Вместе в одиночной камере

Мо Жань смотрит, как медленно отливает кровь от костяшек пальцев. Пальцев, сжимающихся вокруг корпуса газовой зажигалки, не оставляющих тщетных попыток поджечь сигарету. Сигарету с высоким содержанием спасительного психотропного вещества, которое, хоть и ненадолго, облегчит головную боль. Пульсирующую. Просачивающуюся во все клеточки тела. Заставляющую мышцы деревенеть от напряжения. Изнуряющую. — После хирургического вмешательства в мозговой интерфейс такое бывает. Вы перенесли сложную операцию. Подобные последствия абсолютно нормальны. Я вышлю Вам рецепт, но думаю, и без моих рекомендаций в центре города Вы без особых проблем приобретете все необходимое. В зрительном модуле сухо, как на песчаном пляже. Тёмные пятна, появляющиеся то и дело на экране нейроинтерфейса, стоит альфе резко посмотреть вбок, напоминают о сбоях в системе. Незначительных, но очень раздражающих. В совокупности с мигренью — сводящих с ума. Было одно утешение. Тихие перекуры. Теперь и они под угрозой из-за так не вовремя закончившегося газа в гребаной зажигалке. Мо Жань уже хочет спустить ноги с подоконника и заглянуть в соседний кабинет для развода коллег на огонёк. Но вспоминает, что он на дежурстве. Вспоминает, что в соседнем кабинете никого нет и не предвидится ближайшие несколько часов. Вспоминает и уже хочет от бессилия перед сложившейся патовой ситуацией приложиться лбом о затонированное стекло… Как из внутреннего дворика за приоткрытым окном раздаётся знакомый мелодичный звук, возвещающий об открытии двери черного хода арендованного в соседнем здании рипер-салона. Рипер-салона, который даже ночью подсвечивается так, словно хочет ослепить всех потенциальных конкурентов в районе нескольких километров. Мо Жань первое время сетовал на расточительство электроэнергии. Бросал косые взгляды на ядрено-неоновые вывески, так не вписывающиеся в общий антураж их тихого района, а больше напоминающие экстерьер заведений в каком-нибудь «бессонном» центре. Потом… Однажды поздним вечером, в мигающем свете отбрасывающих лавандовые блики ламп вывески «Afterlife», он увидел ЕГО и был готов отправить письмо благодарности хозяевам салона за такой изумительный и «продуманный» дизайн. ОН, словно дорогой выставочный экспонат, на каком-нибудь очередном съезде сильных мира сего. Мо Жань знает не понаслышке, он занимается их организацией. Знает, потому это первая ассоциация, которая приходит ему в голову. В первую «встречу» альфа с высоты второго этажа даже не сразу понимает, кто перед ним. Высокий рост, унистатусная одежда, выбритые виски, светодиоды имплантов по всему телу, скованность движений — никакой подсказки. И почему-то в данном случае Мо Жаню оказывается все равно на собственную ориентацию. Чем бы, как говорится, дите ни тешилось. Экспериментировать же тоже надо, правда? Но при подробном рассмотрении вопроса все же приходит к выводу, что имеет дело с представителем слабого статуса. Уж больно хрупким кажется незнакомец. Хрупким и худым настолько, что у Мо Жаня волей-неволей закрадывается мысль о том, ест ли ОН хоть что-то, или это слишком очеловеченно спроектированный андроид. Хотя… если андроид, то зачем ЕМУ курить? Они курят в одно и то же время. Утром перед сменой, несколько раз в процессе и вечером после закрытия обоих заведений. Мини-ритуал для Мо Жаня, приобретающий статус привычки. У них много общего. Альфа в этом уверен. Одно то, что в городе они одни из немногих, кто не отдает предпочтение новомодным испарителям, а закупаются пачками раритетных сигарет за безумную цену — о многом говорит. Для Мо