Я буду с тобой или буду один

После приёма того зелья Сириус долго спал, как и было написано в оставленной Регулусом записке рядом с флаконом. Соседи по комнате старались его не будить и вели себя максимально тихо, давая другу возможность восстановиться после стольких бессонных дней. Они и сами сейчас не прочь немного вздремнуть, так как всё это время, наравне с Бродягой, спали совсем мало.  Сириус проснулся только к вечеру и после выглядел отдохнувшим, набравшимся сил. Римус с улыбкой любовался каждым его движением, наполненным энергией и грацией. Он был готов отдать всё, чтобы наконец-то увидеть его таким – таким живым и полным сил.  Ночь на этот раз прошла спокойно, и Питер с самого утра принялся жалеть Блэка, навевая ему то, что, казалось, уже позади. — Ой, ты столько всего пережил. Тебе, наверно, было так больно, так стра… — Нафиг ты его обратно туда возвращаешь? — на ухо пробормотал ему Люпин, ткнув локтем в бок. — Мыша, иди нахрен, — по-доброму и с широкой улыбкой произнёс Блэк. Усмехнувшись, Римус тут же подумал, что обязан отблагодарить Регулуса за всё это. Даже если и тот больше не желает его видеть.  Лунатик встретился с ним только после уроков, когда нашёл его в библиотеке среди книжных стеллажей. Заметив идущего к нему Люпина, Регулус немного нахмурился и отступил в сторону. — Если Сириус не может поблагодарить тебя, то за него это сделаю я. Ему чертовски повезло, что у него есть такой брат, — от слов Люпина тот лишь тяжело вздохнул и отвернулся. Увы, слова Римуса кажутся пустыми и ничтожными перед теми, которые мог бы сказать родной брат. — Я лишь сделал то, что должен.

***

Выполнив в библиотеке учебные задания, Римус пришёл в гостиную и увидел всех трёх друзей там. Но сейчас ему больше хотелось отдохнуть в тишине после сложного дня, целиком проведённого за уроками. Поэтому он сразу отправился в комнату, в которую практически следом за ним зашёл и Сириус. — Зачем ты сказал Дамблдору о том, что вырвался из хижины? — нахмурившись, почти сходу задал вопрос Бродяга. Судя по всему, ребята уже постарались ввести его в курс дела. — Потому что не хочу вновь кому-то навредить. Это слишком тяжело… для всех нас, и мы уже навряд ли сможем пройти через это снова, — после этих слов Римус тяжело выдохнул, подбирая следующие слова. — Возможно, единственный разумный выход из этой ситуации для меня – это покинуть школу. Бродяга медленно выдохнул, словно пытаясь расслабиться после услышанного, и, уводя взгляд в сторону, обдумывал следующие слова: — Решай проблемы по мере их поступления. Не сомневаюсь, что Дамблдор сделает всё возможное, чтобы обезопасить всех от тебя в полнолуние. Ну а в остальные дни ты не опасен. Тебе ничего не мешает продолжать здесь учиться и общаться с другими людьми. — Большое везение, что ты смог выжить, и я очень рад, что нам так повезло. Но в дальнейшем нужно быть максимально осторожными, чтобы больше такого не допустить. Если бы всё действительно закончилось плохо, то я не представляю, как жил бы дальше с мыслью об этом. Это не дало бы мне спокойно дышать до последней секунды. За такой короткий срок я будто повзрослел лет на пятнадцать, и те переживания, которые я перенёс, дали мне чётко понять, что ты именно тот человек, с которым я хочу пройти свой жизненный путь до конца, что ближе и дороже тебя, помимо родителей, в моей жизни пока нет никого, — вся речь Римуса звучала холодно, каждое слово отчеканено, потому что максимально взвешенно. — Тогда давай не будем бояться того, что может произойти завтра, жить какими-то страхами и переживаниями, а просто будем счастливы здесь и сейчас? — Сириус приобнял Римуса за плечи, а в его словах чувствовались забота и тепло. Люпин прильнул к нему и крепко обнял, ощущая, как тот слегка похлопал его по спине. Он совсем не хотел лишать себя такого счастья – быть с друзьями, быть рядом с ним. — Как насчёт того, чтобы в это воскресенье махнуть в «Кабанью голову»? — игриво поинтересовался Блэк, отстранившись. — Идёт, но если мне снова придётся тащить тебя с Джеймсом после очередной пьяной шумихи, ты будешь должен возместить мне все потраченные нервы, — усмехнулся Римус. — Нет, в этот раз только ты и я.

