Игорь Гром и стая

      Игоря в дом привёл Олег, когда окончательно убедился — не вывозит. Не справляется в одиночку с Серёжей и демонами в его голове. Демоном.       Серый, когда его теневая сторона отжимала бразды правления, бесоёбил страшно: пропадал неделями неизвестно где, добавляя Волкову седых волос, а по возвращению называл это «трипами», отказывался принимать лекарства, разрывал выгодные контракты — и это из безобидного. В худшем случае — Олег вынуждено запирал Серёжу в спальне, чтобы его мерзопакостный двойник никого не угробил.       С майором Громом Волков впервые встретился два года назад, когда Игорь расследовал дело Кирилла Гречкина: пацан с золотой ложкой в заднице под «дурью» сбил девочку из детского дома. Разумовский, который вместе с Олегом вырос в этом же приюте, тогда стал совершенно неуправляемым и сам вышел на Грома. Всё едва не закончилось принудительным заключением Серого в психиатрической лечебнице. Впрочем, обошлось: зловредная хтонь почуяла, что запахло жареным, и скрылась в недрах разума Разумовского на несколько месяцев.       Выкуривали c осторожностью обратно уже вместе с Игорем — Серёжа без своей тёмной правой руки не мог полноценно работать, да и существовать.       Птица майора не принимал. Орал благим матом, называл Грома цепным псом режима, лез без конца в драку. Серёжа, напротив, поплыл с первой встречи и, в противовес злому близнецу, окучивал майора будь здоров. Разыгрывал клоунаду первое время: театрально в скромницу играл, хихикал застенчиво — захлопывал капкан из харизмы и обаяния. Такой же, как они сами, травмированный Майор, привыкший к экшену на работе, на таких качелях был обречён. Ловушка сработала и Гром взялся за перевоспитание пернатого.       По-началу Волков из-за острой реакции Птицы сомневался в своём решении. Но в один прекрасный день, наблюдая, как майор выходит из себя, скручивает, орущего матом Разумовского из-за несправедливого решения суда по Гречкину, с силой прижимает к стене, приказывая, замолчать и успокоиться, Волков понял, что сделал всё правильно. Птица застыл, даже как-то удивлённо раскрыл рот, распахнул янтарные глазёнки и перестал сопротивляться. Тогда Олег Волков и понял, что на любую хтонь можно найти управу. Управу под два метра ростом в засаленной кепке и старой кожанке.       Олег мог быть излишне мягким с Серёжей, даже когда тот включал бешеного. Жалел, руку не поднимал, запирал в комнате иногда — да, ну и всё на этом. Игорь церемониться не собирался. Пол года по жилой секции башни летали пух и перья, пока хтонический разум Серого не признал в майоре авторитет. Угомонить силой Птицу мог только Игорь. Но проблема сближения оставалась. Пока не появился Пётр Хазин.       С расширением семьи в лице майора ФКНС, Разумовского будто подменили. Серёжа в Игоре души не чаял, а вот Птица просто смирился и признал равным, но взаимодействовать с Громом лично отказывался. Петя стал недостающим кусочком пазла — вошёл в семью, как влитой и буквально перевернул мир Сергея Разумовского с ног на голову.       Олег шутил, что два мажора просто нашли друг друга. Серёжа пропал в Пете с первого взгляда, а Птица моментально заявил свои права. Не сладко вновь пришлось Игорю: Петя со временем стал его лучшим другом, они всё время были вместе на работе, ходили вместе обедать, а после службы порой отдыхали в баре, да и интересы совпадали у майоров просто поразительно. Прежде чем полюбить друг друга, Гром и Хазин действительно крепко сдружились.       Птица делиться своим ненаглядным Хазиным после знакомства больше не собирался. Конфликт внутри семьи вновь обострился. Разумовский занимал собой всё внимание и пространство Пети: таскал майора по выставкам и музеям специально, чтобы Олег и Игорь оставались дома — они терпеть не могли окультуриваться. Дома ходил за Петей, как привязанный, облепляя собой, едва только Хазин находил для себя место и усаживался. Помогал преследовать нариков, чем нарывался на конфликт не только с Игорем, но и Олегом, одновременно сталкивая лбами Волкова и Хазина. Сам же Петя не сопротивлялся такому напору и одержимости совсем.       