Every you, Every me

      — Лиззи, посмотри на меня, — голос Лили звучал тревожно. Она склонилась над дочерью, обхватив её лицо ладонями, нежно, но требовательно, заставляя перенести взгляд на себя.       Но глаза Элспет были пусты, словно утонули в каком-то хрупком, незримом барьере между реальностью и собственными мыслями. Тонкая линия её губ дрожала, а пальцы сначала медленно, потом рвано извивались в воздухе, словно играли беззвучную, беспокойную мелодию. Широким, болезненным спазмом сжалась грудь девушки, мешая движению воздуха, мешая самой жизни, заключённой в её хрупком теле.       — Лиззи! — голос Лили сорвался, стал резче, громче, почти отчаянным. Но он разбился о невидимую стену ледяного равнодушия, за которой пряталась Элспет. Это был не отказ слушать — это было что-то большее, сложное и необъяснимое.       Лили, сама балансирующая на грани собственных сил, встряхнула дочь. Маленькая фигура закачалась, почти потеряв равновесие, а голова Элспет безвольно склонилась назад. Глаза её остановились на потолке — белом, ровном, издевательски спокойном.       «Потолок. Он такой… простой, неизменный. Если сломается, можно починить. Репаро…» — блуждавшие вдали мысли девушки оборвались, вытолкнув её в момент, где перед ней стояла Лили.       Одним движением, может быть даже слишком резким, Элспет подняла голову, возвратив её в прежнее положение. Всего мгновение — и их взгляды встретились. Две пары зеленых глаз зацепились друг за друга. Лили смотрела с отчаянием, страхом и какой-то почти болезненной надеждой. Элспет же… Её глаза чуть безумно сверкнули, холодная усмешка мелькнула на губах.       Она расхохоталась. Смех взорвался в воздухе — резкий, надрывный, на грани истерики. Лили застыла, ошеломлённая, чувствуя, как время будто замедляется, а мир невозможно искажается вокруг звука этого смеха.       — Ох… ну и повеселила же ты меня, — Элспет прервала истеричный хохот и выпрямилась, отбросив руки Лили с лица, словно они были ещё одной ненужной преградой.       Лили молча смотрела на Элспет, пытаясь понять, что происходит за этими странно блестящими глазами. Она ожидала услышать всё, что угодно — крик, упрёк, обвинение, но только не этот смех.       — Ты… смеешься? — наконец, с трудом выдавила Лили, чувствуя, как голос дрогнул, превращаясь почти в шёпот. Слова звучали так, будто она сама не верила в происходящее. — Лиззи… что с тобой?       Элспет фыркнула, чуть подзадержав дыхание, смахнув пару слезинок с уголка глаз — то ли от смеха, то ли от чего-то другого. Она посмотрела на мать с какой-то смесью растерянности и насмешливой отстранённости.       — А что мне остаётся, мам? Плакать? — её голос звучал на удивление ровно, даже жёстко. — Ты хочешь, чтобы я рухнула на пол и начала рыдать? Или закричала так, что разнесётся повсему дому?       В воздухе повисло неловкое молчание, наполненное невысказанными страхами.       — Лиззи, послушай меня, — голос Лили обрел твёрдость, но в нём всё же сквозила боль. Со всей осторожностью она протянула руку к дочери, словно боялась её спугнуть. — Я знаю, что тебе больно. Знаю, что это слишком… Но притворяться, будто ничего не произошло, не поможет. Нельзя просто смеяться, чтобы всё спрятать. Это не способ бороться…       Элспет вскинула голову, её глаза вспыхнули гневом.       — Бороться? — перебила она, а слова звенели как раскалённый металл. — Бороться с чем, мам? С моим бессилием? С тем, что я… Не могу ничего? Что я… ничто? — Её слова прозвучали почти шёпотом, и от этого они ударили по Лили словно удар хлыста.       — Ты не ничто, — произнесла Лили, вкладывая всю материнскую силу и нежность во взгляд, с которым смотрела на дочь. — Ты моя дочь. Самая сильная, самая храбрая девочка.       — Несмотря на то, что я не волшебница в семье волшебников? Что я сломанная, да? «Особенная»? — с каждым словом её самоконтроль трещал. — Ты ведь это хочешь сказать, да?       — Нет, — Лили отрицательно покачала головой, её взгляд остался твёрдым и непоколебимым. — Я хочу сказать, что для меня ты целый мир. И не важно, что в этом мире нет магии. Ты сама по себе волшебная, Лиззи, просто потому что ты — это ты.       Слова, такие простые, но такие острые, на мгновение сбили девушку с толку. Элспет крепко сжала губы.