***

Люпин захотел сплести для Сириуса защитный оберег от приворота, подобный тому ожерелью из верёвки, которое видел у Джейн. Он решил, что сейчас самое время заняться его созданием, так как тревожные мысли о последних событиях уже не беспокоили его. Римус собирался сперва научиться, а только потом в уединении сплести всё самому. После уроков он сидел в гостиной вместе с Мэй. Она нежно касалась его рук, пытаясь поправить верёвку и давая корректирующие указания, а Люпин позволял ей направлять свои руки. Время от времени он замечал, как Сириус поглядывал на них исподлобья из другого конца комнаты. И по какой-то причине это заставляло его сердце биться чаще. — Девчонка огонь, хватай и беги, — сказал Сириус, заходя следом за Римусом в пустую спальню. — Джейн действительно очень хорошая, но она заняла в моём сердце дружескую нишу. Я её по-своему люблю и ценю, но только по-дружески. И я не готов рушить эти отношения из-за лишних движений в штанах. Люпин намеренно уколол ревностью, чтобы увидеть его реакцию на эти слова, и заметил, как тот напрягся. Ведь движения в вышеописанной области свидетельствуют о том, что Мэй нравится ему, как сексуальный объект. Хоть это и не так. Римус любит её очень чисто и невинно за то, что может с ней побыть самим собой. — А у тебя есть какая-нибудь девушка на примете? — после неловкой паузы поинтересовался Лунатик. — Возможно, я бы мог быть безмерно счастлив в объятиях молодой прелестницы. Быть может, даже не одной, но одиночество – это мой осознанный выбор на данный момент. К тому же я очень не люблю, когда мне ковыряют мозги, а это свойственно многим барышням, с которыми я был знаком. Их разговор закончился, когда в комнату зашёл Джеймс. Через какое-то время к ним присоединился и Питер, очень подозрительно прикрывающий перед штанов. — Неужели наш цветочек сорвали? — шутливо спросил у него Поттер. — Нет, только клумбу полили, — смущённо пожаловался Пит. — Как мне так больше не облажаться? — взглянул он с надеждой на Сириуса. — У меня не было секса так давно, что, кажется, я забыл, как стонать. А что, если я тоже облажаюсь и гавкну? — после сказанного Бродяга хрипло гавкнул. — Мне бы это понравилось, — осознав, что сказал, Люпин тут же смутился. — Ну, то есть, если бы у меня была девушка. Блэк бросил на него выразительный взгляд и тихонько ухмыльнулся. — Только не сообщай о таких хотелках Джейн. Она не поймёт, — дал наставление Поттер. — Так а мне что делать? — переодевая брюки, напомнил о себе Хвост. — Помни, на свидание нельзя идти с заряженным курком, сперва нужно разрядить обойму, старайся не фантазировать, а если чувства тебя захлестнули, мысленно повторяй про себя «дохлые щеночки, дохлые щеночки!», — посоветовал ему Сохатый. — Хорошо, — растерянно закивал Петтигрю. — А как это вообще… ну, первый раз? — Секретик, — с лукавой улыбкой сказал Джеймс. — Из-за своей особенности я никогда не решался сблизиться с девушкой, — добавил от себя Римус. — А я даже под страхом смерти не хочу вспоминать свой первый опыт. — Что, настолько страшная и денег на выпивку не хватило? — поддел друга Поттер. — Кошелёк дома забыл, — отшутился Блэк. — Ну что, ты идёшь? — чуть приоткрывая дверь и улыбаясь, ласково спросила Грейс. — Д-да, сейчас, — засмущался Хвост, бросая на неё застенчивый взгляд. — Дохлые щеночки, дохлые щеночки, — пробормотал он, когда та вышла.

