primitive

      Сокджин замечает Джуна сидящим на крыльце дома. Тот точит ножи о гранитовый камень, его мозолистые пальцы напрягаются каждый раз, когда сжимаются на рукоятке, мышцы на сильных руках перекатываются. Джин стоит неподалёку и просто наблюдает за альфой, обводя глазами контуры носа и высоких скул, полных губ и волевого подбородка. При всей грозности вида Намджуна, Сокджин уже уяснил, что характер у того не похож на яростный нрав вожака. Намджун вспыльчив, громаден и строг, однако изредка омега замечает, как в его тёплых глазах проскальзывает что-то меланхолично-нежное, то, что альфа не в состоянии выразить или показать без опаски быть непонятым. Омега вздыхает, вздох его пересекается судорожными всполохами волнения от того, на что пытается решиться. Он должен сказать. По его подсчётам срок беременности приближается к третьему месяцу, то бишь, к середине своего срока, и вот-вот живот начнёт расти, словно на дрожжах. И скрывать более не получится. Даже если Намджун разозлится, то пусть злится сейчас, когда Джин скажет ему обо всём в лицо, а не в мгновение, когда кто-то из стаи заметит его положение и пойдут сплетни. Это будет в разы хуже, нежели если Джун будет яриться сейчас.        Омеге до бесконечности страшно. И пусть Намджун не сделал ему больно ни разу с тех пор, как насильно вонзил в шею зубы, даже, если умалчивая, но явственно осознавая, что в постели с этим волком ему… нормально (если можно так выразиться), то страх не удаётся победить. Страх того, что может случиться с его сыном. Его сын, потому что Минхо уже не имеет к Джину никакого отношения, потому что омега принадлежит другому, значит, и судьба щенка под сердцем тоже.        — Не стой там, — доносится до чуткого слуха низкий, почти пресыщенный рыком даже в спокойном состоянии голос альфы. Джин вздрагивает, тело его вмиг покрывается испариной, а руки принимаются трястись. Но Джин должен взять себя в руки. Он справится.        Потому шагает к крыльцу, где альфа снова молчит, лишь прерывается тишина скрежетом лезвий о точильный камень. Когда между ними оказывается несколько шагов, Сокджин застывает, а Намджун поднимает на него глаза. И снова там скользит что-то лёгкое, невесомое, словно последний луч солнца на закате. Оно путает и малость пугает Джина, только тот понять не может к тому причин. Омега приближается, поднимается на ступеньку и осторожно садится рядом с Намджуном. Их бёдра соприкасаются, кожа делится теплом, отчего в месте касания пробегают мурашки.        Руки у Намджуна сильные, они способны убить даже без волчьего облика, и Сокджин смотрит за тем, как мышцы перекатываются под бронзовой кожей, нескрытой рукавами рубашки.        — Нам нужно поговорить, — тихо выпаливает омега, и звук заточки стихает в то же мгновение.        — Думаю, да, — Намджун не оборачивается, но спину выпрямляет, отчего омега прослеживает каждое его движение и сглатывает вязкую от волнения слюну, скопившуюся во рту. — Ты в последнее время странно себя ведёшь. Не то чтобы я знал твоё «нормальное» поведение, но поговорить всё же стоит.        Альфа оборачивается к нему, и грудь сдавливает эмоциями. Он должен просто вот так выпалить? Поставить Джуна перед фактом, а потом что? Что? Умолять оставить его щенка в живых, чтобы Намджун просил перед вожаком? Какова будет реакция самого альфы? Что Джину делать?        Он открывает рот раньше, чем может себя остановить. Он устал бояться и думать, что же последует за признанием, он устал от всего. И быть сильным тоже устал. Но изо рта не вырывается ни слова, голос словно передавили в основании, зато крупные слёзы так нежданно брызжут из глаз, что омеге не удаётся их остановить. Он, всхрипнув, пытается утереть солёные капли с щёк и подбородка, но они всё текут и текут без остановки. Нос забивается, руки трясутся, с беременностью он стал слишком чутким и ранимым, повода не нужно, чтобы плакать. В глазах Намджуна вспыхивает нешуточный испуг, он застывает, глядя на то, как Сокджин молчаливо заливается слезами, ступор сковывает альфу, неподготовленного к такому. А после, когда раздаётся первый всхлип со стороны омеги, Джун отмирает и бросает ножи с точильным камнем прямо на землю.        Пальцы альфы всё ещё, несмотря на шершавость, прикасаются мягко. Джун обхватывает его за щёки, не позволяя отвернуться, и начинает вытирать мокрое лицо большими ладонями. Тёплая кожа греет солёные слёзы и собирает на пальцы, а Джин из-за них ничего не видит. Губы дрожат, горло словно сдавило тисками, омега может лишь судорожно дышать. Столько всего скопилось за время, когда они с Чимином оказались здесь, эмоции требуют выхода и у Джина разрешения не спрашивают.        — Джин, — зовёт альфа, но от его голоса плакать хочется ещё сильнее.        И тогда, вопреки мыслям, что Намджун разозлится на внезапную истерику, тот прижимает Сокджина к себе и сажает на колени. Волк внутри омеги сжимается в клубок, тут же ласково льнёт к зверю альфы, закрываясь в объятиях, внезапно дарующих покой, Джин ощущает присутствие волка Намджуна, но словно не слышит его от слова совсем. И это… странно. Намждун же подхватывает омегу и уносит в дом, прочь от любопытных глаз; дверь за ними с тихим хлопком закрывается.        Здесь нет никого, кроме них двоих, и только в темноте сеней омеге удаётся взять себя в руки. Он, вдыхая с каждым разом всё глубже, силится успокоиться. Намджун же вдруг тянется и целует его. Джин не знает, что ведёт им в этот момент, но обвивает альфу за шею, прижимаясь к нему животом, который только-только начинает проклёвываться, пусть никто, кроме двоих омег, о нём ещё не знает. Он отвечает на поцелуй, а широкие ладони Намджуна прикасаются к пояснице и сильным плечам Сокджина.        — Расскажи мне, что случилось, — шёпот кажется вкрадчивым, Джин впервые слышит от своего альфы подобный, словно купол, которым его хотят сберечь. Тихий, мягкий, баюкающий, странно, что Намджун на такой способен. Но действует, действительно действует, будто Джун понемногу учится, как с омегой нужно обращаться. Медленно, молчаливо, но всё же учится.        — Я… ношу под сердцем щенка, — вырывается испуганным, едва различимым даже в тишине их дома шёпотом. — И он… не твой.        Намджуна словно ошпаривает. Каждая мышца каменеет под руками Сокджина, и тому хочется тут же скукожиться, спрятаться от Джуна, избежать его горечи и гнева. Альфа при этом всём молчит, но Джин не собирается просить прощения за то, что его украли из родного поселения беременным. Он вдруг начинает злиться, щёки вспыхивают, а эмоции плещутся ливнем в разуме, грозящим снова Сокджина затопить. Намджун отстраняется, не смотрит омеге в глаза, а уставляется на невыделяющийся живот, отчего сразу же хочется закрыться.        Но омега перебарывает желание отодвинуться, когда Намджун протягивает руку и пальцами касается над его пупком. Смелее кладёт ладонь на живот, проводя до самого низа, и омега впервые ощущает это. Толчок в ответ, словно щекотка изнутри, слегка непривычная, трепетная и болезненная лишь на долю. Волчонок впервые ощутимо зашевелился внутри него.        — Вот оно из-за чего, — вдруг шепчет Намджун, прищуриваясь. — Вот почему ты не почувствовал.        — Что? — моргает омега, не понимая слов альфы.        — Узнаешь, когда волчонок родится, — загадочно произносит Джун, возвращая взгляд к омеге. — Моим словам ты не поверишь всё равно.        Джин поджимает губы и хмурится, его нос болит и раскраснелся, а Намджун и вовсе говорит тайнами, что заставляет напрягаться.        — Я не… мне страшно за него, — тихо произносит омега. — Он ведь… не твой, Намджун. Что ты будешь с ним делать? — голос срывается на высокие ноты, альфа даже вздрагивает, прижимая ладонь крепче к тёплому животу омеги, где снова шевелится ребёнок.        — Что-то ты путаешь, Джин, — сощуривается альфа, вынуждая кожу покрыться прохладными испуганными мурашками. — Он мой. Всё что твоё — моё.        Омега вздрагивает, уставляясь на Джуна абсолютно круглыми глазами, боится дышать, моргать, двигаться, когда альфа вот так на него смотрит. То есть… вот так просто? То есть, он, по сути, зря страшился реакции альфы на свою беременность, и Намджун считает чужого волчонка своим? Недоумение так и сквозит во всём облике омеги, он хватается за широкое жилистое запястье Намджуна и выталкивает с хрипом воздух из лёгких.        — Он от другого, — словно пытается образумить, добиться другого эффекта Джин, не понимая, что происходит.        — И он мой, — давит Намджун, кажется больше, грознее, выпуская феромон. Горечь орехового шлейфа обжигает глотку Сокджина, к языку подкатывает тошнота, а волчонок внутри пинается неистовее, отчего он хватается за живот второй рукой. — Наш.        Сокджин непонимающе моргает, он ожидал безразличия, гнева, отвращения альфы от того, что Сокджин носит под сердцем дитя другого. Он ожидал смирения или чего-то ещё, но точно не этого. Не того, что Намджун так воинственно начнёт отстаивать то, что щенок Сокджина принадлежит ему. Что это будет рождён их сын. Омега моргает и сглатывает слюну.        — Вечером объявим вожаку, — уже спокойнее говорит альфа и вдруг склоняется, чтобы поцеловать Сокджина в угол челюсти, после обводя губами скулу и подбородок. — Тебе больше нельзя работать так тяжело, ты должен был сказать раньше.        Сокджин, опутанный паутиной непонимания, только кивает, позволяя альфе прижать себя к груди и провести пальцами по линии позвоночника. Его разум верещит, что ещё может быть опасно, но запах альфы вдруг смягчается, становится более плавным, не таким режущим нос, отчего Джин внезапно принюхивается. Тошнота становится чуть слабее, и омега прикрывает глаза. Он впервые хочет обнять Намджуна в ответ, в груди, отгоняя испуг и ошарашенность, вспыхивает краткая яркая благодарность, и Джин сцепляет за спиной Джуна пальцы в замок. Боязливо, слегка неуверенно утыкается щекой в могучее плечо и позволяет себе… выдохнуть. Впервые по-настоящему выдохнуть и расслабиться с самого момента появления здесь. А Намджун лишь смотрит перед собой и прикусывает губу, словно в предвкушении.

☆☆☆

       Сегодня Юнги почти не слышно и не видно. Альфа не разбудил омегу, чтобы идти учиться танцевать, потому Тэ проспал вдоволь до момента, пока солнце не встало достаточно высоко. Теперь омега тихо и растрёпанно выходит из комнатушки, думая, будто Юнги ушёл уже по своим делам, оттого вздрагивает, когда сталкивается с ним, сидящим на кухне. Он раздетый по пояс и высоко подкатил штанины, руки испачканы в разводах крови, сильные пальцы стискивают мелкие лапки соболя. Юнги подрезает осторожно шкурку и одним ловким движением сдирает мех и кожу со зверька, кидая его в корзинку на столе. У ног вожака покоится ещё одна — с тушками, до которых пока не дошли руки.        — Доброе утро, — тихо говорит Тэхён, привлекая внимание Юнги. Тот выпрямляется, удерживая ещё одного соболька за задние лапки, мощные мышцы на груди перекатываются, а ожерелье из костей тихо и глухо побрякивает. Тэхён поскорее старается отвести взгляд от голого торса альфы, на что тот усмехается, замечая.        — Доброе, коль не шутишь.        Тэхёну кажется, что если бы Юнги порой продолжал молчать, и сам койот был бы к нему терпимее. Хочется закатить глаза на его реплику, показывая всё скопившееся внутри недовольство, но омега в себе сие желание давит. Он должен приблизиться к Юнги, и быть может, подсобит то, как изредка будет стараться и сам Тэ держать язык за зубами. Ведь Юнги может не быть злословным, может быть… заботливым. По-прежнему малость неловко от того, как в прошлую ночь альфа прикрыл его пледом и принёс еды, чтобы озябший омега согрелся. Значит, не настолько животное он? Или же… тоже пытается сделать шаги навстречу не просто на словах, а именно действиями.        — Что ты делаешь? — спрашивает Тэхён, приближаясь. После сна он всё ещё в одной рубашке, чей ворот слегка съехал. Ткань обнажает белые ноги и острые колени, отчего взгляд Юнги прикасается к бёдрам, скользит по коленным чашечкам и голеням, останавливаясь лишь на косточках щиколоток.        — Свежую, — жмёт плечами альфа, словно ускользает от прямого ответа.        — Вижу, — усмехается Тэхён, приподнимая уголок губ. — Для чего?        — Для меха.        Беседа не клеится от слова совсем, Тэхён смотрит в тёмную макушку Юнги, волосы ниспадают и лезут в лицо, но альфа словно бы старается не обращать внимания, лишь сдувает пряди, назойливо мешающие ему. Тэхён подходит совсем впритык и становится близко, протяни Юнги руку — и сможет коснуться его кожи. Койот давит в себе нежелание находиться рядом с ним, хватается за ленту в вороте рубахи, чтобы вытянуть её целиком. Ярко-красная, плотная, омега ещё шагает к вожаку, отчего Юнги застывает, но с места не сдвигается, словно даже не дышит. Тэхён, тоже задержав дыхание, протягивает ладони. Закусывает ленту, чтобы освободить руки, пальцами зарывается в волосы альфы. Тот даже веки смеживает, ноздри трепещут, когда Юнги выдыхает, словно сдерживаясь, пока Тэ зачёсывает его тёмные, едва ли не цвета смолы волосы на затылок. Гладкие, но плотные и тяжёлые, омега терпеливо зачесывает пряди отовсюду — со лба, с загривка, по бокам, собирает их в короткий небрежных хвостик и удерживает одной рукой, пока обхватывает закушенную ленту, чтобы повязать шевелюру вожака.        И тут Юнги поднимает глаза, наблюдая за сосредоточенным выражением лица Тэхёна, который, поджимая губы, вяжет и вяжет ленту плотно, та скользкая, лишь бы не распалось всё, над чем так старается омега. И вот, лента завязана, волосы Юнги собраны на затылке. Уши и шея обнажены, отчего притягивают взгляд койота. Тэ замирает, когда сталкивается взглядом с Юнги; вожак словно выглядит гораздо моложе, нежели кажется обычно. Уставился на Тэ и смотрит своими чернильными безднами, гипнотизирует, ворожит. Тэхён сглатывает слюну, глядя за тем, как одна непослушная прядка на лбу всё равно выпадает из старательно созданной им причёски.        — Что? — шёпотом спрашивает омега.        