Вместе в одиночной камере

— Ну что я должен был сделать в такой ситуации? — Как минимум не продавать МОЙ чип без МОЕГО ведома, Цзян Си. Что? Так сложно? — Парню нужна была помощь. Ждать неделю до получения новой партии он не мог… У нас все под заказ, сам знаешь… А судя по официальным документам, что он тогда прислал, операция была срочная. В аварию попал бедолага… — Стоп… Ты серьезно? Хочешь сказать, что продал ему МОЙ чип и ему не просто вживили его где-то на черном рынке, а прямо в городской больнице? Они там все заглючили что ли массово? Не могли проверить перед вживлением? Ради прикола хотя бы… Блядь… Потом еще удивляются, откуда столько киберпсихопатов развелось… — Скорее всего, просто галочку и электронную подпись поставили в нужную графу и не парились. Сколько у них там еще таких «срочников». Ну, а парень… Парень же вроде жив? Жив. Ну, и покатит. Довел нас всех до ручки, правда. Зато сейчас посмотри, прелесть какая, спит без задних ног. Колени-то у тебя не устали? — А спит ли? Погоди-ка: «Парню нужна было помощь», и т. д. Что за альтруизм? С каких это вообще пор тебя людские судьбы начали волновать? — Аккурат с твоим появлением в моей жизни. — Или с момента попадания в руки счета с шестью нулями. *** Глаза распахиваются прежде, чем Мо Жань успевает в полной мере осознать, что очнулся. Глаза распахиваются, и только когда яркий ледяной свет флуоресцентных ламп режет сетчатку, ослепляя, приходит осознание: мне больно, значит я существую. Приходит осознание и хочется поскорее уйти с линии холодного огня, но… Это не представляется возможным. Он скован. Не пошевелить ни рукой ни ногой, ни, к своему особому ужасу, даже затекшей шеей. Не пошевелить, так как каждую из наиболее активных частей тела удерживают жесткие металлические фиксаторы операционного рипер-кресла. Не пошевелить, зато можно в полной мере ощутить чье-то присутствие. Ощутить шестым чувством в заряженном чужой энергией воздухе, в минимальном движении на периферии зрения. Ощутить опасность еще до того, как нарушаемая лишь собственным прерывистым дыханием тишина разбивается вдребезги: — С возвращением в мир живых, — голос… голос Юйхэна… — Я как раз успел все подготовить. Голос Юйхэна. Все хорошо. Все хорошо. Я здесь. Все будет хорошо. Голос, который успокаивал его. Который спас его в тот момент, когда, казалось бы, все кончено. Который Мо Жань слышал не переставая до тех пор, пока не погрузился в манящую бездну беспамятства. Голос, которому он доверил всего себя без остатка. Голос, проводящий его в темноту, и голос, приветствующий после. Скашивает глаза, чтобы точно удостовериться, что все это не игры его и без того путанного разума: — Что? Что произошло? Но ему упрощают задачу. Упрощают, подходя ближе. Хотя нет… Даже не подходя, а с такой скоростью будто телепортируясь. Телепортируясь, и в рассеянном флуоресцентном свете Мо Жань наконец-то видит знакомый силуэт. Знакомый, но сейчас смутно напоминающий человеческий. Скорее, — жнеца смерти, с превеликим удовольствием спустившегося на землю забрать очередную цифровую душу для отчетности. Темные распущенные волосы. Прозрачная кожа. Белая одежда со странными въевшимися в ткань алыми разводами. Алыми разводами… Крови… И голос… Голос Юйхэна… Но безжизненный, до онемения в скованных пальцах ног ровный, словно записанный заранее с «другой стороны» на специализированную технику. Записанный и выставленный на всеобщее обозрение как доказательство существования всего потустороннего: — Нет. Нет. Здесь вопросы задаю только я, — Мо Жань четко не может рассмотреть его лицо, пытается, щурится, но все тщетно. — Кто прислал тебя? Что им нужно? Мо Жань четко не может рассмотреть его лицо, и это пугает еще больше: — Никто… Я не понимаю… Связки дрожат. Вибрируют от начинающего вылизывать спинные позвонки ужаса. Ужаса, который с каждой секундой пробирается своими липкими щупальцами все глубже. Все настойчивей. Заражая каждую клеточку тела… Юйхэн разочарованно незаинтересованно выдыхает: — Я думал, ты мальчик сообразительный. Видно, не очень… Ты же у нас корпорат, верно? Мой вопрос не должен поставить тебя в тупик. Есть предположения, кого чаще всего нанимает твое руководство, чтобы быстро и без особых проблем получить всю необходимую информацию о конкурентах? Риперов. А почему? Мо Жань не уверен на сто процентов, но на секунду кажется, что омега держит в руке что-то отдаленно напоминающее шприц. — В чем же истинная прелесть и незаменимость нашей профессии? Нет догадок? Я подскажу: ты точно знаешь, как заставить человека страдать. И как делать это так, чтобы он испытывал нестерпимую боль, оставаясь в сознании. — Тогда почему ты меня… меня спас? Ты ведь спас… — говорить трудно, очень трудно, глотать еще сложнее, поэтому во рту то и дело скапливается влага. — Ты мог получить всю необходимую информацию и после моей смерти… Но ты меня спас… Мо Жаню говорить трудно, но он продолжает. Продолжает несмотря на то, что каждое слово — риск подавиться секретом собственного тела. Каждое слово, которое сейчас единственный способ улучшить ситуацию. Если ее вообще можно хоть как-то улучшить… Все слишком быстро… Слишком размыто… Он не успевает разобраться… Он не успевает успокоиться… А страх все копится… Не отпускает… Сжимает на шее над железным фиксатором скрюченные пальцы… Но это только проблемы Мо Жаня… Юйхэн будто бы и не видит, что еще немного и «пациент» скорее будет мертв чем жив: — Вас в «Жуфэн» по объявлению набирают? — тотальное спокойствие. — Думаешь, те, на кого ты