Every you, Every me

      Обескураженная девушка стояла посреди комнаты, сжимая в руках письмо, которое она никогда бы не решилась ожидать в этой новой, «немагической» жизни. Тонкий лист пергамента, казалось, обжигал пальцы, наполняя её сознание лавиной противоречивых эмоций — надежды, гнева, сомнения. Элспет начала нервно шагать по комнате, нервозно вычерчивая круги вокруг стола, за которым сидели её родители и крестный. Их взгляды следовали за ней, но никто из них не осмеливался прервать её смятение. Весь внешний мир для неё в этот момент сжался до узкого горизонта — текста, напечатанного на этом злосчастном клочке бумаги. Простыми словами в нём сообщалось, что она была зачислена на пятый курс Хогвартса. Более того, в письме перечислялись учебные предметы, которые ей предстояло изучать, и вещи, которые необходимо приобрести к началу года. Даже про палочку было упомянуто, словно это для них — нечто само собой разумеющееся…       — Они смеются? Кто-то решил, что это смешно? — Элспет почти выкрикнула, размахивая письмом. Настроение её менялось стремительно — от ярости к недоверию, от униженного шока к, странным образом, робкой надежде. — Как можно так изощрённо издеваться над сквибом?!       Джеймс, Лили и Сириус бросали друг на друга выразительные взгляды, наблюдая за ней. В взгляде родителей проскальзывала осторожная тревога.       — Но оно… выглядит настоящим, — Элспет бросила ещё один беглый взгляд на письмо. Её голос вдруг сорвался, преисполненный растерянности. — Должно быть… нет, это невозможно… так что это? Правдоподобно подделанный пергамент? Я не знаю! Посмотрите сами, скажите, оно настоящее или нет!       С этими словами Элспет протянула руку, сжимающую письмо, ближайшему из взрослых. Лица их расплывались перед её глазами от бессилия, эмоции достигали точки кипения. Она отвернулась — смотреть на листок бумаги было просто невыносимо. Она не хотела больше его видеть. Глубоко внутри жгло чувство обиды на этот, как она была уверена, злобный розыгрыш. Разве хватит даже самой чёрной магии, чтобы столь искусно всколыхнуть её надежды, скорее всего, только затем, чтобы раздавить их вновь?       Ещё тогда, в двенадцать лет, когда тело принадлежало «прежней Элспет», результаты обследований ясно показывали: никакой магии в ней не было, даже слабейшего намёка на её присутствие. Никакая надежда не могла возразить холодной объективности выводов. Позже, уже после пробуждения в новом мире и той единственной ссоры на эту болезненную тему, Лили попыталась найти нужные слова. Она долго и осторожно объясняла дочери непростой, но неизбежный мир её природы, словно нанося мазок за мазком на ту рваную оболочку, в которой теперь жила Элспет. Лили хотела, верила, что этот разговор поможет ей принять себя, угомонить внутренний суд, что безжалостно изводил девушку. Она так надеялась, что сможет достучаться до её истерзанной души. В очередной раз.       Разумеется, Элспет слышала, что магические способности можно «терять». Она знала случаи, когда взрослые волшебники утрачивали магию под воздействием травм или событий. Видела это в работе, на службе. Но чтобы внезапно обрести её там, где её никогда не было, тем более в таком возрасте? Это абсурд. О самом феномене обскуров она была осведомлена достаточно, чтобы знать, что такие дети подавляют свои уже существующие силы под влиянием жестокого воспитания или моральных ограничений, будто бы вытравливающих их сущность, как, например, в очень религиозной обстановке. Но она? Её всегда любили, её никто не осуждал… в этом не было смысла.       