Love actually

Казалось, они обошли пешком половину Парижа. Стоял на удивление тёплый вечер, оттого никак не могли остановиться и гуляли, разговаривая обо всем на свете. Сбавляли скорость только перед красивыми домами, верандами и витринами - Мишель фотографировала их на память. В Брэндоне будто что-то надломилось - или наоборот, встало на своё место, и он шутил, вспоминал какие-то старые истории, много спрашивал о ней самой, Мишель. Говорили о важном, даже когда вспоминали о каких-то пустяках: о детстве, которое у них обоих закончилось безжалостно резко, без предупреждения, о связях, которые истончаются и рвутся, если их не беречь и о них не заботиться, о смыслах, которые каждый из них находил в танцах. Слова и образы складывались как пазл, добавляли его характеру и повадкам цвета и фактуры. Язвительность - горькая обратная сторона чувства юмора, которое так ценил в нем его отец. Целеустремленность - от потаённого страха стать никем на его фоне. Самоуверенность - от всеобщего обожания, которое он пережил в старшей школе, во многом благодаря статусу и деньгам родителей. Прояснялись и смутные, но волнующие воспоминания о его теле. Белый рубец на коленке, который она случайно нашла пальцами, оглаживая его тело после того единственного раза, когда они занялись любовью, - после грандиозного падения с велосипеда в девять лет («Я пролетел метров триста, не меньше»). Загадочные бледно-розовые линии на чувствительном боку, которых так тянуло коснуться губами, но он опрокинул ее на спину и требовательно поцеловал, отвлекая от этой мысли, - прозаичные растяжки («В это трудно поверить сейчас, но я был толстяком лет до тринадцати»). Длинный тонкий шрам на правом плече, который Мишель заметила ещё в день их знакомства - воспоминание об их последнем совместном отпуске с родителями («Лапуля, я тебе серьёзно говорю: напоролся на пальму. Не смейся, я тебе покажу как, когда нам попадётся похожая»). Мишель смеялась и сочувствовала, удивлялась и поджимала губы, сдерживая осуждение, практиковалась в остроумии и проявляла искренность. Каждая минута была чистой, концентрированной радостью - в конце концов, после всех их стычек, его недоверия и сдержанности, после всех обид и предательств, после всех глупых терзаний, оказалось, что им невероятно легко и просто быть рядом друг с другом. Вот только во всем, что касалось настоящего Брэндона - не прошлого Брэндона-ребёнка, Брэндона-подростка, а настоящего, - угадывалось какое-то пугающее безысходное одиночество. И Мишель не удержалась, хотелось узнать его до конца, понять, отчего он отказался от всей команды, а не от одного только Джастина, почему так решительно и смело рвёт все контакты с людьми. Спросила, заглянув в его глаза, стараясь зайти издалека: - Уже завёл друзей среди других моделей? Он посмотрел на неё в ответ с удивлением: - Нет. Зачем они мне? Ожидаемо. Оттого и ответ пришёл ей на ум почти сразу, потому что вызревал давно - Мишель месяцами спорила с ним в своей голове, и эта тема была одним из главных камней преткновения между ними. - А зачем люди заводят друзей? Шутить, травить байки, обсуждать новости. Делиться хорошим и плохим. Поддерживать, быть опорой и плечом в сложных ситуациях. Праздновать вместе победы, - она сделала паузу, чтобы сфотографировать маленький живописный сквер, который они проходили, и заключила, - Испытывать привязанности - это нормально. Мишель показалось, что он закатил глаза на ее последней фразе, поэтому добавила иронично, уверенная в том, что цитирует ему его же слова: - Или привязанности только делают тебя слабым? Он слабо улыбнулся и поправил ее: - Нет, это не так. Но привязанности делают тебя… видимым. Читаемым. Брэндон сказал это расслабленно, почти беззаботно, но от внимательного небезразличного взгляда Мишель не укрылось то, как качнулась тень под его скулой - он на мгновение сжал зубы, как чуть дернулся уголок рта - сардонически, болезненно. Она