Жаня они так похожи, что будто знакомы, хотя это и близко не так. ОН никогда не поднимает голову, либо что-то сосредоточенно рисует свободной от сигареты кибернетической рукой на голографическом планшете, либо просто думает о чем-то своём, несфокусированным взглядом скользя по выцветшим от токсичных осадков граффити на стенах внутренного двора. Но Мо Жаню и этого достаточно. Помолчать, покурить с кем-то, даже если этот кто-то не знает о твоём присутствии — доставляет неимоверное удовольствие. Фантазировать о том, кто ОН, чем занимается, что происходит у НЕГО в голове, кто ждёт ЕГО после трудового дня дома и так далее. Создавать себе целые миры придуманных теорий и вариантов. Представлять ЕГО голос. Слышать ЕГО запах. В сознании Мо Жаня ОН приобрел профессию администратора салона, восседающего за стойкой регистрации и с важным видом отправляющего записанных заранее клиентов по кабинетам, попутно занимаясь вопросами бумаг и финансов. В подобных заведениях любят брать экстравагантного вида персонал для привлечения внимания. Еще Мо Жаню нравится думать, что у НЕГО приятный бархатистый, звучащий чуть нараспев, голос. И что ОН тоже одинок… Раньше альфа просто мечтал, боялся сорвать ореол таинственности. Боялся, да и не было повода вмешиваться в чужую устроенную жизнь самым наглым и беспринципным образом. Но сейчас… В эту самую минуту, борясь с приступом головной боли и смотря на ЕГО тусклый через тонированное стекло силуэт в почти полпервого ночи, Мо Жань начинает сомневаться во всех ранее выстроенных теориях. Начинает сомневаться и ловит себя на безумной мысли: «А что, если…» Все-таки уже почти два месяца их негласному знакомству… И, кажется, сейчас — его единственный шанс на ночь без разрывающей черепную коробку боли. Поэтому нужно что-то срочно предпринять. Да, это может повлечь за собой самые разные последствия. Но… Мо Жань подумает об этом позже. Ладно… Собери все силы в кулак. Прекрасно же знаешь, здесь нет ничего сложного. Тебя омеги любят. Ты их. Только вчера в клубе с друзьями проводил план-капкан по захвату слабостатусных сердец, нейроинтерфейс до сих пор вон приходится чистить от навязчивых сообщений. Так чего вдруг пасуешь? Что может пойти не так? Пугающая неизвестность? Это как в детстве, когда ты боишься прыгать с пирса в воду. Самое трудное — заставить себя не затормозить после разбега на самом краю. Не запугать себя ещё больше. Просто прыгнуть. Вдохнуть и… С усилием сглатывает вязкую слюну, подавляя желание организма в очередной раз за день распрощаться с желудочным соком и, открыв настежь оконную раму, выкрикивает: — Прошу прощения, — ну, сама любезность. Елей так и капает на тротуар. Вроде и крик, а вроде и ненавязчивая просьба, — не могли бы Вы меня выручить, одолжив зажигалку? В первую секунду чудится, что его не расслышали, и Мо Жань уже хочет повторить, но слова так и умирают в голосовом модуле, не прозвучав в ночной тишине, когда он берет в зум ЕГО лицо. На него смотрят. Раздраженно внимательно. Отточенным взглядом начальника на непокорного подчиненного. И даже не пытаются рассмотреть поподробнее — зрачки недвижимы, что не может не задевать. Мо Жань-то ЕГО вовсю изучает. Облизывает каждую черточку… А ОН только… Без предупреждения. Без объявления войны вскидывает кибернетическую руку с блеснувшей в неоновых всполохах зажигалкой и, по четко выверенной траектории, как опытный бейсболист, отправляет ее в открытое окно. Мо Жань не ловит. Даже не пытается. Знает, что бесполезно. Не поймать равно «принять вызов и проиграть» — позорно (знает, что не поймает). Даже не пытаться и