***

К воскресенью оберег был уже готов. Римус сплёл тонкую сетку из чёрных нитей вокруг лунного камня, который ещё давно достался ему от мамы, и провёл над ним все необходимые манипуляции, найденные в специальной книге. — У меня тут кое-что есть для тебя, — сказал Римус, пока Блэк собирался на вылазку в Хогсмид. Сириус остановился и повернулся к нему, вопросительно приподнимая бровь. — Это оберег, — с украшением в руке подошёл к нему Люпин. — Чтобы твоё сердце никогда не сбивалось с пути. Когда Римус показал ему оберег, выражение на лице Бродяги стало мягче. — Спасибо, Лунатик. — Теперь постарайся всегда носить его с собой и охранять своё сердце от неприятностей, хорошо? — с нежностью улыбнулся Римус, вложив ему в ладонь украшение. Накануне Хэллоуина в Хогсмиде начинает ощущаться предвкушение праздника. Магазины и лавки наполняются тематическими сладостями, масками и нарядами. Улицы и домики украшены паутиной с свисающими с неё пауками, фонарями в виде летучих мышей и тыквами с зажжёнными внутри свечами. Всё вокруг погружается в атмосферу тайны, мистики и веселья, а в воздухе витает лёгкий аромат дыма от мерцающих свечей. «Кабанья голова» была жутким и грязным трактиром, полным поддатых волшебников. Это словно мрачная и отталкивающая аномалия посреди всего волшебства и уюта Хогсмида. Столы и стулья здесь всегда покрыты толстым слоем грязи и пыли, а ноги липли к полу от пролитого пива. Воздух внутри казался не просто спёртым, а затхлым от сигаретного дыма и зловонного запаха пота. Повсюду валялись опилки, старые окурки и осколки разбитой посуды. В заведении царила неразбериха. Посетители громко спорили между собой, перебрасываясь оскорблениями и угрозами в адрес своих оппонентов. Здесь нередко доходило и до драк, когда визитёры начинали пинать столы и кидаться друг в друга чем попало, разбивая стаканы и тарелки. Трактирщики также не отличались особой приветливостью, не брезгуя грубыми словами в адрес поддатых посетителей. Здесь Римус чувствовал себя не в своей тарелке, так как не особо любил находиться в таких шумных, мерзких и злачных местах. Когда Джеймс и Сириус затевали тут попойки, он в такие моменты лишь надеялся на то, чтобы друзья поскорее вдоволь наобщались и ушли оттуда вместе с ним. — Эй, Римус! Давно не виделись! — в переполненном пьяными голосами зале резко прозвучал чей-то голос. Обернувшись, Люпин неподалёку увидел сидящего за столом старика, с которым ещё давно случайно познакомился во время прогулки по деревне. Тот при встречах рассказывал о своих былых приключениях в молодости и давал советы по жизненным ситуациям. Римус всегда внимательно его слушал, понимая, что одинокий старик нуждается в том, чтобы быть услышанным. Мужчина махнул рукой, указывая жестом, чтобы тот подошёл ближе. — Пойду пока закажу что-нибудь выпить, — произнёс Сириус перед тем, как уйти в сторону барной стойки. Лунатик подошёл к столику, за которым сидел старик, и тихо поздоровался с ним. — Рад тебя видеть. Присядь рядом, — мягко улыбнулся он и указал на соседнее место. Подсев к нему, Люпин молча улыбнулся ему в ответ. — Как ты, сынок? Не забыл ещё о старом дураке? — откашлявшись, поинтересовался старец. Римус ответил ему отстранённо, так как всё его внимание привлекли несколько ободранных, беззубых и очень неприятных баб, которые вслух начали обсуждать стоящего рядом с ними Сириуса.  — Ой, смотри, какой цыпуля. Давай узнаем, что ты для нас в штанишках припас, — с издёвкой и пронзительным хохотом обратилась к нему одна. Блэк резко напрягся и бросил на них пренебрежительный взгляд, с явным отвращением смотря на их неухоженные лица. — Что ты здесь жмёшься? — продолжила грубые ухаживания другая, не стесняясь в своих выражениях. — Какая сахарная попка, когда-то и у меня была такая. Один лавочник просто обожал меня драть сзади. Римус ранее не находился в подобных ситуациях, и никак иначе, как на выживших из ума баб, он на них не смотрел. Всего лишь какие-то опустившиеся и морально разложившиеся тётки несут всякую пургу. Лунатик наконец перевёл внимание на старика и продолжил с ним беседу, пока Блэк молча терпел те глумления. — О, какая барашка. Так скромничает, жмётся. Видно, ещё совсем ненюханный. Ну ничего, мы тебя всему научим, — сразу после этих слов раздался дикий хохот, заставивший Римуса резко на них обернуться. С каждым словом, раздающимся в его адрес, Бродяга выглядел