Наше будущее

2000 год. Август.       Голос по ту сторону трубки самое долгожданное, что Стэнли ждал за весь день. Да, он был безумно влюблен.       — Мне нужно заготовить и промаркировать ещё тридцать препаратов. — Ксено вздыхает в трубку так тяжело, что у Стэнли возникает рефлекторное желание его обнять и хоть как-то облегчить ношу. Как у собаки Павлова. Ксено грустит (опять на обочине не было мертвых кошек, собак и прочей живности для вскрытия) — Стэнли успокаивает. Это действительно была трагедия. Приходилось таскать (как собака) своему бойфренду подстреленных на пустыре птиц.       Кажется, за два года пернатые начали что-то подозревать, поскольку их становится всё меньше и меньше.       На самом деле, он сам приехал с подработки лишь два часа назад.       За это время он успел сходить на вечернюю пробежку, в душ, поужинать, и сел почитать книгу, как Ксено озадачил его подобной новостью. Он думал, что просто поболтаем со своим парнем по телефону, который, КАК ОН НАДЕЯЛСЯ, уже будет на пути домой, но нет, Ксено все ещё торчал в этом центре.       Август летел стремительно. Денег в копилке с подработок потихоньку набиралось, однако то и дело Шнайдер брал оттуда пару десяток долларов. Хотелось сводить своего парня в кафе, парк, какую-то научную выставку, или просто в один день порадовать его набором свежих реактивов, колб (те постоянно ломались, взрывались, или с хрустом разлетались на осколки во время праведного гнева юного гения химии), расходниками или какой-то супер дорогой книжкой, зарплатой Стэнли за две недели.       Его парень того стоил.       Его горящие глаза того стоили. Этот блеск... Стэн заплатил бы любые деньги, чтобы этот блеск никогда не угасал. Даже если на это уйдет вся его зарплата за три месяца без выходных.       Он совсем слегка чувствовал, что умирает.       В голову начинала закрадываться мысль, что если он продолжит в том же темпе, по жизни его ждёт лишь хроническое выгорание. Что по жизни, что на работе. А коллекция дробовиков в гараже становилась всё привлекательнее и привлекательнее.       Но он был согласен на парадигму: я зарабатываю — ты тратишь.       — И надолго это? — Негромко спрашивает Стэн, поудобнее перехватывая телефон, чтобы зажать его между плечом и ухом. Чувствует, ненадолго он присел почитать. Уже скоро надо будет открывать свою пятую точку от прогретого места. Но ради Ксено можно.       — Ещё на пару часов. Занятие, конечно, ответственное и интересное, но это только первый час. Дальше монотонно. Но я рад, что мне дали хоть какую-то работу. Теперь у меня есть шанс показать себя. Нельзя оплошать или сделать некачественно. Главное, чтобы меня и дальше не оставили в этой лаборатории... Мне даже не платят. — Ксено фыркнул, не очень обрадованный осознанием своей благотворительности. Он очень ценил своё время. Сейчас, сидя здесь буквально за ничто, в его голове боролись две личности. Одна говорила, что он и не особо квалифицирован, чтобы требовать какие-то деньги за свою работу, а вторая твердила, что он, вообще-то, тоже рабочая единица и его труд должен оплачиваться. Первая говорила, что он слишком наглый, и с такими требованиями руководство центра пошлёт его искать astra per anus.       — Там так плохо?       — Не плохо, но...       О, Стэнли уже знает, что будет дальше. Слово, которое отбивало у Ксено желание работать уже через десять минут после начала какой-либо деятельности.       — Скучно.       О да, это оно.       Слово, которое отбивало у Ксено всё желание заниматься той или иной работой.       Но он сам загнал себя в этот угол безысходности.       — Понимаешь, я изучил методику...       — Мгм.       — Понял как сушить и фиксировать препараты..       — Мгм.       — Да с микроскопом я знаком с момента как ещё под стол ходил!       — Мгм.       — А это что? Монотщина! Как этим вообще можно заниматься в здравом уме?! Сделать мазок, просушить над спиртовкой, окрасить, промыть, высушить, зафиксировать препарат, рассмотреть под малым, большим и инверсионным увеличением! Я с первого раза запомнил! У меня тут уже всё скользкое в этом масле!       Ксено слишком разошелся, вскочив на ноги и начав гневно расхаживать по пустой лаборатории. Центр работал круглосуточно. Наверняка где-нибудь здесь глубоко под земоёй обитает безумный гений, работающий сутки на пролёт, не видящий белого света.       — Они посадили меня в подвал!       — Мгм.       — Чтобы я им просто не мешал!       — Но ты же понимал, куда шел.       — Чё бля. — Ксено резко останавливается и встаёт на месте как вкопанный. Глаза его медленно раскрываются до пугающих размеров. — Что ты, блять, только что сказал, немец несчастный?       — Военные же не жалуются, что получают ранения, когда идут на войну... — Бормочет Стэнли тише и не так уверенно, как ранее. Видимо, только сейчас начало доходить, какую хрень он сморозил.       — ....       В ответ ему тишина.       Ладно, Стэнли не мог сказать, что Ксено постоянно жаловался... Но правда, чего он ожидал? Что его, школьника, ещё даже не окончившего школу, посадят сразу же за пульт управления полётами или пустят в какую-нибудь секретную лабораторию? Насколько бы Ксено не был умный и трудолюбивым, незнакомым людям так быстро этого не понять. К тому же ответственность... Стэнли даже не может представить в голове такую цифру, какие деньги там крутятся. Если Ксено сделает что-то не так, сломает, не туда нажмёт, что-то перепутает... Это же всё очень... важно.       Тишина продолжается. Вероятно, Ксено обиделся.       — Мы опять наступаем на те же грабли, Стэн. — Ксено быстро берет себя в руки и восстанавливает самообладание. Видимо, выспался. Не такой стервозный, как обычно.       Ксено бесшумно вздыхает, держа телефон у уха.       Как же это... Сложно. Отношения эти ваши.       В свою очередь Стэнли чувствует что, вроде как должен извиниться, но... Черт, он тоже человек, окей? Он тоже устал после работы, и как бы он не любил поддерживать и слушать Ксено, в такие моменты ему хотелось... Не слушать дополнительный негатив от своего любимого человека. И так в общепите негатива хватает. А от усталости, физической и моральной, уже хотелось умереть.       Он работал два грёбанных месяца без единого выходного.       Стэнли задаётся вопросом уже на грани безумия, прогрессирующая шизофрения охватывает его разум, один голос говорит, что ему всего восемнадцать и он даже школу не закончил — зачем себя так истязать? — а другой голос снисходительно-презрительно утверждает, что он себя просто жалеет, и на вахтах люди и сильнее устают.       Точно шизофрения.       И кому верить?       К тому же, он не хотел, чтобы его слова прозвучали так грубо. Если они, конечно, так прозвучали... Ксено всегда был (не) слегка истероидным и заводился с любой мелочи.       Но, возможно, тут реально его ошибка.       Иногда, не нарочно, мы делаем своим близким больно неаккуратным словом. Даже без злого на то умысла.       Проходит пять минут, и Шнайдер уже завязывает шнурки в коридоре, опираясь спиной и задом на стену и пытаясь не выронить из кармана телефон и пачку сигарет. Хотя если он их выронит, он уверен — ничего страшного, ведь отец спалил его год назад и посмотрел своим обычным взглядом, пожав плечами. Но все равно было как-то неудобно...       — Ты куда это собрался на ночь глядя? — Мимо проходит отец, с непониманием смотрящий на сына. Неужели у его ребенка бахнул пубертат и он решил сбегать из дома по ночам?       — Заберу Ксено из центра, он засиделся. — Отвечает приглушённо Стэнли, заканчивая со шнурками и накидывая черную джинсовку, хлопая по карманам, проверяя телефон, ключи, кошелёк, сигареты и зажигалку, после чего переводит взгляд на отца.       Тот подходит ближе, и Стэнли слегка недоверчиво прищуривается, следя за ним глазами. Отец тянет руку к карману своей куртки и достает кошелёк, давая ему пятьдесят долларов.       — Держи.       — О... — Первое, что выдает Стэнли от удивления, держа в руках купюру. Проезд ведь стоит меньше доллара, куда ему столько... Ну ладно, неплохой подгон. Купит своему злому Богу подношение. — Спасибо.       Отец смотрит в лицо сына... с долей сомнения, когда замечает на его губах черную помаду. Стэнли вопросительно выгибает бровь.       Он примерно понимал, какие у отца появляются мысли в голове. Но он уже далеко не тот хиляк, которого могли избить толпой за то, что он защищал Ксено. Да и Ксено его парень уже как... Пять или шесть лет. Он не помнит. Помнит только, что в первый раз они занялись сексом в четырнадцать, а вот когда перешли эту тонкую грань между лучшими друзьями и парочкой — не очень.       — Смотришь так, будто не в курсе, что я гей.       — Я в курсе, что ты гей. — Тихо вздыхает отец.       — И что тогда за взгляд? — Младший Шнайдер скрещивает руки на груди.       — Уже поздно. Разные дебилы могут по улице ходить, знаешь. — Чуть прищуривается мужчина.       — Пап. — Многозначительно проговаривает Стэн, приподнимая брови на расслабленном лице. — Я в армию готовлюсь идти. От каких-то дебилов точно отобьюсь.        — Всё равно, будь осторожен.       — Ладно-ладно. — Он слегка закатывает глаза и поджимает губы, думая, не зря ли накрасил их.

