Ispită

      «Простое растяжение, ничего опасного нет», — сказал травматолог, заполняя что-то в мониторе компьютера после осмотра. Арсений вспоминает эти слова, сидя на переднем сидении автомобиля Егора и поглаживая своё травмированное запястье. «Как же Вы так ударились, священник? — Не могу Вам ответить».       — Может, мне стоит остаться с Вами? — спрашивает Егор с нечто похожим на беспокойство в голосе, когда они остановились рядом с забором.       — Не утруждайтесь, я смогу справиться с делами и одной рукой. Спасибо Вам за помощь.       — Постойте, — с придыханием произносит парень, взяв за локоть уже развернувшегося, дабы покинуть машину, священника. Арсений слегка поворачивает к нему голову. Зрение ещё не вернулось, и выдавать себя не хочется. — Я к Вам заезжал не просто так. Хотел отвезти Вас к художнику, который мог бы восстановить лики Святых на стенах или что-то иное нарисовать, но пока мы были в больнице, он позвонил и почему-то отказался от работы.       — Наверное, узнал о церкви получше, — предполагает Арсений, ставя на землю обе ноги. — Спасибо, что сообщили об этом. Приятно знать, что это место ещё важно кому-то из людей.       — Не хочется, чтобы Вы возились здесь один. Всё же, глушь сплошная, мало ли что может случиться.       — Думаю, я справлюсь, — бросив, наверное, взгляд на руль или панель авто, чуть дрогнув уголком губ, Арсений осторожно вылезает из машины. Положив руку за крышу, чтобы знать, насколько ему не склоняться, дабы не раскрыть себя, он прощается.       Пока Егор уезжает, Арсений молится за его лёгкую дорогу домой, а с наступлением тишины разворачивается к забору.       Сделав пару шагов с особой осторожностью, воссоздавая в голове образ территории, он выставляет руку вперёд. До забора оказывается не так далеко. Сложностью становится поиск замка калитки, которая ничем не отличается от всей ограды. Благо, что он не запирал её перед отъездом, поэтому та сама поддаётся под нажимом.       Ощущая заметную прохладу, Арсений хочет закрыть калитку, но внутренний голос сообщает, что его личные преграды не должны препятствовать общению между людьми и Богом. Всё, что происходит здесь, есть просто забавы того лукавого и не более, а с этим нужно бороться смело.       Тихо выдохнув, он разворачивается.       До церкви Арсений идёт небольшими шагами: проводя мыском правой ноги по сухой высокой траве, служившей краем тропинки, смело делает шаг левой ногой.       — Упрямый побитый глупец, — злорадствуя, смеётся демон, вновь неожиданно возникнув за спиной и опершись, как на бортик в бассейне, на плечи священника, чем душевно пугает. Правда, сейчас любое появление демона или непроизвольный шум будет для Арсения неожиданным.       — Уйди.       — Поговорим дома? — выдыхается на ухо, которое всё-таки облизывают.       Арсений не отвечает – спрашиваемый исчезает, не дождавшись его слов и забрав с собой ощущения присутствия.       Он чуть не падает на крыльцо, в первую ступеньку которого врезается, цепляясь ногой. Благо, что успевает найти рукой перила, ухватиться за них и восстановить равновесие. Накрапывающий дождь, что ранее не замечался за потоком мыслей в голове, на которой надета с широкими полями шляпа, усиливается, став граничить с ливнем.       Стиснув зубы, Арсений поднимается и заходит в церковь. Развязав накидку, снимает её и откладывает на диван. «Сразу справа от двери», — проносится в голове. Соприкоснувшись ладонью со стеной напротив входа, он вслушивается в звуки и, не услышав ничего, направляется к лестнице, удачно минуя диван.       Шестым чувством священник ощущает, как напротив, на лестничном пролёте, что-то появляется. Воздух становится немного сжатым из-за возникшего объекта, уши немного поднимаются и отводятся назад, поэтому Арсений останавливается. Дымка перед глазами по-прежнему ничего не даёт разглядеть, остаётся только ждать.       — Ну так неинтересно! — раздосадованным ребёнком возмущается демон, а после слышится какой-то лязг. — Ты должен был напороться на моё мачете!       — Так пронзили бы сами им меня, — сохраняя обыденный тон, произносит Арсений и, чуть подойдя к перилам, поднимается дальше, направив взгляд себе под ноги.       — Знаешь, мне кажется, тот парнишка без ума от тебя, — вновь заговорщически лопочет на ухо демон. И отчего-то от его тона по шее разносятся мурашки. Или тот специально подул, а ощущения трактовались не так? — Люди ездят вдаль только к любимым… Я слышал его мысли, и ему интересно, как будет ощущаться секс с Батюшкой. Знаешь, преступно быть таким горячим священником, — продолжает шептать демон искушений, добавляя к своему воздействую руки, блуждая ими по торсу Арсения. Сам же Арсений не понимает только одного: когда успел остановиться на ступеньках.       Когда чужая ладонь поползла на низ живота, священник отталкивается носком от пола и поднимается быстро по ступенькам, стараясь сохранять длину шагов, чтобы не споткнуться ещё раз.       Оказавшись около своей спальни, он наскоро проводит по своему торсу руками, словно стряхивая ранние чужие прикосновения, как грязь, и заходит внутрь.       Из-за забытого порожка он спотыкается. Ухватиться совершенно не за что – на шкафу нет поручней, а с травмированным запястьем он ничего не сделает, поэтому при падении сначала отбиваются колени, потом локоть и, напоследок, плечо правой руки.       Сердце забилось с утроенной силой.       За дверью отчётливо слышатся два цоканья копыт, оповещающие, что демон обрёл физическую форму. Следом начинают еле уловимо поскрипывать петли, но слух напрягается больше от самого действия и того, как объект беззвучно движется в воздухе. Наскоро улёгшись на бок, Арсений резко захлопывает дверь выпрямлением ноги.       Перевернувшись на спину, до сих пор придерживая мыском тапочки единственный движимый объект, разделяющий его от тёмной сущности, хотя никто и не пытается вломиться к нему, священник пару раз моргает, пробуя убрать темноту, но та всё так же не уходит.       — Ля-ля-ля-ля-ля, был я на я-ярмарке, — зазвучало за дверью скрипучим голосом. По деревянной поверхности проводят когтями. — Ля-ля-ля-ля-ля, стою у двере-ей… — звук и пародия на пение спустились к полу. Арсений не знает, как реагировать на это; во внутреннем озере сковывающего страха плескается искра смеха, нервного. — Ля-ля-ля-ля-ля, вернулся, — продолжается, но в следующее мгновение всё слышится уже внутри комнаты, где-то в ногах, — с пода-арками… — Арсений приподнимается на локтях, чтобы отползти, но его силой придавливают лопатками к полу, выбивая почти весь воздух из груди. И если раньше на плечах ощущалась простая тяжесть чего-то, то сейчас отчётливо выделяются пальцы. — Дверь открой мне, дверь открой мне скоре-ей…       Арсений ощущает чужое горячее дыхание, от которого на оказавшейся на его пути коже чувствуется иголками жжение.       Демон проводит одним когтём по ключице к кадыку разрезая ткань рубашки. Священник пытается прикоснуться к тому ногами, чтобы оттолкнуть, но то ли тот создал оболочку только для рук, то ли…       Все касания вновь пропадают, а Арсений чувствует, как его начинает тянуть вверх. Найти что-то, за что можно ухватиться, не удаётся. Под стремительно изменяющейся гравитацией он лишь успевает закрыть голову руками и немного прижать ноги к животу, дабы уменьшить собственный ущерб от столкнуться с твёрдой поверхностью. И он падает… Падает на кровать. Спиной.       В голове ни одной мысли. Мозг отказывается работать на выдачу решений, а только пытается анализировать всё происходящее. Единственное, что сейчас слышится, – колотящееся сердце.       Арсений с пробегающей по всему телу ледяной волной осознаёт, что первоначально мог упасть не на пол, а на потолок, и что порожка на самом деле не существует.       — Ты теперь на самом деле слепец, Арсений, — шепчут на ухо звонким человеческим и юношеским голосом, но единственное отличие – небольшое еле уловимое эхо. — Но у тебя, оказывается, такой пресный страх, что тошно… — говорят недовольно. — Липкий, невкусный!.. Совсем не умеешь пугаться.       — Решили снизойти и пожалеть смертного? — всё же убрав руки от лица и расслабив ноги, поставив стопы недалеко от своих ягодиц, спрашивает тихо Арсений. Тело продолжает быть напряжённым.       Его провели, это факт, но он не понимает, когда дал слабину.       — Уж что-что, — игриво говорит демон, промяв собой край кровати, — а я испытываю лишь ненависть к таким, как ты.       Арсений чувствует, как тот ложится рядом на бок. А ещё приходится скинуть в щель между кроватью и шкафом обувь, отодвинуться поближе к стене и спрятать под одеяло стопы. Кончик демонического хвоста так и рвётся залезть под штанину.       — И при этом Вы просто лежите, а не вымещаете свою месть на мне.       — Скажем так, я заинтересовался тобой, — слышится едкая насмешка, но она не трогают своего слушателя.       — И что же Вас во мне заинтересовало? — продолжает вытягивать Арсений по нитке из демона. Перед смертью, как говорится, не надышишься, да биться в агонии и истерии нет причин.       — Мне льстит твой интерес, родной, — довольно проурчав, демон придвигается ближе, кладёт свою голову на грудь священника, а его ноги совершенно по-наглому перетягивает на себя. Это хотя бы даёт понять, что он полностью облачён в физическое тело и что можно проявить боевые приёмы, дабы отбить. А ещё он по-прежнему длинный, пусть и не такой, как в истинном обличии. — Если молча полежишь со мной девять минут, то я, так уж и быть, отвечу тебе.       — В честь девяти кругов ада?       — Ага! Но я хер знает, сколько их на самом деле. Ни разу не был там.       — Ваш хвост лезет туда, куда ему не следует, — говорит священник, убирая в этот раз рукой от себя нечто волосатое, как хвост у кошки, с прощупываемыми позвонками и при этом решившее обвиться вокруг голени.       — Я сказал молча лежать, — рычит с ничего демон, но его когти, упёршиеся в бок в предупреждающем жесте, чётко дают понять, что лучше помолчать. К тому же, тот по-прежнему не сделал что-то этакое, кроме ранней сцены на лестнице, перед визитом в больницу. Но несмотря на это, убирает хвост. КАПС       Арсений через пару минут постепенно расслабляется до состояния, когда острота бдительности притуплена, но тело не в релаксации. Грудная клетка поднимается уже не так часто, а сердце граничит с восьмьюдесятью ударами в минуту. Демон же вообще не дышит, но при этом от него исходит вполне терпимое тепло – температура чуть выше, чем тридцать шесть и шесть по Цельсию.       В нос ударяет лёгкий запах серы и сырости. Хочется отвернуть голову, но перед тем, как сделать полноценный вдох, вот на самой первой миллисекунде вдыхания, улавливается странный аромат. Приходится в самом деле принюхаться к голове – макушке – демона, чтобы узнать его. Это полынь.       — Что? — тихо и с небольшой хрипотой в голосе спрашивает демон.       — Пытаюсь понять, как за стеной запахов серы и сырости может таиться аромат полыни, — и только через пару секунд после ответа Арсений понимает, что тот спрашивал с некой осторожностью.       — Ересь, — цокают.       Арсений решает не отвечать. Всё же он лежит не просто так, и ответ, который получит по истечении девяти минут, может помочь ему понять демона и изгнать того из этого места. Нет, только изгнать.       Голову священник таки отворачивает, дабы дать шее отдохнуть.       Проходит, наверное, минуты две, когда внимание к себе привлекает нечто, коснувшееся незабинтованной ладони, лежащей вместе со своей сестрицей на животе. Арсений осторожно приподнимает пальцы, с запозданием понимая, что это чужой хвост. Забинтованную руку он предусмотрительно опускает на кровать, между собой, рукой демона и стеной, позволяя хвосту улечься так, как тому хочется. Накрыв эту конечность, если можно так выразиться, Арсений на пробу проводит кончиками пальцев, вновь ощущая чужие позвонки. Те переходят по итогу в конусообразную костяшку, по бокам которой и дальше неё отходит нечто приятное на ощупь. Оно имеет форму чуть вытянутого ромба, в меру плотное и, как пластмасса, гладкое, а ещё приятное, как ухоженная рука у юной и незнающей ручного ремесла девы. Волоски, мягкие, как шёрстка кошки, немного длиннее, чем на всём хвосте.       По итогу Арсений с примерным представлением хвоста демона тихо выдыхает, позволяя тому частично оплести свою руку, кисточкой оказавшись под ладонью, как под укрытием.       — Мне интересно, почему ты не кидаешься на меня водой, не читаешь свои молитвы и не проявляешь отвращение ко мне, — выдаёт чуть позже демон без какой-либо эмоции.       «Успокоился?».       — Хотите услышать, что Вы не ужасны и заслуживаете понимания и сострадания от человека? — уточняюще спрашивает Арсений, открывая глаза и пытаясь направить слепой взгляд на демона.       — Я по-твоему жалок? — рычит тот, резво поднявшись на локте, что понятно по шуршанию простыни, и, наверное, желая произвести ужасающий эффект, но единственное, что он получает от священника, – это один раз высоко вздымающуюся грудь и направленный вверх расфокусированный взгляд.       — Все чего-то хотят. Я считаю, что нет жалких людей. И существ… Просто есть те, кто запутался и не видит, что правильно, а что – нет.       — «Что правильно»? — с насмешкой спрашивает демон. — «А что – нет»? Ты себя-то слышишь?! — кричит он, а Арсений на всякий кладёт на свою грудь и накрывает ладонью забинтованную руку. И оказывается прав, потому как на его живот восседают. Весит существо порядком – дышать становится труднее. — Я могу трахать тебя правильно, что тебе будет до звёзд перед глазами охуенно! — говорит и, цепко стиснув коленями бока, немного покачивается вперёд-назад. Покачивающийся следом из-за этого Арсений прикрывает от лёгкого смущения глаза, но одновременно слегка жмурится от сквернословия. — Но для тебя это будет неправильно, ведь по Вашей выдуманной книжке это против правил! Секс только для продолжения Рода! И при этом нужно прославлять долбанутого старика! Я могу убить правильно, безболезненно, качественно, что никто в жизни не подумает на меня! Но для вас это неправильно, это грех! Или ваше увеличение углекислого газа из-за заводов! Плохо, потому что для вас меняются условия жизни! Для замёрзших в ледниках микроорганизмов хорошо, ведь они снова могут жить! Всё двояко, святоша! И всё не так, как твоя ёбаная религия решила впихнуть тебе в голову!       Демон ничего не даёт ответить, лишь толкается ладонями в плечи и исчезает.       Арсений, чувствуя, как болезненно бьётся сердце в запястье, осмеливается поднять правую руку и провести ею по пространству перед собой. Никого.       — Это неправильные рассуждения… В таком ключе всё может быть двояким, а сознание, нравственность, мораль и человечность теряются.       Осторожно поднявшись, спуская босые ноги на пол, Арсений пытается протереть глаза, но это не приносит желаемого результата. Нащупав и взяв подушку, он складывается пополам, утыкаясь в мягкую ткань. От того, что он сдерживал свои эмоции и сковывал себя, дабы не потерять бдительность рядом с демоном, сейчас все чувства разом накрывают его, отчего слёзы начинают непроизвольно течь. Он знает, что это из-за нервной системы, вырабатывающей «антистрессовый эффект», чтобы стало легче. А вот христиане считают, что истинный плач есть проявление печали ради Бога, печали, которая производит неизменное покаяние к спасению.       

***

      Арсению пришлось воспользоваться голосовым помощником поисковика, чтобы позвонить Егору. Фраза, с которой он начал диалог после ответа на звонок, проста: «У меня поломались все часы. Не подскажите который час?». Было волнительно, но голос не дрогнул и не потерял свою громкость. Можно было до этого задать данный вопрос поисковику, но человеческая натура сначала хотела услышать знакомый голос. Выбор пал на Егора, потому что Остав или Алексей будут слишком голосистыми, и после разговора с ними не останется сил на что-то иное.       Егор сначала помолчал немного, собираясь, наверное, с мыслями, а после ответил. Ещё и пяти вечера не было. Поговорив немного о состоянии запястья и планами на вечер и завтрашний день, Арсений попрощался и завершил диалог. Ему пришлось вновь просить голосовой помощник, чтобы поставить будильник на восемь вечера.       Вечерню пришлось отложить. Да, он знает, где и что у него лежит, но он не знает, сколько ему нужно для поворота, чтобы что-то взять.       Принятие душа тоже оказалось проблематичным. Если тюбики различаются по запаху, то вот поиск принесённой одежды под смешки одного рогатого существа стал испытанием. Пришлось прервать эту игру и уйти в комнату в полотенце.       Также пришлось легко перекусить, просто хлебом и водой – ничего иного Арсений не мог различить на ощупь и запах. Ночью его встретил беспокойный и прерывающийся сон.       Этой ночью холодно не было…              — Подержи руку над огнём свечи, он приятно обласкает твою ладонь, — шепчет на ухо демон, появившись после утренней службы. Сегодня пришли вчерашние две женщины, и он, сидящий в тёмном углу, почувствовал, как священник немного содрогнулся, когда ему ответили на вопрос: «Есть ли здесь те, кто хочет исповедаться?». — А ещё найдёшь ту, что не зажёг.       — Нет.       — Дуешься за вчера? — с более весёлым, чем положено обычным людям, тоном спрашивает демон и берёт священника за руку, закидывая ту себе на плечи и прижимая его самого к себе за пояс. Рука ещё побаливает, поэтому Арсений убирает её с чужого плеча, прижимая к своей груди. Всё же контролировать с закрытыми глазами он может только пространство, входящее в кольцо из рук пред собой.       — Не мне Вас судить за деяния. Я лишь могу сказать, что вчерашняя ситуация мне не понравилась, и попросить Вас так больше не делать. Уберите руку.       — Какой ты холодный, — шепчет со своим оскалом демон. — Я могу согреть тебя, только скажи. И я предстану перед тобой в любом обличии, буду для тебя, кем захочешь.       — Не нужно. Уберите руку, — Арсений отворачивает голову в сторону, но заскользивший по ноге хвост, ставший оплетать бедро, заставляет немного напрячься. — И хвост. Иначе со своим скоком настроения злитесь только на себя.       — Даже угрозы говоришь скучно, — надувшись, демон обходит сзади и в раз залезает на спину священника, цепляясь за его шею руками, а за пояс – ногами.       Арсений на это только еле слышно выдыхает. Ему не особо тяжело нести существо в человеческом облике… Тот немного легче девятилетки. Да груз на душе от своей беспомощности, возникшей при потере зрения, нести намного сложнее.       Единственное, чего хочется, – это утолить голод. Вчера возникло много переживаний и потрясений, организм истощился, а пищи так и не получил.              Подметая на втором этаже коридор, Арсений не обращает внимание на шёпот с поддразниваниями и распутными словами, уйдя в свой внутренний транс. Внимание к себе демон привлекает, когда кусает в шею. Руки сами рефлекторно – хоть и не специально – дёргают палку метлы назад, попадая ею по лбу демона. В ответ слышится шипение, переходящее в рычание.       — Мне больно, — на выдохе произносит Арсений и рукой находит стену, чтобы придержаться, и чувствует ещё один укус, но уже намного слабее.       — Глухой, — тихо бубнят.       Арсений оценивает тон демона и повисшую тишину и приходит к выводу, что тот на самом деле погрузился в печаль.       — Я был в трансе. Что Вы говорили?       Тишина.       Думается, что демон исчез, но на боках до сих пор ощущается мёртвая хватка чужих ног. Копыт, кстати, нет, только холодные человеческие стопы – Арсений случайно коснулся тех, когда перехватывал ранее метёлку.       — Простите, что я Вас не слушал. Мне правда интересно узнать, что такого Вы говорили, что даже укусили меня, дабы привлечь к себе внимание.       — Прям заинтересовался? — тут же залукавил демон, прижавшись плотнее.       — Да, — просто отвечает Арсений.       На ухо довольно урчат, а после начинают с небольшим придыханием шептать:       — Я говорил, что у тебя потрясная задница в этих твоих обтягивающих штанах… А ещё, что пару хорошеньких девушек, пока вы были с тем крашенным блондинчиком в больнице, запали на тебя. Я хотел их сжечь, слишком уж они тебя грязнили мыслями и словами меж собой обсуждали, но иначе упустил бы тебя из виду и не увидел бы, как ты притворяешься зрячим и пытаешься не выдавать, как тебе больно…       — Я рад, что не услышал этого в первый раз, — выдаёт Арсений и рукой осторожно прикасается ко лбу демона, чтобы не зарядить тому в глаза, если, конечно, тот не создал себе третий глаз на лбу, и чтобы оттолкнуть его от себя. Кстати, третьего глаза нет. Но ещё узнаётся, что у демона есть чёлка и совершенно не типичный для его сущности смех – сопение ёжика с потряхиванием плеч. — Помогли бы лучше собрать пыль в совок.       — Почему бы и нет? Но только после того, как согласишься поддаться на моё маленькое искушение.       Арсений игнорирует и с трудом опускается на колени, чувствуя, как демон выпрямляется и теперь не обнимает за шею, а держится ладонями за плечи, и ноги перестаёт скрещивать. Невольно ситуация в тёмной головушке сравнивается с детской игрой в лошадку.              Сутки без возможности что-либо видеть проходят с меньшими происшествиями. Арсений привыкает к такому распорядку вещей. Попытки промыть святой водой глаза увенчиваются неудачей. Реакция на свет и какие-то мелкие частицы есть, но информация о пространстве не передаётся в мозг.       — Уже ложишься? — внезапно звучит позади, как только Арсений усаживается на кровать. Сердце вновь подпрыгивает в груди.       — На сегодня дела сделаны. Уйдите с моей кровати, она не рассчитана на двоих.       — Будешь мало есть, я легко смогу одурманить твой ослабевший организм, — шепчет демон, обнимая улёгшегося на бок священника и притягивая того к себе. — А ещё ты криво перевязал своё запястье…       — К чему такая забота? — спрашивает Арсений, но тут же получает шумный выдох в свой затылок, по которому следом проходятся мурашки, убегающие вниз по шее.       — Не смеши меня! Я хочу поиграть с тобой без твоих подачек в плане слабого организма – совершенно скучно, когда так просто.       — Из-за Вашей выходки я в таком состоянии.       — Всё ещё думаешь, что это я продолжаю делать тебя слепцом? Эта игра мне наскучила ещё утром.       Арсений сбит с толку. Он хмурится, искренне пытаясь понять, как может продолжать не видеть, если демон намекает, что в затянувшейся игре не виноват.       — Ну всё! Хватит! — будто подсунули нелюбимое блюдо, начинает фырчать демон и придвигается к изголовью, утыкаясь своим носом меж лопаток священника. — Ты даже думаешь невкусно. Чего ты такой противный внутри?       — Встречный вопрос. Почему Вы не противны внутри?       — Один-один, ла-адно, — помедлив немного перед ответом, усмехается демон.       В комнате повисает тишина. Арсений пытается скинуть с себя чужую руку, но та каждый раз возвращается. Причём каждый раз на разные места. Когда тот хочет ухватить за пах, священник спихивает её с большим рвением, чем вызывает смешок позади. Нечисть безболезненно водит когтями по чужой спине в хаотичных движениях.       — Могу узнать, как Вы стали демоном? — спрашивает осторожно. Сон всё равно не идёт, да создалось впечатление, что с ним не против поговорить. Главное – знать, как именно спросить.       — Захотел и стал. Те то чё? — произносится с едкостью.       — Мне интересна подлинная история этой церкви.       — Шлюшья контора! — с ничего рычит демон и, резво присев позади на корточки, перепрыгивает через Арсения хищным зверем, зачем-то бурча в прыжке:       — Не вырастишь.       Арсений не слышит, как тот приземляется. Пытается окликнуть демона, но тот не издаёт никаких звуков и даже не фонит. В комнате абсолютная тишина.       — Мне и расти-то некуда уже… Метр девяносто. Куда ещё?.. — риторически интересуется в пустоту и переворачивается на спину.       «Я не вижу по своей воле?.. Подсознательно, что ли? Или этот трюк длится только из-за меня?», — пытаясь разглядеть потолок, задаёт сам себе вопросы Арсений, пытаясь найти глубоко в себе ответы, пока не засыпает. Параллельно с этим внушает себе, что хочет видеть. Но и это работает безрезультатно.       Демон не появляется ни на утро, ни днём, ни вечером следующего дня. Видимо, тема про церковь и прошлое для того есть нечто болезненное. Но меж тем ответы помогут решить, что с ним делать…              Егор оказывается на пороге церкви нежданно. Арсений только-только занялся помывкой полов после утренней службы, когда дверь открылась.       — Отец Арсений! — зовёт Егор, проходя, судя по звучанию шагов, с кем-то в зал, где проходит служба. Уже пошли четвёртые сутки, а Арсений до сих пор так и не рассказал этому парню о своём недуге, поэтому приходится подойти к стене, опереть на неё швабру и, взяв с пояса тряпку, протирать стену. Последнее странно, но так он не сшибёт ничего и не устроит нехотя пожар. Да и пыль же скапливается везде, а не только на горизонтальных поверхностях…       — Доброго дня, Егор.       — Доброго, — довольно радостно отвечает парень. Арсений от этого тона настораживается. — Я Вам привёл одного человека. Художник. Сможет восстановить рисунки на стенах. И отказался от платы. Сказал, что…       — Извините, — звучит неизвестный мужчина, обрывая Егора. — Разрешите мне самому рассказать свои условия? — от его голоса по спине священника проходит небольшой холодок. Шестое чувство, кричащее об опасности, встречается с несколькими вопросами насчёт происхождения неизвестного в разумной голове, превращаясь в результате вместе с ними в пену морскую – в ничто.       — Да, конечно. Я пока принесу твои вещи?       — Думаю, пока не стоит. Может, Батюшка не согласится с моей кандидатурой.       Егор понятливо мычит и угукает.       А Арсений, отложив тряпку и развернувшись лицом к месту, откуда звучал голос неизвестного, искренне не понимает, почему от вполне приятного с небольшой хрипотцой голоса под рубашкой на руках встали волоски.       — У меня всего два условия. Я расписываю стены по Вашим указаниям, а взамен живу здесь и Вы не спрашиваете о моём настоящем имени.       Пока говорят, Арсений, видимо, с точностью определяет, куда нужно смотреть – как минимум, вопросов по этому поводу ни у кого не возникает.       — Вы беженец? Скрываетесь от закона?       — Ни в коем разе, можете не волноваться.       — Так какое Ваше решение, отец Арсений? — тихо справа на ухо спрашивает Егор.       — Я не против, — соглашается Арсений и приподнимает чуть выше голову.       — Славно! — восклицают и, судя по звуку слов, последовавших после, отворачиваются. Арсений решает должным продолжить протирать тряпкой стену. — Егор, напишешь расписку? Или что лучше, чтобы юридически и вам было спокойно, и мне?       — Нужно почекать в инете. Пойдём в машину.       Как только дверь закрывается, Арсений тихо выдыхает.       «Понятно, Егор, он никогда его не слышал. Но зачем такая наполовину слабая маскировка голоса по отношению ко мне? Поразвлечься да только?».       Мысли ожидаемо не отвечают. Слух цепляется за шаги, которые, войдя в церковь, сворачивают направо, минуют диван, второй проём в зал и открывают немного скрипучую – почему-то это стало слышно только после потери зрения – дверь на лестницу, где заглушаются.              — Отец Арсений, можно Вас попросить зайти ко мне, когда Вы освободитесь? — кричат из проёма у лестницы. Арсений лишь поворачивает туда голову, протирая тряпкой небольшую икону.       — Отец Арсений, Вам нужно что-то в городе? — перебивает Егор открывшего рот священника.       — Мне нужны продукты, но я пока не могу поехать с Вами, — развернувшись полубоком к парню, говорит Арсений.       — А. Ну, Вы можете написать мне, а я завтра Вам всё привезу. Сегодня ещё дел много, поэтому не успею к ночи.       — Отличная мысль. Тогда, как закончу, напишу.       — Буду ждать. Художник, пока! — прощается Егор и уходит.       Арсений поворачивается к проёму, откуда стали с эхом раздаваться в его сторону шаги.       — Так ты всё же видишь? — с привычной игривостью, но ещё и с небольшой хищностью спрашивает демон.       — Если бы я видел, сразу же попросил Вас уйти из церкви.       — Мне на странность льстит, что ты разгадал меня так быстро. А я хотел поигра-ать, — тянут и выхватывают из рук икону, которая, судя по звуку, падает на пол где-то в стороне и ещё немного проезжает, пока не врезается во что-то.       — Поднимите икону, — выдохнув, просит Арсений и осторожно откладывает тряпку на край стола.       — Или, может, сам? — говорится утробным голосом. Схватив священника за нижнюю челюсть и запрокинув его голову, демон проводит раздвоенным кончиком языка по открывшейся шее. — Соглашаясь, ты мне прямо в глаза посмотрел… У меня аж мороз по коже пробежал, ух! Ты весь такой горячий… Весь жар во мне усиливается стократно, но твои глаза такие ледяные, с непривычки, м-м, обжигает.       Арсений пытается придумать, как лучше оттолкнуть, ровно до момента, когда, резко упав на колени и схватив ладонями под ягодицами, губами прижимаются к паху.       — Хватит! — в сердцах зло кричит Арсений и толкает ногой демона. Его спокойствие неожиданно порвалось, как струна гитары, по которой резко и с силой провели медиатором. Сделав на пробу шаг в сторону, а потом ещё один, он доходит до стены и берёт метлу, чтобы найти ранее откинутую икону. — Ладно Ваши прикосновения, Ваше самопровозглашённое желание висеть на мне, но черту не смейте переходить! — толкнув случайно метёлкой икону, Арсений подходит и поднимает ту с пола. — Я не знаю, зачем Вы решили жить здесь, чтобы Вас видели остальные, но портить стены церкви я Вам не дам! Не хватало, чтобы Вы заложили в иконописи свои чёртовы символы.       Он слышит шаги в свою сторону, поэтому пытается скорее уйти, но врезается во что-то, тут же оплетающее его.       — Пустите, — проговаривает, пыхтя через нос, раздув чуть щёки и сжав зубы. Демон не просто перегородил путь, а оплёл руками. Назвать это объятиями не поворачивается язык.       — Мне нравится, что ты злишься на меня, — со своим особым больным восхищением шепчут на ухо. — Но больше будоражит то, как ты сопротивляешься. Ты отличаешься от других священников.       — А Вы слишком разговорчивы и слишком осторожны на движения, нежели демоны искушения, — выпаливает чуть не скороговоркой Арсений, цепляясь свободной правой рукой за какую-то ткань на демоне, напоминающую по мягкости худи, но не достигающую пояса. В капюшон он поневоле утыкается носом.       — Демоны тоже могут уставать… — звучит немного грустно. Это немного сбивает с толку всю имеющуюся злость внутри Арсения. — Но с тобой я сдерживаю себя. Мне очень хочется завалить тебя, — он поднимает священника на руки, подхватив одной рукой под его коленями, и прижимает к себе. Арсений чувствует, как они начинают куда-то идти, но всё внимание концентрируется на чужих словах, произносимых приглушённо и с небольшим придыханием на ухо. Вырываться в такой позиции решается опасным. — И погружаться столько раз, так быстро, чтобы довести тебя до срыва голоса и беспамятства. Я запросто могу тебя искусить на это, но ты сломаешься. А этого мне не хочется… Некоторых священников я уже ломал. Но они сами виноваты! Перед тобой, например, промышлял дурные помыслы, а я лишь дал искру в его сухой дровник. А дальше… всё пошло своим ходом, — в его голосе слышатся самодовольство и немного гордость, — и их внутренний «дом» – здравый рассудок – сгорел. А ты… — он ненадолго запинается, открывая дверь в комнату. Арсений не заметил, как они поднялись по лестнице, вслушиваясь в слова демона и всё же успокаиваясь, отходя от эмоций к рационализму.       — Я не понимаю, что Вы от меня хотите.       — Ты первый такой простой. От тебя я хочу, чтобы ты был только мой, — сказав обыденно и завалив священника на проскрипевшую под тяжестью кровать, демон нависает сверху, став оставлять поцелуи и короткие влажные дорожки облизываний на щеках и шее. — Моя живая игрушка, смотрящая только на меня, подчиняющаяся только мне, — с придыханием, меж поцелуями, продолжает, — хотящая только меня. Я дам тебе всё, что ты захочешь взамен..       Спускаться ниже не позволяет Арсений. Как и раздевать себя, отстраняя нечисть чуть не ударами.       — Мне приятно знать, что Вы не хотите убить меня, но… — Арсений замирает, почувствовав что-то неладное внутри себя.       — М?       Арсений хмурится, медлит с ответом, всё ещё оценивая себя, пока демон не проводит своим языком по кончику его носа. Всё встаёт на свои места; Арсений чихает, еле успевая прикрыть рот держащей всё это время в руках иконой, задней её частью.       Демон, помедлив мгновение, начинает смеяться, а священник проводит пальцами по кровати. Ощупав слой пыли, собравшийся на подушечках, он чихает ещё раз, вновь прикрываясь иконой.       — Хватит, — немного слабым голосом просит Арсений и шмыгает носом. — Я не люблю пыль. Дайте мне встать.       — А я просто обожаю пыль! — демон напирает сверху, надавив головой на грудь, руками зажав бока, а коленями – бёдра. Священник вновь чихает и шумно сопит, выдыхая. Ему это категорически не нравится. — Тут даже паучки есть! — говорит с задором демон.       И Арсений чувствует на своей переносице какое-то шевеление. Тут же дёрнувшись, он пытается стряхнуть с себя нечто. Почувствовав слабость чужой хватки, слезает с кровати и отряхивается.       — Я ухожу, — заявляет дрогнувшим голосом и идёт к двери. Правда, в неё он врезается носом, переоценив расстояние от кровати.       Положив руку, где должна быть ручка, Арсений не находит её. «Я хочу уйти!» — кричит в мыслях, но ручка ни на положенном для неё месте, ни ниже, ни выше не обнаруживается.       — Тебя так легко теперь одурманить, — выдыхает с еле уловимой задумчивостью на ухо демон, положив свои руки на локти священника. — Я просто пощекотал тебя когтями… — говорит и демонстрирует на правой кисти. — И душа трясётся вся… Ты же на самом деле не такой сильный, каким хочешь казаться. Люди слепы, но я-то чувствую. Так чего прикидываешься? Какова твоя причина?       — Я не собираюсь отвечать на Ваши вопросы, если Вы игнорируете мои.       — А ты на самом деле так хочешь уйти от меня? — хмыкает демон и возвращается на скрипучую кровать. — Ничего не хочешь видеть, совершенно не хочешь уходить от меня. Я лишь даю искру, а пожар вы все учиняете сами, запомни это, я уже говорил. Или ты свихнулся, пока я набирался сил, чтобы прийти и поиграть с тобой? Или… — демон делает небольшую паузу, которой Арсений и желает воспользоваться, напрочь отрезая:       — Нет.       — Что «нет»? — усмехается тот. Судя по тому, как скрипит кровать, тот укладывается. — Я не договорил ещё.       — Мне не важно, что Вы скажете. Не хочу слышать.       — Ты смотри, а то договоришься. Я ж решу пошутить с твоим слухом, как сейчас с дверной ручкой, и ты лишишься его. Но я бы хотел, чтобы ты меня увидел. Так хоть перестанет быть обидно, что вырядился, а ты даже полюбоваться на меня не можешь.       Арсений, наконец, находит ручку и открывает дверь. Выскочив из пыльной комнаты, он уходит вниз. Правда, уверенных шагов делает всего несколько, наскоро вспоминая, что, если откроет глаза, не увидит, когда нужно поднять ногу или опустить её, чтоб не покатиться кубарем вниз.       Нащупав стену, осторожно идёт по ней, а после так же осторожно спускается вниз.       

