Cover

***

             Шумно. Даже здесь, в прохладном бетонном здании спорткомплекса за стадионом, слышно дикий гвалт фанатов после матча. Кровь стучит в висках. Каждый вдох рвет грудную клетку, легкие горят от кислорода.       — Отличная игра, Ли. Тигры вышли в плей-офф. Через месяц рванем на побережье. Наваляем пусанским выскочкам, а там и кубок наш, — широкое довольное лицо тренера Кима блестит от пота. Он неловко подмигивает с понтом, мол, так держать. Но выглядит это как нервный тик.       — Спасибо, тренер, — улыбка капитана Тигров Ли Минхо похожа на оскал, но это от усталости, они ведь только что закончили одну из сложнейших игр сезона, буквально вырвав победу у лидеров студенческой лиги американского футбола — Драконов — команды университета Корё.       Тренер коротко кивает, вытирая потный лоб тыльной стороной ладони. Ким неловко кашляет, словно собираясь с мыслями, подбирая слова, прежде чем сказать то, что Минхо совсем не ожидает от него услышать:       — Минхо, у меня к тебе личная просьба. Которую не стоит доносить до всей команды. Собственно поэтому я и вызвал тебя сюда. Чтобы поговорить с глазу на глаз. Не только как игрок и тренер, а как старший с младшим.       Карие глаза мужчины становятся почти черными, наливаясь кровью от напряжения, его взгляд неумолимо тяжелеет. Минхо удивленно вскидывает брови. Он ждал, что после игры его станут распекать, ведь ситуация на поле в последние минуты вышла из-под контроля по вине одного из игроков, за которого Минхо, как капитан, несет полную ответственность. И он был вполне готов получить нагоняй от тренера, после чего пойти и разъебать виновника торжества, как это обычно бывает. Но Ким, по-бычьи наклонив голову, подходит вплотную и, жарко дыша Минхо прямо в лицо, выдает:       — Возьми себя в руки, Минхо! Это уже переходит всякие границы! Вы команда! Единый организм. На поле вы обязаны забыть свои обиды и претензии и действовать сообща. Что по-твоему ты делаешь? Какого дьявола пропускаешь пас и выпускаешь квотербека из кармана??? Его могли травмировать! — в запале Ким резко тычет пальцем в грудь Минхо так, словно хочет проткнуть его насквозь. — Твоя задача принимать и бежать! Ты ресивер! Когда Хёнджин бросает, что должен делать ты? Ну? Отвечай!       Минхо весь горит. После сложной, изматывающей, жесткой игры с сильной командой противника во всем теле полыхает не стихающий жар. Но сейчас его словно окатывает холодной водой. Отступив на шаг, он секунду смотрит на Кима, не веря собственным ушам. Их квотербек не просто грубо нарушил правила, в последние секунды изменив розыгрыш, оговоренный с тренером заранее, но и выказал тем самым явное неподчинение, фактически в самый ответственный момент взял инициативу на себя и единолично решил ход матча. Но вместо того, чтобы призвать наглеца к ответу, тренер советует Минхо держать себя в руках?       — Тренер Ким, — Минхо не успевает открыть рот, как его тут же прерывают.       — Я спрашиваю, что ты должен делать с подачей квотербека? — голос Кима становится ледяным.       — Принимать, — цедит Минхо сквозь зубы.       Вязкая тишина гудроном растекается между двумя мужчинами, наполняя воздух густым тяжелым ароматом. Феромоны. Их сложно контролировать в ситуациях подобных этой — прямое противостояние в открытую. Кто-то должен подчиниться, а это так трудно дается представителям сильнейшего вида. Альфы — вторичный пол, который может проявиться как у мужчин, так и у женщин. В таких активных видах спорта, как американский футбол, где требуется сила, ловкость, жажда лидерства, подавляющее большинство игроков как мужской, так и женской лиги — альфы. Их рвение к победе приносит свои плоды на игровом поле, но вечное желание быть первым приводит к постоянным стычкам внутри коллектива. Оспорить авторитет альфы — означает заиметь в его лице непримиримого врага.       — Вот и принимай, твою мать, — рявкает Ким, едва не лязгая зубами. Запах его феромонов — чистый прохладный ельник, янтарная смола. Горьковатый, резкий.       Вдыхая его полной грудью, Минхо ощущает азарт в крови и дикое желание ответить, что причину злости тренера он прекрасно понимает. Главный игрок команды Тигров — квотербек Хван Хёнджин — заноза в заднице не только у него, а у всех вокруг. Любого альфу выводит из себя открытое неподчинение и самоуправство. Вот только в их команде подобные выходки самого результативного нападающего и блестящего стратега, которым, к сожалению или к счастью, Хёнджин является, всегда приводят к победе. А потому орать на него и выпускать в его присутствии феромоны тренер не хочет и вместо этого выливает свое раздражение на капитана. Естественно, кому еще отдуваться за других, как не Минхо. На то он и лидер.       — Да, тренер, — выдыхает он, изо всех сил сдерживая собственный удушливый аромат ветивера, в чистом виде напоминающий дым.       Резиновый, пряный, он забивает ноздри, заставляя слезиться глаза. С тех пор, как Минхо проявился как альфа, он ни разу не пробовал выпускать феромоны в присутствии омег, боясь причинить вред представителю слабого пола, ведь даже альфы рядом с ним задыхались и плакали, зачастую еще и заходясь надсадным кашлем, так словно вдохнули слезоточивого газа. Привычка сдерживать себя выработалась у него сама по себе непроизвольно, но к двадцати годам все его друзья и товарищи по команде знали, как на самом деле он пахнет, и это давно стало поводом для насмешек и подколов. С таким феромоном любимчиком толпы не станешь. Зато заставить обходить себя десятой дорогой можно легко.       — Ладно. Иди, — Ким отступает на пару шагов слишком резко.       Видимо, сдержаться в полной мере Минхо не удалось. Едкая пряность ветивера перцем проникает в глаза, разъедая слизистую. Этот парень просто дымовая шашка, его надо перед отрядом спецназа запускать в логово террористов, чтобы те потеряли всякую ориентацию в пространстве и способность к сопротивлению. Там от него однозначно был бы толк.       Минхо выходит из кабинета, нервно хлопнув дверью, не говоря больше ни слова против и не желая спорить с тренером. Ким и так немало уязвлен тем, что его прямые приказы и план игры нарушаются без всякого уважения. Добавлять ему унижений не стоит. Как альфа Минхо его хорошо понимает. Жаль только самого Минхо некому понять и поддержать. Широким шагом, сжимая от ярости кулаки и тяжело дыша, он быстро идет в раздевалку на втором этаже, отчаянно желая только одного. Пересчитать все зубы этому скотине квотербеку.

***

      Уже на подступах к общей раздевалке совмещенной с душевой ощущается буйство ароматов, которые альфам обычно нет смысла скрывать среди себе подобных. Личный запах это не только угроза, сигнификация силы, но и выражение индивидуальности. Понятный каждому знак. Минхо с закрытыми глазами узнает каждого в своей команде. Любого из тех одиннадцати человек, с которыми он бок о бок играет и учится вот уже два года, с тех пор как поступил в университет. Их центровой Хан Джисон, к примеру, пахнет теплой замшей с примесью ванили. Этот аромат, густея, становится металлически-кровавым и говорит о характере альфы много больше, чем внешность или поведение. Влажный спертый воздух душевой наполнен сладковатыми древесными нотками — кедр, сандал, эвкалипт. Стандартными для альф — бергамотом, лаймом, горькой полынью, морской солью… Но даже самый сильный запах не перебьет невыносимую крышесносную сладость безумной смолистой розы — лабданум — аромат страсти. Минхо не знает ни одного омеги пахнущего так же приторно, вызывающе сладко, как один жутко бесячий альфа… Этим розовым кошмаром наполнено всё вокруг. Так, словно распространяющий эти блядские миазмы похоти человек хочет пометить любую территорию, на которой находится…       — Блядь, Джисон, да сорви ты его одним рывком и всё!       Минхо влетает в раздевалку и ныряет с головой во влажный горячий туман. Ему и так душно от собственной злости, а теперь еще и дурно от зрелища. У шкафчиков вполоборота стоит полуголый широкоплечий альфа. Его бледное тело мокрое после душа, а бедра обернуты коротким полотенцем, едва прикрывающим стратегические места. Минхо с закрытыми глазами узнает любого. А своего несносного квотербека даже в невменозе. Хёнджин такой один на миллион. Самый высокий в команде, прокачанный, но гибкий. С длинными конечностями. Идеального телосложения — ходячая иллюстрация анатомического атласа.       — Да как одним рывком? — за широкой спиной Хёнджина почти не видно Хана. Их центровой такой же голый и мокрый только уже в трусах стоит перед Хёнджином и лапает того в районе груди, сгибаясь так, словно пытается там что-то рассмотреть. — Тут еще не всё зажило. Может быть больно. Сорвем, повредим прокол! Стой спокойно. Я аккуратно сниму.       Минхо хватает ртом воздух, глотая невысказанное возмущение и собственные слова. Те самые, что заготовил, пока мчал сюда пердячим паром, готовый взорваться в любой момент. Утопая в душной мокрой сладости чужого феромона, глядя, как бриллианты капель бликуют на белоснежной коже, Минхо хочет скулить от собственной слабости перед красотой и превосходством другого человека. Странное ощущение для альфы. Извращенное и оттого невыносимо яркое, больное.       — Да не ссы ты, господи, — Хёнджин закатывает глаза и в этот момент замечает Минхо. Ледяной прозрачный взгляд квотербека мгновенно становится влажным. Быть может, Минхо это только кажется. Но Хёнджин смотрит на него всегда внимательно, с вызовом и в то же время томно. — Не дрейфь. Я уже ничего не чувствую…       Последние слова Хёнджин почти незаметно тянет, будто перекатывая гласные на языке. Его взгляд скользит по лицу Минхо, считывая эмоции, улавливая малейшие нюансы.       — Чего вы тут? — хрипит Минхо, распахивая свой шкафчик в напрасной попытке скрыть замешательство.       Он видит Хёнджина почти каждый день. Они вместе учатся, вместе играют. На поле и в раздевалке они наблюдают друг друга в самом неприглядном виде — грязными, потными, измученными, иногда ранеными и избитыми после слишком грубой схватки с агрессивным соперником. Но и обнаженными, без прикрас и украшений. Такими, какими их задумала природа. И каждый раз Минхо испытывает то, что не должен. По крайне мере по отношению к альфе. Хёнджин дико триггерит его. Но копаться в причинах подобного отношения Минхо боится, культивируя ненависть и соперничество каждый раз вместо того, чтобы разобраться в себе. Он стягивает мокрую от пота футболку через голову, радуясь тому, что на несколько секунд прячется в ней, как в коконе, от прозрачного влажного взгляда.       — О, Минхо! — Джисон выглядывает из-за плеча Хёнджина. Его огромные глаза-бусины придают лицу настороженное и всегда будто тревожное выражение. — Да пластырь не могу содрать. Намертво приклеил. Черт!       Надо срочно в душ. Минхо чувствует, как закипает внутренне и без того жутко раздраженный. Сдирая с себя липкие тряпки, он едва не рвет свою форму, обнажаясь, лишь бы не смотреть на то, чем заняты его товарищи по команде.       — Давай я сам, — Хёнджин смеется, специально разворачиваясь корпусом к Минхо.       — Да щас! Не трожь, ты всё испортишь, — суетится Хан.       Минхо кусает губы, выдавая себя, но ему плевать. Он тупо смотрит, как Джисон бьет Хёнджина по рукам, которые тот тянет к маленькому кусочку пластыря на своей левой груди. Сквозь плотную полоску четко видно очертания металической штанги в соске …       Хёнджин и Хан с самого начала учебы живут вместе. Понабрались друг от друга дурных и не очень привычек. Хёнджин из богатой семьи, красивый, статный, образцовый альфа. Никаких дебильных причесок или странных шмоток. Короткий ежик светлых волос на идеальном черепе, острые скулы, прямой нос, взгляд убийцы. Т1000 — терминатор последней модели. Казалось бы, что у него может быть общего с Ханом? Тот белая шваль из многодетной семьи, папаша алкаш, мать каждый год беременная. В поле ветер, в жопе дым, на голове крашеные синие патлы, руки забиты как у уголовника, татуировки, будто болезнь расползаются по коже, захватывая плечи, грудь и даже задницу, на которой с недавних пор красуется очередная многозначительная надпись в честь какой-то омеги, коих Хан постоянно меняет, влюбляясь каждый раз как в первый. Джисон человек творческий. Кроме спорта увлекается музыкой и даже играет в группе. Последним его хобби стал пирсинг всех возможных частей тела. Теперь, похоже, эта зараза перекинулась и на его друга и соседа по комнате.       Минхо, не отрываясь, смотрит, как липкий пластырь тянет за собой нежную розовую кожицу распухшей ореолы. Хан осторожно дует на воспаленное местечко, как ребенок желающий унять боль. И от этого невинного действия по телу Хёнджина идет волна неконтролируемой дрожи, а Минхо готов откусить себе язык и проглотить его, заодно захлебнувшись собственной кровью. Лучше сдохнуть, чем смотреть в глаза этого красивого человека, которого хочется убить и сожрать одновременно.       Громко хлопнув дверью шкафчика, Минхо молча разворачивается и идет в душ. Он так ничего и не высказал Хёнджину, хотя очень хочет. Но всё, что ему сейчас нужно, это холодная вода. Целый, мать его, ледовитый океан, чтобы остыть от духоты перед грозой — атмосферного явления под названием Хван Хёнджин.

