Менеджером Быть Непросто

      Ноги затекли, грубая ткань натёрла края губ, а поверхность стола казалась с каждой минутой всё твёрже. Но стоило звуку закрывшейся входной двери донестись до ушей, как появился лучик надежды. Чан не просил Чанбина уйти, но тот решил уехать почти сразу же. Возможно, из-за того, что видел, что прервал коллег, которые были заняты… заняты чем-то важным. А возможно из-за того, что действительно боялся оставлять Феликса одного надолго.       Слыша в тишине мягкий звук шагов Чана, возвращающегося на кухню, Хёнджин собрал остатки сил, чтобы ждать его спокойно. Красиво. Зная, что сейчас его внимание будет обращено к нему, поэтому не ёрзал, не вздыхал, а просто ждал. Так послушно… что бывает довольно редко.       Неожиданное касание к внешней поверхности бедра заставило растерять всю собранность, и Хёнджин вздрогнул, испустил мучительный выдох на грани стона. Он так устал, он больше просто не выдержит. Даже не из-за позы, в которой он пробыл слишком долго неподвижно, а из-за воздержания, на которое его обрёк Бан. Вот уже три дня он не давал Хёнджину кончить. Не разрешал. Ровно с начала съёмок с Минхо. Считая его поведение плохим, Чан вообще игнорировал эту потребность, ограничиваясь мимолётной тактильностью, минетом. Хёнджин был рад и этому, для них обоих не секрет, что его это заводило, нравилось ощущать доминирование над собой, но огонь, который Чан распалял своими играми, нужно как-то тушить. Он лишь усиливался каждый день и грозил перерасти в пожар. Поэтому то, как чужие пальцы одними лишь кончиками коснулись середины бедра и провели легонько вверх, вызвало целую бурю эмоций. Россыпь мурашек перетекла с бёдер на спину, Хёнджин засопел, из последних сил пытаясь стоять смирно и вести себя тихо. Чан улыбнулся, видя эти попытки, и видя, как из этого ничего не выходит. Хёнджин так откровенно изнывал. И Чан не собирался его мучить дальше. Он не был жестоким. Он был справедливым.       Пальцы не спеша проделали путь по тёплой коже от бедра, затем вверх, по рёбрам, плечу и, наконец, остановились у шеи. Чан развязал один узел и освободил рот Хёнджина, но как только тот его приоткрыл, то с ноткой угрозы в голосе предупредил:       — Ни слова, Хван. Я сказал, что до конца дня ты рот не откроешь, думаешь, я шутил?       Улыбка вновь изогнула крупные губы, когда он увидел, как рот Хёнджина дрогнул, словно раздумывая, и закрылся. Само послушание. Всегда бы так. Неожиданно нахмурившись, Чан наклонился ближе, упираясь одной рукой в стол у бока Хёнджина, и другой коснулся его щеки, провёл пальцами по покрасневшему следу в уголке губ. Должно сойти до завтра. В крайнем случае, визажисты скроют. Хёнджин, всё ещё с завязанными глазами, отреагировал на касание, приоткрыл губы, но пальцы исчезли. Для того, чтобы в следующий момент неожиданно появиться на пояснице. Чан больше не игнорировал его, полноценно гладил обеими ладонями тонкую кожу, обводил рёбра, напряжённую спину, поглаживал бёдра.       Хёнджин начал таять от долгожданной ласки, забываться, подтягивать руки к себе, приподнимая плечи, шумно дыша. А Чан неторопливо продолжал разогревать руками и без того горячее тело, придвинулся ближе так, чтобы собственные бёдра коснулись упругих ягодиц. Хёнджин закусил губы и замычал от ощущения твёрдого члена, который сквозь ткань прижался к одной из ягодиц. Так хотелось просто отпустить себя и просить Чана сделать уже что-нибудь, умолять. Сил нет совершенно терпеть и дальше. Но Хёнджин знал, что Хозяин не будет продолжать эту пытку. Нельзя сорваться сейчас, когда уже облегчение так близко. И за что всё это? Уже с трудом получалось вспомнить, за что именно Чан его наказывает. В голове нет ни одной мысли, только кричащее желание.       Пауза. Щелчок крышки. От этого звука у Хёнджина свело живот и ноги сами раздвинулись шире. Послышался смешок, и в следующую секунду влажные пальцы коснулись между ягодиц, нащупывая вход. Чан склонил голову на бок, наблюдая за тем, как Хёнджин закусил собственное запястье, когда пальцы стали с давлением поглаживать сжатое колечко мышц, размазывая по нему смазку, но не входя, дразня. Каково было его удивление, когда бёдра Хвана дрогнули и неожиданно подались назад. Хёнджин буквально сам насаживался на пальцы. А Чан великодушно позволял. Сейчас он уже отбросил строгость. Теперь он просто жадно ловил каждый отклик этого горячего тела, которое так страстно его хотело. Это желание отравляло воздух, проникало под кожу, будоражило кровь. Это были неуловимые детали: его лёгкий запах тела и пота, ощущение его обжигающей кожи, его вздохи, такие красноречивые. Хван, как никто другой, мог своим поведением затуманить разум, заставить терять контроль и выдержку. Он был вечно голодным, жаждущим. Готовым отдаться без остатка в любое мгновение. И вечно сдержанный Чан не всегда мог устоять. Он всего лишь человек.       