задумалась над его словами. Что плохого в том, чтобы быть видимым? Для тебя, человека, избравшего сначала сцену, а затем съёмки своей профессией?.. Почему ты говоришь об этом с такой горечью? Тёплый свет от иллюминации какого-то маленького кафе моргнул, пытаясь привлечь внимание к заведению, но вместо этого осветил его точеный профиль, мазнул по щеке, губам, затерялся в холодных серо-голубых глазах. Идеальный фасад, лицевая сторона… и он знает это, знает цену своей внешности. А что за этим фасадом? Как насчёт изнанки? Не ее ли ты стыдишься показать миру?.. - Читаемым, - повторила Мишель тихо, стараясь понять, что он имеет в виду. - Слишком уязвимым? Брэндон кивнул. - Возможно. Или просто уязвимым. - Но ведь в этом нет ничего плохого, - возразила, пытаясь понять его логику. - Нет, ничего плохого в этом нет, - подтвердил он, отводя взгляд. Так отчего же ты на это почти не способен?.. Ей хотелось, до смерти хотелось задать ему этот вопрос, вот только это бы нарушило хрупкое взаимопонимание, общечеловеческую близость, наконец, воцарившиеся между ними. Этот вопрос-нападение, вопрос-упрёк запер бы его обратно в его извечном коконе из недомолвок и сарказма, и Мишель все равно не узнала бы правду. Она это понимала и боялась этого, оттого поджала губы, пытаясь выдумать более безопасную тему для разговора - не слишком безликую, чтобы не терять контакт с этой версией Брэндона, максимально близкой к тому, чтобы зваться настоящей, и не слишком личную, чтобы не казалось, что она, Мишель, вдруг почувствовала себя вправе и дальше ковыряться в его душе и прошлом. Вот только то ли лирический облик парижского парка, через который они шли, то ли ее практически никчёмный внешний вид вкупе с душевным раздраем, заставили его самого признаться: - Лапуля, тебе кажется, что я одинок и нелюдим, но это не так, поверь мне. Просто людей, о которых я забочусь, очень мало. Но это вовсе не значит, что у меня есть какие-то проблемы с этим. Он не смотрел ей в глаза, не смотрел на неё вовсе, устремив взгляд куда-то вперёд с абсолютно нечитаемым выражением лица - нечитаемым, но узнаваемо напряжённым. Нет проблем, говоришь?.. Мишель молчала. - Ты не понимаешь, почему мне всегда было наплевать на парней из команды, а я не могу понять, отчего я должен о них переживать. Мы не друзья, не братья, нас ничего не связывало, кроме общего интереса и случайности. Тебе кажется, что это жестоко, но ведь это правда. Мы все всегда были слишком разными. Она тихо выдохнула, не теряя надежды разобраться: - А как они должны были стать твоими друзьями или семьёй, если ты не подпускал их? - В том-то и дело, Мишель, что не должны были. Они мне не нужны. Перед глазами разноцветным калейдоскопом пронеслись кадры всего того, что произошло с ними шестерыми до его предательства, и это были… хорошие воспоминания. Неоспоримо хорошие. Они тренировались вместе, пили, смеялись, болтали, спорили. И говорили друг с другом - начистоту. Не как вынужденные приятели, случайности в жизни друг друга, а как по-настоящему близкие люди. По крайней мере, ей так казалось. Неужели через его оптику всего это не видно? Неужели его глазами все это видно, но не так, как ей? Что ещё она понимает неправильно?.. - А кто тебе нужен? - выпалила резкий, излишне прямой вопрос, не осознавая, что вот-вот наступит на мину. - Мама. Отец, которого не вернуть, но который и так всегда со мной. Тетя - со всеми ее достоинствами и недостатками. Ты, - сердце Мишель пропустило удар, - мои старые школьные друзья, Анна… Анна… Удивительно, как за этот небольшой промежуток времени она успела позабыть о ней. Но одно упоминание ее имени, и пустота снова собралась вокруг Мишель, готовясь разорвать ее в клочья. Она решила, что ей больше нечего терять, и настала пора раз и навсегда разобраться с этим, пока в ее сердце есть хоть что-то живое - постепенные, едва ощутимые пытки ее именем, короткими случайными встречами с ней, их