***

      Такие как Хёнджин нравятся всем. И дело не только во внешности. Этот альфа богат, хорошо учится, успешен в спорте. Даже его запах универсален и привлекает всех. Омеги млеют от тягучей сладости и, что самое интересное, альфам она также в кассу. Поэтому Хёнджин не скрывает эмоции. Смеется и злится в открытую, позволяя феромоновым волнам расплескиваться бесконтрольно. Это неуважительно по отношению к окружающим. Дурной тон и попросту вульгарно. Когда омега позволяет себе подобное буйство инстинктов, его оправдывают течкой и нестабильностью цикла. Но слабый пол на то и слабый, чтобы иметь преференции на случай отсутствия самоконтроля. Альфа же так вести себя не должен в принципе.       — Господи, ну и вонь, — Минхо морщится, мимоходом толкая Хёнджина плечом. — Тащит мокрой псиной.       Они пересекаются в коридоре главного корпуса университета на первом этаже. У них разные группы, но иногда совпадают лекции.       — Серьезно? — окинув Минхо ледяным взглядом с головы до ног, Хёнджин останавливается, принюхиваясь. — А я вот ничего не чувствую. — Склонившись к Минхо, словно желая зарыться носом в его волосы, Хёнджин жадно втягивает воздух и тихо произносит: — Хотя вот сейчас явственно ощущается запах кошачьего лотка… Действительно ужасно.       Эти слова тонут в гулком шуме многолюдной толпы вокруг. Но владелец трех котов Минхо вспыхивает как спичка. Он уверен в том, что от него ничем таким не пахнет, но это всё равно жутко неприятно и даже обидно. Хёнджин спокойно уходит, не удостаивая своего однокурсника больше ни словом, ни взглядом. Если на поле между ними полыхает, то вне его они словно два айсберга, медленно плывущие мимо в черных водах Атлантики. Столкновение возможно, но повреждения несущественны.       — Ты щас куда? — вездесущий Джисон выныривает из толпы. Рыбка-прилипала вечно болтающаяся в компании монстров глубин.       На нем рваные черные джинсы, в которых его ноги выглядят как две спички, футболка Black Flag с факом во всю грудь и клетчатая красная фланелька, накинутая на плечи в такую жару, единственно чтобы скрыть забитые руки. За спиной у него набитый до отказа учебниками рюкзак. Хан один из немногих, кто не имеет планшета и всё еще не отвык держать бумажную книгу в руках. Странный парень. Словно из прошлого века. Из девяностых…       — В учебную часть, — Минхо не смотрит на него, надеясь, что Хан просто отвяжется.       Они неплохо общаются, но только когда рядом нет Хёнджина, а тот почти всегда где-то поблизости. Минхо когда-то даже думал, что они с Джисоном могут стать друзьями. Жаль, что проводить время вместе им мешает такое разное отношение к одному и тому же человеку.       — А что там? — сбросить Джисона с хвоста на самом деле не так-то просто. Он идет за Минхо к выходу из здания, настырно продираясь сквозь толпу.       — Да нужно встретить одного омегу, — Минхо пожимает плечами.       Вместе с Ханом они выходят на крыльцо. Солнечный свет бьет в глаза. Погода шикарная. Начало мая. Уже совсем тепло, а в середине дня даже жарко. На зеленых газонах у главного корпуса полно шумных компашек. Студенты сидят кружками, болтаются по территории. Звонкий смех и разговоры сливаются в бесконечный птичий гвалт неугомонных чаек на скалах. В это время года студенческая жизнь кипит. Начало первого семестра, все на ушах. Кто-то подчищает хвосты, кто-то переводится, решает старые проблемы, наживает новые.       — Омегу? — Хан подкидывает тяжелый рюкзак за плечами. Там что-то громыхает, и Минхо не имеет ни малейшего желания спрашивать что. Джисон воплощение того типажа, у которого в бездонных авоськах с собою можно найти всё от гематогенки до QN-202. — У тебя свидание?       Он, пыхтя, семенит за Минхо. Его запах отчетливо насыщается стальным кровавым привкусом — явно сигнализируя о заинтересованности. Хан стопроцентный альфа, даже разговоры об омегах настраивают эту романтичную задницу на игривый лад.       — Нет, — отрезает Минхо, но на самом деле он не знает, что чувствует, когда представляет, что мог бы…       Он резко мотает головой, откидывая волосы со лба одним движением. Подобные мысли приходили ему в голову, ведь он очень давно знает и искренне любит своего непрямого родственника, малыша, с которым когда-то играл в детстве, а потом долго переписывался, все эти годы не прерывая их чистую дружбу, даже несмотря на то, что они жили в разных странах, да что там, на разных континентах. Расставшись больше десяти лет назад, они были просто мальчишками, но позже проявились как представители противоположных вторичных полов — альфа и омега. Это никоим образом не препятствие дружбе. Но где-то в глубине души Минхо всегда хотел узнать, как на него отреагирует единственный омега, с которым он чувствует себя легко и комфортно, которому может открыть свои страхи и самые жуткие тайны. Быть может, даже ту, что скрывает от самого себя — как сильно его, уверенного в своей ориентации альфу, влечет к представителю своего пола.       — Какой же ты всё-таки грубый временами, — Хан шумно вздыхает. Вдвоем они идут тенистыми дорожками, огибая главный корпус.       — Да уж не то что твой выебистый дружок, — усмешка кривит чуть дрогнувшие губы. — Куда уж мне.       — Ой, ну началось, — Хан цокает языком, выражая крайнюю степень недовольства, и тем не менее не отлипает от Минхо, продолжая идти рядом.       — До сих пор не пойму, как вы спелись, — Минхо фыркает как котик и заводит старую пластинку. Хан ее слышал не единожды. — Он же заносчивый ублюдок. Как ты его терпишь?       Джисон даже не уточняет о ком речь. Всегда сдержанный, спокойный как удав Минхо отзывается подобным образом лишь об одном человеке.       — Хёнджин хороший парень, — Хан пожимает плечами. — Зря ты так о нем. Простой, не жадный, легко делится с другими.       Минхо в курсе. Хёнджин, будучи очень богатым, дружит с выходцем из низов Джисоном без оглядки на разницу их социальных статусов. Более того. Хёнджин постоянно кормит Хана, подкидывает ему шмотье и подарки с понтом на день рождения или просто без повода. Купил электрогитару и кучу приблуд для домашней студии звукозаписи, оборудованной в гараже у Хана дома. Джисон же в ответ лишь плохо на него влияет и прокалывает Хёнджину соски. Такой себе профит с их дружбы.       — Я думал, ты водишься с ним из, скажем так, материальных соображений, — Минхо самому противно говорить такое, но он не может заткнуться. — Он же реально тупой. Ну в самом деле.       — Хёнджин умом не блещет, факт. Но у него полно других достоинств.       — Внешность?       Минхо кусает губы, ощущая, как кровь приливает к щекам.       — Я альфа, меня такие дылды, как Хёнджин, не привлекают, — Хан тихо смеется, качая головой. — Слишком много мышц, да и член великоват. И вообще я имел в виду его доброту.       — Доброту? В каком месте?       — В нужном, хён, — Хан редко обращается к Минхо как к старшему, ведь разница в возрасте у них небольшая. Такая подчеркнуто уважительная манера будто переводит разговор в серьезное русло. — Ты плохо его знаешь. Хёнджин действительно мой друг. А то, что он вечно башляет, а я на мели, так то приятный бонус, но вовсе не основа наших отношений.       Возле учебной части толпа народу. На залитой солнцем лужайке перед главным входом развернуты шатры студенческого клуба команды поддержки. Начало нового сезона — единственное время приема новичков желающих стать чирлидерами.       — Господь всемогущий, я что в раю? — Джисон, обняв себя руками, застывает с блаженной улыбкой на лице.       В его круглых влажных, как шарики тапиоки, глазах блестят искренние слезы счастья. Глядя на это, Минхо, не выдержав, смеется. Хватает Хана за плечи и тащит за собой в пеструю ароматную толпу омежек, заполонивших площадь перед зданием. Их звонкие высокие голоса-колокольчики приятно ласкают слух, а сладкие, нежные запахи сливочных десертов и сочных фруктов щекочут ноздри. Попадая в подобный цветник, любой альфа ощущает себя на вершине блаженства. И Джисон не исключение. Он источает феромоны направо и налево, беззастенчиво сигнализируя, какой он милый ванильный мальчик, способный враз превратиться в зверя жаждущего крови. Мягкий снаружи со стальным стержнем внутри. Минхо только тихо посмеивается, втайне немного завидуя тому, как милашки-омеги стреляют глазами мимо него, улавливая сладковатый феромон Хана. Минхо себя держит в руках, не желая распугивать прекрасных бабочек, порхающих вокруг на этом бескрайнем душистом лугу…       Они медленно продвигаются к центру, и Минхо крутит головой, высматривая среди студентов до боли знакомую светлую макушку.       — Минхо! Я здесь!!!       Звучный сильный голос перекрывает даже рев толпы. Далеко, у самого подножья мраморной лестницы, возле входа в учебную часть высоко прыгает упругим резвым мячиком низенький загорелый парнишка. Его длинные светлые локоны при каждом прыжке взлетают в воздух, золотым водопадом рассыпаясь по плечам.       — Ликси!!! — Минхо орет так, что у Хана закладывает уши. — Стой там! Я сейчас.       Настырным ледоколом он бурит толпу, неуклонно продвигаясь к цели, так что Хану остается лишь следовать за ним, с восторгом разглядывая красивого как кукла мальчика, без остановки машущего руками. Тот взобрался на ступеньки и его теперь отлично видно со всех ракурсов.       — Минхо, это что за барби-ангел? Кто это? Сладкий такой. У меня аж яйца зазвенели, — Хан не хочет обидеть. Но он вырос в гетто и каждый раз, когда гормоны выключают ему мозг, он превращается в плохо воспитанного люмпена, коим по сути и является.       — Завались, — сквозь широкую счастливую улыбку цедит Минхо. — Это Феликс. Сын сводного брата отца. Он из Сиднея.       — Оу, твой родственник? — Джисон облизывает пересохшие губы.       — Не кровный. Я знаю его с детства. Не смей распускать руки с этим мальчиком. Держи, кхм, все свои тентакли в узде и слюни подбери.       — Да я-то что, я ничего, — хохочет Джисон, предусмотрительно умалчивая о том, что буквально вчера Хёнджин все мозги ему промыл, как сходит с ума по блондам. А тут прям его типаж. То, что доктор прописал.       Феликс худенький, невысокий. На нем короткие белые шорты до середины бедра и ярко-голубое поло с воротничком. У него смуглая медовая кожа, стройные ноги в массивных белых кроссовках и просто невозможно блестящие золотистые волосы, сияющие на солнце.       Минхо почти бежит, как только толпа редеет, предоставляя пространство для маневра. Сердце радостно рвется из груди в предвкушении. Он не может сдержать эмоции, и его дымный густой аромат становится явственно ощутим в воздухе.       — Детка! — он ловит визжащего от радости омегу налету, взбежав по лестнице.       Кружит в вихревом объятии, задыхаясь от сладкого бешенного запаха горького шоколада. Феликс виснет на Минхо, обхватив альфу за шею руками и утыкается носом в горячую шею, втягивает пьянящий феромон, дурея от запаха, который кажется ему наркотическим, угарным, диким.       — Ты говорил, что пахнешь шоколадом, но это просто невозможно прекрасно. Какой ты сладкий мальчик, — Минхо смеется, обнюхивая Феликса, и не замечает, как тот от внезапной слабости с трудом стоит на ногах.       Омега рвано смеется, снова и снова тычется носом в ямочку между ключиц альфы.       — Господи, Минхо, — гортанно, низко шепчет Феликс. — Чем ты пахнешь? Боже…       Секунда уходит на осознание, и Минхо застывает онемевшим истуканом, с трудом усмиряя сжимающееся от ужаса сердце. Его взгляд мечется загнанным зверем, натыкается на стоящего поодаль Джисона с буквально зеленым лицом. Того тошнит от феромонов, ему нечем дышать. Хан даже отступил подальше, хватая ртом воздух.       — Прости, котенок, — Минхо хватает Феликса за плечи, отцепляет от себя, пытается отодвинуться. — Я не хотел! Я случайно. Извини.       В следующее мгновение Минхо понимает, что что-то не так, но что, понять не может. Вокруг полно омег. Они спокойно ходят, улыбаются, смеются. Их тонкие голоса срываются на визг, когда, сбиваясь в кучки, они что-то живо обсуждают. На альфу, застывшего в недоумении на лестнице у входа в учебку, устремлены десятки заинтересованных взглядов. Но ни один омега не шарахается от него и уж тем более не задыхается как Джисон. Оглядываясь вокруг, Минхо замечает только влажный блеск в глазах и слышит сдавленные смешки сквозь восторженные стоны… Стоп. Что?       — Минхо, — Феликс цепляется за плечи альфы, тянется к нему, желая спрятать лицо на его груди, прижаться теснее. И это кажется абсолютно нереальным. В изумлении распахнув глаза, Минхо перестает дышать и не противится настойчивым объятиям омеги. Феликс льнет всем телом, его дыхание становится тяжелым и глубоким, словно он не может надышаться. — Как же хорошо ты пахнешь, — прикрыв глаза лопочет он, зарываясь лицом в насквозь промокшую от пота несвежую от жары футболку Минхо. — Что это? Полынь? Перец? Бензин? Какая-то смесь? Будто пепелище огромного мегаполиса после ядерной бомбардировки. Всё выжжено дотла, и с неба сыплется пепел словно снег…       Минхо не знает, что и думать. Его естественный запах до блевоты противный альфам, да и ему самому, настолько нравится омеге, что тот несет лютый бред. Какой пепел?       — Ликси, ты чего? — осторожно касаясь шелковых светлых волос, Минхо гладит малыша по голове. Подцепляет пальцами подбородок и поворачивает к себе его милое личико. Заглядывает в глаза. — Что с тобой?       В детстве Феликс был таким же милым. С возрастом его черты заострились, но детская припухлость осталась в хорошенькой мордашке, усыпанной веснушками. Огромные янтарные глаза полны дрожащей влаги. В них преломляется солнечный свет, рассеиваясь как лучи под водой.       — Ох, прости, — Феликс медленно и, словно нехотя, отодвигается. Его руки дрожат, он не знает куда их деть. — Твои феромоны такие сильные. Омеги, должно быть, сходят с ума от близости с тобой.       Феликс низко хрипло смеется. Он немного смущен, но Минхо его друг детства, их отцы хоть и сводные, но братья. И между ними даже в такой ситуации почти нет стеснения. Спустя несколько минут, отдышавшись и уняв буйство собственных запахов, они оба уже смеются в голос, радуясь долгожданной встрече.       — Ханни, познакомься, это Феликс, мой друг детства, — Минхо дергает за рукав мнущегося за его спиной Джисона. Тот уже отошел от феромонового шока и вовсю вертится рядом в попытке обратить на себя внимание.       — Ханни? — Феликс улыбается, хватая маленькими цепкими лапками большую ладонь альфы. — Медок? Такой симпатичный альфа. Просто лапочка.       — Хан Джисон, приятно познакомиться, — Джисон вспыхивает и глупо хихикает, пока маленькие пальчики омеги касаются его разгоряченной кожи.       — Джисон наш центровой, — со всей дури хлопает друга по плечу Минхо. — Его подача легендарна. Это надо видеть. Он у нас просто ураган.       — Центровой, это серьезно, — хмыкает Феликс оглядывая Хана с ног до головы. — Второй по значимости человек в команде.       — Второй? — Джисон цокает языком и хищно щурится. — Малыш, кто может быть важнее подающего? Я разыгрываю мяч. Из линейных лишь я могу к нему прикасаться.       Джисон слегка наклоняется к низенькому компактному омеге. Ростом Феликс едва доходит альфе до груди и это соотношение приятно щекочет нервишки. Хочется одновременно и припугнуть, и защитить малютку. Хан улыбается, призывно обнажая клыки. Его флирт такой агрессивный и явный. Но кукольный сладкий мальчик, кажется, совсем не боится страшного серого волка.       — В американском футболе главный и самый ценный игрок — квотербек, — резонно заявляет Феликс. — В некоторых случаях он даже может сам выбрать комбинацию розыгрыша для всей команды. Прямо во время матча.       При этих словах у Минхо внутри противно скребется когтистыми лапами до боли знакомая злость. Да. Квотербек и не такое может. Подобный финт ушами их гениальный нападающий выкинул буквально в последней игре. Скотина. Взял и всё переиграл по-своему. Хотя тренер орал ему в наушник совсем иное… Один человек решает судьбу команды и игры в целом. Не очень демократично для национальной игры страны победившей демократии.       — Вау, — Джисон наигранно томно вздыхает. — Ты разбираешься в футболе? Придешь к нам на игру?       — Завались, — Минхо толкает Хана в плечо, не сильно, но ощутимо. Тот слишком разыгрался. — Феликс разбирается. В старшей школе он был лучшим флаером команды поддержки.       Джисон открывает рот и забывает закрыть. Он и запамятовал, где они. Почему встречаются в подобном месте. Всё понятно. Феликс тоже пришел подавать заявку в начале сезона.       — Так ты чирлидер???       В пору схватиться за сердце. Это светловолосое чудо украсит любую команду. Телосложением худенький мелкий Феликс однозначно подходит на роль флаера — прыгучий, легкий, гибкий.       — Я должен забрать документы, — Феликс оглядывается в сторону шатра на поле перед зданием. — Мне обещали помочь с вступлением в команду. Так что очень скоро я не только приду к вам на игру, но и поддержу вас. Как следует.       Омега хитро подмигивает, едва заметно складывает губки бантиком, корчит милую мордашку. Хан смеется, а Минхо невольно думает о том, как всё-таки сильно изменилось всё за прошедшие годы. Они с Ликси давно уже не дети. Дружеское тепло между ними неумолимо превращается в пламя буквально на ровном месте. Быть может, это судьба, единственный шанс открыть свое сердце и обрести счастье, забыв как страшный сон все низменные чувства, животное влечение к представителю своего пола, перверсию и грязь, в которой Минхо утопал два последних года, сходя с ума от ненависти и вожделения.       — Беги, — он несильно сжимает теплую ладонь омеги в своей руке. — Я подожду тебя здесь.       Феликс на секунду зависает, словно о чем-то раздумывая, а потом кидается к Минхо в объятия и осторожно целует в щеку. Мимолетно, едва касаясь.       — Я быстро, — шепчет сквозь тихий смех. И в следующее мгновение убегает, оставляя после себя терпкое облако шоколадного аромата.       Минхо и Хан стоят на лестнице будто пыльным мешком прибитые. Радостные до жопы с тупыми улыбками на лицах. Солнце щедро заливает шумный двор учебки, ветер ласково целует щеки, а на сердце разливается восхитительно приятное, такое правильное тепло. Вот что ощущает альфа от близости омеги — идеальную гармонию с миром и собой.       — Он просто нечто, — шепчет Хан, разглядывая в толпе Феликса, вприпрыжку бегущего к шатру.       Обтянутые белыми шортами ягодицы омеги притягивают взгляд, и Джисон, как может, отводит глаза, чтобы не злить Минхо. Тот окончательно оттаял после нескольких минут контакта с солнечным открытым парнем.       — Не вздумай клеиться к нему, он мой, — счастливо улыбаясь, говорит Минхо.       — Извращенец. Вы ведь одна семья, — фыркает Джисон. — Кстати, как думаешь, почему Феликс не шарахается от твоей жуткой вони?       Минхо и сам уже думает об этом. Почему Феликс так льнул и принюхивался, в то время как Хан едва не задохнулся даже на открытом воздухе? Да и прочие омеги, казалось, не были против его феромона. И еще эти странные слова.       …Омеги, должно быть, сходят с ума от близости с тобой…       Хотел бы Минхо ответить, что Феликс первый омега, с которым он не смог контролировать себя в полной мере. Единственный, кто учуял его истинную суть. Ни о каких других омегах Минхо не мечтал, а в последние годы ему казалось, он всегда будет один. Страдать от собственных желаний, снедающих его изнутри. И уже даже начал поглядывать на альф. Ладно. Будем честны. На одного конкретного альфу.       — Чувствую, в этом сезоне поддержка у нас будет что надо, — мечтательно вздыхает Хан. — Столько красивых омежек. Свежая кровь.       Он втягивает носом воздух, словно хищник почуявший добычу. Его черные глаза пылают. Минхо смеется, и его посещает мысль о том, что всё не так уж плохо в его жизни. Как быстро сменяется капризная непогода, посылая усталым путникам солнечный луч после долгой грозы. Тучи рассеиваются, открывая восхитительно чистый горизонт грядущего… Ах, если бы всё было так просто.       Вдалеке на зеленой лужайке Феликс выходит из шатра с кипой бумаг, на ходу читая то, что в них написано. По широкой счастливой улыбке понятно, что его кандидатуру в команде одобрили. Естественно. Как можно отказать такому красивому, спортивному омеге. В старших классах Феликс писал Минхо о том, что выступает за Сиднейскую школу спортивного резерва и даже слал фотки. На его странице в соцсетях множество фотографий с соревнований. Он не новичок в чирлидинге. Да и сейчас упоминал, что кто-то обещал помочь с зачислением в команду.       …Холодный пот выступает на задней поверхности шеи Минхо, там где расположены ароматные железы — центр выработки феромонов у альф и омег. Это мурашечное чувство — паучье чутье за миг до того, как весь мир рухнет…       Феликс выбирается с лужайки на дорожку, медленно идет, не поднимая головы, углубившись в чтение. Он не смотрит по сторонам и не замечает высокого альфу, идущего прямиком к нему через площадь. Перед этим альфой омеги расступаются, провожая его спортивную фигуру сияющими, полными обожания взглядами, что вполне понятно, ведь это самый известный студент университета — с умопомрачительным запахом розового сада, красивый, богатый, лучший игрок команды Тигров, квотербек Хван Хёнджин.       — Оп, привет, — Хёнджин подсекает омегу, незаметно задевая носком ботинка. Феликс спотыкается и теряет равновесие лишь на одну секунду. — Осторожнее, маленький…       Альфа тихо смеется, подхватывая замечтавшегося паренька за талию, помогая устоять на ногах и притягивая к себе. Простейший фокус, если хочешь полапать понравившегося омежку с места в карьер. Феликс охает от неожиданности и поднимает глаза. Его лицо мгновенно вспыхивает, щеки заливает ядерный румянец, а уши предательски горят от удовольствия и стыда. Он смотрит на Хёнджина снизу вверх, и на его красивом веснушчатом лице расцветает улыбка.       — А, Хёнджин, привет, — голос этого сладкого, как сахарная вата, омеги глухо вибрирует на самых низких частотах, и это кажется Хёнджину безумно сексуальным. Он еще вчера заметил, пока общался с ним по поводу зачисления в команду, что когда малыш волнуется или возбужден, то говорит протяжным томным басом, так контрастирующим с его нежной, чисто омежьей внешностью. — Я тебя не увидел. Прости.       — Ничего, — Хёнджин обнимает Феликса за талию, и они вместе идут по приятно шуршащему гравию. — Ну. Тебя взяли? Всё хорошо?       Феликс ощущает себя странно. Нужно бы наверно отстраниться. В конце концов, они почти незнакомы, чтобы вот так в обнимку ходить на глазах всего университета. По факту они познакомились три дня назад совершенно случайно, когда Феликс только приехал и заселялся в общежитие. И с того момента Хёнджин буквально преследует его. Появляется в самый неожиданный момент и предлагает свою помощь. Занести вещи, помочь с зачислением в команду, замолвить словечко перед спортивным комитетом. «Я играю за тигров, меня послушают, все будет отлично…» Феликс не глупый, он всё понимает. Но этот альфа просто безумно привлекательный. И внешне, и на уровне инстинктов. Энергетика бешеная, а феромоны слаще чем у иного омеги. Слаще даже чем у самого Феликса. И это чистое сумасшествие. Смесь восхитительно неправильных желаний, рожденная открытым призывом к буйству плоти. Позволить этому порыву захватить себя — означает пропасть, захлебнуться страстной кровью хмельной похоти, утонуть в вожделении, потеряться. Соблазн — второе имя Хёнджина и противостоять этому почти невозможно. Ведь всем известно, что способ борьбы с искушением только один — поддаться ему…       — Да, я зачислен флаером в первый состав, — кивает Феликс. — Спасибо. Не знаю, сколько бы мне пришлось сидеть в резерве, если бы не ты. Тут так много красивых омег намного опытней чем я.       — Не скромничай, — горячая широкая ладонь Хёнджина скользит по спине Феликса, обжигая даже сквозь ткань футболки. Он легко поглаживает его от лопаток до талии, не спускаясь ниже, но это прикосновение и без того довольно откровенное. — Уверен, ты отлично выступишь уже в эту субботу во время любительского матча местных команд. Я буду на поле и очень надеюсь тебя увидеть в форме нашего университета…       Лабданум — цветок зла. Отравленная роза без шипов. Невозможно защититься от ее навязчивой сладости, такой липкой, словно инопланетная гудроновая жижа, личный веном, поглощающий тебя целиком. Хёнджин выпускает феромоны в крайне низкой концентрации, только чтобы создать более интимную атмосферу между ним и его новым, таким обворожительным знакомым, а Феликс уже испытывает томление в груди и странный жар во всём теле. Он всего лишь омега, слабеющий перед напором беспринципного альфы.       — Привет, Хёнджин…       Резкий запах ветивера бьет в нос так неожиданно и сильно, что на мгновение от удушливых слез пропадает способность дышать. Лишь один человек способен единственной дозой своего феромона положить всех альф на несколько метров вокруг. Ооо. Это сильное чувство Хёнджину знакомо. Минхо почти всегда контролирует себя. Делать подобное специально не в его стиле. Сейчас это случается впервые за всё время, что Хёнджин его знает. Все два последних года он думал о том, что было бы, если бы Минхо попытался намеренно прогнуть его, заставить плакать перед собой, согнувшись в три погибели или еще лучше встав на колени. Но Минхо ни разу не позволил спровоцировать себя. Даже когда Хёнджин откровенно переходил ему дорогу и унижал так явно, что этого не заметил бы только идиот. А Минхо вовсе не дурак.       — Вы знакомы? — Феликс радостно кидается на шею Минхо стоящего у подножия лестницы. Омега гордо демонстрирует ему полученные в комитете бумаги. — Меня приняли! Смотри! Первый состав, представляешь! Хёнджин попросил за меня и всё получилось.       — Не стоит благодарности, это ерунда, — первый шок прошел. Смахивая непрошеные слезы, Хёнджин наконец осматривается.       Минхо вцепился в Феликса, притянул его к себе за локоть и смотрит так, словно готов убить за этого омегу. Вот неожиданность. Мальчик только приехал. Хёнджин думал, Феликс никого тут не знает. С первого дня альфа захотел его себе и пытался каждый день маячить рядом, чтобы самим своим видом отогнать конкурентов. Минхо нарисовался совершенно не в кассу.       — Джинни! Привет! — Хан трётся тут же неподалеку, на самом верху мраморной лестницы у входа и орет оттуда, предусмотрительно не приближаясь к разъяренному, пышущему феромонами, Минхо.       Хёнджин, смеясь, кивает Джисону в ответ.       — Мы в одной команде, — Минхо слегка приобнимает Феликса за плечи. Держит так, словно не хочет выпускать, сигнализируя о том, что личное пространство у них общее, а стало быть они близки. — Я капитан. Хёнджин мой квотербек.       Минхо произносит это, делая акцент на подчиненном положении Хёнджина. Тот только усмехается, но ничего не говорит. Его прозрачные глаза сканируют обоих — альфу и омегу.       — Правда? — Феликс радостно сжимает в руках бумаги. Смотрит на Минхо с восхищением и льнет вплотную. — Ох, это же здорово. Вы должно быть друзья? Почему я сразу не подумал спросить, знает ли он тебя. Это же очевидно. Конечно друзья. Одна команда — одно целое. А что Ханни там стоит? К нам не идет?       Феликс вскидывает руку, машет Хану, подзывая.       — Ханни? — Хёнджин сводит брови вместе, насмешливо глядя на омегу. — Малыш, ты так быстро заводишь друзей…       Джисон осторожно спускается по лестнице. Он и без феромонов чует, как в воздухе пахнет грозой. Минхо и Хёнджин напротив друг друга глаза в глаза. А между ними белобрысое яблочко раздора. Феликс непонимающе хлопает глазенками, и будто не сечет, что альфы за него уже готовы глотки рвать. Напряжение и раньше витало в воздухе, а сейчас и вовсе повисло свинцовой грозовой тучей готовой вот-вот разразиться раскатистым громом.       — Ликси!!! — немую сцену внезапно прерывает отчаянный визг из толпы. Какая-то омега зовет Феликса, размахивая листком бумаги. — Расписание забыл!       Феликс вздрагивает.       — Расписание тренировок! Подержи! — он быстро пихает бумаги в руки Минхо. — Я сейчас.       Он срывается с места и убегает забрать забытый документ. Этого достаточно для того, чтобы маски были сорваны.       — Не смей подкатывать яйца к моему… — Минхо запинается, едва не сказав «брату». Сжимая руки в кулаки, он подается к Хёнджину, глядя ему прямо в глаза, дурея от невыносимо сладкого запаха.       — Твоему? — холодный голос Хёнджина рассекает воздух взмахом кнута. — Когда успел, Ли? Этот мальчик только приехал. Я первый познакомился с ним. И вообще. У тебя против меня нет шансов, — на безупречном лице мелькает жуткий оскал — безумная усмешка джокера. — Так что съебись. Потеряйся. Мы с Феликсом сами разберемся.       — Эмм, Джинни, полегче, — совершенно неожиданно встревает Джисон. Бесстрашная рыбка-прилипала вертко крутится в самой гуще кровавой бани меж двух мегалодонов. — Вообще-то Феликс и Минхо родственники. И дружат с детства.       Казалось бы, гром среди ясного неба. Только что Хёнджин узнал, что фактически не ладит с членом семьи понравившегося ему омеги. Но вместо того, чтобы расстроиться или испугаться он внезапно выдает:       — Ли Феликс… Точно. Я же сразу узнал его фамилию. Он тоже Ли. Ох! А я на секунду подумал, ты мой соперник! Смешно. Не переживай, Минхо. Я не сделаю ничего плохого омеге. Намерения у меня самые честные.       Хёнджин хлопает Минхо по плечу, на несколько мгновений задерживая руку, словно желая стиснуть альфу и притянуть в свои объятия. Плечо горит от прикосновения, и Минхо чувствует, как обильно выделяется слюна от такой внезапной тактильной близости с этим безумно красивым и таким бесячим человеком.       — На хуй иди, — скинув руку Хёнджина, Минхо толкает его в грудь, насильно разрывая их контакт. — Я тебя предупредил. Дважды повторять не стану. Держись подальше! Мы с Ликси хоть и родственники, но не кровные. Я знаю его с детства и не позволю какому-то…       — Я не какой-то, — Хёнджин не отодвигается. Наоборот льнет к Минхо, агрессивно прижимается всем телом. Смотрит сверху, наслаждаясь хоть и небольшой, но разницей в росте. Минхо прилагает титанические усилия, чтобы не дрожать от злости смешанной с возбуждением. Эта ситуация его дико заводит. Не выпускать феромоны, подавляя всех вокруг, удается с огромным трудом. — Я Феликсу нравлюсь. А он нравится мне. Сильно. — Хёнджин несдержанно облизывает губы. От этого зрелища Минхо напрочь вышибает мозги. Он шумно втягивает носом воздух, вбирая всю возможную сладость, что его прекрасный враг распространяет вокруг. — Будешь мешаться у меня под ногами — раздавлю…       Когда-то это должно было случиться. В конце концов Минхо точит зуб на Хёнджина практически с момента поступления. Им давно пора разобраться и решить окончательно, кто под кем будет ходить. Минхо это элементарно надоело. У него так сильно чешутся руки втащить Хёнджину здесь и сейчас. Хуй с ним. Пусть на глазах у всех, пусть даже Феликс это увидит. В конце концов Минхо не тряпка. Он альфа. У него тоже есть гордость, и он безумно устал всё время сдерживаться. Хороший лидер отвечает не только за себя, но за других. Эгоизм и вседозволенность это не про лидерство, это про наглость. И таких наглецов надо ставить на место…       — Феликс возвращается!       Джисон встревает под горячую руку промеж почти сцепившихся намертво соперников. Вот кто реально без царя в голове. Хан в открытую смеется, наблюдая, как секунду назад готовые убить друг друга альфы отпрыгивают в разные стороны и стоят, как ни в чем не бывало улыбаясь идущему к ним омеге.       — Вали давай отсюда, — шипит Минхо сквозь зубы. — Мы с Феликсом сейчас поедем ко мне. Моя мать его очень любит. И он не откажется навестить ее. Домашние пирожки, все дела.       — Отлично, — Хёнджин ослепительно улыбается. — Я с вами. Феликс думает, мы с тобой друзья. Будет невежливо, если ты не пригласишь и меня за компанию. Я буду только рад. Хочу больше знать о семье своего будущего омеги. Уверен, твоя мать прекрасная женщина. Я с удовольствием стану хвалить ее стряпню, и она при случае замолвит за меня словечко Ликсу.       — Да ты! — Минхо задыхается. Ему почти физически дурно от такой наглости. Хёнджин ему не друг и преследует свои цели, которые по сути ничтожны — всего лишь пытается охмурить новенького омегу. Затащить в кровать, попользовать и бросить. У Хёнджина куча поклонников и поклонниц, он может выбрать любого. А цепляется за мальчика, которого едва знает. — Только через мой труп ты попадешь ко мне домой…       — Давай. Подыхай. Никто не расстроится…       Хёнджин кидает на Минхо влажный взгляд бездонных глаз. Как же всё-таки убийственна его красота. Слова застревают в глотке, руки опускаются, а сердце на миг пропускает удар.       — Представляете, мне послезавтра уже на тренировку! — радостно выдыхает Феликс. Запыхавшись от быстрого бега, он врывается сладким цунами своего шоколадного аромата, заставляя альф млеть от теплого, тягучего влечения.       — Малыш, Минхо приглашает нас к себе, — голос Хёнджина ласковый, нежный как шелк, когда он говорит с омегой. — Его мама будет рада тебя видеть.       — Правда?! Как здорово! — Феликс обнимает Минхо за шею, утыкается носом в ключицу, усмиряя такой желанной близостью бешеный стук сердца альфы. Как когда-то в детстве они вместе прятались от ночной грозы под одним одеялом, обретая покой лишь в объятиях друг друга.       — Да, — Минхо сдается.       Окольцовывая Феликса руками, он смотрит на Хёнджина, быть может впервые без вызова, без агрессии, с немой просьбой в уставшем взгляде. Не нарушать их идиллию. Такую хрупкую, такую драгоценную. Взгляд Хёнджина в ответ мутнеет. В нем абсолютно нечитаемый посыл. Он не злится, не ревнует… он понимает.       — А Ханни? — внезапно встрепенулся Феликс. — Он с нами?       — С нами, — бескомпромиссно отвечает Минхо.       Джисон и рад бы слинять из этой феромоновой душегубки, но разве ж его кто-то спросит. Одно хорошо — пирожки госпожи Ли окажутся просто волшебными.

