Cover

***

      …The boy is mine… сладко выдыхает нежный голос из динамика, и Минхо невольно улыбается собственным мыслям. Романтично-сопливый плейлист в принадлежащем Хёнджину внедорожнике Мерседес так резко контрастирует с агрессивным дизайном почти военного автомобиля, что это умилительно до щемящего чувства где-то внутри за ребрами...       Минхо тихо сидит на заднем сиденье, делая вид, что крайне заинтересован мелькающим за окнами заснеженным пейзажем. Но его внимательный взгляд время от времени скользит по салону, цепляя мелкие детали пазла их новой совместной реальности. Хёнджин за рулем вальяжно выжимает сотку на скользкой извилистой трассе. Ведет уверенно, четко чувствуя сцепление с дорогой. Его плечи расслаблены, руки твердо держат руль. Он управляет почти трехтонным джипом с той же обманчивой изящной легкостью, с которой пасует мяч в самый дальний угол поля. Непринужденно, словно это не требует усилий. Лишь белые от напряжения костяшки пальцев выдают его полную концентрацию на дороге. У Хёнджина всё под контролем, и с ним так легко.       Откинувшись на мягкий кожаный подголовник, Минхо вздыхает, невольно привлекая к себе внимание. В зеркале заднего вида холодной вспышкой на миг отражаются прозрачные глаза Хёнджина.       — Почти приехали, — рапортует он, разглядывая в зеркале своих пассажиров. — Минут двадцать и будем на месте.       Минхо только молча кивает в ответ, не говоря ни слова. У него на коленях, свернувшись калачиком и подтянув ноги к животу, сладко посапывает Феликс, которого укачало еще на выезде из города два часа назад. И тревожить его сон альфа не хочет.       Сборы этим утром проходили в авральном режиме. Практически сразу из не успевшей остыть постели они втроем подорвались паковать вещи, и времени на разговоры или осмысление произошедшего у них не было. Омега всё еще был в горячке, но после бессонной ночи жаркого секса чувствовал себя намного лучше. Градус феромонового буйства ощутимо снизился, и удовлетворенный Феликс, едва устроившись на мягких кожаных сиденьях мерседеса, начал клевать носом и теперь безмятежно спит… На нем объемная теплая толстовка Хёнджина, пропитанная горьковатым запахом роз. Он утопает в ней, путаясь в длинных рукавах и бездонных карманах, но выглядит при этом так мило. Минхо гладит Феликса по взъерошенным светлым волосам и всерьез думает, что самая лучшая одежда для омеги — это безразмерная мешковатая шмотка его альфы.       Салон автомобиля наполнен восхитительной, терпко-сладкой смесью их феромонов. Пока из динамиков льется ненавязчивая тихая музыка, Минхо расслабляется, задумчиво глядя в окно.       …can't bеlieve my mind,the boy is divine, boy is mine…       За окнами синий снежный вечер. На фоне стремительно темнеющего неба укрытые снегом крутые склоны гор мерцают мириадами бриллиантовых льдинок. Минхо кажется, он начинает понимать и осязать прекрасный мир идеальных людей — беззаботных, богатых, красивых. Мир Хёнджина, к которому он втайне мечтал, но не надеялся прикоснуться, думая, что никогда… никогда они не смогут вот так мирно сидеть в одной машине, направляясь на отдых как… любовники? Минхо не знает, кто они друг другу, и его сердце бешено стучит в предвкушении пусть недолгого, но побега от самих себя. Всё так внезапно, так стремительно, что это и вправду напоминает бегство, прыжок в неизвестность с закрытыми глазами.       За очередным поворотом дорога круто забирает вверх по склону. Снежная пыль из-под колес взвивается, на миг перекрывая обзор сверкающей белой пеленой, а когда оседает, им открывается умопомрачительный вид на живописный перевал Тэгваллён. Почти приехали. Тут в долине, у подножья гор Тэбэк расположился, похожий на тихий альпийский городок, курорт Альпенсия — один из самых престижных в стране.       Хёнджин улыбается. Мельком, хищно и сладко. Минхо ловит его пылающий чистый взгляд в зеркале заднего вида и ощущает, как внизу живота привычно тянет от возбуждения. Самодовольство на безупречном лице Хёнджина — это то, что всегда цепляет острыми крючками за края разодранного сердца и тащит в самые темные глубины похоти. Некоторые люди — демоны для одних, ангелы для других.       — Катаешься, Ли? — Хёнджин понижает голос, чтобы звучал приглушенно, сливаясь с шорохом шин на ходу. — Лыжи? Сноуборд? Можем взять тебе ватрушку напрокат.       Он широко улыбается, демонстрируя идеальный оскал белоснежных зубов. Во влажной розовой мякоти рта поблескивает платиновая штанга в языке. Минхо ловит флешбеки их с Хёнджином утреннего поцелуя и ему неимоверно хочется съязвить в ответ.       — Надеялся, ты меня научишь.       Лететь на бешеной скорости по ледяной горной дороге и переглядываться в зеркале заднего вида — не лучшая идея. Но альфы по природе в большинстве своем обладают горячей кровью. Конкуренция — их воздух, необходимая пища для внутреннего огня.       Хёнджин отводит взгляд, возвращая внимание дороге. Он сбрасывает скорость в тот момент, когда они въезжают на территорию курорта.       — Научу, — пожимает плечами. — Если хорошо попросишь.       Минхо опускает глаза. Молчит, делая вид, что его не крутит в спазме желания от этих слов. Феликс у него на коленях зевает и ерзает, просыпаясь, и Минхо касается пальцами светлых волос омеги, гладит, успокаивая и успокаиваясь.       Снаружи утопают в сугробах уютные бунгало, канадские дуплексы, корпуса многоэтажной гостиницы для туристических и спортивных групп. Минуя их все, мерседес Хёнджина едет прямиком к самым дорогим домам — отдельно стоящим шале на склоне горы, тихим островкам вульгарной роскоши, образующим мини-деревню с собственной станцией канатной дороги для подъема к горнолыжным трассам. Отсюда уже видно крутые, обкатанные спуски, расцвеченные треугольниками алых флажков. От одного взгляда захватывает дух. Минхо смотрит в окно, не переставая аккуратно играться с волосами Ликса. Голова идет кругом от вида горных вершин и опасных трасс.       Хёнджин сворачивает с дороги, заезжая на площадку перед двухэтажным деревянным домом. Снять такой на выходные — дорогое удовольствие. У Минхо чешутся клыки от мыслей о том, что его, как омежку, привезли сюда широким жестом за чужой счет с намерением трахнуть. Такие мысли нужно гнать, но в груди теснится распирающее чувство стыдливого восторга и одновременно поднимается волна тестостеронового бунта. Альфам всегда тяжело принимать покровительство, это их унижает. И где грань между подачкой и ухаживанием, иногда бывает трудно определить.       Мерседес тормозит на расчищенной площадке возле шале. По всей территории и у дороги один за другим вспыхивают уютные вечерние фонари. Зимние черничные сумерки вползают в долину туманной мглой с заходом солнца.       — Приехали, — Хёнджин разворачивается всем корпусом и смотрит с переднего сидения на Минхо и Ликса.       Омега сонно хлопает глазами, приподнимается, крутит головой.       — Уже? — Феликс причмокивает, разлепляя губы после сна. От вида его разморенной сладкой мордашки альфам хочется то ли смеяться, то ли целовать его. — Где мы?       За окнами расцвеченные огнями горные склоны. И бесконечные, на сколько хватает глаз, снега́.       — Вылезайте, — смеется Хёнджин. — Хватит дрыхнуть.       Он выбирается из теплого салона авто на мороз, хлопает дверью, впуская порыв ледяного ветра и сноп колючих снежинок.       — Иди ко мне, — Минхо притягивает поежившегося Феликса к себе. Кутает в длинный пуховик как ребенка, помогая просунуть руки в рукава.       Хёнджин снаружи без верхней одежды с наслаждением потягивается, выгибает затекшую после долгого сидения спину и идет к крыльцу. По факту оплаченной брони ему выслали код от электронного замка для входа в дом, где уже лежат на тумбочке в холле пластиковые ключ-карты для постояльцев и всё готово для комфортного проживания. Огромная постель в спальне на втором этаже заправлена, а у камина стопка нарубленных дров. Дом встречает его тишиной и теплом. Когда Хёнджин выбирал его, то живо представлял, как они с Феликсом будут проводить тут время только вдвоем. В обыденной счастливой рутине беззаботных выходных сближаясь на бытовом уровне. Вот уж правда — хочешь насмешить Бога, строй планы. Всё так резко изменилось за одну только ночь…       Стоя в неосвещенном холле, Хёнджин смотрит на улицу, наблюдая, как Минхо вытаскивает зевающего Феликса из машины и несет на руках в дом.       — Спальня на втором этаже, — бросает он, едва Минхо ступает на порог со своей милой ношей. Феликс обнимает альфу за шею, хмурится и клюет носом. — Сразу налево в конце коридора.       — Я уложу его и спущусь, — Минхо скидывает обувь и направляется к лестнице. — Помогу с вещами.       Хёнджин неопределенно хмыкает. Он и сам может всё перетаскать, разжечь огонь, разобраться на кухне. Помощь ему абсолютно не нужна. Но обещание данное омеге теперь выжжено на сердце каленым железом — вы не будете больше ругаться… не теперь… после всего. Данное в запале, после ночи животного секса, на трезвую голову оно кажется таким опрометчивым. Глядя вслед Минхо, Хёнджин кусает губы, жжёт взглядом широкую спину альфы, не понимая, насколько сильно этот испепеляющий взгляд ощутим…       Деревянная лестница на второй этаж приводит Минхо в широкий коридор, в конце которого распахнуты двустворчатые двери в спальню. Оттуда льется тусклый уличный свет сквозь панорамные окна во всю стену. Дом огромен, обустроен с комфортом, вычурно-претенциозный, полностью во вкусе Хёнджина. От расположения, до головокружительного вида из окон. Войдя в спальню, Минхо понимает, почему тут, по сути, вместо них просто прозрачная стена. Чернеющие вдали горы на фоне низкого закатного неба прекрасны в любое время года или суток и достойны самого лучшего обзора.       — Мне жарко… — шепчет Феликс, пока Минхо стягивает с него пуховик и помогает лечь на белоснежную широкую постель.       Тут места с лихвой хватит всей команде Тигров, если вдруг приспичит улечься покомпактнее. Хёнджин, небось, выбирая этот траходром, не мелочился. Хотел впечатлить омегу размахом. Минхо невольно усмехается собственным мыслям.       — Хочешь в душ? — тихо говорит он, избавляя Феликса от безразмерной толстовки. — Я могу помыть тебя, если нужно.       Феликс сдавленно хихикает, откидываясь на прохладные простыни, по которым с наслаждением ерзает спиной.       — Ты такой заботливый, Минхо, — широко зевает, тонет в пышных, как взбитые сливки, подушках. — Я так тебя…       Феликс затихает, проваливаясь в дрёму. Его густой шоколадный запах щекочет ноздри призывной сладостью. Минхо снимает с него брюки, изо всех сил стараясь не поддаваться соблазну полностью раздеть и воспользоваться такой желанной восхитительной беспомощностью. Феликс тихо лежит, посапывая. Раскинув руки, расслабленный, бессознательный, невозможно красивый. В полумраке спальни его нательная маечка и боксеры белеют на фоне смуглой кожи.       — Я тебя тоже, — Минхо накрывает Феликса невесомым пуховым одеялом и, забрав его одежду, встает с постели.       Еще теплые вещи пахнут дивной смесью их общих ароматов. Минхо с трудом удерживает себя от того, чтобы зарыться в них лицом и вдыхать… искать в сплетении запахов горькие ноты розовых лепестков и собственный тревожный привкус дыма. Он никогда больше не поступит так, как поступил, в порыве ревности и эгоизма покрыв омегу феромонами. Но ощущать их троих слитыми воедино даже в таких мелочах, как незримые молекулы аромата, — это волшебство. Воплощенная, сбывшаяся мечта.       Внизу горит свет. Спустившись, Минхо находит Хёнджина таскающим вещи из машины. Входная дверь распахнута, на этаже прохладно, но лоб Хёнджина покрыт испариной. Он почти всё перенес за считанные минуты. В этом он весь — не любит помощников и командиров. Всё делает и решает сам. У него явные проблемы с контролем, как у всех, кто привык быть идеальным во всем. Синдром отличника — тяжкое бремя первых.       — Ликси спит, — Минхо направляется к шкафу в холле, чтобы убрать куртки. — Он всё еще горячий…       Они замирают напротив друг друга, как на светофоре — каждый на своей полосе движения. Хёнджин внимательно смотрит Минхо в глаза, словно хочет утопить в своем бездонном прозрачном омуте.       — Я чувствую, — кивает, шумно втягивая носом воздух. Его ноздри раздуваются, губы подрагивают. — Течка не прекратится за одни сутки. Стоит признать: мы оба облажались.       Минхо не стыдно за прошлую ночь, он лишь жалеет о том, что не смог сдержать эмоций. Позволил инстинктам взять верх. Теперь они с Хёнджином словно обнаженные друг перед другом, но не телами, а душами. Оголенные нервы, люди без кожи.       — Я сделаю чай, — Минхо вздыхает. — С вещами ты почти закончил. Вижу, помощь не нужна.       — Да, давай, — Хёнджин кивает, отводит взгляд. Шагает к порогу, чтобы выйти на улицу к машине.       Минхо закрывает шкаф с верхней одеждой и идет в противоположную сторону на кухню. Хёнджин хватает ртом колючий морозный воздух, задыхаясь от феромонов Минхо, которые тот уже почти не контролирует. На глаза наворачиваются сладкие слезы томной слабости. Хёнджин не знает другого альфы, перед которым так сильно хотелось бы прогнуться вопреки собственной природе. Минхо такой единственный. Расходясь будто корабли в огромном море, они оба чувствуют колебания волн друг от друга, и их штормит до темноты в глазах и помутнения рассудка.       Хромированная стильная кухня напичкана оборудованием под завязку. Шкафы и холодильники полны еды. В дальнем углу недовольно булькает пузатый кулер с водой. Скинув толстовку, Минхо остается в футболке, ощущая, как бегут по рукам мурашки от сквозняка. Они с Хёнджином, каждый в своем углу, как на разделенной территории, занимаются своими делами. Минхо заваривает чай, делает легкие бутерброды.       — Ты голоден? Яичницу будешь? — спрашивает он Хёнджина, проплывающего мимо.       Тот уже закончил с вещами. Закрыл входную дверь. И идет к сенсорной панели термостата на стене в холле, отрегулировать температуру внутри помещения.       — С помидорами, — отзывается Хёнджин, так, словно он тут хозяин, а Минхо его прислуга, личный повар на зарплате. — Пожалуйста, — выдавливает из себя в последний момент, буквально через силу.       — Как скажешь, — Минхо ныряет в недра холодильника. Чтобы не ругаться с Хёнджином, достаточно просто смириться с его характером. Он заносчивый ублюдок, с этим ничего не поделаешь.       Мягкий свет над плитой, аромат ромашкового чая, шкворчащая аппетитная еда на сковородке… Минхо шуршит на кухне со знанием дела. Хёнджин ополоснул руки и достает из шкафа посуду. Они молчат и почти не смотрят друг на друга ровно до того момента, пока не садятся перекусить за высокий барный стол. Поздний ужин перед сном лучше чем спать на голодный желудок. Во всем теле разливается приятная усталость, и Минхо с наслаждением прихлебывает горячий чай.       — Ты хорошо готовишь, — Хёнджин с аппетитом ест глазунью, утопающую в густой томатной жиже, в которую после жарки превратились помидоры. Прямо так, руками, отрывает и макает куски свежего хлеба в жидкий горячий желток. — Как альфа ты просто мечта.       Взгляд Хёнджина исподлобья — чистая провокация. Он слизывает с пальцев ароматное масло и смотрит в упор. На нем майка с американской проймой, и его голые плечи — это совсем не то, что хочется видеть во время серьезного разговора.       Минхо глотает обжигающий ромашковый чай, не обращая внимания, что пьет фактически кипяток.       — Как человек я далек от идеала, — выдыхает, ощущая жар в горле. — И последние события это только подтверждают. Мы облажались, как ты верно заметил. И теперь должны всё исправить. Насколько это возможно.       Повисает долгая, тягучая тишина. Хёнджин вытирает салфетками руки, откидывается на спинку стула.       — Феликс мне очень дорог, — резко произносит Хёнджин. — Если думаешь, что я стану использовать его для разборок с тобой, то этого не случится. Я никогда не планировал играть чужими чувствами. Это низко. Что бы ты там себе обо мне не думал.       — Для меня Феликс не просто парень, — предательский ком в горле мешает говорить. Минхо хрипит. — Он мой друг. Близкий мне человек. Мой омега…       Почти сказал… Минхо замолкает. Слова застревают в глотке, а руки потеют от страха. Хёнджин смотрит непонимающе.       — Я знаю его не так хорошо как ты, но мои чувства искренние. Я не причиню ему боли, — прозрачный взгляд Хёнджина рыщет по лицу Минхо, жадно впитывая малейшую эмоцию.       — Я… я боюсь, мы используем его, чтобы сблизиться, — наконец выдыхает Минхо. Сердце бешено бьется, феромоны расходятся волнами, и Хёнджин видит своего оппонента насквозь. — Не возражай! — вскидывает руку в останавливающем жесте. — Просто послушай. Знаешь, людей ведь связывают порой не только положительные эмоции. Симпатия. Дружба. Иногда связь бывает крепка и неразрывна, но при этом деструктивна в корне. Я думаю, ты меня поймешь.       Минхо замолкает. Внимательно смотрит на Хёнджина и, получив в ответ утвердительный кивок, продолжает:       — Есть теория о заклятых друзьях и закадычных врагах. Иногда дружба разрушает нас, а вражда спасает, делает сильней. Заклятый друг — это тот, кого проклинаешь, но не перестаешь любить. Ты понимаешь, что я имею ввиду?       Дышать отчего-то невероятно сложно. Грудь вздымается, словно Минхо только что физически тяжело и долго работал. Все слова, бывшие такими понятными в его голове, озвученные теперь кажутся ему нелепыми. Как если бы он вдруг утратил способность к человеческой речи и начал хрипло каркать в напрасной попытке донести свою мысль.       Хёнджин медленно придвигается, кладет локти на стол, протягивает руку, чтобы легко коснуться предплечья сидящего напротив альфы.       — Мы теперь заклятые любовники, Минхо, — произносит спокойно. — И Феликс не буфер между нами. Если ты это имеешь ввиду. Он Наш омега.       Минхо кусает губы. Прикосновение Хёнджина жжёт нестерпимо сладкой болью. Хочется схватить его за шею, притянуть к себе через и стол и поцеловать. Вернуть Хёнджину утренний жесткий поцелуй в двукратном размере. Прикусив его полную нижнюю губу до крови. Но вместо этого Минхо лишь коротко кивает, соглашаясь.       — Да, кстати, — Хёнджин разрывает их физический контакт. Отодвигается. Перестает трогать и хищно усмехается. — Я заказал этот дом на определенных условиях. Тут только одна спальня. Нет комнаты для гостей. Сам понимаешь, я планировал всё так, чтобы мы с Ликси по-любому оказались в одной постели. Так что спать нам придется всем вместе.       Минхо даже рад, что Хёнджин такой. До одури красивый, разыгрывающий из себя поверхностного наглеца. Если бы он был другим — чуть менее привлекательным, но при этом чутким, понимающим, у Минхо от передоза эмоций разорвалось бы его несчастное сердце. Рядом с иным Хёнджином было бы легче дышать. Они проговорили бы до утра, умываясь слезами как сопливые омеги. Но вместо этого, наблюдая, как альфа криво усмехается и дергает бровями, Минхо закатывает глаза и раздраженно фыркает:       — Ладно. Иди ложись, а я тут уберу всё и поднимусь.       — Я в душ, — Хёнджин выползает из-за стола и потягивается, как большой гибкий хищник. — Присоединишься?       — Вали, давай…       Минхо хватает свою чашку и дергается в сторону посудомоечной машины слишком резко, чем выдает себя, как обычно, с головой.