***

      Не так Лили представляла себе этот выходной, ох, совсем не так… В её планах был тихий, размеренный день, но вместо спокойной идиллии перед ней разрывалась буря эмоций, которую она не могла укротить. Она искренне верила, что время уже приглушило ту глубокую рану, что когда-то образовалась в сердце Элспет от осознания её чуждости миру, к которому принадлежала вся семья. Мать надеялась, что дочь приняла свою судьбу, смирилась, научилась жить с тем, что для большинства их окружения составляло суть существования, но для неё навсегда останется недостижимой мечтой — наличие магических сил.       Элспет росла тихой, погружённой в себя девочкой. В ней не было тех привычных признаков скрытой детской магии, которые, казалось, были у всех малышей из волшебных семей. Ни разбитой чашки в приступе каприза, ни летящих игрушек, которые по мановению обиды взмывали к потолку. Даже когда её расстраивали или сердили, магия не проявлялась. Однако тогда Лили и её муж еще надеялись — ведь дети бывают разные. «Особенная девочка», убежденно говорила Лили самой себе, смотря на дочь. «Ей нужно больше времени. Может, она просто усмирила в себе это раньше, чем мы успели заметить. В конце концов, быть спокойной — тоже дар».       Но с каждым годом уверенность таяла. Ближе к 12-летию надежды все ещё тлели в их сердцах. Лили уговаривала себя и мужа, что вот-вот, скоро, перед решающим возрастным порогом, с Элспет произойдёт что-то необычное. Бывали такие случаи, говорили всё те же друзья, коллеги и знакомые, — когда магия вдруг вспыхивала позже, чем у сверстников, не по ошибке, а просто в своё время. И пока все ждали сову с письмом из Хогвартса, Лили держалась за эту мысль сильнее, чем, пожалуй, сама хотела признать.       Наступил тот самый день. Её 12-й день рождения. Всё было готово: стол для семейного ужина, подарки, ярко украшенная гостиная. Весь дом словно затаил дыхание в ожидании знаменательного прибытия совы. Элспет смотрела в окно, срываясь к каждому шороху. Лили только делала вид, что занята делами, но украдкой наблюдала за дочерью, убеждая себя, что письмо вот-вот прибудет. Всё же оно должно было прийти. Должно.       Но день подошёл к концу, солнце скрылось за горизонтом, вечер наполнил комнаты своего рода тишиной поражения. Сова так и не прилетела. Элспет долго сидела, глядя в уже опротивевшее окно, словно не хотела верить в реальность.       А вскоре начались визиты в Святое Мунго. Родители цеплялись за последнюю, пусть и призрачную, надежду. Они спрашивали, умоляли, требовали ответы у целителей, но всё, что получали в ответ, — это беспомощные, полные сожаления взгляды. Элспет оказалась «сквибом». Слово такое простое, но бьющее как проклятие.       «Она родилась без магии», — говорил один целитель.       «Это редкость, но такое случается», — добавлял другой. Никакие зелья, никакие ритуалы, никакие заклинания не могли дать ей того, чего в её природе не было изначально.       «Это не болезнь, которую можно вылечить», — эта фраза эхом звучала в голове Лили многие месяцы.       Долгое время Элспет молчала, переживая всё внутри себя, но Лили видела, как дочь меняется. Она всё ещё пыталась быть сильной — девочка сдерживала слёзы, почти не говорила о случившемся, но её взгляды, её молчание, её редкие фразы о магии ранили Лили глубже, чем когда-либо мог бы ранить прямой упрёк.       Бывало такое — как сегодня, — когда Элспет, уносимая бурей собственных мечтаний, на мгновение забывала о том, что она отличается от остальных. В такие моменты её голос звенел радостным возбуждением, глаза вспыхивали тем самым, почти детским светом, который давно угас. Она разговаривала с родителями, словно всё было так, как и должно быть. Словно мир снова стал привычным, простым, уютным.       — Нам нужно будет сходить на Косую Аллею, — с воодушевлением говорила она, будто это самая обыденная вещь. — Скоро ведь новый учебный год, а у меня даже котла нет! Ну правда, как я могу ходить на зельеварение без приличного котла? И метлу надо бы… Как же я мечтаю о метле!       Голос её в эти моменты забытья звенел так искренне, что Лили чувствовала себя частью счастливого, иллюзорного мгновения.       Но реальность возвращалась быстрее, чем хотелось. Лили знала, куда эти мечты неизбежно приведут. Туда, где мечты Элспет ударятся о стены её реальности.       — Лиззи, — мягко начинала Лили, но голос её обрывался. Каждый раз это было для неё как заново наступить на один и тот же острый камень. Она мысленно просила прощения у дочери, что вынуждена её исправлять, напоминать.       Дочь замирала и смотрела на неё с таким взглядом, в котором несколько быстрых мгновений горела необузданная смесь радости и боли.       — Ты хочешь сказать, что я опять забыла, да? Нет. Не говори. Я уже поняла. Поняла. — Она отворачивалась, делая вид, что поправляет прядь своих волос, пряча лицо от матери. — Просто… Я иногда представляю, каково это: натянуть мантию, взять палочку и почувствовать, будто ты наконец-то весь — настоящий. Словно всё встало на свои места.