И всё же, как ни отрицала она эту мысль, глубокая и противоречивая надежда всё равно закрадывалась в сердце Элспет. Не могло ли это, хотя бы теоретически, быть правдой? А вдруг за всем этим скрывается какой-то редкий, неведомый феномен, о котором нет ни строчки в книгах или архивах? Но даже если и так, чего теперь ей ждать? Как с этим жить? Мысли рвались в противоположные стороны, не оставляя даже намёка на внутреннюю гармонию. С одной стороны — радость и предвкушение: возможно, она снова сможет владеть магией, быть частью этого необъятного мира, который когда-то потеряла. Но с другой… какого Мордреда?! Все эти годы она училась быть простой, «обычной» девушкой, приняла новый, совершенно иной путь жизни, построила планы, которые наконец-то начали казаться ей реальными. Даже друзей завела — настоящих, из числа магглов. А теперь, когда она почти смирилась, когда начала врастать в этот другой мир… её без спроса выдирают из сложенного по кусочкам бытия и кидают в старое, будто всё это не имеет значения.       Бурная волна злости вскипала внутри, сталкиваясь с радостью, и эти два огненных потока рвали её изнутри. Она не могла понять собственные эмоции — и ненавидела себя за это ещё больше. Её единственным желанием было разобраться, внести хоть какую-то ясность.       — Даже если это правда… — вдруг резко начала она, не дожидаясь, пока взрослые окончательно изучат письмо. — Где мои проявления магии?!       Слова выворачивались на свободу, как лавина. Она ходила туда-сюда по комнате, не удостаивая никого взглядом.       — Если письмо пришло, если моё имя попало в список, значит, Перо всё-таки внесло меня в Книгу! Но эта стерва не позволяет вписывать кого попало, не так ли? — Элспет развернулась к Лили, задыхаясь от накатившей волны эмоций. — Значит, были проявления магии! Кто-то должен был их заметить! Только вот я ничего такого не помню! Никаких вспышек, никакого случайного колдовства, даже волосы не перекрашивались!       Она заметалась по комнате, словно в отчаянии пытаясь найти ответ прямо в воздухе. Затем её взгляд упал на мать.       — Мам, можно палочку? — выпалила она внезапно.       Лили взглянула на дочь, по-прежнему молча. Ну, почти молча: уголки её губ тронула легкая, скорее одобрительная, чем добродушная улыбка. Элспет поняла этот взгляд - Лили верила. До последней секунды, до последней капли. Это ощущалось во взгляде, в том, как она спокойным движением руки подала свою палочку.       Элспет протянула пальцы к палочке матери, чувствуя тяжёлую обречённость, глухо шепчущую на грани сознания: ничего не выйдет. Эта мысль, казалось, тихо покачивала головой, предвосхищая исход. Будто всё её существо стремилось доказать — себе, им, миру — что это всего лишь сложная, запутанная ошибка. И первое касание к полированному дереву только укрепило её в этом ощущении. Палочка Лили осталась чуждой, молчаливой, без малейшего намёка на отклик. Она не испускала знакомого, родного тепла, того тонкого пульса магической жизни, который когда-то принадлежал её собственной утраченной палочке. Ничего. Совершенно ничего.       Возможно, в иной ситуации, избавленной от такого напряжения, Элспет позволила бы себе горький вздох, цепляясь за смутные воспоминания о прошлом, когда её палочка была ей верной спутницей. Возможно, прошлое настигло бы её в этом тихом жесте. Но сейчас, в невыносимом фарсе происходящего, просто не было места сожалениям.       Она сосредоточилась, не давая ни разуму, ни сердцу истерзать себя лишними эмоциями — кроме одного. Прямолинейного гнева.       — Люмос! — резко скомандовала она, и пальцы яростно сжали древко палочки.       Комната вспыхнула. Яркий, почти ослепительный луч света разорвал пространство, заливая всё вокруг. Свет был столь мощным, что всем присутствующим пришлось закрыть глаза. Элспет пошатнулась, отпуская сжатый до боли воздух из лёгких. Она ощутила онемение, тепло, которое, как оказалось, принадлежало ей, её собственной, запутанной магической сути.       — Нокс… — выдохнула чуть тише, почти шёпотом.       