всё более растерянным и далёким. Кровь отступила от его лица. Он побледнел, а глаза словно остекленели и смотрели сквозь людей, время и расстояние. Где бы Сириус сейчас ни находился, мыслями он явно не здесь. Неистовый хохот, раздражительный, резкий и пронзительный, отдавался эхом в помещении, привлекая внимание других людей. Не выдержав, Блэк вылетел пулей из трактира, а те ещё громче посмеялись над его неловкостью. В тот момент Римус вполуха слушал пожилого мужчину, понимая, что должен завершить этот разговор как можно скорее и пойти вслед за другом. Голос старика продолжал звучать, но глаза Люпина всё чаще смотрели в сторону выхода. — Приятно было встретиться, а теперь мне пора, — сказал Лунатик, спешно вставая с места. Выскользнув на улицу, Римус заметил, куда тот бежит. Пока с трудом маневрировал в толпе, ненадолго потерял друга из виду, но вскоре обнаружил, как Блэк отомкнул дверь в заброшенный магазин. Немного позднее оказавшись там, Люпин не сразу нашёл Сириуса, поэтому не знал, на какую реакцию он наткнётся. — Эй, Сири, ну ты чё, блин? Нашёл, на что реагировать. Пьяные бабы – ничего более. Как будто сам не…  Пробравшись вглубь здания, Люпин резко замолк, когда увидел его. Посреди пустого и пыльного помещения Сириус сидел на полу в окружении сломанных стеллажей. Он казался отстранённым, а глаза его смотрели в никуда, будто сквозь время и пространство. Римус удивился и растерялся, так как ещё ни разу не видел Блэка таким; но моментально понял, что в эту секунду лучше всего заткнуться. Произошло что-то свыше того, что он в данный момент способен понять. Сириус, словно в трансе, неподвижно сидел со стеклянным взглядом, а в его глазах застыли слёзы. Люпин почувствовал, что именно сейчас ни о чём не надо спрашивать, ничего не надо говорить – просто надо побыть рядом. Он только лишь сел напротив и молча смотрел на него. — Когда я говорил о своём негативном первом опыте, это не была какая-то эфемерная «леди N». Это была моя собственная двоюродная сестра. Она поимела на меня виды и решила добиться желаемого любой ценой, ни перед чем не останавливаясь. Всё это творилось с молчаливого согласия членов моей семьи, в дверях родного дома, который, по идее, должен быть крепостью для каждого ребёнка, для каждого человека. Те люди, которые должны были встать на защиту моих интересов, допустили тот ужас, творившийся со мной в течение некоторого времени, — тихо и сдержанно рассказывал Сириус, но в его голосе всё же чувствовалось напряжение от навернувшихся на глаза слёз. — Бежать некуда, защиты просить не у кого. Только я, маленький мальчик, и обезумевшая от ощущения собственного всевластия, садизма и похоти кузина. Римус боялся загнать в ступор своим малейшим вопросом, после которого Сириус тут же замолчит. Тогда вся та боль, которую так долго носил в себе его друг, так и останется невысказанной, а Люпин никогда не узнает, через что тот прошёл. Поэтому он сидел, затаив дыхание, и боялся лишний раз дыхнуть, шелохнуться, сменить положение тела – только чтобы не спугнуть эту исповедь. — На меня накатила волна разврата, насилия и унижения. Мои тело и душа больше не принадлежали мне. Я окончательно стал игрушкой в руках умалишённой женщины. Она карала меня за любое неповиновение её желаниям и фантазиям. Если она хотела видеть меня в определённой роли, или чтобы я делал определённые действия, и мне это как-то претило, она устраивала для меня ментальную порку. Мысленно топила, жгла, протыкала. Я словно наяву ощущал, как языки пламени облизывали моё тело. Сначала была адская боль, запах палёных волос и мяса. Потом плоть начинала закипать, а кожа лопалась с писком. Одежда пропитывалась выпариваемым салом и начинала загораться, прилипая к телу. Я вдыхал это пламя, и оно с каждым вдохом обжигало мои лёгкие, обжигало рот, глаза, и я с дикой болью погружался во тьму. И треск огня, который со временем я переставал слышать, когда обгорали мои уши. Кузина пытала меня до грани беспамятства. До! Она не давала мне возможности отключиться и передохнуть, курсируя на грани. После переключала моё сознание и, безумно хохоча, спрашивала: «а вот теперь, барашка, ты согласен на это?». Дальше либо реализовывала свои фантазии, либо же продолжала пытать, но уже в другом ключе. При этом на мне не оставалось никакого следа, потому что она воздействовала только на разум. Я бы мог написать целый