Наше будущее

2000 год. Июнь-июль.       Утро встречает их жгучими лучами солнца, падающих прямо на кожу, потому что перед сном они забыли закрыть шторы. Вчера было не до этого.       Птички мило чирикают, и если бы не странное тяжёлое чувство в груди, Стэн подумал бы — вот она, идиллия.       Ксено довольно удобно устроился в тени у стеночки, однако Стэнли, который лежал на самом краю кровати, прикрывая Уингфилда, оставшегося лежать в той же позе, в которой уснул, своим телом, эта милость обошла стороной. И теперь он просыпается, жмурясь, и вытаскивает затёкшую руку, чтобы прикрыть глаза.       Настроение было паршивым, хотя он даже не успел проснуться. Вчерашняя ссора осела неприятным осадком и чувством незавершённости. Какая-то часть мозга Стэнли подсказывает, что вчера, на эмоциях, они бы не решили этот конфликт, а возможно даже наоборот, усугубили.       Значит нужно решать его сегодня утром.       Шнайдер поворачивает голову и смотрит на часы с космическим дизайном сбоку от двери комнаты Ксено. Хах, его парень действительно настолько помешан на космосе... Плакаты из NASA, различные схемы и фотографии ужасного качества планет, которые впервые удалось запечатлеть на звёздном небе, какие-то созвездия... Стэнли помнит, как несколько лет назад помогал Ксено рисовать эти созвездия на стенах его комнаты. Вернее, он делал всю работу, и мучился со стремянкой, пока Ксено указывал пальцем и оценивал с точки зрения дизайна помещения, где лучше нарисовать Большую Медведицу, а где Андромеду с её знаменитой туманностью. Они использовали люминесцентную краску, которую Ксено сам нахимичил за день до этого в гараже своего дома.       Глаза Стэнли лениво скользят по этой краске, местами выцветшей, поскольку годы никого не щадят. Он не понимает, в какой момент они с Ксено начали так стремительно взрослеть. Вот, казалось, только вчера были последние летние каникулы перед средней школой, а уже сегодня лето перед одиннадцатым классом. Тогда время казалось таким беззаботным... А сейчас постоянно какие-то проблемы, трудности, ответственность, работа...       Точно. Работа.       Стэнли ошарашенно подскакивает, как солдат по крику старшины роты, чем будит Ксено своими передвижениями в пространстве, сонно прохрипевшего и открывшего глаза.       Шнайдер поворачивает голову и встречается взглядом с бездонными, глубоко уставшими черными глазами Ксено. Тот вообще не выглядит отдохнувшим, и у Стэнли от этого зрелища сердце разрывается. Он думает, хорошо, что Ксено хотя бы поспал. У самого голова трещит, тело ноет от долгой работы на ногах накануне, и глаза слипаются.       — Мх...       Спустя тишину, затянувшуюся непонятно на сколько, первым голос подаёт Ксено. Вся комната погрузилась будто в каматоз. Всё такое медленное и ленивое... Никто не спешил говорить первым, поэтому Ксено взял эту роль на себя.       Воскресенье.       — Чего подскочил? — Хрипло спрашивает Хьюстон, опираясь на предплечье, которое с неохотой вытащил из-под тёплого одеяла, а пальцами другой руки растирает слипающиеся глаза.       — Я...       Ксено вопросительно и спокойно смотрит на него. Стэнли может наблюдать, как в глазах его парня постепенно появляется прояснение и воспоминания о событиях прошлого вечера. Буквально за эти же секунды его взгляд становится поникшим, грустным и немного виноватым. Он опирается на обе руки, чтобы сесть ровнее, и беззвучно зевает, чтобы дать мозгу больше кислорода.       — Нам надо поговорить, да? — Тихо спрашивает Ксено, опираясь спиной на стенку рядом с окном. Видно, великий и ужасный мозг ещё не до конца проснулся.       