Цена жизни Пожирателя

      Из воспоминаний Гермионы Грейнджер       Гермиона должна держаться. И делает это. Раз за разом она скрывала истинные чувства, топила их, размазывала грязным и неприглядным пятном по серому асфальту.       Когда Теодор выстанывал ей в губы слова любви, она с готовностью отвечала жарким и влажным поцелуем. Постепенно касания губ и сплетение языков становились всё более яростными и приобретали металлический вкус крови. В такие моменты у Гермионы кружилась голова, она надеялась, что через крохотные ранки вместе с кровью Тео ей передастся часть безумия. Но желанное облегчение так и не наступало. Каждое прикосновение к горячей, влажной коже могло быть последним. И оттого каждый поцелуй с привкусом горечи, каждое прикосновение горит огнём и оставляет следы, будто от тавра, а от оргазма, который заставляет взрываться фейерверком, неизменно хочется рыдать.       Все признания гриффиндорки — нежные и трогательные, страстные и неистовые — были до войны. Сейчас Гермиона молчит, а Тео не упрекает.       И дело вовсе не в изменившихся чувствах. Хотя, конечно, к любви и нежности примешались отчаяние, страх потерять и безумная жажда обладать. Этот сумасшедший коктейль наполнял каждый день молодых людей.       В их первую ночь, ещё в Хогвартсе, слизеринец произнёс: «Я не знаю, что нас ждёт, но заранее прощаю тебе всё. Всë, что ты можешь сделать с этим миром и со мной».       Нежные и трепетные слова сорвались с губ совсем юного Тео. А для повзрослевшего, изувеченного смертью и войной Теодора эта же фраза стала девизом. Нотт легко убивал ради Гермионы, предавал друзей, был добровольцем в жестоких экспериментах Тёмного Лорда. Тео ни разу не выразил неудовольствия, не упрекнул, не обвинил.       Гермиона ненавидела себя за то, что ей так сложно удержаться в реальности. Она должна быть здесь, на похоронах Джорджа, организованных так торопливо, на них с трудом выделили время. Чёрт, Уизли заслуживал больше, определённо.       Девушка вцепилась ногтями в собственную ладонь, с болезненным наслаждением наблюдая за проявившимися отметинами. Вдох-выдох, да, теперь она тут. Сидит на скамейке в траурном платье, которое гриффиндорка позаимствовала у Джинни. На краю сознания мелькнула мысль: «Пора обзавестись собственным, точно пригодится ещё не раз…»       Она едва расслышала речь, которую произносили над гробом. Наверняка там звучали верные слова: Джордж был истинным героем, великолепным братом и другом, и мир без него изменится. Но Гермиона, съёжившаяся под гнётом осуждающих взглядов, не смела присоединиться к речи друзей. Она не имела на это права, ведь тот, кого она назвала своим возлюбленным, отнял жизнь Джорджа Уизли.       Вопль неистовой боли вырвал Гермиону из размышлений. Молли Уизли обвиняюще указывала на неё, а в следующее мгновение на щеке ведьмы красовался след от пощёчины.       Гермиона Грейнджер держалась так долго и сейчас не собиралась сдаваться. Она сухо проговорила слова сочувствия и трансгрессировала в новое убежище Ордена. Там она занимала крохотную и невзрачную комнату. Места едва хватало на кровать, а маленькое окошко под самым потолком служило единственным источником света. Впервые увидев её, Гарри заметил, что это навевает ему воспоминания о том времени, когда он жил у Дурслей. Детство Грейнджер было совсем другим: отличная магловская школа, дом в престижном районе, каникулы на горнолыжных курортах. Не то чтобы ведьма жаловалась, но… Было по чему скучать.       Уткнувшись лицом в подушку, девушка наконец дала волю слезам. Ей так хотелось разозлиться на Нотта или простить его. Но никакой определённости в чувствах не наступало. Внутри Гермионы был заряженный и сконцентрированный сгусток эмоций, неподвластный выражению словами.       Дни летели за днями, в Ордене никто не обсуждал то, что случилось на похоронах. Гарри с Роном практически не появлялись в убежище, у них была новая зацепка. Джинни и Фред демонстрировали безупречную вежливость и отстранённость. Теодор никак не давал о себе знать вот уже две недели. Такое случалось и раньше, но ещё никогда Гермиона не испытывала такого парализующего ужаса.       Что с ним? Ранен? Выполняет очередное чудовищное задание? А может, тьма окончательно поглотила его разум, и ему и дела до ведьмы больше нет?       Очередная ночь без сна, которую девушка проводит наедине с книгами. Грейнджер всегда щедро делится зельем без сновидений с соратниками, но никогда не пользуется сама. Шатенка прислушалась к своим ощущениям и различила в звенящей тишине дома лишь звук своего мерно бьющегося сердца. В голове крутилась тысяча и одна мысль, и, увы, все о Теодоре Нотте. Услышав внизу шорох, Гермиона устремилась к источнику звука. Может, Поттер и Уизли вернулись?       