работаешь, непроходимые тупицы? Сомневаюсь. Протокол ликвидации данных при обнулении никто не отменял. Ты даже можешь не подозревать, что у тебя в голове бомба замедленного действия. — Даже приговор выносит, словно невзначай, скучающе прохладно. — Совет, не вертись и не зажимайся. Все равно тебе будет больно. Не трать силы попусту. Они еще понадобятся. Выносит приговор и отворачивается к мерцающей приборной панели. Отворачивается и с тихими щелчками, с которыми пальцы свободной кибернетической руки касаются сенсоров, начинает выставлять необходимые параметры. Свободной кибернетической руки… Ведь во второй он все еще удерживает шприц. Мо Жань кривит губы в нервной грустной усмешке: — Заботишься обо мне… Как мило… — И не говори, само очарование, — прилетает из-за плеча в ответ. Прилетает незамедлительно, и альфа вдруг вспоминает, что когда-то сказал ему в качестве саркастичного комплимента то же самое… Юйхэн помнит… Помнит… Значит есть шанс… Шанс, который Мо Жань не в силах упустить: — Я нравлюсь тебе… Омега даже оборачивается. Лица все еще не видно, но можно догадаться, что он смотрит на обездвиженного альфу, как на умалишенного: — Глупый вопрос, учитывая обстоятельства. Я не знаю, что ты там себе напридумывал, но между нами ничего, кроме перепихона в наркотическом бреду, не было, нет и быть не может. — Это был не вопрос… утверждение, — Мо Жань направляет взгляд туда, где предположительно должны быть глаза омеги. — Не волнуйся. Ты мне тоже. Очень-очень. И мне жаль… — Жаль? — Жаль, что снова испортил нам свидание… Юйхэн на такое откровение лишь пожимает плечами: — Зубы мне не заговаривай… Однако Мо Жаня уже не остановить. Это его личное помешательство… И если уж сегодня ему суждено подвергнуться пыткам или даже полностью обнулиться, так… Почему бы напоследок не выговориться… Не сказать то, что должен был сказать раньше… — У тебя прекрасные зубы… Я дорожу каждым укусом, которым ты наградил меня в ту ночь… Не хочу, чтобы они бесследно исчезли… Хочу повторить… И, казалось бы, Мо Жаня уже не остановить… Но Юйхэн справляется с этим филигранно… Не позволяет договорить… Обрывает на полуслове, нажимая комбинацию сенсорных клавиш. Нажимая и… Вой сирен. Задушенные крики, мольбы о помощи. Мерцающие алые вспышки. Застывшие в предсмертной агонии лица незнакомых людей. Черные пятна крови на поверхности белых стен. Мо Жаню кажется, что он умирает. Такая сильная боль… Боль, разрывающая изнутри каждую молекулу организма. Сердце как бешеное начинает стучать внутри клетки ребер. Внутри клетки ребер, которую оно вот-вот преодолеет, просочившись между костяными решетками. Сердце как бешеное начинает стучать, а сам он — задыхаться. — Все еще нравлюсь? Звучит совсем рядом. Звучит близко-близко. Звучит теплых выдохом в ушную раковину. Звучит и… — Я знал, что любовь может ранить, — Мо Жаня глючит, собственный голос доносится откуда-то издалека, — но не так же… Прости заранее, но, ебать тебя в рот, как больно. — Ты правда не понимаешь в каком положении оказался? Я не доходчиво поясняю? И снова боль… Мерцающие алые вспышки. — Я ничего не знаю. Клянусь. Юйхэн, я клянусь тебе. Милый, поверь мне. Юйхэн… И снова… Мерцающие алые вспышки. — Никогда… Никогда в жизни больше не смей меня так называть. Никогда… Ты не заслуживаешь этого… Ты мне омерзителен. — Не говори так. Не говори… Пожалуйста… И снова… И снова… И снова… Мо Жань уже с трудом отличает, где его голос… где Юйхэна… Где реальность, а где порожденный сознанием психоделический трип… Одно знает… Когда звучат следующие слова, его собственные губы не двигаются… Больше нет сил… — Я рад, что все так вышло. Не надо тратить свое время на встречу с тобой. Сказать по правде, я сам мечтал слиться, уже вовсю придумывал, как бы отказать… Ты мне не интересен. И никогда не станешь. Боль… Боль… Боль… Мерцающие алые вспышки. И лишь хриплая мольба своим собственным голосом сквозь рябь отключающегося сознания: — Пожалуйста… Перестань… Перестань… Юйхэн… Сквозь рябь отключающегося сознания, которую безжалостно резко разрывает на части непонятно откуда доносящийся громкий, почти оглушающий писк. Громкий, почти оглушающий писк… Гаснет раздражающий, бьющий в глаза флуоресцентный свет… Гаснет, а… А потом тело Мо Жаня, внезапно потеряв фиксирующие опоры, отклоняется вперед. Отклоняется, и… — Все! Выдыхай! Ты большой молодец! Выдыхай! И его ловят за плечи. Ловят, выставляя на манер поручня кибернетический имплант. Ловят и медленно, с осторожностью помогают вернуться в исходное положение. Помогают откинуться на спинку рипер-кресла. Помогают отыскать такую необходимую сейчас опору. Помогают и продолжают как мантру повторять: — Выдыхай-выдыхай! Давай вместе со мной. Вдох-выдох. Вдох… Поглубже… Задержи дыхание… теперь медленно выдыхай. Продолжают до тех пор, пока Мо Жань не учится заново пользоваться легкими… Пока столь естественный биологический процесс не перестает быть пыткой. Пока все хрипы, задыхи, не уступают место размеренному, четкому, правильному, приводящему в порядок все системы организма дыханию. Пока тело не удается уже самостоятельно без посторонней помощи удерживать в пространстве. Продолжают, пока наконец не резюмируют, ощутимо так нажимая костяшкой указательного кибернетического пальца в ложбинку между носом и верхней губой: —Умница! Хороший мальчик! Все… Возвращайся ко мне. Мо Жань знает, что теперь может безбоязненно открыть глаза… Знает, но… Не делает этого… Знает, но… Отворачивает голову от Юйхэна, чтобы быть как можно дальше… Знает, что