совместными фотографиями, воспоминаниями медленно изводили ее на протяжении всего этого времени. Она должна вырвать этот осколок, зажать пальцами рану, обжечь ее антисептиком и замотать, спрятать от чужих глаз и новых угроз. Мишель собрала весь свой характер в кулак, чтобы спросить его прямо и спокойно, ровным тоном: - Ты любишь ее? Пара секунд молчания после ее вопроса показались адом на земле, пока Брэндон не повернулся к ней, чтобы уточнить: - Кого? Из окружающего мира понемногу пропадали звуки и цвета. Если это и была шутка, то крайне жестокая. Откуда-то из самой ее сердцевины вырвался судорожный вздох. Не делай это ещё сложнее для меня. - Анну, - произнесла ее имя, и тут же почувствовала горечь на губах. - Анну, - повторил он и отчего-то крепко задумался, поджав губы. - Возможно… Наверное. Наверное, можно и так сказать. Она всегда была рядом, всегда ввязывалась в любые авантюры, которые я затевал, терпела мои шуточки… Почему ты это спросила? Мишель осталась в замешательстве от его ответа, начала: - В тот день, когда мы случайно встретились, мне показалось, что… - Что она - заноза в заднице? Тебе не показалось, - уверил ее Брэндон, не дослушав до конца. Она закатила глаза - больше для вида, чем ради осуждения его грубости. - Разве можно так отзываться о любимой девушке? Он посмотрел на неё с недоумением и… рассмеялся, запрокинув голову, открыв ее взгляду белоснежный алебастр шеи в воротнике рубашки. - О любимой девушке, наверное, нельзя, о двоюродной сестре - можно, - пояснил Брэндон, чуть успокоившись, не отводя от Мишель внимательного взгляда. Двоюродной сестре… Мир словно ушёл из-под ног. Не хватало сил смотреть ему в глаза в ответ, было слишком стыдно из-за своей глупости. И из-за своей глупой радости, которую ей бы не удалось спрятать, как бы она ни хотела. СЕСТРЕ. Если остановиться и подумать, если сложить воедино пазл из маленьких кусочков информации о его жизни, которыми Брэндон с ней делился, то все сходилось. Тетя, которая взялась за него, когда он был подростком… а Анна помогала ему примириться с ее требовательностью… Действительно, кто мог бы помочь ему больше, чем двоюродная сестра?.. К тому же, - блондинка, светлоглазая и красивая - только слепой не увидит, что они похожи даже, будто родные. Слепой… или влюблённый по уши. Пауза затягивалась, но, к счастью, Брэндон не заметил ни ее счастливой растерянной улыбки, ни закушенной до боли губы в попытке совладать с этой колкой радостью: он не принадлежит Анне. «Не принадлежит и тебе», - добавил хриплый голос из глубины сердца, но эта мысль ее не расстроила, потому что была уже давно знакома. Плотный поток людей почти разлучил их, заставив держаться на расстоянии друг от друга - достаточно досадном, чтобы не суметь поддерживать разговор, но вместе с тем недостаточно ощутимым, чтобы при взгляде со стороны решить, что они не вместе. Мишель ловила его светлую макушку в этой толпе, ровную спину, узнавала по расслабленной походке. Казалось, ускорься, прорвись к нему, протяни руку - и обретёшь, но он все шёл и шёл вперед, не оглядываясь, пока не свернул направо, к едва приметному трехэтажному зданию с плотной железной дверью. - Нам сюда, - произнес Брэндон, толкнув дверь и сделав приглашающий жест рукой, пропуская ее вперёд, и перед Мишель открылся небольшой лофт с какой-то интерактивной экспозицией. Это было явно какое-то необычное место, не из богемных, конечно, но вместе с тем и не для простых смертных. Посетители выставки были одеты просто, но со вкусом, передвигались по залу медленно, увлечённо разглядывая предметы и останавливаясь у больших мониторов, транслирующих видеоролики. - Я думала, что мы просто гуляем, - произнесла Мишель, обернувшись к своему спутнику, но Брэндон невозмутимо пожал плечами. - Не совсем. У меня всегда есть план. Я изначально хотел предложить тебе сюда пойти. Она присмотрелась к небольшому стенду у дверного проема, ведущего на