Игорь почти сразу стал ему другом, впрочем, это не мешало Пете тайно желать лечь под майора с первого дня знакомства. Волков стал камнем преткновения между Хазиным и Разумовским со своей гиперопекой о последнем, так что притирались тоже сложно. Игорь и Олег дополняли друг друга прекрасно, как два адекватных взрослых, что неусыпно бдят за спокойствием всей семьи. С Серым же у Петьки случилась искра, буря, безумие с первого взгляда, что и положило начало постепенному сближению Игоря и Птицы.       Птица был откровенен полностью исключительно с Хазиным, Петя же использовал всё, что вынюхивал у Разумовского для их с Игорем примирения. Рассказывал Грому, что любит Птица, какая музыка ему нравится, показывал, как к нему нужно прикасаться, и как правильно хвалить. Похвала и стала тем, что растопило каменное птичье сердце.       Хазин как-то интуитивно с первого дня считал, что именно нужно тёмной части Серёжи, чего ему так не хватало. Олег со своей опекой и заботой, Игорь с воспитанием и строгостью, но только Петя не делил Серёжу и Птицу, воспринимая их, как одно целое. Только Петя попробовал растопить Разумовского похвалой, тактильностью и восхищением. Птица рядом с Хазиным становился похож на павлина или соловушку, что без конца пел Пете на ушко о своей любви. Олег и Игорь, наконец, выдохнули. Уровень агрессии и тревожности Серого падал на глазах без медикаментов, внезапные «трипы» Серого сошли на нет, потому что оставить своё «близнецовое пламя» Птица просто не мог. Петю Хазина все готовы были на руках носить. Петя Хазин был до одури доволен — ему, с младых лет обделённому родительским теплом, всеобщее обожание было только на руку.       Волков и Гром ладили прекрасно с самого начала, как ни странно, учитывая, что оба были суровыми мужиками за тридцать пять. Выпить по вечерам вдвоём любили за разговором: Олег рассказывал о горячих точках, Игорь о службе. Хазин и Разумовский порой вырубались, облепив друг друга во время просмотра на проекторе любимого обоими сериала про наркош. Олега иногда мучили кошмары и почти всегда он плохо спал, как и Игорь, повидавший за свою карьеру всякого. Вот и сидели глубоко за полночь на большой кухне в башне и глушили дорогущий коньяк, пока глаза не начинали слипаться.       Сегодняшняя ночь не стала исключением.       Олег нашёлся на кухне. Сидел в пижамных штанах за барной стойкой, закрыв лицо ладонями, облокотился на столешницу. — Олеж?.. — Игорь выглянул из темного коридора, замялся, переступая с пятки на носок, спросил. — Снова кошмар? Волков, будто вынырнув из глубоких раздумий, поднял затравленный взгляд на Грома. Игорь, не дожидаясь ответа, прошел на кухню, отпер верхний кухонный шкафчик и привычно выудил пузатую бутыль коньяка. — По-маленькой? — потянулся за стаканами и всё добытое поставил перед Олегом. — Ты чего не спишь? Завтра на службу, — пожурил Волков, наблюдая, как Гром разливает коньяк по бокалам. Игорь хмыкнул: — Сквозь сон почуял, что кого-то не хватает. Олег кивнул, сжимая стакан, в чуть подрагивающих пальцах. — Неразлучников-то из пушки не разбудишь, — Игорь пригубил коньяку, украдкой наблюдая за Волковым. Олег в ответ улыбнулся и тоже сделал глоток.       У них как-то сразу сладилось. Игорю с Олегом было спокойно и безопасно. Волков являл собой нерушимую крепость, неприступную гору, уверенность в завтрашнем дне. С Волковым было надёжно.       Игорь где-то в глубине признавался себе, что без Олега нихрена бы у него с Серёгой не вышло, да и с Петей тоже. К Разумовскому он бы даже подкатывать побоялся — планка чересчур высокая, а с Хазиным бы максимум тупо трахались, а потом в корешей в участке играли. Хазин когда-то от них с Волковым бегал только в путь. Свободолюбивый, борзый, породистый, с мешком детских травм на хребтине и наркозависимостью в прошлом, так и выёбывался бы дальше, если бы случайно не споткнулся о Разумовского, который заявился однажды в участок вместе с Олегом, чтобы подвезти Игоря после смены.       