И торопится отвести ладони от вожака прочь, но всё равно не успевает: Юнги обхватывает его запястья и крепко удерживает. Пальцы его не смыкаются на коже до боли, но Тэхёну всё равно боязно и малость некомфортно. Соболи отходят на второй план, теперь внимание Юнги целиком и полностью принадлежит Тэхёну, который… не знает, хотел ли оного добиться. Сердце начинает тарабанить в груди, медленно поднимаясь от страха к самому горлу, и омега дёргает руками, словно это поможет от вожака избавиться, но не тут-то было. Юнги только тянет омегу на себя, так близко, что они соприкасаются коленками. Слишком близко. Тэ задерживает дыхание, ощущая разливающуюся в доме свежую сладковатую мяту, он не желает вдыхать феромоны Юнги, потому что боится признаться: без злой горечи вожак пахнет… притягательно. Внешность его красива, запах привлекает, и это вызывает внутри колоссальные противоречия, потому что внутренний омега на всё эти притягательные данности неизбежно реагирует.        — Юнги, — тихо зовёт койот, но вожак по-прежнему упрямо тянет его к себе ещё ближе.        Тэ не остаётся ничего, кроме как подойти. И охнуть не успевает, как оказывается сидящим на чужих коленях. От Юнги пахнет кровью соболька и мятой, из-за чего сердце вдруг пропускает удар.        — Ты как мышь, сбегающая от кота. Подходишь ближе, виляешь хвостом, а после пытаешься сбежать, — выдыхает вдруг альфа, глядя на Тэхёна, отчего тот прикусывает изнутри щёку.        — Я не…        — Хочу напомнить, дикий, я не кот, а волк, — хрипло перебивает Юнги, переводя взгляд с глаз койота ниже. По узкой переносице к ямке над верхней губой и на последних замирает, а зрачки его расширяются, растут, заполоняя и без того тёмную радужку. Тэхёну хочется спрятаться, но вопреки этому желанию омега вдруг ощущает, как губы его предательски пересыхают, почти натягивается кожа. Кончик языка скользит по верхней, смачивая, и вожак преследует взглядом это движение. Тэ почти подпрыгивает на его коленях, словно одурманенный феромоном Юнги, он забывает, где находится, что происходит и с кем он. Следит за диким взглядом, за бездной зрачка, который прослеживает и то, как Тэхён облизывает нижнюю губу.        Руки Юнги почти температурой с уголь из костров, потому что когда он внезапно прикасается к голым бёдрам, Тэхён первое, что ощущает — желание удрать. Дыхание сбивается, но альфа не делает ничего, кроме того, что начал: ведёт подушечками пальцев по светлой коже, вынуждая Тэхёна прислушиваться к ощущениям. Омега приходит в себя урывками, словно заворожённый, он смотрит в глаза вожаку и не может начать полноценно дышать.        — Я тебе не мышь. Я…        — Койот, — одними губами произносит альфа, не подавая толком голоса, а его уста приманивают омегу, как блики на воде в жаркий полдень. Тэхён не понимает, что с ним такое, когда протягивает руку и вдруг дотрагивается до пухлой нижней губы Юнги, а ощутив тепло плоти, одёргивает ладонь.        Юнги ловит запястье и подносит ко рту снова. Не отводит взгляда, пока притрагивается поцелуем к подушечке среднего пальца. Дыхание Тэ задерживает, моргает, напрягается, но пока руку не выдёргивает, лишь наблюдает за тем, как, стиснув его кисть, Юнги вдруг прикасается ещё и к центру внутренней стороны ладони, трогает кожу прикосновением вперемешку с обжигающим дыханием. Сердце, кажется, на мгновение забывает, в какую сторону ему колотиться, когда тёмные ресницы вожака вздрагивают, веки опускаются, и Юнги целует вену на запястье. Клыки задевают кожу, пока он остаётся в том же положении, и непрошенные мурашки рассекают поясницу. Пальцы альфы ощущаются на поясе горячим прикосновением пламени к коже, Тэхён весь напрягается, готовый сбежать в любое мгновение, а Юнги вдруг ведёт поцелуями по предплечью до самого сгиба локтя.        — Перестань, — осипше просит Тэ, потому что теряется. Грубый, неуважительный Юнги, губы которого вдруг кажутся не чем-то таким же жёстким, как характер альфы, а мягким и порхающим в его руках. Так ощущаться не должно. — Юнги…        Альфа вскидывает голову, буравит его глазами, и становится видно, что дыхание утяжеляется. Он приближается к уху койота и выдаёт:        — Закрой глаза.        Тэхён уже собирается упереться свободной ладонью в плечо вожака, но Юнги шепчет снова:        — Позволь мне приблизиться. Закрой глаза, Тэхён. Я не сделаю тебе ничего плохого.        Тэ возводит глаза к потолку и часто моргает. Смежить веки в его руках, значит, довериться. Отдать себя во владение добровольно. Готов ли к подобному Тэ?.. Нет, не готов. Но… Юнги просит.        — Что мне за это будет? — шепчет омега, не возвращая взгляда к альфе.        — Что ты хочешь? — так же тихо интересуется Юнги, и Тэ даже удивляется. Вот так легко идёт навстречу? Даже странно. — Чего ты желаешь, Тэхён?        — Допусти ко взрослым волкам Чимина, — просит омега, глядя в сбитый из досок потолок.        — Если позволю, дашь мне то, чего я хочу? — сощуривается вожак, когда их взгляды снова сталкиваются.        — Смотря чего ты хочешь, — повторяет его выражение лица койот. Юнги вдруг дотрагивается до губ омеги и проводит по ним указательным пальцем, заставляя Тэхёна понять.        — Закроешь глаза и, когда придёт время, просто скажешь мне остановиться.        Тэ сглатывает. Его сердце бьётся, словно не в себе, грохочет о рёбра. Только ли ради Чимина Тэхён сейчас пользуется положением и хорошим настроением вожака? Тэ силится отбросить дурные помыслы, просто вместо ответа дотрагивается до костяшек Юнги, а после, вздрогнув всем телом от тепла волка, медленно смыкает веки. Слышит чуть надорванный вдох альфы, а после ощущает всей кожей, как тело Юнги под ним становится горячее.        Он думал, что Юнги поцелует его сразу, облегчив участь, но вместо этого альфа возвращается к пальцам и обжигает их краткими, торопливыми поцелуями, снова поспешно стремясь к другим частям руки. Юнги влажно прикасается к ладони и костяшкам, обводит косточку запястья приоткрытым ртом и касается дыханием, прежде чем подняться выше и прикусить едва ощутимо кожу на предплечье. Тэхён всё же не удерживается в тишине и вздыхает, когда острый клык царапает чувствительную точку у сгиба локтя.        Он не касается грубо и нетерпеливо, лишь скользит подушечками от коленных чашечек к границе задравшейся из-за положения рубашки. Рот обжигает через ткань на плече, и, чёрт, Тэ готов поклясться, что это не он откидывал голову вбок, не он! Сама, ведомая чем-то доселе неизведанным, голова склоняется к плечу, словно открывая больше пространства для альфы. Лучше бы Юнги просто получил свой поцелуй и отпустил омегу, не было бы настолько ускоренного ритма биения предателя-сердца в клетке из белых рёбер, не стянуло бы на уровне желудка что-то в тяжелеющий ком. Дыхание Юнги дотрагивается до вен, проступающих под кожей на шее, и запускает череду обжигающих мурашек к плечу и груди. Тэхён ёрзает, хочется сползти с колен вожака, спрятаться от него, но широкие мозолистые ладони смыкаются за спиной, ведут касаниями по пояснице выше — к лопаткам, отчего койот непроизвольно прогибается.        