***

      Солнце так ярко светит в глаза, что весь мир вокруг превращается в засвеченную плёнку сплошной белизны. Минхо, упираясь ладонями в колени, стоит у самой кромки поля готовый в любой момент поймать мяч. Последний розыгрыш. Им нужно пройти двадцать ярдов, и в прошлый перерыв тренер заменил всех бегущих на принимающих, а это значит только одно — он снова целиком и полностью полагается лишь на одного человека. Чтоб его в аду черти драли… Пот заливает глаза. Минхо буравит взглядом спину стоящего прямо перед ним Хёнджина и ждет сигнала. Обычно в каждой команде разработана своя тайная система знаков, которые квотербек подает игрокам перед вбросом мяча. Это может быть что угодно. Намек на выбранный розыгрыш или стратегию, предупреждение об обманном маневре, чтобы сбить с толку защиту. Минхо ресивер не потому, что недостаточно высокий и мощный для квотербека и выносливый для бегущего, вовсе нет. Он принимающий по той простой причине, что лучше всех считывает Хёнджина. Буквально телепатически понимает следующий шаг своего квотербека, даже без подсказок.       Высокий широкоплечий альфа в красно-белой форме тигров на миг заслоняет солнце, и в его тени Минхо фокусирует взгляд на такой привычной, прекрасной картине: у Хёнджина на спине первый номер и это так ему подходит — быть первым во всём… Резкий звук свистка взрывает тишину, давая старт последней, решающей четверти игры. Джисон вбрасывает и все, как по команде срываются с места. За секунду до этого неподвижное поле превращается в месиво человеческих тел, где ты должен бежать в зону противника, прорываясь порою буквально сквозь живую преграду. Минхо лучше всего ощущает себя именно в такие моменты — в центре урагана, сосредоточенным только на одном. Хёнджин обходит защиту и разворачивается всем корпусом к Минхо. Его длинные сильные руки взмывают в воздух как крылья — изящно, невесомо. Обманчивая легкость. Хёнджин пасует с такой силой, что Минхо, устремляясь за мячом, думает, как бы его не снесло к чертовой матери за пределы поля. Мяч врезается в него в воздухе, практически сам идет в руки. Хёнджин всегда пасует четко, как будто рассчитывая траекторию и точно зная, куда конкретно бросить. Едва касаясь ногами земли, Минхо бежит, ощущая, как за спиной нарастает жуткий гул от топота сорвавшихся по его душу линейных защитников. Ярды тают под ногами и до зоны противника расстояние сокращается в считанные секунды. Десять… девять… восемь… семь… Соблазн так велик, что Минхо уже видит себя прорвавшим оборону и пробивающим тачдаун под дикие вопли толпы… Но это только мечты. Когда-то, в самом начале их совместных тренировок как команды, тренер Ким сказал ему, что Хёнджин гениальный игрок, но сработаться с ним сможет лишь тот, кто поймет его как себя самого. В последний миг у линии Минхо резко разворачивается и видит, что еще мгновение, и его снесут, забьют телами и зароют в землю. Так и должно быть. Такова его роль. В последнем прыжке изо всех сил он бросает мяч Хёнджину, завершая их блестящий обманный маневр, при котором квотербек на время передает мяч игроку у дальней части поля, тем самым оттягивая защиту от себя, а после получает мяч назад и бежит в противоположную сторону, уже недосягаемый для основных сил соперника…       Минхо не видит, что происходит дальше. От жуткой боли в груди, он не может дышать, лежа на земле придавленный несколькими налетевшими на него защитниками. Жесткая рама шлема спасает его нос и зубы, но рот забит грязью и от этого к горлу неумолимо подкатывает тошнота.       На границе сознания, там, где в сиянии солнечного света непобедимый первый номер пробивает очередной тачдаун, принося желанную победу тиграм, Минхо слышит, как трибуны скандируют имя Хёнджина, захлебываясь восторгом безумного обожания. Кто-то всегда на вершине, а кто-то всего лишь ступенька для подъема наверх, втоптанный в грязь и мгновенно забытый после того, так сыграл свою роль…       — Отличный пас, капитан, — Джисон мокрый как мышь, стаскивает шлем и наклоняется, протягивая руку, чтобы помочь Минхо подняться. — Четко сработано.       Минхо отплевывается ошметками травы, налипшей на чьи-то бутсы и невесть каким образом оказавшейся у него во рту, и кривит губы в ухмылке.       — Спасибо.       Мир вокруг качается. Снова оказавшись на своих двоих, Минхо ощущает легкое головокружение, но быстро приходит в норму. Сняв шлем, он ловит на себе встревоженные взгляды товарищей по команде. Самое время взять себя в руки, не перетягивать внимание на себя, а дать возможность игрокам и болельщикам насладиться победой. Минхо выпрямляет спину, откидывает волосы со лба и улыбается сквозь боль, всем своим видом демонстрируя, что всё с ним в порядке. Хан стоит рядом, за плечом, буквально подпирая его своим телом, не давая упасть.       — Хуёво? — шепчет одними губами, так чтобы только Минхо мог его слышать.       — Нормально, — Минхо вскидывает руки и машет трибунам, взрывающимся воплями в ответ. Такие моменты — одни из немногих, ради которых и стоит играть, рваться к победе, падать и подниматься.       Команды выстраиваются в линию напротив друг друга для прощального, примирительного рукопожатия после матча. Оркестр гремит победный марш и на поле выбегают чирлидеры, яркие солнечные зайчики одетые в цвета победителей — белые топики и красные шорты. У них в руках по одному красному и белому помпону, они шуршат, привлекая внимание, как красная точка кота. Выкрикивая веселые кричалки, омеги из группы поддержки ловко собираются в различные сложные и не очень фигуры на поле. Те, что покрепче выстраивают базу — основной костяк, на плечах которых демонстрируют чудеса гибкости флаеры — самые легкие и красивые чирлидеры. В самом центре, на вершине пирамиды человеческих тел, худенький светловолосый мальчик кричит громче всех, поднимая над головой яркие помпоны.       Минхо улыбается искренне и даже боль на время отступает в тот момент, когда он ловит взгляд Феликса и слышит: Тигры вперед!!! Голос омеги такой громкий, глубокий, и в самом деле похожий на рёв. Все альфы на поле невольно смеются, смотрят выступление омежек, хлопают, одобрительно вторя простеньким кричалкам. Минхо почти счастлив. Они победили, все вокруг радуются, галдят. Он ловит себя на мысли, что по привычке ищет в толпе высокую фигуру квотербека. Хёнджин необходим ему как воздух. Ощущение его присутствия — обязательно и непреложно. Полная гармония наступает тогда, когда Хёнджин мелькает за спинами линейных. Алая единица на белом фоне мокрой от пота футболки. У самого Минхо на груди две восьмерки, по правилам ресиверам полагаются предпоследние номера игрового ряда. Даже центровой Хан со своим пятидесятым номером ближе к первому и единственному, чем Минхо, и это кажется довольно символичным. Так должно быть. Они по разные стороны, на разных полюсах. Им никогда не сойтись. Тем более странно, что смотрят они оба на одного и того же омегу…       В раздевалке шум и духота. Какофония запахов и громкий смех. Раздевшись, Минхо отчетливо видит как расползаются по телу фиолетовые пятна гематом.       — Кто у нас сегодня мальчик для битья? — Хёнджин проплывает мимо в одном полотенце на бедрах. Обнаженный и прекрасный словно праздный олимпиец. — Досталось тебе, Ли? Ну ничего, до свадьбы заживет.       Он толкает Минхо плечом, но это больше напоминает касание. Кожа Хёнджина горит, хотя внешне его тело словно прохладный мрамор, бледное, каменное, только что из-под резца творца.       Минхо не отвечает. У него нет ни сил, ни желания. Он только смотрит альфе в спину, пожирая глазами восхитительное зрелище — Хёнджин заходит в общую душевую и утопает в горячем влажном тумане. Но даже сквозь клубы ароматного пара видно, как он скидывает полотенце и становится под хлесткие струи воды. Ныряет, сразу подставляя голову, разминает шею, плечи, умывает лицо… Вода струится по его спине сияющей гладью, очерчивая идеальный рельеф мышц.       — Иногда Хёнджин и правда заноза в заднице, — голос Хана звучит прямо над ухом, заставляя Минхо дернуться от неожиданности. — Ну ничего. Завтра он уже не сможет так бойко болтать.       Хан хохочет, копошась в своем шкафчике.       — Что ты имеешь ввиду? — Минхо с трудом отводит взгляд от Хёнджина. Не хватало еще, чтобы другие заметили, как он залипает на своего квотербека.       — Он попросил проколоть ему язык, — захлопнув дверь шкафчика, Хан выпрямляется. — А кто я такой, чтобы ему отказать?       — Язык? — Минхо хватает полотенце и идет за Джисоном в душевую. — На кой?       — Ну, во-первых, это красиво, — Джисон с умным видом поднимает палец вверх. — Ну и омегам нравится.       Обернувшись на Минхо, он хитро подмигивает.       — Чушь какая. Что там может нравиться?       Минхо говорит, но сам себе не верит. В его воспаленном мозгу всплывают жуткие картины. Дьявольская улыбка на губах Хёнджина, блестящий от слюны язык кончиком скользит по ровным белым зубам, цепляясь металическим шариком с характерным приглушенным стуком. Черт. Омегам нравится??? Каким таким омегам? Воображение услужливо подпихивает горячую короткометражку с участием одного невинного как ангел, светловолосого омеги, которого жадно целует альфа, пропихивая ему в ротик свой блядский проколотый язык…       — Минхо, ты как? В норме вообще? — тревожный голос Хана обрывает разнузданные фантазии на самом интересном месте.       Минхо стоит под ледяной водой в душе и ничего не чувствует. Тело онемело от холода, а губы медленно синеют.       — Просто хотелось остыть, — крутанув барашек, Минхо регулирует температуру воды, намереваясь наконец помыться и не думать больше ни о чем.       Вода медленно теплеет, а с теплом возвращается и чувствительность в одеревеневшие конечности. Минхо проводит руками по лицу, скрипит зубами в бессильном восторженном ужасе от собственных мыслей, таких ярких, почти осязаемых. Рядом нервно намыливается Хан, изредка бросая подозрительные взгляды на капитана. Тот сам не свой после не самой сложной, но достаточно напряженной игры. Для них это давно уже в порядке вещей. Падения, травмы, даже драки на поле. Американский футбол — контактный спорт и пробуждает самые низменные инстинкты.