***

      Как ни странно, Минхо проваливается в сон и спит как младенец до самого утра. Сказывается нервное напряжение, долгая дорога и бурная ночь накануне. Его сон глубок и тревожен, наполнен неясными образами. Из тяжелого черного моря ночи он выныривает с рассветом, задыхаясь от бешеной концентрации феромонов, проникающих, кажется, даже сквозь поры кожи. Томная нега растекается по разморенному после сна телу. Минхо со стоном переворачивается на бок и тут же чувствует чужое присутствие совсем рядом. Внешний мир постепенно материализуется. К обонянию добавляются осязание и звук. Влажные простыни, жар чужой кожи, мокрые всхлипы и слабое движение — змеиная плавность прикосновений.       Минхо разлепляет глаза. Моргает, пытаясь очистить обзор от мутной дымки сна. Ему жарко, он вспотел, но не потому что температура в доме слишком высокая. Это явное влияние феромонов течного омеги, находящегося совсем рядом. Феликс лежит на спине посередине широкой постели, сбросив одеяло, капризно отпихнув его ногами. Откинув голову, он выгибается в пояснице, будто пытаясь приподняться, отлипнуть от горячих простыней и хоть немного остыть. Его медовая кожа блестит от пота. Глаза закрыты, брови хмуро сходятся, образуя маленькую черточку-складку на лбу. Феликс либо не до конца проснулся, либо видит какой-то бурный мокрый сон…       В сером предрассветном сумраке они лежат втроем так же, как уснули этой ночью — омега в самом центре, альфы по краям.       Минхо дуреет от сладкого запаха феромонов, чувствует, как предательски мокнут уже натянутые от сильного утреннего стояка боксеры. Феликс совсем близко. Лежит, раскинув руки на подушках, и ерзает во сне. Минхо почти на автомате придвигается ближе. Змеей ползет по простыням, кладет голову на правую руку омеги с намерением уткнуться в обнаженную шею и легко поцеловать такую манящую карамельную кожу за ушком.       Минхо замечает движение с другого края постели. И в следующую секунду его мутный от похоти взгляд сталкивается с горящими прозрачными глазами Хёнджина. Тот не спит. Слегка приподнимается на локтях, насмешливо глядя на Минхо.       — Доброе утро… — одними губами, беззвучно.       Хёнджин сонно улыбается, вызывая у Минхо спазмы возбуждения в паху. Член непроизвольно дергается, и Минхо смотрит, распахнув глаза, как Хёнджин, нагло придвинувшись вплотную к Феликсу со своей стороны, жмется к омеге всем телом и кладет ладонь ему на живот.       Охуел? Ты чего делаешь?       Минхо нем как рыба, но его лицо — просто табло с бегущей строкой пылающей неоном. Он наблюдает, как Хёнджин гладит Феликса по животу, ловко цепляя длинными пальцами край майки и задирая ее всё выше с каждым движением. Хочется дать наглецу по рукам. Хёнджин, как обычно, играет грязно, домогаясь практически бессознательного мальчика в течке. Феликс, даже если захочет, не сможет дать отпор или возразить в такой ситуации. К тому моменту, как он проснется окончательно, альфа может уже зайти слишком далеко. Будить сексом романтичная затея, отдающая перверсией. Такие вещи надо обговаривать заранее. Минхо это понимает умом, но его тело, словно налитое свинцом — тяжелое, инертное, горячее, каменеет от возбуждения. Он не может оторваться от зрелища практически голого Хёнджина осторожно ласкающего уже обнаженный животик омеги и настырно запускающего руку Феликсу под майку, чтобы коснуться торчащих сосков. Минхо лишь нервно сглатывает слюну и втягивает носом насыщенный феромонами воздух.       Хёнджин держит зрительный контакт с Минхо, не отводит взгляд. Из-за этого Минхо одновременно плавится изнутри и не может пошевелиться, как загипнотизированный. Даже дышит через раз.       Рука Хёнджина хозяйничает под тонкой тканью майки, скользит по груди и в один момент стискивает с одной стороны. Мнёт не сильно, но настойчиво и от этой незатейливой ласки Феликс сладко выдыхает, разомкнув губы, приоткрыв рот в почти неслышном стоне. Его и без того густой насыщенный аромат становится приторным. Горячий шоколад оседает фантомным вкусом на языке, и альфы оба готовы захлебнуться слюной от желания сожрать такого вкусного омегу.       Минхо едва слышно шипит сквозь до боли стиснутые зубы. Хёнджин прямо перед ним задирает Феликсу майку на груди, обнажая чувствительную влажную кожу, мгновенно покрывающуюся мурашками даже от соприкосновения с воздухом. Феликс хмурится, всё еще не открывая глаз. Часто дышит ртом, в уголках его губ собирается слюна. Он слегка трется задницей о простыни и немного раздвигает ноги.       Его нужно разбудить. И Минхо хотел бы сделать это, просто погладив омегу по голове или поцеловав в шею, в ушко. Ласково прижать к себе, слушая, как постепенно ускоряется чужой сердечный ритм. Но вместо этого он тянется к уже склонившемуся над Феликсом Хёнджину, желая остановить его, прекратить домогательства. И замирает на полпути с поднятой рукой. Давится глухим гортанным хрипом в тот момент, когда альфа мокро проходится языком по соску омеги. Хёнджин так же пристально, не отрываясь, смотрит на Минхо и обводит широкими мазками темную ореолу, задевает блестящей штангой дерзко торчащий холмик, от чего тот упруго дергается, посылая по всему телу Феликса волны сладкой дрожи.       — Ммм… Хён…джин-а…       Феликс тянет гласные, тихо выстанывая имя альфы. Его длинные ресницы дрожат. Он на миг приоткрывает глаза и тут же снова жмурится, не в силах резко проснуться. Чтобы окончательно очнуться и осознать нужно время, которого у него нет. Хёнджин шумно выдыхает и присасывается к груди омеги, захватывает ртом сосок с одной стороны, стискивает пальцами и нагло теребит с другой.       Рука Минхо сама опускается на голый живот Феликса и от соприкосновения с пылающей кожей дрожит. Феликс в горячке. Пользоваться им в такой ситуации, как минимум, некрасиво. Но они здесь именно за этим. Приехали втроем к черту на рога, окопались в этих бескрайних снегах, чтоб на лыжах покататься? Смешно. Всё это только предлог, красивый антураж для главного блюда, которое уже подано, осталось только приступить к трапезе. Хёнджин уже как кот урчит от удовольствия, дорвавшись до тела омеги. Терзает его нежную плоть, оставляя засосы и пока еще легонько прикусывая кожу, но всё больше распаляясь.       Минхо вдыхает, будто перед прыжком в воду. Попытки удержаться и не сигануть в манящую глубину с треском провалились. Он льнет к Феликсу, целует его в шею хаотичными смазанными касаниями нетерпеливых губ и одновременно скользит ладонью вниз к резинке чужих боксеров. Феликс отзывчиво выгибается всем телом навстречу дразнящим ласкам альф, послушно раздвигает ноги и начинает издавать безумно сладкие, капризные звуки, как только пальцы Минхо лишь слегка касаются мокрой головки омежьего члена.       — Минхо…? Ах… мгм…       Феликс крупно вздрагивает и быстро моргает, приходя в себя с пронзительным ощущением пульсации в дырочке и зудящих сосков. Его вопросительный взгляд так красноречив, что смотреть ему в глаза альфе больно. Минхо чувствует укол в сердце от того, как Феликс, хлопая ресницами, смотрит на него всего лишь миг прежде чем потянуться за поцелуем, как за поддержкой. Лицо омеги открытое, сонное, с выражением невинной слабости. Феликс кажется растерянным, просящим, и Минхо подается к нему, накрывает мягкие теплые губы своими, целуясь сразу жадно, с языком, чтобы выбить из светлой головы омеги любые сомнения и мысли. Осуждая Хёнджина, Минхо уже второй раз оказывается ничуть не лучше своего вечного соперника, с которым теперь с удовольствием делит постель и податливого скулящего малыша в горячке. И что-то ему подсказывает, что не такие уж они с Хёнджином и разные. Оба похотливые скотины, просто один рефлексирует и занимается бессмысленным самобичеванием, а другой бездумно берет то, что хочет, считая искренность своих порывов оправданием.       