***

      Говно заключается в том, что в их районе по маршруту один единственный автобус, который шел до Центра, был всего в количестве трёх штук. И по прикидкам Стэнли второй из них уже ехал по обратному маршруту в автопарк.       Ах, точно, вот и он. Проезжает мимо по полосе с противоположной стороны дороги.       Просто прелесть.       Прошло уже двадцать минут, и надежды Стэна тают всё быстрее и быстрее. Конечно, он не передумает ехать до Ксено, но вопрос в том, как быстро он доберётся.       Он достаёт сигарету из пачки в кармане, щелкает зажигалкой и закуривает её, горькую, без кнопки. Зажимает меж черных намалёванных губ, опускает взгляд из-под белых ресниц в телефон, открывая переписку с Ксено. 22:23. Кому: Ксено Уингфилд-Хьюстон. От: Стэн Шнайдер. Ты ещё там?

22:24. Кому: Стэн Шнайдер. От: Ксено Уингфилд-Хьюстон.

Да

А что? Тебе что-то нужно от меня?

      Ох, он так и слышит язвительность в этом тоне. Его маленькая язва. 22:24. Кому: Ксено Уингфилд-Хьюстон. От: Стэн Шнайдер. Прости. Я приеду за тобой.       Как же сложно было выразить мысли... «Прости, что обидел тебя, я не хотел. Я не знаю, почему так сказал, просто вырвалось. Я тоже чертовски устал, извини, что не смог просто выслушать тебя, у меня совсем нет сил. Я хочу приехать к тебе и обнять тебя, забрать тебя, проводить до дома. Я даже представить не могу, как тебе сложно, после развода родителей, после всей этой нервотрёпки в школе и в Центре, с твоими недосыпами и недоеданиями. Я так хочу тебе хоть как-то помочь. Я совсем не понимаю, почему из моего рта вылетает подобная ерунда, как будто мой рот работает быстрее чем мозг». Но выходит только то, что выходит. Примерно 7% от всех мыслей, что крутятся в его голове.       Вопреки законам вселенной из тумана приезжает из ниоткуда взявшийся автобус. Как какой-нибудь корабль-призрак в фильмах про пиратов.       Главное, чтобы водитель и пассажиры не были мертвы.