***

      Лучше бы Минхо не выходил на крыльцо и не видел, как к дому подкатывает двухместный Порше кабриолет, антрацитовый, сияющий на ярком полуденном солнце. Хёнджин за рулем бликует непроницаемыми стеклами солнечных очков и тормозит, словно специально, на самом видном месте — прямиком у дорожки к дому.       — Вот же… Позёр… Мажор голимый…       Минхо и сам осознает, как это глупо. Это дедовское ворчание, открытая зависть и непрекращающийся зубной скрежет. В последние несколько недель ситуация становится всё абсурднее. Они с Хёнджином, как одержимые, ввязались в гонку вооружений, грозящую катастрофой планетарного масштаба. В конце этого противостояния маячит ядерная война, не иначе. Феликс не предмет торга и не главный приз в игре на выживание, но так уж получается, что если на одного омегу претендует несколько альф, то все средства хороши, а самый принципиальный всегда проигрывает. Первые несмелые шажочки и джентльменские расшаркивания быстро сменяются грязными, низкими методами из серии победа любой ценой… Хёнджин не просто рядовой соперник, он финальный босс и завалить его задачка со звездочкой.       Минхо в простой белой футболке и джинсовых шортах, выгодно облегающих его накачанные ноги, стоит, привалившись к белым деревянным опорам террасы, и наблюдает, как Хёнджин аккуратно паркуется, тянет время, красуясь по привычке. Красивый как бог, уверенный в себе, сияющий белозубой улыбкой и в то же время скромный, кроткий как ягненок.       — За тобой заехать вечером? — Хёнджин сдвигает очки на манер ободка и смотрит на Феликса чистым, как горный родник, взглядом.       Омега сидит на пассажирском сидении красный как рак и смущенно сжимает голые коленки. Хёнджин не дает ему ходить одному, постоянно катает, куда нужно, и всячески старается угодить. Между ними явное сексуальное напряжение, но Хёнджин ведет себя настолько пристойно, что это уже становится странным. Буквально на днях они ездили в кинотеатр под открытым небом, и в соседних тачках все целовались, а Хёнджин лишь держал Феликса за руку, переплетая свои горячие пальцы с дрожащими пальчиками омеги, и время от времени наклонялся к нему, чтобы комментировать фильм, который похоже только они одни и смотрели. От безумно сладкого запаха его феромонов у Феликса кружилась голова и откровенно мокло белье. Он даже сам подумывал накинуться на альфу, но сдержался, понимая, что это всего лишь гормоны. Хёнджин красивый, сильный, горячий как дьявол, но при этом абсолютно контролирует себя. От такого сочетания огня и льда любой омега потеряет голову. Но Феликс не понимает до конца, что чувствует. Всё слишком быстро и так не вовремя.       — Я даже не знаю, — тихо лопочет он. Повернувшись, кидает взгляд на одинокую фигуру Минхо на крыльце большого красивого дома семьи Ли, где Феликс не раз бывал в детстве, и у него невольно сжимается сердце. — Возможно, я останусь на ночь. Минхо утром отвезет меня на занятия.       — Вы с братом так близки… — в голосе Хёнджина столько боли, что Феликс ощущает ее сам, в полной мере. — Может ли быть такое, что…       Хёнджин прикусывает губу почти до крови, заставляя себя замолчать. И Феликс, распахнув глаза, впитывает это восхитительное зрелище. Так красиво страдать, кинематографично, с надрывом, не каждый омега-то способен, а Хёнджин просто король драмы — весьма редкое качество для альфы. Но Феликс всему верит и не замечает подвоха или же тонкой актерской игры.       — Может быть что? — он подается к Хёнджину. Всем телом. Так, что его колени касаются бедра альфы. Хватает ладонь Хёнджина обеими руками. Заглядывает в глаза. — О чем ты, Джинни?       Уменьшительная форма имени приятно ласкает слух. Хёнджин просит Феликса так называть его, чтобы быстрее сблизиться. Омега использует это имя только в редких случаях, поскольку они недавно знакомы, и это не слишком вежливо.       — Минхо влюблен в тебя? — Хёнджин стискивает лапки омеги в своей массивной ладони, железной хваткой живых кандалов. Он мог бы одной рукой держать Феликса на весу, сдирая с него одежду, обнажая дрожащее тело и трепещущую душу. Мог бы вырвать сердце цепкими пальцами из вздымающейся в загнанном ритме груди…       Феликс отчаянно мотает головой, отрицая очевидное.       — Мы с Минхо друзья детства. Наша близость не такая, как ты думаешь. Если хочешь спросить, было ли что-то у нас, так нет. Не было. Но я не думаю, что ты имеешь право…       — Не имею, — Хёнджин резко отпускает его. Огонь прикосновений сменяется льдом одиночества. Феликс так и держит руки вместе, словно не может или не хочет быть свободным от сладких оков. — Ты прав. Прости меня. Это больше не повторится. Я не должен спрашивать такие вещи.       Гипнотический омут прозрачного взгляда утягивает на самое дно. Феликс смотрит Хёнджину в глаза и не может очнуться, так сильна эта тяга.       — Ликси! Детка, ты идешь?! — Минхо спускается по ступенькам широкого крыльца и направляется к машине.       Смотреть дальше этот моноспектакль нет никаких сил. Хёнджин крутит омегами как хочет. Все пляшут под его дудку, тут ничего удивительного нет. Феликс поплыл и глотает слюни как послушная течная сучка. Да что там. Так Хёнджин действует даже на некоторых альф. Думая об этом, Минхо невольно усмехается.       Феликс вздрагивает, приходит в себя и суетливо барахтается на мягком кожаном сиденье роскошной машины. Пора идти. Они с Минхо еще на прошлой неделе договорились провести вечер у него дома. Как в старые добрые. Госпожа Ли сегодня готовит утку с мандаринами — любимое блюдо омеги.       — Привет, Хёнджин, — Минхо дергает ручку двери автомобиля, намереваясь вытащить Феликса из сладкой феромоновой ловушки — душного розового сада, в котором можно блуждать бесконечно, до полного изнеможения.       — Привет, — Хёнджин улыбается, нажимает кнопку разблокировки двери, хотя его так и подмывает нажать на газ и умчать свою жертву куда подальше. Особенно от такого сдержанного, полного внутренней силы и спокойствия альфы, как Минхо. Кто в здравом уме устоит перед ним?       Феликс на ватных ногах выбирается из тачки, пока альфы обмениваются горящими взглядами. Тишина между ними тремя такая плотная, что ее можно резать ножом. На равные куски, как пропитанный сладострастной ненавистью ромовый бисквит…       Когда Хёнджин наконец отчаливает, помахав ручкой на прощание, Минхо и Феликс еще некоторое время стоят у обочины на лужайке перед домом и смотрят вслед медленно плывущему по дороге автомобилю.       — Ну, — Минхо прочищает горло. Обняв Феликса за плечи, притягивает к себе. — Выкладывай давай, что между вами?       Феликс опускает глаза, прячет улыбку. Обнимает Минхо обеими руками за талию, жмется всем телом, ощущая как разливается внутри такое знакомое тепло. Как же всё-таки сильно отличаются ощущения от близости таких разных по своей сути альф. С Хёнджином всегда драйв, грань, острое, как лезвие, чувство опасности и такая же пронзительная, почти невыносимая нежность. А с Минхо покой. Умиротворение незыблемой, нерушимой мощи.       — Хёнджин мне нравится.       Феликс прячет лицо, уткнувшись Минхо в подмышку. Пытается вдохнуть его феромон, но альфа отлично контролирует себя. И в этом тоже видна разница. Хёнджин виртуозно играет на клавишах страсти, дозировано распространяя свой восхитительный яд в нужный момент. Минхо же наглухо закрытый. Никаких игр, только бетонная плотина, сдерживающая напор ужасной стихии. Иногда хочется узнать, что случится, если ее прорвет.       Вдвоем они медленно идут по дорожке к дому.       — Хёнджин нравится всем, котенок, — Минхо гладит Феликса по голове, наслаждаясь ароматом шоколада. — Ты же видишь, какой он.       — Вижу, — пожимает плечами Феликс. — Я вижу, как все смотрят на него. И как он смотрит на меня, Минхо. Я не слепой.       Минхо смеется. Немного нервно, но искренне. Треплет светлые волосы мальчика и целует в теплую ароматную макушку.       — Ты стал таким взрослым, — шепчет, пуская по рукам омеги стаю мурашек. — Но я никак не могу перестать видеть в тебе ребенка.       Феликс поднимает лицо, заглядывает Минхо в глаза.       — А Хёнджин думает, ты в меня влюблен, — янтарные глаза сужаются в две сияющие золотистые щелочки. Феликс ловит малейшую реакцию на бесстрастном лице альфы. — Говорит, мы слишком близки. Но раз ты видишь во мне только ребенка, он может быть спокоен?       Минхо смеется в голос. Какая милая провокация. Феликс с детства был задирой и не боялся лазать по деревьям или ввязываться в драки. Если бы он вырос альфой, возможно, они бы выясняли отношения каждый божий день. Но он омега, и Минхо только закатывает глаза и вместо ответа начинает щекотать Феликса до тех пор, пока тот не захлебывается звонким смехом, дергаясь в его объятиях.       — Минхо, перестань!       Феликс визжит и смеется, крутится волчком, но все бесполезно. Минхо цепко держит его, пробегает пальцами по ребрам под рубашкой, вызывая неконтролируемые приступы звонкого хохота.       — Маленький провокатор, — Подхватив омегу на руки, Минхо закидывает его себе на плечо и несет в дом как куль с мукой.       Феликс фыркает, бьет Минхо по спине ладошкой, но не просит отпустить. Ему хочется, чтобы альфа шлепнул его по беззащитно выставленной заднице и так заставил успокоиться, но тот только гладит его ноги и не позволяет себе лишнего. Всё же у них с Хёнджином есть кое-что общее — они не распускают руки, и Феликс не знает, хорошо это или же…

***

      — Впервые со мной это случилось посреди бела дня в людном месте, — Минхо сидит, подобрав под себя ноги, на мягком бежевом диване в гостиной. Феликс вертится рядом, утопая в огромных диванных подушках, и как капризный кот не может пристроиться так, чтоб и комфортно и поближе к альфе. — Я ехал домой после занятий. В час пик. В метро. Представляешь?       Он смеется собственным воспоминаниям, которые на самом деле в ранней юности были болезненны, а теперь стали просто нелепым фактом биографии.       — Ума не приложу, почему альфы не воспринимают твой запах, — Феликс поправляет постоянно сползающую с плеча футболку. Вещи Минхо ему не по размеру, а своих домашних шмоток, чтобы переодеться перед сном в гостях, он не взял. В доме семьи Ли ему конечно же выдали и шорты, и уютную футболку для сна, и мягкие тапочки. После насыщенного вечера за вкусным ужином и непринужденным разговором они с Минхо уселись на диване перед телеком, но не смотрят его, а продолжают болтать. — Я читал о том, что феромоны не только для привлечения противоположного пола, но и для защиты.       — Для защиты? — видя, как Феликс нелепо болтает ногами в воздухе, в очередной раз соскользнув с подушки и завалившись на спину, Минхо осторожно притягивает его к себе, позволяя улечься поудобнее. Феликс кладет голову ему на колени, и Минхо тут же запускает пальцы в мягкие светлые волосы омеги, словно расчесывает их, разбирая на пряди. — Для таких случаев существует феромоновый душ, но это достаточно редкая практика. Кто вообще ею пользуется сейчас?       Феликс сдавленно хихикает. Он ложится на бочок и гусеничкой подползает к Минхо вплотную, жмется задом и спиной к теплому боку альфы. Минхо гладит его по волосам, поправляет на нем футболку и касается ладонью плеча через тонкую хлопковую ткань. Избегает контакта кожа к коже, но Феликсу всё равно приятны даже такие ненавязчивые, регламентированно дружеские прикосновения. Они с Минхо оба тактильные, это очевидно.       — После первого неудачного опыта я долгое время вообще боялся выпускать феромоны, — задумчиво тянет Минхо. — В тот день в метро у меня начался жар, и я с трудом дошел до дома. Но даже в лихорадке первого проявления вторичного пола, я видел, как люди разбегались от меня, задыхаясь и кашляя до слез. Меня так страшно тошнило от собственного запаха, что я не мог представить ощущения других, если сам от себя был не в восторге, — Минхо, смеясь, качает головой. — Так что о таких практиках, как феромоновый душ, могут думать всеобщие любимчики вроде Хёнджина. Покрыть омегу, как куполом, ароматом розового сада, чтобы отпугнуть других альф, это даже звучит романтично. В голове сразу сказочные кадры диснеевского мультика. Роза в хрустале, жуткий замок в дебрях непроходимого леса, красавица и чудовище.       — Вот спасибо за ассоциацию, — прыскает со смеху Феликс. — Интересно, кто претендует на роль чудовища, если в этой сказке красавец только один, и это небезызвестный нам альфа. Тот самый, так волшебно пахнущий розами.       Минхо смеется вместе с Ликсом, но ему до ужаса хочется закусить нижнюю губу. Причинить себе боль, пустить кровь, отвлечься от дурацких мыслей о человеке, который преследует даже в такие моменты: в непосредственной близости с милым, теплым, ласковым омегой.       — Феромоновый душ ощущают только альфы, — чтобы обсуждение не свернуло в направлении Хёнджина, которого и так слишком много в их с Феликсом отношениях, Минхо лихорадочно вспоминает факты из Википедии. — Это вроде как сигнал другим, что омега занят? Не подходи убьет?       — Нам на уроках полового воспитания рассказывали, что для омег это совершенно безопасно, — кивает Феликс. — Да, это делается чисто альфами для альф. Бывали случаи, что омег покрывали феромонами без их ведома. Особо ревнивые мужья и партнеры. Вот так приходит симпатичный омега на работу, а от него за версту разит альфой. Все прочие альфы в радиусе метра в курсе, а сам омега ни сном, ни духом. Такое себе конечно. Пока другие не намекнут, и знать не знаешь, что твой муженек гребанный ревнивец.       — Хотя странно, — Минхо заправляет Феликсу за ушко непослушную прядь волос. — Феромоны влияют на оба пола. Даже небольшая доза вызывает, если не влечение, то симпатию, расслабляет, раскрепощает. Почему же такая ударная доза, как при феромоновом душе, никак не сказывается на омеге?       — Черт его знает, — Феликс грызет заусенец, за что тут же получает по рукам. — Я тот урок вполуха слушал. Знаю, что никакого вреда это омеге не причиняет. Но, возможно, он что-то чувствует при этом.       Минхо берет руку Феликса, рассматривая короткие гладкие ноготочки.       — Посиди, я принесу кусачки. А то так и будешь дергать заусенцы.       Феликс смотрит с удивлением и трудно скрываемой радостью.       — Ооо, будем делать маникюр? Захвати тогда еще пилку и валик для полировки.       Минхо пихает его в бок, заваливает на спину, нависая сверху. Они смеются, возятся как дети, но эти игры совсем не веселые. Феликс чувствует, как убийственно пахнет горячая кожа альфы самым лучшим из известных ароматов — запахом напалма по утрам… Минхо близкий и родной, как старший брат, с ним как за каменной стеной. Можно не стесняться обсуждать самые интимные вещи, ходить в растянутой майке, глупо шутить или хрюкать от смеха. От этого сердце заходится в бешеном ритме, а внутри всё пылает. Феликс тяжело дышит, лежа навзничь, придавленный к дивану тяжелым телом Минхо. Его взгляд падает на мягкие выдернутые губы альфы. У Минхо они такие красивые, верхняя чуть больше нижней…       На подлокотник дивана внезапно прыгает упитанный рыжий кот, громким требовательным мяуканьем привлекая внимание забывчивого хозяина. У Минхо трое котов, и кто-то должен их кормить. Госпожа Ли давно ушла наверх в свою спальню, а наглые кошачьи морды вечно голодные.       — Какой милашка!!! — Феликс выкручивается из цепких лап Минхо и тянется к коту. В гостиную вальяжно заходят еще двое хвостатых наглецов. Они медленно окружают Феликса, своими хитрыми маневрами перетягивая всё внимание на себя.       — Ну вот, — бурчит Минхо, нехотя, но вставая с дивана, на котором уже вся кошачья братия ластится к Феликсу и жалобно мяукает, требуя еды. — Они тебя за своего призна́ют. Не особенно-то их наглаживай. Потом не отвяжешься.       Он быстро выходит из гостиной, позорно бежит, чтобы перевести дух, успокоиться, не испортить всё лишним словом или поступком. Выходя, Минхо чувствует взгляд омеги на себе, он жжет ему спину, проникает сквозь расплавленные ребра прямо к сердцу.

***

      — Ну что, малыш, открой ротик, — Джисон дергает бровями и нагло ржет как гиена. — Не бойся. Дядя Хан знает, что делает.       Хёнджин закатывает глаза, но тем не менее послушно откидывает голову на подголовник кожаного кресла и, широко открыв рот, высовывает язык. Джисон стоит над ним, придвинувшись вплотную, широко расставив ноги, так, словно собрался сесть на Хёнджина сверху.       — Надо штангу сменить на более короткую, — внимательно осматривая уже заживший прокол, изрекает Джисон. — Придется немного потерпеть мои пальцы во рту.       Он подмигивает и строит рожицы Хёнджину, отлично понимая, что тот с трудом сдерживается, чтобы тоже не засмеяться. Издеваться над ним так весело, ведь обычно агрессивный и резкий с альфами Хёнджин очень дисциплинированный, когда это действительно необходимо. Джисону он доверяет и потому последние две недели послушно выполнял все указания по уходу за проколом. Полоскал рот несколько раз в день, не ел острую пищу, не пил горячих напитков, не валтузил штангу, играясь, чтобы не растянуть не до конца затянувшуюся дырочку. И вот теперь у него аккуратный маленький прокол ровно посередине языка в котором свободно болтается временная длинная штанга. Осталось сменить ее на более короткую, чтобы смотрелось еще лучше. На языке будут видны лишь два круглых платиновых шарика сверху и снизу. Они будут ощущаться зубами и языком при соприкосновении и добавлять партнеру дополнительной стимуляции при поцелуях или оральном сексе…       — Я тут подумал сделать лестницу Иакова, — бубнит себе под нос Джисон, осторожно снимая временную штангу во рту Хёнджина. Он щедро заливает полость антисептиком, промывая прокол. — Можешь сплюнуть.       Хёнджин полощет рот и сплевывает в услужливо поднесенный бумажный стаканчик.       Они вдвоем у Джисона в гараже на заднем дворе дома семьи Хан. Хёнджин мог бы сделать это в дорогом приличном салоне, как все нормальные люди. Но предпочитает доверяться другу, потому что Джисон это очень ценит. Их дружба лишена условностей, и именно в этом основа их отношений, тот самый фундамент, о котором Хан говорил с Минхо. То, что другим не всегда очевидно.       — Какую на хрен лестницу? — освободив на время рот от скользких пальцев друга, фыркает Хёнджин.       — Давай-ка не пизди, — усмехается Джисон. — Еще не всё, сладкий. Потерпи чуть-чуть, я скоро кончу.       — Фу… — Хёнджин смазано смеется, открывая рот и вновь высовывая язык.       Джисон сразу ввинчивает в язык друга новенькое украшение. Осторожно регулирует, затягивает, чтоб сидело плотно и ровно.       — Именно что на хрен. Это ты верно заметил, — улыбается Джисон. — Я тут видел такую красоту, аж сон потерял. Теперь себе хочу. Короче штанги вдоль всего члена с наружной стороны. От основания до головки. Каждая штанга напоминает ступеньки лесенки. Поэтому такое название. Смотрится охуенно. Ощущения, говорят, непередаваемые. Сильно повышается чувствительность в самом низу, у корня…       — Боюсь спросить, где ты это видел, что даже сна лишился, — Хёнджин цокает языком, двигает им во рту, проверяя, не мешаются ли шарики. После длинной временной штанги новая почти не ощущается. Лишь приятно перекатывается на языке и холодит нёбо при касании.       — В интернете, где ж еще, — Хан дергает плечами, отходит помыть руки и убрать раствор антисептика. — Я сперва думал, знаешь, просто уздечку проколоть, а потом захотелось чего-то покруче.       Хёнджин встает с кресла, закидывает руки за голову, потягиваясь. Он не любит долго сидеть, вечно на движе. Часто, когда Хан просто валяется, наигрывая что-то на гитаре или записывая очередную пришедшую на ум лирику, Хёнджин нарезает круги по периметру как большая белая акула. Так они ведут диалог, каждый в своем ритме. Подойдя к большому зеркалу на стене гаража, Хёнджин смотрит на себя, приоткрыв рот. Выкатывает мокрый розовый язык с блестящей штангой и думает о том, что не зря попросил Хана сделать это. Почти не больно, быстро зажило, а выглядит шикарно.       — Я где-то читал, что чрезмерное увлечение тату и пирсингом — верный признак аутоагрессии, — Хёнджин играется с шариком в языке, постукивая им о верхние зубы. — Ты ненавидишь себя, Ханни?       Джисон подходит сзади, ловит в отражении прозрачный взгляд своего красивого друга.       — Не представляешь как, малыш, — усмехается. Закатывает рукава тонкой рубашки. — Вот, тут где-то даже надпись была.       В районе предплечья, чуть выше локтя, среди множества переплетенных рисунков и слов, давно и прочно сложенных в единую картину, почти не выделяется, слитое с общим фоном набитое готическим шрифтом hate. Джисон в зазеркалье кривит губы в ухмылке и молчит.       — Дурак ты, — Хёнджин толкает Хана локтем в бок, резко разворачивается и одним движением ловит друга в удушающий локтевой захват. Джисон смеется всего несколько секунд, напрасно дергаясь в железной хватке. А потом начинает синеть от удушья и в отчаянии царапать руку Хёнджина на своем горле. — Чего ты там хрипишь, не понимаю, — Хёнджин тащит Джисона к дивану в дальнем углу гаража. — Плохие мальчики вроде тебя любят причинять себе боль и нарываться. Кайфуй, на здоровье. Нравится так? — Хёнджин сдавливает Хана до звезд перед глазами, почти до черной обморочной пелены, прежде чем выпустить его и с силой пихнуть на диван.       — Блядь, Хёнджин! — Джисон захлебывается кашлем с первого же вдоха. Воздух со свистом проходит внутрь, раздраженная гортань горит, словно расцарапанная изнутри. На глаза наворачиваются слезы. — Идиота кусок!       Хан трет горло и пытается не засмеяться в тот момент, когда Хёнджин подмигивает ему и, наклонившись, шепотом говорит:       — У тебя встал? Сознайся. Я никому не расскажу.       — Пошел ты…       Хану смешно и больно, и хочется плакать. Хёнджин падает рядом с ним на старенький потрепанный диванчик и обнимает со спины, склоняет голову, упрямо тычется коротко стриженной, мягкой на ощупь макушкой Джисону между лопаток. Трется, словно пытается получить электрический разряд.       — Я когда-нибудь убью тебя, ты знаешь, — мягко говорит Хёнджин.       Он хочет сказать другу, что тот может ненавидеть себя сколько угодно, Хёнджин вполне способен любить за двоих. Ему не трудно. Джисон вырос в ужасных условиях, да и сейчас его жизнь и отношения с семьей оставляют желать лучшего. Но всё решаемо, если ты не одинок. Хёнджину не нужно этого говорить, Хан и так это знает.       — Ты хотел показать мне то, что написал, — голос Джисона дрожит. — Если стесняешься, можем вернуться к этому как-нибудь потом.       Хёнджин замирает за спиной Джисона. Его терпкий розовый аромат раскрывается внезапно как созревший упругий бутон, распуская свои алые лепестки. Хан пишет неплохие песни. Хёнджин же в этом плане новичок. Но с недавних пор ощущает жуткую потребность выливать свои чувства на бумаге, складывать в слова. Никто из тех, кто видит красавца квотербека на поле или в университете не знает, что неприступный, богоподобный Хван Хёнджин — сопливый романтик, способный посвящать стихи омеге. Никто, кроме Хана.       — Кхм, — Хёнджин прочищает горло. — Да нет, я не стесняюсь. Все нормально. Да, покажу. Может набросаешь музычку на слова, получится что-то путное. А нет, так пофиг. Я не особенно…       — Ты начал писать из-за Ликса?       Джисон зрит в корень, да Хёнджин этого и не скрывает. Между ними давно нет секретов. И прятать свои чувства не имеет смысла.       — Расскажешь кому-то, пиздец тебе, — тяжелая рука Хёнджина ложится Хану на плечо. Он смеется, но смех рваный, на выдохе.       Джисон ощущает кожей горячее дыхание альфы рядом.       — Кому например? Минхо? — хмыкает он, разворачиваясь и ловя взгляд Хёнджина. — Минхо мне прямо заявил еще при первой встрече с Феликсом, чтоб я свои конечности к мальцу даже не думал тянуть. Так и сказал: Он мой. Как тебе такое? Нигде не жмет?       Хёнджин упрямо мотает головой. Усмехается жуткой ослепительной улыбкой безумца.       — Минхо отличный парень, — выдает Хёнджин. Он крайне редко озвучивает то, что думает об этом человеке. — Но будем честны, он мне не ровня.       — Он тебя ненавидит, — тихо произносит Хан.       — Думаешь? — Хёнджин смеется, качая головой. — Я польщен. Но такой уж я. Неотразимый. Вызываю у людей только сильные чувства.       — Выпендрежник, — фыркает Хан, толкает друга в плечо, сбрасывает с себя его длинные сильные руки.