выставку, тщетно пытаясь прочитать текст на французском. Впрочем, одно слово разгадать всё-таки удалось. - «Танцы»? Брэндон выглядел чертовски гордым и довольным собой. - Да. Эта выставка посвящена истории уличных танцев во Франции. Подумал, что тебе будет здесь интересно. Едва освещённое золотом ретро-ламп помещение уже звало ее, завлекало к себе - даже из коридора были видны невероятной красоты снимки, живые и резкие, как уличный фристайл, архивные кадры, до неё доносилась неизвестная, но очень приятная музыка. Все это место просто дышало энергией движения и танцев, было готово напитать ее вдохновением и радостью, вдохнуть в неё любовь к своему делу и удовольствие от процесса, дать толчок на новые достижения. И сюда ее привёл именно он - человек, добровольно отказавшийся от этой части своей жизни, проигравший ее своей жажде возмездия. Это делало его сюрприз особенно трогательным и важным. Мишель хватило только на: - Вау. Я… я… Но Брэндон, кажется, понял ее и без слов, как всегда, только улыбнулся как-то совсем по-новому, незнакомо. И шагнул внутрь первый. Около часа они бродили вместе по залу, рассматривая экспонаты, и Мишель казалось, что она восстаёт из пепла, глядя в глаза танцоров прошлого, людей, которые горели танцами, жили танцами, говорили танцами. Было чертовски приятно и оживляюще осознавать, что ее страсть и призвание не ново на земле, что она не первая, кто проходит через трудности, испытания и конкуренцию, чтобы стать сильнее и преуспеть в своём мастерстве. - Спасибо тебе за это, - наконец, сказала она Брэндону уже у выхода, когда благодарность облеклась в слова. - Это действительно стоило того. Я получила огромное удовольствие. - Не за что. Я рад, что тебе понравилось. Обернувшись и оглядев выставку на прощание, она вдруг поняла, почему помимо тёплой радости и благодарности ощущает ещё и легкую печаль. Ей вдруг вспомнилось, каким ярким и острым был ее старт работы с «Гладиаторами», чистый адреналин, вызов и драйв: вот на ее пороге появились пятеро красавцев, вот они ссорятся, вот нужда заставляет ее снова найти их… Танец, поиски зала, нового участника, снова постановка танца… Ссоры, обиды, недопонимание и недомолвки, но… Была мечта и ясная цель, были только свои, был Брэндон рядом, заодно… Она бросила на него короткий вороватый взгляд, чувствуя себя немного виноватой оттого, что он проводит с ней время, хоть и не обязан, ничего ей не должен. И сказала вслух то, что было на сердце, не успев сдержать себя: - Я скучаю по тебе. В самом романтичном городе на земле, тёплым летним вечером, сказанное наедине, это прозвучало двусмысленно, и Мишель уже готова была закатить глаза, ожидая, когда Брэндон пошутит, что он сейчас с ней, как она может по нему скучать, что за бессмыслица… Вот только он все понял верно, заметил коротко: - Мы оба знаем, что у тебя до сих пор много друзей. Я могу относиться к ребятам, как угодно, но они тебя любят. Это правда. Она качнула головой. - Это не то. Сказала - и осеклась, потому что это было слишком близко к правде. Это не то. Не та любовь. Она благодарна парням за неё, но… Это не то. Этого мало. Да, Мишель до слез, до боли, до крови хочет любви. Но другой. И с другим. С тем, кто идёт сейчас рядом расслабленно, беспечно, смотрит вперед. С тем, кому неведомо, что это такое - проснуться в постели в чужой стране, в чужом доме, и чувствовать отчаяние, потому что во сне он был рядом, обнимал сзади, тепло его дыхания опаляло ее обнаженную спину, и она наконец чувствовала себя спасенной. И думать, думать, думать о нем снова и снова, и снова, и снова. Спорить с собой, отговаривать, рассуждать. Силиться не вспоминать о нем, не перебирать в памяти его слова, интонации, полуулыбки. В ее голове, наконец, сложился этот давний ребус, боль облеклась в два простых слова: она проигрывает. Во всем - в любви, в танцах, во всей своей глупой жизни. Вот только Брэндон оказался не согласен, поравнявшись с