Love actually

Вода шумит у самого края платформы, бессильно бьется об проржавевшие сваи. Шепчет что-то на ухо, но Каину не удается разобрать. Онемевшими от промозглой тьмы пальцами он переворачивает страницы рассыпающейся от влажности старой книги, едва вчитываясь в содержание. Но ритмика сухого, сдержанного слога автора действует медитативно, почти ввергая в транс, но вместе с тем немного успокаивает. Как и мертвенно-бледный моргающий фонарь над головой, скупо бросающий едва заметный полукруг света на его плечи, вытянутые ноги и пол. Вдох-выдох, вдох-выдох, вдох-выдох, - и можно перевести равнодушный взгляд на соседнюю страницу, скользя серыми глазами по рваным строчкам. Время от времени он заставляет себя отвлечься, когда острый слух вылавливает что-то необычное в застывших остатках города, в котором они временно остановились, пока отряд налаживает утерянную связь с базой. Но вокруг - только полутьма и полутишина. То, что Каин ненавидит больше всего. Время не течет, оно еле движется, неповоротливое, словно пьяное, и он заставляет себя еще сильнее сосредоточиться на книге в своих руках, но - вот незадача - оказывается, что в ней отсутствует несколько глав: наверное, сшитые друг с другом страницы когда-то давно выпали из иссохшегося переплета. То, что они теперь для него безвозвратно потеряны, вызывает бессильную злость, но он продолжает листать дальше, игнорируя пробелы в истории. Металлические листы, которыми устлан пол их временного убежища, не умеют хранить секреты, оттого мягкие шаги по ним в полуночной тишине звучат набатом. За то время, что он провел в отряде, Каин уже успел выучить ритмику походки каждого из его членов. Дмитрий ходит жестко, по-военному четко, наступая сразу всей стопой. Анна всегда идет неуверенно, но в чем-то похоже - отбивая свой рваный темп всей подошвой. Грег движется в бессистемном ритме, то притормаживая, то ускоряясь, часто отвлекается на что-то или задумывается о своем. У Ноа легко узнаваемая поступь - пружинящая, немного нервозная. Кира чуть подворачивает левую ногу: наверное, дело в какой-то старой травме. Отряд для него словно сборник песен с заезженной и надоевшей пластинки, он может угадать любого из них всего с двух нот. Но человек, приближающийся к нему, - это нечто большее, чем сумма привычек или характерных черт, ее он узнает всем нутром. Каждая клетка в его теле отзывается на ее близость, тянется, признавая за свою, и Каину приходится напрягать каждую мышцу в своем уставшем лице, чтобы сохранять равнодушное, почти скучающее выражение на нем. Лейн идет к нему вслепую: бережет и без того находящиеся на последнем издыхании источники света, оттого ему приходится резко встать и, обогнув стол, за которым он сидел, нащупать ее запястье и мягко потянуть на себя, уводя подальше от торчащего из стены ржавого штыря. - Ты могла пораниться, - объясняет он коротко, когда выводит ее на свет и жестом предлагает присесть. Несовершенное человеческое тело, думается вдруг, уязвимое перед всем миром. Хрупкие кости, мягкая беззащитная плоть и бессилие перед ранами и болезнями. Еще находясь на небесах, он всякий раз озадаченно сводил брови, когда видел, как недолговечны и слабы люди, а, попав на землю, и вовсе с трудом представлял себе, как им удается выживать. По крайней мере, до определенного момента… - Спасибо за твою заботу. И сейчас, и сегодня днем, когда отродья… ну ты понял, - произносит Лейн, зябко поежившись от ночной прохлады, и Каин бросает короткий взгляд на ее лицо: синяки под глазами, сухие искусанные губы, бледный, почти серый цвет кожи. То ли бессонница, то ли напряжение, то ли истощение. «Забота», - произносит он про себя, пробуя это слово на вкус, и чувствует во рту досадную горечь. За-бо-та. Это то, что он делает? Заботится? Возможно. В пальцах ощущается легкое покалывание, хочется