Между губ Тэхёна выскальзывает вздох, и Юнги, кажется, изгибает губы в чём-то сродни улыбке. Тэ держится, зажмуривает глаза сильнее и пальцами вдруг впивается в голые плечи альфы, будто бы силится заземлиться и соприкасаться с реальностью. Кожа на ощупь чудится бархатной, приятной, пальцы едва прикасаются к клыкам в ожерелье, а Юнги особенно горячо вздыхает, вдруг притискивая омегу к себе вплотную. Тэ не успевает понять, но уже распахивает глаза. Дыхание становится его тяжелее, тело — напряжённый камень от того, что Юнги прижимает к себе. Тугое чувство из солнечного сплетения перетекает гораздо ниже и растёт над пупком, пугая койота.        — Юнги… — зовёт Тэхён. — Возьми уже, что хотел, и отпусти меня.        — Так не терпится, чтобы я тебя поцеловал? — доносится куда-то в подбородок, а койот смотрит лишь в потолок, боясь, что если взглянет на него, потеряет связь с реальностью.        — Да ты вместо одного раза всего меня уже… — шепчет неразборчиво омега, ощущая, как от мест, где они соприкасаются, струятся мурашки.        Хочется оттолкнуть. Тэхён не верит себе, что сидит на коленях альфы, позволяя ему обхватывать себя сильными руками и прикасаться к голой коже на шее губами. Сильнее не верит потому, что комок в животе его начинает обжигать, вырастая с каждой секундой всё больше. Ощущение доселе ему незнакомое, оттого пугающее и вынуждающее желание сбежать расти пропорционально этому самому комку внутри.        — Даже не знаешь, где я ещё могу тебя поцеловать, — вдруг раздаётся рокочуще в ухо, Тэхён и правда подпрыгивает на чужих коленях, но хватка Юнги не даёт сбежать.        Уши горят и краснеют, когда они устанавливают зрительный контакт.        — Заканчивай это, — одними губами произносит омега, и взгляд вожака становится таким хитрым, что невмоготу. Он не распускает свои руки, лишь сжимает талию Тэхёна, не раздевает, не пытается взять, но горячее ощущение от его близости стекает медленными тягучими струями ещё ниже — к низу живота. Тэ старается контроливать дыхание, но оно то и дело срывается, становится чаще и поверхностнее.        Юнги словно ждёт, пока омега снова закроет глаза, и Тэхён, желая закончить всё это побыстрее, зажмуривается. Ладони вожака предвкушающе стискивают бока койота, и тот напрягается всем телом. Дыхание Юнги прикасается к его щекам и губам, омега замерши ждёт этого мгновения, стараясь отбросить все остальные мысли, но вдруг альфа едва ли дотрагивается поцелуем до уст. Мимолётно, сухо и горячо прижимается к губам Тэ, чтобы тут же остраниться. Тэхён распахивает глаза, глядя в хитрое лицо, видит Юнги и вдруг столбенеет. От собственных мыслей, словно койот ждал, что тот поцелует как-то иначе. Как целуют друг друга волки на площади, прежде чем сорваться и слиться настолько тесно, насколько это вообще возможно. Тэхён бледнеет от того, что осознаёт: он почти ждал этого от вожака, и судя по хитрющему лицу последнего, тот обо всём догадался.        — Хорошо, пусть мелочь присутствует на танцах, — хрипло выдыхает он, а Тэ, словно ошпарившись, спрыгивает с его колен.        Взгляд тут же цепляется за едва заметный влажный след на чужих брюках, в месте, где сидел койот, и лицо из белого, будто снег, пунцовеет с такой скоростью, что кажется, будто на коже ожог. Юнги прикусывает губу, выглядя словно нашкодил, а после прикасается к пятнышку, вынуждая вспыхнуть Тэхёна до состояния переспевшего помидора. Омега, понимая, едва дышит, видя, как алый ободок блещет у зрачка вожака, а мята в воздухе заинтересованно вздрагивает ещё более сладкими нотами.        — Идиот! — шипит Тэ и стремглав бросается в комнату, чтобы схватить брюки и удрать поскорее из дома. А сердце колотится слишком сильно, пусть койот и не бежит.

☆☆☆

       Чимин так привык к их прогулкам по лесу, что не представляет, как будет чувствовать себя в холода, когда волки начнут сворачивать свои дела на свежем воздухе и больше времени проводить в домах. Он смотрит на небо, и то кажется ему бесконечным и безграничным в своей синеве, пусть от той тянет зяблым холодом уже совсем близко подобравшейся осени. Листья на деревьях уже украшены красными и жёлтыми оттенками, а трава на радость омеги всё ещё остаётся свежей и зелёной. Чимин хочет смотреть только на небо и тем самым себя обманывает, потому что и мысли, и взгляд то и дело возвращаются к оборотню, лежащему от омеги на расстоянии вытянутой руки. И как ему только угораздило в подобное вляпаться?.. Как он мог так привязаться? Чимин хочет встряхнуть головой и отогнать от себя пагубные мысли.        Чонгук. Он лежит рядом и дремлет в пахнущей лесной почвой траве, зажав травинку между губ. Та склонилась и скоро совсем выпадет изо рта, грудь альфы размеренно вздымается и опускается, а Чимин одёргивает себя каждый раз, когда взгляд касается Чонгука.        Чимин явно не нравится тате Чонгука и вызывает сопернические чувства в Ирисе, потому что этот альфа проводит времени с ним уйму. И омега соврёт, если вдруг скажет, будто ему от этого неприятно. Нет, совсем наоборот: Чимину льстит факт того, что Чонгук рядом с ним. Льстит самоуверенно думать, что это из-за него Чонгук отложил заключение священных уз между ним и Ирисом. Но на деле… почему в действительности Чонгук откладывает? Язык так и зудит спросить у него, но решимости не хватает, возможно, потому что Чимин может оказаться неготовым услышать настоящий ответ или же слова о том, что его любопытного носа это не касается.        Он переворачивается набок и уставляется на спящего альфу. Его бронзовое, поцелованное солнцем лицо расслабленно, между губ вырывается тихое дыхание, а ресницы то и дело подрагивают. Что происходит с Чимином в его присутствии? Его до сих пор мучают пагубные мысли о том, как опрометчиво ляпнул с намёком омега тате Чонгука о том, что может выбрать его тем самым альфой, с которым проведёт первую в жизни течку. Это смущает, это волнует и заставляет заламывать пальцы. Чимин прикусывает нижнюю губу и вдруг протягивает к Чонгуку ладонь, чтобы тихо забрать травинку у него изо рта. Долго рассматривает влажный кончик, уши его резко вспыхивают, и Чимин осторожно закусывает травинку в том месте, где ещё мгновение назад были чужие губы. Нет никакого вкуса альфы, отчего Чимин ощущает долю разочарования, но всё равно жуёт горький кончик. А когда раскрывает глаза пошире, замечает, что Чонгук рассматривает его.        — Чего уставился? — глухо выпаливает омега, но сам покрывается румянцем до самой шеи.        — Гляжу на то, какой красивый маленький птенчик ворует у меня.        Омега отводит взгляд, но не отворачивается от него, жуя травинку дальше. Земля ещё хранит дневное тепло солнца, лежать приятно, хотя Чимин от чувства неловкости желает скорее сорваться хоть куда-нибудь, чтобы не лежать, изнывая от чувств, всё ещё для него на львиную долю покрытых тайной.        — Хочу на речку, давай пробежимся, — сипло проговаривает он, вновь глядя на Чонгука, и тот изгибает красивые губы, прежде чем подняться с земли и подать Чимину руку.        