How long

      — Убил моих родителей… — произносит Эмма, что сама в шоке не только от появления своего детского ночного кошмара наяву, но и от собственной реакции.       — Ты уверена? Это было лет двадцать назад, — с сомнением уточняет Иви, внимательно смотря на подругу и видя, как та понемногу берёт себя в руки.       — Да, он мне потом лет пять в кошмарах снится, Гилберты уверяли, что это всё воображение и мои родители умерли в аварии, — торопливо уверяет девушка, — а не убиты монстром, как мне снится. Вот только наличие в мире вампиров поставило всё на свои места.       — Гилберты? — с интересом разглядывая незнакомую девчонку, что обвинила его в убийстве своих родителей, переспрашивает Майкл и вспоминает: — А ты, должно быть, Саммерс? Кузина двойника?       — Так это правда? — уточняет без особого удивления Элайджа.       — В том, что я убил её родителей, чтобы получить малолетнего двойника как рычаг давления на мальчишку? — видя понимание на лицах своих детей, произносит Майкл и, согласно кивая, — Да, правда.       — Убил моих родителей, чтобы получить Елену? — снова начиная задыхаться, задаёт вопрос Эмма.       — Ты уже не особо хочешь, чтобы я сняла с неё проклятье? — спрашивает Иви, смотря на вот-вот грозящую скатиться в паническую атаку подругу.       — Выпейте, — протягивая бокал, полный виски, к ним подходит Элайджа. И, обернувшись к безразлично наблюдающему за всем этим Майклу, просит: — Отец, не мог бы ты…       — Пойду поговорю с Фреей, — допив свою порцию алкоголя, на удивление всех, кто его знал, просто соглашается с просьбой отец первородных, добавляя: — Всё же, думаю, мне стоит отправиться в Европу.       — Европу? — с удивлением произносит Никлаус, одаривая старшего брата вопрошающим взглядом, стоило Майклу скрыться в глубине дома.       — Он хочет начать охоту на Тристана, — поясняет слова отца Элайджа.       — Ты как, в порядке? — проявляя беспокойство, спрашивает Эвелин у Эммы.       — Да всё хорошо, — говорит в ответ вампирша и, желая отвлечь внимание от своего состояния, кивает на не только пришедшую в себя, но и даже уже севшую в ограждающем круге охотницу. — Кажется, Рейна пришла в себя.       — Ладно, — отступает Иви и, обернувшись к ещё не решённой проблеме, подходит к возведённому ею барьеру. Ведьма видит в очнувшейся девушке явные следы укоренившегося старого проклятья, а ещё связь, что объединяет Рейну с кем-то.       — Что скажешь, любовь моя? — отвлекает жену от явно увлекшего её созерцания Никлаус.       — Что она не бессмертна, — скорее машинально отвечает та, все так же разглядывая охотницу, и, обращаясь уже к ней, задаёт вопрос: — Кто умирает за тебя?       — Не понимаю, о чём ты, — гордо вздёрнув подбородок, говорит Рейна и, уже достаточно придя в себя, она замахивается мечом в попытке разбить барьер, что так и остался с ней, несмотря на путешествие по полу.       — Ты всё прекрасно понимаешь, — возражает на это Иви и, наблюдая за безуспешной попыткой девушки освободиться, говорит, приманивая к себе чужое оружие, — а это, я полагаю, меч феникса.       Поймав вылетевший из рук владелицы меч, ведьма не менее внимательно рассматривает и его, особенно уделив внимание камню в навершии. Оружие, что убило множество вампиров, заинтересовало Эвелин как бы не больше, чем Рейна Круз.       — Ты разорвешь связь? — уставший от воцарившейся тишины подаёт голос Стефан.       — Не сегодня, — не отрывая взора от меча, говорит Иви. Ведьма видит неявную проблему в оружии Рейны, сам меч не представлял из себя что-то стоящее, просто проводник, но вот камень феникса — слишком сложен для простого решения. Нахмурившись, Эвелин без каких-либо задних мыслей предлагает, даже не отвлекаясь от своего занятия: — Можете остаться на ночь, если хотите, гостевые в вашем распоряжении.       — Я, пожалуй, вернусь в отель, — отвечает на щедрое предложение подруги Эмма. Она не готова вновь встречаться с Майклом. Да ночь в отеле и не гарантирует, что это не случится, но вот только пребывание с ним в одном доме делает встречу более чем вероятной.       — Я тоже переночую в отеле, — уверяет Стефан, уловив на себе задумчиво-расчетливый взгляд Клауса.       — Как хотите, — отзывается Эвелин и, оторвавшись от изучения камня, прищурившись смотрит на хмурую и сверлящую своё оружие взглядом Рейну Круз. Магия действует с опозданием, не критическим, всего десяток секунд, но оно есть, и охотница падает на пол, засыпая. А это значит, проклятье на Рейне не только возвращает её к жизни, но и помогает сопротивляться магии.       — Тогда, думаю, вам пора, — замечает очевидное для всех Элайджа, остановив свой взгляд на Сальваторе, добавляет: — И Стефан, прикройся уже.       Привыкшего к аккуратности во всём первородного вид расхлябанного вампира раздражал. Но отдать тому должное, он, словно очнувшись после этих слов, быстро застегнул рубашку. Кол, буркнув что-то про Давину, скрылся в доме, пока его старший брат пошёл провожать гостей до выхода.       Никлаус, отставив допитый бокал, встаёт с насиженного места и мягкой походкой приблизившись к жене, встал за её спиной. Эвелин продолжала делать вид, что не замечает его манёвра, но предвкушение и томление, что охватило ее, эти эмоции она скрыть от него не могла.       — Что за игру ты затеяла, душа моя? — на грани шёпота спрашивает гибрид, опаляя расположенное рядом с его губами ухо своим дыханием.       — Никаких игр, — слишком спокойно и безразлично отвечает Иви, чтобы он поверил, — просто помогаю нашим старым друзьям.       — Намеренно провоцируя меня? — обхватив любимую поперек талии одной рукой, Никлаус другой выхватывает меч, что не спешили как-либо удерживать. — Дразня, разжигая мою ревность?       — Ты первый начал, — обиженно отзывается Иви, надувая губы и складывая руки на груди, продолжает: — Променял наше свидание на посиделки со Стефаном.       — И что мне сделать, чтобы искупить вину? — продолжая шептать, спрашивает гибрид и, наклонившись, прижимается губами к открытому участку шеи.       — Даже не знаю, — игривым тоном протягивает ведьма, наклоняя голову в сторону, чтобы дать мужу больший доступ.       — Зато я знаю, — фыркает вернувшийся во внутренний двор Элайджа, — убрать Рейну Круз в подвал для начала. Потом неплохо было бы отпустить Клару домой.       — Умеешь ты портить момент, брат, — раздражённый прерванным занятием произносит Никлаус. Он всё так же прижимает свою ведьмочку к себе, но настрой уже не тот.       — И поговорите между собой уже, — приказным тоном продолжает Элайджа, не обращая внимание на слова брата, — от этого напряжения, — взмахнув рукой в воздухе, будто обозначая это самое напряжение, говорит первородный, — скоро не только отец в Европу сбежит.       Закончив раздавать распоряжения, вампир уходит, оставив супругов возле заключённого в барьер тела Рейны Круз посреди внутреннего двора их дома. Откинувшись головой на плечо мужа, Иви чувствует взыгравшее в нём противоречие, буквально видя, как его подмывает поступить наперекор.       — Я запру Рейну, а ты отпусти Клару, пожалуйста, — мягко просит Эвелин Ника.       — Он прав, нам надо поговорить, — не собираясь двигаться с места или отпускать любимую, вдруг произносит Клаус. И всем телом ощущает то напряжение, что охватило девушку в его руках после сказанных им слов.       — В спальне поговорим, — после минутного молчания серьёзно отвечает Эвелин и добавляет: — после того как я запру Рейну, а ты отпустишь нашу няню домой.