может, но… Не делает этого, потому что… Не делает, потому что чувствует, как под веками скапливается влага. Чувствует и знает, что если откроет глаза… Но организм предает его быстрее… И из уголка левого глаза скатывается подозрительно теплая слеза. За ней еще одна… И еще… Потом то же самое происходит и с правым… — Посмотри на меня, — Юйхэн тянется и предупредительно постукивает острым коготком импланта по подбородку альфы, — Мо Жань, посмотри. Нужно принять лекарство. Не заставляй меня причинять тебе лишнюю боль. Мо Жань… Вот упрямец… Но когда слова не приносят никаких успехов, с силой вынуждает нерадивого пациента повернуть голову. И не то чтобы это больно… По сравнению с тем, что было несколько минут назад — практически не ощутимо, но… Морально неприятно, делает ведь все равно против воли. Делает против воли, а потом еще и приставляет к губам подыгольный конус того самого злополучного шприца… Шприца, который все это время был у Юйхэна наготове… Приставляет к губам и заливает в рот уже знакомую (плавали, знаем) мерзкую горькую пенящуюся на языке жидкость. Жидкость, которая словно кипяток обжигает гортань, стоит ее сглотнуть. Обжигает сильно. Обжигает, и хочется залезть самому к себе вовнутрь и подуть на раздраженную слизистую. Залезть и сделать хоть что-то, чтобы избавиться от этого отвратительного ощущения. Но так как себя подобно синтетической вещи наизнанку не вывернешь, приходится довольствоваться только бесконтрольным потоком слов… — Я тебя ненавижу… Какая же ты тварь… Ненавижу… Шутник ебаный… Слов, которые вызывают в ответ лишь тихий урчащий выдох-смешок: — Выговорись, пока есть возможность. Сейчас тебе все можно. Пользуйся, лови момент. Слов, которые продолжают сыпаться изо рта, когда Мо Жаню дают в руки сухую салфетку. Сухую салфетку, быстро становящуюся влажной, стоит ей соприкоснуться с заплаканным лицом. Позорно заплаканным… По крайней мере, считающимся таковым до тех пор… Пока Мо Жань наконец не открывает глаза… Не открывает глаза, чтобы вычислить местонахождение контейнера для отходов… Пока не открывает глаза и невзначай не бросает взгляд на смятый в пальцах бумажный платок… Бумажный платок, пропитанный собственной кровью… *** — Я знал, что это тебе не понравится. Знал… Но… Ты вцепился в этот злополучный чип, напоминающий тебе о прошлом… Зациклился, а… А тебе нужно двигаться дальше. — Кто тебя просил… — Вот именно, что никто… Думаешь, я тебя не знаю? Думаешь, ты дохрена сложный? Нет… Ты никогда ни о чем не просишь. Никогда, даже если это жизненная необходимость. Ты только и умеешь, что замыкаться в себе. Только и умеешь, что отгонять всех от себя, думая о мнимом всеобщем благе. Думая, что, если собственноручно взвалил на свои плечи часть вины и ответственности за случившееся, ты не имеешь права жить… — Цзян Си, не смей… — А ты имеешь. Еще как имеешь. Больше, чем кто-либо другой. Все совершают ошибки, но не все, как ты, хоронят себя заживо. *** Мо Жань слышит стук крупных ливневых капель, барабанящих в плотные темные защитные экраны стекл входа. Плотные защитные экраны, которые общественные заведения используют только в одном экстренном случае… В сезон ежегодных кислотных дождей. Мо Жань слышит… Вслушивается, сидя на диване в зоне ожидания. Сидя на диване и наблюдая за тем, как Юйхэн, превратив стойку администрации в импровизированную барную, под шум нагревающегося электронного чайника вскрывает упаковку лапши быстрого приготовления. Юйхэн, который уже переоделся в черную безразмерную толстовку, по всей видимости даже не свою, так как слишком длинные рукава из-за неподходящего размера засучивает повыше. Да и сам Мо Жань тоже получил в качестве «комплемента от заведения» сменную одежду. Тоже толстовку… только яркую. Нет… Не так… Вырвиглазную… Вырвиглазно-кислотную настолько, что угадать, кому она принадлежала ранее, становится делом одной секунды. И хоть цветовая гамма оставляет желать лучшего, альфа за непродолжительный период времени почти сроднился с этой кофтой. Слился в единое целое, закутавшись плотнее в теплую мягкую ткань. Закутавшись плотнее и борясь с неимоверным желанием слабого тела прилечь, спрашивает: — А где все? Спрашивает несмело. Спрашивает и, поймав на себе быстрый ледяной взгляд феникса, опасливо вжимает голову в плечи. Мало ли… Но Юйхэн лишь вскрывает небольшой пакетик специй и спокойно пояснят: — По домам… — Значит… — почувствовав себя чуть смелее, снова подает голос Мо Жань, — мы тут застряли? Вдвоем? Мелкая бурая пыльца равномерно покрывает золотистые завитки сухой лапши. — Скажешь что-то вроде… — Юйхэн отправляет пустую упаковку в мусорный бак. — Я об этом мечтал… Или… Это так романтично… Я тебя ударю. Двое суток просидеть рядом с полутрупом в ожидании его пробуждения или остановки сердца — не так уж и сказочно. Вроде бы он говорит сдержанно. Вроде бы каждое его слово четко выверено, но в движениях есть еле уловимая скованность. Скованность, которая характерна людям, испытывающим стресс… — Ты волновался за меня? Вылетает изо рта быстрее, чем Мо Жань успевает подумать о последствиях. Вылетает, и альфе уже хочется треснуть себя самого по лицу за откровенную глупость… Треснуть раньше, чем это сделает Юйхэн… Но… — Не льсти себе, — омега даже не порывается двинуться с места. — Я взял за тебя ответственность перед стражами порядка. Нам пришлось вызвать наряд полиции и поставить их в известность, — лишь не глядя тянется к ручке чайника, а затем заливает кипятком пластиковую емкость. — Так что не удивляйся, когда после