благодарно улыбнуться — продемонстрировать, что ты не слишком заинтересован в соперничестве, что ты выше этого и преследуешь другие цели. ОН ведь, наверное, безумно устал. Трудный день, бессонная ночь, так ещё и альфа какой-то непонятный огоньку требует. Реакция вполне оправдана и объяснима. Не так они должны были узнать друг друга, ой, не так. Но уже поздно… Надо расположить ЕГО к себе, проявить терпение. ОН же не виноват, что кому-то в ночи пришло в голову поправить своё здоровье. Продолжая миролюбиво улыбаться, Мо Жань тянется за спикировавшей точно во флорариум на рабочем столе серебряной коробочкой, продумывая все возможные варианты их дальнейшего разговора… — Как я могу Вас отблагодарить? Вы мой спаси… — но звук захлопнувшейся двери чёрного хода четко даёт понять, что Мо Жань просчитался. *** После операции Мо Жаню снится один и тот же сон. По кругу. Каждую ночь. Без остановки. Жуткий психоделический трип, вскипающий в сознании, стоит ему опустить голову на подушку. Вот и сейчас он слышит вой сирен. Ему снятся задушенные крики, мольбы о помощи. Он видит мерцающие алые вспышки. Застывшие в предсмертной агонии лица незнакомых людей. Черные пятна крови на поверхности белых стен. И… то, чего раньше никогда не было в жерле грез воспаленного разума. ЕГО глаза. *** Золотые линии на посеребренном корпусе зажигалки складываются в рисунок огнедышащего дракона с расправленными перепончатыми крыльями. Искусная работа. Тонкая. Приятная на ощупь, холодящая кожу, когда Мо Жань ее подкидывает, а затем ловит. Подкидывает и снова ловит. Успокаиваясь, приводя хаотично разбегающиеся мысли в условный порядок. Мо Жань приходит заранее и специально садится на лавку, которая находится в слепой зоне для людей, выходящих во внутренний двор из дверей салона. Садится и ждет. Выжидает в импровизированной засаде. ОН появляется как по часам. Ни секундой позже. Появляется с голографическим планшетом в руках, на котором, как на подносе, покоится вскрытая пачка сигарет. Появляется и только начинает двигаться вперед, ступая тяжелыми берцами по раскаленной лучами активного летнего солнца земле, Мо Жань идет ва-банк: — Привет, — звучит в «полуденной» тишине города. Звучит тихо, чуть хрипло из-за долгого молчания, с рокочущими нотками. Звучит… И ОН отшатывается. Разве что не шипит, как испуганный дворовый кот. (Живых животных за редким исключением люди давно в домах не держат.) Если бы мог, ещё бы и когтистой лапой махнул для полноты образа. Но ОН только отшатывается, отступая на шаг назад по пышущему жаром асфальту. А в глубине сплава проржавевших глазных радужек замирает раздражение. Мо Жань, привставая с лавки: — Прошу меня простить, не хотел тебя напуга… — Я чем-то могу Вам помочь? — «свали и не мешай мне наслаждаться одиночеством» читается яркой бегущей строкой. У Мо Жаня даже дыхание перехватывает от неожиданности. Нет той придуманной им же самим бархатистости, нет ничего из того, что он воображал. ЕГО голос… Другой… Но от этого не менее приятный. Приятный, как таящий на языке фруктовый лёд в жаркий день. И такой же ломкий. — Я не займу много времени, — «тебе пока что некомфортно рядом со мной, я понимаю. Но мы, если ты не будешь против, это постепенно исправим, обещаю», — просто хотел поблагодарить за помощь. Вернуть то, что по праву твоё. С небольшим дополнением. С маленьким купленным в кофейне через дорогу имбирным печеньем в форме милого дракончика, удерживающего в когтистых лапках сахарный цветок. ОН сухо кивает на голографический «поднос» перед собой, как родитель, приказывающий ребенку положить сворованные на