Тот глядит на сильные, шершавые от работы пальцы и едва ли ощущает, что может дышать. Прежде незамысловатые и повседневные касания Чонгука не вызывали, кажется, и толики эмоций, но сейчас от осознания, что омеге нужно к нему прикоснуться, ощущая температуру тела, он вздрагивает. И, поразмыслив ещё мгновение, Чимин протягивает руку, тут же хватаясь за пальцы Чонгука. Моргает, позволяя себя поднять с земли. У них довольно большая разница в росте. Чимин всё ещё выглядит как подросток, он преодолевает стадию роста, приближающую омегу к статусу половозрелого, и от этого, в сравнении с Чонгуком, кажется себе нелепым.        — Пробежимся, — вздыхает смешливо Чонгук, — пока река ещё не начала по-осеннему стыть. Я бы тоже окунулся.        Они перекидываются, подхватывают зубами одежду и мчат, то и дело обгоняя друг друга, в сторону одного из берегов. Чимин довольно подставляет морду ветру, прищуривается, догоняя более быстрого альфу, который своими длиннющими лапами с лёгкостью преодолевает версту за верстой.        На берегу пустынно — сегодня стая отдыхает от работы и занимается своими делами, да и берег не тот, где они обычно обитают. Чонгук бросает на песок вещи и ступает прямо в обличие волка в воду, тут же вздёргивая высоко пышный хвост. Чимин играючи следует за ним, тут же кусая кончик хвоста в прыжке, отчего альфа на него шаловливо тявкает и клацает рядом с ухом зубами. От его взгляда алых звериных глаз внутри что-то вздрагивает и идёт волнением, Чимин продолжает играться, старается запрыгнуть Чонгуку на спину, но вместо этого валится в воду, полностью промокая. Чонгук высовывает язык и словно насмехается над омегой, скрывшимся под гладью спокойной реки, ждёт, пока Чимин появится над её поверхностью.        Омега выныривает, отбрасывая от лица пшеничные волосы, уже в ипостаси человека. Глядит исподлобья на Чонгука, хмурится и плещет в волка водой, отчего тот сразу же перекидывается и фырчит, пока вода струями стекает с его тёмных волос.        Он не может отвести взгляда. Река неглубокая, она едва ли скрывает альфу по пояс, вынуждая Чимина от зрелища задержать дыхание: капли воды стекают по бронзовой коже и крепкому рельефному животу, к самому его низу, где виднеется тонкая полоска волос, ведущая ниже, туда, где всё сокрыла вода. Чимин принудительно вталкивает в глотку воздух, ощущая, как его кожа полностью объята мурашками и жаром. Он должен отвернуться, но вместо этого поднимается, глядя на Чонгука. Тот силится смотреть куда угодно, кроме узких плеч и плоской груди с тёмными сосками омеги, чуть сжавшимися от холода. Альфа, фыркнув, снова окунается под воду и скрывается на глубине, оставляя Чимина одного. И омеге это не нравится.        Его сердце колотится словно сумасшедшее, вот-вот Чимин начнёт задыхаться и тонуть, даже не погрузившись в воду. И тут он ныряет, сразу же распахивая глаза. Пшеничные волосы окружают его лицо, словно светящийся в лучах солнца нимб. Высматривает Чонгука и не знает, можно ли краснеть под водой, когда замечает обнажённого мужчину. Чонгук, чьи тёмные кудри стремятся вверх, покачиваются на водяных потоках реки, буравит его глазами, объятыми алым пламенем. Зрачки широкие, от алых радужек остаётся лишь ободок, и Чимин выпускает немного воздуха изо рта, пуская к поверхности пузыри. Он отталкивается от дна пальцами ног и выныривает. Сердце заходится в перестуке пуще прежнего.        Когда Чонгук выныривает следом, то, кажется, берёт себя в руки — его оленьи глаза обычного шоколадного цвета. Они не говорят от неловкости, альфа просто лежит на поверхности воды раскинув руки в стороны, а Чимин не может отвести от него глаз. Его руки будут горячими, если прикоснутся к обнажённой коже? Он ласков? Каков он — Чонгук? Чимин сглатывает и, тяжело вздохнув от собственного сумасбродства, ныряет снова. Тихо двигается под водой, щипает себя за предплечье, проверяя, спит ли, а после оказывается под мирно балансирующим на глади спокойным альфой. Чимин вздрагивает от неуверенности, поджимает губы, сохраняя в лёгких кислород, а после протягивает руки с небольшими пальцами, чтобы обхватить Чонгука за пояс. Он играет с ним, как играл прежде, только и всего. Они — оборотни. Нечего стесняться естественной наготы.        Но кожа Чонгука его почти ошпаривает на контрасте с холодной водой реки, когда омега прижимается к нему грудью, то случайно выпускает изо рта весь воздух, однако уже не в состоянии остановиться. Чимин топит альфу, который от неожиданности всплескивает руками и позволяет уволочь себя на дно. Но превосходство в руках омеги сохраняется ненадолго: Чонгук изворачивается, его крепкие ладони с проступающими под кожей венами обвиваются вокруг тонкой фигуры Чимина, тот оказывается словно в тисках. И как бы ни уверял себя он в том, что в наготе нет ничего зазорного, как только альфа прижимает его к себе, весь идёт дрожью. Он упирается ладонями в широкие плечи, выпускает последний воздух из горла, закрывая себе обзор пузырьками, а Чонгук вдруг смотрит так серьёзно, так пристально, что нечто внутри Чимина испуганно замирает. Они слишком близко: почти сталкиваются носами, и сердце Чимина, кажется, совсем останавливается, потому что он не слышит биения от того, как смотрит в глаза альфы, даже под водой умудрившись различить золотые крапинки в радужках. Чимин бездумно прикасается к скуле Чонгука подушечками пальцев, а альфа вздрагивает и вдруг отталкивается от дна ногами, чтобы вспыть.        А омега всё ещё в его руках, оттого дышать почти нечем. Кожа становится гусиной из-за холода воздуха, но тело альфы кажется распаленным костром, Чимин ощущает это, соприкасаясь с его грудью своей.        — Нельзя, пташка, — проговаривает мокрыми губами альфа, позволяя волосам облепить своё лицо.        — Это из-за Ириса? — отчаянно и совершенно безрассудно выпаливает Чимин и тут же прикусывает до боли нижнюю губу.        — Что? — моргает Чонгук.        — Ты должен был пометить его, я слышал от всех, что попросил подождать, — шепчет омега, выпутываясь из хватки и понимая, как становится холодно без рук Чонгука. — Из-за него? Ты его любишь?        Альфа потупляет взгляд, словно не желал, чтобы Чимин прознал об Ирисе.        — Не люблю.        Ответ омегу оглушает. Он резко вскидывает голову на того и отбрасывает тяжёлую потемневшую от воды чёлку.        — Тогда почему нет? — подплывает Чимин и оказывается к Чонгуку неприлично близко.        — Мал ты ещё, пташка, — отводит прилипшие к щеке волосы омеги, проводя так трепетно по коже, что внутри Чимина что-то рычит, уже готовое открыть глаза. — Мал ты для меня. Ребёнок ещё.        — Не ребёнок я, — шипит Чимин и плещет в лицо Чонгука водой. Тот жмурится и протирает глаза руками, упуская момент, когда омега оказывается у берега и выбирается из воды.        Чимин воинственно нависает полностью нагой перед Чонгуком, по его плоскому животу и худым бёдрам стекает вода, а альфа смотрит заворожённо на него с жёстким выражением лица.        — Я тебе не ребёнок, — повторяет громко Чимин и, выдохнув с гневом, разворачивается, чтобы подхватить одежду и умчать прочь. А Чонгук вслед ему измученно улыбается, смежив веки с мокрыми ресницами.        — Не ребёнок, а демонёнок… — шепчет альфа, прежде чем нырнуть снова и остудить голову и… не только её.