***

      — Ты куда? — раздаётся слева, когда сидящий на диване Арсений обувается. С инцидента в пыльной комнате прошла пара часов, а понимание слов не повысилось ни на долю процента.       — Намереваюсь сходить в деревню.       — Зрение вернулось? — хмыкает демон. — Ты ж туда ни разу не ходил.       — Думаю, не Ваша прерогатива беспокоиться о моей сохранности.       — Я и не беспокоюсь. Это прерогатива людей, — бурчит демон, подходит к священнику, когда тот, нащупав свою шляпу, хочет подняться, и присаживается на его колени. — Ты мой, и я не отдам тебя никому. Кроме себя, конечно, — говорит уже с лёгким смешком. — Оста-анься со мной… Позво-оль стать с тобой одним целым… Только согласись.       — Прошу, слезьте.       Демон фырчит, сильнее сжимая своими костлявыми коленями бёдра священника, который по-прежнему остаётся равнодушен к таким выходкам.       — Слезу, только если возьмёшь с собой трость, которую я тебе дам.       — Зачем мне трость?       — Ты всё такой же глупый, Арсений, — неожиданно горячо выдыхается на ухо, отчего священник, чувствуя, как по телу идут мурашки, пытается скинуть того с себя. — Примешь всебяменямой подарок? — лепечет демон на одной ноте.       Арсений, слушая вполуха, не может разобрать вопрос полностью. Рогатый не отстаёт и продолжает жужжать на ухо со своим «примешь?», заставляя по итогу шумно вздохнуть, нахмуриться и, так и не поняв цельной фразы, выдать:       — Приму.       Демон, судя по интонации короткого хмыканья, усмехается и поднимается, а после Арсений чувствует, как на его руки что-то падает. Ощупав вытянутый предмет, примерно пять сантиметров в диаметре, он поднимается с дивана.       Трость.       Крутанув её нужной стороной к себе, Арсений подмечает, что рукоять удобно устраивается в ладони. Да и длина трости подходит – примерно на уровне тазобедренной кости. А ещё чуть ниже соединения рукояти с палкой нащупывается множество каких-то закорючек, своим периметром составляющих вытянутый ромб. И в центре всего этого – какой-то камушек.       Арсений тихо шипит и жмурится, когда в глаза что-то попадает. Проморгавшись, не сразу понимает, что чёрная дымка, окружающая его, немного рассеялась. Осмотревшись, ощущая себя словно посреди тёмной улицы, на которой горит тусклым светом одинокий фонарь, прямо как из снов, Арсений вглядывается в, оказывается, зелёный камень на чёрной трости. Материал, кстати, не пластмасса и не алюминий, а что-то прочное и тяжеловатое. Но насчёт камня догадок нет – в этом деле Арсений не разбирается. Вновь подняв голову, он не видит демона ни в коридоре, ни в зале. Тот не отзывается.       Переведя взгляд обратно на трость, Арсений чувствует, как в груди отчего-то становится приятно. Демонам нельзя доверять, и в этом жесте явно скрыта какая-то корысть, но то ли письмена лгут, то ли демон всё же по натуре своей интересной природы происхождения…       Со слегка приподнятым уголком губ он произносит в пустоту:       — Спасибо.              Арсений, будучи аккуратным с детства, обращается с неожиданно заботливым подарком – пусть такое внимание и отрицается самим дарителем – с особым трепетом. Сейчас, имея возможность хотя бы немного видеть, он быстрее справляется с закрытием двери церкви, прохождением по тропинке, помогая себе тростью определить, где край, а где лежат камушки, закрытием калитки и, наконец, включением карт с сохранённой геоточкой, которую некогда скинул Егор.       Уже позабыв, насколько за пределами церкви жарко, Арсений расстёгивает пару верхних пуговиц воздушной – благо, белой – рубашки, а на тёмные волосы своей головы надевает шляпу, до этого просто несущую в руке, Широкие поля головного убора скрывают всё лицо от солнечных лучей при любом градусе наклона головы, если, конечно, не прямо смотреть на небесное светило.       Ориентируется священник на звуковые указатели направления, но в какой-то момент из-за пропажи сети он не может определить, где именно находится. Но, что больше волнует – когда именно пропал сигнал. Арсений пробует идти просто вперёд, но его дальности зрения заканчивается на середине трости, дальше – сплошная муть. В груди непроизвольно назревает беспокойство, а путь начинает казаться каким-то длинным.       Отчего-то начинает потеть ладонь, держащая трость, и приходится вытереть её о бедро.       Слух улавливает чьи-то громкие разговоры где-то впереди. Перехватив получше рукоять трости, разместив палку от неё меж средним и безымянным пальцами, а Евангелие прижав к себе, чуть ниже груди, Арсений тихо выдыхает и старается идти тише и ближе к обочине сельской дороги. С детства его отталкивают громкие люди, а, судя по заплетающимся речам, те сегодня ещё и пьяные.       — О! — звучит уже поблизости, но думается, что не в его сторону, поэтому нет причины для остановки и обращения ответного внимания. — Парень! Куда идёшь? — с плавающим произношением, отчего звуки слышатся то громче, то тише, говорит какой-то мужчина.       «Теперь точно мне», — поджав губы, думает и останавливается Арсений.       — Здравствуйте. Я новый Батюшка в церкви неподалёку. Направляюсь в деревню. Буду благодарен, если подскажите направление.       — Церкви? — говорит всё тот же голос. По звукам волочащихся ног люди направляются к нему. А ещё в воздухе рядом начинает витать алкогольный аромат. — Так она ж сгорела! — говорит и смеётся, и этот абсолютный неприятный для ушей скрип подхватывают ещё, вроде, двое.       — Горела два месяца назад, Вы правы. Но не сама церковь, а территория. На церковь не перешёл огонь, — держит отстранённый тон Арсений, большим пальцем поглаживая закруглённый, немного заострённый и создающий ощущение орлиного клюва край рукояти. Нарастающая внутренняя тревога дребезжит, словно зеркало в трясущемся из-за землетрясения здании. Психологическая травма, нанесённая в раннем детстве из-за сброда людей, ведущих неправильный образ жизни, в подъезде и во дворе дома, откуда он с родителями съехал в подростковом возрасте, не удаётся побороть до сих пор (она до сих пор и не вспоминалась, услужливо забывшись).       — Витёк, прикинь, два месяца уже прошло! Ебать, да? Кстати, священник, — второй мужчина подходит ближе, что его силуэт начинает выделяться средь всей мути, а стойкий противный запах алкоголя слышится сильнее. — А ты можешь, ну, покрестить там, например, чёт сказать, чтобы с женой в постели лучше, ну, того самого, а? А то она ж, сука этакая, всё время мозги пилит и пилит. А?       Арсений старается не подавать вида, но его кончик носа уже слегка подрагивает, а рука сильнее сжимает трость.       — Да чё ты булки мнёшь? — звучат слева и смеются. — Тут просто брать и валить надо! А то твоя ж Ленка и уйти может!       — Это с хуя ли уйти? Или ты, чё, на мою Ленку глаз положил?!       — А если и так?       — Так я тебе хуй-то вырву! А ну!       — Думаю, вам нужно разговором решить возникшую ситуацию, — подаёт голос Арсений. — В бытовых спорах Господь не камень преткновения. Мне нужно продолжить путь.       Сухо попрощавшись, он разворачивается и только делает шаг, как за локоть хватают. Арсений тихо выдыхает и пытается сориентироваться, чтобы сделать то, что он вправе сделать, когда на левое ухо выдыхается:       — Доверься мне.       Голова запрокидывается сама, глаза резко начинает жечь, что приходится зажмуриться, а приоткрытый рот открывают шире, чтобы в него втекла какая-то вязкая жидкость.       Тело от возникшей слабости падает на колени, а из-за всё так же силой удерживаемого на высоте локтя плечевой сустав издаёт хрустящий звук.       — Ты чё, мужик? — тихо звучит справа. — Я ж тя прост…       — Руку. Отпустил, — членораздельно проговаривает священник, в это время часто моргая. Неизвестный тут же отпускает и отходит. Арсений, вроде как находящийся в своём теле, в данный момент не понимает, как не по его воле совершенно не его голосом вырываются из его рта слова. — Лучше успокойся, — звучит уже шёпотом, но Арсений слышит отчётливо из-за раздающегося эха в голове. — Не хочу разорвать твоё тело.       — Ты чё там лопочешь?       Священник отчётливо чувствует, как его губы искажаются в улыбке, а после, развернувшись, видит вполне отчётливо всех троих. Оказывается, это молодые парни, осунувшиеся из-за пьющего образа жизни.       Возникающий диссонанс внутри Арсения под корень уничтожается пролетевшим перед глазами кулаком, который врезается в прочную челюсть ранее спросившего человека. Боль, пронзившая молнией всю руку, острыми иглами отзывается во всём нём. А ещё отчётливо слышался хруст либо запястья, либо суставов челюсти.       — Тише, тише, — лепечет демон, не отрывая взгляда от немного скрючившегося после удара пьяницы. Видя, что встрепенулась оставшаяся парочка, он поднимает правую руку. — Смотри, что таится у них в умах, — шепчет и щёлкает пальцами.       Несущиеся до этого на них парни резко останавливаются и поворачиваются друг к другу.       — Не понял. Тебе моя Ленка, что ли, нравится?       — Да она всем нравится. Чё сразу мне-то?       — Ах ты!       Арсений не может отвести свои глаза, наблюдая, как начинается драка. Демон сам поворачивает голову к третьему. Тот с немного кривой челюстью начинает рвать немногочисленные травинки на дороге и совать их себе в рот.       Рвота вырывается сама собой. Всё тело потрясывает, а живот неприятно стягивает. Второй позыв не заставляет себя долго ждать, только изо рта теперь вырывается чёрная субстанция, немного схожая по консистенции с разбавленной гуашью. Но самое главное то, что стало свободно в своём теле, дышать стало легче. А ещё тело, пусть и ощущаемое онемевшим, только под его контролем.       — Они получают по заслугам, — звучит рядом с левым ухом.       От прикосновений к своим плечам становится противно настолько, что священник резко толкает локтем назад, попадая куда-то в область живота демону. Удар, как мгновенная карма, оказывается с отдачей. Напряжение пришлось и на запястье больной руки, кулаком которой ранее ударили.       — Прекрати всё сейчас же! — хрипло звучит Арсений, зажмуриваясь и прижимая к своей груди источник боли.       — Не ты ли говорил, — начинает демон, но священник, повернув к нему голову, перебивает:       — Прекрати, я сказал!       Арсений смотрит на демона со всей возможной злостью, набежавшей, как тучи, на его глаза. Но, как и лучи солнца в первый день его прибытия, в прорези этой злость пробивается просьба, чистая и от всего сердца.       Выдержки хватает ненадолго, Арсений отводит взгляд, вновь жмурясь. Он пытается ощупать своё запястье, но мешает обжигающая боль, идущая в самое сердце при малейшем нажатии.       Звуки шлепков, ударов, каких-то недовольных вскриков и рванья травы с кряхтением прекращаются, как страшный сон. Проходит ещё немного времени, когда сбоку раздаются шаги. Останавливаются они напротив.       — Дай руку, — звучит тихо и немного на выдохе. — Не противься. Я могу снять боль, — бурчит.       По итогу демон сам невесомо сначала отстраняет правую руку священника, а после – левую, которую разворачивает вверх внутренней стороной. Боль, словно отодвигающиеся ветви ивы для прохождения тропы, вслед за пальцами демона отходит от сердца к плечу, а затем, по руке, к запястью. Пальцы у того вытянутые и тонкие, но каждый окольцован минимум одним кольцом (где-то их три). А ещё на запястьях имеются верёвки, браслеты.       Арсений, пока попадается момент, наскоро разглядывает новый образ демона. Чуть выше него. Светло-каштановые – или, скорее, тёмно-русые – кучерявые волосы. Всё те же рога. Чуть кривой картошкой нос. Глубоко посаженные, впалые глаза, чем-то напоминающие своими мешками стиль рисования Тима Бёртона. Широкие плечи. Одежда висит на нём, как на вешалке, и непроизвольно думается, что площадь всех костей в демоне больше, чем площадь кожи. Но укороченное розовое худи, открывающее вид на плоский живот, и ранние действа опровергают любые мысли о бессилии того.       За разглядыванием Арсений не замечает, как демон что-то втёр в его запястье, но тонкий травянистый с преобладающей мятой и полынью запах всё же достигает его носа, заставляя взглянуть на манипулятора с его рукой с небольшим прищуром.       — Это обычная мазь. Поможет уменьшить отёк, — с неохотой разъясняет демон и начинает накладывать эластичный бинт.       — Если бы Вы не занялись самоуправством, моё запястье не было сейчас в таком плачевном состоянии.       — А мне нужно было просто быть бесполезной палкой и дальше, смотря за тем, как ты мучаешься от разговоров с этим сбродом? — рычит и негодует демон, отчего-то не переходя на явную ярость.       И всё же в таком отвергнутом Господом существе есть нечто доброе и приятное глазу: пастельных цветов одежда, родинка на кончике носа и порыв защитить. И что странное – зелёный цвет радужки с карими вкраплениями на белом глазном яблоке. Раньше было жёлтое на чёрном… А ещё у того на шее имеется белый след, словно шрам от чего-то широкого, сантиметра полтора-два.       — Неправильно вымещать свою злость на других. А у Вас эта злость по большей мере беспочвенна.       — Да послушаю я тебя, ага! Прыгнул и разбежался, нахуй!       Арсений шумно и тяжело выдыхает. И то ли демон действительно понимающий, то ли для него священник – пуп мирозданья, отчего и происходит изменение, выражающееся в снижении громкости слов, избавлении от злости.       — Я почувствовал, что тебе они неприятны, — повторяет демон, чуть надув щёки и свою нижнюю пухлую губу. — Липкий страх, противный. Не хочу им питаться, бр-р!       Арсений от этого перестаёт дышать. Ему послышалось или?..       — Я принимаю Ваши извинения.       — Чё? — подняв взгляд, в котором явно собралось всё его красноречие, вопрошает демон.       — Я счёл Ваши слова за извинения. Человеческих и прямых Вы явно не сможете произнести, — объясняет Арсений и, пока ему не начали что-то возражать, продолжает. — Спасибо. Но про вселение в меня мы поговорим дома. Я по-прежнему злюсь на Вас за это, поэтому мне нужно остудить свой пыл, чтобы здраво оценить Ваш плохой поступок.       И источник происходящего дальше Арсений не может понять: демон отчего-то молча туго закрепляет эластичный бинт, опускает его рукав, застёгивает пуговицу на манжете, поправляет шляпу на тёмной макушке, вручает Евангелие и, встав справа и взяв под руку, молча тянет за собой в сторону деревни. Точнее, Арсений пытается понять это изменение, но по итогу решает, что не хочет как понимать, так гадать – всё равно не узнает правды, демон не признается.       Напоследок священник кидает взгляд назад, через плечо смотря на то, как трое парней лежат на обочине, и двое из них перепачканы в крови. И лишь тихий храп даёт понять, что те спят.       Арсений вновь возвращает взгляд на демона, который откуда-то взял и надел на свою макушку чёрную кепку с тройкой колец на козырьке, отчего рога теперь кажутся как часть дизайна, а хвост обернув вокруг пояса. Что ещё отмечается в его образе, так это разрезы на голубых штанах: от пояса до колена и ниже колена до резинки на щиколотке, – и под цвет кепки тряпичные кеды с пришитым на внешней стороне кругляшком, внутри которого изображена красная звезда с рогатым Сатаной.       Арсений будет полным олухом, если не признает, что в его демоне сочетается человеческий милый характер и сильная демоническая натура.       — Не могу не высказать, что твоё разглядывание меня мне льстит, — с довольной миной на лице урчит демон.       — Мне казалось, что демоны искушений в человеческом виде обычно выглядят пошло.       — Мой облик подстраивается под тебя, родной, — демон поднимает руку священника и проводит по её тыльной стороне языком, который ничуть не отличается от демонического. — Ты хочешь видеть меня не сисястой девушкой с длинными блондинистыми волосами и шлюшьим макияжем, а тем, кем я был до обращения в демона.       — Почему же тогда рога и хвост не исчезают?       — Потому что натуру нельзя скрыть, тебе ли этого не знать? — лукавит демон с лёгким прищуром, вглядываясь в ответно смотрящие отражения сегодняшнего голубого неба глаза и переплетает пальцы с чужой рукой.       Они останавливаются. Арсений пытается найти что-то в глазах напротив, но по итогу вынимает руку из хватки и продолжает путь.       — Идите молча рядом или возвращайтесь в церковь.       — Я кинул в тебя искру, — говорит с ничего демон, совершенно пропустив мимо ушей сказанные слова священника.       — Зачем?       — Хотел, чтобы ты поцеловал меня, когда мы остановились. Но ты даже подсознательно этого не хочешь. И видеть до сих пор не хочешь. Но что именно ты не хочешь видеть?       — Я попросил идти молча.       — Когда я был в тебе, ты так вкусно метался… — Арсений периферическим зрением видит, как тот облизывается, а после чувствует, как тот прилипает обратно, захватывая в плен руку и начиная урчать на ухо. — И даже твой ангельский холод мне понравился. Он так обжигал мой внутренний огонь, что я терял весь свой здравый смысл. Хочу ещё раз почувствовать тебя как можно ближе к себе…       — Вы несёте околесицу. Я Вас больше не слушаю.       — Своей неприступностью ты мне всё больше нравишься, — говорит демон и тихо утробно смеётся. — Очень интересно, когда ты сам надломишься и сломаешься, — шепчет и, наконец, замолкает.              Деревня возникает неожиданно, стоит только пройти небольшую своеобразную аллею из деревьев. Арсений запоминает, что в следующий раз нужно будет вглядываться в немного плешивые две полосы на земле, уходящие в лес.       «Видимо, мало, кто ездит сюда на машине», — делает вывод священник.       Деревня представляет собой протоптанную улицу, на которой тесно проедут две машины, дабы не задеть заборы и друг друга фарами. Ветхость домов и их трещины, возникшие со времени, закрашены цветной краской, а иногда и разукрашены незамысловатыми узорами. Почти все дома имеют один этаж, и лишь два или три – два. При этом у каждого есть чердак.       Арсений тихо вдыхает свежий воздух, содержащий в себя небольшие ноты дыма, мыла и старческого аромата. Он вслушивается в звучание этой деревни, улавливая тихое кудахтанье, блеянье, встряхивание большого полотна. С небольшим ветерком доносится чей-то говор, но слов не разобрать.       Арсений оборачивается к демону, но вместо него видит растущие чуть поодаль кусты, в кольце которых возвышается высокий дуб. Шестое чувство тихо подозрительно кликает где-то внутри, но священник надеется, что ничего этакого нечисть не учудит.       Вдохнув воздух уже для того, чтобы собраться с мыслями, Арсений делает шаг и направляется к первому дому по левую сторону от себя. Калитка забора оказывается заперта. Священник думает идти к другому дому, но слышит копошение, тормозящее его.       — Чаво Вам? — низким баритоном спрашивает тучный согнутый пополам старичок.       — Здравствуйте. Я новый священник из церкви неподалёку, Отец Арсений, — беспристрастно отвечает и представляется священник.       — Ну здрасьть. Я Афанасий. И чо хочете? — старичок присаживается на лавку у дома и, сложив ладони поверх своей палки, вглядывается взглядом в чужака.       — Обойти деревню и уведомить о литургии завтрашним утром.       — Афонь! — раздаются позади и правее. Арсений поворачивается на звук, узнавая в этом голосе женщину средних лет, что ранее приходила в церковь. — Это тот самый священник, о котором мы с матерью рассказывали. Он церковь хорошо восстановил вместе с владельцем тех земель. И нормально себя ведёт.       — Настасья! — строго отвечает старик. — Ты и про прошлого так говорила, а он к твоей девчонке под юбку стал лезть! Извращение!       — Тот был сомнительно хороший, на него моя Жучка лаяла, как только он пришёл сюда, а на этого, вон, погляди, просто смотрит, — гнёт свою линию женщина, а Арсений задумывается над прошлыми словами демона и прошлым священником.       «Если так подумать, то ошибочно можно спутать его с добродетелем», — размышляет он. — «Или в этом есть отчасти правда, а сущность берёт верх, подстрекая на злодеяния».       — Отец Арсений, Вы правда пришли к нам с чистыми помыслами? — вырывает из раздумий материализовавшаяся напротив женщина, Настасья.       — Правда. Батюшка из прилегающего города знаком с Батюшкой из церкви соседней области, откуда я родом. А Вы знаете Егора?       — А как же! — тут же заулыбавшись, восклицает женщина и начинает тянуть священника куда-то прочь от Афанасия. — Он хорошо дружит с нашим Эдиком, сыном Маринки с пятого дома по правой стороне. Но они редко здесь бывают, в город перебрались. Здесь только вот мы с моей мамой, дед Афоня, три несчастных пьяницы со своими девицами, да четвёртый дом сдаётся каким-то людям время от времени. В этом месяце писательница какая-то сюда забралась. По ночам включает свою дребезжалку да сидит со светом в спальне.       — Думаю, ваших пьяниц я повстречал по пути сюда.       — О боже! — Настасья резко останавливается и прикладывает руку ко рту, выпучив свои глаза. Арсений останавливается тоже, чуть дёргая бровями к переносице. — Они ничего Вам не сделали?       — Всё обошлось, не переживайте.       — Вот сукины сыны, — начинает бурчать женщина, отвернув голову, но тут же осекается. — Прошу, простите, Батюшка. Просто с ними вечно проблемы. То драки устроят, то по ночам завывают, то мою Жучку намеренно злят. Но когда не пьют, просыхают, они нормальные парни. И даже не знаем, что с ними не то, почему пьют и пьют.       — Мам, кто это с тобой? — раздаётся со двора четвёртого дома детский девчачий голос.       — Наш новый священник! — кричит женщина. — Я тебе рассказывала про него. Отец Арсений, — вновь поворачивается она к своему ведомому. Арсений, кажется, начинает понимать, куда его ведут. — А сколько Вам лет?       — Тридцать два, — любезно отвечает он, но уже думает, как не завести себя на территорию этой женщины. У неё платок слабо висит на плечах, открывая декольте, и она совершенно не прикрывается.       — Ох, а Вы так молодо выглядите.       А вот и та самая "соблазнительная" деревенская улыбка.       — Настасья! А ну! Отстань от честного священнослужителя! — спасает какой-то мужчина, перевалившийся наполовину через окно с соседнего дома. Лишь приглядевшись в него, Арсений узнаёт того самого Эда.       — А ты не лезь в мою жизнь!       — Настасья, я принадлежу к чёрному духовенству и в свои осьмнадцать лет дал обеты по отречению от земного — говорит Арсений и, как и предполагал, наблюдает шокированную реакцию. Женщина тянет его к себе и шепчет:       — Даже… — она опускает взгляд на его пояс и вновь смотрит ему в глаза, — …вообще? — Арсений лишь кивает и отходит на шажок. — Так это вредно же для организма.       Арсений вновь ничего по этому поводу не отвечает.       — Если захотите прийти, буду ждать вас, — говорит он о женщине и её дочке, а также подразумевает старушку, — завтра в церкви на литургии.       Кивнув на прощание головой, Арсений хочет уже отправиться дальше, но Эд выходит из дома и, перепрыгнув забор с помощью стоящей поблизости бочки, подходит к нему.       — Я скажу всем, а то есть тут у нас особо обделённые, — тихо говорит он, пожимая руку священнику. — О, а чё с рукой?       — Неудачно махнул кадило, — отшучивается Арсений, перебарывая в себе желание улыбнуться. А вот Эдуард тут же смеётся.       — Ну Вы даёте, Отче… Ладно, идите. Как раз успеете к сумеркам.       — Я предпочту самолично пройтись по домам, заодно и познакомлюсь со всеми.       — Э-э…Без б. Я тогда с Вами.       Арсений благодарит юношу и направляется с ним по домам.       Приставаний и правда не было, а вот немного пугающих на вид персон – вполне.       Как узналось, Лена, о которой говорили пьяницы на дороге, и есть та писательница в ночи. Милая внешность, приятный нежный голос и рост, еле достигающий плеч Арсения. Действительно красавица.       — Звать Алёной, вообще-то, — вздёрнув свой нос и сложив руки на груди, произнесла та, когда Эд представил её Леной.       — Ой, да ладно те, ты на деревне, а тут ток так, — машет рукой Эдуард. — А это Отец Арсений.       — Приятно познакомиться, — кивает Арсений. Подойдя чуть ближе, он осторожно берёт руку Алёны и невесомо касается её руки своими губами, всё так же тёплыми и сухими.       — И мне, — любезно отвечает девушка, но её улыбка тут же пропадает, стоит посмотреть на Эда. — Буду звать тебя тогда Эдечкой. Дерёвня же, — показав язык, она вновь приподнимет уголки губ, отчего у внешних уголков глаз образуются сеточки складок, и смотрит на священника, пока Эд начинает возмущённо пыхтеть. — Извините меня, мне нужно дальше писать книгу. Всего доброго.       Попрощавшись, Алёна разворачивается, заходит во двор, закрывает калитку, вновь кидая стрелы из глаз в сторону парня, и уходит в дом.       — Понравилась? — с усмешкой, будто не злился секунду назад, спрашивает Эдуард, а Арсений, наконец, отрывает взгляд от дома.       — Не смею и думать, — просто отвечает и хочет уже двинуться в последний дом, расположенный чуть поодаль от всех, на условно левой стороне, если стоять спиной ко входу, откуда Арсений пришёл, но Эд тихо блинкает, смотря за спину Арсения.       — Мне нужно идти. Выход Вы помните где. Ма с сестрой приехали. Бывайте! А, и дайте знать Егору, что я его жду? У нас вышка накрылась в обед, сеть умерла.       — Хорошо. Всего хорошего! — желает напоследок уже убегающему парню Арсений и возобновляет свой путь.       Ветхий, нежели все другие, дом встречает разрушенным забором, но опрятным двором. Пройдя внутрь, он подходит к двери и стучит. Приходится прислушаться, чтобы услышать тихий женский голос, разрешающий войти.       — Здравствуйте, я Отец Арсений, новый священник в церкви неподалёку, — зайдя в дом, не закрывая за собой дверь, проговаривает Арсений в десятый раз за сегодня. Точнее, девятый, приходящая в церковь женщина и так знает, кто он.       — Проходите, проходите, — звучит женский голос отчего-то одновременно из левого и правого проёмов, находящихся в горизонтальном коридорчике.       Арсений пробует зайти в левый проём, но лицезрит кухню: если осматривать по часовой стрелке, небольшая столешница, раковина, плита с духовкой, вновь столешница и холодильник, а справа от проёма, в углу, стол, – поэтому идёт к правому проходу, понимая, что дом квадратный и зациклен в плане проходов, как у него в церкви. Это довольно удобно.       — Присаживайтесь. Хотите чай? У меня есть с земляникой, мятой, — предлагает девушка, прибирая с кровати какие-то тряпки и книги.       Арсений украдкой скользит по комнате взглядом, подмечая всего две полки (по одной на смежных стенах), открытый шкаф с несколькими вещами на полках, скромно заваленный бумагами стол и множество карт на устеленном узкими паласами полу. Девушка сама на полголовы ниже священника, вытянутая. Одета в длинное облегающее и скрывающее плечи и шею платье со слегка воздушными плечами и чуть закрывающими кисти манжетами. Внутри этого дома, если не знать о цивилизации за стенами, ощущение, словно очутился в девятнадцатом веке.       — Спасибо, но я только сообщить Вам, что завтра утром в церкви будет литургия, и если Вы изъявите желание, то я буду рад Вас видеть.       — Приду, только если Вы выпьете со мной чай, — вновь пробует девушка и, обойдя священника, взглянув ему прямо в глаза, скрывается на кухне. Арсению отчего-то показалось, что момент со взглядом затянулся дольше, чем на мгновение.       Приложив ладонь к ключицам и соприкоснув подушечки пальцев с шеей, Арсений сглатывает и направляется следом за девушкой. Как-то дурно ему в этом доме стало…       Девушка уже поставила на плиту кастрюлю с водой и достала алюминиевые кружки.       — Так с чем хотите?       — Вынужден всё же отказать Вам, — стоит на своём Арсений, ставя пальцы левой руки на стол. — Приём пищи у меня только после вечерней молитвы, — еле успевает договорить и укрыться за Евангелие, прежде чем чихнуть. — Прошу прощение.       — Будьте здоровы, — мягко проговаривает девушка и подходит ближе, протягивая кружевную салфетку.       Арсений кивает, принимая небольшой кусок материи, и вновь чихает.       — Простите, я чувствителен к пыли, — вроде, отойдя, говорит Арсений и наскоро пробегает глазами по кухне.       Девушка мягко забирает у него книгу и откладывает на стол. Но пока она это делает, Арсений осматривает свои пальцы. Всё же ему не показалось, что на них есть какой-то налёт. И если глаза, нос и осязание можно обмануть, то вот аллергию – нет.       Но нужно ещё немного времени, чтобы проверить свою гипотезу.       