кухне сладости обратно на полку: — Это все? — «спасибо, но не мог бы ты уже съебаться?». — Конечно, — отвечая и на высказанное вслух, и на то, что сейчас висит в густом полуденном воздухе, — хорошего дня. Мо Жань поспешно разворачивается, чтобы уйти. Делает шаг. Другой. И до самого угла дома чувствует на своей спине тяжёлый, сканирующий взгляд, борясь с неимоверно сильным желанием обернуться. *** — Р… Ребёнок, — надрывный шёпот. ЕМУ будто подрезали голосовые связки. Перекусили щипцами ниточки, отвечающие за интонацию и громкость. «Ребёнок», как запись заводной куклы. С пугающе безэмоциональным голосом. Куклы из какого-нибудь фильма ужасов. *** Горечь сигаретного дыма. Сладость яблочного сидра. Резкость антисептических средств. Все это — ОН. Это сметающее все на своем пути цунами запахов, почти сбивающее Мо Жаня с ног, стоит оказаться чуть ближе дозволенного. А он оказывается. Оказывается снова и снова, изо дня в день… Сидит на одной и той же лавочке, в одно и то же время… Сидит, как оставленный хозяином пес-андроид на подзарядке у дверей продуктового магазина. Сидит и ждет. И к своему «щенячьему» восторгу дожидается. Первые несколько раз они курят. Курят привычно долго, словно их все еще разделяют многочисленные метры и тонированные стекла. Курят, делая вид, что все так и должно быть, что все идет своим чередом. Просто курят в тишине, а потом расходятся по рабочим местам. Мо Жань не торопит. Дает возможность привыкнуть. То, что ОН приходит, уже о многом говорит. Не хочется в угоду сиюминутным желаниям нарушать их молчаливый диалог. Альфа чувствует, что сейчас не время. Чувствует напряжение в пыльном уличном воздухе. Видит чрезмерно ровную линию ЕГО плеч. Видит плотно сжатые бескровные губы. И каждый раз, когда слова уже щекочут в горле начинающейся простудой, сглатывает. Сглатывает тяжело, вязко, как обычно насухую сглатывают пилюлю в горькой необработанной оболочке. Хоть и неприятно, но это необходимая мера. Все от себя зависящее он уже сделал, теперь остается только терпеливо ждать… Ждать ровно столько, сколько нужно. *** На ЕГО впалых щеках подсыхают перламутровые дорожки слез. ОН почти не дышит. Задушенно хрипит, словно лёгкие больше не пропускают через себя достаточное количество воздуха. Через мутное стекло респиратора проглядывается чёрная капля, сбегающая по обескровленной коже. Ваньнин… Ваньнин… Стучит в висках. Накатывает, как волны звуковых вибраций на концерте электронной музыки. Вибраций, от которых из модулей слуха вот-вот польётся кровь. *** — Слишком много «совпадений», Вы не находите? Мо Жань в первую секунду не верит. Проходит почти неделя, прежде чем ЕГО голос ледяным дротиком пронзает разделяющую их невидимую стену. Пронзает, пуская тонкие лучики трещин по фантомной поверхности. Разбивая ее безжалостно, точно попадая в цель. — Судьба? Шутливо предполагает альфа, поворачивая голову к ЕГО охваченному сигаретным дымом точеному профилю. Шутливо предполагает, изничтожая рой бабочек всепоглощающей, дурманящей радости внутри собственных ребер. Нельзя. Нельзя. Это только первый крохотный шаг навстречу. Ничего больше. Нельзя позволять себе терять голову. Хотя как можно потерять то, что и так уже несколько месяцев утеряно безвозвратно? ОН, не выпуская изо рта никотиновую палочку с раскусанным фильтром, небрежно бросает: — Не думаю. Их диалог — игра. Игра, в которой один всегда бросает мяч куда угодно, но не на оппонента, нарушая все правила и нормы. А последнему ничего не остается, кроме как бегать верным псом по разным углам, покорно принося хозяину прорезиненный предмет со следами