Простая, но сокровенная истина, к которой Стэнли пришел за долгое время — если у Ксено плохое настроение, лучше молчать. Быть тише воды ниже травы и вообще не подавать признаков жизни, как какая-нибудь спора в период неблагоприятных природных условий. Страшно подумать, что будет, когда он начнет работать.       — Да, надо бы... Хочешь сейчас?       — Да. Хочу решить всё сразу.       «Решить всё сразу... » - проносится в голове Стэнли, когда он слышит эту интонацию. Возможно, он придаёт ей слишком много значения. Возможно, смысл слов Ксено просто искажается из-за его плохого настроения. Он не должен слишком много думать об этом... Или должен? Он всегда был чересчур чувствительным к своему Ксено.       — Хорошо... — Стэнли забывает и о работе, и о жажде, мучавшей по пробуждению каждого нормального человека, и о нужде сходить в туалет. Всё его внимание сосредотачивается на Ксено, когда он подходит обратно к постели и аккуратно садится сбоку. Почему-то атмосфера вокруг кажется такой хрупкой...       Ксено продолжает сонно тереть глаза, не до конца проснувшись.       — Так... — Тихо начинает Уингфилд. — Я вчера вспылил. И вёл себя некрасиво. Я... — Он вздыхает, скрипя телом выпрямляясь и садясь на постель. — Прости меня. Накопилось.       — Почему ты сказал то, что сказал? — Начинает пытаться подступиться Стэн. — Что я... не эмоциональный. Ты действительно так считаешь?              — Иногда это так. — Выдыхает Ксено, опуская взгляд, будто бы неловко. За то, что он раньше не говорил этого, и в результате этого вчера его мысли выплеснулись не самым благоприятным образом в скандале. Хотя в голове и возникает осознание, что эти мысли появились совсем недавно. Как будто бы раньше Стэнли... говорил с ним больше, что-ли? — Мне не хватает эмоционального отклика от тебя. И да, я сказал ПОЧТИ то, что думаю. После наших разговоров я понимаю, что меня бесит, что ты просто сидишь и слушаешь. Я правда будто бы говорю со стенкой, Стэн. Это... Тяжело. Со временем. Когда проходит пара часов и до меня это доходит. В моменте это не ощущается как что-то негативное, потому что я рассказываю в потоке и на эмоциях.       — Мгм... — Стэнли кивает, опуская задумчивый взгляд в постель. — Я понял. Буду больше с тобой болтать. — Он слабо улыбается.       — Я не хочу, чтобы ты давил это из себя. — Ксено вздыхает, вытягиваясь вверх, напрягая немногочисленные мышцы и разгоняя кровь по телу, а затем заводит их назад и опирается на вытянутые руки, откидывает голову, закрывая глаза и сосредоточенно сводя брови, словно собирает мысли в кучу. По ощущениям это было словно мусорщик сгребает нелицеприятные черные мешки в одну кучу граблей. — Это должно идти от твоего собственного желания, понимаешь? — Ксено размашисто водит рукой по воздуху. — Иначе ни тебе, ни мне не будет удовольствия, если ты будешь давить из себя слова, а я буду это слушать. Или тебе не интересно то, что я рассказываю тебе про космос? — Убийственные черные глаза Ксено медленно открываются, смотря сверху вниз на Стэнли, что тот аж сжимается. Из ружья стрелять и убивать птиц да животных — не боится, а то, как Ксено порою смотрит на него — боится.       — К-конечно интересно, Ксено. — Заминает Стэнли от пробежавшего по спине холодка. — Честное слово. Я просто... — Через продолжительную паузы он вздыхает, опуская глаза. Тяжело это признавать. Прошла всего неделя.       — Что, Стэнли? — Ксено выпрямляется и возвращается к нему, резко садясь напротив, лицом к лицу. Берёт снизу за руки, аж стискивает, упорно смотря в глаза. — Ты устал?       Шок. Теперь настала очередь Стэна смотреть на своего парня как олень, застывший в свете фар.       Почти как вчера.       