***

      Подниматься в спальню Иви не сильно хотелось, предстоял разговор с Ником, который она не знала, как начать. Да и вообще, как рассказать о том, что её беспокоит, не нарвавшись на очередную ссору. Ведьме бесспорно нравились их примирения, но после всего случившегося недавно ей нужна была передышка в тишине и спокойствии, хотя бы немного.       Никлаус ожидаемо был уже в их комнате. Заняв одно из кресел, он сидел в компании бутылки бурбона, двух бокалов и меча Рейны Круз. Последний гибрид с интересом изучал, но вряд ли его заинтересовали заклинания, наложенные на клинок.       — Я отсюда чувствую твоё сомнение, любовь моя, — найдя точку равновесия в мече, Клаус ловким движением прокручивает оружие в руке и единым махом вгоняет его остриём в пол. После чего, указав рукой на соседнее кресло, предлагает: — Присядь и расскажи мне всё, что мучает тебя.       — Тебе это не понравится, — бросает в ответ Эвелин, но идёт и садится на предложенное место.       — Догадался, поэтому здесь бурбон, — ухмыльнувшись, уверяет Никлаус и, обновив свой бокал, спрашивает: — будешь?       — Да, это не помешает, — соглашается с предложенным ведьма, устраиваясь в кресле поудобнее.       Воцаряется недолгое молчание, пока Никлаус разливал алкоголь по бокалам, решение любимой выпить ещё больше настораживает гибрида. Теряясь в догадках, что гложет его жену, Клаус не выдерживает:       — И что же мне не понравится?       — Наверное, стоит начать немного издалека, — болтая янтарную жидкость во взятом ею со столика бокале, произносит Иви и, словно завороженная её отблесками, спрашивает мужа: — Ты ведь помнишь про баланс природы?       — Только не говори, что всё дело в колдовских заморочках, — скептически смотря на свою ведьмочку, просит Никлаус, он ожидал чего-то более неприятного.       — Это не заморочки, Ник, — с укором возражает Эвелин, поднимая взгляд от бокала в своих руках. — Наш мир так устроен, что стремится к равновесию и балансу. Если есть болезнь, значит, есть и лекарство. Всё имеет своё начало и конец…       — К чему эта философия, любовь моя? — уже с подозрением после озвученных слов смотрит на жену Клаус.       — Когда Эстер обратила вас в вампиров, белый дуб, даровавший вам бессмертие, стал вашей погибелью, — сосредоточено продолжает подходить к тому, что не давало ей покоя, Эвелин.       — И мы его уничтожили, — заканчивает за девушкой Никлаус, ожидая, что на этом в поднятой теме можно поставить точку.       — А потом он вырос вновь, — в тон мужу говорит Иви, — вы и его сожгли. Эстер создала «вечный кол», когда и его не стало, нашлась игрушка, которую ты вырезал из белого дуба в детстве для Ребекки, — сделав паузу в своей речи, ведьма делает глоток из своего бокала, прежде чем задать вопрос, — улавливаешь тенденцию?       — Хочешь сказать, всегда найдётся новое оружие против нас? — хмуро уточняет посыл любимой Никлаус. Он никак не ждал, что их откровенный разговор будет крутиться возле этой темы.       — Да, пока существуете вы, всегда будет существовать способ вас убить, такова природа, Ник, — подтверждает вывод мужа Иви.       — Это то, что тебя беспокоило всё это время? — спрашивает Клаус, обдумывая услышанное и то, как это было сказано. Он не заметил особого волнения в тоне любимой, только осторожность и тщательный подбор слов, но и только.       — Не совсем, — делая ещё один, более основательный глоток из бокала, Эвелин продолжает: — Это то, что послужило моему поступку.       — Поступку?       — Помнишь, я говорила, что наведу справки по поводу пророчества? — вместо ответа спрашивает Иви.       — Хватит прелюдий, любовь моя, — строгим тоном произносит Никлаус, — говори уже.       — Я узнала, что игрушка Ребекки будет иметь отношение ко всему этому, — смотря, как мрачнеет муж после её слов, ведьма не решается прерваться, продолжая говорить, — и когда увидела её у Генри…       — Почему ты не уничтожила её?! — резко поднявшись из кресла, гневно спрашивает Клаус. Ведь сделай она так, всего этого можно было бы избежать, думает он.       — Потому что в тот момент пророчество на всех парах стремилось к своему исполнению, — стараясь говорить спокойно, отвечает Иви, прикрывая в усталости глаза. — Думаешь, у меня не было первой же мыслью спалить игрушку прямо там, в аэропорту, как только поняла, что это? Была, и я очень хотела это сделать!       — Но? — подойдя к креслу, занятому женой, подталкивает её продолжать Никлаус.       — Но всё имеет своё начало и свой конец, — будто мантру произносит Эвелин, прежде чем, открыв глаза, посмотреть на возвышающегося над ней мужа. — Уничтожь я тот белый дуб, как скоро появился бы новый? Или что похуже? Пророчества коварны…       — И ты просто оставила всё как есть? — излишне спокойно на фоне бушующих в нём эмоций спрашивает гибрид.       — Нет, я прокляла игрушку, — признается Иви, чувствуя себя как на исповеди. Она не хотела об этом рассказывать, но это снедало её разве что чуть меньше, чем решение исполнить пророчество. — Тот, кто использует её в убийстве, умрёт сам. Но так как я проклинала не столько деревянного всадника, сколько белый дуб, из которого он выточен…       — То и все его части несут на себе это проклятье? — прекрасно понимает недосказанное Клаус. Видя смесь вины и облегчения в изумрудных глазах напополам с ожиданием, мужчина забирает из рук ведьмы бокал и, поставив его на столик, поднимает Эвелин за плечи из кресла, вынуждая ее встать. На удивление для себя Никлаус не чувствует злости в отношении любимой ведьмочки, он не желает понимать ее доводы, что она привела для своих действий, но злости на всё это найти в себе не может. — Иви, пообещай мне не утаивать от меня то, что тебя волнует.       — Ты же знаешь нашу общую проблему с обещаниями? — с явным сомнением смотря на мужа, уточняет Эвелин. Она ещё после смерти от рук Эстер зарекалась что-либо обещать.       — Знаю, но пообещай хотя бы не скрывать то, что несёт гибель нашей семье, — хоть и сделав уступку, стоит на своём гибрид.       — Хорошо, обещаю не скрывать то, что может в потенциале уничтожить нашу семью, — соглашается ведьма.       — И это всё, что ты боялась мне рассказать? — вкрадчиво интересуется Никлаус.       — Помнишь, как ты отреагировал на мой вариант решения проблемы с пророчеством? — укоризненно напоминает Иви мужу.       — Иви? — настаивает на своём вопросе Клаус.       — Всё, больше ничего нет, — уверяет девушка и, задумавшись, добавляет: — Ну, из того, чтобы меня сильно волновало.       — Вот сейчас ты меня совсем не успокоила, любовь моя, — фыркает в ответ на слова жены Никлаус.