трактат, основанный на собственном опыте, по новым способам добиться поставленных целей и задач путем истязаний и расправ, прочитав который сам Маркиз де Сад бы бился в неистовых слезах сочувствия и сожаления не меньше недели. Воистину, мир ещё не знал таких одержимых психов. Даже сам Калигула, помешанный на похоти, насилии и разврате, преклонил бы колени перед Беллатрисой и кротко внимал бы каждому её движению, взгляду, слову, восхищаясь великим ментором. С тех пор женщины, как вид, меня не интересуют. Я пытался быть «нормальным», встречаться с девушкой, но что-то внутри меня уже сломано. Люпин поражён, как Сириусу вообще удалось при этом всём выжить. Он даже не подозревал, насколько там израненная душа, насколько тяжёлые испытания тому пришлось пройти, будучи совершенно одиноким. Блэк по силе духа словно вознёсся в его глазах. Для него это подобно Христовым испытаниям, о которых рассказывала ему мама. — В какой-то момент о подробностях моих встреч с Беллатрисой стало известно матери. Тогда она молча решила эту проблему в духе нашей мерзкой семейки, за огромные деньги приобретя для неё новую «игрушку». Мать могла бы поступить иначе, но слишком безжалостная и бездушная, чтобы придумать что-то другое. Всё, что я знаю – это только деньги. Возможно, для неё это проявление любви, но для меня это всего лишь откуп. Я бы лучше последний хрен без соли в подворотне доедал, зная, что дома меня ждут тёплые мамины объятия и нежный поцелуй перед сном. Когда узнал, что эта информация дошла до матери, я ждал, что она придёт ко мне, обнимет и пожалеет. Я хотел хоть раз в жизни почувствовать на себе теплоту её рук. Я так хотел узнать всю эту материнскую любовь, что даже готов был пройти такие испытания, чтобы получить пусть не любви, но хотя бы жалости. Мне так хотелось быть любимым ребёнком, получить хотя бы кусочек иллюзии этой любви, что я даже готов был выглядеть жалким, убогим и униженным Беллатрисой – только чтобы получить хоть какую-то ответную реакцию от мамы, — слёзы наполняли глаза Блэка и, не в силах удержаться – срывались с ресниц, падая на щёки и оставляя мокрый след. — Я готов был жизнь отдать только за то, чтобы мать хоть раз взглянула на меня так, как смотрит на моего брата. С самого рождения она носила его на руках, баюкала, кормила грудью, подбирала слюни с подбородка у его беззубого рта. Ко мне же, как только я покинул материнское лоно, приставили гувернантку, которой хорошо платили, и за деньги она согласна была терпеть меня, хотя по жизни ненавидела детей. Когда я болел, приезжал лекарь, осматривал, назначал лечение, а дальше, в перерывах между приёмом лекарств, всем было на меня пофиг. С братом же история была диаметрально противоположной. Любая чёртова бобошка на его розовой жопе или след от укуса комара вызывали шквал эмоций от улюлюканий и всяческого облизывания до жарких поцелуев в место ранения. Тогда я стал задумываться о том, что проблема во мне: «Я не такой! Я не достоин любви! Во всём виноват я!».  Видя, как ему больно, Римус не мог издать ни звука и замер на месте. Всё, что он мог сейчас – просто быть рядом и слушать, предлагая тому своё молчаливое присутствие. Римус недавно видел их мать в воспоминании Регулуса. Возможно, она и любила Сириуса, но её понятия о любви явно слишком искажены. Были ли в ней хоть какие-то чувства к старшему сыну, спрятанные в глубинах её существа – Люпин не знал наверняка, но абсолютно уверен, что тот не чувствовал от неё ни намёка на материнские чувства. Безусловно, она разрешила ситуацию с Беллатрисой максимально жестоко, но всё же не осталась тогда безучастной и попыталась пресечь это зверство так, как смогла. Озвучить эти мысли Сириусу Лунатик ни за что не осмелится, потому что лезть в их семейные дела стоит точно не ему – это лишь вызовет лютую агрессию у Блэка и в один миг разрушит то доверие, к которому они так долго шли. Он сейчас здесь лишь для того, чтобы выслушать и просто побыть рядом, а остальное лежит на плечах другого человека. Ведь единственный, кто сможет пролить тому свет на происходящее в их семье – это Регулус.  — В гостиной на стене висел календарь, мне очень нравились картины, изображённые на нем, я мог часами наслаждаться, разглядывая хитросплетение узоров на листах. Мне было больно, когда каждый день отец вырывал очередной листок и безжалостно отправлял его в камин. И как бы я ни просил отдать мне заветную картинку, ритуал ни разу не был нарушен. Позднее я сам начал ассоциировать себя с календарем. Сначала обрывали меня, мои чувства, веру, любовь, а потом я набрался сил и оборвал их всех. Я вырвал к чёртовой матери лист с названием «дом», вырвал листы с названиями «мать» и «отец», я вырвал «брата». Я решил, что каждый мой день – это будет чистый лист, который буду заполнять только я сам. Блэк, казалось, держал всё это внутри себя слишком долго, так как его откровения лились из него одно за другим, словно вода из прорванной плотины. — Отец же мой обычный деспот и тиран с извечной попыткой всё и всех контролировать. Ему одинаково было насрать как на меня, так и на брата с матерью. Вечерами он предпочитал уединение в своем мрачном кабинете со стопкой абсента. Он даже ни разу не снизошол до того, чтоб собственноручно меня наказать – предпочитал делать всю грязную работу чужими руками. Мать он никогда не любил и даже не считал за нормального человека. Из-за особо обострённого чувства брезгливости и нетерпимости к смешанным кровям изредка пользовал мать для плотских утех, так как уверен в чистоте её происхождения. Я помню, как однажды он курил на веранде, небрежно прочитывая желтую газетенку, а я выделывал пируэты на метле, пытаясь привлечь его внимание. Я так увлёкся полётом, что не заметил ветку прямо перед собой и со всего маху налетел на неё кадыком. От удара меня скинуло с метлы. Я очень долго валялся на земле, хватаясь за шею и воздух руками в судорожных попытках сделать вдох, а эта сволочь даже ни разу не подняла на меня взгляд. Он любил лишь себя и своих игрушечных солдатиков – коллекционное издание чёрной мастерской: «Волан-де-Морт и армия Пожирателей смерти». Однажды он забыл закрыть дверь в свой кабинет. Я вошёл в него, увидел на столе расставленную армию и неосторожно взял одну фигурку. Палочка игрушечного человечка вдруг отлетела, упав на ковёр с высоким ворсом. Я судорожно стал шарить по полу руками в надежде наткнуться на искомый объект и так увлёкся, что не заметил, как в комнату вернулся отец. Не хочу даже вспоминать, сколько нового я о себе узнал в тот день, но наказание за непослушание было поистине беспощадным. Он оторвал блестящую пуговицу от моего пиджака и швырнул её в открытое окно, приказав бить меня розгами до тех пор, пока я ее не найду. Утро сменилось вечером – наступила ночь… И заново начало светать. Уж не знаю, сколько времени прошло до тех пор, пока я не потерял сознание, но вся соль ситуации в другом. Кабинет отца располагался на третьем этаже. Уже намного позже, гуляя во дворе в особо солнечный день, я увидел блик около отцовского окна, солнечный свет ударялся о какой-то небольшой предмет. Я залез по изгороди вверх и понял, что это была та самая злосчастная пуговица. Римус даже не представлял, как тот всё это перенёс. Он бы так хотел сейчас забрать у него все эти переживания, быть рядом с ним тогда, когда Сириус был маленьким и нуждался в помощи и защите, но, к сожалению, история не знает сослагательного наклонения. — А мой брат – марионетка, которая не имеет собственного мнения, собственной души и всего остального. Ему нарисовали жизнь до восьмидесяти лет: «ты проживёшь её так: вот здесь отучишься, здесь женишься, здесь сделаешь то, это и то, а вот тут ты сдохнешь». Он неживой в конечном итоге, а меня ненавидели только за то, что я был собой. Я хотел прожить свою собственную жизнь, а не чью-то там. Мои понятия о жизни разнились с теми идеальными кущами, которые рисовали родители. Несмотря на то, что мама выбирала брата, поначалу я воспылал к нему большой любовью, как к чему-то доброму, чистому, светлому. Я принял его, но меня никогда не подпускали к брату, мол, «руки убери, ты его уронишь, не подходи, ты его пугаешь». Изначально между нами не было сопротивления, только потом начались все эти тёрки, но я всегда его любил и о прописанной жизни говорил ему из лучших побуждений. Мать с отцом проживают ту жизнь, которую навязали – они не счастливы. Я, будучи ребёнком таких родителей, не был счастлив. Мой брат, пойдя по этим стопам, тоже может не обрести своё счастье. А когда станет Пожирателем, он попросту может погибнуть. Бродяга очевидно очень искренне и чисто любил своего брата. Недопонял, но любил. Родители сами посеяли эту рознь между братьями и проложили промеж их стену, с годами только укрепляя её со всех