Нет, ну, это было очевидно, но он не думал, что настолько... Прошла всего неделя. Стэнли не думал, что у него есть право так уставать. Он выглядел, как пережёванный и выплюнутый лимон, Ксено — не лучше. Обоих морально добило то, что они сразу же, на следующий день после окончания учебы в школе, пошли на работу и на стажировку в центр.       Возможно, стоило немного отдохнуть.       — А ты не устал? — Пытается отстреляться он, но безуспешно.       — У меня хотя бы хватает смелости это признать. — Хмыкнул Ксено, гордо задрав нос.       Но Стэнли успевает уловить глазами это мимолётное, буквально секундное осознание на лице Ксено, когда в его голове словно молния простреливает воспоминание о вчерашнем разговоре. О том, что он "постоянно задирает нос". Гордость не позволяет Ксено опустить его. Он лишь немного расслабляет шею и склоняет голову к плечу, всматриваясь в лицо Стэнли, понимая, что он тоже об этом подумал.       — Да... Ты прав. Возможно, я просто вру сам себе.       — Ты можешь врать кому угодно, Стэн. — Мягко начинает Ксено. — Хоть мне, хоть моему отцу, хоть СВОЕМУ отцу, но себе никогда не ври. Ты — единственный человек, которому ты никогда не должен врать.       И Стэнли... Прислушивается. Действительно прислушивается к его словам. Опустив голову и смотря на тонкие, бледные пальцы Ксено, сжимающие его собственные пальцы, грубые и натертые от постоянных практик с оружием.       В его голове был какой-то глупый стереотип, что он должен быть сильным. Должен тащить всё на себе, терпеть, сжав зубы, не показывать слабости. Особенно перед Ксено.       Но Ксено...       Его единственный любимый и самый близкий человек. Даже более близкий, чем собственный отец, который с каждым годом казался всё более и более чужим. От этого было так больно. Порою они жили просто как хорошие соседи, которые изредка перекидываются друг с другом парой слов.       Как только они переехали из Германии в США, отец очень сильно похолодел. Нет, даже не так... Он стал отстранённым. Будто пребывал где-то в своей глубокой задумчивости, забыв о реальном мире вокруг, о сыне, о жизни. Существовал где-то там, за экраном старенького телевизора по вечерам, а всё его удовольствие от жизни содержалось в сигарете и банке пива, которые он неизменно держал на диване в гостиной.       Вроде бы, у Стэнли всё хорошо. Только мамы нет, но её не стало, когда ему было около четырёх лет. Многие дети не помнят своё детство до первого класса школы, и это нормально, но он помнил себя... С двух лет точно. Её лицо и внешность остаются и теплятся в памяти размытым силуэтом, который он больше никогда не увидит ни в реально жизни, ни на фото. Кажется, отец сжёг все фотографии, ведь в США они приехали всего с тремя чемоданами вещей. Удивительно, как жизнь взрослого мужчины и маленького ребёнка можно уместить в три чемодана.       У неё были прямые серые волосы, мягкие, очень женственные черты лица. Вероятно, Стэнли передалось это от неё. Она была очень нежной. И её голос, и прикосновения... Стэнли больше никогда этого не почувствует. В какой-то мере он понимает Ксено. То, что они разделяют общую потерю — уход матерей из семьи. Вот только у Ксено мать просто была таким человеком, а у Стэна умерла от рака. Отец очень смутно и неохотно сказал об этом, когда Стэнли в пять лет начал донимать его вопросами, почему у всех есть мамы, а у них больше нет. Тяжело было понять, особенно-то в том возрасте, что такое рак, но Стэнли был смышлённым мальчиком. Спросил у Ксено, который уже как год был его лучшим другом в детском саду. Ксено ему и рассказал, что это тяжёлая болезнь, от которой люди умирают, чаще всего почти стопроцентно. А отец Стэнли, похоже, в депрессии. Это когда человеку очень грустно или вообще нет никакого настроения, ничего не хочется делать, либо делается это на автомате, и смысл жизни теряется. Стэнли спросил тогда, что такое смысл жизни. Ксено сказал, что пока не может ответить на этот вопрос.       