окончания сезона дождей к нам первым делом заедут задать пару вопросов. — Погоди, а… А как ты вообще понял, что то, что со мной происходит… это не киберпсихоз? Мо Жань не ждет однозначного вердикта. Но… Очень уж хочет услышать ободряющие слова… Что-то вроде: «С тобой все будет в порядке, ты полностью выздоровеешь, с кем не бывает»… Хочет услышать… Даже если это будет враньем… Однако Юйхэн мысли читать не умеет и озвучивает реальный ход вещей: — Не делай поспешных выводов, — профдеформация, наверное… от риперов мало кто желает слышать пустую болтовню. — Диагностика еще не завершена. Мо Жань в шоке открывает рот. Закрывает, затем снова открывает, когда понимает, что пояснения нужно просить самому: — Что? Как такое возможно вообще? Оттуда… Нельзя вернуться… Если ты уже перешел в стадию киберпсихоза, то… Его перебивают тихо, но довольно бесцеремонно. Перебивают, перемешивая специи и кусочки мяса с медленно разбухающей от действия горячей воды лапшой: — Это ты так думаешь… Перебивают, и Мо Жань даже не сразу понимает смысл сказанного. А когда понимает… Когда примерно соотносит в голове два и два… Тупо выдавливает из себя рваное удивленное: — А-а? Выдавливает один звук. И на большее оказывается не способен. Не способен до тех пор, пока перед ним на журнальный столик не опускается шедевр полуфабрикатной кухни от шеф-повара ресторана «Afterlife». Шеф-повара, который плюхается на диван по правую руку от Мо Жаня с горлышком закрытой бутылки пива в кибернетических пальцах: — Ешь спокойно. Сейчас не забивай себе голову. Тебе нужно восстанавливать силы. Закрытой бутылкой пива, к которой альфа тут же тянется со словами: — Давай помогу. Джентельмен же все-таки. Плохо себя чувствующий. Слабенький… Кровью периодически истекающий… Но джентльмен. Уж с этой задачей он справится. Уж здесь он покажет себя во всей красе… Помочь своему (хоть еще не принадлежащему ему пока что) омеге — это что-то на уровне инстинкта. Порыв, не поддающийся никаким законам. Однако проявить себя представитель сильного статуса не успевает. Большой палец кибернетической руки Юйхэна взлетает вверх, а вместе с ним отлетает и крышка. Отлетает, с тихим лязгом приземляясь на полимерные плиты пола. Немая сцена. Несостоявшийся помощник и укротитель пивных бутылок смотрят друг на друга. Один — с протянутой рукой, с изумлением во взгляде и пустотой в голове, второй — с хитрым прищуром прохладных глаз и самодовольным изломом губ. — Прикольно, — наконец выдает Мо Жань, не моргая. — А я все думал… Зачем тебе эта штука вместо руки… Теперь понял… — Ну, — Юйхэн припадает губами к пивному горлышку, скрывая ухмылку за прозрачным зеленым стеклом, — должны же быть плюсы. Адамово яблоко омеги приходит в движение стоит ему сделать первый глоток… Затем еще один… Затем еще… А Мо Жаню не остается ничего другого, как засунуть фантазии куда подальше и приступить к трапезе. Приступить через силу… Приступить только потому, что оставаться голодным желудок больше не позволяет. Не позволяет, подавая через боль в животе явные сигналы. Сигналы, что еще немного — и организм начнет есть сам себя. — Клянусь, если я выздоровлю, — альфа с трудом сглатывает первую порцию пакетированных кулинарных изысков, — буду кормить тебя только самыми лучшими продуктами. Юйхэн, задумчиво прикусив нижнюю губу, поднимает бутылку на уровень глаз. Поднимает и, смотря сквозь изумрудное марево стекла, от нечего делать взбалтывает содержимое: — Планируешь компенсировать мне все потраченные на нервы калории — похвально. Не вижу смысла выступать против. Взбалтывает и… И Мо Жаню на секунду мерещится, что он улыбается… Улыбается одними глазами… *** — Ты ходишь по очень тонкому льду… — Когда я отдавал чип этому парнишке, и подумать не мог, что он сюда заявится. Думал просто избавиться от балласта и не вспоминать до того момента, как ты не обнаружишь пропажу. Но, знаешь… Даже, если ты никогда не сможешь меня простить за произошедшее… Я рад, что все так обернулось… И что чип попал именно к нему, и что у него начались проблемы с мигренями и устанавливать новый имплант он пошел именно сюда. Подумаешь: «Череда случайностей». Я скажу: «Судьба». Сам же недавно жаловался, что этот корпоратик тебе покурить спокойно не давал на протяжении последних нескольких месяцев. Вел себя как придурок… Непонятно чего хотел… А оказывается, этому влюбленному идиоту просто нужен был повод сблизиться с тобой… И я прям до усрачки рад, что по чистой случайности преподнес ему его. Потому что я первый раз за пять с лишним лет, что мы вместе работаем, увидел, как ты надел ебаную блузу. Меня с утра чуть удар не хватил, а потом я понял… Ты для него… И ходишь сам не свой… И косячишь в последнее время тоже из-за него… — Обычно работодателей подобное не устраивает… Чему радуешься… — Да тому, что ты на человека стал похож. Живого, обычного человека. А все благодаря этой корпоративной крыске. Я, когда его в первый раз увидел, подумал, что ты его пополам перекусишь… Ошибся… Он тебя приручил гораздо быстрее. — Никто меня не… — Скажи это своим распущенным пахнущим за версту лаком волосам. Скажи это себе, бросившемуся на его защиту. Му Яньли вон в культурном шоке до сих пор, сидит пакет со льдом к еблу прикладывает. Ты вот даже сейчас говоришь со мной, а глаз с него не сводишь. Смотришь, как на самое дорогое сокровище в жизни. Все волосы ему уже по десятому кругу обгладил, как бы теперь не выпали от постоянного трения. Обманывать других ты можешь сколько угодно, но обмануть самого себя гораздо