☆☆☆

       Тэхён осторожно стучит в комнату Хосока костяшками пальцев, и ему тут же отвечает голос с той стороны, позволяя войти. Омега сидит на коленях у шкур и что-то делает. Его пальцы, словно бабочки, так быстро порхают на каком-то деревянном непонятном объекте, что Тэ диву даётся от скорости движений. Хосок искоса и с искоркой веселья посматривает на койота, прежде чем тот понимает, что так и застыл посреди его спальни. От мыслей, что Хосок их мог с Юнги слышать или даже видеть, становится не по себе. Всё же… ранее это был его дом и его альфа, а сейчас всё превратилось в какой-то дурдом.        — Сядь, — повелительно произносит Хоби, продолжая что-то делать.        Тэхён присаживается с ним рядом в ту же позу и старается рассмотреть два брусочка, таких гладких, что не верится, будто такие бывают. Между брусками — палочка, на которой узелками закреплено множество ниток. Именно ими управляет омега, плетёт волшебными движениями, создавая крепкий узор.        — Это станок. А я занимаюсь плетением, — спокойно произносит он, не останавливаясь. — На нём можно сделать украшения, ткани на лето — тонкие. Но на такие нужен большой станок.        Тэхён, неестественно выпрямившись, слушает и внимает каждому слову Хосока, который всё ворожит своими пальцами, накладывая петлю на петлю. Ему становится буквально страшно — он никогда не научится такое делать.        — Я… — койот следит за движениями омеги, пока тот не останавливает и не убирает уставшие пальцы от нитей.        — Он только с виду страшный. На деле, когда научишься плести, доведёшь свои действия до автоматизма, то не будешь думать, а просто быстро делать.        Тэхён почёсывает затылок. Но ведь он сам хотел научиться рукоделию… только вот не знал, что Хосок занимается таким. Оглядевшись в комнате, омега замечает и плетёные салфетки, и целую прозрачную рубаху из жемчужных ниток и кучу всякого замудренного, непонятного для него.        — Что бы ты хотел сделать? — склоняет омега вбок голову.        — Я не знаю, — теряется Тэхён, моргая и вжимая голову в плечи. — А что можно?        — Браслеты, ленты, рубахи, накидки, ожерелья. Что твоей душе угодно.        — Браслет, — тихо отвечает Тэхён, предполагая, что браслет плести будет не так уж и сложно. Хосок хмыкает и кивает, а после достаёт удёрживающую рукоделие палочку и снимает своё творение с неё.        Он вдруг тянется к корзинке, стоящей в нескольких шагах от них, и подвигает к Тэхёну. Та полна нитей и моточков — различных цветов и толщины, там же лежат бусинки, камешки с дырочками посредине. Глаза у Тэ разбегаются в разные стороны, он запускает в корзинку пальцы и принимается перебирать мотки с нитями, ищет что-то, что особенно привлечёт его внимание. Глаз падает на лазурные гладкие нитки, и Хосок хмыкает, видя, как Тэхён выуживает моточек из глубины.        — Мои любимые. Лазуриты, — принимает он нитки из рук Тэ, а тот наблюдает за омегой. — Гладкие, трудный путь выбрал. Плести тяжелее в первый раз.        — А я и не ищу лёгких путей, — жмёт плечом омега, пока Хосок убирает корзинку в сторону.        Тот хмыкает и вставляет палочку станка на место, устанавливает её перед койотом, а тот весь вытягивается, готовый внимать уроку.        — Начинаешь с узелков. Надо плести крепко, — поясняет Хосок, накидывая первый кончик из мотка на тонкий брусочек. Он показывает Тэхёну, как завязать узел и даёт ещё один кончик, чтобы омега попробовал сам.        Получается… откровенно плохо. Гладкая нитка тут же развязывается и падает, вызывая в койоте искреннее недоумение. Тэхён вдруг слышит, как его учитель прыскает от смеха и отворачивается, чтобы сокрыть улыбку. Тэ почти не видел никогда, чтобы он улыбался.        — Попробуй снова. И затягивай туже, чтобы намертво.        Тэхён насупливается и пробует ещё раз: затягивает нитку так, как ему было показано, перекручивает, тянет, завязывает, и с третьей попытки у него, слава Матери, получается.        — И таких на браслет тебе надо десять.        — Десять? — выдыхает ошарашенно Тэ, уставляясь на сдерживающего веселье омегу, а сам поникает. У него уже горят пальцы, а ведь завязал он лишь один узелок, но Тэ не был бы собой, если бы с первого же шага сдался. Он, повторяя движения омеги и слушая его тихие подсказки, продолжает вязать. Костяшки и фаланги горят огнём уже на четвёртом узле, но Тэ, пыхтя, продолжает завязывать их и не собирается сдаваться.        Он размышляет. О том, что Хосок наверняка даже не подумает откровенничать, тем более с ним — с Тэхёном. По сути омега разрушил Хоби жизнь, забрав альфу, пускай и не по своей воле, однако причинил боль и продолжает причинять её. Вряд ли получится им быть друзьями, как бы врагами окончательно не стать. Это Юнги ещё не принуждает супружеский долг выполнять, а как бы обстояли дела, если бы альфа… если бы Хосок всё это слышал?        Тэхён настолько погружается в мысли, что пальцы его неудачно скользят по нитке, повреждая кожу. Омега айкает и отнимает руки, чтобы вобрать палец в рот и втянуть кровь, позволяя царапине быстро зажить, а Хосок продолжает за ним наблюдать. Он, прикоснувшись к лазурной нитке, начинает сам отточенными движениями повязывать начальные узелки.        — Почему ты вдруг решил учиться рукоделию? — тихо спрашивает он, пока Тэхён посасывает порезанный палец и глядит за лёгкостью его движений.        — Юнги считает меня бесполезным, — бурчит койот, смотря себе на колени. — Надоело быть таковым. Хочу доказать этому… вожаку, что никакой я не неумеха.        Хосок фыркает и косится на него, однако злости Тэ не ощущает. Они несколько минут молчат, пока ранка не затягивается на ребре пальца койота и он не продолжает плести узелки.        — Ты ненавидишь меня? — шёпотом спрашивает омега у Хосока, а тот даже вздрагивает, передёргивая плечами.        Взгляд Хосока становится стеклянным, ресницы дрожат, и он долго не отвечает Тэхёну, который молчаливо ждёт, продолжая своё дело.        — Я должен бы, — хмыкает Хоби, отворачиваясь.        — Но? — изгибает бровь Тэхён.        — Плети давай, — понуряет его омега, шлепая по ссутулившейся спине.        Они проводят несколько часов в молчании, лишь тихий голос Хосока разрушает тишину между ними, пока он подсказывает, обучает, как рисовать на нитках, складывая их в узор. Тэхён решает пока с распросами больше не лезть, видя то, как Хоби от него закрылся и явственно показывает своё нежелание беседовать ни о чём, кроме дела, занявшего койота.        