Пожалуй, и по сей день Ксено был его единственной семьёй. Возможно, им с отцом стоило поговорить и решить свои проблемы, но Стэнли за всё это время так и не смог заставить себя сказать. Пусть это навечно останется его ношей. Легче забить, заглушить, проигнорировать зудящие мысли в голове и уйти к человеку, который тебя действительно любит, действительно.... Да, отец, наверное, тоже любил. Но этого не было заметно. А с Ксено было.       Мир Ксено, несомненно, крутился вокруг науки. Но так же и вокруг Стэнли. Наука — его Луна. Тёмная, загадочная, манящая своей неизвестностью и пугающими секретами. Стэнли — его Солнце. И этим всё сказано.       Без Стэнли он не смог бы жить.       Это была бы не жизнь, а сухая серая оболочка. Это был бы процесс бесконечного и безрезультатного поиска себя в этой бесконечной вечности без какого-либо ориентира. Без света, без надежды, без любви. Стэнли давал ему всё это.       Поэтому и было невыносимо смотреть, как он изматывает себя на работе.       — Я так подумал... — Тихо, немного неуверенно - что удивительно для Ксено, - начал Уингфилд. — Кажется, я себя накрутил. Из-за усталости, стресса, нервов. Ты не всегда так со мной общался.       Ксено вздыхает под выжидающим, полным надежды взглядом Стэнли, опускает глаза, теребит пальцы и снова смотрит на него.       — Ты тоже устаёшь. Я... Это эгоистично с моей стороны требовать от тебя яркого эмоционального отклика, когда ты работаешь на двух работах день и ночь без выходных.       — Ксено...       — Стэн. — Ксено останавливает его уверенно поднятой раскрытой ладонью — все возражения Шнайдер оставляет у себя во рту. — Ты не должен насиловать себя, лишь бы мне было хорошо. Я... Мгх. — Уингфилд закрывает и растирает уставшее лицо ладонями. Обычно он старается не трогать лицо руками, чтобы не было высыпаний — извечная проблема большинства подростков, - но сейчас напряжения в голове и глазах ощущается просто невыносимо. — Я погорячился...       — Да, ты уже говорил это. — Тихо хмыкнул Стэн, скосив взгляд куда-то вниз и сторону.       Они молчал ещё некоторое время, пока Стэнли не начинает буквально слышать, как кипит мозг его парня. Он поворачивает голову к нему, тихо, с улыбкой, выдыхает, и наклоняется к нему, обхватив и притянув к своей груди двумя крепкими руками.       — Извини.       — Извиняю.       — Правда.       — Правда.       — Мне очень жаль.       Стэнли немного отстраняется, чтобы посмотреть своему Хьюстону в глаза.       — Ксено, — он кладет ладони на его тонкие хрупкие плечики. — Со всеми бывает. — И приободряюще гладит по ним. — Я не обижаюсь.       — Ты обижался. — Только Стэнли открывает рот, чтобы сказать, что нет, он не обижался, как Ксено его прерывает. — Обижался. Тебя это задело.       — Тогда — да. — Будто нехотя соглашается он, пожимая плечами. — Сейчас — нет. Когда я услышал, что ты на самом деле думал и чувствовал.       Ксено смотрит на него с небольшим скепсисом и сомнением. Не похоже, чтобы Стэнли сейчас врал. Он читает своего парня как открытую книгу       — Я люблю тебя. — Наконец, тихо произносит блондин, опускаясь лбом на его твёрдое плечо. — Извини...       — Ксено. — Стэнли произносит это таким твёрдым и низким голосом, что упомянутый невольно вздрагивает и поднимает округлившиеся чёрные глаза на него. — Хватит извиняться. Бесишь.       — Ты тоже меня бесишь. — Фыркнул Ксено со слабой улыбкой, потеревшись об плечо своего Стэнли носом.