собственных зубов: — Хорошо, может быть, я просто настойчивый. Покорно принося и виляя хвостом, ожидать следующего броска. Это даже забавно. Но так быстро следующего хода Мо Жань не ожидает. Ему ведь нужен перерыв. Подождите. Тайм-аут. Где же привычные паузы? Не успевает мысленно запросить у судьи передышку, как ЕГО слова уже пружинят о кирпичные стены заднего двора: — После отмены уголовной статьи сталкеринг переименовали в настойчивость? Любим кусаться? Отлично. ОН даже лучше, чем Мо Жань мог себе вообразить. Еле сдерживаясь, чтобы не рассмеяться от прокатившейся по внутренностям, сметающей все на своем пути лавины восторга: — Сам же знаешь, органам некогда заниматься столь мелкими делами, — «я просто шучу, со мной рядом тебе нечего бояться. Хотя… Ты вообще чего-то боишься?», — Трупы по улицам после перестрелок кто-то же должен собирать. Лишняя электронная волокита им ни к чему. — Раньше меня «Ваша настойчивость» не сильно беспокоила, сейчас… напрягает. Раньше… Вот это неожиданно. Так ОН знал? Знал, что Мо Жань за НИМ наблюдает? Знал. Конечно знал, иначе и быть не может. — Тогда почему ты все ещё приходишь сюда? — недоумение, которое не удается скрыть под зонтом мнимого спокойствия. Почему ты продолжаешь приходить, зная, что я здесь? Почему ты всегда приходил? — Это место считают «проклятым»… — указывая тлеющим кончиком сигареты куда-то перед собой, произносит ОН. Куда-то, куда Мо Жань никогда особо не смотрел, потому что был полностью увлечен сначала лицезрением закрытых дверей, а потом ИМ самим. Куда-то, где на кирпичной кладке, помимо прочих, вырисовывается мрачная картина уличного художника. Граффити с изображением восседающего на кроваво-красном мотоцикле одного из всадников апокалипсиса. Смерти. — Зачем стирать, если можно обходить стороной, верно? Но мне… на руку. Здесь тихо. Было тихо. Мо Жань чувствует, как по спине пробегает неприятный холодок. Чувствует, но почему-то больше не может отвести взгляда от пустых бездонных глазниц лишенного кожного покрова лица-черепа: — Не веришь в городские легенды? — «Скажи, что нет, потому что мне теперь пиздец как стремно». — Знаю, что есть вещи куда страшнее рисунков на стене, — следует незамедлительный ответ. *** Ваньнин… Ваньнин… Имя, которое Мо Жань не знает, но точно слышит в мыслях. Не знает, но оно типографской краской начинающего барахлить ретро-принтера отпечатывается на листе его сознания. Нечетко. Размыто. Отпечатывается снова и снова, прерываясь лишь на не складывающиеся в иероглифы символы. Ваньнин… Ваньнин… ОН тяжело моргает. Опускает веки, и в какой-то момент Мо Жаня посещает мысль, что они не поднимутся. Что так и останутся подрагивающими на ветру светло-розовыми лепестками лотоса, скрывающими золотое пламя глаз феникса. Но ОН делает над собой усилие. Котёнок… *** Время речным песком сыпется сквозь пальцы. Замедляя свой бег только в редкие минуты их тихих полуденных разговоров ни о чем. Так проходят дни, недели, месяц. А Мо Жань до сих пор не знает ЕГО имени. В реальности. Во сне он часто зовет ЕГО. Зовет по имени, которое когда-то ни с того ни с сего придумал его воспаленный разум. В реальности ОН все еще незнакомец. Уже не столь таинственный, но все же… альфу это более чем устраивает. Устраивает, потому что в эти короткие мгновения, проведенные вместе с НИМ, он забывает о боли, об изматывающих сновидениях, о внезапно начавшихся провалах в памяти. Забывает о том, что он… нездоров… и, когда забывает, по его венам растекается приятная теплая волна наслаждения после долгих затяжек и звуков ЕГО голоса. Все это так нужно. Все это