сторон. — Хотя, жизнь не бывает без ярких пятен. Таковым для меня был Альфард, так звали моего дядю, если ты вдруг забыл. Жаль только, что в моей жизни он появился слишком поздно. В детстве я запомнил лишь пару его скоротечных визитов. Он много путешествовал, изучал, устанавливал дипломатические связи с далёкими странами и поселениями. Наверно, он и сейчас бы лазил где-нибудь в джунглях, если бы болезнь не взяла своё. Его появление стало для меня глотком свежего воздуха в сыром и тесном склепе. Мои близкие не особо его любили, слишком уж нетипичным он был для Блэков, но не могли не признавать его заслуг, статуса и связей. Только благодаря ему история с кузиной осталась позади. Уходя, он оставил мне всё, что имел, сказав, что я достаточно натерпелся в этой жизни для того, чтобы продолжать от кого-то зависеть. Жаль, что судьба отмерила нам так мало времени. Несмотря на тяжелую болезнь, он улыбался и шутил до последнего момента. Дядя был замечательным другом, собеседником, советчиком. Я скучаю. Мне его очень не хватает. Услышав столько всего от дорогого ему человека, Люпин едва мог сдерживать слёзы. Горло забил удушливый ком. Он молча сжимал руки в кулаки и стискивал зубы в попытке прогнать нахлынувшие чувства. — Я подарил Лили особенно ценную мне вещь, которая ранее принадлежала ему. Она очень для меня постаралась, хотя, по сути, я был для неё никем. Я рад, что в этой сраной жизни у меня появились друзья, и теперь я вижу в ней хоть какой-то смысл. Меня в любое время готовы принять Поттеры, и я всегда могу посоветоваться с родителями Джеймса, — Сириус уже говорил спокойно и осознанно, так как разум сейчас явно взял вверх над чувствами. — У меня есть ты. Я долго боялся признать своё естество, но ты единственный, с кем я так же, как и с дядей, могу быть самим собой. Мне не надо надевать маски, притворяться или ещё что-то. С тобой я могу говорить то, что думаю. Ведь Джеймс во многом не поймёт, а с Питером я не так близок, — будто с облегчением выдохнул он в конце и вытер рукавом сырость с лица. — Теперь ты знаешь всё. Сиди переваривай, а мне, с твоего позволения, нужно побыть одному. Римус лишь молча кивнул, так как слова тут излишни – он уже не в силах что-либо исправить. И они разошлись За этот разговор Люпин не вставил ни одного вопроса, ни единого слова – это был монолог, исповедь, которую он, подобно пастору в церкви, молчаливо выслушал и похоронил эти знания глубоко внутри себя. И никогда в жизни их от него не увидит свет божий. Римус запрятал эту тайну глубоко-глубоко – в самый сокровенный уголок своего существа. У Блэка есть родители, но нет семьи, есть где жить, но нет дома в привычном понимании этого слова. Тут все слова сочувствия и утешения прозвучат пустыми и беспомощными. Сириус в настоящее время настолько на пике, что обнимать и жалеть его Римус тоже не решился. Это то, что ничем не должно сопровождаться. Ведь Бродяга и так чувствует себя неловко от того, что поделился таким сокровенным, и очевидно жалеет о том, что выговорился. Он довольно сильный человек, для которого открыться, проявить вот эту слабость – многого стоило. Сейчас Сириус бы явно не хотел, чтобы к нему с платочком лезли, так как в борьбе со своими внутренними демонами он может сражаться только сам. Бродяга почти полностью оголил перед ним душу, и Римус от этого ушёл в глубокие размышления. Долго бродил по деревне и «переваривал» то, что услышал. Сейчас он мысленно находился в тех событиях, которые тот ему описал. Думал: «Как же он так? Как можно было бы выйти из этой ситуации? Были ли вообще выходы? А что, если бы не было? Как мама? Как ему потом жилось с ней?». Он не ожидал, что у его такого весёлого и бесшабашного друга такая тяжёлая судьба.  Сириус прошёл через боль, страдания и унижения. Римус понимал, что у того это случилось в моменте – секунда слабости. Попросту накатило, мысленно вернуло в прошлое, в котором он тот самый маленький мальчик, над которым издевались, которому бежать некуда, просить помощи не у кого. Эта информация дана Люпину не для того, чтобы потом её муссировать и перетирать, поэтому он не собирался упоминать об этом сам, понимая, насколько это был травматичный опыт. Если и состоится какой-нибудь разговор в этом контексте, то он явно не им будет инициирован. Для Лунатика это огромнейшее доверие. Ведь Сириус обычно делился секретами только с Джеймсом, а тут именно его