Свет угас, оставив после себя тяжелую, сонную тишину. Элспет застыла, не в силах двинуться, будто всё её существо метафорически застряло где-то между реальностью происходящего и его непроглядной нелепостью. То, что только что случилось, почти не укладывалось в голове. Разве это возможно? Разве можно вот так, в одно мгновение, разрушить все устоявшиеся представления о себе, о своей жизни? Эмоция за эмоцией лавиной накатывали на её разум, захлёстывая, лишая опоры. Сердце колотилось так сильно, что, казалось, его ритм отозвался звоном в её ушах.       Она думала, что уже испытала весь спектр потрясений за этот вечер. Казалось, больше удивляться уже невозможно — но жизнь, как всегда, нашла способ сказать ей иначе.       Сириус нарушил молчание первым. Его голос звучал чуть хрипловато, но сквозь него прорывалась лёгкость. Даже, как обычно, нотка сарказма.       — Что ж, я полагаю, проверять письмо на подлинность уже бессмысленно. Слишком уж убедительно.       — И тебе бы следовало немного потренироваться, — с улыбкой заметил Джеймс, бросая взгляд на дочь. Он старался держаться бодрее, но в глазах читалось что-то большее, чем просто мягкая шутка. Говоря эти слова, Джеймс лишь с трудом сдерживал порыв расплакаться – эмоций было слишком много. Этот неожиданный подарок судьбы в день рождения Элспет будто вернул всем за столом веру в невозможное. Даже он, взрослый, знавший о том, как устроен этот мир, не мог сдержать удивления. И счастья. Казалось бы, каждый здесь должен был сиять радостью — но сама виновница этого чуда, Элспет, всё ещё стояла, словно замершая, в её глазах подозрение и неясная усталость никак не уступали месту счастью. Её внутренний мир оставался хаотичным.       — Ты не хочешь добавлять медиведьме в Хогвартсе лишней работы, тренируя заклинания, правда? — Джеймс старался говорить легкомысленно, но внутренняя дрожь слышалась в его голосе.       — Это уж точно, — вторила ему Лили, уже не пытаясь спрятать свои слёзы. Она была единственной, кто позволил себе открытую радость. — Лиззи, милая моя девочка, я так рада за тебя! — Её голос задрожал от переполнявших чувств. — Нам столько всего нужно сделать! Сходить на Косую Аллею, купить мантию, палочку, книги, всё необходимое для учёбы… И метлу! Ох, Лиззи, ты помнишь, ты всегда мечтала о своей метле! Купим тебе самую лучшую! А если ты, как твой отец, попадёшь в сборную факультета…       Глаза Лили сияли от радости, и она, не удержавшись, шагнула к дочери, протягивая к ней руки, чтобы обнять. Её счастье было почти осязаемым, оно заполняло комнату, переливаясь из уголка в уголок, и, кажется, одним своим присутствием могло заставить сорваться улыбку с любого.       Однако слова, сорвавшиеся с губ Элспет, застали её врасплох и повисли в комнате, словно разорвали эту светлую атмосферу.       — А если я не хочу ехать в Хогвартс? — глухо произнесла она, встречаясь с взглядом матери. Голос её был холоден и безжизнен, как и неподвижное, закрытое лицо.       Лили замерла, не зная, что ответить, так же, как и все остальные за столом. А Элспет чувствовала лишь невероятную тяжесть, будто ей навалили на плечи все путешествия, все битвы, которые ей пришлось пережить. Мысли возвращали её к лесу Дин, где она скиталась, измождённая, скрываясь от егерей Волдеморта, и это знакомое ощущение настигло её снова. Усталость. Знакомая до омерзения.       Никто не понимал её слов. Никто не мог понять. Для них, которые прожили счастливую жизнь в этом спокойном мире, Хогвартс всегда был символом дома, чем-то светлым, где главные проблемы — успеешь ли вовремя на экзамен или наберёшься смелости признаться кому-то в своих чувствах. Но для неё это место стало чем-то более сложным. Семьей, но неблагополучной. Магический мир никогда не был к ней так же добр, как к ним. Он рвал её, втягивал в каждую проблему, каждую авантюру, что едва не стоили её жизни.       