Феликс стонет в поцелуй. Прикрыв от удовольствия глаза, погружается в вязкую горячую жадность чужих рук на своем теле. Его альфы такие разные, но в тандеме действуют слаженно. Не зря они вместе играют и выигрывают, тонко просчитывая любые ходы противника и почти интуитивно понимая друг друга. Минхо смягчает напор Хёнджина, уравновешивает его. Отвлекает Феликса, мокро целуясь с ним, лаская его ротик языком внутри и снаружи, вылизывая, дразня, упиваясь. Альфа ловит и посасывает язычок омеги, не давая увернуться, избежать принудительной нежности. Хёнджин же использует эти мгновения, чтобы стянуть с Феликса белье, подспудно облапав его ноги. Абсолютно голый снизу, с задранной до подмышек майкой Феликс мычит и мечется, закатывая глаза, когда альфы нагло ласкают его между ног. Минхо спереди, сжимая и скользя мокрыми от смазки пальцами по члену омеги, а Хёнджин сзади — пропихнув ладонь Ликсу под попку и исследуя пульсирующий горячий вход. Альфа не торопится проникать внутрь. Лишь гладит подушечками пальцев. Специально дразнит, ожидая, что Феликс начнет сам насаживаться. Хёнджин отлично чувствует, как края дырочки то сжимаются, то расслабляются, так, словно омега хочет захватить, затянуть в себя то, что его растянет и заполнит.       — Минхо, не будь эгоистом, — Хёнджин зажимает Феликса со своей стороны и жарко дышит, желая то ли вклиниться в поцелуй третьим, то ли отобрать задыхающегося от мокрой сладости омегу только для себя.       Минхо лишь на секунду отстраняется и тут же теряет инициативу. Хёнджин утягивает Феликса в поцелуй, слизывая с губ омеги терпкую, пропитанную феромонами слюну другого альфы. Их языки и губы так близко, что Минхо пьянеет от жара их совместного дыхания. Феликс всхлипывает и мелко дрожит от того, как сильно Хёнджин трахает языком его рот, грубо проталкиваясь почти до горла. В голове Минхо мелькает мысль, что Хёнджину нравится именно так — целовать грубо, несдержанно, пожирая партнера. Так он целовал и самого Минхо, буквально вчера… От этих мыслей альфе дурно и он не понимает, зачем настырно лезет третьим во влажную бездну чужой похоти.       — Ах… Минхо… да… — до этого покорно принимающий чужие домогательства Феликс вдруг распускает руки, мигом выходя из образа беспомощной жертвы под двумя хищниками.       Омега запускает маленькие цепкие пальчики в волосы Минхо, а Хёнджина же крепко прихватывает за шею и не позволяет отодвигаться, охотно целуясь с ними обоими.       — Черт, малыш… — Хёнджин задыхается.       Напирает и стонет, беспорядочно лаская языком и Минхо, и Феликса. Их губы и языки касаются, сплетаются, разжигая огонь в крови с утроенной силой.       У Минхо нет ни мыслей, ни слов. Только белый бланк в опустевшем от животного желания мозге. Он отчаянно целуется, рвется к чужому оргазму, жестко надрачивая Феликсу, ощущая, как Хёнджин с другой стороны срывается и грубо толкается пальцами в дырку омеги, стремясь сразу терзать набухший чувствительный комок нервов внутри. От резкого трения простаты из члена Феликса тут же течет так обильно, что кажется, будто он неосознанно кончает небольшими порциями.       — Да… ммм… — Феликс тоненько скулит, как побитый щенок. Царапает Хёнджину загривок, стискивает волосы Минхо, будто хочет вырвать с корнем.       Он выплескивает сперму на живот спустя несколько секунд и пару жестких фрикций. Минхо усиливает напор, выдаивая из омеги всё до последней капли. Хёнджин рычит и грубо раздирает хлюпающее отверстие пальцами, вгоняя их резко и глубоко.       Голова разрывается… Минхо размазывает сперму и смазку по животу омеги, гладит Феликса, успокаивая. В висках бешено стучит кровь. От собственного жесткого стояка хочется выть.       Феликс дышит через рот, закатив глаза. Лежит на постели навзничь, разбитый, замученный, тихий перед бурей. Он удовлетворен и загнан. Его ведёт от ощущений. Тело не слушается, как у тряпичной куклы оно податливое, размякшее. Ему одновременно и мало, и слишком. Это действие течки, как последствия феромонового душа в двойном размере, или эйфория влюбленности в двух таких разных, но одинаково дорогих ему людей?       Хёнджин поднимается, спрыгивает с постели, чтобы встать у края в полный рост, демонстрируя себя открыто, без стеснения. Его плоское подтянутое тело напряжено. Мышцы подрагивают как у большого нервного животного, а вены выпирают на предплечьях и ногах.       — Не могу терпеть, — шепчет он низким, ласковым голосом. Таким он разговаривает только с омегой, но смотрит при этом на застывшего на кровати Минхо. — Иди ко мне, котенок.       Он подхватывает Феликса под коленками и тянет его безвольное тело на себя, легко поворачивая так, как ему нужно — ближе к краю постели, чтобы приподнять бедра омеги и закинуть его ноги себе на плечи.       — Хёнджин… ах… хах… подожди…       Феликс как пушинка. Подхвачен неведомой силой, вывернут и раскрыт. Почти подвешен в воздухе, касаясь кровати лишь спиной до талии и лопатками. Его таз высоко задран вверх, а ноги стиснуты за щиколотки кандалами сильных рук альфы.       Хёнджин замедляется на несколько секунд. Прижимается пахом к раскрытым бедрам Феликса, скользит тяжелым, темным от налитой крови членом в промежности омеги, собирая липкую смазку, и стонет в голос. От этих звуков Феликс рассыпается внутри на сотни маленьких осколков, готовый принимать в себя альфу полностью, а Минхо не может оторвать взгляда от этого завораживающего зрелища. Хёнджин красивый, дикий, абсолютно не в себе. Он хмурится, кусает губы. Его лицо искажено смесью агрессии и покорности.       Такого прекрасного лица больше нет ни у кого…       Минхо садится на колени в кровати и касается себя в тот момент, когда Хёнджин медленно входит во влажное горячее нутро омеги, буквально натягивая Феликса на свой член. Тот в свою очередь перестает соображать, ощущая распирающую боль и давление внутри тела — такое желанное, полное, до самого конца.       — Так хорошо… — сбивчиво хрипит Хёнджин. Прижимает к груди ноги Феликса. Гладит его коленки, трется щекой о щиколотки.       — Хах… ммм… — Феликс всхлипывает в такт толчкам. Цепляется за простыни. Словно что-то ищет. Вскидывает руки и тянется к сидящему совсем рядом Минхо.       Минхо не против. Он придвигается ближе, позволяет Феликсу себя коснуться. Но тот не может даже сориентироваться. Тычется, как слепой котенок, и глухо слабо кричит от того, как его жестко накачивает Хёнджин, сладко раздирая внутренности членом.       — Жадный мальчик, — выдыхает Минхо.       Его рука ловит дрожащую лапку омеги. Их пальцы сплетаются. Минхо сжимает собственный член, впервые не стремясь быстрее кончить, а намеренно зажимая головку, чтобы не спустить раньше времени. Он делает это, сполна насладившись зрелищем жесткого секса Хёнджина и Ликса в неестественной позе, и только тогда, когда альфа, наконец, кончает и выпускает из своих рук рыдающего от удовольствия омегу.       Феликс лежит совершенно без сил, охрипший, зареванный, абсолютно пустой. Хёнджин вытрахал из него душу, заставив кончить еще раз в процессе.       Минхо близок. Ему хватит нескольких движений. Феликс смотрит на него умоляющим взглядом, но не может сказать ни слова. С его трясущихся губ срывается только сладкий плач.       — Ты такой красивый, — шепчет Минхо.       Придвинувшись вплотную, он кончает Феликсу на грудь, заливает теплой густой жидкостью смуглую кожу, трётся мокрой головкой о припухший сосок…

***

      — Вы где так кататься научились?       Минхо задыхается. Все мышцы горят. Безупречная белизна горных склонов режет глаза. После долгого дня на трассе они втроем идут к подъемнику, чтобы спуститься на станцию проката и сдать снаряжение.       — Каждую зиму с предками в Швейцарии, — Хёнджин в облегающем его стройное тело серебристом комбинезоне выглядит самым красивым пришельцем, которому ты сам дашь себя похитить для опытов. За оранжевым пластиком прозрачных очков для шлема хитро поблескивают глаза. — Санкт-Мориц — горнолыжная Мекка, любимый зимний курорт моих родителей. Меня там как поставили на лыжи в пятилетнем возрасте, так и всё. Я пристрастился.       Хёнджин самодовольно смеется, подкидывает карвинговые лыжи в чехле за спиной, красуясь, как обычно.       — Я ездил с классом в Альпийский национальный парк, — Феликс пожимает плечами. Жмется к Минхо, счастливо улыбаясь и желая поддержать. Альфа тащит его снаряжение и заодно легкую доску для сноуборда, которую они опробовали все, но шикарно смотрелся на ней лишь Хёнджин. — Фоллс-Крик там совсем рядом. Я мало катался, зато регулярно. Не скажу, что фанат…       — Но катаешься прекрасно, — мурлычет Хёнджин, вставляя свои пять копеек.       Их общий смех разливается по склонам, подхваченный звучным эхом.       — Похоже я лишний в вашей спортивной компании, — Минхо качает головой. Опускает глаза, глядя себе под ноги.       — Мы тебя всему научим, не переживай, — Хёнджин делает то, чего от него совсем не ожидаешь. Обнимает Минхо за шею, неловко стукаясь рукой в жесткой перчатке о чужой шлем. — Мы ведь можем приезжать сюда в любое время. Когда захотим.       Минхо чувствует, как от эмоций сдавливает горло и дыхание резко сбивается. Он лишь молча кивает в ответ.       Остаток пути до подъемника они идут, смеясь и подначивая друг друга. Феликс жалуется на легкий жар и приятную усталость. Он хорошо отдохнул, выспался и насытился сексом с обоими альфами. От смеси их общих феромонов омега чувствует покой и безопасность. Но последствия внезапной искусственной течки всё еще ощутимы даже на третьи сутки.       Короткие сумерки в горах быстро превращают день в ночь. Из-за того, что солнце садится за горные вершины, тени накрывают долину в считанные минуты, и переходного, вечернего времени между ясным днем и глубокой ночью тут почти не существует. К своему уютному шале они добираются уже под теплые вспышки уличных фонарей. Курортный городок на горном склоне сияет огнями как волшебный рождественский стеклянный шар. Встряхни его и увидишь снежную магию, заключенную в хрупкой сфере. На секунду задержавшись на пороге, Минхо видит, как медленно и плавно с бездонного черного неба на землю опускаются несмелые снежинки — предвестники ночного снегопада.       Хёнджин и Феликс ввалились в дом и бесятся в холле, помогая друг другу снять лыжные комбинезоны. Минхо, наблюдая за их веселой возней, лишь усмехается и качает головой.       — Я сделаю пунш, — Хёнджин опускается на колени, чтобы снять с Феликса тяжелые ботинки. — Хочу чего-нибудь горячего.       Феликс раскрасневшийся, довольный радостно кивает.       — А мы разожжем камин? — вопросительный взгляд омеги устремлен на Минхо. Феликс широко улыбается, так что его глаза лучатся морщинками счастья.       — Да… — Минхо просто соглашается.       Когда снег за окнами становится сильнее, хлопьями кружась в морозном воздухе, они втроем сидят в просторной гостиной на первом этаже, потягивают ромовый пунш и играют в уно.       — Чего ты туда намешал? — Минхо крутит в руке пузатый, наполненный карамельно-апельсиновой жидкостью бокал, глядя, как переливаются сквозь стекло огненные отсветы.       Камин горит вовсю. Пламя жадно лижет аккуратно уложенные бревна. Напротив огня бежевый угловой диван, низкий столик и светлый пушистый ковер из толстого ворса.       — Это Рождественский пунш, — Хёнджин с целым веером карт очевидно проигрывает. Он сидит на ковре, облокотившись на диван у ног Феликса. Тому нравится гладить короткий ежик волос альфы, и Хёнджин спокойно ему это позволяет. — Рецепт моей мамы: параизо, гренадин, апельсины — сок, мякоть, дольки, ну и сахар, специи, корица.       — Очень вкусно, — хихикает Феликс.       Он ерзает на диване, постоянно то закидывая ноги на сидящего рядом Минхо, то наглаживая голову Хёнджина. У омеги карт меньше, но играет он из рук вон плохо. От горячего алкоголя его слегка развезло.       — Вкусно, — кивает Минхо. Осушает залпом терпкий напиток, разносящий по венам приятное тепло опьянения.       — Пунш не пьют так быстро и много, — наблюдая за альфой, говорит Хёнджин. — Это медленный напиток. Легко вышибает мозги.       — Я трезв, — тот в ответ пожимает плечами. — И кстати, — выбрасывая последние оставшиеся у него карты, Минхо хитро подмигивает Хёнджину. — Уно! Я снова вышел.       Феликс секунду сидит, удивленно хлопая глазами, после чего разочарованно бросает карты на стол и тянет:       — Ну, Минхо! Какой же ты! — он кидается на альфу, притворно хмурясь, угрожая самой милой физической расправой, на которую способен. А именно поцелуями.       — Какой? — Минхо ловит Феликса в объятия и усаживает верхом к себе на колени.       Омега смеется, обнимает альфу за шею, легко чмокает в нос одними губами.       — Хитрый. Втихую обыграл нас дважды. А я так надеялся выиграть хотя бы раз.       — Точно, — поглаживая Феликса по спине, ухмыляется Минхо. — Ладно. В следующий раз я поддамся тебе и проиграю так, что ты даже не заметишь.       — Альфы не любят проигрывать, — Хёнджин тоже откладывает карты и с пола перебирается на диван. Плюхается к Минхо под бок. Так близко, практически вжимаясь бедром в бедро альфы. — Но омеге можно уступить. Ведь так, Ли?       У Минхо перехватывает дыхание, когда в следующий момент Хёнджин кладет голову ему на плечо. Теперь они сидят втроем, утопая в мягких диванных подушках.       — Д…да, — Минхо неловко кашляет, прочищая горло. — Омеге можно…       От Хёнджина восхитительно пахнет. Розовый душный аромат раскрывается жгучими алкогольными нотками после выпитого. Минхо с трудом сдерживается, чтобы не закрыть глаза и погрузиться в эту сахарную сладость чужого феромона — варенье из розовых лепестков…       — А в чем проблема уступить альфе? — Феликс тянет лапку, касается упругих губ Хёнджина. На что получает невесомый поцелуй, оседающий покалыванием электричества в подушечках пальцев. — Мне все эти сложности вашей иерархии кажутся глупыми стереотипами, цисгендерной чушью.       — Альфы так устроены, — Хёнджин слегка поворачивает голову, и Минхо ощущает его дыхание на своей шее. — Омеги не оспаривают наш авторитет. А между собой мы постоянно конкурируем.       — Омеге можно многое позволить, — кивает Минхо. — Подчиниться, потакать его желаниям, позволять помыкать собой. Альфа легко пойдет на это, зная, что даже если днем омега главный во всём и везде, то ночью его капризы будут ему очень дорого стоить.       — Я даже не думал об этом в подобном ключе, — Феликс смеется, прикрывая рот ладошкой. — То есть, засаживая омеге, вы таким образом утверждаетесь? Что-то вроде — получай, маленькая дрянь, за все мои унижения в течении дня?       — Нет!       — Ну в некотором роде.       Альфы отвечают одновременно. Феликс на это только смеется. У Минхо горят щеки. Ему такая грубая формулировка не нравится. Хёнджин же не видит ничего предосудительного в словах омеги.       — Мне всегда было интересно, — в теплых глазах Феликса пляшут язычки пламени. Быть может, это всего лишь отражение огня в камине. — Альфы ведь могут заниматься сексом друг с другом?       — Ну да, — буднично и даже как-то равнодушно отвечает Хёнджин.       А у Минхо в этот момент мурашки бегут по рукам и учащается сердцебиение. Словно вот сейчас, в этот момент он вытащит на свет свою страшную тайну, которая, по сути, таковой не является для двух людей, с которыми он уже делит свое тело и скоро разделит даже самые потаенные мысли.       — Ты занимался сексом с альфой? — Минхо сам не понимает, как произносит эти слова. А главное зачем. Какой дьявол тянет его за язык? Сидел бы себе и помалкивал.       Хёнджин поднимает глаза и от его сканирующего взгляда невозможно спрятаться. Минхо забывает как дышать, утопая в кристально чистом омуте чужого вожделения.       — Было пару раз… — Хёнджин скользит взглядом по лицу Минхо, останавливаясь на губах. — И нет, это не Джисон.       Минхо бросает сперва в жар, потом сразу же в холод. Липкий пот выступает на висках от нервного напряжения. Бисексуальность их всегда безупречного в своем альфа-образе квотербека — бомба замедленного действия, способная взорвать и перевернуть с ног на голову для Минхо весь мир. Никогда. Даже в самом развратном сне он не мог себе представить, что Хёнджин…       — Ты был сверху? — Феликс касается ладонью щеки Хёнджина, и альфа трется об нее, жмурясь от удовольствия, как кот на солнышке.       — Ага, — хмыкает, довольно улыбаясь.       — А хотел бы быть снизу? — Феликс наклоняется. Целует пухлые губы Хёнджина, слегка посасывает нижнюю и тихонько урчит.       — Не знаю, котенок, — выдыхает Хёнджин в поцелуе. — Возможно. Снизу кайф совсем другой. Некоторые теряют голову, сходят с ума от запретного…       — Альфе снизу не может быть приятно, — Минхо буквально думает вслух.       Он не собирается озвучивать свои мысли, само вырывается. И его слышат. Хёнджин и Феликс оба, как по команде, поворачиваются к нему.       — Может. Еще как, — ухмыляется Хёнджин. Они с Феликсом переглядываются, и от этих взглядов у Минхо волосы шевелятся на голове. — У тебя просто не было нормального альфы.       