ней и заглянув в ее лицо, произнёс серьёзно простые, ласковые слова. Нужные слова. Правильные слова. - Лапуля, я тебе не нужен для того, чтобы победить. А во всем остальном я буду рядом, обещаю. Ты можешь на меня положиться. Но снова - слова друга. Друга, не возлюбленного, не партнёра. Он - свободен, нет никакой сокрушающей любви к другой женщине, нет соперницы. Но даже сейчас, когда между ними нет никаких препятствий, а старые раны, нанесённые друг другу, затянулись, он все ещё дистанцирован от неё, держит ее на расстоянии. Жестоком расстоянии, на котором ты уже чувствуешь чужое тепло, но ещё не можешь дотянуться. Не замечая ее боли, Брэндон повернулся к ней и предложил: - Отведём тебя домой? Уже довольно поздно. Она кивнула. - Да, спасибо. Жестом он предложил подхватить его под локоть, но ей хватило сил улыбнуться и отрицательно покачать головой, удалось удержаться от соблазна прикоснуться к нему снова. Слишком сильное было желание - иррациональное, отчаянное. Она вовремя рассудила, что будет лучше вести себя сдержанно. Нужно смотреть на вещи трезво. Пришлось сделать три глубоких вдоха и выдоха, прежде чем произнести: - Я очень ценю твою дружбу. Его ответ не заставил себя долго ждать: - Как и я - твою. Дальше они болтали на отвлеченные темы: для Мишель уже было достаточно откровенности в этот день. Брэндон рассуждал о манерах французов и разности в менталитетах, с которыми сталкивался во время своих съёмок здесь и в других путешествиях, и оказалось, что он чрезвычайно наблюдателен. Раньше он казался ей довольно поверхностным и безучастным ко всему, что его напрямую не касается, но сейчас оказалось, что он очень много видит и замечает, пусть и не подаёт вида. Частный дом, который Густав по щедрости предоставил команде, оказался ближе, чем Мишель того хотелось. Впрочем, Брэндон тоже выглядел немного разочарованным. - Спасибо за вечер. - Тебе спасибо, лапуля. Надеюсь, твоё настроение и боевой настрой спасены. Мишель рассмеялась, хоть ее и кольнуло немного предвкушение непростого разговора с командой и особенно - с Джастином. Пусть злость и обида на него немного отступили, ей все ещё не было до конца ясно, что ему сказать, как донести мысль, что не все средства одинаково хороши для достижения победы. - Да, я снова в порядке. Благодаря тебе. Ты найдёшь дорогу до отеля? Брэндон прищурился. - Не потеряюсь, - а затем добавил уже более доброжелательно. - Думаю, лучше вызову такси. Он потянулся в карман своих темных джинс, подцепил пальцами гладкий чёрный корпус смартфона, но через мгновение поднял на неё недовольный взгляд. На ее удивлённо поднятые брови он ответил сердито: - Разрядился. Черт. Решение нашлось быстро, к тому же отпускать его и без того не хотелось, оттого Мишель сказала: - У тебя же айфон? У меня есть зарядка, можешь зайти и зарядить. И сразу же, предвосхищая основную причину для возможного возражения, добавила: - Сейчас никого нет дома. Ребята планировали сегодня веселиться в баре. Думаю, они не появятся раньше полуночи. Брэндон бросил короткий взгляд на наручные часы, затем посмотрел на неё изучающе, будто бы хотел разглядеть что-то. Наконец, он кивнул. - Хорошо, давай. Она ожидала ещё и искренне «спасибо», но не дождалась и повела его в сереющий на фоне ярких уличных фонарей дом. «Одолжение сделал», - только буркнула себе под нос и, кажется, услышала тихий смешок рядом с собой. От него сделалось чуть легче. Она и сама не замечала эту повисшую после своего преложения неловкость, но теперь отбросила - они друзья. Друзьям безопасно друг с другом - во всех смыслах. К тому же, нет ничего плохого в том, чтобы пригласить его к ним домой ненадолго. Войдя, Брэндон принялся осматривать интерьер, пока Мишель щёлкала выключателями, одним за другим: прихожая, зал, коридор с лестницей, ведущей на второй этаж, к ее комнате. Он передвигался по дому как турист, всматриваясь в детали, скользя ленивым изучающим взглядом по