***

      Через неделю работы в кафе Стэнли уже чувствует себя как в своей тарелке. Он довольно быстро записывает заказы, выглядит уверенно, наизусть говорит названия блюд и хорошо ориентируется между своих столиков.       Менеджер, тот ещё козёл, против того, чтобы работники в свободные минуты или даже часы залипали в телефонах. В течение дня выдавалось время, когда посетителей не было вообще, и Стэнли искренне не понимал, почему ему нельзя просрать этот час своей жизни в мобильнике. Именно поэтому каждый раз, уходя в туалет, он открывал чат с Ксено и читал его маленькие научные сводки, закуривая сигарету.       Зачастую это конечно были жалобы на то, что на него, самого Ксено Уингфилда-Хьюстона, всем всё равно. Что почему-то на него, пупа Земли, никто не обращает внимания и не горит желанием учить юного гения астрофизике и астронавтике.       День Ксено проходит за тем, что его отправляют из одного отдела в другой, где он сидит ещё пару часов, и его снова выгоняют.       К концу месяца это неслабо ударяет по его самооценке.       Изо дня в день, проводя в этом грёбанном центре по одиннадцать часов, где его никто ни во что не ставит, он либо выполняет грязную работу (в лучшем случае), либо сидит где-нибудь в углу и смотрит.       Смотрит.       Смотрит.       Смотрит.       Своими пронзительными глазами-безднами, изъедая душу и терпение учёных.       И возвращаясь домой в половину десятого вечером, его встречает душная тёмная комната. Иногда казалось, будто сейчас, прямо в этот момент, на него кинется какой-нибудь инопланетный монстр и сожрёт с потрохами. Но жестокая реальность такова, что Ксено настолько хотел упасть лицом в подушку и никогда более не проснуться, что порою был бы только рад поддаться соблазну быть сожранным иноземным вторженцем.       Но он заходил в эту летнюю духоту нагретой за весь день комнаты, щёлкал выключателем, и загорался белый больничный свет.       Стэнли всегда шутил, что у Ксено в комнате как в операционной. Ксено (не) шутил, что однажды своего парня здесь вскроет.       Наживую.       И они вместе смогут наблюдать его прекрасный внутренний мир.       Юный учёный с трудом доходит до своего рабочего стола и садится в кресло, переводя дух. Чёртовый автобус, который отходил от центра всего несколько раз в день, и Ксено едва успевал на последний рейс, для чего ему приходилось бежать до остановки, чтобы не пропустить свой транспорт и не звонить отцу стыдливо с просьбой забрать.       Круто, если бы у них со Стэнли была своя машина. Стэнли возил бы его куда Его Величество пожелает, а сам бы ездил в школьный спортзал или на работу без лишний затрат по времени на дорогу.       С другой стороны, они были школьниками, только только перешедшими в одиннадцатый класс, и у них вообще не было денег. Они, вроде как, ещё не решили, куда пойдут накопленные за лето деньги Стэнли, и врятли они пойдут на машину... Надо будет обсудить это.       Ксено тяжело вздыхает, обхватывая ладонью лоб. Пульсирующий уставший мозг словно давил изнутри сквозь череп, посылая намёки на мигрень в виски. Он устал. Чертовски устал. Время уже десять вечера, скоро спать, он хочет есть, но сил на то, чтобы даже сходить в душ — нет, не то, чтобы сходить на кухню за добычей холодных полуфабрикатов в холодильнике. Духота в комнате убивает, его даже немного тошнит от того, что нечем дышать. Или он просто нервничает? От чего он нервничает?       Ксено был человеком эмоциональным. Пусть и отдавший половину своего сердца (не того, которое перекачивает восемь тысяч литров крови в сутки, а это метафорическое, эфемерное, что-то типа души или как там её идеалисты называют...) науке, он, все же, не был лишён простых человеческих эмоций, которые порою мешали работать и приглашать информацию тоннами. В идеале бы сейчас взять учебник по астрофизике, медицине или биологии и почитать пол часа, но он чувствует такую невероятную усталость, не позволяющую даже руки поднять со стола.       