***

      Все конфликты развиваются по нарастающей и стремятся к разрешению. Конфликт можно заморозить на какое-то время, но рано или поздно нарыв вскроется и фигуры на шахматной доске вновь займут свою позицию…       Учебный год пролетел как одно мгновение. В преддверии новогодней вечеринки в роскошном особняке семьи Хван кипит работа. Толпы народу ходят туда-сюда. Холодильники набиваются выпивкой и едой, в холле на первом этаже мебель растаскивают по углам, освобождая импровизированный танцпол.       — Феликс придет? — Хан тащит ящик пива из бара на кухню, потому что места уже элементарно не хватает. Бухло в этом доме буквально повсюду.       — К пяти, — Хёнджин кивает, не отрывая взгляд от телефона.       Родители уехали на все праздники на острова и теперь донимают бесконечными инструкциями по поводу предстоящей тусовки. Ничего не сломай, никого не убей, не заблюйте персидские ковры на втором этаже. Хёнджин наверх вообще-то никого пускать не собирается. Дом огромен. Хватит первого этажа, террасы и просторного двора с барбекю.       — Он не говорил, омеги из команды поддержки все придут? — Хан возвращается из кухни за следующим ящиком.       — Придут все, — Хёнджин пожимает плечами. — Тигры в полном составе, чирлидеры также. Феликс говорил, что омеги его с этой вечеринкой уже задолбали. Рвутся как матросы в квартал красных фонарей. Не переживай. Будут все. Не заскучаешь.       Хану весело, а Хёнджину не до шуток. Сегодня он хочет спросить Феликса, не согласится ли омега поехать на праздники покататься на лыжах в горы. Тут в городе снега почти нет. На улице тепло и сыро. А хочется настоящего зимнего настроения. Мороза, после которого так замечательно можно греться вдвоем у огня. Перетягивать омегу как канат они с Минхо так и не перестали. Последние месяцы ни один из них толком не продвинулся, хотя в чувствах они все трое увязли по самые уши. Никто не сдается и это уже начинает напрягать. Не будь Минхо, Хёнджин уже давно бы встречался с Феликсом официально. Но тот вбился клином между ними, заноза в заднице, не вытащишь. Хоть Хёнджин и говорил, что Минхо ему не ровня, а крови их молчаливый капитан попил ему изрядно. Они чуть не поубивали друг друга. И сделали бы это единственно для того, чтоб окончательно решить проблему. Должен остаться только один. Их союз à trois уже вызывает сплетни и пересуды. Вот только малыш Феликс упорно настаивает на том, что они оба ему дороги… Омега не хочет ругани и драк, не желает ни с кем портить отношения, и это в конечном счете вылилось в их постоянное присутствие в жизни друг друга, как будто им с Минхо мало быть в одной команде и вместе учиться. Теперь и в свободное время они не могут избежать вездесущей тени друг друга. Хёнджин уже не раз ловил себя на мысли, что даже вечная вонь Минхо ему стала привычна. Он принюхался к феромону другого альфы, который раньше не мог выносить! Вот до чего дошло.       Чертовски не хотелось приезжать, но деваться некуда. Минхо хлопает дверью такси, выбираясь из теплого уютного салона на воздух. Промозглые декабрьские сумерки сгущаются уже к шести часам. Снега почти нет, но к ночи обещают заморозки.       Пальто Минхо не взял, да и в принципе оделся достаточно просто. Узкие темно-синие джинсы, белые кроссовки и светлый клубный джемпер с вышитой красной атласной нитью эмблемой тигров на спине. Под джемпером тонкое белое поло с воротничком, на случай, если от выпитого в процессе угарного веселья станет слишком жарко и потянет раздеваться. Прошлый Новый год, помнится, отмечали тут же и после полуночи, пустив воду в уже закрытый на зиму бассейн, разошедшиеся альфы прыгали в него под радостные визги омежек. Минхо не прыгал. Он вообще в том году довольно рано уехал, но звездный выход Джисона, забравшегося на балкон хозяйской спальни уважаемых супругов Хван в попытке сигануть в бассейн с высоты, таки застал. Слава богу, Хёнджин успел вовремя снять своего очумелого дружка с перил в последний момент. С расчетом траектории у Хана всегда были проблемы. Но он центровой, ему это в принципе ни к чему. А вот Хёнджин, как квотербек, сразу смекнул, что до воды Джисон не долетит. Приземлится на газон у бассейна и переломает себе все конечности. Это в лучшем случае.       Родители Хёнджина живут в шикарном районе, но это пригород. До университета пилить и пилить. Не наездишься. Именно поэтому их ни в чем не нуждающийся сын в будни ютится в одной комнате с Ханом в общежитии. А сюда приезжает только на выходных или на каникулах.       Красивый белый особняк в колониальном стиле, с подъездными дорожками и ухоженной лужайкой кинематографично раскинулся на невысоком холме, слегка возвышаясь над прочими, не менее приличными домами в округе. Минхо не горит желанием тут бывать. Но не может отказать себе в удовольствии насладиться прекрасным видом, чистым воздухом и тишиной элитного закрытого поселка вдали от шумных улиц. Он и сам вырос на земле, в просторном доме, а не в душной квартирке где-то в бетонных джунглях центровых многоэтажек. Но его уровень жизни и близко не такой как у Хёнджина — единственного сына одних из самых богатых людей страны.       Дом горит рождественскими огнями, стильно украшенный к празднику. Арочные окна первого этажа мигают яркими вспышками и дребезжат от грохота музыки внутри особняка. Чем еще Минхо нравится дом Хёнджина так это тем, что тут можно бродить всю ночь и не встретить его прекрасного хозяина.       — Минхо!!! — Джисон орет с порога, кидается на шею, сразу обнаруживая присутствие дорогого гостя. — Ну че ты так поздно, в самом деле? — горячо дышит в ухо слабым алкоголем. — Все уже здесь.       Народу много и все знакомые. Шум, гам, музыка, смех, радостные вопли. Хан тянет Минхо за собой в толпу, сразу прямой наводкой ведет его к Хёнджину и Феликсу. Альфа и омега мило беседуют, сидя на диванчике в темном углу. Хёнджин в простой черной майке с американской проймой, выгодно подчеркивающей его широкие плечи, накачанные руки, крепкую шею, выглядит на все сто. Да что там. На миллион. В отношении Хёнджина нет смысла мелочиться. Hotter than your ex, better than your next, гласит надпись на его футболке и это истинная правда. Лучше Хёнджина никого нет и никогда не будет… Они с Минхо могли бы, как раньше избегать друг друга в обычной жизни, тусили бы в разных углах дома и всё было бы просто прекрасно. Если бы не одно но — милый светловолосый мальчик, сразу подорвавшийся с дивана навстречу Минхо, едва его завидев.       — Ну наконец-то!       Феликс прыгает в объятия альфы. Цепляется крепко руками за шею, и Минхо специально напоказ подхватывает его за бедра и подкидывает, заставляя обнять себя ногами.       — Ты ждал меня? — Минхо целует Феликса в висок, слегка мазнув губами по чуть влажной коже.       Ему отлично видно охуевшее лицо Хёнджина приросшего к дивану от такого зрелища. Омега так резво прыгает на альфу, словно всю жизнь только этим и занимается. Физическая подготовка у Ликса конечно хорошая, но это уже ни в какие ворота. Слишком двусмысленно и совсем не по-дружески.       — Заждался! — радостно кивает Феликс, ерзая у Минхо на руках и болтая ногами. — Что будешь пить? Я принесу тебе. Хёнджин мне всё здесь показал. Я знаю, где тут лучший алкоголь, — заговорщически шепчет он, наклоняясь к уху альфы.       — В моем доме весь алкоголь отличного качества, — Хёнджин откидывается на спинку дивана, слегка развалившись в нарочито небрежной позе.       Он напряжен. Его полные губы сужаются в резкую линию. Но он изо всех сил старается казаться безразличным. Вот только Минхо так привык к выражению малейших эмоций на лице Хёнджина, знает все позы, все движения. Он читает своего квотербека как открытую книгу и на поле, и в жизни. Его не обмануть.       — Найди мне бутылочку бельгийского, темного, — Минхо выпускает омегу из объятий.       Феликс ловко спрыгивает и отступает на шаг. Смотрит в глаза сияющим, полным невысказанного счастья взглядом.       — Со смешным названием? — хихикает, прикрывая рот ладошкой.       Минхо кивает и несколько минут стоит, глядя, как малыш уходит. Феликс ныряет в толпу и быстро исчезает за спинами людей.       — Опять свой кандибобер будешь посасывать весь вечер? — Хан хлопает Минхо по спине.       — Квадрюпель, — Минхо шагает к дивану и нагло плюхается рядом с Хёнджином.       Хан отвлекается всего на секунду, и вот его уже тащит на танцпол какая-то длинноногая омега.       Музыка гремит, разноцветные всполохи света на миг освещают ночь и тут же гаснут. Минхо и Хёнджин сидят на разных концах тесного дивана, соприкасаясь коленями, но не глядя друг на друга. Вязкое молчание окутывает их глубоководным гулким эхом, отрезая от всеобщего веселья.       — На праздники мы с Феликсом уезжаем в горы. На лыжах кататься, — Хёнджин томно тянет слова, внимательно разглядывая свои отполированные ногти. Вот у кого маникюр всегда в порядке. — Хоть несколько дней отдохнуть, твою рожу не видеть.       Он сладко вздыхает, распространяя вокруг удушающе приторный запах влажной розы.       — Знаешь, Хёнджин, — Минхо мельком кидает взгляд на идеальный профиль собеседника. — Я тоже единственный ребенок в семье, но почему-то научился думать не только о себе, но и о других. Привычка это голимая — всё за всех решать в одно лицо. Избавился бы ты уже от нее, всё-таки большой мальчик как никак, пора ломать привычные паттерны поведения избалованного любимчика. Никуда Феликс с тобой не поедет. Он всегда проводит праздники с семьей.       — Что-то ты больно откровенно его лапаешь для члена семьи, — Хёнджин плюется словами как ядом. Его спокойствие сдувает моментально. Впрочем, он в отличие от Минхо никогда и не стремился держать себя в руках в моменты стычек. — Я тебе прямо говорю: ты мне мешаешь. Хватит лезть между мной и Ликси. На что ты вообще рассчитываешь? Вы же родственники! У тебя совсем никаких моральных принципов? Что скажет твоя мать, если узнает как рьяно ты пытаешься залезть в трусы к собственному брату?! Я может и хуёво воспитан, но ты просто мерзкий извращенец. Даром что выглядишь приличным человеком. Маньяк-тихушник. Вот ты кто.       Минхо смеется, ощущая, как собственные феромоны медленно расползаются парами слезоточивого газа.       — Наши с Феликсом отцы выросли вместе, но если ты не в курсе, сводные братья это не родные. Кровного родства между нами нет. Сколько можно повторять?       — Господи, как же жутко ты воняешь, — Хёнджин закатывает глаза больше для понту, чем по факту. К небольшим дозам дымного густого запаха Минхо он давно привык. Его такой фигней уже не проймешь. — Не понимаю, как бедный мальчик тебя терпит. Ликси такой чувствительный, сладкий котенок. Ты даже на гормональном уровне ему не пара. Ну серьезно, Минхо. Найди себе кого попроще, погрубее. Я не знаю. Зачем ломать психику омеге?       — Погрубее? — Минхо выдает себя всего одним словом, и как назло даже громкая музыка не заглушает его. — Альфу что ли?       Впервые за этот короткий диалог они с Хёнджином смотрят друг на друга в упор. Их феромоны причудливо смешиваются, создавая странную, но весьма удобоваримую смесь. Сладость розы забивается дымной горечью ветивера и на выходе получается нейтральная композиция насыщенная, влажная, свежая. Минхо почти не контролирует себя, спокойно выпуская феромоны, быть может впервые за всю свою взрослую жизнь. Хёнджин не отстает, перебивая эти жуткие волны ядерного взрыва цветущим садом полным жизни. Аид и Персефона…       — Я же говорю, ты грязный изврат, — Хёнджин нагло облизывает губы, задевая блестящей штангой в языке краешек верхних зубов. — Надо Джисона предупредить, что ты и альфу горазд трахнуть. С тобой в один душ ходить опасно. Почему я не удивлен? Ты же вечно пялишься и думаешь, никто не замечает.       — На тебя смотрят все, Хёнджин, — голос Минхо холоден как лед, но внутри он весь кипит. — Показуха это твое. Тут хочешь не хочешь заметишь, как ты жаждешь внимания. Хоть от кого. Альфа, омега, без разницы. Лишь бы охали тебе вслед и дрочили на тебя в уголке. Никогда не упустишь момента выебнуться, даже там где не нужно.       — Какое смелое признание, — Хёнджин заливисто смеется, придвигаясь ближе к Минхо, заинтересованно наклоняя голову вбок. — Дрочишь на мой светлый образ, Ли? Как часто? Я тебе снюсь? Я в этих снах сверху или снизу? Можешь не отвечать, зуб даю, наш вечно собранный, зажатый капитан мечтает раздвинуть ноги перед кем-то, кто сильнее. Был бы ты поприятнее как человек, я бы, может, дал тебе отсосать, малыш. Я не жадный. Но к сожалению тебе не светит.       Мертвая тишина. Минхо не слышит даже оглушительную долбежку музыки. У него внутри рассыпается на осколки последний ледяной рубеж, взрывая плотину, что сдерживала его морально и физически.       — Уебать бы тебя, да не хочется людям праздник портить, — цедит сквозь зубы, задыхаясь от злости.       Он резко подрывается с дивана и идет в толпу искать Феликса. Первой мыслью было просто забрать омегу и свалить с вечеринки. По дороге объясниться, сказать всё как есть. Во всём признаться. Поставить пред фактом. Пусть выбирает. Либо Минхо, либо Хёнджин. На одном поле им больше нет места. Иначе дело кончится убийством.       Омега попадается ему на выходе из кухни с запотевшей бутылочкой темного пива в руках.       — Вот! — радостно чпокает крышечкой Феликс, открывая хёну желанный напиток. — Еле нашел. В самом дальнем углу холодильника.       Минхо забирает у него бутылку и почти сразу в три больших глотка жадно выпивает, словно пытаясь затушить огонь в груди. Ледяной пряный эль, сладкий и достаточно крепкий, почти сразу прочищает мозги.       — Ну ничего себе, — смеется Феликс, наблюдая, как быстро Минхо пьет. — Надо было несколько брать.       Минхо улыбается, качает головой. Первая вспышка злости постепенно проходит, и он думает о том, что портить всё веселье омеге, быть может, не самый лучший вариант. Поговорить серьезно они с Феликсом смогут и после. Или вообще завтра. Сегодня всё-таки праздник…       Феликс льнет к Минхо, смеется, что-то выкрикивая сквозь жуткий грохот музыки, тянет альфу танцевать. В толпе мелькает Джисон уже в приличном подпитии, а потому на драйве. Он машет руками, зовет их к себе, и Минхо поддается, когда Феликс ведет его в самую гущу веселья. Забыться и оторваться — пожалуй самое верное решение на данный момент. Окунаясь в море музыки, света и человеческих тел, Минхо сжимает ладошку Феликса в своей руке и на сердце у него тепло…       В следующие два часа они все вместе пьют и танцуют, изредка выбираясь на воздух, и, как ни странно, не сталкиваются с Хёнджином. Джисон перещупал всех омег, до кого смог дотянуться, и споил половину своей команды. С Ханом пьют все. Он умеет убеждать. Капля алкоголя, попавшая в его организм, меняет всегда милого, спокойного альфу до неузнаваемости. В нем просыпается социальная бабочка. Феликс раскрасневшийся и счастливый постоянно смеется, мало пьет и болтает со знакомыми омегами. Он изредка крутит головой оглядывая толпу, словно ищет кого-то, но этот кто-то как сквозь землю провалился. И Минхо начинает думать, что возможно Хёнджин решил оставить их в покое или ему просто стало стыдно за свои слова, и он не показывает свою красивую самодовольную рожу. После очередного похода в туалет Минхо цепляет один знакомый линейный защитник, и они некоторое время болтают, пытаясь перекричать музыку и толпу разогретую алкоголем. Чуть позже они вдвоем выходят на улицу, где стоят еще ребята из команды и болтовня с ними отнимает у Минхо как минимум полчаса. Вернувшись в зал, он ищет Феликса, но не находит. Омеги нигде нет. Но дом большой, Минхо не нервничает. Он спокойно идет среди людей, продвигаясь в сторону кухни. Возможно малыш там. Отошел за бутылочкой чего-нибудь холодненького.       Впервые он испытывает это странное чувство — покалывание на коже, вставшие дыбом волоски на руках, как будто воздух вокруг насыщен электричеством — в тот момент, когда проходит мимо дальней уборной. Ее оккупировали омеги. Альфы ходят в ту, что ближе к главному входу. Минхо невольно останавливается, ощущая, как сильно в воздухе разлит знакомый, приторно-сладкий запах роз. Хёнджин только что был здесь? Или же он всё еще где-то рядом? Что-то во всем этом настораживает Минхо. Уборная для омежек пуста. Основная масса людей пьет и веселится в другой части дома. Тут же довольно тихий уютный коридор, в конце которого импровизированная курилка и собственно сама уборная за массивной дверью из белого дуба. Немного помедлив в раздумьях, Минхо сворачивает в коридор, где альфам делать нечего. Вечеринки в доме Хванов хорошо организованы и те, кто посещает их не в первый раз, отлично знают, что для удобства каждого пространство разделяется на общие зоны досуга и отдельные — для альф и омег. Больше это конечно нужно омежкам. Переодеться, поправить макияж, поплакать, нажравшись с подружками, покурить, обсудить альф-мерзавцев. Всё для них. У альф свои зоны комфорта. Натворить хуйни во дворе, пуская зимой воду в бассейн или раскумариться до невменоза на лужайке. На крайняк попиздеть с дружками на кухне в непосредственной близости к холодильнику с бухлом. Каждому свое, как говорится. Но здесь, в омежьей зоне, так нестерпимо пахнет альфой, причем определенным, что у Минхо от страха сжимается сердце, когда он чувствует, как в бешеный сладкий аромат розового сада после дождя вплетается густой тягучий запах горького шоколада. Он идет по коридору к уборной, словно по своей личной зеленой миле. Там в конце его ждет электрический стул. Жуткая правда, в которую не хочется верить. Феромоны альфы и омеги так сплетаются вместе в очень редких случаях, одним из которых является секс. Бесконтрольное состояние абсолютного феромонового безумства, когда нет никакой возможности сдержать порывы собственного тела. Запах Феликса такой родной и теплый усиливается с каждым шагом, перебиваемый жуткой, почти нестерпимой сладострастной вонью лабданума. Никогда Минхо не ощущал его в такой концентрации. Хёнджин всегда заметен, всегда выделяется. Но сейчас он словно бы заполнил собой весь дом, весь мир, всю вселенную. Минхо чувствует его кожей, всем телом, всем своим существом. Он как будто стоит под водопадом сладкой розовой воды и вот-вот захлебнется тем самым человеком, который и так преследует его во сне и наяву… Сердце заходится в бешеном ритме и, приблизившись вплотную к двери уборной, Минхо едва не падает в обморок. Замирает, облокотившись на стену, тяжело дышит, обливаясь холодным потом. Он не знает, что это за ощущение, он впервые испытывает подобное. В груди нарастает странная тянущая боль, расширяясь огненным шаром слепящего света…       — Минхо? Ты что тут делаешь?       Хлопок двери резко прекращает помутнение в мозгу, и Минхо возвращается к реальности из своих жутких фантазий. Он готов был вырвать эту гребаную дверь с корнем и увидеть Феликса с Хёнджином трахающимися как кролики в туалете, но вместо этого сталкивается с омегой, просто выходящим из уборной. Феликс один. С ним никого нет. Он в порядке. Его одежда опрятна, волосы причесаны, глазки горят. И улыбается он безмятежно и пьяно, как ни в чем не бывало.       — Минхо? Ты чего?       Феликс протягивает руку, касается альфы, и Минхо словно бьет током. Он дергается, как от удара. Хёнджина здесь нет, но есть его запах в такой жуткой концентрации, что любой альфа учует и поймет, кому принадлежит этот омега, и не станет к нему подходить. Минхо никогда не сталкивался с подобным, потому и подумал о том, что такое сплетение феромонов говорит о сексе. Это гораздо хуже. Хёнджин внаглую, наверняка даже не посоветовавшись с Феликсом, не сказав омеге ни слова, покрыл его собой, используя феромоновый душ, чтобы отогнать других альф на уровне инстинктов. А если быть точным, то одного определенного альфу. А именно — Минхо.       — Голова болит, — Минхо с трудом выдавливает улыбку.       Феромоны другого альфы окружают омегу и так сильно давят на мозг, что перед глазами вспыхивают белые пятна. Вот же мразь. Стоять так близко к Феликсу невыносимо сложно.       — Голова? — Феликс недоверчиво хмурится, пытаясь заглянуть Минхо в глаза. Тот так странно себя ведет, словно одержимый в церкви. Вот-вот в припадке начнет биться с воплями: не ты садил, не тебе гнать. — Слушай, я могу найти Хёнджина. Я с ним полчаса назад разговаривал. Спрошу, где у него тут аптечка. Хочешь таблетку? Или может на воздух выйдем? Мне и самому что-то жарко, и музыка на уши давит.       Феликс ничего не говорит Минхо о том, что последние минут пятнадцать ему дурно, словно в преддверии течки. Он даже рванул в туалет, проверить не началось ли раньше времени. Так сильно и восхитительно сладко крутит живот, а соски чешутся, как будто от легкого раздражения. Он списывает это на выпивку и атмосферу. В доме куча потных тел обоих полов, выпускающих феромоны под влиянием алкоголя. Возможно это сыграло свою роль. Феликс чувствует себя отлично. Просто ощутимо возбужден, и это не спадает, а лишь усиливается.       — Не нужно, — Минхо так сильно вцепляется в руку Феликса, что тот невольно охает от боли. — Давай так постоим немного. Мне станет легче. Иди ко мне…       Всякая игра идет по правилам ровно до первого нарушения. Кто-то переступает черту и тем самым развязывает руки другим. Минхо никогда не думал, что их с Хёнджином противостояние дойдет до того, что они начнут использовать ни в чем не повинного омегу, чтобы урыть друг друга. Феликс, похоже, ничего не чувствует. Феромоновый душ безопасен для омег? Кажется так он говорил.       Минхо притягивает малыша в объятия, через силу заставляя себя прижать к груди того, кто с головы до ног покрыт феромонами другого альфы. От этого хочется плакать или биться головой о стену, но Минхо просто прикрывает глаза и выпускает собственные феромоны, формируя вокруг жмущегося к нему ничего не подозревающего Феликса собственный защитный кокон, перебивая пошлую сладость лабданума резким пепельным ветивером. По мере того, как его аромат насыщает воздух, смешиваясь с ароматом Хёнджина, Минхо чувствует, как его отпускает. Кровь перестает бешено стучать в висках. Холодный пот больше не ползет по позвоночнику противной липкой змеей. А в голове наконец проясняется. Это последняя капля. Хёнджин его достал. Стоя в тихом коридоре рядом с уборной, Минхо постепенно приходит в себя и решает разбить рожу Хёнджину сразу после вечеринки. Пусть встречает Новый год разукрашенным под хохлому. Как он вообще додумался вылить свой феромон на Феликса? Они даже не встречаются. Это просто свинство. Минхо жутко зол на альфу, но фактически делает то же самое, не замечая, как загнанно и рвано дышит омега, прижимаясь к нему всем телом. Феромоновый душ безопасен для омег, это истинная правда. Но в зависимости от концентрации вызывает почти невыносимое влечение, экспоненциальную течку, развивающуюся стремительно. Ее невозможно купировать ни одним из существующих препаратов контроля. И снять ее симптомы не получится без непосредственного участия альфы, чьи феромоны покрывают омегу…