***

      Будильник хоть и стоял на самой тихой громкости, но что это для чувствительного слуха первородного гибрида? Да ещё и помимо этого противного звука, что, впрочем, быстро замолк, он ощущает, как под его рукой заворочалась жена.       — Куда ты собралась? — хриплым после сна голосом спрашивает Клаус, понимая, что любимая не просто решила сменить положение, а осторожно пытается выбраться из-под его руки. Пресекая все её потуги, он, наоборот, притягивает её за талию к себе ближе.       — Я договорилась с Эммой встретиться с утра, — тихо поясняет Иви и уже не скрываясь приподнимается на постели. — Спи.       Лёгкий поцелуй в плечо и попытку окончательно встать с кровати прерывает Никлаус, прижав жену к себе. Вместе с ней он перекатывается на спину. В тусклых лучах встающего солнца, что из-за построек Французского квартала увидеть предстоит ещё не скоро, лицо Эвелин покрывается румянцем. Девушка в его руках всё ещё сонная и такая нежная в этот момент, что он просто не в силах её отпустить.       — Не ходи никуда, — просит Клаус, шурша простыней, что накрывала их, он проводит рукой по спине любимой, останавливая свою ладонь на её затылке, — пусть твоя подружка придет к нам, если так хочет поболтать.       — В дом, где, как оказалось, обитает страх её детства? — фыркает в ответ на предложение мужа ведьма.       — Отец, взяв след, наверняка уехал ещё ночью, — возражает Никлаус, зарываясь пальцами в рыжие кудри.       — Ты прекрасно знаешь, что нам надо посекретничать, — приводит ещё один довод Иви, — а в доме, полном первородных, Эмма этого делать не станет, — но, видя в ответ упрямый взгляд и чувствуя усилившуюся хватку на своём бедре и затылке, девушка дополняет: — Мы просто поболтаем, попьём кофе и придем сюда. Мне ещё разбираться с Рейной, да и Елену доставят тоже сюда.       — Ладно, — надув губы, с неохотой соглашается гибрид, но отпускать жену даже не думает. — Только ты отправишься чуть позже.       С последним словом Никлаус запечатывает открывшиеся было губы любимой требовательным поцелуем.

***

      В кафе в этот далеко не ранний час было достаточно народа, но найти Эмму для Эвелин всё же не составило труда. Небольшой столик на шумной улице, за которым устроилась мрачная, как грозовая тучка, Саммерс, выделялся на фоне ярких красок города.       — Привет, долго ждёшь? — присев напротив, смущённо интересуется Иви. Они хоть и не обозначили точного времени встречи, ограничившись расплывчатым «утром», но время, в которое она появилась, уже с натяжкой можно было так именовать. Ник порой бывает очень упрям, не сказать, что ведьме не понравилось то, что заставило её задержаться, но перед подругой было неудобно.       — Начала думать, что ты уже не придёшь, — с укором смотря на Эвелин, отвечает Эмма.       — Кое-что меня задержало, извини, — произносит ведьма и, отвлекаясь на подошедшую официантку, говорит уже ей: — Кофе, чёрный.       — Хочешь сказать, кое-кто, — фыркает в ответ вампирша. И, помассировав занывшие виски, недоуменно продолжает: — Это, конечно, твой выбор, но до сих пор не понимаю, почему ты с ним. Ведь он же…       Да они между собой не обсуждали эту тему, Иви прекрасно знала отношение подруги к её мужу и в их нечастых разговорах или переписке тщательно обходила эту тему. Видя, как девушка напротив замялась, подбирая определение, достойное Никлауса и такое, чтобы не обидеть её, заканчивает за неё:       — Чудовище? — растеряв хороший настрой, что обеспечило это чудовище ей сегодня с утра, серьёзно смотрит Эвелин на Эмму, ожидая её реакции.       — Да, Иви, — соглашается с озвученным Саммерс, — твой бывший…       — Бывший? — смеющийся тон Кола прерывает устоявшуюся напряжённую обстановку за маленьким столиком. Оказавшись рядом, первородный забирает свободный стул от соседнего стола и присаживается к девушкам. С явно написаным на лице любопытством он обращается к Эвелин: — У тебя есть «бывший», малышка Иви? И он ещё жив? Или Ник о нём не в курсе?       — Ты не должен быть на занятиях, Кол? — недовольно смотря на парня, вместо ответа задаёт вопрос ведьма.       — Мы сегодня прогуливаем, и не уходи от ответа, — пристально смотрит на подругу первородный.       — Мы? — переспрашивает Эвелин.       — Да мы, — подтверждает Кол и, увидев кого-то на улице, замахал рукой, привлекая внимание. — Давина сюда!       Встав из-за стола, первородный поспешил уступить место своей девушке и подтянуть себе ещё один стул, чтобы устроиться рядом. В единый миг и без того маленький столик стал казаться совсем крошечным.       — А мы тут обсуждаем бывшего Иви, — с предвкушением рассказывает Давине колдун.       — Нет у меня бывшего, Кол, — раздражённо обрывает друга Эвелин.       — Да мы так зовём Клауса, — из лучших побуждений поясняет Эмма.       — Ох-хо-хо, — просверлив ожидающим взглядом Иви, произносит первородный, видя, как страдальчески та закатывает глаза. — Хочу посмотреть, как он отреагирует на эту информацию.       — Ты ещё помнишь, что делали с гонцами, принесшими дурную весть? — ласково улыбнувшись колдуну, спрашивает ведьма.       — Кол, — укоризненно смотря на своего хотевшего было что-то сказать парня, Давина отдергивает его от того, чтобы продолжить спор.       — На чем мы остановились? — возвращаясь к прерванному разговору, спрашивает Эвелин, решив этим закрыть и ранее поднятую тему, и обозначить нежелание продолжать спор с другом. — Ах да, о чудовищности моего мужа. — наигранно беспечно произносит ведьма. — Я могла бы сказать на это, что он не всегда был таким, обвинить в этом его мать, отца, да хоть провидение или судьбу. Но не буду, — серьёзно смотря на смущенную подругу, она продолжает: — Он такой, какой есть, Эмс. Я приняла его таким, потому что и сама не лучше, я такое же чудовище.       — Нет, Иви… — растерявшись от слов девушки, Эмма пытается найти слова, чтобы опровергнуть сказанное. Она хотела, чтобы этот разговор остался между ними, но Эвелин словно не видела в этом ничего такого.       — Она права, — видя затруднение вампирши, не менее серьёзно подтверждает сказанное Давина и, видя заинтересованный взгляд своего парня, — что? Я давно это поняла и приняла. Сложно закрывать глаза на очевидное, когда твой опекун устраивает бойню во дворе дома, а ты ему с этим помогаешь. — Проговорив это, девушка переводит взгляд на наставницу желая уверить ту что давно видит настоящих Майклсонов, она продолжает рассказывать, — Элайджа вызволил меня с чердака церкви, где я пряталась долгих восемь месяцев. Тогда я знала, кто он такой, только со слов Марселя, но, поговорив с ним, решила довериться. И твои слова, сказанные Хейли, дошли до меня не сразу.       — Хейли? — интересуется, при чём тут волчица Кол. Он знал, что та жила какое-то время в их доме и что Иви и Давина с ней дружны, но и только.       — Да, — проказливо улыбнувшись, отвечает Давина, поясняя подробнее, — Эвелин предостерегала её не влюбляться в Элайджу.       — Всё было не так, — возмущённо возражает на слова девушки Иви и, видя полный любопытства взгляд Кола, поясняет: — Ты же знаешь то впечатление, что производит твой брат?       — Благородный сноб и педант? — фыркает в ответ первородный.       — Галантный джентльмен, — укоризненно смотря на парня, поправляет Эвелин, продолжая: — неудивительно, что в тот момент полная гормонов от беременности Хейли поплыла. А я просто указала ей, что это маска.       — Кого из них ты защищала от неправильного выбора? — интересуется, с ходу поняв мысли подруги, вампир.       — Обоих, — уверяет Иви, задумчиво поясняя: — Твоему брату нужен кто-то, кто будет видеть не только выставленный им на обозрение фасад. А заглянув за него, не убежит с криками. Да и Хейли в то время была слишком потерянной, не нашедшей своё место в этом мире, ей нужна была опора, и Элайджа в её случае был не лучшим вариантом.       Эвелин прерывается в своей речи, потому что ей, да и Давине с Колом принесли наконец заказанный кофе. Появление друга и ученицы несколько изменили ход её разговора с Саммерс. Но ей стоит уже сказать Эмме то, что она должна.       — Но ты ведь не чудовище, Иви, я знаю тебя, — еле дождавшись ухода официантки, произносит вампирша. Да, она замечала за подругой многое, но та никогда не пугала её так, как Клаус.       — Эмма, когда мы сошлись в Мистик Фоллс, я была сама не своя, — произносит в ответ ведьма. — Ко мне только вернулись воспоминания, так скажем, о прошлой жизни, меня окружали чужие взгляды и нелепые слухи со всех сторон, да активация проклятья не добавила мне спокойствия, — сделав глоток кофе, она продолжает: — Ты знаешь, как активируют проклятье оборотня, Эмс? Это убийство преднамеренное или не очень, — отвечает на ею же заданный вопрос Эвелин. — Поверь, я не лучше своего мужа. Там, в Мистик Фоллс, я старательно хотела казаться нормальной обычной девчонкой. Казаться, не быть ею. Мне это нужно было, чтобы пережить всё то, что так внезапно навалилось.       — А сейчас тебе это уже не нужно? — не желая верить, спрашивает Саммерс.       — Я такая, какая есть, Эмма, — грустно улыбнувшись на повторившуюся из её уст фразу, говорит Иви. — И не хочу прятаться за маской, моя семья и так знает, какая я.       — Такой же монстр, как и все мы, — словно тост, проговаривает Кол, поднимая свою чашку с кофе.       — Понимаю, такую меня нелегко принять, — чуть веселее улыбнувшись на фразу Кола, продолжает Эвелин, — и я не прошу у тебя этого. Я помню твоё стремление убраться как можно дальше от всего сверхъестественного…       — Тяжело убраться от самой себя, — сокрушенно говорит вдруг Эмма, прерывая рыжую ведьму, — как бы я не хотела оставаться человеком, я вампир. И прекрасно понимаю, что такое тёмная сторона.       — Ты это к чему? — с подозрением смотря на подругу, уточняет Иви.       — К тому, что я не меньший монстр, — улыбается в ответ Саммерс.

***

      Темница под домом была освещена тускло, но со зрением Эвелин это не было большой проблемой. Да и единственной обитательнице этого места полумрак также не доставлял особых проблем.       Оценив состояние охотницы, ведьма разложила на полу принесённые с собой вещи: несколько специфических трав в пучках и пару пустых плошек с небольшим кинжалом в качестве инвентаря. Свечи в этом помещении и так были в достатке, и Иви приступила к подготовке к ритуалу. Щадить девушку, что уже полтора века охотилась на вампиров, ей было ни к чему. Да и здоровая на вид Рейна должна была неплохо перенести всё задуманное.       Снимать проклятья, особенно старые и наложенные не тобой, довольно сложно, но Эвелин благодаря своей чувствительности к магии думала, что справится. Не зря же она, даже став оборотнем, а потом и гибридом, так старательно возвращала себе этот навык.       Охотница, заметив пришедшую к ней девушку, поначалу внимательно следила за её приготовлениями, ничего не говоря и не спрашивая. Пока странный жар в груди не заставил её согнуться и застонать.       — Ах, прекрати, — хрипло просит Рейна ведьму, не понимая, что происходит.       — Я ещё даже не начала, — скептически произносит в ответ Иви, не понимая, к чему спектакль.       — Нет… Ты что-то делаешь, — с трудом выталкивая слова из горла, произносит охотница и, прислушавшись к себе, добавляет: — С мечом…       — С мечом? — повторяет удивлённо Эвелин. Ведь меч Рейны как был вчера воткнут в пол их с Никлаусом спальни, так там и остался. Она с ним ничего не успела сделать, времени не было. Да и посторонних ведьм в доме она не чувствует, а никто в их с мужем спальню без спроса не сунется, кроме…       Круз и не заметила исчезновения из темницы рыжей ведьмы, жар в области груди поглотил всё её внимание.       Доли секунд понадобилось Эвелин, чтобы оказаться в своей спальне и увидеть ожидаемое:       — Генри?! — строго скорее от испуга, чем по каким-то другим причинам окликает сына Иви. Малыш, что только что у нее на глазах вынул камень феникса с навершия клинка, резко развернулся к ней, машинально пряча за спиной заинтересовавший его камень.       — Мама? — только и успевает сказать ребёнок, как тут же оказывается на руках у родительницы.       — Что ты тут делал? — осторожно спрашивает Эвелин, отходя от меча, оставшегося без камня.       — Тут камушек горел, — отвечает Генри, возвращая свою ручку из-за спины и демонстрируя переливающийся красными и оранжевыми цветами массивный для его маленькой ладошки камень, — а ещё он плачет разными голосами. Его жалко.       — И ты вынул его? — прикрывая глаза, произносит Иви. Ей плевать на то, сломал ли её сын меч, и то, как это может сказаться на привязанных к нему вампирах, но то, что тот мог порезаться, волнует девушку не на шутку, и она, серьёзно смотря на сына, спрашивает: — Ты не поранился, когда это делал?       — Нет, — уверяет ребёнок и изливается потоком вопросов: — А это меч? Мне папа показывал. Он говорил, что скоро подарит мне такой. Это мой подарок? Ты расстроилась, потому что я его сломал? И папа расстроится?       — Нет-нет, всё в порядке, — поглаживая малыша по голове, уверяет ведьма и заодно проверяя сына на различные травмы. — Это взрослый меч, он острый, для тебя пока не подходит. И папа подарит тебе другой, обещаю.       — А когда? — переключаясь на новую тему, Генри начинает вновь задавать вопросы. — А можно мне оставить камушек? Там красивые огоньки. Я его пожалею, и он перестанет плакать. Можно?       — Какого цвета огоньки ты видишь, Генри? — нахмурившись, спрашивает Эвелин. Она имеет предположение, что это, но стоит уточнить.       — Красненькие и немного этих, — нахмурившись, пытается вспомнить цвет малыш, но находит другой выход, — как небо…       — Голубых? — предполагает ведьма и, видя в ответ радостный кивок, видя, как заворожено Генри застывает взглядом на камне феникса, Эвелин ещё больше хмурится. Серьёзно смотря на сына, она осторожно говорит: — Милый, ты не сможешь утешить камушек.       — Смогу, — упрямо возражает ребёнок и, подняв камень выше, велит: — Смотри.       И ведьма видит, как-то, что держит в руках Генри, начинает всё больше разгораться, словно огонь поднимается из тёмных глубин, освещая магическую тюрьму для душ. Она чувствует магию сына, что, окутав камень феникса, словно открывает лазейку или дверь. Секунда, и Иви видит, как огоньки, о которых говорил ребёнок, словно выплывают из камня.       — Генри, хватит, — приказывает Эвелин сыну, видя, что это хоть и нелегко, но не доставляет особых проблем малышу, — я поняла. Ты сможешь утешить камушек, но давай сделаем это чуть позже.       — Хорошо, мамочка, — покладисто соглашается её сын, довольный тем, что он оказался прав.       — Сейчас я позову к нам в гости одного знакомого папы, и ты при нём немного пожалеешь камушек, — задумчиво говорит Иви. — Хорошо?       Получив утвердительный кивок, ведьма вместе с сыном отправляется в гостиную, где пишет записку с требованием Стефану явиться в её дом немедленно. Генри всё это время продолжал играть с камнем феникса, но, следуя указанию матери, не применял к нему магии, хоть малышу и очень хотелось утешить камушек.       Ждать Сальваторе пришлось недолго, правда, явился он не один, а в компании с братом и гробом Елены. Пришлось отвлекаться от всего и устраивать Гилберт.       — Ты сможешь помочь? — с недоверием в голосе спрашивает девушку Деймон первым делом. Вампир и сам скрывает от себя ту надежду, что охватила его от известия, что Эвелин собирается снять проклятье с Елены.       — Я не могу этого сказать, ещё даже не увидев Гилберт, — раздражённо отзывается в ответ ведьма и, видя хотевшего что-то сказать Сальваторе-старшего, дополняет: — Но для начала разберёмся с проблемой твоего брата.       Вместо ответа Деймон приглашающим жестом руки указывает на встрепенувшегося Стефана. После чего вампир, явно чувствуя себя как дома, идёт к бутылкам с алкоголем, что стояли на небольшом столике рядом с окном. Пока Сальваторе перебирал бутылки, выбирая, что себе налить, Эвелин, подхватив из детского манежа Генри и устраивает его в широком кресле. Сама же присев перед сыном так, чтобы смотреть ему глаза в глаза, мягким тоном спрашивает:       — Малыш, тебе всё ещё хочется утешить огоньки? — А, дождавшись утвердительный кивок от сына, разрешает: — Тогда можешь пожалеть их, но только немного. Хорошо?       Ребёнок опять кивает, стесняясь говорить при посторонних незнакомых дядях, хоть присутствие мамы его и успокаивает. Он, прислушавшись к тихому плачу камушка, жалеет его. Огоньки вначале робко, а потом всё быстрее начинают покидать камень.       Видя происходящее, Сальваторе застывают там, где и стояли, завороженно и напряжённо смотря на творящееся колдовство. Эвелин же, отслеживая действия сына, прощупывает и связь между камнем и Стефаном, ведь душа вампира была привязана именно к камню, а не к мечу.       — Иви! — грозный тон Никлауса, что вот-вот должен был сорваться на полноценный рык, прерывает немую сцену.       — Папа! — голос отца вырывает Генри из своеобразного транса, и он просто перестает утешать камушек.       Ведьма, развернувшись к окликнувшему ее мужу, позволяет сыну сползти с кресла и побежать к отцу.       — Папа! Мама разрешила мне пожалеть камушек, — оказавшись в руках Клауса, начинает взахлёб рассказывать ребёнок, демонстрируя вновь потускневший камень феникса в своих ладошках. — Он так плачет! А ещё она сказала, что тот меч не для меня. А когда будет мой меч?       — Мы договаривались, что меч будет подарком на день рождения, волчонок, — хмуро смотря на камень в руках сына, напоминает Никлаус. Его тон настолько мягок и нежен, что братья Сальваторе впали бы в ступор, если бы уже не находились в нём.       — Но до него долго, — ноет на это напоминание малыш.       — Ты даже не успеешь заметить, как пролетит время, — тем же мягким тоном уверяет гибрид, заходя в гостиную и переводя недовольный взгляд на жену, начисто игнорируя вампиров и гроб посреди комнаты.       — У меня всё под контролем, — без слов понимая возмущение Ника происходящим, уверяет ведьма, поднимаясь на ноги. — Генри зашёл в нашу спальню, нашёл меч и вынул из него камень феникса.       — Там огоньки, им плохо, и они плачут, — жалобно произносит Генри, дополняя рассказ матери и поглаживая камень в своих руках.       — Огоньки? — с интересом переспрашивает Никлаус.       — Скорее всего, души вампиров, заключённые в него, — рассказывает своё предположение Иви и, вспомнив о вампирах, из-за которых всё это и происходит, повернувшись к Стефану, спрашивает: — Ты что-нибудь почувствовал?       — Нет, а должен был? — отмирает Сальваторе-младший, ещё больше настораживаясь и прислушиваясь к своим ощущениям.       — Не знаю, — с сомнением отвечает ведьма и, подойдя к сыну, сидящему на руках мужа, просит: — Генри, дашь мне немного подержать камушек?       