Волков был той самой стабильностью, которой так не доставало в жизни Грома. C Волковым и попиздеть — мило дело, и помолчать — в радость. У Волкова на лице спокойствие, а в глазах смерть и война. Волк. Волчище. Опасный, гордый, сильный. Волков иногда ночами рыдает и воет, как раненый зверь…       Игорь больше всего на свете хотел бы стать для Олега тоже опорой и стабильностью. Поэтому часть семейных забот сразу же переложил на свои плечи: дома хозяйничал исправно, готовить учился под прямым руководством самого Волкова, Серёжу возил по конференциям, как телохранитель, Петю на улицах осаживал, чтобы меньше домой побитым приходил, только бы Олег хоть иногда, совсем немного отпускал контроль и расслаблялся.       В голову внезапно пришла идея. Гром крепко задумался. Волков залпом осушил бокал и толкнул в сторону Игоря — мол, давай еще по-маленькой. Игорь покорно плеснул и себе, и Олегу.       Волков, не отрываясь, глядел на Грома — любовался, понял Игорь. Майор в шрамах с головы до ног, штопанный неаккуратно, наспех. Наёмник тоже. Под пули подставляться и головой рисковать за то, во что верят — оба любители.       В бокалах пустело быстро. Молчание не смущало, не давило, не душило. Каждый думал о своём и в этом тоже — особая степень близости.       Олег опустил пустой бокал на стол. «Красивый, статный…» — думал Игорь. В голову пришла совершенно неадекватная мысль, что он — майор Гром — коллекционер породистых мужиков. Игорь прыснул со смеху в бокал с остатками коньяка. Олег вскинул брови, хищно сверкнул глазищами: — Может, косячок, майор? Гром с улыбкой покачал головой: — Если Петька унюхает, потом будем всем скопом по блядюшникам его морду накуренную искать. Волков поморщился, невольно погружаясь в воспоминания. Такое уже было — два года назад. Когда у них с Хазиным всё только закрутилось, Петя был в завязке всего несколько месяцев — опасный этап с высоким риском откатов. Откат случился. Петю искали по всему городу своими силами, не подключая полицию. Нашли — обдолбанным до полусмерти в туалете бара на Думской. Потом долгие месяцы терапии, в том числе, для обезумевшего от ужаса Разумовского, и лечения в частной клинике.       Олега передёрнуло. — Бывших наркоманов не бывает… — задумчиво добавил Игорь, не моргая, глядя в одну точку на столешнице. — Как и бывших страдающих раздвоением личности, — фыркнул в ответ Волков, на этот раз самостоятельно наполняя бокал. Гром поджал губы в улыбке. Вроде справлялись они с Олегом. И Петю вытащили, и Серого угомонили — одним выстрелом двух зайцев. Про себя только порой забывали, но и это поправимо.       Игорь одним глотком прикончил остатки коньяка и встал с барного стула, сразу же шагая за спину Волкова. Олег бессознательно напрягся — армейская привычка. — Расслабься, родной, — проурчал Гром низко и сжал тугие плечи наёмника тяжелыми, горячими ладонями, разминая литые мышцы. Волков прикрыл глаза и откинул голову на грудь майора, вымученно вздыхая. — Совсем замотался, Волч, — вздохнул Игорь, проминая сильными пальцами шею. — Совсем себя не бережёшь… Волков опустил одну руку вдоль тела, прихватывая бедро Игоря, сжал горячую кожу, погладил. Гром вечно, как печка — обжигал, плавил. — Позволь мне позаботиться о тебе, Олеж, — Игорь зарылся носом в темные волосы, вдохнул глубоко пьянящий аромат табака и кедра — изумительно… Волков отловил, бегущие вдоль позвоночника разрядом тока мурашки, во рту вдруг пересохло; он провёл по губам языком, слизывая пряные нотки дорогого алкоголя. — Всё хорошо, да? — Гром старался звучать уверенно, тихо, низко. — Всё в порядке, Волче, всё хорошо, ты в безопасности. Я рядом. Ладонями крепкими по скованным мышцам сильнее, дыханием влажным, горячим в затылок, чтобы почувствовал, как Игорь его целиком накрывает собой — коконом спокойствия и безопасности, чтобы растворился, забылся. «Давай, волчище, позволь же мне вести… Не надо со мной воевать. Войны больше нет. Ты в безопасности…» Олег окаменел на секунду, потом как-то ловко извернулся в руках майора, прокрутившись на стуле, и оказался к Игорю лицом к лицу. — Всё хорошо, — моргнул он, задумчиво глядя на губы Грома. — Уже всё хорошо…       Игорю всё казалось каким-то нереальным, иррациональным даже, будто его случайно занесло в чью-то безумную фантазию, где майор среднего возраста и наёмный убийца ночью на кухне вместе — в порядке вещей. В груди разливался томительный жар, толи от выпитого конька, толи от изучающего, томного взгляда Волкова.       