Да, Хогвартс был домом, но он оказался домом, в котором между светом всегда оставались слишком глубокие тени. Элспет сейчас была, пожалуй, впервые за долгое время по-настоящему счастлива. Её жизнь наконец обрела форму. Стала упорядоченной, спокойной, управляемой. Больше не было кошмаров из прошлой жизни, не было деления на чёрное и белое, она была в гармонии с реальностью. Она вновь начала дышать полной грудью, контролировать свою судьбу, строить её своими руками.       А теперь, как по капризу, всё это грозило рухнуть. И самое страшное — даже не так: всё возвращалось к началу, к хаосу, из которого она выбиралась в последние разы едва живой. Она чувствовала себя будто фарфоровая чашка, когда-то разбившаяся на мелкие куски. Но ей был дан редкий дар, почти невозможный — увидеть, как эти кусочки медленно собираются воедино, заполняя трещины жизнью. Теперь же ей казалось, что невидимая рука вновь готовится поднять ту же чашу и снова швырнуть её о каменный пол просто ради наблюдения за тем, как она расколется.       Неужели ничего не меняется? Неужели ей никогда не суждено быть целой чашкой?       — Лиззи, ну не говори чепуху… Ты же всегда мечтала о Хогвартсе! Я понимаю, ты боишься, что многое упустила, что будет трудно наверстать. Но ты же знаешь, мы всегда рядом. Мы поможем, объясним всё, что ты пропустила, выучим вместе с тобой любые заклинания, которые тебе понадобятся… — Лили говорила быстро, как будто боялась, что, если остановится, этот редкий миг, когда всё могло стать как прежде, просто исчезнет.       Но Элспет лишь холодно посмотрела на мать, её взгляд как будто пытался донести нечто очевидное, как взрослый объясняет ребёнку, что капли дождя падают на землю не потому, что тучки плачут, а из-за холодной научной истины.       — Мам, да не в этом дело, — произнесла она ровно, почти уставшим тоном.       Лили растерялась, её беспокойные руки замерли на мгновение в воздухе, пытаясь найти опору. А Элспет уже отвела взгляд, словно не желала вдаваться в дальнейшие объяснения.       — Мне нужно подумать, — сухо добавила она, разрезая неловкость повисшей тишины.       С этими словами Элспет резко встала из-за стола, оставив за собой злополучное письмо и недоеденный праздничный торт, и направилась к лестнице. Её шаги звучали твёрдо, почти вызывающе — но только пока она находилась в поле зрения семьи. Стоило ей закрыть за собой комнату, как всё напряжение слетело с неё. Элспет прислонилась спиной к двери и, медленно сползая вниз, осела на пол. Её плечи, обременённые тяжестью противоречий, опустились, а руки, дрожащие, закрыли лицо.       В этой глуши, отделённая дверью от весёлого света гостиной, её наконец-то настигли эмоции, бурливший шторм которых она удерживала в себе последние полчаса с момента прилета совы. Она чувствовала себя раздавленной — не письмом, не новостью, а самим выбором, нависшим над ней. Перед внутренним взором вновь мелькнул образ того счастливого дома, которым для всех был Хогвартс, но для неё он был не только таким. Это было место боли, ущербных надежд и постоянных штормов. Её немного пугающий и всё же упорядоченный нынешний мир, который она с таким трудом возвела вокруг себя, оказался под угрозой: его разрушали с той же лёгкостью, с какой маленький ребёнок ломает карточный домик.       Она знала, что не сможет просто спрятаться здесь, за закрытой дверью, но сейчас ей отчаянно нужно было время. Время, чтобы дать своим мыслям утвердиться, обрести форму. Время, чтобы придумать, куда идти дальше. А мир, застывший за этой деревянной преградой, всё кружил вокруг: мама, крёстный, отец — все они, такие светлые, не понимали. Не могли понять. И от этого хотелось закричать.