сложнее. Хочешь скажу это за тебя? *** Одной бутылкой Юйхэн не ограничивается. Они все еще здесь. На диване в холле салона. Сидят на расстоянии вытянутой руки друг от друга и смотрят какое-то глупое юмористическое шоу на голографической плазме над стойкой регистрации. От «юмористического» там одно название, конечно, но… Что есть, то есть. Мо Жань даже не уверен, смотрят ли они… Скорее, каждый думает о своем, направляя невидящий взгляд в мерцающий экран. Одной бутылкой Юйхэн не ограничивается, и теперь журнальный столик украшают уже две поблескивающие от ярких световых вспышек плазмы стеклянные емкости. Две украшают, тогда как еще одна уже вовсю снова идет в ход. Идет в ход, то и дело взлетая к губам омеги. Омеги, который с каждым новым выпитым глотком постепенно расслабляется. Это видно во всем. Во взгляде. В позе. Будто некогда удерживающая его идеально ровную спину ледяная жердь растворяется под действием алкоголя. Растворяется, и в организме наступает оттепель. Будто попадание спирта в кровь делает Юйхэна более гибким. Пластичным. Двигающимся медленнее, словно сытый домашний кот. Двигающимся медленнее, плавнее, нет резкости, дерганности, отрывистости. Мо Жань уже видел его таким… Той ночью… Видел, но не смог насладиться, так как сам пребывал не в лучшем состоянии… А сейчас… Сейчас он то и дело невзначай поглядывает вбок… Поглядывает, когда уверен, что Юйхэн его не поймает с поличным… Но он ловит… Конечно же он ловит… — На мне юмористические скетчи ты вряд ли увидишь. Переключи, если не интересно… Ловит и неспешно поворачивает голову. Поворачивает голову… И альфа, явственно различая мягкий блеск в глазах феникса, говорит: — Мне очень интересно… — говорит, делая акцент на каждом слове. Говорит двусмысленно, с придыханием. Говорит, и, естественно, ему в обратку прилетает бумерангом за подобную дерзость: — Значит, твое чувство юмора еще хуже, чем я себе представлял. Прилетает тягуче под заливистый смех зала по ту сторону голографического экрана. Прилетает, и альфа, явственно различая мягкий блеск в глазах феникса, решает выдержать паузу. Насладиться… Ведь блеск в глазах феникса нехарактерно теплый. Блеск, не осуждающий за излишнее внимание, а, скорее, заинтересованный. Блеск в глазах феникса, которые, словно теплая морская пена, воссозданная искусственно на крытых пляжах и специализированных зонах для безопасного купания, облизывают каждый сантиметр лица Мо Жаня. Облизывают осторожно. Ненавязчиво. Не задерживаясь где-то конкретно. — Все так безнадежно? — наконец интересуется он с наигранной искренностью. Интересуется, когда зрачки Юйхэна на секунду дольше задерживаются на его губах. Юйхэна, который в следующую секунду отворачивачиваясь, вяло, с нарочитой небрежностью и легким разочарованием отставляет опустевшую бутылку на журнальный столик, а потом снова откидывается на спинку дивана: — Не мне тебя судить. — Почему же? — Мо Жань замечает резкую перемену в его поведении, но всеми силами старается не подавать виду. — Я бы не отказался предстать перед Вами, Ваша честь. Старается не подавать виду и максимально аккуратно перевести, чтобы он ни сделал, в шутку. Да даже если и не сделал, а это всего лишь расстроившая омегу шальная, нетрезвая, промелькнувшая падающей звездой в сознании мысль. Даже если и так… Мо Жань не хочет видеть его несчастным… Больше нет… — «Ваша честь», — подернув плечами, передразнивает Юйхэн без особого цинизма, словно смакуя, пробуя на языке новое звание. — А неплохо звучит. Хочешь знать — изволь, — драматическая пауза. — Ты слишком хороший, ясно? Я пытаюсь раскусить тебя. Пытаюсь понять. Ищу подвох. Не получается. И это бесит. Я не знаю, чего от тебя ожидать. Он не смотрит на Мо Жаня. Выпаливает все это, фокусируясь на пальцах собственных рук. Выпаливает все это так искренне. Так прохладно честно, что у альфы пробегают мурашки, а в груди что-то предательски сжимается. Выпаливает и… Хочется его обнять… Обнять, позволить положить голову на плечо и вместе помолчать. Хочется, но колется… Юйхэн не тактильный человек. Юйхэн ему скорее откусит голову, чем позволит первому распустить руки. А сейчас не время для экспериментов… Хочется, но он лишь хрипло выдает: — Говоришь, как будто это проблема, — выдает и, поняв, что звучало уж слишком обвинительно глумливо, исправляется, заговорщически хитро шепчет: — но вообще я не такой уж и паинька. И это работает. Работает, потому что его пронзают прямым испытующе-заинтересованным взглядом: — Да? — мало того, что пронзают взглядом, так еще и в голосе проскакивают смеющиеся нотки едкого льда: — Поведай тогда о своих преступлениях, о, худший из ныне живущих. Мо Жань улыбается. Во все тридцать два улыбается. Настал его звездный час. Барабанная дробь. Овации. Маэстро держит речь: — Когда только пришел в «Жуфэн» я, естественно, через третьих лиц первое время промышлял тем, что сбывал подделки произведений искусства за бешенные бабки под видом подлинников. Несколько человек из-за моих махинаций даже отправились за решетку. А я… Я заработал себе на безбедную старость… — Да ты, оказывается, аферист… — Юйхэн уважительно кивает, поджимая губы. — И вправду с тобой шутки плохи… Чувствуется сарказм… Чувствуется… Его запах так и витает в воздухе. Раздражает обонятельные рецепторы… Оседает на кожу, шипит… Мо Жань передает эстафетную палочку, ввинчивая собственную словесную шпильку: — Ну а ты чем похвастаешься? Дай угадаю, плюнул не понравившемуся клиенту в имплант в процессе операции? — Не без этого. — Юйхэн щурится, словно