Да вот сейчас. Именно сейчас они поймут… Минхо ошибается. Все давно уже всё понимают. Он дергается в панике, пытаясь встать с дивана, но не получается. Феликс сидит на нем сверху и не собирается отпускать. Хёнджин прижимается сбоку, кладет горячую, кажущуюся неимоверно тяжелой ладонь на колено Минхо и стискивает цепкими пальцами до болезненного стона, застревающего в глотке. Одно движение — Хёнджин тянет колено Минхо к себе, раздвигая ему ноги. И от этого нехитрого действия внизу вспыхивает тупое тянущее чувство, даже не возбуждения, а зуда — грязного, постыдного. Член дергается, выделяет первую капельку смазки, тут же впитывающуюся в белье.       — Что вы… — Минхо хватает ртом воздух, но ему не дают сказать ни слова.       Феликс мокро целует его, обвивая руками за шею. Наседает на альфу, липнет всем телом — хитрая маленькая обезьянка. Омега весь сплошной соблазн, даже его слюна сладкая. Минхо прижимает к себе гибкое податливое тело и отвечает на поцелуй, прикрыв глаза.       — Расслабься… — влажный шепот обжигает ухо. Хёнджин льнет к Минхо. Целует, лижет чувствительную ушную раковину, обводит языком по кругу, проникает внутрь, приятно щекоча слуховой канал влажными звуками и сбивчивым дыханием. — Если не будешь нервничать и сопротивляться, я сделаю тебе приятно…       Рука Хёнджина проскальзывает между ног Минхо, и альфа задыхается в поцелуе, когда его яйца нагло поглаживают и мнут сквозь мягкую ткань спортивных штанов. Это прикосновение даже не откровенное. Легкая прелюдия перед более развратными действиями. Но у Минхо рвет крышу просто от осознания того, что это делает Хёнджин. Сходят с ума от запретного?… В голове сплошной феромоновый туман. Собственный запах забивает ноздри бензиновой гарью ветивера, сладострастной тошнотой обгорелой плоти. Этот бешеный аромат разложения и страсти сильнее всего действует на омегу. Феликс хнычет, двигает бедрами, потираясь пахом о Минхо, и вылизывает рот альфы юрким язычком, хаотично и жадно.       Вдвоем Хёнджин и Феликс заваливают Минхо на диван, опрокидывают навзничь, будто сталкивая в бездну. Оказавшись на спине под тяжестью тел своих любовников, Минхо ощущает ужас свободного падения, и от этого у него так жестко встает, что ему хочется кричать от удовольствия и страха. Но вместо этого он только хрипло просит:       — Пожалуйста… я… мне… ах… ммм…       Феликс садится Минхо на грудь, нависает сверху, прижимает руки альфы к дивану, распяв его под собой.       — Минхо, ты не хочешь? — Феликс облизывает свои вздернутые губы. Его бегающий взгляд горит предвкушением и невысказанной мольбой. Ему невозможно отказать.       Смотреть на такого Феликса — распаленного, пьяного от собственной власти и в то же время слабого перед возможностью отказа, — невыносимо. Но даже это восхитительное зрелище не отвлекает Минхо от того, что делает с его нижней частью Хёнджин. Тот уже стягивает с альфы штаны вместе с бельем, собираясь уделить всё свое внимание напряженному, мокрому от смазки члену. Омеги погружаются в ощущения, им важна эмоциональная и этическая составляющая любовной связи. Альфы устроены проще. Как альфа Хёнджин знает, где и как касаться Минхо, чтобы выключить ему мозг и использовать инстинкты для полного подчинения.       — Хочу, — выдыхает Минхо. Электричество простреливает ему спину вдоль позвоночника в тот момент, когда Хёнджин с силой раздвигает ему ноги, не церемонясь, закидывая одну на диванную спинку. Ощущая себя бесстыдно раскрытым, Минхо не может сдержать себя. Чувства рвутся из него, складываясь в протяжные стоны. — Хёнджин… Хёнджин…       Звук собственного имени самый сладостный для любого человека. Хёнджин прикусывает губу и рычит сквозь зубы, обращаясь к Феликсу:       — Заткни его… это невозможно слушать. Я кончу раньше чем он…       Феликс смеется… в феромоновой душегубке их общей страсти этот звонкий смех-колокольчик подобен глотку живительной влаги в пустыне. Омега ловко сползает с Минхо, на несколько минут освобождая его. Но только чтобы скинуть с себя штаны и футболку. После чего возвращается почти полностью обнаженным. В запале забывая снять лишь короткие белые носочки.       — Я так хотел это сделать, — голос Феликса дрожит. Он обнимает покорно лежащего под ним альфу ногами за шею. Почти садится Минхо на лицо, замирая в последний момент, чтобы увидеть реакцию, поймать чужой ошалевший от удивления взгляд. — Вылижи меня…       Маленькие пальчики омеги ныряют в волосы альфы. Феликс цепляется за Минхо так, словно боится не удержаться, объезжая его таким непристойным образом. Слишком развратно и оттого восхитительно. Его небольшой член и мокрая промежность так близко, нежная розовая кожа блестит от ароматной густой смазки. Он возбужденно двигает бедрами, дразнит Минхо, проезжаясь над ним, почти касаясь его губ. Минхо гладит колени Феликса, пытается поцеловать его между ног, поймать губами член омеги, облизать, вобрать в себя, но тот не позволяет. Феликс прижимается к лицу Минхо своей влажной задницей, и альфа сладко лижет широкими мазками омежью дырочку. Усердно работая языком, Минхо глухо стонет и закрывает глаза, отдаваясь ощущениям. Феликс сжимает в руке его волосы и нервно елозит, вздрагивая от пронзительных ласк.       Вместо членораздельной речи Хёнджин теперь слушает сдавленное мычание Минхо и плаксивые вздохи Феликса. Это никак не улучшает ситуацию. Он дико возбужден, ему трудно держать себя в руках и не наброситься на распростертое перед ним тело. У Минхо стоит. Отсосать ему — самый верный способ отправить альфу на небеса. Но это слишком просто. Стимулировать его сзади куда интереснее, однако это совсем не то же самое, что трахать текущего омегу. Тут нужно больше времени, больше смазки, слюны, терпения, желания. Хёнджин не раз нализывал омегам, но никогда не брал в рот у альфы. В этом смысле Минхо его первый. Член Минхо толстый и тяжелый. Касаясь головки губами, Хёнджин мнет альфе яйца, перебирает их в руке, осторожно массируя. Он чувствует, как ноги Минхо напрягаются и дрожат. Хёнджин не может видеть лица альфы, тот занят, трахая языком скулящего малыша Ликси. Но это даже к лучшему. Можно делать что угодно, что больше всего хочется. Хёнджин обводит языком член Минхо, касается гладкой платиновой штангой чувствительной кожи, облизывает по всей длине ствола и мокро целует, прижимаясь губами, отлично понимая, что это любого сведет с ума. Но Хёнджин даже близко не сможет понять всю гамму эмоций своего партнера…       Каждый раз думая о Хёнджине, Минхо, как альфа, видел своего красавца квотербека исключительно в нижней позиции, под собой. Его возбуждала сама мысль сломить, подчинить этого человека самым древним и простым способом из возможных — трахнуть. Никогда он не думал о том, что сам будет вот так лежать с раздвинутыми ногами, открыто подставляясь. И ощущать при этом, как слезы выжигают глаза от избытка эмоций. Внутреннее смятение, первоначальный ужас и протест стерло всепоглощающим желанием, как взрывной волной.       Минхо жадно присасывается к промежности Феликса. Лижет и толкается в расслабленное мокрое отверстие языком, стараясь сильнее раздражать гладкие стеночки внутри. Омега так не кончит. Только возбудится до предела от ласк и собственного доминирования над послушным, задыхающимся от похоти альфой. Минхо гладит бедра Феликса, мнет попку, раздвигая половинки, чтобы раскрыть его сильнее. Ему хочется захлебнуться в обильно текущей из дырочки смазке, отключиться от реальности, в которой ему так хорошо от того, что его завалили и буквально имеют, причем с двух сторон. Пока Феликс хнычет и скулит от языка альфы в своей заднице, Минхо и сам ощущает, как к нему подбираются с тыла.       Хёнджин не миндальничает. Управляется с членом Минхо почти играючи. Берет в рот до самого горла и насаживается, давясь и пуская слюни. Помогает себе рукой, лаская ствол, играясь с яйцами. Собирает пальцами слюну и смазку. Скользит вниз по тоненькой бороздке в чужой промежности и, наконец, касается подушечками пальцев плотно сжатого колечка ануса.       