посвятили в нечто настолько глубокое и сокровенное, что больше никому не дано будет знать в этом мире. Люпин, у которого в жизни нет обилия материальных благ, не мог даже предположить, что можно быть настолько несчастным, имея всё это. Задумавшись об этом, он мысленно сравнивал себя с ним. У него: абсолютно нищая семья, у Сириуса: богатейшая семья чистокровного рода. У него: мама с папой, у Сириуса: куча родственников, целое древо Блэков. У него: условно две майки и трое носков, у Сириуса: шкафы, полные всего. Но в этом всём у Римуса есть любящая мама, которая его обнимала, целовала, и папа, который всячески пытается найти средство от его хвори. А там родители, которым он не нужен. Сириус – ребёнок, который родился абсолютно идеальным, и Римус – ребёнок, который имел погрешность. Он проблемный  ребёнок в нищенской семье, который постоянно себя терзает, который рвёт на себе одежду, которого не во что одеть. И родители, несмотря на все эти тягости, которые им приходится решать, всё равно безмерно его любят. А тут идеальное дитя: красив, умён, очарователен – имеются все возможности для его карьерного роста и всего остального, а он попросту никому из них не нужен, находясь где-то на обочине жизни. Под впечатлением от этого разговора Люпин в тот же самый день написал письмо родителям, в котором поблагодарил их за всё и поделился с ними словами любви и признательности, которые всегда чувствовал к ним.

***

Ответ от родителей пришёл на следующее утро. Они были крайне обеспокоены его странным письмом и задавались вопросом, что же такого могло произойти, но в конце всё же выразили взаимную любовь к сыну. Люпину не представилось возможности поговорить с Блэком: день прошёл в напряжённых занятиях и перерывах между ними. Только на следующий день, во время его большого перерыва между уроками, когда друзья находились на дополнительных занятиях, в комнату неожиданно зашёл Сириус. — О, привет, не ожидал тебя здесь так рано увидеть, — удивился Лунатик. — Позволил себе немного отдохнуть. — Ну, ты б не сильно расслаблялся, а то так и совсем позабыть можно, как учителя выглядят. — Учту. — Может, спустимся в гостиную? Там вроде как Бетт прислали много вкусной домашней выпечки. Можно самим поесть и урвать немного для ребят, а то малышня налетит и крошек даже не оставит, — предложил Люпин. — Заманчиво, но я здесь, чтобы поговорить с тобой наедине. Римус вопросительно поднял бровь, смотря на него. — В последнее время я очень много думал о всём, что происходит вокруг и между нами в частности, — Сириус говорил это так, будто заранее готовился к этому разговору.  После он замялся, пытаясь подобрать нужные слова, и Люпин перехватил инициативу.  — Я всегда мечтал о том, чтобы у меня был брат, но, видя, как тяжело моим родителям, я распрощался с этой мыслью. Пойдя учиться, я понял, что, несмотря на свой недуг, я всё равно достоин того, чтобы у меня были друзья. В тебе я увидел и то, и другое. Знай, что я с гордостью и трепетом пронесу нашу дружбу через всю жизнь, но здесь и сейчас мне хочется большего. Я бы не посмел открыть тебе свои чувства, ставя под удар наши дружеские отношения, если бы хоть сколько-то сомневался, что это не только мои грёзы. Бродяга явно рад, что Лунатик перехватил инициативу, поскольку настолько откровенно он, возможно, не осмелился бы высказать свои мысли. Между ними повисла пауза, и они молча смотрели друг на друга, пока Сириус не решился заговорить. — Я думал о тебе, о нас. Эти мысли пугают и будоражат меня одновременно. Я боюсь, что может случиться с этими отношениями завтра, и как это повлияет на нашу дружбу, на нашу компанию и на нашу дальнейшую судьбу. — А ты не думал о том, что стоит позволить себе быть счастливыми сегодня? Ведь завтра может случиться всё что угодно или его попросту может не быть, — слова Лунатика наполнены решимостью, которая чётко отображала выбор, давно принятый им. — Мне нужно идти по жизни с открытыми глазами, понимая, на каком уровне отношений мы останавливаемся. Я рад твоему доверию и всему остальному, но мне нужна какая-то ясность. Просто потому, что я в свою очередь очень искренен по отношению к тебе. — После тех событий я пытался вырулить, но когда появился ты, мои надежды на «нормальную» жизнь рухнули как карточный домик. Сириус внезапно замялся, словно осознав что-то только сейчас.  — Я понял, что мне нужно другое. Мне нужен ты.