***

      Да, обычно Элспет быстро возвращалась к реальности, словно холодным ветром сдувало её маленькие попытки забыться, убежать от того, что она хотела оставить за гранью своего сознания. Но сегодняшняя вспышка была иной. В этот раз в её словах звучало нарастающее безумие, какое-то отчаянное, судорожное отрицание. Будто всё, что она слышала или знала раньше, в один миг было стерто. Словно ей приходилось заново сталкиваться с тем, что она давно осознала, но не могла принять. Как если бы эта правда обрушилась на неё с новой, удручающей силой.       И всё же, сильнее всего Лили поразил голос дочери. Откуда в нём могли взяться такие твёрдые, железные нотки? Эти резкие, почти командные интонации, которые она прежде слышала лишь от коллег своего мужа, от Джеймса. От авроров, людей закалённых, сильных, готовых ломать барьеры и выступать против любой угрозы. Людей, которые видели слишком многое. Как эти звуки могли оказаться в её малышке, в её Лиззи?       Лили стояла, ошеломлённая этим проявлением новой черты характера дочери.       — Можно… я побуду одна? — сорвалось с губ Элспет, прерывая мучительное молчание. Её голос был тихим, почти шёпотом, но в этой приглушённой просьбе звучало больше усталости, чем Лили мгновенно смогла осознать.       Эти слова… Они были тем единственным, чего Лили сейчас хотела. Тем единственным, что могло дать ей хотя бы крошечную передышку от нарастающего напряжения. Спрятаться от боли, от обжигающего чувства собственного бессилия, оттого, что она больше не знает, как достучаться до сердца дочери, чтобы согреть его, чтобы помочь. Её девочка была тут, рядом, практически на расстоянии вытянутой руки, но ощущалась так далеко, словно над их головами раскинулась пропасть, чёрная, непреодолимая.       — Хорошо, — ответила Лили с нарочитой мягкостью, хотя её голос дрогнул в конце. — Спустишься, как будешь готова.       Её ладонь уже привычным движением потянулась к плечу дочери, но остановилась в полушаге, словно почувствовала барьер, отгораживающий Элспет от каждого, кто пытался к ней приблизиться. Она сделала над собой усилие и просто выпрямилась, развернувшись к двери.       Удаляющиеся шаги были осторожными — почти бесшумными. Когда она позади себя услышала звук, с которым дверь мягко защелкнулась, Лили позволила себе выдохнуть, закрыв глаза на мгновение. Но не от облегчения — нет, это было похоже на отступление, медленное осознание того, что до победы ещё так бесконечно далеко.