Пальцы погладили острую скулу с трёхдневной щетиной, Олег глаза прикрыл — знак абсолютного доверия. Игорь обхватил челюсть Волкова обеими руками, потянул на себя. Мягко коснулся губами, не целуя, просто легко лаская. Почему-то подумалось, что Волков, если пожелает, может откусить лицо — идиотизм… — Позволишь?.. — шепотом по губам, притираясь носами. Грому казалось, что Олег поймёт его и без слов. Всегда понимал. Волков с самого начала ведёт, всегда сверху — это неоспоримый факт, аксиома. Альфа, вожак, лидер. Попробуй бросить вызов — порвёт. — Позволишь забрать у тебя контроль, сделать тебе очень хорошо? — Гром губами по его виску гладил, вдыхал терпкий запах, пока бессвязно шептал, какие-то умиротворяющие глупости. — Позволишь расслабить тебя?.. Волков сейчас готов был позволить ему всё на свете. В груди зарождался рокочущий звук. «Ну точно зверь…» — думал Игорь, сжимая в кулаках футболку на боках Олега. Волков прорычал мягко и толкнул Грома за поясницу на себя, втягивая в поцелуй — сразу резкий, на грани боли, не поцелуй — борьба языков. Игорь промычал нечто невнятное, закатывая глаза, едва себя не теряя. Олег кусался, подавлял, подчинял. Игоря страшно вело… «Нет, нельзя, Гром, не позволяй себя наебать. Сегодня ты — вожак», — Гром, удерживая, поплывшее сознание всеми силами, прижал Олега к столешнице, сжал бедра крепко ладонями, навис массивным телом. — Отпусти себя, Олеж… — выдохнул в губы Волкова, сразу же пробираясь пальцами под резинку штанов, обхватывая горячими ладонями круглые ягодицы. — Ты же знаешь, что я никогда не наврежу тебе. Олег зажмурился, цепляясь за плечи майора и рвано дышал, дышал, дышал. Не привык вот так — с душой нараспашку. К подчинению привык, но вместе с подчинением выработал недоверие, тревогу и осторожность. Как же тут отпускать себя теперь?.. Игорь не позволил рухнуть в разрушительное самокопание: развернул за бока рывком от себя, уложил грудью на мраморную поверхность столешницы и пинком ноги вынудил развести пошире. Волков на это только проскулил, и пылающее лицо в сгиб локтя спрятал — стыдно… — Всё хорошо, — повторил Игорь, вжимая тело наёмника собой в холодный камень. Пальцами ищущими задрал футболку до лопаток и сразу прильнул кусачими поцелуями к позвонкам. Олег в угол загнанным оказывается; паника фантомно скоблилась где-то под рёбрами. Гром осторожен, но решителен: вылизывал мокро позвонки, покусывал лопатки, дышал жаром, пахом притираясь к ягодицам Олега — Волкову всё это видилось блядской пыткой. — Тиш-тиш-тиш… — мурлыкал вкрадчиво Игорь, отлипая от спины Олега, тот снова рыкнул недовольно, чувствуя влажной кожей сквозняк, дрожал, потеряв источник упоительного тепла.       Гром медленно приспустил штаны с ягодиц, провёл ладонями по бёдрам, опускаясь на колени следом, кончиками пальцев погладит дрожащие колени и стянул штаны до пола. Волков потупил взгляд — ему стыдно, страшно, некомфортно, ему не по себе, он теряется в мыслях, чтобы всё это прекратилось, и одновременно в желании, чтобы эта экзекуция не заканчивалась ближайшую вечность.       Игорь ладонями проминал ягодицы, располагаясь прямо напротив, мягко прикусил одну половинку. Олега подбросило на столешнице, как от удара током. Он вымученно застонал, притираясь лицом к локтю — по-прежнему прятался от самого себя. Инстинкты блажили сиренами: бей и беги. Волков своё отбегал. Влюблённый волк — уже не хищник. — Постарайся быть тише, Олеж, — вкрадчиво наказывал Гром. — Ты же не хочешь, чтобы котятки проснулись и увидели, как ты позволяешь мне верховодить?.. Увидят тебя таким беспомощным, податливым, раскрытым только для меня… Олег, блять, хотел. Сам себе в этом боялся признаться и тем более никогда не признался бы Игорю, но лицо обдало жаром, а в паху мучительно скрутило от мысли, что они могут быть услышаны, мирно спящими сейчас Петей и Серёжей.       