Малыш без разговора, но с явно читающимся на личике сожалением отдаёт камень. Эвелин сразу замечает изменения в артефакте, он потускнел и стал меньше фонить магией. Но, не акцентируя на этом внимание, она идёт вместе с ним к Стефану.       — Не двигайся, — приказывает ведьма парню и, прижав зажатый в её руке камень к метке прямо сквозь рубашку, дополняет: — И как бы ни было больно, не смей кричать.       Это условие не было обязательным, но Иви не хотела пугать сына. Уловить связь между вампиром и артефактом второй раз удалось быстрее, и ведьма, не раздумывая, обрывает её. По напрягшимся мышцам под рукой с камнем девушка понимает, что Стефану произошедшее доставило отнюдь не удовольствие. Но вампир, вняв её словам и молчаливому посылу, терпит всё молча.       — Вот и всё, ты свободен, — произносит Эвелин, отнимая руку с камнем от чужой груди и сделав шаг назад, возвращается к сыну и протягивает ему ещё более тусклый камушек. — Держи, милый.       — Стоит ли? — настороженно провожая взглядом камень феникса, что Генри с радостью забрал обратно, спрашивает Клаус.       — Там осталось мало душ, — отвечает Иви, переводя задумчивый взгляд на гроб. — Он ему не причинит вреда. А теперь займемся второй проблемой.       Елена Гилберт, что сейчас лежала этакой спящей красавицей в гробу посреди ее гостиной, всегда раздражала Эвелин. Ведьма прекрасно знала истоки этого раздражения — ревность. Ревность к уже давно умершей женщине. И пусть Никлаус в итоге предпочёл её Татье, Иви всё ещё помнила их хоть и не скандальное, но более чем однозначное общение. Да, прошли века, её муж успел охладеть к двойникам, не без помощи Катерины, чье имя до сих пор вызывало в нём отголоски былой ярости. Но воспоминания девушки, несмотря на прошедшее время, были всё ещё свежи.       И сейчас она собиралась спасти «прекрасную Елену».       — Какое интересное проклятье, — произносит ведьма, склонившись над мирно спящей на первый взгляд девушкой.       — И это значит?.. — заполняет Деймон образовавшуюся продолжительную паузу. Вампир то и дело переводит взгляд с Елены на рыжую ведьму, следом, видимо, на её сына, что сейчас сидел на руках Клауса, а от него к своему брату. Появление маленького мальчика, которому Эвелин без особых сомнений позволила играться с камнем феникса, вызвало море чувств в старшем Сальваторе. Не заметить явное сходство между древним злодейским гибридом и малышом на его руках мог бы разве что слепой. За чувствами последовал рой вопросов, что, заполнив голову, норовили сорваться с языка, но Деймон, как бы не впервые в жизни, сдерживал их на самом его кончике. И делал он это скорее из-за боязни того, что ведьма, разозлившись, не станет даже пытаться снять проклятье с его девушки.       — Что проклятье интересное, — снисходительно повторяет Иви, поднимая взгляд на словно напружинившегося вампира. — Я бы даже сказала, заковыристое, но в той же мере простое, — сказав это, Эвелин проводит рукой вдоль тела Елены и прикрывает глаза, чтобы после продолжить, — его даже можно снять без магии, выполнив определённое условие.       — Мы не будем убивать Бонни, — тут же произносит старший из Сальваторе.       — Так ключ в смерти Беннет? — не особо удивляется условию ведьма.       — Ты снимешь его? — хмурится Деймон, задавая вопрос.       — Не дави на мою жену, Сальваторе, — тихим, но предостерегающим тоном произносит Клаус, продолжая держать увлекшегося всё более тускнеющим камнем Генри.       — Это займёт какое-то время, — говорит Эвелин больше мужу, чем отвечая на вопрос вампира. — Идите погуляйте пока.       Находящиеся в гостиной нехотя, но под настойчивым изумрудным взглядом покидают помещение. Оставшись один на один с Еленой, девушка прикладывает ладонь к её лбу и бормочет себе под нос:       — Давай попробуем начать с этого…       Жизнь и смерть — две грани, что плохо поддаются магическому прямому воздействию. А неизвестному колдуну удалось их связать меж собой, и Иви предстоит распутать этот клубок. Чем-то это напоминает детскую головоломку с шариками, скрепленными между собой нитью. На одном конце Елена, на другом, как оказалось, Бонни, и ведьме нужно всё это распутать так, чтобы не порвать нити.       Погрузившись в процесс, Эвелин не замечает, как проходит время. Визуальная магия, да ещё не отображенная в реальном мире, отнимает много сил и концентрации, но она справляется. Проклятье снято.       — Удачно? — голос Элайджи отвлекает Иви от потирания висков, обернувшись, она видит первородного, стоящего в дверях гостиной и смотрящего на неё на фоне гроба. — Смотрю, мисс Гилберт не спешит приходить в себя.       — Удачно, — фыркает в ответ Эвелин, поясняя: — Елена просто спит, видно, прибывание сколько-то там в зачарованном сне не помогло ей выспаться.       — Хорошо, значит, мы можем отправить гостей по домам, — подбираясь, серьёзно произносит Элайджа.       — Что-то случилось? — интересуется поведением мужчины ведьма. Она ожидала увидеть Ника, ходящего кругами возле двери в ожидании, пока она закончит, но не его брата.       — Неясыти, из тех, которые всё ещё немного лояльны мне, принесли весть, что украденное может быть не у них, а у Марселя, — отвечает на вопрос первородный вампир. — У Марселя, который позвал Клауса на разговор.       — Что? Ты хочешь сказать… — делает шаг к Элайдже, произносит с подозрением ведьма.       — Что нам нужно выпроводить гостей и предупредить Никлауса, — договаривает за невестку вампир.       Эвелин захлестывает неприятное предчувствие, и разбираться с гостями она позволяет Элайдже. Стремительно выйдя из гостиной, не обратив внимания на севшую в своём гробу Елену, ведьма отправляется в детскую. Проверить сына — первая ее мысль.       Генри увлечённо играет со своими игрушками под присмотром Клары. Отвлекшись от пирамидки, малыш, повернувшись к маме, скорбно заявляет:       — Мама, огоньки все улетели, — и тычет пальчиком в лежащий среди крупных деталей конструктора маленький, абсолютно обычный камушек.       — Не расстраивайся, милый, — натягивая на губы улыбку, произносит Эвелин, — они же теперь больше не плачут.       — Да, — всё так же удручённо соглашается ребёнок и возвращается к своему занятию.       — Что-то случилось, миссис Майклсон? — интересуется Клара.       — Нет, всё в порядке, — отвечает Иви, покидая детскую.