***

      Элспет же, наконец, приходила в себя. Первая волна шока — от пробуждения в странно-безликом мире, чуждом ощущении собственного тела, оказавшегося куда младше, и почти невозможного присутствия живой матери — уже схлынула. Даже мысль о том, что здесь, как оказалось, у неё по-прежнему отсутствовала магия, уже не обжигала так остро. Вместо боли и растерянности на первый план выходила холодная ясность разума. Да, ситуация была парадоксальной. Но ведь были же дни, когда она выбиралась из ещё более запутанных обстоятельств, не так ли?       — Ох, блядь… — едва выдохнула она, позволяя себе короткий момент уязвимости, прежде чем резко откинулась спиной на кровать. Её взгляд снова замер на белоснежном потолке — на злосчастной, почти насмешливой плоскости, которая совсем недавно словно играла с её мыслями, вытаскивая её из мутной, вязкой трясины отчаяния. Но теперь этот потолок утратил свою магию. Иронично.       — Ладно… — наконец протянула она, скрестив руки за головой. — Что мы имеем? Сон? Иллюзия? Или… — уголки губ едва не дрогнули от горечи. — Другая реальность? Отлично.       Её голос, тихий, но трезвый, словно утвердил её готовность действовать. Она быстро проанализировала факты, вновь прокручивая их в голове. Здесь она — сквиб. Родители… живы. Это было едва ли не самым странным из всего сюрреализма, окутавшего её. Она прищурилась.       — И сколько же мне лет в этом месте?       Элспет резко поднялась, её движения обрели чёткую целеустремлённость, лишённую прежней медлительности. Она заново осматривала комнату.       На прикроватном столике среди прочего стоял небольшой календарь и рамка с фотографией. Элспет нерешительно протянула руку к рамке, словно боялась увидеть то, что там запечатлено. Она подняла фото и, задержав дыхание, посмотрела на него.       Из изображения на неё смотрела маленькая девочка с густыми, вьющимися чёрными волосами. Лицо было ей болезненно знакомо. Никем другим она быть не могла — эта девочка ничем не отличалась от Элспет в её собственном детстве. Почти до слёз странное чувство охватило девушку — видеть себя снова такой маленькой и безмятежной.       Но в этот раз девочка в рамке не была одна. Рядом с ней стояли родители. Лили обнимала её за плечи, как будто боялась отпустить даже на мгновение, лицо светилось улыбкой. Рядом, с другой стороны, стоял Джеймс. Он выглядел почти таким, каким Элспет его запомнила, — обаятельным, уверенным, но… старше. Другим. Лицо чуть более осмысленное, черты чуть резче. Все трое в кадре искренне улыбались, прячась от времени в этой простой фотографии, будто этот день действительно был самым счастливым из всей их жизни.       Элспет долго разглядывала это неподвижное счастье, неожиданная щемящая тоска занозой пронзила грудину. «Интересно, — подумала она с горькой насмешкой, — это было до того, как сова с письмом из Хогвартса прилетела не ко мне, или уже после?»       Спустя несколько секунд, которые ей показались вечностью, Элспет осторожно поставила рамку назад на прикроватный столик. Взгляд упал на календарь.       Она сразу увидела год, написанный жирным красным шрифтом в правом верхнем углу. 1994. Месяц — июль. День определить было сложнее: каких-то конкретных отметок, который могли бы подсказать текущее число, не было. Но уже этой информации хватило, чтобы Элспет быстро сложила детали воедино.       «Значит, мне здесь почти четырнадцать,» — подумала она. Подтянула пальцы к вискам, ощущая напряжение, которое грозилось перерасти в головную боль.       — И, судя по тому, что мама, когда заходила сюда, не начала с поздравлений, — тихо пробормотала она, глядя в окно, — не день рождения.       Она выпрямилась и, ещё раз осматривая комнату, медленно прикусила нижнюю губу. Куда бы она ни смотрела, всё вокруг твердило о деталях чужой и одновременно её жизни. Той, которой она могла изначально жить, если бы Волдеморт всё не разрушил. «Ладно… куда мы попали, Мордред бы побрал эту книгу?» — мысленно пообещала она себе разобраться, но сейчас об этом думать не было сил.

***

      Одновременно с Элспет в этом новом дивном мире открылись другие глаза. Голубые, с редкими проблесками красного.