старается рассмотреть альфу получше, щурится, следит за реакцией и неохотно скучающе тянет: — Я создал то, что гипотетически может уничтожить все человечество. — Ну, оно же всего лишь «гипотетически может»… Я выиграл — результат моих-то рук налицо, — мягко посмеивается Мо Жань. Мягко посмеивается и пропускает тот момент, когда выражении лица омеги меняется… Меняется настолько неуловимо, настолько незаметно… Меняется… Будто бы застывает. Застывает обтянутой человеческой кожей металлической пугающей маской. Застывает, словно заглючив. Юйхэн почти не моргает. Не дергает ни единым мускулом. Только смотрит, чуть отклонив голову в бок. Смотрит внимательно. Смотрит прямо в душу. И альфе больше не до смеха… Вообще… Он под гипнозом. Улыбки больше нет и впомине. Он под гипнозом, не в силах пошевелиться. Не в силах пошевелиться, когда Юйхэн приходит в движение. Приходит в движение, не разрывая зрительного контакта. Приходит в движение спокойно. Уверенно. Сначала упирается в сиденье дивана обеими руками, затем медленно одну за другой поднимает ноги, вставая на четвереньки. Выгибается в спине и подходит ближе. Хватает пары движений и вот он уже впивается альфе в бедро. Руками — в бедро. Темными зрачками снизу-вверх — в глаза. Впивается… И… Разочарованно произносит с нотками хмеля в теплом дыхании: — Ты не веришь мне… Произносит в приоткрытые губы Мо Жаня. Приоткрытые губы, которые согласны разделить одно дыхание на двоих. Согласны и тихо-тихо вторят: — Верю. Если ты в это веришь, то и я тоже. А дальше… Дальше реальность разделяется на до и после. Юйхэн целуется медленно. Плавно. Нет больше грубости и желания полного безоговорочного контроля, с которым Мо Жань столкнулся в их первую «брачную» ночь. Есть ласковые тягучие влажные прикосновения. Есть размеренное ровное дыхание. Едва ощутимые кожей пересохших губ альфы покусывания. Да, Юйхэн ведет, но не противится тому, что Мо Жань утягивает его к себе на колени, позволяя прижаться еще ближе. Не рычит, не вырывается. Поддается легко и непринужденно. Поддается так же просто, как и ткань толстовки, которую альфа безо всяких вопросов позволяет снять с себя. Позволяет снять и не требует ничего взамен. Не требует, потому что все, что сейчас происходит, — для него лучшая награда… Все, что сейчас происходит… Слишком хорошо… Слишком хорошо, чтобы быть правдой… Слишком сладко… Слишком желанно… Мо Жань прислушивается к Юйхэну. Прислушивается… К каждому его движению, мазку губ, рваному выдоху. Прислушивается и мягко-мягко отвечает. Мягко-мягко… Нежно-нежно… Не торопит… Не вынуждает… Не настаивает… Заключает лицо омеги в объятия… Поглаживает большими пальцами скулы, подсказывая, что все просто чудесно, что можно продолжать, что он не против… Что хочет еще… Еще… И еще… Внутренний голос: — Какой вялотекущий сон. Позорище. Ваньнину так совсем не нравится. Мо Жаня как ледяной водой окатывает. Мо Жаня, а вместе с ним и Юйхэна, которого тот отталкивает от себя. Отталкивает не сильно, но достаточно, чтобы лихорадочно, безумно оглядеться по сторонам. Оглядеться по сторонам и понять, что в холле они только вдвоем. Оглядеться и понять, какой же он долбоеб… Оглядеться и только потом вернуться глазами к обескураженному лицу Юйхэна, все еще обнимающего его за шею. Обескураженному лицу Юйхэна, которое на секунду пересекает гримаса нестерпимой внутренней боли. Боли, увиденной однажды Мо Жанем в собственном сне. — Надеюсь, что хоть теперь ты что-то чувствуешь, «котенок». «Котенок» умирает в густом воздухе… Умирает… И Чу Ваньнин медленно, с явным усилием поднимает взгляд. Потухший. Взгляд брошенного в воду феникса, который больше не может сгореть. Не может переродиться. И даже — взлететь, потому что ему подрезали крылья. Боли непонимания… Боли, смешивающейся с заполняющей радужки пустотой: — Я сделал что-то не так? Внутренний голос: — Ну испорть еще все. Небо… Тебя уже омега под себя буквально подмял, а ты… Отталкивать сразу… Проявил бы инициативу хоть… И это мой соперник… Даже скучно… Драму еще разведи, давай… — Нет. Что ты, нет… Все прекрасно. Я… Я просто… Иди ко мне… Милый, иди ко мне… Недоверчиво, но Юйхэн подталкивает нос Мо Жаня своим, чтобы вернуть все на круги своя. Подталкивает и неспешно углубляет поцелуй… Мо Жань: — Я тебя слышу. Внутренний голос: — Я знаю, слюнявчик, я знаю. И хочу, чтобы ты тоже знал о своей никчемности побольше. Кто еще тебе правду скажет. Мо Жань: — Тебя не пугает? Внутренний голос: — Ты про размер своего члена? Пугает, конечно… Волнуюсь за твое психологическое состояние… В школе случайно не дразнили? Ах да, ты же наверняка из тех альф, кто общался только с омегами… Вечная френдзона и жилеточка — носовой платок для слез о бывшем? Мо Жань: — Кто ты, черт тебя дери… Внутренний голос: — Твой ночной кошмар. Проснуться бы уже побыстрее, а то зевать тянет. Ненавижу сны, где не можешь управлять собственным телом… Мо Жань: — Сны? О чем ты? Эй! Эй! Юйхэн разрывает поцелуй: — Пойдем я покажу, где мы будем спать… Поцелуй, которым альфа не сумел насладиться. Который был нарушен… Вероломно испорчен. Юйхэн разрывает поцелуй и, ласково утробно урча, трется кончиком носа о скулу альфы: — Пойдем… Ты устал… Пойдем, Мо Жань… Нам нужен отдых… *** — Не надо… Небеса, Цзян Си… — Ты влюблен в него. Влюблен и не отнекивайся. Вот не похуй ли тебе, где будет храниться чип? М? У тебя в кейсе или у чувачка в башке? Все ведь одно. Второй вариант даже интереснее… Защитный кейс-то тебе в рот смотреть не станет и по ресторанам не поводит… А