***

      — Ну и тварь же ты! — Минхо впечатывает Хёнджина в стену, со всей дури толкая в грудь.       — Не подходи к моему омеге, — Хёнджин рычит, отбрасывает от себя руки Минхо и замахивается для удара, полный решимости не просто драться, а к хуям разъебать соперника.       Шила в мешке не утаишь. Он за версту учуял, что Феликс, как кремовый торт, теперь покрыт жирным слоем смешанных феромонов, и запах Минхо в этой смеси просто убийственно силен. У альфы это вызывает едва ли не помешательство на почве ревности. Собственнические инстинкты у представителей их пола слишком сильны.       — Кадык вырву, — выплевывает Минхо.       Они сцепляются как дикие коты в один электрический комок ярости, готовые разорвать друг друга здесь и сейчас, даже не обращая внимания на Феликса стоящего тут же, наблюдающего весь этот беспредел.       — Минхо! Хёнджин! Прекратите немедленно! — голос омеги тонет в одобрительном вое собравшихся альф, которые только рады поддержать хорошую драку — без нее, как известно, веселье не считается полным.       — С хуя ли он твой омега?! Ты. Оборзевший ублюдок! — Минхо целится в лицо, до одури желая видеть кровь и опухшее месиво вместо самодовольной ухмылки, но Хёнджин уворачивается легко и быстро. Кулак альфы мелькает всего в нескольких сантиметрах, не достигая своей цели.       — Он мой, — коротко рявкает Хёнджин, выкручиваясь из хватки Минхо и заваливая его на спину. Они борются за то, чтобы быть сверху с переменным успехом. Катаются по полу, раздирая друг друга в кровь. — Чего непонятного?! Я получаю всё, что хочу. Запомни это!       Посреди холла первого этажа толпа альф собралась в кружок, подначивая дерущихся, словно не до конца осознавая, что это не шутки. Из омег только Феликс продрался в первые ряды зрителей и, схватившись за Джисона, едва не плачет от ужаса. Ему больно от одного вида крови на содранных костяшках пальцев Минхо и порванной на груди футболки Хёнджина. Феликс всё понимает. Только он виноват в том, что дорогие ему люди схлестнулись насмерть. Альфы не терпят конкуренции, надо было думать, прежде чем пытаться сохранить статус кво и баланс между ними двумя. Он ведь понимал, что выбрав одного, автоматически потеряет другого. А терять Феликс не хочет. Не может. Просто не способен…       — Прекратите же! Ну! Минхо хватит! — От жуткой слабости в ногах Феликс почти оседает на пол.       Ему и без того дурно последние полчаса. Во всём теле поднимается назойливый лихорадочный жар, от которого тошнота подкатывает к горлу удушливой волной. Его никто не слышит. Только Хан подхватывает омегу под руки, с тревогой заглядывает в глаза.       — Ну ты чего?       Джисон, как и все прочие альфы прекрасно чувствует, что Феликс весь залит феромонами. Но не может понять, почему аромат такой странный. Как будто неуловимо знакомый и в то же время чужой. Нетрудно догадаться, что это смесь, но Хан порядком пьян и рассуждать логически не шибко способен.       — Джисон, мне плохо, — шепчет Феликс. — Пиздец… Мне… плохо…       Сквозь белое марево ярости Минхо видит, как Хан уносит обмякшее тело Феликса прочь от вопящей толпы и дерущихся альф. Отвлекаясь, он пропускает сильный удар в живот. Хёнджин кидает его резким броском через бедро, и мир вокруг качается, переворачивается с ног на голову.       — Блядь. Слезь с меня нахуй! — Минхо отпихивает настырного Хёнджина, но не отвечает на удары, градом сыплющиеся на него. — Да пусти же ты!       Пришлось пнуть здорового, рассвирепевшего от гормонов и злости Хёнджина коленом в грудь, чтобы просто скинуть его с себя. Пока тот раздупляется, задыхаясь от сильного удара аккурат в солнечное сплетение, Минхо ужом отползает подальше под разочарованные возгласы ребят из команды. Всё выглядит так, будто он позорно бежит с поля боя.       — А ну, иди сюда! — ревет Хёнджин, пытаясь схватить Минхо за ногу. Тот отбрыкивается, бьет ногами куда попало, втайне надеясь, что по лицу.       В последний момент ему удается слинять, увернувшись от цепких сильных рук неутомимого квотербека. Вскочив на ноги, Минхо кидается в толпу. Сердце бьется как бешеное в загнанном рваном ритме. Минхо мечется, словно безумный, и люди, глядя на него, не понимают, что случилось. Он мельком замечает Хана, свернувшего за угол с омегой на руках. Похоже он идет к уборной, хочет усадить Ликса на диванчик подальше от музыки и воплей.       — Что с ним?! — Минхо врывается потрепанный, избитый, с бешеными глазами. Он ничего перед собой не видит, кроме Феликса с трудом сидящего на диване у стены.       Растерянный Джисон мнется рядом. Его тревожный взгляд почти чист. От страха альфа резко протрезвел.       — Не знаю. Он сказал, ему плохо и упал. У него слабость. Я подумал, его надо увести от вас. Может драка на него так повлияла?       Минхо кидается к омеге. Падает коленями на каменный пол, хватает чужие горячие ладони в свои. Феликс часто дышит, смотрит на Минхо влажным взглядом из-под опущенных ресниц и весь горит. Щеки, кончики ушей алые от прилившей крови, губы распухли, как будто бы он их кусал или… целовался…       — Ты, блядь, сбежать надумал?! — Хёнджин влетает следом, в ярости сжимая кулаки. — Минхо!!!       Хан бросается наперерез и вовремя хватает друга.       — Хёнджин, остынь! Да погоди ты! Успокойся!       Пока они борются где-то позади, Минхо осматривает Феликса, трогает его влажный лоб.       — Что с тобой, котенок? Тебе плохо? Ну? Скажи хоть что-нибудь…       У Минхо дрожат руки. Феликс явно в адеквате, но почему-то почти без сил. Омегу лихорадит, словно в течку…       — Минхо… — голос Феликса такой низкий, сладкий. Он всхлипывает, срываясь на стонущий плач и этот звук как удар током прошибает альфу. И по-видимому не только его. Хёнджин и Хан мигом прекращают свою возню и замирают безмолвными каменными изваяниями. — Мне… мне нужно в туалет… мне плохо… помоги мне…       Феликс хнычет, тянет руки, цепляясь за Минхо, сжимает колени, будто боится расслабить ноги.       — Идём, я отнесу тебя. Давай, — Минхо пытается поднять омегу, но ему не дают этого сделать.       Хёнджин отталкивает Хана, подается к Минхо и хватает его за плечо, стискивая железными пальцами.       — А ну не трожь его, — шипит сквозь зубы. Его прозрачные глаза наливаются кровью.       — Да отъебись ты, — Минхо дико зол, ужасно раздражен, а еще он страшно напуган. С Феликсом что-то не то, а они выясняют отношения.       — Я отнесу его на второй этаж, — Хёнджин даже не слушает Минхо. Отпихивает от Феликса и сам хватает малыша в охапку. — Там нормальные ванные и есть комнаты для гостей. Ему надо умыться и лечь. Если что, вызову врача.       Минхо трясет. Признавать это нет никакого желания, но Хёнджин прав. Ликса лучше отнести в спокойное место и предоставить нормальные условия, чтобы он смог привести себя в порядок. Наступив на горло своей злости, Минхо кивает и позволяет нести омегу к лестнице на второй этаж. Он идет за Хёнджином, не собираясь оставлять его с Феликсом наедине даже в такой ситуации. Тем более в такой ситуации. Где-то в глубине души Минхо уже понимает, что произошло…