так правильно. Все это позволяет ненадолго отвлечься от страшных мыслей, то и дело запускающих свои паучьи лапки в сознание. Мыслей, что врачи ошибаются в диагностике, и он сходит с ума. Сходит с ума медленно, мучительно, осознавая каждый симптом, но не имея возможности что-либо изменить, так как на все вопросы получает от людей в белых халатах один лаконичный ответ в разных интерпретациях: «Так бывает. Скоро пройдет»; «Так бывает, не нагнетайте»; «Не придумывайте то, чего нет»; «Больничный на основании Ваших выдуманных симптомов я выписывать не собираюсь». И так по бесконечному кругу. И так, пока в один прекрасный день не оказывается в гордом одиночестве. На заднем дворе. В гордом одиночестве и полном непонимании происходящего. Почему ОН не пришел? Что случилось? Где Мо Жань потерпел неудачу? В гордом одиночестве, поглядывая то на собственные подрагивающие в нетерпении пальцы, то устремляя взгляд на потрепанную граффити «Смерти». Смерти, которая будто вот-вот рассмеётся ему прямо в лицо. *** — Кстати, лучше сядьте, а то упадёте. — Мы сидим, придурок. — Какие Вы предусмотрительные. Если кратко, то я, кажется, влюбился. — В порно-звезду из брейнданса не считается. — Ой, не душни. Это же самая истинная любовь. Не томи, кто этот виртуальный красавец? Мо Жань слушает разговоры коллег вполуха, медленно поцеживая из бокала Мартини Негрони. Поцеживая, то и дело касается губами прохладных кубиков льда, которые, словно наперегонки, скользят по граненым бортикам, звякая друг о друга, мешая достичь цели соперникам. — Удивитесь, но он вполне реален. Администратором работает в «Afterlife». Я же говорил, что пойду оптическую систему подкрутить. Так вот… А здесь притормозим. Стоп. Это что еще за новости? Бокал с жалобным взвизгом опускается на борную стойку из красного дерева, привлекая всеобщее внимание. — Кто говоришь тебе зрение корректировал? — вопросительно резко, нетрезво хрипло. Стараясь одной только интонацией выбить оппонента из колеи. — Я, по-моему, не говорил, но… Юйхэн… Он… необычный, а руки золотые. К нему очередь, я знаю, длиною в жизнь. (Считается одним из самых рейтинговых специалистов.) — тараторит в ответ горе-любовник, — Сам стоял в листе ожидания несколько недель, пока один «очень хороший человек» не отменил запись. Так бы до осени еще ждал. Юйхэн, так, Юйхэн… Кем бы он ни был, Мо Жаню все равно нужно уже установить себе слот для сменных инжекторов, который так настойчиво рекомендуют ему врачи, чтобы потихонечку начинать слезать с психотропных веществ в сигаретах и переходить на внутривенные лекарственные препараты. Сейчас как раз самое время наведаться в гости в «Afterlife». Если на НЕГО уже положили глаз, то нужно действовать быстро. Планы ведь имеют свойство меняться, правда? В экстренных ситуациях уж тем более. Поэтому Мо Жань отправится хоть к этому риперу-альфе Юйхэну, хоть к самому Сатане, лишь бы увидеться с НИМ снова: — Попробую попасть на приём к этому рейтинговому специалисту. Давно пора уже заниматься своим здоровьем. Пока говорит, открывает интернет-браузер на экране нейроинтерфейса, чтобы не откладывать в долгий ящик первый шаг в реализации своего плана. Но Мо Жаня с намеченного курса сбивают внезапным: — Я хочу увидеть твоё лицо после. Быстрый настороженный законный вопрос: — Что ты имеешь в виду? Сладкий, тягучий как патока ответ, совсем не избавляющий от подозрений, а только усиливающий их: — Поймёшь потом. Пусть будет сюрприз. *** Мо Жань и подумать не мог, что выкупить очередь в салон на удобную дату стоит таких больших денег. Он предполагал, что цены будут