На кухне Ордена хозяйничал Северус Снейп. Он брезгливо осмотрел полки и, явно не удовлетворившись тем, что увидел, выловил из кармана мантии маленькую серебряную фляжку на цепочке.       — Профессор! — Гермиона с энтузиазмом поприветствовала бывшего преподавателя.       Снейп проигнорировал ученицу и безмолвно протянул фляжку. Шатенка вскинула брови и вопросительно уставилась на декана Слизерина.       — Пей, — безапелляционно произнёс Снейп.       Гермиона подумала, что это может быть укрепляющее зелье или что-то вроде того. Однако жидкость обожгла горло, а на глазах выступила влага. Девушка скривилась и прижала ладонь ко рту. Стало легче, но ещё не настолько, чтобы развязался язык. Профессор удовлетворённо хмыкнул и забрал фляжку.       — За Джорджа Уизли. Это паршивец попортил мне столько крови, но он должен был прожить длинную жизнь и умереть от старости в своей постели. А его многочисленные рыжие родственники должны были вдоволь насладиться его выходками.       Северус выдохнул и залпом опрокинул в себя остатки алкоголя, который Гермиона идентифицировала как виски.       — Как он? — этот вопрос вырвался у неё помимо воли, в нём неосознанно сконцентрировался весь тот подспудный страх, который копился в её душе с момента последней встречи с Тео.       — Если хочешь знать, страдает ли Теодор от чувства вины, то нет, — сухо отрезал мужчина.       Грейнджер нахмурилась и закусила губу. Для абсолютного большинства это значило бы разочарование. Но на удивление вчерашняя студентка Гриффиндора и язвительный, утомлённый мужчина легко понимали друг друга без слов.       — Ладно, расскажу тебе грязные секретики нашего общего друга, если расскажешь мне, что почувствовала, когда Молли влепила тебе пощёчину.       Иссиня-чёрные, зачёсанные назад волосы Северуса открывали широкий гладкий лоб, колючий взгляд тёмных глаз, казалось, пронизывал Гермиону насквозь.       — Пожалуй, облегчение. Это был отличный повод, чтобы уйти. — Грейнджер не хотелось юлить или казаться лучше. — У нас тут где-то бренди был, будете?       Снейп утвердительно кивнул и опустился на стул.       — Отвечая на твой вопрос: последняя встреча с Волан-де-Мортом его слегка подкосила. Теодору пришлось приложить титанические усилия, чтобы усмирить тьму. Не то чтобы второй его сущности понравилось, что её отхлестали дисциплинарным кнутом. Впрочем, теперь он практикует особые медитационные практики, у него неплохой прогресс.       Гермиона откупорила бутылку и разлила по совершенно неподходящим рюмкам. Жидкости выплеснулось много и сразу, через край и дальше.       — Поэтому он не приходит, да? — собственный голос казался гриффиндорке слишком хриплым, и она прокашлялась.       Северус взял наполненную до краёв, так и не предложенную ему тару и опрокинул в себя.       — Он не говорил, впрочем, и я не спрашивал, — декан Слизерина сосредоточенно жевал нижнюю губу, словно раздумывая, стоит ли продолжать, — но, если тебе интересно моë мнение, мне кажется, Теодор понимает, что смерть Джорджа всё поменяла между вами.       Ведьма глуповато хихикнула и потянулась к рюмке.       — Знаете, что самое ужасное? А ничего не изменилось, и я уже не знаю, что Тео должен сделать, чтобы изменилось.       Наши дни       Теодор провёл бессонную ночь в больничном крыле, несмотря на то, что приступы бесконтрольного чиха отступили. С совершенно несвойственным себе трепетом он написал письмо отцу. В нём он просил договориться о помолвке с Паркинсонами. Волшебник был уверен в успехе предприятия. Тео и Пэнси — идеальная пара, с какой стороны ни посмотри. Равны друг другу во всём: положение в обществе, состояние, происхождение. Да, он поистине очень удачно влюбился.       Растянувшись на больничной койке и прикрыв глаза, Теодор воскресил в памяти образ Паркинсон. Короткое чёрное каре с идеальным срезом, м-м-м… Впрочем, он бы предпочёл чуть длиннее, чтобы можно было запустить руку в волосы, целуя идеальные пухлые губы.       Нотт прикусил губу и оглядел комнату, уже далеко за полночь, и он был единственным пациентом. Чувство нарастающего возбуждения всё больше захватывало слизеринца. Немного поборовшись с правилами приличия, Тео ловко оттянул резинку пижамных штанов и обхватил стремительно твердеющий член. На краю сознания мелькнула мысль, что он не отказался бы от салфеток. В вопросе самоудовлетворения Теодор не был приверженцем магии, тем не менее смазывающее и очищающее заклинания он, конечно, знал.       