***

      — Ликси, детка, ты как? — Хёнджин стоит под дверью в собственную роскошную ванную комнату, где вот уже больше получаса назад уединился Феликс, и униженно скребется как провинившийся щенок.       — Хреново!!! — в дверь с той стороны летит что-то увесистое и, похоже, стеклянное. Резкий звук разбитого стекла не оставляет простора для фантазии.       — Ну ему хотя бы лучше, — Минхо говорит шепотом, но Феликс его всё же слышит даже за дверью.       — Какой хуй лучше? — не всякий альфа способен так звучно кричать таким низким глубоким басом. — Из меня течет, как из портовой бляди! Вы оба просто идиоты!       Минхо стоит, откинувшись на стену, ему нечем дышать, он и сам ощущает это — дикое возбуждение, которое невозможно унять. У них за стенкой совсем рядом течный омега, который божественно пахнет и скулит от желания, мучается там один и на чем свет стоит костерит обоих альф, буквально десять минут назад честно сознавшихся в обоюдной феромоновой атаке. Для организма омеги это безопасно. Ну да, кто бы спорил. Но кто же знал, что это приводит к такому результату?       — Черт, малыш, открой дверь, — Хёнджин стаскивает с себя рваную футболку. Его бледное тело всё мокрое от пота. На него феромоны действуют так, что он сходит с ума. — Открой, не бойся. Впусти меня.       Он липнет к двери, сползает по ней на пол, становясь на колени, и почти воет от вожделения.       — Как вы додумались оба обливать меня феромонами? Вы безмозглые, тупые животные! Вам лишь бы выяснить, кто прав! Кто сильнее! На меня вам совершенно наплевать!       Феликс орет и плачет. Даже эти мокрые надрывные звуки переворачивают всё в душе Минхо. Ему больно и стыдно. У него каменный стояк и полный рот слюны. Сейчас он согласен даже помириться с Хёнджином, лишь бы Феликс успокоился. Лишь бы не вышвырнул из своей жизни их обоих как нашкодивших котят.       — Я первый начал, — Хёнджин бьется лбом о дверь уборной. — Минхо не виноват. Малыш, не нервничай. Мы всё уладим. Просто открой дверь… Ну же…       Феликс с той стороны подходит к двери и Минхо тянет с непреодолимой силой точно так же, как Хёнджин, упасть на колени и ползти к своему омеге… к их омеге…       — Котенок, мы не станем ругаться, — собственный голос кажется Минхо чужим. Хриплым, жутким. — Будем делать, что ты скажешь. Если захочешь, чтобы мы ушли, мы уйдем.       Хёнджин скребет ногтями по дверному полотну, ломая свой идеальный маникюр. Он бросает на Минхо долгий взгляд из-за плеча и молчит. Если Феликс прогонит, он конечно уйдет, но куда ему идти из своего же дома? От своего омеги?       Щелчок замка и тяжелая дверь медленно приоткрывается. Безумно-сладкий запах шоколада наполняет легкие с первого вдоха. Но он лишь доминирующая нота. В шоколад вплетается горечь ветивера и сладость розы. На миг прикрыв глаза, Минхо ощущает на языке эту бешеную дикую смесь вкусов их троих. Это неправильно, это сумасшествие. Но, боже, до чего это прекрасно.       Феликс стоит на пороге мокрый после душа в одних боксерах и прилипшей к телу футболке. Он видимо так и залез под воду, не раздеваясь до конца. Хотел охладиться, но только немного сбил жар и смог нормально поговорить с альфами. В остальном облегчение не наступило даже близко.       — Вот, полюбуйтесь, — Феликс всхлипывает, упираясь в косяк двумя руками. — Я не могу даже раздеться, чтобы принять душ… у меня кожа горит… не могу себя трогать…       Существуют зрелища, после которых не жалко ослепнуть. Минхо наслаждается одним из таких. Вот бы время в этом моменте остановилось навсегда.       Есть что-то извращенно волшебное в том, как сильно ему нравятся оба человека перед ним — красивый сильный альфа на коленях и с трудом держащийся на ногах омега в дверном проеме ванной комнаты. Феликс глубоко и шумно дышит, его грудь вздымается, словно он только что бежал стометровку. Мокрые волосы прилипли ко лбу, а глаза полны слез. Липкое влажное белье не скрывает его торчащих сосков и вставшего члена. Внутренняя поверхность бедер блестит от смазки, которая обильно течет сзади, пачкая кожу, пропитывая ткань…       — Ликси… — Хёнджин осторожно тянется к омеге и от того, как сильно дрожат его пальцы, у Минхо, наблюдающего это, разрывается сердце.       Когда-то Минхо посещала крамольная мысль, каким Хёнджин бывает с тем, кого искренне хочет? Способен ли он испытывать трепет перед возлюбленным или же его единственный кумир он сам?       Мышцы на спине Хёнджина подрагивают от напряжения. Он изгибается в пояснице, склоняет голову, задыхается от чувств и феромонов. Не прикасаясь к Феликсу, он словно трогает подушечками пальцев дрожащий от безумного жара воздух в непосредственной близости от пылающей кожи бедер омеги.       Феликс кусает губы и сам придвигается к Хёнджину, позволяя коснуться себя, пересечь невидимую черту вседозволенности. Хёнджин стонет на выдохе в тот момент, когда льнет к ногам омеги. Прикрывает глаза, полностью отдаваясь ощущениям. Феликс весь дрожит под горячими ладонями альфы. Хёнджин гладит его ноги, трется щекой и наконец целует над коленом, перемещается выше, касается губами настолько невесомо, что эти поцелуи можно назвать целомудренными.       У Минхо внутренности скручивает узлом от такого. Оттолкнувшись от стены он делает шаг к омеге, ловит взгляд янтарных глаз Феликса, безмолвно зовущий утонуть в их бездонном омуте.       — У меня всё зудит, — Феликс дергает краешек своей мокрой футболки. Его жалобный хнычущий голосок врезается в мозг волшебной мелодией дудочки крысолова. Подчиняясь ей, Минхо приближается, не сопротивляясь. — Внутри так мокро… всё хлюпает. Губы чешутся. Не знаю почему. Слюна течет… — Минхо подходит так близко, что бедром касается плеча Хёнджина. Тот даже не дергается. Теперь альфы вдвоем стоят перед омегой и их личное пространство становится общим. — И тут, — Феликс осторожно, стараясь почти не касаться кожи, задирает свою футболку на груди. — Тут тоже жутко чешется… Ужасно…       Он открыто плачет от смущения, демонстрируя альфам свои ярко-розовые раздраженные соски. Обычно плоская небольшая ореола теперь распухла, налилась и выступает так сильно, что от нее невозможно оторвать взгляд.       — Не плачь, — шепчет Минхо, задыхаясь. — Всё хорошо.       Он наклоняется и, прежде чем Феликс успевает возразить, легко касается языком правого соска. Проводит широким мокрым мазком, слушая, как Феликс вскрикивает и дергается, но Хёнджин обнимает его ноги снизу и не дает упасть.       — Хочу снять это с себя, — Феликс мотает головой, тянет прилипшие к телу мокрые тряпки. — Мне тяжело.       — Идём в спальню, — Хёнджин смотрит на Минхо и Феликса снизу вверх, подняв свое красивое лицо, и от того, насколько мягкое у него сейчас выражение, захватывает дух.       Феликс молча кивает, соглашаясь, но Минхо всё же спрашивает:       — Ты хочешь с нами обоими?       — Да… — обвив дрожащими руками шею Минхо, отвечает Феликс. — Отнесите меня. Я не могу идти…       Хёнджин отпускает омегу, позволяя Минхо взять Феликса на руки. До спальни всего несколько шагов. Они проходят в просторную темную комнату, где сразу же загорается приглушённый мягкий свет. В доме Хёнджина всё обустроено для комфорта его пресыщенных владельцев. Роскошный и функциональный интерьер, полностью автоматизированная система «умный дом», датчики движения, света, температуры и влажности воздуха.       Феликс, прикрыв глаза, дышит обжигающе приятным запахом Минхо, уткнувшись альфе в шею. От его теплых сильных рук омеге одновременно и хорошо, и невыносимо. Это дает ощущение безопасности и рождает желание подчиняться. Чтобы эти же сильные руки, защищающие от всего мира, сдавили тебя посильнее, выкрутили в неестественной позе до тянущей боли во всех мышцах.       Хёнджин закрывает их троих в спальне. Щелкает замком на массивной двери, отрезая любые пути к отступлению. Минхо замирает у края широкой постели, поворачивает голову, чтобы взглянуть альфе в глаза… Он много раз видел на лице Хёнджина целый калейдоскоп всевозможных эмоций от ненависти до азарта, от презрения до абсолютного счастья. Но то, что он видит сейчас, не сравнимо ни с чем. Хёнджин красив, когда злится, когда в пылу борьбы на поле вырывает зубами победу даже у более опытного противника, когда брезгливо кривит в усмешке губы или открыто насмехается в попытке унизить. Сейчас же он просто стоит, прислонившись спиной к двери, и его чистый взгляд распахнут как у ребенка. Наивного, порывистого. Открытого миру, как впервые попавший в цивилизацию дикарь.       Не стой там… подойди… Мысли проносящиеся в голове Минхо материализуются в реальности как по волшебству. Хёнджин не отводит взгляда и подходит к кровати. Вдвоем они усаживают Феликса на край и помогают снять влажное белье.       — Давай, подними руки, — Минхо цепляет футболку омеги и медленно тянет вверх. Феликс послушно вскидывает руки, терпеливо ждет, пока альфа избавит его от противно липнущей тряпки.       — Нужно встать? — шепчет Феликс в тот момент, когда Хёнджин касается резинки его боксеров.       — Нет, — нервно сглотнув, хрипит Хёнджин. — Откинься на спину, я сам сниму.       У Минхо перехватывает дыхание при виде того, как ловко и легко Хёнджин управляется с изнывающим, хрупким телом омеги. Как кладет его на кровать, поднимает ему ноги, придерживая в районе коленей. Феликс приподнимает бедра, крутит ими, помогая Хёнджину стаскивать с него насквозь мокрые боксеры. Он хочет прикрыться ладошкой, всё еще смущаясь под пристальными взглядами альф, но случайно касается своего распухшего, налитого кровью члена и дергается, будто ошпарившись. Чувствительность выкрученная на максимум превращает удовольствие в боль. Чтобы снять напряжение нужно дать телу то, что оно так сильно хочет…       — Нужно кончить хотя бы раз, малыш…       Хёнджин раздвигает лежащему навзничь Феликсу ноги так широко, что омега чувствует, как воздух холодит испачканную смазкой кожу в промежности. Ему стыдно, но сил терпеть практически нет. Хочется разрыдаться от бессилия, закрыть глаза и отдать свое такое слабое жаждущее тело на растерзание. Пусть делают с ним что хотят. Так Феликсу было бы легче не думать о том, какой плохой и как сильно этого хочет.       — Иди сюда, — Минхо садится на постель, притягивает Феликса к себе в объятия так, чтобы он откинулся на него верхней частью тела, предоставив нижнюю в полное распоряжение Хёнджина. Феликс цепляется за Минхо, запрокинув голову, смотрит ему в глаза и снова плачет, но уже беззвучно и отчаянно.       — Ну что с тобой? — Минхо гладит его по волосам. Наклоняясь, целует в уголок рта, не решаясь впиваться в дрожащие губы. Они даже еще ни разу не целовались, а уже собираются усмирять омегу в течку. — Тебе страшно? Ты не хочешь?       Феликс мотает головой, жмурится, тянет кофту Минхо, скручивая мягкую ткань стиснутыми кулачками.       — Разденься, — еле слышно произносит. — Я не хочу быть один без одежды. Как будто я…       — …Самый развратный из нас? — Хёнджин придвигается ближе, устраиваясь между ног Феликса так, что тот уже не сможет их свести.       Феликс вспыхивает и кивает, закусив губу. И он, и Минхо оба смотрят на то, как Хёнджин наклоняется и слизывает смазку с внутренней поверхности бедра омеги, щекочет кожу языком с платиновой штангой посередине.       Минхо бросает в жар. Он стаскивает джемпер вместе с футболкой через голову и кидает на пол, оставаясь в одних джинсах, как и Хёнджин.       — Хёнджин, перестань… не надо там лизать… это…       Феликс проглатывает слова, откидывается на Минхо, выгибает спину. Его глаза закатываются, а в уголках губ блестит крупными каплями слюна, которая вот-вот потечет по подбородку. Хёнджин просто целует его между ног, не трогая слишком чувствительный член, облизывает поджавшиеся от возбуждения яички и скользит языком вниз к сочащейся смазкой дырочке. У Феликса внизу всё упруго и сжато, несмотря на течку. Чтобы раскрыть, его нужно расслабить, успокоить. Но омега только трясется и хнычет.       — Тебе неприятно? — Минхо прижимается к Феликсу сзади. Кожа к коже. Окольцовывает руками. Разворачивает к себе его лицо, отвлекая от того, что внизу делает Хёнджин.       — Приятно… — выдыхает Феликс. Его глаза мутные, язык заплетается. — Минхо… Ах… Мммм…       Так трудно быть нежным и сдержанным, когда перед тобой дышит тебе в лицо безумно сладкий слабый мальчик. Минхо целует Феликса, слизывает слюну с его губ, задыхаясь от желания. Феликс слабо стонет ему в рот, двигает языком неумело и хаотично. Он такой мокрый и горячий, что, углубляя поцелуй, Минхо захлебывается пошлыми хлюпающими звуками. Все сценарии их первого поцелуя рассыпаются в голове, стертые одним махом. Губы Феликса мягкие, жадные. Их хочется терзать, упиваясь нежностью до краев.       Минхо гладит ладонями тело омеги, скользит по груди, задевая соски, заставляя дрожать от прикосновений и сдавленно мычать в бессмысленном протесте.       — Тебе нравится? — шепчет Минхо в поцелуй.       Феликс мурлычет неразборчивое «да», пока альфа целует его лицо, слизывает соленые дорожки слез в уголках глаз и, опаляя горячим дыханием ушную раковину, проникает в нее языком, пуская мурашки по рукам.       — А тут? — руки Минхо накрывают отечные ноющие ореолы, мнут грудь пальцами, зажимают соски, то сдавливая до легкой тянущей боли, то отпуская и поглаживая.       — Нравится… — Феликс сглатывает слюну и стонет в голос, откинув голову на плечо Минхо.       Ему так хорошо. Всё тело ноет. Он инстинктивно раздвигает ноги, двигает бедрами, пытаясь усилить стимуляцию еще и внизу. Хёнджин осторожно ласкает его языком и собирает пальцами смазку у входа. Массирует напряженные мышцы ануса, не торопясь. У Феликса стоит. Заставить его кончить легко. Надо просто поласкать его внутри. Прикосновения к члену сейчас будут лишними. Течные омеги и так слишком чувствительны, а тут течка вызвана искусственно и под влиянием феромонов протекает не так как обычно. Всё тело омеги заточено под удовлетворение сзади. Через долгий и глубокий анальный оргазм, взрывающий тело изнутри…       Минхо так хорошо отвлекает малыша, держит его в своих руках как в колыбели, что Хёнджин ощущает полную свободу действий. Феликсу некогда дрожать и дергаться, когда горячий язык альфы проникает в его дырочку. Хёнджин раздвигает пальцами половинки ягодиц омеги и настойчиво вылизывает его вход, толкаясь внутрь, задевая штангой края, вызывая бесконтрольные спазмы удовольствия по всему телу. Феликс реагирует громкими стонами, неразборчивым хныканьем. Задушенный поцелуями, стиснутый в лапах одного альфы и полностью беззащитно раскрытый перед другим, он почти не соображает, когда в него входят два пальца сперва по костяшки, а потом всё глубже и глубже, до самого конца…       — Мин… Минхо… Аххх… да… Хёнджин… ещё… сильнее…       Хёнджин прикусывает нежную кожу на бедре Феликса. Ему хочется оставить следы на его теле, пометить как свою собственность. Он погружает пальцы в мокрое отверстие, при каждом толчке извергающее очередную порцию смазки. У альфы уже вся рука в прозрачной густой субстанции насыщенной бешеным запахом шоколада. Внутри Феликс скользкий и узкий. Он сжимается так, словно боится прикосновения к электрическому комку нервов расположенному на удивление далеко от входа. Длинные пальцы Хёнджина достают до заветного местечка, но уже и так понятно, что этому маленькому хрупкому омежке для абсолютного удовлетворения просто необходим большой член, чтобы на полную стимулировать всё внутри. Это так не вяжется с ангельским видом и скромным характером омеги, что от одной мысли об этом у Хёнджина горит голова. Феликс сладкий горячий котенок, которого нужно трахать глубоко и долго. И, возможно, не сдерживаясь…       Первый оргазм накрывает омегу в тот момент когда Хёнджин, постанывая, кусает его бедро достаточно сильно, чтобы остался столь желанный альфе след. Без остановки раздражая пальцами простату, он заставляет Феликса разрядиться без прикосновений к члену…       Феликс запрокидывает голову, хватает ртом воздух, ощущая первую, мощную волну облегчения во всем своем маленьком теле. Ему еще очень далеко до полного усмирения, но слабость и дрожь покидают его вместе с порцией густой белесой жидкости обильно пачкающей его живот.       Сладко потягиваясь после оргазма, Феликс щурит влажные от слез глаза и улыбается, глядя, как Минхо и Хёнджин нервно стаскивают с себя остатки одежды. Омеге жутко интересно посмотреть, чем богаты оба его альфы. Он слегка приподнимается на локтях и внимательно смотрит.       Хёнджин высокий, у него длинные конечности, и вполне логично, что член внушительной длины. У Минхо на порядок короче, но толстый и тяжелый, увитый венами, вспухшими от прилива крови.       — Поцелуй меня, — Хёнджин ужом вползает с одной стороны постели, ложится рядом с омегой, обнимает, притягивает к себе.       Феликс смеется от легкой щекотки, когда пальцы альфы быстро пробегаются по ребрам. Его смех тонет в поцелуе, который Хёнджин ворует с его губ, нагло вторгаясь в сладкий ротик языком, стукаясь платиновым шариком о зубки Феликса.       — Мммм… Хёнджин…       Феликс обвивает руками его мощную, влажную от пота шею, прижимается всем телом, буквально выпрашивая, чтобы Хёнджин накрыл его собой, придавил к постели, задушил своей любовью… Спину обжигает прикосновением еще одного тяжелого сильного тела. Минхо ложится так, что Феликс оказывается зажат между двумя распаленными альфами на постели. Член Хёнджина трется об его собственный, упирается в живот и по размеру понятно, на каком уровне он будет когда окажется внутри. Горячий член Минхо прижат к ягодицам омеги. Скользит в мокрой от смазки ложбинке в опасной близости от все еще пульсирующего после оргазма ануса. Если бы он сейчас вставил… Не отрываясь от губ Хёнджина, Феликс мычит и ерзает задом, неосознанно пытаясь насадиться на член.       — Не торопись, — Минхо целует омегу в ушко. — Это нужно сделать аккуратно.       Они все трое так близко… В тусклом свете ночника глаза Хёнджина блестят алмазным огнем. Целуя Феликса, он смотрит на Минхо так пристально… так жадно… В голове Минхо мелькает дикая мысль. Он прихватывает Феликса за подбородок, почти насильно вырывает из плена чужого рта и разворачивает его растерянное личико к себе. Губы омеги влажные от слюны Хёнджина. Сам Хёнджин хищно усмехается, наблюдая, как Минхо слизывает его слюну с губ Феликса, после чего сладко и долго целует, явно наслаждаясь этим непрямым поцелуем с самым ненавистным ему альфой.       Он тебя ненавидит… Джисон ничего не понимает в ненависти. Глупый мальчик. Видя, как Минхо засасывает бедного омежку, ошалевшего от такого напора, Хёнджин абсолютно уверен в природе его чувств. И ненависть там далеко не на первом месте.       Хёнджин гладит ноги Феликса, закидывает одну на себя, раскрывая его сзади, будто специально, чтобы Минхо было удобнее вставить. Ласкает пальцами дырочку, играясь, проникает внутрь. Неглубоко. Дразнит, заставляя парня двигать попкой, выпрашивая более сильной стимуляции.       Минхо накрывает ладонью, поглаживает, мнет упругие половинки ягодиц омеги. До красноты и легкого жжения. Феликсу нравится. Он стонет, целуется с обоими альфами попеременно, только успевая поворачивать голову. Ему не хватает воздуха, хотя он практически не закрывает ротик. Альфы загоняют его в душную влажную ловушку жаркого дыхания и мокрых языков.       Минхо оттягивает тонкую кожу возле дырочки, пачкается в смазке и сталкивается с пальцами Хёнджина, уверенно и нагло проникающими внутрь. Они оба замирают от такого неожиданного контакта. Но лишь на мгновение. Редкий альфа способен делить с другим своего омегу. Это извращение в какой-то степени. Подсознательная тяга к боли, мазохизм в чистом виде. Минхо переплетает свои пальцы с пальцами Хёнджина, накрывает его ладонь своей и следующим толчком они погружаются в горячее нутро омеги вместе. Феликс дергается и скулит от распирающего чувства внутри. Альфы растягивают его напористо и грубо, стимулируя уже натертый истерзанный вход, делая мягким, зияющим, почти готовым для члена. Минхо в этот момент думает, что если бы они оба могли свободно войти… столкнуться внутри послушного стонущего тела… тереться друг о друга, трахая омегу в одном ритме…       — Я попробую вставить? — Минхо лижет Феликсу ухо, пока тот сладко сосется с Хёнджином.       Кого он спрашивает об этом непонятно. Феликс не реагирует, не отвечает, рвано дергаясь в такт неглубоким фрикциям пальцев внутри себя. Он полностью увлечен погоней за очередным оргазмом. Его течка только набирает обороты. От сумасшедшей концентрации гормонов их всех троих почти невозможно соображать трезво, отвечать за свои действия или быть хоть в чем-то уверенным. Возможно, на исходе этой долгой ночи они все пожалеют о случившемся, но Минхо хотел бы сохранить это пусть даже как страшный сон или видение.       Хёнджин придерживает ногу Феликса, чтобы тот не сжимался, не пытался соскочить. Внутри омега мягкий и мокрый, но член не пальцы. Даже в горячке при первом проникновении будет тяжело. Минхо скользит членом между ягодиц Феликса, смешивает их смазки, упирается головкой в подрагивающее колечко мышц и надавливает, с силой толкаясь внутрь.       — Ммм… мнф... мин… Минхо…       Глухие болезненные стоны Феликса тонут в поцелуе. Хёнджин намертво вцепился в него и держит раскрытого, беззащитного, совершенно беспомощного.       — Тише, котеночек, — Хёнджин вылизывает нёбо омеги, засасывает его маленький язычок, не давая опомниться. — Вот так. Еще немного. Расслабься.       Минхо загнанно дышит, уткнувшись в холку Феликса. Слушая их общие безумно сладкие звуки, сливающиеся в один поток — скулеж Ликса, страстный шепот Хёнджина и собственный хриплый протяжный стон в тот момент, когда толкается внутри нежного тела омеги, растягивая его под свои размеры, проникая всё глубже с каждым толчком, неумолимо стремясь к…       — Ах… хах…       Феликс надрывно плачет и почти кричит от ощущений. Его не заглушают поцелуи, вопли рвутся из груди, разрывая связки животным низким воем. Ему некуда бежать. Захлебываясь восхитительной глубинной болью, он расслабляется в тисках чужих горячих тел. Минхо вжимает его в Хёнджина, проникая сзади до самого конца, до точки невозврата, где боль превращается в наслаждение. Клетка захлопнулась, птенчик попался…       Гул в ушах до помутнения рассудка и охуительная узость там внизу. Минхо больше ничего не чувствует. Он прижимается к Феликсу так сильно, что кажется, будто сливается с ним в одно целое. Руки Хёнджина скользят по плечам омеги, дотягиваются до Минхо. Словно мимоходом, невзначай он запускает пальцы Минхо в волосы, проводит, стискивает, тянет на себя, словно хочет протащить альфу ближе сквозь тело омеги.       Минхо прошибает электричеством и замыкает в их общую спаянную намертво цепь. Он откровенно ластится под настойчивой рукой Хёнджина. Тот просто гладит его по голове, позволяя быть сопричастным, не лишним, желанным. И от этого хочется плакать. Минхо ускоряется, входя в тело омеги глубоко, задевая простату, стимулируя сладкий припухший бугорок постоянным трением. Феликс впускает его в себя всё еще через боль, но уже с явной отдачей. Омега трется спереди о живот Хёнджина и кончает всего после нескольких ударов в простату. Его не выпускают, не дают передохнуть. Минхо только разгоняется, он даже не начал толком трахать Феликса. Член свободно входит на всю длину и движется внутри как поршень, не прекращая стимуляцию ни на секунду.       — Не плачь, — Хёнджин целует пылающие щеки Феликса, касаясь нежно, одними губами. — Тебе хорошо? Хочешь потом сесть на меня сверху?       — Дд... да... да… ах, черт, да… — Феликс закатывает глаза, ощущая, как глубоко внутри Минхо таранит его сзади, стискивает до синяков его бедра, впиваясь пальцами в мягкие ягодицы.       — Минхо тебя растянет для меня, — нагло шепчет Хёнджин. — И я трахну тебя так, что ты забудешь свое имя.       Феликс давится слюной. Хёнджин целует его в шею, засасывает нежную кожу, оставляет на ней розовые бутоны боли каждым своим поцелуем. Спускается ниже и крепко держит омегу, чтоб не рыпался и не мешал невыносимо сладко себя мучить.       — Хён… Хёнджин… не… надо…       Феликс откидывает голову назад и тут же попадает в плен Минхо. Альфа целует его в ушко, мокро вылизывая языком ушную раковину.       Хёнджин облизывает и сосет соски омеги, прикусывает, оттягивает со стоном, увлекаясь этим так, что не может остановиться. Феликс слабо упирается руками в его плечи, но не в силах оттолкнуть. От этих жестких ласк груди он снова кончает, но это нисколько не помогает ему прервать обоих альф хоть на секунду. Это так эгоистично с их стороны и так восхитительно. Феликс хнычет, обнимает голову Хёнджина, как будто хочет, чтобы тот посильнее прикусил его нежную измученную плоть.       Минхо уже не чувствует сопротивление. Тело Феликса податливое, мягкое. Омега скулит на члене и неуклюже подмахивает, хотя двигаться свободно почти не имеет возможности. Он ограничен, несвободен и абсолютно счастлив. Хёнджин посасывает ему грудь и гладит цепкими пальцами чувствительное горло, словно хочет сжать, но не решается. На миг представив, что Хёнджин мог бы его слегка придушить, омега задыхается и так сильно сжимается внутри, что Минхо не выдерживает. Выскальзывает из растраханного липкого отверстия и выплескивает сперму Феликсу на бедра.       Долгожданная передышка наступает лишь тогда, когда они все трое лежат, задыхаясь, после оргазма Минхо.       — Хах... Это просто сумасшествие, — шепчет Минхо на выдохе. Он легко целует Феликса в висок, трется влажной щекой. — Малыш, ты как?       Феликс хрипло смеется. Его голосок совсем низкий и сиплый. Он сорвал его пока кричал от удовольствия.       — Еще хочу, но не уверен, смогу ли.       — Тебе не надо ничего делать, — Хёнджин единственный, кто еще ни разу не спустил. Его каменный стояк причиняет боль, но он терпит. Минхо как альфа его понимает. — Минхо…       Хёнджин зовет его. У Минхо дрожат колени, когда он поднимает глаза и встречается с ним взглядом. Он много фантазировал об этом красивом человеке, видел его обнаженным в душе, касался его, ощущал его запах. Но сейчас они лежат в одной постели и делают то, о чем невозможно было даже мечтать.       — Я посажу Ликси на себя, а ты придержи, чтобы он не упал?       Минхо кивает, не понимая до конца, зачем вообще Хёнджину помощь в таком деле. Но, когда альфа приподнимает омегу и разворачивает к себе спиной, всё становится ясно. Хёнджин перекатывается на спину и тянет Феликса на себя, чтобы тот сел на него сверху, но не лицом к нему а спиной.       — Ему не будет больно в такой позе?       Минхо хмурится. Садится в кровати на колени и подхватывает Феликса подмышками.       — Будет, скорее всего, — прозрачные глаза Хёнджина вспыхивают. — Но недолго. У нашего котенка так далеко его сладкое местечко, что трахать эту задницу надо как следует.       Он резко шлепает Феликса по попке и тот охает, кусает губы, крутит бедрами в нетерпении.       — Я сяду на тебя? — Минхо седлает бедра Хёнджина, чтобы быть максимально близко к омеге. — Так удобнее.       Хёнджин усмехается. Кто бы мог подумать. Какая развратная сцена. Минхо и Феликс оба сидят на нем сверху. Только омега спиной, а альфа лицом. У Минхо прекрасный обзор. Он видит и может трогать обоих своих партнеров. Впрочем и Хёнджин также. Может гладить по спине омегу, хлестать его и без того красные ягодицы, и одновременно протянуть руку и переплести пальцы с Минхо.       — Держись за меня, — Минхо берет руки Феликса, обвивает ими свою шею.       Они, смеясь, целуются как игривые котята. Феликс цепляется за альфу, виснет на нем, как привык делать всегда.       — Не думал, что когда-нибудь окажусь в такой ситуации, — он сдавленно хихикает. Трется мокрым носиком о нос Минхо и покрывает его лицо быстрыми осторожными поцелуями.       Феликс весь раскрыт. Внизу он такой мокрый и липкий, что член Хёнджина скользит мимо дырочки, задевая головкой края, но не попадая внутрь.       — Не ерзай, детка, — Хёнджин придерживает Феликса за бедра, пристраивается и медленно вводит, насаживая омегу на свой член сверху.       Феликс расслабленный, горячий, у него течет по ногам, но этого всё равно недостаточно, чтобы спокойно принимать в такой позе и такие размеры. Его распирает. Он весь напрягается, льнет к Минхо, ища поддержки. У него дрожат руки, глаза наполняются слезами, а сердечко колотится так, что даже альфа это ощущает, сжимая малыша в объятиях.       Хёнджин несдержанно стонет. У него совсем не осталось терпения. Внутренние стенки омеги липкие, тянутся по стволу, даже несмотря на обилие смазки. Хочется войти одним рывком, грубо подкинуть на себе гибкое тело и вставлять как можно резче, с силой вгоняя член. Но Хёнджин двигается медленно и аккуратно, меняет угол, продвигается небольшими толчками, слушая, как Феликс слезно всхлипывает на груди Минхо. Тот гладит омегу по спине, по волосам. Держит, не давая всей массой опуститься на член альфы, который уже отчетливо выпирает в нижней части живота омеги под пупком. Кому-то это зрелище нанесло бы ощутимый удар по самооценке, но Минхо только кусает губы и внимательно смотрит, как длинный ствол погружается в растянутую дырочку и упирается в животик Ликса изнутри.       — Тебе больно? — Минхо наклоняется к Феликсу. Целует его личико. Тот в ответ кривит губы и жмурится. Сквозь сомкнутые веки просачивается соленая влага.       — Внутри всё плавится, — Феликс гладит ладошкой свой живот, накрывает ощутимую выпуклость и рвано дышит через рот. — Я сейчас кончу… у меня… ах… ха…       Он случайно задевает тыльной стороной ладони свой член и дергается от неожиданности.       — Лучше держи меня за шею, — шепчет Минхо, убирая руки омеги. — Не отпускай.       Он прижимает Феликса к себе так сильно, как может. Стискивает зубы от напряжения. Смотрит сверху на лежащего под ними Хёнджина и пытается навсегда запомнить этот вид. У Хёнджина тело греческого бога, литые мышцы, мраморная кожа. Живот расчерчен четкими кубиками, грудь плоская как у пловца, с упругими аккуратными сосками, в левом тускло блестит небольшая штанга, шея в жилах, на предплечьях узоры вен. Косые мышцы живота плавно закругляются к паху, где сквозь кожу тоже проступают бледные дорожки вен. Хёнджин стонет, не стесняясь. Двигается, понемногу ускоряясь, сверяясь с ощущениями. Когда скольжение внутри становится комфортным, Хёнджин накачивает Феликса, не вынимая до конца, будто пытается стимулировать его в глубине. Это быстро дает свои плоды. Феликс откидывает голову назад, выгибает поясницу, извивается всем телом на члене, так, что Минхо с трудом удается его удерживать.       — Дай мне его руки, — выдыхает Хёнджин.       Он не прекращает двигаться, подбрасывая рыдающего в голос Ликса на себе. Минхо отцепляет от себя омегу, и тот отчаянно мотает головой, боясь потерять единственную опору. Заводит ему руки за спину, где их сразу перехватывает Хёнджин.       — Давай сам, малыш, — Хёнджин тянет Феликса на себя, держит обе его руки одной своей пятерней, как скованного преступника, чье наказание бешеная скачка на члене за то, что он такой милый, сладкий мальчик.       Феликс заходится в слезных криках, его спина выгибается под крутым углом, он отклоняется назад и давление внутри его живота становится невыносимым. Хёнджин трахает его так быстро и сильно, что Минхо не уверен на сто процентов, кричит омега от удовольствия или от боли… Кончает Феликс так, что из него вырывается прозрачная жидкость, разбрызгиваясь на мятые простыни.       — Нужно простыни сменить…       Феликс прячет взгляд, уткнувшись лицом в подушку. Ему стыдно и смешно. Хёнджин так сладко его трахал, постоянно надавливая на все органы внутри, что он и сам не знает, почему из него вышло так много жидкости.       — Стеснительный мальчик похоже решил оставить нас наедине со своей милой задницей, — Хёнджин шлепает его и хватает за половинку слева.       — Очень опрометчиво, — раздается смех Минхо справа. Его горячее дыхание ощущается совсем близко, когда он наклоняется к уху омеги. — Нельзя быть таким беспечным в одной постели с двумя голодными альфами.       — Голодными? — Феликс высовывается из подушек. Его светлые волосы торчат в разные стороны. Он дует губы как обиженный цыпленок и нервно озирается. — У кого тут течка вообще? Вы то с чего голодные?       — Ну ты же не думаешь, что одного раза лично мне хватит? — Хёнджин хватает его за ногу и тянет на середину постели. Феликс охает, пока его тело протаскивают по скользким простыням. — Когда я говорил, что ты забудешь свое имя, я не шутил.       Хёнджин легко подхватывает смеющегося, брыкающегося омегу и ставит в позу, согнув ему ноги в коленях.       — Полегче, — хихикает Феликс, но сам послушно опирается на руки и выжидательно оглядывается на Хёнджина. Тот сидит на коленях сзади, прямо напротив выставленной на обозрение попки омеги. — Не будь таким грубым…       Его голос срывается. Он сглатывает слюну, ощущая, как в паху опять тянет от возбуждения. Хёнджин только усмехается. Он поглаживает Феликса по спине и ягодицам, осматривает следы от пальцев на нежной коже.       — Мне почему-то кажется, что ты не против легкой грубости, — Хёнджин наклоняется. Целует упругую округлость и сильно кусает, отпечатывая четкий овальный след своих зубов.       — Ах… Хёнджин…       Феликс вздрагивает, прогибается в спине и двигает бедрами. Его взгляд мутнеет, а рот снова наполняется слюной. Хёнджин лижет его сзади, широкими мазками, щедро лаская языком с гладким шариком пирсинга. Присасывается к припухшим растянутым краям дырочки и слизывает свежую смазку уже обильно текущую изнутри.       Минхо сидит на краю постели, наблюдая, как Феликс кайфует от наглых ласк Хёнджина. Он ловит взгляд омеги и читает по губам почти не слышное:       — Минхо…       Феликс тянется к нему, сминает пальцами постельное белье, но от того, как вкусно и горячо Хёнджин трахает языком его сзади, не может управлять своим телом. Его колени скользят, плечи подрагивают.       Минхо берет омегу за подбородок, гладит щечку, касается пальцами губ и внезапно чувствует, как омега облизывает его пальцы. Прикрыв глаза, Феликс стонет и посасывает их так, словно хочет поцелуя… или, быть может, желает задохнуться с членом альфы во рту.       — Придвинься к краю, — Минхо встает с постели, так, что его член оказывается на уровне лица омеги.       Феликс смотрит на него снизу вверх, распахнув глаза, и не может скрыть своего смущения.       — Какой хороший мальчик, — Хёнджин отрывается от Феликса и слегка подталкивает его ползти к Минхо. — Всем хочет угодить. Сладкая омежка.       Он сильно шлепает его по мокрому от слюны и смазки заду. Звонкий звук удара режет слух.       Минхо запускает пальцы в светлые волосы Феликса, тянет его к себе, тыкает как котенка лицом в свой пах.       — Тебя нужно учить брать в рот? — Минхо проводит членом по дрожащим губам.       Феликс не умеет, но хочет и ему ужасно стыдно. Если бы альфы, не спрашивая его мнения, просто взяли бы его вот так, сразу в обе дырки.       — Развратный котенок, — Хёнджин коротко рвано смеется. Прижимается к бедрам Феликса, трется членом и без предупреждения вставляет. Резко, но не до конца.       Феликс вскрикивает от грубого вторжения, но Минхо сильно сжимает в руке его волосы и затыкает его членом, проталкивая головку в приоткрытый ротик.       — Открой шире, — хрипит альфа. — И высунь язык. Давай малыш. Не сопротивляйся.       Феликс теряется в ощущениях. Хёнджин толкается в него сзади, взбивая хлюпающую по краям дырочки смазку. Минхо неглубоко входит ему в рот, трется головкой о шершавую поверхность языка.       — Если не хочешь, чтобы я трахнул тебя в глотку, соси сам, — Минхо гладит Феликса по волосам. — А если хочешь, открой рот так широко, как можешь, и постарайся расслабить горло.       Феликс знает, чего хочет, но боится сам себя. Он глубоко вдыхает через нос и широко открывает рот, высовывает язык почти полностью, смотрит на Минхо снизу, полными непрошеной влаги глазами и сам пытается взять поглубже толстый член альфы. У Минхо от такого зрелища голова идет кругом. Феликс давится и хнычет, но снова и снова старается сосать с оттягом. Вбирает в себя сколько получается, пока член не упирается ему в глотку.       — Не торопись, — задыхаясь шепчет Минхо. — Возьми глубоко и держи пока не привыкнешь. Потом уже пробуй заглатывать. Если не получится ничего страшного… Ах… черт… Ликси…       Феликс дразнит кончиком языка дырочку уретры, облизывает головку круговыми движениями, но никак не может приноровиться пока его сзади глубоко и сильно трахает Хёнджин. Всё тело омеги содрогается от толчков. Сейчас он может быть только послушным мальчиком для двух альф использующих его дырочки. Минхо держит его за волосы и двигается сам, постепенно заставляя Феликса привыкнуть к члену во рту.