Минхо крупно дрожит. Его сдавленные приглушенные стоны становятся безостановочным грудным гулом отчаяния. Феликс на нем сходит с ума от этих звуков и слишком сильной стимуляции. Внизу всё горит, и Минхо не знает, как погасить этот жар. Он не должен чувствовать это, но тем не менее упивается собственным бесправным положением. Хёнджин нагло трогает его дырку, трет наглухо закрытый вход, разогревая, увлажняя смесью слюны и смазки. И одновременно сладко сосет член Минхо, дразнит проколотым языком, перекатывая штангу по головке. Довести до оргазма так вполне реально, и Хёнджин старается как может, заглатывая член альфы с каждым разом всё сильнее и глубже. Минхо весь напрягается, его тело сигнализирует о том, что предел совсем близок. Хёнджин будто специально усиливает напор, сосет грубо, постанывая, пуская по члену вибрацию, от которой у Минхо срывает все тормоза. Еще чуть-чуть и… Хёнджин выпускает член Минхо изо рта с пошлым звуком. И улыбается, касаясь мокрого ствола губами. Так, что Минхо эту хищную улыбку чувствует. Если он думает, что всё так просто, то сильно ошибается. Хёнджин давит обеими руками на разведенные в стороны бедра Минхо, причиняя ощутимую боль. Он словно растягивает его, как гимнаста, желая усадить на шпагат. А потом опускается к раскрытой промежности и начинает ласкать там.       Альфе не может быть приятно снизу… Эти слова пылают в мозгу Минхо, пока Хёнджин сосет и лижет ему дырку как омеге. Смачивает, смазывает, заботливо готовит для проникновения… осознание бьет по нервам током, но всё меркнет в тот момент, когда Хёнджин раскрывает его, проталкивая внутрь пальцы. Это не просто боль, это рваное дикое чувство, вызывающее волну паники в груди. Как ни старайся, а это неизбежно. Хочется вырываться и кричать, отбиваться ногами, плакать навзрыд. Альфы не могут. Нет. Нет. Боже… Глубоко внутри через боль и сладкое тянущее чувство приближающегося оргазма Минхо чувствует, как Хёнджин нежно касается его центра удовольствия, мягко надавливает, сгибает пальцы, как будто ловит Минхо на крючок. Всё тело пронзает острое режущее наслаждение. Маленькая смерть… Толкаясь пальцами внутри, стимулируя простату, Хёнджин снова берет у Минхо в рот и очень быстро заставляет альфу кончить так сильно, как никогда до этого…

***

      — Это изнасилование, — Минхо смеется, пытаясь усмирить бешено бьющееся в груди сердце. Он лежит полураздетый, мокрый от пота, спермы и смазки на диване в таком виде, как будто после реального нападения. — Я звоню в полицию.       — Звони, — Хёнджин, задыхаясь, откидывается на спинку дивана и приспускает штаны, освобождая давно напряженный от возбуждения член. — Ах… черт… — альфа гладит себя по стволу, размазывая смазку. — Я сдамся властям добровольно, если ты мне сейчас отсосешь.       Феликс сидит на коленях рядом с Минхо. Омега так и не кончил. У него внизу всё раскрыто и мокро так, что от пустоты внутри ему физически плохо.       — Меня тоже нужно сдать властям? — он наклоняется, целует Минхо в губы, чувствуя свой собственный терпкий привкус шоколада. — Ммм?       — Тебя в первую очередь, — Минхо хватает омегу за плечи, тянет на себя, целует грубо. Вбирает и посасывает язык Феликса, от чего тот протестующе стонет. — Маленький манипулятор, — Минхо жарко выдыхает в поцелуй. — Не ожидал я от тебя, Ликси.       Всё это шутка. Но Феликсу не до смеха. Он жутко возбужден, а до полного удовлетворения еще очень далеко.       — Может как-нибудь без полиции разберемся? — омега даже не целуется, а вылизывает рот альфы, поскуливая нарочито тонким голоском. — Хочешь наказать меня?       Минхо рычит, захлебываясь мокрым поцелуем. Его член дергается, снова наливаясь кровью.       — Хочет, — усмехается сидящий тут же Хёнджин. — Хватит сосаться. Ликси, котеночек, иди ко мне…       Голос Хёнджина низкий, изломанный. Проникает под кожу жутким скарабеем из гробницы и сразу к сердцу. Минхо отрывает от себя разомлевшего от поцелуев омегу.       — Наказать, значит? — он резко поднимается. Схватив за локоть, буквально тащит Феликса с собой. Тот только охает от неожиданности, распахнув глаза. Минхо никогда не был с ним настолько груб. — Иди сюда. Садись, малыш…       Минхо дергает омегу, хватает, оставляя синяки на нежной коже хрупких плеч. Феликс надрывно всхлипывает, захлебывается обидой и желанием, когда его легко, как куклу, поднимают и толкают, почти бросая в раскрытые объятия. Минхо пихает его к Хёнджину. Усаживает сверху, альфе на колени.       — Минхо… — Феликс закатывает глаза, когда альфы лапают его оба, молча и остервенело, тяжело дыша от возбуждения.       Минхо прижимается к спине омеги грудью. Подхватив малыша под ягодицы, широко разводит ему ноги. Цепкие пальцы альфы впиваются в нежную, мокрую от смазки кожу между ног, и Феликс дергается от неприятного ощущения, когда ему грубо растягивают края ануса. Не проникая, но оттого не менее болезненно. Из раскрытой дырочки тут же течет, несмотря на раздражение и боль.       — Да… ммм… — Хёнджин нетерпеливо стонет. Скользит членом между ног Феликса, трется головкой о пульсирующий вход. — Садись, котенок, не дразни меня.       — Такой мокрый, — шепчет Минхо. Он мнет пальцами, растягивает податливую дырку омеги, пачкаясь в смазке, задевает уже настырно пытающийся проникнуть внутрь член Хёнджина. — И беспомощный.       — Ах… да… — Хёнджин проскальзывает внутрь горячего дрожащего тела. Минхо насаживает Феликса на его член сразу почти до половины.       Феликс бьется и кричит, запрокинув голову. Из глаз текут слезы, а с уголков рта тоненькими струйками бежит слюна.       — Да, — Хёнджин толкается внутри, раздирая мокрые внутренности омеги. Хватает Феликса за бедра, приподнимает и опускает с силой, входя почти до конца. — Да, блядь, так…       Феликс почти отключается от удовольствия и боли. Член альфы насильно заполняет его, даря крышесносное ощущение дикого давления внутри, стимулируя простату и растягивая до предела неподготовленный вход. Хёнджин рычит, сжимает задницу омеги и натягивает на свой член, разрабатывая глубокими размашистыми толчками.       — Ты был плохим мальчиком, Ликси? — Минхо гладит влажными от смазки ладонями тело Феликса. Обнимает сзади, стискивает грудь, выкручивает соски. Слегка отстраняется, запускает пальцы в светлые волосы парня и тянет, поворачивая к себе его заплаканное лицо. — Отвечай.       Феликс абсолютно отсутствующий. Хёнджин трахает его глубоко, не вынимая, безостановочно надавливая на разбухший внутри бугорок простаты. Омега уже на грани первого оргазма — болезненно яркого, острого как бритва.       — Да… плохим… ах… да… еще… сильнее…       Взгляд Феликса пустой, расфокусированный. Он словно не понимает, кто и о чем его спрашивает. Минхо перестает его держать и отдает полностью в руки несдержанного, перевозбужденного Хёнджина. Буквально толкает, держа за волосы, как щенка за шкирку.       Хёнджин подкидывает легкое тело на себе. Начинает вставлять, разгоняясь, резко, сильно. Почти до конца вынимая, а потом сразу же погружаясь до основания. Феликс в отчаянии цепляется за широкие плечи альфы и кричит. Путается в словах, умоляет, скулит… Кончает быстро, дрожа всем телом, пачкая накачанный живот Хёнджина.       — Ложись на меня, — Хёнджин замедляется лишь на несколько минут, милосердно позволяя Феликсу очухаться после жесткой разрядки.       Феликса потряхивает. Из него течет и спереди и сзади. Внутри всё зудит от грубого проникновения. Но это чувство сродни наркотическому опьянению. Дикая жажда, сжирающая тебя изнутри.       Минхо вытирает пот со лба собственной футболкой. Стоит напротив сидящих на диване парней совершенно обнаженным в тусклом свете догорающего камина. Хёнджин целует Феликса в ушко и смотрит на Минхо из-за плеча омеги. Взгляды альф сталкиваются. Минхо всегда понимал Хёнджина как никто, но не думал о том, что его заносчивый квотербек тоже однажды начнет предугадывать желания своего капитана.       — Плохие мальчики должны быть плохими до конца, — язык Хёнджина проходится по ушку омеги, мурашечно касается нежной мочки. Феликс в ответ лишь ведет плечами и согласно кивает. — Ты сам хотел, чтобы мы тебя отымели вдвоем. Теперь не жалуйся.       Минхо застывает на месте, наблюдая развратную картину. Прозрачные глаза Хёнджина влажные, стеклянные, полны огня. Они приковывают, держат стальной хваткой трепещущее в груди Минхо сердце. Хёнджин смотрит молча, но слова никому не нужны. На глазах у Минхо он медленно, глубоко трахает сладко стонущего Феликса, поглаживая задницу омеги и скользя пальцами к тому месту, где их горячие тела соединяются. Там член альфы свободно входит в натертую до красноты дырочку омеги, хлюпая смазкой, текущей у мальчика по ногам.       