***

      — Знакомое место, — опираясь на перила моста, произносит Никлаус, смотря на текущую под ним воду. Да, прошло много времени, и мост успели не раз отремонтировать и реставрировать, но не узнать его было нельзя, слишком много знаковых событий.       — Когда-то давным-давно здесь ты попросил меня развеять прах отца, — вспоминает Марсель, останавливаясь в паре шагов и оглядываясь. Его всё ещё гложут сомнения, хоть Винсент и уверил его, что всё это того стоит.       — Тогда ты только обратился, и я боялся, что добрый юноша, что я растил, потонет во гневе, потому я и привёл его сюда, — говорит Клаус, оборачиваясь к пригласившему его вампиру. — Это первый мост, пройденный нами, когда мы привели тебя домой. — Поведя рукой, говорит гибрид и с ностальгией продолжает: — Это твоя грань между прошлым и будущим. Тогда мы ещё не знали, как нам полюбиться Новый Орлеан, и эта любовь зародилась одновременно с любовью к тебе, нашему новому члену семьи.       Слишком многое свершилось за последнее время, Никлаус ещё помнит, за что злился на названного сына не так уж и давно, но сейчас всё это кажется таким неважным.       — Можешь повторять это сколько хочешь, правдой это не станет, — фыркает в ответ Марсель. Обида на Майклсонов вспыхивает в его душе сильнее, побуждая исполнить задуманное. Напоминание о его мнимом членстве в их семье отдается только болью, на фоне того как его из этой семьи так просто выкинули. Просто заперлись в своем доме, даже не подумав рассказать о том, что происходит, а потом вернулись как ни в чем не бывало. Это очень задело Жерара.       — Можешь ненавидеть меня, но ненависть лишь покажет, как мы похожи, — хмыкает на колкие слова Никлаус, продолжая вспоминать былое. — В первую нашу встречу я увидел в тебе себя. — перед глазами гибрида словно наяву встают те события. — Когда я привёз тебя сюда, чтобы ты развеял прах отца, ты сделал то, чего я не мог, ты развеял собственный гнев. В тот самый миг я увидел, на что я способен, и понял: ты мой сын.       — Ты напоминаешь мне об этом, чтобы показать мне, что я перед тобой в долгу? — гневно вопрошает вампир и так же гневно продолжает: — Так поверь, быть частью твоей жизни ни разу не подарок. И какой бы за мной ни был долг, я уже рассчитался! Ясно? Уже очень-очень давно. Если из нас кто-то кому-то должен, так это ты мне!       Марсель тяжело дышит после гневной и громкой тирады, что обрушил на создателя, но не видит от того ожидаемой реакции.       — Так похож на меня, упрямый, полный гнева, — замечает очевидное Клаус, сам не слыша в своём тоне снисхождения, граничащего с умилением.       — Я не такой, как ты! — возмущённо возражает Жерар, прекрасно уловив чужое отношение к себе.       — Ошибаешься, — не соглашается гибрид, не обращая внимание на протестующий тон. — Я растил тебя по своему подобию. Мы с тобою связаны судьбой, историей и кровью, и ты, Марсель, всегда будешь частью нашей семьи.       — Господа, я вам не помешал? — произносит Элайджа, появляясь на мосту и внимательно оглядывая присутствующих. Хоть ни Сальваторе, ни Гилберты не стремились задержаться в их доме, выпроваживание гостей заняло время. Непозволительно много времени, на взгляд первородного.       — Элайджа, это частный разговор, твои опасения могут подождать, — устало произносит Клаус при виде брата. Гибрид помнит то сообщение с предупреждением, что прислал ему старший брат. Но считает, что Марсель не станет делать глупостей.       — Не могут, — возражает первородный вампир.       — И опять вы за старое. Один хочет со мной мира, а другой смотрит как на бешеного пса, — не радуется появлению старшего Майклсона Марсель, он только решился исполнить задуманное.       — Говори, где оно, — приказывает вампиру Элайджа, не сводя с него строгого взгляда.       — Это? — спрашивает Жерар, вынимая из кармана пиджака небольшой флакон.       — Что это такое? — хмурится от происходящего Клаус.       — Это, брат мой, та сыворотка, что увели у нас из-под носа Неясыти, а у них, судя по всему, Марсель, — поясняет Элайджа брату.       — Перехватил по случаю, — рассказывает вампир, — думал уничтожить, но теперь, когда она у меня, мне начинает казаться, что стоит её принять. Верность ничего мне не дала, а вы реагируете только на проявление силы.       — Марселус, сейчас же прекрати эту глупость, — приказывает Никлаус, строгий тон, впрочем, вызывает противоположную от ожидаемой реакцию.       — А иначе что? Я ведь часть вашей семьи, так? — глумливо передразнивает создателя Жерар. — Если я приму сыворотку, совершенно ничего не изменится, я всего-навсего стану равным вам по силе. — предлагает Марсель, но, видя посмурневший взгляд Клауса, презрительно фыркает: — Конечно, с таким ты не смиришься. Все твои сказки, будто я часть вашей семьи, правдивы лишь пока у руля ты! — гневно произносит вампир, размахивая руками, продолжая: — Клаус Майклсон — великодушный король, глядящий на всех свысока и одаривающий милосердием своих подданных, но королём должен быть только ты. Так? Видишь ли, с королями такое дело: всех их рано или поздно свергают. Даже тебя, Клаус.       — Отдай его мне, второй раз повторять не стану, Марселус, — выходит вперед Элайджа, он не знает, к чему мальчишка провоцирует его брата, но первородному это очень не нравится. Одно радует, Эвелин согласилась подождать в стороне, позволив ему выйти на свет, иначе он боялся, невестка не выдержала бы такого поведения парня первой.       — Меня зовут Марсель, и я ничего вам не отдам, — возражает вампир.       — Я не могу оставить у тебя в руках орудие убийства моей семьи, — предупреждает Никлаус, смотря на Марселя. Сейчас он отчётливо понимает, какой оборот принимает разговор. Не этого он ожидал, идя сюда.       — Твоей семьи, именно, наконец-то, — торжествует Марсель, услышав то, что ждал. — Вы уничтожили Люсьена, потому что он напал на тебя, на твою семью. — Тычет пальцем в создателя мулат, обвиняя: — Но именно ты и породил Люсьена, ты обратил его, наставлял его, а затем бросил, но виноват, конечно, Люсьен, — и возмущенно добавляет: — У вас всегда виноват кто-то другой. А может, в его истории злодеями были вы? Всё-таки так Майклсоны и поступают, да? Убивают, ранят, пытают, и всё во имя семьи, всегда и навечно. — Прервавшись на миг от своей экспрессивной тирады, парень устало признается: — Я восхищался этой клятвой, она вернула мне то, что из меня когда-то выбили, веру в тех, кого любишь. Я был глупцом. Всегда и навечно всего лишь предлог делать всё, что вам вздумается. Быть может, пора положить этому конец.       — Ты приближаешься к очень опасному решению, прошу, сделай мудрый выбор, — предостерегающе просит Элайджа.       — Хорошо, — соглашается Марсель и тянется выпить содержимое флакона, что всё ещё зажат у него в руке.       Его извечная спутница паранойя или просто дурное предчувствие, что накрыло его, стоило только увидеть тёмный пузырёк в руках названого сына, но что-то кидает гибрида вперёд. Остановить, предотвратить, не дать совершить глупость — вот те мысли, что бились в его голове в тот момент, когда он бросается на Марселя.       — Тебе не остановить меня, Клаус, — уверяет Марсель, ловко увернувшись от действий создателя, что явно осторожничал с ним.       — Я хотел не дать тебе пересечь черту, о которой ты будешь жалеть, — возражает Никлаус, не зная, как донести свои опасения до парня перед ним. Марселус, упиваясь своим упрямством, сейчас всё воспринимал в штыки, невольно напоминая тот период своего юношества, когда упорно стремился ухаживать за Ребеккой. Запреты и приказы в тот раз ни к чему хорошему не привели, вряд ли сейчас будет по-другому.       — Нет, ты хотел сохранить надо мной власть, — с жаром возражает Марсель и, словно удивляясь чужой слепоте, со всей серьёзностью спрашивает, прежде чем начать уверять: — Как ты не поймёшь? Я буду пытаться делать тебе больно любым доступным способом. Пока я жив, ты не будешь знать покоя. Можешь дальше звать меня частью семьи, — нарочито снисходительно предлагает Марсель, дополняя: — Но я тебе больше не друг! С этого мига раз и навсегда я никто иной, как твой заклятый враг!       Эвелин больше была не в силах оставаться в стороне и отправилась к мосту. Она не могла поверить, что Марсель решится на радикальные меры. Да, мальчишку она не любила, но знала те чувства, что испытывал к нему её муж. И верила, что сыновья чувства есть и со стороны Жерара. Тем более шокирующими были его действия и слова для неё.       — С этого мига раз и навсегда я никто иной, как твой заклятый враг! — бросает вампир в лицо Нику, на что тот только усмехается.       — Я знаю, чего ты добиваешься своими действиями и словами, Марселус, — строго произносит в ответ Никлаус, отходя на шаг от него, и, прежде чем развернуться спиной к нему, добавляет: — от меня ты этого не получишь, не жди.       Для Иви всё дальнейшее сливается в один краткий, но отчётливый миг. Вот её муж поворачивается к ней лицом, а к Марселю спиной, вот он словно видит что-то шокирующее на лице оказавшегося перед ним Элайджи и резко разворачивается. Гром выстрела в уже не просто вечерней, а самой настоящей ночной тиши звучит даже слишком звонко. Он буквально остаётся в ушах ведьмы, которая видит, как Ник своим резким движением вольно или невольно заслонил собой брата от пули.       Она срывается на бег и успевает подхватить тело падающего мужа. Боль, разрывающую её сердце и идущую к ней отголоском от Никлауса, ведьма даже не замечает, так, отмечает краем сознания.       — Ник!!! — оседая вместе с мужем на покрытие моста, Иви сама себя не слышит, в её ушах всё ещё застрял звук выстрела. — Ник, очнись! — умоляюще просит Эвелин, не чувствуя хлынувших из её глаз слёз, свободная от поддержки Никлауса рука шарит по его груди в попытках нащупать пульс. Которого нет.       — Нет! Нет! Нет, ты не можешь оставить меня, — переходя на шёпот, произносит ведьма, ощущая, как её всё больше охватывает паника. — Пожалуйста, Ник.       — Эвелин, — зов Элайджи только на миг вытягивает Иви из её состояния. Обернувшись на зов, она видит брата мужа с окровавленной рукой, идущего к ней с непередаваемым выражением лица. Ведьма не берётся судить, что именно ощущает первородный вампир в этот момент, да и ей всё равно, что это: боль утраты, сожаление или неверие на его лице. Так же ей всё равно на распростёртое за Элайджей тело виновника и его лежащее рядом сердце.       — Никлаус! — зовёт Эвелин мужа, её рука, что пыталась найти несуществующий пульс там, где должно было биться сердце, вся покрылась кровью, что толчками выходит из пулевого отверстия. И этой же окровавленной рукой она гладит, как всегда, небритую щеку Ника, чувствуя себя как никогда разбитой и опустошенной.       — Почему он не загорелся? — вкрадчивым тоном спрашивает Элайджа невестку, словно удивляясь этому обстоятельству, то ли пытаясь что-то до неё донести.       Иви поворачивает было голову к нему, собираясь высказаться, но замирает с открытым ртом, вдруг понимая суть вопроса. И с неверием, но всё больше крепнущей надеждой вновь подносит руку к пулевому отверстию. Волевое усилие, и пуля у неё в руках.       Обычная пистолетная пуля.       Не деревянная и уж точно не из белого дуба — простая металлическая. В тот же миг ведьма ощущает облегчение, и не только от отступившей боли, что терзала её сердце.       — Это обычная пуля, — шепчет Эвелин, переводя потрясенный от всего пережитого взгляд на брата мужа. В следующую секунду Никлаус на её руках делает судорожный вздох, приходя в себя.       — Иви? — вполне искренне удивляется Клаус, видя перед собой заплаканное лицо жены. Что от его голоса, кажется, начинает не просто плакать, а полноценно рыдать.       — Шшш, любовь моя, — приговаривает гибрид и пытается стереть хлынувшие нескончаемым потоком солёные ручьи и, приняв сидячее положение, заключает жену в объятья, спрашивает, уже примерно зная, что случилось и видя труп Марселя за устало прикрывшим глаза братом, — что за повод так плакать?       — Ты умер, — обвиняющее произносит в ответ ведьма, не в силах остановиться, даже чувствуя, что скоро начнёт икать, — не делай так… ак больше.       — Обещаю, а теперь успокойся, прошу тебя, — говорит Никлаус, прежде чем прижаться губами ко лбу любимой, ощущать сметающую с ног смесь отчаяния, горя, надежды и облегчения, помимо тех чувств, что одолевали его самого, сложно, и тяжко произносит: — Нам надо решить ещё, что делать с Марселем.       — А что с ним? — без особого интереса спрашивает Эвелин, перестав всхлипывать и усилием воли беря себя в руки.       — Он добился чего хотел, — с горечью отвечает Клаус, смотря с неудовольствием на старшего брата, поясняя, — своей смерти.       — Он… — недовольно проговаривает первородный вампир, оборачиваясь на труп Марселя, что, как и его брат до этого, никак не изменился с момента, как он вынул его сердце. Сокрушенно прикрыв глаза, Элайджа договаривает: — Выпил сыворотку заранее.       — Да и мы не можем оставить это так, — признаёт очевидное для всех Никлаус.