

Голос из прошлого: «Этот балл я буду хранить у себя прямо в сердце, моя Осень»…

Продолжение следует…