Когда пальцы Хёнджина, как змеи, проникают внутрь с очередным глубоким толчком, Феликс задыхается от ощущений и откидывает голову назад. Он обвивает ослабевшими руками шею Хёнджина и старается расслабиться, понимая, что его ждет. Хёнджин находит его губы, целует долго, сплетая их языки в бесконечной ласке противостояния. От таких поцелуев перестаешь осознавать себя чем-то кроме похотливой, жалобно просящей вставить псины. Феликс просит неосознанно, нечленораздельно. Вылизывая рот альфы, насаживаясь на здоровый член, позволяя чужим пальцам дополнительно растягивать себя.       — Переверни его, — голос Минхо хриплый, срывающийся. — Ко мне лицом… и держи ему ноги.       Хёнджин с трудом отрывается от сладкого мокрого омеги. Феликс ерзает на члене и не хочет прекращать. Он облизывает свои губы, смотрит затравленным взглядом, не понимая, что от него требуется. Сильные руки альфы подхватывают его. Хёнджин снимает малыша с члена, но только для того, чтобы перевернуть и усадить по-другому. К себе спиной, лицом к Минхо.       — Откинься, — Хёнджин жарко шепчет, укладывая Феликса себе на грудь. — Расслабься. Дыши носом. Спокойно.       Он подхватывает ноги омеги под коленками, тянет на себя и задирает так, что Феликс складывается пополам. Внизу всё открыто и растянуто. Ничего не мешает. Хёнджин входит до основания, двигается несколько раз, выталкивая порцию смазки изнутри, и замирает.       — Не бойся, — Минхо подходит вплотную. Наклоняется над Феликсом, заглядывая ему в глаза. — Я сделаю тебе больно, но нам всем это понравится. Ты получишь нас так, как хотел. Сразу двоих. Только для тебя одного, малыш.       Он упирается одной рукой в диванную спинку рядом с головой Хёнджина, другой касается и поглаживает между ног омеги, скользит от поджатых яичек к растянутому отверстию уже заполненному другим членом.       — Минхо… ммм, — Феликс всхлипывает, когда альфа проталкивает в него пальцы, двигает им внутри, оттягивая края дырочки.       — Вот так, — в глазах Минхо бесконечная ночь. Его жуткий феромон забивает легкие Феликса с одного вдоха, подавляя малейшие попытки сопротивления. — Смотри, какой ты жадный маленький омега. Я знаю, что тебе мало, — он разгоняется, растрахивая пальцами зияющий дрожащий вход. — Хочешь, чтобы тебя драли оба твоих альфы? Если бы ты не был такой жаждущей похотливой сукой, ты отпустил бы одного из нас. Не стал бы доводить до этого. Но тебя никогда не устроит половина. Ты, котенок, хочешь всё…       Резко вытащив пальцы с чавкающим звуком, Минхо хватает Феликса за подбородок, пропихивает мокрые пальцы ему в ротик, двигает ими внутри. Феликс мычит и посасывает их, закатив глаза. Облизывает, собирает языком собственную смазку с подрагивающих от напряжения фаланг. Минхо совершенно прав. Феликс виновен по всем статьям и нуждается в наказании.       Когда Минхо приставляет толстую головку к и без того измученной дырочке, Феликс кричит так сладко, что полулежащий под ним Хёнджин кусает омегу в плечо почти до крови, не в силах слушать эти звуки. Хёнджин уже по традиции самый стойкий солдат в их отряде. Все спустили, кто-то даже не по одному разу, а он всё еще с полными яйцами.       — Черт, Минхо! — Хёнджин на удивление хуже всех переносит жуткое давление внутри и трение чужого члена о свой собственный, пока Минхо пытается протиснуться в горячее нутро.       — Не… не надо… — хнычет Феликс. — Не останавливайся…       Это раздирающее насильственное проникновение тяжело для всех. Хёнджин с трудом терпит. Его душит потребность двигаться. Засаживать ритмично, отдаваясь похоти целиком, стремясь к удовольствию, которого он уже не в силах ждать. Феликс плачет в голос от того, насколько сильно и глубоко он ощущает в себе то, о чем так мечтал — обоих своих альф. Минхо единственный, кто медленно скользит в дикой обжигающей узости чужого тела и знает, что всё сказанное Феликсу, так же справедливо и для него самого. Минхо тоже жадный. Он желает этого омегу. И этого альфу. И он никому их не отдаст.       — Поцелуй меня… — тихо шепчет Феликс, непонятно к кому обращаясь.       Хёнджин целует омегу в скулу, в ушко, тянется к щеке, чтобы проложить себе влажную дорожку нежности к губам. Минхо ближе. Он целует сразу в губы, просто наклоняясь к омеге. Феликс удовлетворенно стонет, понемногу привыкнув к двум членам в своей узкой заднице. Они все втроем еще толком не двигались, зажатые тисками их противоестественного сношения.       Хёнджин осторожно толкается первым. Их с Минхо члены так тесно прижаты друг к другу, что малейшее действие отзывается в них обоих.       — Ах… ха… ммм… — Феликс вырывается из плена поцелуя, хватает ртом воздух. Ему нужно пространство, которого нет. Он стиснут между телами альф, как необходимое звено, без него этой связи бы не было.       Омега рвано дышит, пока его альфы не прекращают целоваться. Хёнджин засасывает Минхо, втягивает язык альфы в рот и ласкает, поступательно двигаясь, словно желая быть оттраханным в глотку хотя бы таким образом. Минхо отпускает себя. Целует Хёнджина, превосходя любые ожидания своим напором и страстью. Он давно этого хотел. Жаждал. И получил именно так, как надо. Распаляясь от взаимных ласк, альфы начинают по очереди двигаться внутри омеги. Феликс течет и плавится от двух поршней накачивающих его. Боль смешана с удовольствием и это то, что омеги почти не испытывают — то самое запретное, сводящее с ума…

***

      Шумный университетский кампус встречает Джисона приветливой толкотней и обилием знакомых ароматов.       — Привет, Ханни! — омежка первокурсница цепляет альфу за локоть хищными наманикюренными коготками. — Ты где все праздники пропадал? Тусил с друзьями?       Джисон и рад бы, но нет. Какие нахрен тусовки, когда он все праздники просидел дома с мешком льда между ног. Его роскошный новый пирсинг заживал на редкость долго. На что не пойдешь ради красоты и кайфа. Фантомные боли в уздечке дают о себе знать, и Хан переминается с ноги на ногу, незаметно поправляя член в брюках.       — Друзья меня кинули тут одного, — ухмыляется Джисон, замечая в толпе долговязую фигуру своего красивого лучшего друга. — А сами свалили в горы.       — В горы? А куда? Джисон-и! Ну куда ты? Расскажи! Мне же интересно!       Оставляя омегу ни с чем, Хан ныряет в людской поток, спешит быстрее перехватить Хёнджина, пока тот не ушел. Он продирается сквозь толпу, ориентируясь на светлую коротко стриженную макушку впереди за спинами одногруппников. Но Хёнджин вдруг резко сворачивает к уборным и пропадает из виду.       — Нет, ну теперь ему поссать приспичило, — бубнит себе под нос Джисон, но тем не менее уверенно идет туда же.       Он не виделся с Хёнджином все праздники. Они переписывались в какао, и Хёнджин даже слал ему фотки с отдыха на дорогом горнолыжном курорте, где, как выяснилось, был не один, а с Феликсом и, что самое странное, с Минхо. Джисон жаждал подробностей даже больше, чем сам хотел похвастаться новенькими модификациями собственного тела. Его распирало от любопытства.       На подступах к уборной в отдельном тихом коридоре Джисон ощущает удушливый, невыносимый аромат феромонов. Боже. Тут точно ни один альфа не появится. На пушечный выстрел не подойдет. Этот запах никто не переносит, все знают, кому он принадлежит. Минхо тоже здесь, и это грозит очередным скандалом. Хан упрямо идет вперед, собираясь при случае разнять двоих своих друзей вечно выясняющих отношения.       — Ты с ума сошел? До вечера никак подождать не можешь?       Голос Хёнджина Хан не спутает ни с каким другим. Его друг смеется, захлебывается мокрыми звуками и протяжно стонет.       — Ммм… Минхо…       — Какого черта???       Джисон толкает дверь ногой, едва не срывая с петель. Картина маслом. Минхо зажимает Хёнджина в туалете и это вовсе не драка. Альфы запоем целуются, как умалишенные, и даже возникший на пороге свидетель их порочной страсти не заставляет их отлипнуть друг от друга.       Хёнджин нервно дергается. Смотрит на Хана осоловелым взглядом и облизывает мокрые от слюны губы. Минхо поворачивается, бросает на оторопевшего альфу дикий пылающий взгляд.       — Привет, Джисон, — голос Минхо замогильно холоден.       — О, Хан, привет! — расплывается в счастливой улыбке Хёнджин. — Как провел выходные?       Джисон открывает рот, но забывает всё, что хотел сказать. Любая новость меркнет перед тем фактом, что капитан команды Тигров и их квотербек так сильно… кхм… сблизились. Пары альф довольно редкое явление даже в современном мире. Это еще Хан не знает о том, что застал своих друзей неполным составом. У этих альф есть омега, в которого они влюблены так же сильно, как друг в друга…

***