***

      Стэнли открывает дверь указанной Ксено лаборатории с рюкзаком на перевес, а глаза его сразу ищут своего блондинчика, понуро склонившегося над микроскопом. Быстрым шагом подходя к нему, Стэнли наклоняется, окутывая небольшое пространство вокруг Уингфилда запахом своего одеколона, от которого у Ксено немного плыло в голове каждый раз — чем старше его Стэнли становился, тем мужественнее он был, а все эти мелкие детали как мышечный рельеф, острые черты лица, холодный и остаранённый вид при посторонних... Собственническая натура Ксено была в восторге от того, что к его Стэнли никто не подойдёт. А если и подойдёт, Шнайдер никак не отреагирует. Его сердце и разум были холодны́ по отношению к кому бы то ни было. Иногда, подводя итоги того, сколько времени они проводят вместе, Ксено задумывался, а какая из этих граней личности Стэнли настоящая?       Та грань безэмоционального солдата, витающего где-то в своих мыслях (Ксено никогда не спрашивал, ГДЕ Стэнли пребывал в такие моменты, поскольку спроси его сам Стэн - Ксено бы не смог ответить. В их головах происходил какой-то хаос, когда они молчали. В этот хаос нельзя было лезть), или его добрый, тёплый, нежный Стэнли?       Его его его.       Бесит.       Безэмоциональный сухарь, в иной раз болтающий что ни попадя.       Базар ему надо фильтровать. Ксено ведь и обидеться может.       Ладно, он начинал взрослеть и понимать, что Стэнли не всегда будет стелиться под него. И говорить то, что хочет услышать Ксено. Как бы больно и неприятно иногда было слышать слова и мысли другого человека, приходилось это делать. Нельзя вечно жить в сказке, где все тебя холят, лелеят и потворствуют. Стэн, в конце концов, тоже отдельный взрослый человек, сформировавшаяся личность, и пусть с возрастом Ксено начинал всё меньше и меньше его понимать, в каком-то плане он был рад этому... Прогрессу. Хотя для некоторых дебилов регресс эти отрицательный прогресс. «Но прогресс же!». Ага, конечно, только в обратную сторону, неандертальцы.       Всё детство и юношество (которое длится и по сей день, пока им не перевалит за заветный двадцатник) Ксено видел в Стэнли тень, молчаливо шедствующую за ним по пятам с функцией «принеси-подай-выслушай мою очередную безумную идею и не забудь одолжить у отца дробовик и удавку, нужно провести некоторые эксперименты», и как бы это ни было удобно, лет в пятнадцать Ксено начинал думать, а останется ли от его Стэнли вообще какая-нибудь личность, пока он всецело посвящает себя Ксено?       Нет, Ксено не верил в любовь до гроба и прочее. Он в принципе в любовь не верил. Любовь это совокупность биохимических реакций, побуждающих людей размножаться, передавать и комбинировать свои гены с другими особями (в идеале с как можно бо́льшим количеством, ведь мало ли партнёр для спаривания окажется с дефектными генами или сцепленными с хромосомами болезнями и всё потомство сдохнет от какой-нибудь фенилкетонурии или серповидно-клеточной анемии (зато малярия им не страшна — победа), или вообще детки окажутся уродами и с ними никто не захочет дальше размножаться и конкретный генотип исчезнет с лица бренного камня плывущего в одиноком холодом космосе), а то, что он гей — небольшие дефекты генов и гормональные сбои в организме матери во время беременности. Но мало ли что могло произойти. Они расстанутся или кто-то умрёт. Или (о, как романтично) они оба умрут в один день. И как тогда Стэнли без него? Что от него останется? Пустая серая оболочка без собственных целей, желаний и мыслей? Кем он будет, если не станет того, ради кого он жил?       Поэтому Ксено и успокаивал себя, что высказывания Стэна, которые не сходятся с его собственными — просто проявления его личности. Да и сам его Стэнли... Становился довольно серьезным парнем. Порою Уингфилд чувствовал, что его милый немец ментально старше него.       Стэнли же слишком далёк и медлителен для гиперскоростей мыслительных процессов Ксено, пусть и головой уже где-то в будущем деле всей своей жизни. Он изучал всё, что было связано с армией, много общался с отцом Ксено на этот счёт, ведь подобную и подробную информацию мог дать только он, читал про разные виды оружия, учился из них стрелять, иногда уламывал отца купить что-то новое, чтобы набить руку. Тир в свободные выходные, когда Ксено говорил, что у него завал, становился обычным делом.       Когда глаза его парня отрываются от окуляра микроскопа и смотрят с усталой нежностью на него, он наклоняется и целует его, даря второй за день поцелуй. Их губы нежно соприкоснулись. Сухие Ксено, и накрашенные черной помадой Стэнли, оставивший след на губах Уингфилда. Он бы с удовольствием оставил ещё кое где несколько следов, но место весьма неподходящее. Хотя...       — Мх... Стой. — Ксено сводит светлые брови и упирается одной ладонью Стэнли в грудь, а другой - в стол рядом с собой. — Не здесь. — Настороженно оглянулся по сторонам. — Меня иногда заходят проверять.       — Пошли домой? — Стэн склоняет голову к плечу, смотря в измождённое лицо своего парня. Тому явно надо поспать, часов так 48.       — ....Я думаю да. С каждой секундой я всё ближе к совершению суицида из-за этих мазков.

***

      Путь домой на автобусе проходит в приятной тишине. Темнота за окном — уже почти ночь. В автобусе, идущему по обратному маршруту, только они вдвоём.       Стэнли смотрит на Ксено, уснувшего на его плече, сбоку и немного сверху, придерживая за талию, чтобы на очередной кочке тот не слетел и не проломил себе височную кость (самую хрупкую кость в черепе - он это от Ксено узнал. «Если хочешь убить наверняка — стреляй в висок» — Хорошо, Ксе.) об его каменное плечо. Сам устал, но держится, не спит, чтобы не пропустить остановку и не тащиться в полу-мёртвом состоянии домой. Кто-то же из них должен быть ответственным, правда? Напоминало детство, когда Ксено в момент настолько увлекался своими картами с поиском сокровищ, что только Стэнли ловил его и дёргал назад от проезжей части, на которую тот выходил. Малолетний самоубийца.

Я провожу тебя до лифта и обниму

Я твоей матери не нравлюсь, по-моему

Придумай, где ты была все четыре дня

Засосы замаскируй, не сдавай меня

Если увидят, нам попадет поровну

Хорошо, что окна в другую сторону

Плохо, что наше с тобой время истекло

И я иду домой - уже совсем светло

Это не первое и не последнее утро, что я тебе подарю

Мы слишком молоды, чтобы вести себя мудро, я знаю что говорю

Это не первое и не последнее утро, никто не отнимет их

Мы подозрительно мудрые для молодых

И шире некуда улыбка на лице

Ни одного человека на улице

И горизонт возбужденно порозовел

А я замерз, судя по всему, протрезвел

И тишина, лишь деревья одни шумят

Иду по городу, я доволен и помят

Мимо аллей и гаражей, вот и мой дом

Извините, я спать! Побеседуем потом

Это не первое и не последнее утро, что я тебе подарю

Мы слишком молоды, чтобы вести себя мудро, я знаю что говорю

Это не первое и не последнее утро, никто не отнимет их

Мы подозрительно мудрые для молодых