Так он борется с собой.       Под операционным светом ламп, в жаре, обтекая потом, в абсолютном одиночестве и тишине. Борется, чтобы уже взять себя в руки и пойти что-то делать. Да хоть помыться! Он терпеть не может ощущения пота на своей коже. Если бы сердце лежало к вскрытию людей чуть больше, чем к космонавтике, он бы в будущем пошел работать в морг, лишь бы там был мертвецкий холод и тишина. Ксено был из тех людей, предпочитавших замёрзнуть насмерть, нежели свариться заживо.       Борьба с собой самая тяжёлая. Тяжело противостоять самому себе.              В одно мгновение он слышит стук в окно. Открывает уставшие глаза, поднимает голову, поворачивает ее в сторону своей кровати, где за стеклом стоял Стэнли. Со своим неизменным каменным лицом, но расслабленно приподнятыми бровями, намекая на хорошее настроение.       Ксено встаёт из-за стола, плетётся к заправленной постели, залезает на неё одним коленом, вторым, упирается рукой, а пальцами другой цепляется за низ оконной рамы, открывая его и впуская в комнату мерзкий запах сигарет вместе с довольным лицом Стэнли, лезущим к нему с поцелуем. Закатывая глаза, юный учёный громко, с капелькой показушничества и отвращения, кашляет, отмахивается ладонью от запаха табачного дыма, и с беспристрастным сучьим лицом наклоняется к своему Шнайдеру, который уже тянет его за лицо ближе к себе, целуя влажно в губы. Безмолвное приветствие оседает теплотой в его сердце, кровь становится теплее, а силы в руках и ногах - меньше. Стэнли проводит своим противно горьким языком по его сухим, бледным губам, просясь внутрь, и Ксено не может ему не уступить: приоткрывает рот, закрывает глаза, наклоняет голову. Жар от тела Стенли накатывает на него волной с новым порывом ветра в комнату. Он пьянеет от его запаха, тянется больше, касается своим влажным, дрожащим языком чужого языка, влекущим в танец, проталкивающийся в его собственный рот.       Тихо стонет, когда Стэнли упирается рукой в подоконник, поднимая ногу и опираясь на него коленом, нависая значительно сверху, закрывая своими широкими плечами Луну. И когда он успел так раскачаться... Если он уже сейчас красавчик, что с ним будет через пару лет?       Уингфилд не успевает найти ответ на этот вопрос, поскольку Стэн, не разрывая поцелуя, с лёгкостью и изящностью настоящего шпиона и наёмника спускает сначала одну ногу, затем вторую, на его кровать, прямо в своей грязной уличной обуви, и ещё больше пахнущий сигаретами с улицы, от запаха которых Ксено тошнит ещё сильнее... Крепкие руки уверенно берут его за плечи и давят назад, укладывая его на спину, и не менее крепкое тело падает за ним, нависая сверху. Ксено начинает задыхаться в этом поцелуе, хотя казалось бы — просто дыши носом. Нихрена, блять, это не просто, когда язык твоего парня толкается тебе прямо в глотку, чуть ли не натурально вылизывая и пытаясь трахнуть им.       — М...мх... — Он слабо стонет, беспомощно разводя колени, когда Стэнли с лёгким намёком обхватывает их сверху.       Слышен низкий смешок. Даже силы прикладывать не пришлось. Его маленький учёный на удивление послушный и податливый сегодня.       — Сложный день?       — Просто трахни меня.       — Я трахну тебя. — Улыбается Шнайдер, говоря прямо в его губы, и не отстраняясь ни на сантиметр от любимого ворчливого лица. Ксено был настоящей сучкой. Стэнли нравилось видеть, как его изнутри выворачивает от того, что он залез на его чистую заправленную кровать в обуви, пропахший насквозь табаком, так ещё и грязными с улицы руками сейчас полезет ему в трусы. Лицо так и кривится от отвращения и возбуждения, и эта смесь будоражила Стэна. Как он вообще может быть таким противоречивым? Любящим порядок, чистоту и поминутные графики, и при этом сосущий ему с коленями на полу в грязном школьном туалете, или тяжело дышащий под ним, сам ещё в уличной одежде, вспотевший после целого дня в центре, зажимающий его торс между своими бёдрами? Дикая смесь. Шизофрения какая-то. — Но это не мешает мне узнать, как ты себя чувствуешь.       Стэнли был человеком слова. И одним из тех редких мужчин, тип которых кружил Ксено голову: он мог делать два дела сразу. Например, говорить, не теряя нити смысла, и снимать с Ксено одежду, аккуратно стягивая светлую футболку с тела, а лёгкие черные брюки — с бёдер, небрежно скидывая их на пол.       — Заебался я. — Ксено кривит лицо и поджимает губы, отводя взгляд в сторону. Пронзительные голубые глаза сверху следят за каждым его движением, а мозолистые от постоянной работы с оружием руки медленно оглаживают голые бледные бёдра. Кожа Ксено была практически прозрачной. Так и не загорит за лето, батрача в своём центре.       — Я вижу. — Стэнли отодвигается немного назад, чтобы наклониться корпусом вперёд и достать из-под матраса смазку, где она всегда и лежала у Ксено. Прятать под подушкой было слишком опрометчиво. Мало ли за ночь она выкатиться и упадёт на пол, а отец зайдет у него что-то спросить. Было бы неловко, несмотря на то, что очевидно, что в восемнадцать лет со своим парнем он не просто целовался. — Помочь тебе расслабиться?       — Предупреждаю, Шнайдер, я буду лежать как бревно. — Ксено прищуривается, говоря предостерегающим тоном, будто это могло Стэнли оттолкнуть. Но его парень слишком хорошо его читал, зная, когда Хьюстон действительно хотел, но у него просто села социальная батарейка, и он не мог выразить своё желание поведением или словами. Но стояк между худощавых ног говорил сам за себя. Стэнли сам иногда удивлялся, как у Ксено так быстро вставал.       — Ничего страшного. — Он слегка улыбается, когда достаёт тюбик и перекатывает его в ладони, искоса смотря на своего парня сверху. — Обещаю, ты будешь чувствовать себя лучше. — Поворачиваясь лицом к нему полностью, Стэнли упирается руками по бокам от маленького, хрупкого тела Ксено, наклоняясь и касаясь губами его шеи под самым подбородком. — Потом я отнесу тебя в душ и сделаю горячую ванную.       — Люблю тебя... — Тихо произносит Ксено на мягком выдохе, одурманенный таким прекрасным предложением. Его сейчас трахнут, потом помоют, так ему ещё и ничего не надо делать. Сказка. — Мой прекрасный светловолосый голубоглазый ариец.       — Пфх... — Стэнли издает смешок прямо в его шею. Ксено хихикает под ним на щекотку от вибрации. — Хоть холокост для тебя устрою, детка.       — Сразу после моего ядерного взрыва? — Улыбка Ксено пусть и уставшая, но такая же дерзкая, как и обычно.       — Конечно. — Растянув в доброй улыбке губы, Стэнли прикрывает глаза, представляя эту картину, пока руками плавно скользит по бёдрам Ксено к его ягодицами и под поясницу, подцепляя там резинку белья, которое тянет обратно вниз. — Холокост для выживших.       — Уверяю, их не останется.       — Ты уж постарайся.       Трусы тоже оказываются небрежно откинутымм на пол.       — Хочешь на спине?       — Максимально не хочу шевелиться.       — Хорошо. — Стэнли придвигается ближе, раздвигая колени Ксено своим широким торсом. Много силы прикладывать не понадобилось — блондин и так охотно раздвинул ноги.       — Сними мои носки. — Лениво сказал Ксено, приподнимая и вытягивая по-кошачьи одну ногу сбоку от своего парня. Стэнли, не раздумывая, подхватил изящную ножку, чтобы она не дай бог не перенапряглась, под голенью, и стянул один носок, а затем второй, тоже кидая на пол. — Благодарю.       