гонишь от себя несчастного, только потому что боишься… — И, как видно, не зря… Я расскажу, но не задавай лишних вопросов. Только по сути дела, прошу тебя. Чип, который ты ему продал, не способен послужить заменой старому. Да, он подходит по характеристикам. Да, он отвечает требованиям и был создан в точности такой же конфигурации, как и стандартный, чтобы не вызывать подозрений и лишних вопросов у таможенных служб в случае, если потребуется экстренная транспортировка… Ну и для удобства пользования клиентов, чтобы не нужно было устанавливать дополнительные специализированные порты. Однако… есть одно «но». В функционале. Он не может начать работать в теле живого человека. Активируется только после полного обнуления тела будущего носителя. Можно сказать, запускает заново. Потом еще множество нюансов восстановления и реабилитационный период… И… Сказать по правде, не все необходимые тесты были проведены… Не все данные получены, когда пришлось в срочном порядке сворачивать исследования… — Но… Погоди-погоди… Мо Жань до сегодняшнего дня не был похож на призрака. У нас же не может быть у всех массового помешательства. Следовательно, операция прошла успешно, так ведь? — Так. К чему ведешь? — Да вот, подумал… Вдруг что-то по поводу клинических смертей в инструкции к ТВОЕМУ ОСОБЕННОМУ чипу было… При операциях на мозговой интерфейс они ведь нередкие гости. — О нет… *** Алкоголь — плохой советчик. Чу Ваньнин знает. Также он знает, что без него последние пару дней он бы просто не выдержал. Знает и ненавидит себя за слабость. Алкоголь — плохой советчик, но временами необходимый. Необходимый, когда в горле клокочет животный, постепенно выбирающийся из грудины страх. Необходимый, когда собственными силами унять мечущееся в агонии сознание не представляется возможным. Когда просто жизненно важно вмешательство извне, чтобы притупить ненужные старые эмоции и дать волю новым. Переключиться. Хотя бы попытаться… Алкоголь — плохой советчик с ужасным послевкусием. Послевкусием терпких ноток головной боли в сочетании с горечью подступающей к гортани тошноты. Послевкусие встречает Чу Ваньнина с распростертыми объятиями, когда глубокой ночью он открывает глаза. Открывает глаза и смотрит в темноту перед собой. Лежит на боку и смотрит… Смотрит, даже не думая о том, чтобы включить систему ночного видения. Смотрит… Смотрит… Вспоминает, что они на втором этаже… В комнате для персонала… Вспоминает, что лежат на крупногабаритном высоком ортопедическом матрасе, который однажды приволок Цзян Си со словами: «Поверьте старине Си, еще благодарить меня будете». И как в воду глядел… Чу Ваньнин смотрит в темноту… Смотрит… Отдаленно улавливая стук крупных дождевых капель о защитный козырек над входной дверью салона, находящейся прямо под ними. Стук мерный. Убаюкивающий. И казалось бы… Так просто… Смежить тяжелые веки, расслабиться, и медленно, словно кислотная вода, утекающая в водосток мостовой, вернуться в забытье… Так просто, если бы не прикосновения чужих губ к коже открытого обнаженного плеча. Прикосновения осторожные, чтобы не напугать, но настойчивые, чтобы точно разбудить. Прикосновения приятные и рождающие в груди теплое забытое чувство, когда ты просыпаешься не один. Не в пустой холодной комнате, а с человеком, от присутствия рядом которого тотально спокойно. Так спокойно, что любая самая значимая проблема отходит на второй план, потому что сейчас… В это мгновение все хорошо. Все так хорошо, что даже не хочется двигаться. Не хочется двигаться, чтобы не спугнуть зыбкий редкий момент желанной близости. Не спугнуть, чтобы снова… Возможно, уже навсегда лишиться этого… Не спугнуть, потому что прекрасно понимает, что со временем это сделают за него. Сделают, и реальность, словно раритетная хрустальная ваза в доме энтузиаста коллекционера или в выставочном зале городского музея, пойдет трещинами. Сделают, и… — Мне приснился такой отвратительный сон. И Чу Ваньнин только тогда придет в движение… Осторожно, чтобы ни в коем случае не садануть Мо Жаня по слишком уж близко находящемуся к линии огня лицу, поворачивается на спину. Поворачивается, выгибаясь. Сладко потягиваясь, тихо хрустит позвонками плечевого отдела. Хрустит и не может удержаться от довольного хриплого со сна выдоха. Хочет удержаться, но не может… Не может, поэтому решает уже и не примерять на лицо маску мнимой серьезности. Откровенно забивает. Уже поздно. Утром все равно все до кучи спишет на пьяный бред. Омега же «формально» не должен делать первый шаг… Такой… первый шаг… Должен был держаться до последнего… А тут мало того, что не сдался… Так еще и сам в атаку пошел… Второй раз, между прочим (первая их ночь до сих пор, хоть и смутно, сверлит ему сознание острым шилом)… Такое отнюдь не всем представителям сильного статуса по нраву… Хотя чего еще ожидать от возрастной изголодавшейся кошки… Покажи свежее мясо с сочащимся из волокон соком — с рукой откусит. Все… Все будет утром. Сейчас Чу Ваньнину слишком хорошо. Так хорошо, что он даже в угоду собственным принципам не собирается отказываться от этого. Не собирается отказываться, поэтому поднимает с ткани ворсистого пледа человеческую руку и в темноте слепо подушечками пальцев на ощупь находит лицо нависающего над ним Мо Жаня. Находит и играючи пробегается по теплой щеке, будто на синтезаторе в шутку исполняет какое-то простенькое детское произведение. Пробегается и, вкладывая в голос всю заинтересованность, на которую сейчас способен его расслабленный сонной негой организм, тихо-тихо, почти