чем-то занять руки. Это первый признак. Он кивает, осознанно не заботясь о том, заметила ли Лейн этот жест, и выходит из рубки в кромешную тьму. На улице дышится ничуть не легче, и хоть этот город уже мертв больше полугода, смрад и смог будто впитались в эти руины, отравляя легкие безразличием и горечью. Каин стоит так какое-то время, всматриваясь в темное небо, раскинувшееся перед ним. На лицо попадают мелкие брызги воды, а окружающий мир хранит молчание. Крылья за спиной будто сводит непонятной судорогой, они словно подталкивают его к тому, чтобы сделать шаг вперед, потерять опору под ногами, но обрести свободу, раскрыть их, позволяя потокам воздуха вышибать из его измученного тела то, что укрепляется внутри — без спроса, без разрешения. Потяжелевшие крылья - это признак номер два. За спиной снова слышатся мягкие шаги - но, к его сожалению, они не отдаляются, а приближаются, и сердце пропускает удар, сбившись с ритма. И хотя эта мышца в его бессмертном теле имеет гораздо меньше значения - да и смысла - чем у людей, это все равно дерьмовый знак. Третий признак. На платформу выходить опасно - в ночи отродья особенно активны, поэтому у него нет другого выбора, кроме как вернуться к Лейн, поймав ее на выходе из рубки, положить руки на плечи и заставить вернуться внутрь, стараясь игнорировать то, как она едва заметно вздрогнула от его прикосновений. - Не стоит выходить, - за годы, проведенные с людьми, он научился пустым, не несущим ничего нового для собеседника фразам, ничего - кроме банальной попытки заполнить гнетущую тишину. - Мне не страшно, если я рядом с тобой, - произносит Лейн, глядя ему прямо в глаза, и усмешка сама собой появляется на его губах. Он знает наверняка, что это не попытка соблазнить сладкими словами, повернувшись к нему своей уязвимостью, как румяным боком яблока, не уловка, чтобы сыграть на его ангельской сути - сути спасителя и защитника. Каин знает, что она просто сказала ему правду. На кончике языка покалывающей горечью повисает невысказанное: «Конечно, ведь вместо тебя страшно мне». Вместо этого он произносит: - Зачем ты вышла? Опять не спится? Если Лейн и обращает внимание на то, что он следит за ее сном, то не подает вида. Ее лицо неподвижно и равнодушно, как водная гладь, впрочем, как и всегда. Оттого ей сложно было влиться в отряд, оттого ее с трудом принимают в «Адаме», оттого любой, кто ее встречает впервые, оказывается заворожен и задет этой вечной мерзлотой. Со стороны она выглядит, как бесстрастный наблюдатель, как неземное существо, как недосягаемый… Это слово причиняет Каину боль. Возможно, потому что он потерял свое право так называться. Обойдя пыльный стол в рубке, она садится на него, не заботясь ни о грязи, ни о манерах, скрещивает голени и прячет взгляд. Между бровями пролегает легкая, едва заметная тень, будто бы ее что-то давно неумолимо терзает, но Каину хорошо известно, что это практически невозможно. Наконец, она отвечает: - Мне показалось, что ты меня… звал. Он молчит, выжидающе глядя на нее, не желая ни помогать, ни мешать ей говорить дальше, объяснять, что она хочет от него сейчас. - Я думаю… я почти уверена, что между нами есть связь, - утверждает она, собравшись с мыслями. - Когда вокруг никого нет, в тишине или когда наступает ночь, я словно слышу тебя. Чувствую, что тебе одиноко. Последняя мысль звучит до обидного жалко, поэтому он саркастически приподнимает бровь, процедив: - Это неправда. Я не нуждаюсь в компании. Создания небес не то, чтобы не умеют врать, - чаще всего просто не видят в этом смысла, считают ложь ниже своего достоинства. Вот и сейчас он сказал чистую правду, за которой прячется еще одна - куда более уродливая. Он действительно не нуждается в чьей-либо компании. Ему нужна только… - Я знаю, - отвечает ему Лейн, на этот раз встречая его взгляд своим - холодным и спокойным. - Ты держишься особняком, действуешь только при необходимости и редко идешь на контакт. Однако все равно помогаешь нам, рискуя собой. Я все думала, что за секрет ты хранишь, что вынуждает тебя оставаться с нами. - И что же? На ее лице впервые проступает реакция на его вопрос, и он знает ее, как никто другой. Стыд. Вместо ответа на его вопрос она признается: - Меня тоже тянет к тебе. И снова - в этом нет ничего романтического, ничего соблазнительного, ничего человеческого. В этом нет ничего, кроме правды. Правды, которая не требует от него ответа или взаимного признания. - Ты спросил, почему я пришла к тебе… После возвращения я постоянно чувствовала, будто бы чего-то не хватает. Что-то исчезло во мне за эти три года. И что-то поселилось - чужеродное и незнакомое, что-то, что выжгло во мне ту, кем я была раньше. Что-то, что тянется к тебе. Я пришла сегодня, потому что хотела вспомнить… хотела узнать, каково это - чего-то хотеть? - спрашивает Лейн тихо, не отводя от него глаз. Это оскорбительный вопрос для ангела, которому чуждо все земное. Которому не знакомы сильные эмоции. Который ни в чем не нуждается до дрожи где-то в подреберье. Который выше, чем любые человеческие страсти. - С чего ты взяла, что я - тот, кто может ответить на этот вопрос? Этим вопросом он сам загоняет себя в ловушку, из которой ему уже не найти выхода и не обрести спасения, потому что она отвечает коротко: - Я знаю. До покалывания пальцев, до дрожи в напряженных крыльях, до дурманящего головокружения, с обреченностью человека, близкого к смерти Каин понимает: это не пустые слова. Она знает. Знает, что он не находит себе места, стоит почувствовать ее рядом, потому что все внутри рвется и трескается, требует обладания, требует близости. Знает, как замирает его сердце, стоит ей попасть в беду или подвергнуться опасности. Знает, как болит его душа, когда он видит раны, которые ей достались, и как торжествует, когда она окружена вынужденными друзьями и призрачным комфортом. Знает, как горит все внутри, когда он замечает белоснежные ключицы в вырезе куртки, тонкую полоску кожи между кофтой и ремнем джинс, очередную трещинку на розовых губах - он знает их все. И как нуждается в ее прямом и бесстрашном взгляде, когда она ждет от него ответов, и на эти мгновения он бесстыдно рад, что становится центром ее внимания, центром ее мира, оттого он тянет с ответом, скрывает, не договаривает. Вынуждает приходить к нему снова, быть с ним, искать его. И это вызывает в нем отвращение к самому себе, но действует, как самый коварный наркотик: никуда не ведет и ни на мгновение не отпускает. Прятаться негде, прятаться незачем, поэтому он признается: - Желать чего-то - это… убивает. На один короткий, острый миг ему кажется, будто он заметил сочувствие в ее глазах, но затем он понимает, что это был очередной мираж. - Тем не менее, я бы хотела чувствовать это. Почувствовать это хоть раз, - говорит Лейн в ответ и, словно после недолгой, но сокрушительной борьбы с собой… протягивает к нему руки. Открываясь. Приглашая. Что ж, в этом они похожи. Каин тоже отдал бы все, что у него есть, лишь бы она чувствовала то же самое. И шагает к ней навстречу, практически рухнув в ее объятия. Губы сами находят ее шею, и прохлада ее кожи ощущается, как спасение и забвение. Ему хочется быть нежным, хотя он не умеет, ему хочется быть жестоким, но это против его природы. Глаза слезятся то ли от долгожданной близости, то ли от собственного бессилия, оттого он весь обращается в ощущения: ее руки оглаживают спину, забравшись под водолазку, ее губы сами находят его, сминая и подчиняя. Каину становится тесно в собственном теле, они подходят друг другу, словно кусочки пазла: его тело - гранит, ее - мягкие волны, его сердце - бушующее пламя, ее сердце - вечная мерзлота. Он утоляет жажду