***

      — Это было… необычно, — наконец нарушил тишину Сириус, его голос всё ещё звучал глухо после напряжённой сцены. Он вскинул брови, бросая взгляд на закрытую дверь, за которой скрылась Элспет. Шаги её уже стихли, а в доме воцарилась какая-то вязкая тишина.       — Не то слово, Сириус… — Джеймс тяжело вздохнул и опустил голову на руку, облокотившись локтем на стол. Его обычно светлый взгляд был затуманен. — Я понимаю, ей нужно время… И нам, честно говоря, тоже. Но, будь я проклят, если мы сможем сидеть сложа руки: письмо не может ждать. Сове надо дать ответ. Да и нам, думаю, нужно съездить в Хогвартс, поговорить с Дамблдором, всё выяснить…       Он умолк, качая головой, словно пытаясь упорядочить вихрь мыслей, который бушевал у него в голове. За последние полчаса дом Поттеров вроде бы взорвался головокружительной надеждой, а теперь медленно оседал под давлением множества вопросов, ещё не имеющих ответов.       Джеймс закрыл глаза, прикрыв рукой лоб. У него кружилась голова, словно всё происходящее было не просто реальностью, а какой-то абсурдной иллюзией. Один единственный клочок бумаги перевернул не просто их день, а весь привычный ход жизни их семьи с ног на голову. Теперь всё сводилось к этому письму, к именитой школе, к надежде, которую они уже и не ожидали.       Сириус, сидевший напротив, потер переносицу, молчаливый и задумчивый, чуть нахмурив лоб. Даже для него, человека, привыкшего за жизнь к всевозможным неожиданностям и потрясениям, это казалось не просто чем-то большим — это было странным даже для магической жизни.       — А что ты скажешь ей, если… — Сириус замолчал, словно подбирая слова, но Джеймс поднял глаза и перебил его.       — Если что? — его голос стал чуть резче, чем он хотел. — Сириус, я не знаю. Я правда не знаю, что ей говорить. — Голос Джеймса слегка задрожал, но он тут же взял себя в руки. — Ты ведь слышал, как она ответила Лили. Она закрыта. Я знаю Элспет — она просто уйдёт в себя, пока сама до всего не дойдёт.       — Может, ей для начала нужно не столько говорить, сколько слушать? — пробормотал Сириус, по-прежнему нахмуренный.       Джеймс кивнул, но в ответ не сказал ничего. Он понимал: Элспет разрывалась между чем-то таким, чего ни он, ни Лили, ни Сириус не могли осознать до конца. Её неожиданная реакция не была простой подростковой прихотью или пустым капризом. За её словами скрывалось нечто большее — боль, страх, усталость, может, даже отчаяние. Но что с этим делать? Как найти те самые слова, чтобы помочь дочери, когда ты даже не до конца видишь ту стену, что она построила между собой и остальными?       — Нужно дать ей это время, — тихо сказал он, наконец поднимая взгляд на Лили, которая всё ещё сидела за столом, стискивая в руках салфетку, как будто та могла развеять её дрожь.       Сейчас, как никогда, Джеймс чувствовал себя уставшим. Уставшим от того, что, несмотря на все свои силы, он не мог просто разгрести эту ситуацию и сделать так, чтобы всё встало на свои места. А ведь раньше, казалось, он мог справиться с чем угодно.

***

      Начало следующего дня ознаменовалось глухим, уверенным стуком во входную дверь. В доме в Годриковом Лощине к тому моменту уже давно никто не спал. Даже Сириус, которому хозяева выделили диван в гостиной, бодрствовал и пытался помогать Лили с завтраком. Правда, его «помощь» больше сводилась к тому, чтобы постоянно мешаться под рукой — то слишком шумно двигая стульями, то неуклюже пытаясь поймать с пола сброшенное в спешке кухонное полотенце.       Джеймс, уже изрядно уставший от утренней тяги Сириуса к хаосу, был почти рад отвлечься на дверь. Вытирая руки о брюки, он направился к прихожей. Дверной молоток, хоть и успел смолкнуть, продолжал отдавать раскатистым эхом по его мыслям.       Джеймс распахнул дверь и удивлённо моргнул, встречаясь взглядом с хорошо знакомой фигурой. На пороге стояла Минерва Макгонагалл — строгая и неизменная, как один из горных утёсов, что, казалось, знали их крошечную деревню многие столетия. Её шляпа была, как всегда, чуть наклонена набок, а на лице застыло выражение, в котором сухая официальность смешивалась с лёгкой теплотой.       — Здравствуй, Джеймс. Можно войти? — её голос был спокоен, чуть мягче, чем ожидалось, и напоминал больше о давнем знакомстве, чем о старых школьных уроках.       Джеймс, быстро оправившись от первых секунд замешательства, кивнул и шагнул в сторону, давая декану своего факультета пройти.       — Полагаю, ты уже догадался, зачем я здесь? — продолжила она вполголоса, оглянувшись на него через плечо и слегка подавшись вперёд.       — Да, профессор Макгонагалл, — Джеймс легко закрыл за ней дверь и не без уважения выпрямился, — Из-за вчерашнего письма.       — Ох, Джеймс, — с тихим вздохом откликнулась она, снимая шляпу и чуть качая головой. — Для вас всех я уже давно не профессор. Просто Минерва, если не возражаешь. И да, ты прав. Именно поэтому я здесь.       Она зашла в просторную гостиную, где Лили протирала кухонный стол, а Сириус сосредоточенно раскладывал на тарелках оладьи.       — Лили, Сириус, доброе утро, — добавила женщина, слегка кивая в знак приветствия.       — Доброе утро, Минерва, — поспешно отозвалась Лили, одарив гостью собранной, но несколько нервной улыбкой. Она быстро поставила на стол бутылку с тыквенным соком и подала стакан воды гостье.       Минерва, благодарно кивнув, присела на диван, оглядывая комнату с тем пристальным взглядом, который был знаком всем её бывшим студентам. Устроившись и сделав глоток, она продолжила:       — Что ж, полагаю, вы не удивитесь, если скажу, что в Хогвартсе вчера вечером все были буквально на ушах. Какой ажиотаж вызвал случай вашей Элспет! Давно профессора школы не собирались на срочное обсуждение не для того, чтобы перемыть кому-то косточки или посплетничать. Даже портреты в кабинете Альбуса принимали участие в разговоре, представляете?       Сириус хмыкнул, но всё же сдержал более громкий смех. Однако улыбка на его лице была не столь уверенной — все здесь понимали серьёзность ситуации, даже несмотря на спокойный тон гостьи.       — А где же виновница, так сказать, торжества?.. Я надеялась увидеть её, — декан чуть приподняла брови, вопросительно посмотрев на присутствующих.       Лили медленно выдохнула и отвела взгляд, словно собираясь с мыслями.       — Она… — после тяжёлой паузы продолжила она. — Она ещё не выходила из комнаты, с тех пор как ушла вчера вечером. Мы все немного… шокированы, не скрою, но думаю, Элспет — больше всех.       Минерва кивнула, чуть прищурив глаза, будто раздумывая над чем-то. Неужели она недооценила силу потрясения, которое переживала девочка?       — Это неудивительно, — наконец ответила она со странной, почти осязаемой мягкостью в голосе. — Я понимаю, Лили. И лучше дать ей столько времени, сколько она нуждается. Но… письмо, увы, ждать не может слишком долго. Хогвартс должен получить ответ — и чем быстрее, тем лучше.       — Ответ вы получите, — резкий голос, раздавшийся с лестничной площадки второго этажа, заставил всех в комнате обернуться. Эта фраза, произнесённая твёрдо и без колебаний, прорезала воздух, словно натянутую струну.       Её волосы были слегка растрёпаны, и лицо выглядело усталым, но в её взгляде, холодном и сосредоточенном, сияло нечто новое. Что-то похожее на покорность обстоятельствам, но одновременно наполненное внутренней решимостью. Это был взгляд человека, кто, пусть не разобрался до конца с собственными сомнениями, но уже принял свой выбор.       — Я поеду в Хогвартс.       Взгляд родителей выражал одновременно облегчение и тревогу, а у Сириуса появилась легкая полуулыбка, в которой угадывалось одобрение.       — Лиззи… — Лили встала с кресла, её сердце словно взорвалось смешанными чувствами.       — Это… это правильно, — неожиданно выдавил Джеймс, сцепив руки в замок, чтобы скрыть дрожь. Его голос был натянутым, но спокойным. — Главное, что мы с тобой. Что бы ты ни решила или ни испытала…       — Меня не нужно жалеть, — перебила его Элспет, не поднимаясь выше на лестнице, но и не опускаясь ниже. Легкий румянец выступил на её бледных щеках, но она сохранила твёрдую осанку. Её слова прозвучали как осколок стекла по камню: ясные и болезненные. — Это мой выбор, и я не могу просто убежать.       Сириус, прислонившийся к дверному косяку, хмыкнул, его глаза блеснули сдержанным одобрением.       — Настоящая Поттер, — тихо, почти про себя, сказал он с ноткой гордости, но Элспет это услышала. Она мельком посмотрела на него, в её усталом взгляде что-то ёкнуло, но тут же исчезло.       — Я поеду, — повторила она уже спокойнее, словно сказанное ранее требовало закрепления.       Макгонагалл, доселе молчавшая, сложила руки на коленях и слегка подалась вперёд, переглянувшись с Джеймсом и Лили. На строгом лице декана мелькнула едва заметная тень уважения к этой юной магической душе.       Элспет кивнула сама себе и опустила глаза. В её душе всё ещё кипели сомнения, тревога и остатки негодования, но она знала, что уже не может отступить. Побег был бы легче. Но не для неё.