мебели, картинам, статуэткам, и, кажется, был вполне себе увлечён этим нехитрым занятием. Она оставила его на несколько минут в одиночестве, чтобы забрать из своей комнаты белый проводок зарядки, а заодно и бегло оглядеть себя в зеркале: после нескольких часов прогулок она выглядела неважно, волосы растрепались, а футболка казалась какой-то чересчур дешевой, но довольная полуулыбка и какое-то непривычное мерцание на дне ее зелёных глаз делали ее образ не таким уж безнадежным. Она наспех прошлась расчёской по волосам и поспешила обратно. Брэндон нашёлся на кухне, заваривающим себе чай. - Я смотрю, желать тебе чувствовать себя, как дома, будет уже лишним, да? - попробовала его подколоть, но не получилось. Он ответил спокойно и просто, всем своим безразличным видом транслируя, что, по его мнению, ничего экстраординарного не происходит. - Да. Тебе налить? В центре груди зрело тепло узнавания: все-таки язвительный самоуверенный Брэндон хоть и был трудным собеседником, но был хорошо знаком. - Не откажусь. Но предпочла бы кофе. Брэндон предсказуемо скривился от отвращения, и она прыснула со смеху. - Фу, какая же все-таки гадость. Выведать у него, что такого отвратительного в самом популярном напитке на земле, не удалось, на все наводящие вопросы он только цыкал или бросал короткие стариковские претензии. Когда она уже начала немного выходить из себя, перебирая всевозможные кофейные напитки - от эспрессо до сладких фраппе и гляссе, пытаясь нащупать, считает ли он приемлемым хоть что-то из того, что любят и пьют приличные люди, он вдруг резким взмахом руки попросил ее замолчать и прислушаться. В повисшей тишине предательским выстрелом в спину им обоим хлопнула входная дверь. Мишель объял иррациональный, но вместе с тем непреодолимый ужас: встреча ребят и Брэндона на кухне в их общем доме в Париже во время их полусвидания занимало почётное первое место в рейтинге тех вещей, которые, по ее мнению, никогда не должны были произойти. Оставалась какая-то неполная минута до того момента, как они нашли бы их обоих на кухне, но Брэндон и Мишель - к их взаимному удивлению - сработали, как настоящая команда: он взлетел по лестнице наверх, на второй этаж, а она в этот момент включила воду, сунув под кран его чашку - свидетельство его присутствия - и заглушив тем самым его шаги. Бросив помытую посуду на подставку, она вытерла дрожащие руки, когда на пороге показался Кристиан, засланный, видимо, первым, чтобы прощупать настроение хореографа и либо навести первые мосты между ними, либо пасть жертвой ее гнева. Впрочем, Мишель не хотела ни того, ни другого, все ещё беспокоясь из-за своего преступного по отношению к команде гостя, оттого приняла максимально холодный вид. - Слава Богу, ты уже дома, - начал Кристиан, вероятно ведя к тому, что он и остальные ребята очень волновались за неё, после того, как резко и поспешно она их покинула. - Да, и я уже иду к себе, - отозвалась Мишель. Краем глаза заприметив на столе оставленный Брэндоном мобильный на зарядке, быстро отсоединила его и сунула в карман, молясь, чтобы Кристиан не заметил, что модель и чехол отличались от того, которым пользовалась она. Вот только парень явно был не таким наблюдательным, как она боялась, скользнул по ее руке спокойным взглядом и снова посмотрел в ее глаза, пытаясь определить степень проблемы, которая назрела между ней и Джастином. Мишель решила прекратить этот разговор мягко, но уверенно: - Прости, я правда очень устала. Дайте мне выспаться и успокоиться, завтра поговорим с вами обо всем, что произошло. Предсказуемо, простые и честные слова (по крайней мере, похожие на правду) более чем удовлетворили ее собеседника, и он, кивнув, пожелал ей приятных снов и вышел из кухни. Руки Мишель все ещё тряслись, пока она поднималась к себе, молясь, чтобы Брэндон не столкнулся ни с кем из остальных на втором этаже, где также были комнаты Джастина и Карлоса, но он не подвёл, нашёлся