ее тела, не в силах дотронуться до души - очередной компромисс, на который его вынуждает его жестокая судьба, но отчаянные прикосновения Лейн смывают эти сомнения, даруют сладкий непокой и спасительную звенящую тишину в ответ. Может даже показаться, что она нуждается в нем даже больше, чем он в ней, она будто бы сразу везде: обхватывает его ногами, вжимая в себя, оглаживает руками, ласкает губами каждый участок кожи, до которого может дотянуться. И обнажает, обнажает его - слой за слоем, каждым упавшим на пол предметом одежды, каждым судорожным вздохом, который он не может сдержать, каждым опасно-искренним словом, которое вырывается у него против воли. В перерывах между поцелуями Каин дает обещания, оправдывается, клянет, просит, а поцелуями - жертвует, присваивает, покоряет и покоряется. Он никогда не интересовался плотской стороной отношений, но реальность превосходит все его ожидания, и чувства - человеческие, простые - которые он не знал, которые обрел вопреки своим желаниям, которые ему не должны принадлежать, пробивают в нем брешь, и напускное равнодушие, которое он натужно имитировал все это время, разбивается об них. С ним происходит страшное: он привыкает нуждаться. Он начинает любить. Беспокойные руки, которые жаждут продолжать познавать, помогают Лейн избавиться от одежды, и теперь, когда они оба обнажены друг перед другом, все становится безвозвратно ясным. В его глазах - желание, в ее - принятие. Ангел, которого лишили ангельской бесстрастности, и человек, который потерял свою человечность. Но у судьбы свои законы, иногда - жестокие, иногда - закономерные, и их первое соприкосновение всем телом - сердцем к сердцу, душа к душе - рушит все заслоны, и мысли, чувства, воспоминания необъяснимо начинают перетекать из них друг в друга, словно в сообщающиеся сосуды, через губы, пальцы, кожу. Каин чувствует колючее одиночество Лейн и чувство невосполнимой непонятной утраты, а Лейн, наконец, открываются все их общие тайны: полутьма какого-то подвала, скованный цепями прекрасный ангел, который поначалу сочувствует ей так, как идеал сочувствует своему подобию, собственные крики и мольбы. Они провели немало времени вместе - вынужденные жертвы чужих амбиций по модернизации человечества, вот только неудачливые эволюционеры не справились с задачей: сверхчеловека не получилось, Лейн и Каин стали только слабей и уязвимей, как разбитая посуда. Безжалостный эксперимент, на который ни один из них не давал своего согласия. Связь, которую они получили в награду за боль и которая продолжает мучить еще сильнее. Сквозь дымку душащих воспоминаний она видит и хорошее: его теплую руку, держащую ее, пока через трубки и диоды ее лишают сердца, свои ладони, придерживающие его голову, пока он бьется в агонии от бесконечности чувств и эмоций, которые не вмещаются в его бессмертном теле. Все обретает смысл и красоту - для них обоих. Каин не понимает, в какой момент он оказался внутри нее, но впервые за свою долгую жизнь ощущает острое удовольствие, не сравнимое ни с чем, будто бы здесь его место, будто бы это его смысл: ловить ее короткие мелодичные стоны, шептать на ухо почти незнакомые, непривычные слова: «моя», «нужна», «люблю». Чувствовать, как буря внутри него вновь обретает свою хозяйку и как струится по венам его собственная обжигающе чистая божественная сила, у которой больше нет предела. Видимо, в этом и крылась отгадка - разъединенные природой и обстоятельствами, но объединенные общим прошлым они должны были воссоединиться друг с другом, срастись неотвратимо, открыться, чтобы стать сильнее, чтобы обрести утраченное. Лейн шепчет его имя в забытьи, прижимает к себе, будто бы хочет, чтобы они стали одним целым. На короткий миг ей это удается. Они снова воссоединяются, проходят через это вместе. В бесконечной тьме. В ослепляющем свете.