Кивнув, Шнайдер сосредоточился на самом интересном для него в данный момент. Медленно скользнув от лица Ксено вниз, он остановил взгляд на его груди, склоняясь и выдыхая тёплым воздухом на его сосок, а после и обхватывая тот губами.       — Долго ты ещё блять собираешься просто глазе-.. ах-... — Только начал шипеть и возмущаться учёный, как почувствовал два смазанных пальца у своего входа, зажмуришь и рефлекторно напрягшись. — Шнайдер, сука...       — Тихо. Единственная сука здесь ты, раз так легко раздвинул для меня свои ноги, а теперь даже пальцы принять не можешь. — С ухмылкой проговорил Стэнли, медленно кружа кончиками указательного и среднего пальца у сфинктера. — Расслабься.       — Легко говорить, когда это не к твоему бедру прижимается револьвер.       — Мне очень приятно, спасибо, сладкий. — Сверкнул довольной улыбкой Стэн, решив, всё таки, начать с одного пальца.       — Не льсти себе, у тебя не такой уж большой член.       — Не ты ли говорил, что у меня самый большой член, с которым ты встречался? — Медленно, он вводит первый палец сквозь тугость, пока Ксено - какой молодец, - без его указки сам начинает дышать медленнее и глубже.       — Твой член — единственный, с которым я встречался.       Если бы руки Ксено не было заняты тем, что зажимали между пальцев простыни по бокам от своего тела, то он бы неприменно скрестил их на груди. Растяжка была его самой нелюбимой частью. Стэнли это знал. Так же как и знал, что это было необходимо. Поэтому старался скрасить.       — Как мило. Учитывая, что после секса ты ещё три дня хромаешь. — С задумчивым и знающим видом проговорил Стэнли, и когда входил пальцем в очередной раз, плавно подсоединил второй.        — Это потому что ты гнёшь меня во все сторо!-... Нгх-... — Ксено закусил нижнюю губу, напрягая немногочисленные мышцы живота и прижимая подбородок к груди.       — Расслабься. — Если я сейчас расслаблюсь, я усну.       Стэнли издал низкий смешок, прикидывая, насколько фраза "бля, жиза", собьёт весь их хрупкий сексуальный настрой. С каждым годом регулярность их секса всё уменьшалась и уменьшалась. Это не доставляло неудобств и не было проблемой, наоборот: их отношения словно начинали принимать всё более и более платоническую форму. Когда пик гормонов в пятнадцать лет прошел, они занимались этим всё реже и реже. Другая сторона медали — даже если Стэнли хотел, а Ксено был слишком уставшим, потому что "физика и химия достаточно выебали мне мозги за эту неделю, Стэн", то ему приходилось удерживать себя.       — Задницу свою расслабь, блять. — Беззлобно проворчал Стэнли, добавляя ещё больше смазки к пальцам, которые плавно входили и выходи, растягивая упругие стенки. — Вроде умный, а такие мелочи объяснять приходится.       Ксено цокает, закатывая глаза, но делает, как ему говорит Стэнли. В чём плюсы быть снизу — не надо думать. За тебя либо всё делают, либо говорят, как надо сделать, и твоя задача — лишь выполнять. Хотя по части выполнения приказов у них был Шнайдер.       — Конечно я умный.       — У тебя всегда последнее слово должно быть за тобой, да?       — Тебе в рифму?       Стэнли лишь закатывает глаза. Его красноречивый взгляд о многом говорит. После ещё нескольких движений запястьем, он считает, что с Ксено достаточно. Огладив обеими руками внутреннюю сторону его бёдер, он упирается руками по бокам от него, плавно наклонившись ниже и поцеловав в щёку.       — Входи уже... — Ворчит Ксено, но под поцелуй щёку подставляет.       Стэнли улыбается ему в лицо и делает первый толчок, сопровождаемый хриплым стоном.