Гром, сука такая, упивался своей властью. Наслаждался его расхристанным видом, его подчинённой позицией. Внутри Игоря выла победно его псина, что вырвала зубами главенство у дикого волка.       Побелевшие пальцы вцепились в край столешницы; Игорь раздвинул половинки в стороны и сплюнул, прямо на сжатый судорожно вход, сразу широко лизнул, обдавая кожу горячим дыханием, растирая языком собственную слюну. Волков натурально взвыл.       Перед глазами поплыло от переизбытка ощущений. Олег чувствовал себя, будто в горячке: от языка этого умелого, от рук, сжимающих ягодицы так сильно и так правильно, от невозможности пошевелиться и позорно сбежать, поджав хвост. Мучительно, унизительно, невыносимо, сладко, хорошо, охуенно…       Гром выедал из него душу без остатка: лизал, покусывал, присасывался, проталкивал язык глубже; Олег чувствовал, как бессовестно краснеет — алеет, заходясь пятнами румянца, как распоследний девственник. — Господи-Боже, блять! — горячим лбом в прохладный мрамор — не спасает, Олег горит. — Что ты… сука, какой же ты…       Игорь урчал, как блядский кот между его ягодиц — и это одновременно совершеннейшее бесстыдство и взлёт на новые горизонты их личной близости. Волкову так хорошо, что одновременно и плохо. Он просяще стонал и подавался сам, насаживаясь на язык Грома. Майор одобрительно мычал, гладил сильной рукой, а потом вдруг тишину кухни нарушил звонкий шлепок…       Где майор достал смазку — Олег в душе не ебёт. Он сейчас распят, вылизан, отшлёпан, весь пылает, а между ягодиц позорно хлюпает. Игорь толкался в него одним пальцем, прокручивал и тут же вынимал обратно. Волков сжимался весь, челюсть стискивал, а от звуков, которые он издавал, у Грома волосы на загривке дыбом вставали и дрожь хищная по телу стелилась. Он добавил второй палец, аккуратно разминая мышцы, растягивая.       Олег думал, как завтра обратно на свой пьедестал альфача забираться будет, как Петькину борзоту начнёт снова осаживать, как Серёженьку будет оберегать, не теряя бдительности, как теперь самому Игорю в глаза посмотрит без стыда?       Гром, пока аккуратно растягивал Волкова, добавляя третий палец, думал о том, какой же Олег мужественный, сильный, статный, и как хорошо, что он у них всё-таки есть. Без Волкова ничего бы этого не было. Семьи бы — стаи их, не было.       Игорь повторял всё это мантрой Олегу вслух, втискивая четвертый палец, проталкивая кисть глубже. Волков такой тугой, тесный, что руку сводило. Шелковистый жар обхватывал пальцы почти болезненно. Игорь готов был молиться на свою армейскую выдержку — взять Олега грубо, резко, собственнически — хотелось страшно. Гром знал: завтра Волкова не выдаст ни один мускул, ни один взгляд и жест. Он будет прежним: собранным, ответственным за всё, и всё контролирующим. Возможно, это больше никогда даже не повторится, такого Олега — раскрытого только для него, позволяющего, доверяющего — он больше не увидит.       Волков задушено простонал: — Игорь, прошу тебя… не могу… больше не могу. Гром едва не спустил прямо в штаны от этого умоляющего тона. Положил пальцы на его член, обхватил ладонью, сжимая под головкой, начиная, плавно двигать рукой. Приподнялся немного, стаскивая свободной рукой боксеры.       Олег глухо всхлипнул, вновь пряча лицо в сгибе локтя, когда Игорь медленно начал проникать в него крупной головкой. И это отозвалось внутри него фатальностью. Всё, пиздец. Он выгнулся до хруста в позвоночнике, выпрямляясь на руках, и простонал хрипло на одной ноте, а Игорь-блядский-Гром перехватил его за шею, сжал, перекрывая слегка кислород, прижал к своему торсу и вгрызся зубами до острой боли в плечо.       