Тэхён уже не чувствует ног и рук: пальцы распухли, спина гудит, а в голове кавардак из-за того, что нужно запомнить порядок плетения. Омега делает ошибку за ошибкой, плетение выходит кривым и Хосок заставляет его распускать узор, чтобы исправить проблемный участок. Тэ почти стонет, взгляд его рассеивается с непривычки из-за мелкой работы, так что Хосок хлопает в ладоши, произнося:        — На сегодня достаточно!        Тэхён устало выдыхает и валится на его расстеленные шкуры. Смотрит на своё творение, всё ещё висящее несчастно нитками на станке, на деревянный потолок с маленькими щелями между досками, пока Хосок убирает рукоделие и отставляет станок в сторону.        — Неплохо для первого раза. Завтра передохнёшь и продолжим, — проговаривает он, так и сидя спиной к койоту.        Тот не хочет подниматься с места, так и лежит на чужой постели, прикусив пухлую губу.        — Я должен бы тебя ненавидеть, — доносится едва слышно до слуха койота, — да не могу. Быть может, если бы я его по-настоящему любил, я бы возненавидел тебя.        Тэ моргает поражённо, но Хосок, предвещая вопросы, встаёт и покидает комнату.        — Постой! — восклицает омега, подскакивая и догоняя Хосока. — Ты бы хотел уйти? — спрашивает он, схватив пульсирующими пальцами чужое запястье.        — Никто не позволит мне, — горько усмехается Хоби.        — А если бы позволили, что бы ты стал делать? — шепчет Тэхён с абсолютно круглыми глазами. Омега смотрит в ответ с подозрением, недоверчиво, словно койот сбрендил.        Он молчит несколько минут и Тэ уже не надеется на ответ. Потому отпускает руку Хосока и вздыхает. А когда уже намеревается отвернуться, слышит шёпот:        — Я бы пошёл учиться к Сокджину. И стал бы лекарем. Чтобы больше никто и никогда не умирал и не страдал.        Душа Тэхёна вздрагивает, он с несчастным и жалостливым взглядом смотрит в удаляющуюся сгорбившуюся спину, убеждаясь в том, что Хосока обязан освободить. Он стал бы замечательным лекарем для стаи.

☆☆☆

       Брат ушёл раньше них на площадь с кострами, так что Чимин понуро плетётся с Тэ в сторону огня. Тот выглядит как-то воинственно и вместе с тем задумчиво, словно постоянно в каких-то тяжёлых думах. Как, впрочем, и сам Чимин. Чонгук не любит Ириса. Оттого и не спешит его пометить. Но зачем тогда вообще обещал? Мысли эти не дают юному волку покоя, он то и дело вздыхает, не понимая, что чувствует. Грусть от отказа приблизиться? Он недостаточно красив для альфы? Всё это бред, и вовсе Чимин не ребёнок! Сам тата альфы сказал, что течка вскоре нагрянет на омегу, значит, он достаточно взрослый, он ведь может… привлекать Чонгука? Или нет? быть может, не Ирис, так другой взрослый омега?.. Чимину почти тошно от этих мыслей, внутри что-то сдавливает и скулит. Почему он постоянно возвращается мыслями к альфе? У кого спросить совета, чтобы в груди так перестало гореть от досады?        Чимину было бесконечно смущающе от каждого контакта. Он должен был ненавидеть своего похитителя, да только уже почти смирился с тем, что не получается. Чонгук… другой, совершенно другой в сравнении с прочими альфами в этой стае. Да и в его собственной, чего греха таить. Он как лес в погожий день — умиротворённый, с покачивающимися от лёкого ветерка листьями у крон. Как трава, колышущаяся от каждого движения воздуха, как жара — но не удушливая июльская, а жара в конце мая — когда тепло до одури и теплом этим хочется наслаждаться. Чонгук как переливы голоса соловья, с которым часто сравнивали и голос Чимина — высокий, мощный, чистый. Словно ты лежишь в чаще, окунувшись в сочную траву, и ловишь блики солнечного света, пробивающегося через ветви столетних деревьев. Чимину в его присутствии… спокойно.        И от этого спокойствия в душе омеги горит.        Они с Тэхёном проходят рядом с местом, где сидит малышня. Чимин уже печально отпускает руку койота, намереваясь попрощаться с ним до утра, но Тэ вдруг хватает его за кисть покрепче и тянет дальше — к кострам.        — Тэхён? — изумлённо проговаривает он, моргая.        — Ты больше не будешь сидеть с детьми, — хитро проговаривает он, сверкая зелёными ободками вокруг зрачков. — Юнги дал разрешение тебе быть с нами.        Чимин почти задыхается от впечатлений.        — Ты… как ты его уговорил? — восхищённо почти вскрикивает омега, на что Тэхён на мгновение краснеет. Или то так свет костра падает?        — Неважно, — мотает койот головой. — Попросил и он разрешил.        Чимин так рад, что почти не обращает на тон Тэхёна внимания. Он с визгом бросается обнимать омегу, стискивая руками, отчего тот бубнит ему в ухо возмущения. Чимин сможет танцевать у костра, он сможет сидеть рядом с братом и пить вино, как взрослый омега. Он… сможет видеть Чонгука, играющего для танцующих оборотней. От этого сердце его пропускает удар, и омега вдруг застывает. Ну неужели он пропал? Неужели… в нём правда появились эти влюблённые чувства к альфе, которого он должен был презирать? Взгляд ореховых глаз ищет волнистые тёмные волосы, но не находит, а Чимин ещё раз крепко стискивает Тэхёна руками и целует благодарно в щёки.        — Спасибо!.. — выдыхает он радостно и чуть ли не подпрыгивает, пока они шагают к основному костру.        Тэ сажает Чимина рядом с собой, пока не видно Юнги, и омега снова прилипает к койоту, не переставая от чувства благодарности ластиться.        — А мелочь чего тут забыла? — раздаётся рядом голос до одури знакомый, и подняв голову, Чимин видит искривившего губы Ириса.        — Юнги разрешил, — голос Тэхёна вдруг обретает стальные нотки, словно омега защищать готов его — Чимина — от любых нападок со стороны остальных. Взгляд койота остёр, и Ирис тут же поникает и смиренно опускает взгляд. Были бы уши волчьи — прижал бы к голове.        Чимин горделиво выпрямляется, преже чем устроиться в руках Тэхёна и показывая, что близок ему, что находится под гордой и сильной защитой. Тэ силён, омеги начинают ему подчиняться и уважать, так как койот — старший в стае. Они — его подопечные и должны снискать его внимания. Потому Чимин ловит себя на мысли, что ухмыляется Ирису. Но только ли из-за Тэ?.. Отбросив мысли и мотнув головой, он, ощущая тёплые пальцы Тэхёна, обнявшего его, ищет взглядом брата. Сокджина, как и Намджуна, нигде не видно, так что Чимин переживает. Брат намеревался сегодня рассказать о волчонке под сердцем, и Чимин переживает.        Сокджина он замечает рядом с альфой. Брат цел и невредим, они с Джуном идут прямиком к Юнги, лицо у пары брата сосредоточенное и кажется мрачным в дрожащем пламени костра.        — Он рассказал, — выдыхает едва слышно Чимин, но Тэхён, судя по взгляду, его прекрасно слышит. Они теперь наблюдают за всем издалека вдвоём.        Вокруг слишком шумно, чтобы расслышать разговор альф, да и лица вожака разглядеть не удаётся, так что Чимин нетерпеливо ёрзает на своём месте. Он даже не обращает внимания на присоединившегося к ним Сыёна, уже устроившегося в руках Тэ на пару с Чимином. Трое волков, переглянувшись, идут к центральному костру. По Юнги не скажешь, что он выкинет в следующую секунду, а Джин выглядит таким бледным, что даже в сумраке ночи это оказывается заметным. Но вдруг… берёт Намджуна за руку, будто ищет в альфе поддержки. Тот, глянув на пару, который почти не дышит, подносит его ладонь к губам и горячно целует тыльную сторону.        Юнги, оказавшись у покрывала, не садится, а оборачивается к стае. Машет ладонью музыкантам, и песни смолкают. В это мгновение, севший ровнее Чимин встречается взглядом с удивлённым его появлением Чонгуком, лицо альфы вытягивается и тот даже откладывает в сторонку свирель. А вожак громко рявкает низким рыком, привлекая внимание остальных. Волки, отвлекаясь от танцев и ужина, подтягиваются ближе для важного объявления.        — У нас есть важная весть, — громогласно заявляет Юнги, и Чимин поднимается на ноги, как и взволнованный Тэхён. Вожак же улыбается, показывая заострённые клыки. — Несмотря на хворь, которая так жестоко обошлась с нашей стаей, несмотря на потери, жизнь продолжает цвести. И сегодня я узнал то, что так давно хотел услышать в нашей общине.        Волки начинают роптать и хвататься друг за друга. Сокджин выглядит таким смущённым и маленьким, а Чимин уже готов чуть ли не броситься его защищать от всех, кто попробует угрожать здорвью брата и нерождённого племянника.        — Матерь благословила одного из омег, — сверкает глазами вожак, явно зная всю правду, — и скоро наша стая станет больше.        Волки взрываются улюлюканьем и хлопками, кто-то даже отчаянно радостно воет, зажмурившись. Чимин сперва не понимает такой бурной реакции, но после осознаёт — стая потеряла половину волков. Омег. Щенков. Стариков. Для них это казалось концом. Так что беременность Сокджина становится не предметом порицания для омеги, а в действительности… благословением. Надеждой на то, что всё может быть хорошо. Кто-то из омег плачет, закрывая лица руками, альфы поздравляют Намджуна, который лишь слегка приподнимает уголок губ, а следом целуют ладони смущающегося Сокджина. И Чимин понимает — ему не о чем переживать. Его спокойный и мудрый брат попал… в не совсем плохие руки, да и в стаю вписался гораздо легче, нежели Чимин и Тэхён. Ему хочется обнять старшего брата, но вдруг останавливает чья-то рука.        — Надеюсь, и твой омега тебя скоро осчастливит! — доносится голос из толпы, и Чимин, прежде чем обернуться, всей кожей ощущает дрожь и опаску Тэхёна рядом.        Молодой альфа, кажется, его зовут Рас и он чуть старше Чимина, прикасается к запястью омеги, улыбаясь. Это он дёрнул за руку, привлекая внимание.        — Тебя пустили к нам уже? — склоняет Рас голову, вынуждая Чимина нахмуриться.        — Тебе чего надобно? — холодно спрашивает Чимин, силясь вырвать руку.        — Если тебе разрешили, отчего бы нам не потанцевать? Такой радостный повод, — Рас на деле симпатичный, но ничто не вздрагивает внутри Чимина от его клыкастой улыбки. Омега снова дёргает рукой, силясь вырваться. — Давай же, Чимин, подари мне танец.        — Отлипни! — почти рычит омега. — Какие тебе ещё танцы?..        Он уже хочет пнуть Раса, как вдруг над ними нависает внушительная тень. Чимин быстро вскидывает голову и замечает высящуюся фигуру Чонгука. Обычно спокойный и непробиваемый альфа сверкает красными глазами в сторону Раса, отчего у того натурально встают волосы дыбом, а сам Чимин весь подбирается.        — Руку.        Рас теряется и вжимает голову в плечи, не сразу понимая, что Чонгук имеет в виду. А после, когда Чимин дёргает запястьем снова, испуганно отпускает омегу. Чонгук смотрит за тем, как Рас улепётывает от его гнева, да ещё и рычит предостерегающе вдогонку, отчего что-то горячее бурлит внутри Чимина. Но он, повинуясь характеру, фыркает на альфу и уходит прочь, не оглянувшись.        — Пташка, — доносится ему вслед. — Чимин!        — Чего тебе? — гневно оборачивается омега, а бабочка внутри достигает размеров чёртового орла. И разве бывают такие огромные бабочки? Но она щекочет крыльями сердце омеги при виде растерявшегося Чонгука.        — Ты почему здесь? — склоняется к нему альфа, а Чимин только вредничает и отворачивается.        — Юнги мне разрешил, — деланно безразлично отвечает омега. — Так что не таскайся за мной и не отгоняй моих партнёров по танцам. Я намерен праздновать такой счастливый день и танцевать, пока не упаду.        Ноздри Чонгука вдруг опасно раздуваются, взгляд становится горячим, непохожим на обычный, и Чимину хочется закусить губу. Но вместо этого альфа подхватывает омегу, схватив за пояс, и приподнимает над землей. Чимин взвизгивает и не может сдержать улыбку, но к альфе не поворачивается.        — Я твой надсмотрщик, — в ухо внезапно произносит Чонгук. — И я запрещаю тебе с ними танцевать.        — Да какое ты имеешь право? — возмущённо вскрикивает омега. — И я хочу танцевать! Мне вожак позволил!        — Тогда будешь танцевать со мной, — шепчет альфа, вызывая трепетные мурашки от уха до самых пяток. Чимин рдеет, словно маков цвет, и силится скрыть довольную улыбку. И посмотрит Чонгук, какой ещё Чимин… ребёнок.        Чонгук ждёт, пока музыка снова польётся медовой рекой вокруг них, тревожа оранжевые искры костров. Чимин ещё никогда так сильно не желал смотреть кому-то в глаза, видеть там отражение пламени, пока альфа кружит его в танце. Сердце, словно сумасшедшее, ходит ходуном в груди омеги, он едва дышит, пока Чонгук разогревается и начинает кружить его быстрее, вынуждая лёгкие гореть. А в глазах альфы, кажется, что пламя не отражается, а горит своё — необузданное, только на Чимина направленное.        В этот вечер Чонгук не позволяет ему танцевать ни с кем из альф. Но и не отпускает из круга света, пока Чимин не начинает заваливаться от усталости. Лишь подхватывает своими большими руками, поднимая над землёй. И именно в этот вечер Чимин осознаёт, что выбор уже давно сделал, другого не будет.        В первую течку омега выберет только его.