кусаться, но, чтобы выложить месячную зарплату среднестатистического жителя города, даже помыслить не мог. И ведь это только бронь… Без учета первичной консультации, нескольких сеансов работы, самого импланта, медикаментов… А все из-за аварии. Вот надо же было оказаться не в том месте, не в то время, когда какой-то киберпсих решил покончить с собой, попутно унеся несколько невинных жизней. Мо Жань, хоть тогда и отделался сотрясением, все равно из-за неисправности одного из чипов в мозговом интерфейсе был вынужден лечь под нож, благо страховка покрыла незначительную, но все же часть расходов. А? Что? Голова все еще болит так, что жизнь становится невыносимой? Плати из своего кармана немыслимые суммы сначала врачам за анализы и приемы, потом риперам по необходимости. Работай, превозмогая жуткую мигрень, и плати, плати, плати. ЕГО здесь нет. Первая мысль, которая посещает голову, стоит преступить порог рипер-салона. ЕГО здесь нет. Все было зря. ЕГО здесь нет. Здороваясь с симпатичным омегой-администратором за стойкой регистрации. Омегой с длинными с искусственно созданным мокрым эффектом каштановыми волосами, убранными за уши. За уши с заостренными на манер эльфийских ракушками. Хирурги, по всей видимости, постарались над ними на славу, что уж говорить. Омегой с подкаченными пухлыми кукольными губками. Губками, накрашенными матовым кофейным тинтом, еще больше подчеркивающим и так их не малый объем. Омегой в белоснежной блузе с коротким рукавом. Омегой слишком правильным. Слишком правильным, если не брать во внимание единственную «эпатажную» деталь в его образе — черную портупею с длинными серебряными цепочками, обхватывающую грудь. Омегой, который по своим внешним характеристикам скорее подходит для работы в офисном центре, но никак не для администрирования, хоть и элитного, но все же рипер-салона. В голове Мо Жаня у представителей подобных заведений киберимпланты должны были быть на самом видном месте. В качестве своеобразной рекламы, ну или для создания антуража и стиля рабочему месту… ЕГО здесь нет. Он специально пришел немного пораньше, чтобы увидеться с НИМ, а теперь сидит, как дурак, утопая в мягкой обивке дивана, пролистывая по третьему кругу новостную сводку. ЕГО здесь нет. — Доброго денёчка. Неловкое напряженное молчание в холле нарушает выросший словно из-под земли татуированный с ног до головы альфа. Альфа с выкрашенными в ярко-рыжий цвет длинными густыми, как львиная грива, волосами. Альфа миловидный. Высокий. Жилистый. Альфа, которого Мо Жань меньше всего ожидал увидеть. И кого было бы довольно трудно забыть… Ведь это именно из его разрисованных рук он несколько месяцев назад в больнице и получил тот самый чип для проведения операции. И, по всей видимости, Мо Жань тоже примечательная личность:  — Чипированный мальчик? — а у этого типа хорошая память, — Помню-помню. Старина Си никогда ничего не забывает. К кому на приём? — А у тебя много вариантов? — раздается манерно из-за стойки регистрации быстрее, чем Мо Жань успевает открыть рот. — Как по мне здесь все более чем очевидно. — Действительно, что же это я? — и, многозначительно переглянувшись с омегой-администратором, подсаживается на диван в опасной близости к Мо Жаню и как бы невзначай, закидывая руку на его плечо, словно встретил закадычного друга детства и скорее хочет рассказать о своей жизни во всех мыслимых и немыслимых подробностях, продолжает. Продолжает, растягивая каждый звук, наигранно выдерживая паузы, — Ну, к кому же ещё. Конечно же к нашему «Аспиду»… Ты только в руках себя держи, лады? Не распускай… это самое… ну, ты понял… А