***

      Минхо выходит из душа последним. Серое утро уже пробралось в спальню, ночные светильники погасли. Хёнджин сменил простыни. Вдвоем с Минхо они долго мыли Феликса в ванной, полной пены, как и хотел омега. Потом Хёнджин унес его укладывать в постель, а Минхо остался, чтобы под ледяными струями воды постоять, прочистить голову, привести в порядок мысли. От безумной смеси их общих феромонов, которой казалось наполнен весь огромный особняк, внутри разливается такое восхитительное, такое необходимое тепло. Ночь заканчивается, а что дальше за неумолимым рассветом Минхо не знает.       Хёнджин сидит на постели, облокотившись на мягкую спинку у стены и вытянув длинные ноги. Феликс сидит на нем сверху, оседлав его бедра и обняв руками за шею.       — Вы больше не станете ругаться, — упрямые нотки в голосе Ликса просто невозможная прелесть. — Пообещай!       Он сидит спиной ко входу в спальню и не видит вошедшего Минхо. Зато Хёнджин видит. Смотрит словно сквозь омегу, пронзительным взглядом прожигая Минхо насквозь.       — Обещаю, — он осторожно заправляет прядь волос Феликсу за ушко. — Я буду кротким как ягненок.       Минхо смеется в голос, выдавая свое присутствие. Подходит к кровати и запрыгивает на упругий матрас.       — Не верь ему, — он подбирается к Феликсу сзади, хватает за бока и стискивает, обнимая, прижимаясь всем телом. — Хёнджин ласковый только с тобой, потому что ты омега. Как только ты уснешь, он придушит меня и скажет, что так и было.       Минхо нагло садится на ноги Хёнджина так же, как Феликс, и теперь они оба оседлали его как туристы на банане. От тяжести их тел Хёнджин притворно стонет. Закатывает глаза и цокает языком.       — Да очень надо мне тебя душить. Ты же извращенец. Еще кончишь от этого.       Минхо упирается подбородком в плечо Ликса и смотрит на Хёнджина, сузив глаза.       — Ты такой красивый, Хёнджин, что на твой ужасный характер можно закрыть глаза. Огрызайся сколько пожелаешь. Я сегодня добрый.       Улыбка сползает с лица Хёнджина. Он смотрит на обнимающихся Минхо и Феликса так, словно видит впервые.       — Не хочу, чтобы между нами тремя были разногласия, — тихо, но твердо произносит Феликс. — Не теперь. Не после всего… — Он опускает глаза. Его ресницы дрожат, а щеки вспыхивают.       — Ликси, котенок, — Хёнджин поспешно касается подушечками пальцев его щечки. Гладит, успокаивая. — Я обещаю, я постараюсь, я…       — Поцелуйтесь, — янтарные глаза омеги вспыхивают в сером утреннем сумраке. — Сейчас же. При мне. Хочу видеть, как вы миритесь реально.       Он смотрит на Хёнджина. Потом бросает долгий взгляд из-за плеча на Минхо.       У Минхо сердце срывается вниз в самую черную бездну его воспаленного подсознания. Как будто он стоит у последней черты. Стоит ее пересечь и мир никогда уже не будет прежним. Всё разделится на до и после, как бы он не старался сохранить статус кво. Хёнджин сканирует его рентгеном своих прозрачных глаз и молчит. Смотрит бесконечно долго и в один момент срывается, хватает за шею, притягивает к себе в обход Феликса и… Искры вспыхивают в голове Минхо, рассыпаясь ослепительным фейерверком в ночном небе. Хёнджин целует его сразу глубоко, мокро, грубо. Не как омегу. Как альфу. Как своего альфу…       Минхо отвечает не сразу. Их языки сталкиваются, сплетаются и борются за первенство. Они стонут оба почти в унисон, болезненно и томно.       — Черт, — шепчет Феликс. — Это так горячо, что у меня весь сон как рукой сняло.       Минхо смеется, разрывая поцелуй. Между их мокрыми губами тянется тонкая ниточка слюны. Хёнджин рвет ее, облизывая свои губы наглым поблескивающим штангой языком.       — Так хорошо целуешься, Ли. Неожиданно для тихушника извращенца.       — Хёнджин! — Феликс толкает его в плечо. Мнется, желая что-то сказать, но словно не решаясь.       Минхо читает его невысказанные эмоции, наклоняется к ушку и жарко шепчет.       — О чем думаешь, котеночек? Хочешь чтобы мы с Хёнджином сделали что-то еще? Ну, говори. Сегодня ночь откровений. И она пока не закончилась.       Хёнджин удивленно поднимает брови. Смотрит на Феликса с удивлением. Их милый котенок маленький развратник. Он войдет во вкус и сведет обоих своих альф с ума. Такой скромный милашка снаружи и горячий чертенок внутри.       — Мы можем сделать это втроем? — Феликс кусает губы и неуверенно ведет плечами. — В том смысле, чтоб вы оба меня… ну туда…       — Хочешь два члена в дырку, сладкий? — Минхо прикусывает Феликсу мочку и смотрит при этом на Хёнджина.       — Минхо! — Феликс закрывает лицо руками, пряча улыбку и пунцовые щеки.       — Грубиян какой, — нервно цокает языком Хёнджин. Его голос ощутимо дрожит. — Не обращай на него внимания, маленький. Всё, что ты хочешь, мы сделаем. У нас впереди целая неделя каникул. Махнем в горы, расслабимся. Запасемся смазкой.       Минхо замирает. Это сейчас прозвучало как предложение. Хёнджин хотел пригласить Феликса, а теперь похоже…       — Минхо, ты едешь с нами. Завтра. Точнее уже сегодня днем.       Хёнджин не предлагает, он ставит перед фактом. Какой же он всё-таки своенравный, противный и безумно раздражающий тип. Минхо вздыхает. И такой необходимый…

***