Девушка оказывается рядом, предельно рядом, соприкасаясь плечами. Переместив свою тёмную косу вперёд, начинает причёсывать пальцами её кисточку.       Тишина затягивается. Арсений решает оглянуться на плиту. Обычно, вода уже должна кипеть.       — В домах, где я был, — начинает священник, но замолкает, когда его левую руку в опасной близости к запястью обхватывают.       — Уже скоро будет темнеть. Может, Вы останетесь на ночь? — с лёгким румянцем на скулах и вдруг оробев, спрашивает девушка.       Арсений отряхивает правую руку о свою штанину и кладёт ладонь на чужую макушку, начиная поглаживать.       — Я знаю твоё имя, и если ты будешь себя так плохо вести, то я изгоню тебя, — тихо на выдохе проговаривает Арсений, рискуя примерно пятьдесят на пятьдесят – либо его догадка верна, либо он прикинется дурачком. — Вода уже должна начать закипать, но здесь нет ни газа, ни воды. Во всех домах этой деревни печь. И пыль. Примите свой человеческий облик, пожалуйста.       — Дурак… — бурчит демон своим голосом и, накрыв священнику рукой глаза, перевоплощается.       — Но я тебя вычислил, — устало проговаривает Арсений и убирает руки свои от демона, а после и самого того от себя.       — Глазастый дурак. Хотя совсем и не живший в мире людей… Никак не выведаю, что может заставить тебя соблазниться.       Дом также преобразился, обретя полуразрушенный вид. Оказывается, на простом столе стоит тарелка, из которой вдруг выбегает паук. Арсений на всякий отходит в сторону и тихо вздыхает.       — Пойдём домой, — просто отвечает и, взяв книгу и отряхнув её от пыли, направляется на выход. В коридоре оглядывается назад. Демон с присущей себе пустотой в глазах смотрит на стол. Арсений его не торопит. Хочется узнать, о чём тот вспоминает, но это явно личное, поэтому собственное желание усмиряется.              Демон отчего-то плетётся позади. И при этом на душе у Арсения неспокойно от такого положения, поэтому посреди улицы приходится остановиться.       — Чё? — подняв одну бровь, спрашивает демон.       — Сейчас Вас другие могут видеть?       — Да. И чё?       — Если вопрос будет слишком для Вас личным, то можете не отвечать. Меня беспокоит Ваше состояние после того, как мы вышли из того дома. Могу узнать, что…       — Я жил там раньше. Ничё такого нет. Иди быстрей, — демон толкает того в спину, но случайно направляет на откуда-то взявшегося ребёнка. И только чудом священник отскакивает в сторону.       — Привет, малыш, а ты откуда? — хлопая глазами, спрашивает Арсений и сглатывает, перехватывая получше Евангелие.       Мальчик всматривается то в священника, то в демона и начинает плакать. Взяв книгу в подмышку, Арсений поднимает ребёнка на руки и усаживает его себе на правую руку, став чуть покачиваться. Таких маленьких детей он ни разу самолично не успокаивал, но видел, как это делали мамочки в церкви. Но ребёнку оказывается вполне достаточным увлечься шляпой, а именно белыми камушками на её пояске. Арсений за неимением возможности снять свой головной убор, просто склоняет голову.       — Камушки мои понравились? Мне они тоже нравятся, — говорит и пытается по ощущениям понять, что там чудят.       — Оу, ты хорош, — шепчет демон настолько тихо, что Арсению приходится вдуматься в услышанное. А ещё он вглядывается в него и не видит в ставших большими глазах извечного игриво горящего огонька. — Дай мне, — шепчется уже громче на ухо.       Демон берёт пальцами книгу снизу и сверху. Дождавшись, когда расслабят локоть, что происходит быстро (Арсению интересно узнать, что тот задумал), он забирает книгу, а после снимает с тёмной макушки шляпу и показывает её ближе ребёнку, который тут же принимается водить своим маленьким указательным пальцем по камушкам.       — Ты явно нездешний. Где твоя мама, в каком домике? Покажи мне.       Арсений впервые наблюдает, как именно демон "кидает искру" в людей: смотрит прямо в глаза всего мгновение, пока те внезапно замирают, отходя через пару-тройку секунд с уже посаженным глубоко внутри и взращённым зерном зла.       Ребёнок укладывается на своего держателя, склоняя голову на его плечо, и скромно показывает пальцем на дом. Арсению приходится вглядеться в темноту, чтобы понять, что это дом Эдуарда.       — Так ты у нас из семьи Выграновских? — легонько погладив по маленькой спине, спрашивает Арсений и начинает идти к тому дому.       Демон не отстаёт, надевая шляпу себе поверх кепки.       — Сашка, вот ты где, — без упрёка, а лишь с небольшой усталостью спрашивает какая-то девушка, которую ранее никто из нынешних жителей церкви не видел.       — Мам! — кричит ребёнок и начинает вырываться из рук.       Арсений отводит свою левую руку от греха подальше и отдаёт ребёнка.       — Спасибо вам, что нашли. Отец Арсений? — уточняюще спрашивает девушка.       — Вы правы, — кивает священник. — Я знаком с Эдом, он мне вместе с Егором помогает с церковью.       — Арсений? — появляется одно из упомянутых вслух лиц. — Я думал, Вы уже ушли. Темнеет же.       — Повстречал своего художника. Егор сегодня его нашёл для росписи стен и привёл ко мне.       — Ага, привет, — улыбается демон и протягивает руку. — Я для красок материал собирал.       — Круто! Сис, не против, если я твою машину возьму? Подвезу их.       — Не разгроми только. И фары дальние включи, — говорит уже на полпути ушедшая к дому девушка.       — Ага! Я ща, подождите здесь, — говорит последнее двоице и убегает в дом.       Арсений в это время забирает шляпу, но не надевает, а просто берёт в руку. Демон же клеится к нему, обнимая и складывая подбородок на плечи.       — Какой ты холодный, — шепчут на ухо, вернув свою привычную искру, словно до этого не теряли самообладание при виде ребёнка. — Как только вернёмся в церковь, я согрею тебя.       — Спасибо, мне с этим вполне поможет ванная, — отвечает Арсений, разъединяя чужие руки и отходя на шаг. Эд показывается через пару мгновений.       — Всё, поехали!       На дороге всего одна машина – мельтешить в поиске нужной нет нужды.       Демон утягивает Арсения на задние сидения, по-наглому раскладываясь на них и используя колени священника в качестве подушки. Последний оценивает богохульственное поведение знакомого, а также свою реакцию на его выходки. Всё же, твори тот что-то более зловещее и пагубное для мира людского, он бы уже дал отпор, а так тот кажется потерянным и запутанным.              Прибыв в церковь, распрощавшись с Эдом и сходив в душ, пропаренный и укутанный в одежду и полотенце Арсений, присаживается на кровать, чтобы прочесть молитву. Демон отчего-то сидит рядом. Вообще, удивляет тот факт, что эта нечисть спокойно относится к крестам, святой воде (вроде бы, не пробовали), молитвам, святой атрибутике, и, если это не высокоранговый демон, то понять сие мистику пока не удаётся.       После ужина, разделённого также с рогатым, Арсений не удивляется, что тот хвостиком заходит и в его спальню, но присаживается не на кровать, а на пол.       — Почеши ещё, — тихо просит демон, склоняя голову на матрас.       — Что, простите? — спрашивает Арсений, не расслышавший вопроса за взбиванием подушки.       — Почеши голову. Мне…       Арсению требуется несколько секунд, чтобы разобрать слова просьбы, и, похоже, бесконечное множество, чтобы понять такую просьбу.       «Сегодня ты какой-то не такой», — тихо думает, всё же подняв правую руку и став поглаживать чужую макушку.       Демон сам крутит своей головой и пылко выдыхает, когда чужие пальцы начинают почёсывать у рогов и, в частности, под ними.       — Прекрати коверкать моё имя.       — Прости?       — Ты знаешь моё имя. И теперь я хочу сказать, чтобы ты прекратил его коверкать, у меня хвост изгибается весь.       — Возможно, Вам покажется странным… — приподняв чуть брови и прикусив на короткий миг слегка губу, но не убирая, на всякий случай, руку от чужой головы, решает раскрыть свои карты священник, — …точнее, покажутся странными мои слова… Я не знаю Вашего имени. Тогда в доме я блефовал.       — Так ты… Аргх! — скинув чужую руку, демон выпрямляется и, как зверь, залезает на кровать, нависая сверху человека. — Забудь, что я тебе сказал! Просто забудь!       Арсений по-странному улыбает такая злоба демона и то, как он пыжится, раздув щёки, поджав по-детски губы и метафорично став метать искры из глаз.       — Мы можем поговорить об этом, если Вам хочется. Я не буду изгонять Вас, даже когда узнаю Ваше имя. Вы вполне… адекватный демон.       Тот ещё какое-то время смотрит на Арсения, а после фыркает недовольно и заваливается между ним и стенкой.       — Спи уже, — бурчит и накрывает голову священника одеялом.       — Хорошо, сейчас буду. Но знайте, что от своих слов я не отказываюсь. Мы правда можем поговорить. Наедине. И я не буду об этом никому рассказывать.       — Даже своему выдуманному бородачу?       — Даже Ему. Даже от Него должны быть секреты во славу мира.       Демон молчит какое-то время, но Арсений спокойно ждёт.       — Спи. Сонный ты намного вкуснее, — уже не так яро бурчит. Возможно, потому что залез под одеяло и, обняв за пояс, уткнулся меж лопаток.       Спать с демоном, конечно, наверное, сравнимо с грехом и против писанных и неписанных правил, но Арсений всем сердцем не чувствует в этом ничего дурного, ни грамма сомнений. Кроме противоречивых чувств по поводу сна с парнем.. К тому же, его [Арсения] помыслы и замыслы Он должен понять. Просто хочется узнать и понять действия этого, наверное, единственного в своём роде в здешних краях демона.