то из наркоза выйдешь и все… чик-чик… и нет жизненно важных… конечностей. Стоп. Стоп. Стоп. Мо Жань, конечно, не эталон брутальности, но к альфам приставать… Что-то новенькое… — Оу, я не по этим делам, чувак, — да, на вечеринках иногда бывали эксперименты в кругу хороших знакомых, но не более того. — Все так сначала говорят… — прилетает шутливо. Но не успевает Мо Жань прояснить ситуацию, как их безбожно прерывают: — Господин Мо, прошу, проходите за мной, — администратор, сдержанно дежурно улыбаясь, выскальзывает из-за стойки регистрации и пружинящей походкой, поскрипывая о паркет мерцающими в свете потолочных ламп киберимплантами ног, направляется к раздвижным дверям рипер-бокса. Киберимплантами ног… Ах, вот в чем дело… Мо Жаню только остается взять свои мысленные слова назад. Этот омега как нельзя лучше подходит для работы здесь. Эффект неожиданности достигнут на сто процентов… *** Внутри так вылизано чисто, что Мо Жань начинает волей-неволей задумываться, сколько микробов на собственной одежде он сейчас пронес. Странно осознавать, что самый грязный предмет в радиусе нескольких квадратных метров — это ты сам. Так странно, что неудобно. И даже немного стыдно перед катающемся из угла в угол андроидом-пылесосом, который то и дело попискивает, обнаруживая недопустимый уровень загрязнения. — Устраивайтесь поудобнее, — щебечет миловидный омега, чуть подталкивая голову Мо Жаня вперед, поправляя подголовник высокого косметологического кресла. Кресла, на которое альфа опустился без особого энтузиазма, уже прекрасно зная, что последует за приходом рипера: стандартный вгоняющий в тоску допрос с пристрастием, — приборная панелька прямо перед Вами, захотите меня позвать, используйте. Может быть, чай, кофе, водички? Все напитки входят в стоимость посещения. В такую стоимость должен входить как минимум ужин в ресторане класса люкс. С личным андроидом-лакеем. И массажем стоп в виде особого комплимента от заведения. — Капучино и минеральную воду со льдом, будьте добры, — но, как гласит известная народная мудрость, «дают — бери, бьют — беги». И Мо Жань планирует выжать из сложившейся ситуации все до последней капли. — Хорошо, отдыхайте. Юйхэн скоро подойдёт. Конечно же этот Юйхэн или, как рыжий его называл, «Аспид» подойдет, куда денется. Еще бы он за такие деньги не подошел… Этот прием альфу сейчас меньше всего волнует. А вот ОН… совсем другое дело. Где же ОН? Неужели Мо Жань не попал в ЕГО смену? Или, может быть, ОН в отпуске? Ну не мог же ОН уволиться? Нет. Нет. Нет. Так, сохраняем самообладание. На установку импланта потребуется минимум два сеанса. Еще есть шанс. «Еще есть шанс», думает, отпивая первый глоток горячего кофейного напитка. Думает и морщится от приторной сладости. По всей видимости кто-то в автомате не отрегулировал уровень сахара, и все запасы белых кристалликов оказались у альфы в стаканчике. Ну что за день? Если сейчас еще и воду безо льда принесут, то будет комбо успешной жизни. — Не могли бы Вы… — начинает, когда слышит звук отъезжающей в бок дверной панели бокса, в полной уверенности, что это его «обещанный» стакан воды. Начинает, но отсутствие скрипа киберимплантов ног подсказывает, что… — Ты…? Только и удаётся вымолвить слипающимися от сладкой сахарной пенки напитка губами. — Ты…? Вслух. А внутри… Прямо в голове… Внутри мозговых извилин и перегревающихся время от времени микросхем раздаётся голос. Вроде бы внутренний голос. Свой собственный. В своей собственной голове. Но он звучит чужеродно. И пугающе громко. Звучит так, как Мо Жань никогда бы сам не подумал. — ОН принадлежит мне.