в ее комнате мирно сидящим на кровати в полнейшей темноте. - Не стал включать свет, чтобы это не выглядело подозрительно, - объяснил он шёпотом, но она качнула головой, щёлкнув выключателем. - Можешь говорить нормально, если не громко, - тут неплохая звукоизоляция, плюс комнаты ребят довольно далеко отсюда, рядом только моя ванная и что-то типа кабинета… Кстати, как тебе удалось найти правильную комнату? Он улыбнулся своей фирменной хитрой улыбкой: - Повезло. - Черт, как же глупо получилось… Прости. - За что, лапуля? Она обвела свою комнату руками. - За все это. Я правда думала, что они сегодня ещё долго будут гулять. Обычно они правда раньше полуночи не возвращаются… Теперь черт знает, на сколько ты здесь застрял… - Не переживай, выскользну отсюда ночью, когда они уснут. Эта перспектива звучала просто ужасно: Мишель понимала, что он, скорее всего, очень устал после съемочного дня, затем ещё их долгая прогулка вместе… Она вздохнула, собираясь со всеми своими силами - точнее, их остатками, чтобы сказать: - Давай выведем тебя сейчас. По-нормальному. Я потом им все объясню, в конце концов, это мое дело - с кем общаться, а с кем нет. Брэндон зевнул и уселся глубже на ее кровать, подтянув под себя длинные ноги. - Не надо. - Почему? - Это не стоит твоего дискомфорта. Я уйду ночью, если ты не против. - Я против. - Хорошо, останусь до утра. - Брэндон… - Хорошо, - сдался он. - Я уйду ночью, даже если ты против. Иди сюда, - он похлопал ладонью по покрывалу рядом с собой. Этот нехитрый жест, который даже с натяжкой сложно было бы назвать игривым, почему-то вызвал в Мишель целую бурю эмоций: волнение, стыд, радость, горечь. Заметив ее смятение, Брэндон добавил: - Просто сядь. Хватит уже стоять у двери. Не бойся меня, я ничего тебе не сделаю. Она вспыхнула и процедила: - Я и не боюсь. - Вот и отлично, тогда садись. Пришлось послушаться, подойти к нему на негнущихся от волнения ногах, пока предательское воображение рисовало жестокие, нечестные картинки: когда она окажется рядом с ним, он прикоснется к ней нежно, уберёт какую-нибудь непослушную прядь с лица… или сразу ее поцелует, резко, жадно, как будто бы уже очень давно мечтал об этом… Вот только Брэндон не сделал ни того, ни другого. Стоило ей приземлиться рядом, он отвернулся от неё, потянувшись к прикроватной тумбочке. - Что читаешь? - спросил, видимо, больше ради того, чтобы заполнить повисшую паузу, потому что уже крутил пухлую книгу в руках, где, весьма заметные, значились имя автора и название. - «Ангелы и демоны» Вербера?.. Неплохо, неплохо… «Танатонавтов» не читай, не стоят того. Неловкость снова отступила, когда они начали обсуждать литературу, и Брэндон снова удивил ее - на этот раз своим вкусом и знаниями. Почему-то только в Париже, городе, которому они оба вовсе не принадлежат, где они чужаки и туристы, они с ним по-настоящему сближаются, и Брэндон открывается перед ней десятками разных сторон, десятками разных граней. Но почему - сейчас? Почему не раньше, не там, дома? И что будет с ними, когда они вернутся? Возможно, это было глупостью, но Мишель отчего-то было страшно, что этот новый, близкий и честный, спокойный и дружелюбный Брэндон - ошибка, сбой в системе, произошедший оттого, что он попал в новую среду, в чужую страну. Могло ли это быть правдой? Если бывают курортные романы, может ли быть дружба только в путешествии?.. Мишель бросила быстрый взгляд на его профиль, освещённый экраном смартфона, пока он искал имя шотландского поэта, которое они оба забыли, и в голове отчётливо прозвучало, оформилось, наконец, в слова: «Господи, хоть бы это было навсегда». Он, она, простые и душевные разговоры, его редкая улыбка, которую очень тяжело вызвать, и ее чуть слезящиеся от этой близости глаза, сияющие теплом. Но вселенная ответила на ее просьбу очень скоро - настойчивым и резким стуком в дверь. Раздался голос Джастина: - Мишель, можно войти? Нам нужно поговорить.