Торопиться не хотелось, поэтому волшебник неторопливо огладил головку большим пальцем и представил, как бы это делала Пэнси. Словно наяву, он представил, как пышные, каштановые, с небольшой рыжиной локоны водопадом спадают на его плечи.       Стоп, что?! Нотт с ужасом зажмурился, стремясь отогнать воспоминания о единственном поцелуе с Грейнджер. Он был неистовым, грубым и яростным, с привкусом железа. Блять, а ведь всё могло быть по-другому. Теодор мог бы нежно, почти целомудренно прикоснуться к тёплым сухим губам Гермионы. Ласково провести языком, проникая вглубь жаркого рта, увлечь в долгий поцелуй, углубить его. Переплетать их языки. Отрываться друг от друга лишь для того, чтобы сделать жадные, судорожные вдохи и тут же потратить весь кислород. Какой бы ведьма была тогда на вкус? Какой же она была с тем, другим Тео?       В противовес чувственным фантазиям Теодор ласкал себя грубо и несдержанно, почти рывками. Капельки пота покрыли его тело с головы до ног, взгляд затуманился, в конце концов, страсть захватила и поглотила его. Нотт содрогнулся, чувствуя, как его накрывает горячей волной так, что всё тело сводит судорогой.       Вместе с оглушительным оргазмом на Нотта сошла блаженная свобода от мыслей. На автомате он прибрал беспорядок за собой, и только бесчисленное количество мгновений спустя брюнета захватила паника. Он только что дрочил на Гермиону? Как это вообще могло случиться! Должно быть объяснение, да, конечно!       Единственный наследник Ноттов широко распахнул глаза и, глубоко вздохнув, попытался угомонить глупое, непослушное сердце. Слишком много переживаний за последние дни было неразрывно связано с этой надоедливой девчонкой. Как можно остаться равнодушным к тому, кто ради тебя пересёк границу времени и пространства? Это так возбуждающе… Нет, нет! Будоражит, это будоражит! Да, подходящее слово.       Глухо застонав, юноша смял белоснежные простыни. Он снова и снова клялся себе быть идеальным мужем. Насилу дотерпев до утра, он накинулся на мадам Помфри с просьбой отпустить его. После быстрого осмотра и краткого пожелания «не ругаться больше с девочками» Нотт был отправлен восвояси. Наскоро похватав немногочисленные вещи, слизеринец покинул больничное крыло и отправился в совятню.       Теодор почувствовал, что на него начала накатывать паника, волна за волной, дыхание сбивалось. Яростный стук крови в висках отдался эхом во всём теле. Лишь отправив письмо отцу, Нотт почувствовал облегчение.       Неожиданно совсем рядом с ним раздался голос:       — Привет, и как ощущения?       Резко обернувшийся на звук слизеринец не поверил своим глазам. Перед ним стояла Гермиона Грейнджер собственной персоной, та, что из будущего. «Нет! Из альтернативной реальности», — поспешил исправить сам себя Тео. Девушка явно выглядела лучше, в этот раз она обошлась без чар гламура. Черты лица стали не такими напряжёнными, не было ощущения, что о скулы можно порезаться. Конечно, ведьма всё ещё выглядела излишне худой, но уже не истощённой.       — Какого Мерлина ты так подкрадываешься?! — Переведя дух, Нотт немного успокоился. — Привет, я, похоже, слегка задумался. Ты, эм-м, выглядишь лучше.       Тео слегка запнулся и ощутил, как к щекам прилила краска. Перед глазами замелькали картинки прошедшей ночи.       Гермиона небрежно махнула рукой.       — Это всë Северус, подлатал меня. Уже какой раз. — Шатенка неловко улыбнулась и вцепилась в собственную мантию.       — Тебе должно быть странно, да? Тебя и того Теодора многое связывало, а теперь ты рядом со мной, но… — слизеринец осёкся, не зная, как продолжить, и не понимая, чем вообще вызван этот приступ откровения.       Гермиона выудила из карманов сигарету и протянула Тео.       — Меня бесило, что куришь, раньше… Вообще раздражало многое. Так забавно вспоминать. — Взгляд ведьмы затуманился, а на губах блуждала мечтательная улыбка.       С удивлением Нотт почувствовал укол в области сердца.       — Представляешь его, да? — с губ внезапно сорвались слова, пропитанные слишком большой дозой желчи, и Тео не мог понять, как оправдать это. Поэтому просто принял протянутую сигарету и подкурил, воспользовавшись волшебной палочкой.       Гермиона дождалась, пока юноша сделает затяжку, и перехватила сигарету. С наслаждением поднеся её ко рту, ведьма выдохнула:       — Я не то чтобы вас разделяю, для меня нет «ты и он». Просто один любимый человек.       Тео, как заворожённый, смотрел, как Грейнджер курит, выдыхает дым. А губы горели от непрямого поцелуя.       — Я женюсь! — слизеринец выпалил это на одном дыхании и замер, не в силах оторвать взгляд от Грейнджер.       Девушка коснулась тонкими и изящными пальцами своих губ и просто ответила:       — Я знаю.