шепотом спрашивает: — Что ты видел? Пробегается, словно вводит код. Код доступа, разрешающий замершему в ожидании партнеру прийти в движение. Код доступа, позволяющий безбоязненно продолжать делать все, что ему хочется. И к недолгому удивлению, Мо Жань больше не медлит, как раньше. Не осторожничает. К недолгому удивлению, которое не без труда вытесняется напористостью, с которой на Чу Ваньнина опускается альфа. Опускается бесцеремонно, подталкивая его острые колени в стороны и устраиваясь между ними, спокойно так, как само собой разумеющееся. И вроде бы нужно возмутиться… Вроде бы… Но… Они все еще в штанах… Да и под пледом… Да и… Долгий влажный поцелуй в уголок приоткрытых губ, а потом невесомый укус передними зубами в нижнюю челюсть, растворяют токсичной кислотой нежности все зарождающиеся едкие фразы в слабо, но все же функционирующих уголках мозгового интерфейса. Растворяют, оставляя вместо себя только мягкую нетерпеливую просьбу: — Расскажи мне, — мягкую нетерпеливую просьбу одними губами в чуть подрагивающие от теплого дыхания темные волоски у виска альфы. — Плохие сны всегда нужно проговаривать вслух. Каким бы Чу Ваньнин ни был скептиком и циником в вопросах, касающихся суеверий, всегда в его жизни еще с самого детства было место нескольким глупым ритуалам. Ритуалам, в которые он не то чтобы верил… Но… Если не следовал им, то чувствовал нестерпимый зуд в районе спинного мозга и свою собственную незащищенность перед «а вдруг существующей нечистой силой». Мо Жань, уже облюбовавший и вовсю покусывающий мочку уха омеги, нехотя отрывается от нежной кожи. Нехотя отрывается, чтобы произнести самую неожиданную, учитывая обстоятельства фразу: — Куда же без этого… Самую неожиданную фразу, словно слова Чу Ваньнина — это что-то естественное. Что-то, что он уже неоднократно слышал раньше и принимает как должное. Произносит, а потом уткнувшись носом в шею слегка обескураженного омеги решает ответить более развернуто: — Мне снилось, как будто я обнуляюсь. Решает ответить не спеша, обдумывая каждое новое готовое вылететь изо рта слово: — Раз за разом. Круг за кругом. Потом слышу чужой голос в голове, какие-то мутные кадры из не принадлежащей мне жизни. Тебя. Сглатывает тяжело, обильно. Продолжает: — Но почему-то тебя зовут иначе. И выглядишь ты по–другому… Помню свой страх. Долгий сон еще, зараза. Из разряда, когда хочешь проснуться, но не можешь… Заканчивает сухо, как-то побито, устало фыркнув в процессе. Фыркнув, стараясь скрыть реальные эмоции за нервным смешком, но не получается, так как он и выдает Мо Жаня с головой: — Все пробуешь, а ничего не выходит… Опять, наверное, после обновления «Insomnia» все настройки сбились. Разрабы развлекаются, а нам страдай… Главное теперь не забыть на досуге прошерстить библиотеку избранных сновидений, а то второго подобного сюрприза я не выдержу. Чу Ваньнин поводит бедрами, устраиваясь поудобнее: — Кому ты рассказываешь, я ведь изучил всю твою подноготную. Поводит, спускаясь чуть ниже, чтобы было сподручнее запустить пальцы кибернетического импланта в спутанные, примятые после подушки на затылке волосы альфы. Альфы, все еще сбивчиво посапывающего ему в шею. Чу Ваньнин хочет звучать теплее с нотками нежной иронии, но… Звучит, скорее всего, будто отчитывающий аудиторию за пропуск прошлой пары саркастичный лектор, который сначала холодно подтрунивает над студентами, а потом всех дружными рядами отправляет на пересдачу: — Тебе было бы неплохо эту самую библиотеку сначала установить, она же не берется из воздуха. Не держи на меня зла, но раз уж речь зашла… тебе бы полностью ПО не мешало обновить. Чем скорее, тем лучше. Твое слегка… Как бы помягче… Устарело, Мо Жань. Могу даже помочь с поиском подходящего нетраннера, если хорошо попросишь. Но не успевает договорить, как альфа порывисто выпрямляется на руках. Выпрямляется — и Чу Ваньнин, хоть и не видит этого, но готов поклясться, что его прожигают взглядом. Это чувствуется. Такое невозможно не заметить… Чувствуется, как если бы в переносицу ему светил лазерный целеуказатель перед решающим выстрелом снайпера. Чувствуется, и никакого ночного видения не надо… Поднимает вынужденно выскользнувшую из волос Мо Жаня кибернетическую руку. Пытается в уже такой привычной темноте поймать нависающую над ним тень. Пытается, но промахивается. Не рассчитывает точное расстояние. Не рассчитывает, поэтому конечность встречает лишь пустоту. Встречает и обессилено падает на грудь. Падает, словно израсходовав весь свой доступный потенциал. Падает, и Чу Ваньнин раздраженно-разочарованно цокает языком: — Ты что, обиделся? Серьезно? Ну что ты, как маленький… — цокает, а затем понижает голос, тихо подзывая, уговаривая вернуть все, как было. Было ведь хорошо… Очень… — Эй… Ну, не дуйся. Иди сюда… И снова предпринимает попытку поймать «бестелесную» тень, но его опережают. Опережают и перехватывают руку на полпути. Перехватывают за запястье. Перехватывают резко, будто бы только этого и ждали. Перехватывают резко и, если бы вместо импланта в капкане чужих пальцев оказалась человеческая конечность, то подобное, скорее всего, довольно ощутимо сказалось бы на коже. Перехватывают… И в искусственной тишине, которая словно вакуум формируется внутри черепной коробки Чу Ваньнина… В искусственной тишине раздается приглушенный, пугающе-звенящий от напряжения голос… Голос, подобный жуткому эхо… Эхо отдаленного шума воды в сводах вот-вот готового быть затопленным тупикового тоннеля: — Что еще за «Мо Жань»?