Волков практически уверен, что не доживёт до оргазма. Сдохнет позорно от кислородного голодания, острой сердечной недостаточности или тромба. Гром вошёл полностью, тут же выскользнул до головки и протолкнул обратно до победного. Медленно, терпеливо, растягивая удовольствие. Олег почувствовал, как в уголках глаз предательски защипало и всхлипнул, а Игорь нащупал в нём нужный угол и точечно начал толкаться в него. Волкову очень хотелось кричать, но Гром предусмотрительно зажал ему рот ладонью, стискивая скулы пальцами.       Олег себя настолько беспомощным не чувствовал, кажется, никогда. Ему не приходилось ничего делать, ничего контролировать, ни о чём беспокоиться. Игорь всё взял на себя. Игорь глушил его постыдные звуки в ладони, Игорь брал его настолько правильно, насколько это вообще возможно. Игорь внимательно следил за его реакциями и не превышал допустимых пределов боли и дискомфорта. Волкову хотелось позорно разрыдаться от переизбытка внимания, у него внутри ширилась огромная любовь, и теплилась всеобъемлющая нежность. — Люблю… — выдохнул Гром ему в затылок, так идеально меняя темп. — Блять, Волче, я же тебя пиздец, как люблю! Олега выламывало. Он так хотел ответить, но рука Игоря крепко зажала рот — между пальцев проникало лишь невнятное мычание.       Это не первый раз, когда он принимал — с Серым они успели до встречи с Громом и Хазиным попробовать всякое. Но Волков удивительным образом умудрялся быть сверху, даже находясь снизу: командовал, направлял, руководил. С Громом так не получилось. Гром сказал — сделал. Подмял под себя, заткнул пасть, забрал власть. Пусть и на одну только ночь.       Игорь двигался быстро. Ускорялся сам, вбиваясь коротко, совсем не вынимая, и движения рукой на члене Волкова синхронизировал с толчками внутри него. — Ножки пошире поставь, родной, — не попросил — скомандовал. У Олега от этой просьбы натурально сдвиг по фазе случился — он безропотно подчинился приказу.       Игорь рывком отправил его грудью на столешницу, вжимая ладонь между лопаток. Распластанный, мокрый, едва не плачущий Волков, вгрызался в костяшки сжатого кулака. — Какой ты… хороший, — рычал Гром, толкаясь снова медленно, будто издеваясь, вынимал теперь до конца и сразу вставлял полностью. — Мы тебя так любим, ты нам так нужен. Так важен. Серёжи и Пети здесь нет, но Олег чувствовал перманентное присутствие, будто они сейчас стояли в стороне и тихонько наблюдали за его агонией. Разумеется, эти два анархиста тихонько стоять бы не стали.       Игорь ухватил его за волосы, потянул голову на себя. Волков, кажется, прокусил губу до крови… — Давай, Волче, отпусти себя… кончай. Гром снова сменил темп — двигался размашисто, быстро и точечно, с оттяжкой. Он чувствовал, насколько Волков был близок к краю, потянул за волосы, наклонился, пытаясь дотянуться до его пересохших губ.       Олег падал в оргазм, как в пропасть. Перед глазами темнело, в ушах стоял гул; Игорь выжимал его досуха прямо на паркет и частично на барный стул. Двигал рукой по члену, собирая пальцами густое, молочное семя. Дотрахивал в несколько движений, торопливо выскользнул и, зажмурившись, вздрагивая всем телом, кончил на мокрый, заласканный вход…

***

      Серёжа завозился, прижимая к себе плотнее, шумно сопящего ломаным носом Петю. Ручки под щечками, на мордашке сладкая улыбка — ну мальчик-одуванчик! До восхода солнца. Потом просто псина кусачая всех, кто косо посмотрит.       Разумовский приоткрыл один глаз, осмотрел полумрак комнаты, бросил взгляд на часы: 3:15.       В душе шумит вода, а под плотно закрытой дверью виднеется полоска приглушенного света с кухни. — Полуночники… — буркнул Серёжа себе под нос, поленившись, конечно, подняться и проверить, чем там заняты старшие в семье. Тем более, что они с Петей уже давно привыкли к ночным «мальчишникам» Волкова и Грома, поэтому нечего и подрываться теперь.       Прежде чем снова провалиться в сон, Разумовский сделал себе пометку — с утра приготовить обоим аспирин и проверить, сколько эти двое на этот раз выжрали коньяка из его запасов.       Петя что-то пробурчал во сне — вроде сматерился. Серёжа уткнулся носом ему между лопаток, лениво чмокнул и, наконец, уснул.