Держа ладонь ровно, а пальцы напряжёнными, он не двигался. Одной рукой упирался в стол у бедра Хёнджина, а другой чувствовал, как тугие мышцы сами раскрываются, сжимают пальцы, насаживаясь на них. Хван двигался медленно, робко, будто боясь быть наказанным за свою нетерпеливость. Но проходят секунды, и от Чана не поступило никакой реакции. А то, как он замер, намекало на то, что он позволял Хёнджину делать всё, что он делает. И, становясь смелее, тот двинулся назад, пока палец полностью не оказался в нём. Но не прошло и секунды, как он нервно заёрзал, делая движение бёдрами обратно, почти полностью давая ему выйти. С губ сорвался неразборчивый набор букв, который Хёнджин в последний момент оборвал, прочищает горло, словно пытаясь скрыть то, что он чуть не сказал «ещё, Хозяин». Чан усмехнулся и резко положил одну руку на беспокойную поясницу, прижимая её к столу, а пальцы другой сложил «пистолетом» и резко протолкнул их внутрь сам, полностью перехватывая контроль. Внутри безумно жарко, узко. Хёнджина давно не растягивали. Но, несмотря на это, Чан уже готовил его несдержанно, торопливо, зная, что Хван бы предпочёл больнее, но быстрее, чем медленно и нежно. Поэтому два пальца вошли сразу глубоко. Чан провернул их внутри и слегка согнул, проводя подушечками по напряжённым стенкам, которые так приятно, мягко поддались. Краем уха слышны какие-то вздохи вперемешку с шёпотом. Чан совершенно не злился на то, что Хёнджин ходил по грани с этим единственным правилом, которое он на сегодня установил. Наоборот, видя как тот едва сдерживается, хотелось слегка… подтолкнуть его, чтобы он не удержался и сорвался в эту пропасть.       — Ты так красиво лежал перед Чанбином.       Неожиданно прозвучавший голос заставил Хёнджина замереть. Сама фраза застала врасплох, а ещё то, как это было сказано. Судя по голосу, Чан улыбался. Он говорил негромко, мягко, словно мурлыкал.       — Думаю, ему понравилось использовать мою игрушку как подставку…       Чан бесстыже провоцировал его, включая свой самый сладко-ядовитый тембр, прекрасно зная, как на Хвана действует такая речь. Хёнджин уткнулся лицом в руки, протяжно простонав.       — …а знал бы он как ещё её можно использовать, — на последних словах он одновременно добавил третий палец, вводя их глубже, растягивая так болезненно и приятно.       Хёнджин вскинулся, опираясь на руки, роняя голову себе на плечо. С его губ сорвался короткий вскрик. Но никаких слов. Чан искренне удивлён. Приятно удивлён. В груди из-за этого разлилось тёплое чувство — Хёнджина нужно наградить, он так сильно старался сегодня, хоть и вёл себя до этого безобразно, но сейчас это уже не важно.       Чан нащупал ладонью тазовую кость Хёнджина, мягко сжал. Пальцы плавно вышли, оставляя за собой пустоту. Хёнджин опять что-то неразборчиво зашептал, но Чан лишь тихо шикнул.       — Хозяин гордится тобой. Вёл себя так тихо, был таким красивым. Как и подобает хорошей игрушке…       Чан просто говорил, иногда переходя на шёпот, просто топил младшего в приятных словах с щекочущим оттенком унижения. Ведь он знал Хёнджина вдоль и поперёк, знал, что от такой речи у него закатываются глаза, во рту пересыхает, а член стоит только крепче. Поэтому продолжал говорить, тем временем приспуская собственные штаны, бельё, смазывая себя. С Хёнджином он не пользовался презервативами, зная, что они оба чисты. Тот сам их не любит, хоть Чан с него и взял обещание — если он будет спать с кем-то ещё, то только с защитой. Сейчас же это сохраняет время, даже не нужна вторая рука и она продолжила покоиться на выпирающей косточке бедра.       — …а теперь покажи, как ты принимаешь Хозяина, — в голосе прорезалась хрипотца, которая отозвалась мурашками на светлой коже.       Хёнджин был настолько готов, настолько сильно терзался этим желанием, что уже дрожали колени. Он расставил длинные ноги шире, ложась на стол всем корпусом, открываясь для Чана. Он не мог его видеть, чувствовал только одну его руку и уже не знал, что сделать, чтобы его наконец взяли. Этот приказ был скорее риторическим, но Хван решил прямо показать.       Чан провёл ладонью по собственному стволу, распределяя смазку, и почувствовал как член дрогнул в руке, когда увидел, что сделал Хёнджин. Тот, лежа грудью на столе, завёл обе руки себе за спину и обхватил пальцами локти, ставя самого себя в такое заломанное, красивое положение. Его голова теперь лежала щекой на столе, было видно, как он зажал край пухлой губы зубами.       Сглатывая, чувствуя, как красная пелена застилает глаза, Чан сжал бедро сильнее. Возможно, слишком сильно. Становилось сложно контролировать себя. И приставил член к открытому входу. Хёнджин приглашал его. Просил. Не голосом. Телом.       Сил сдерживаться, медлить не было. Только коснувшись влажного тугого колечка, Чан сразу толкнулся внутрь, ощущая, как он собой растягивает горячие мышцы, как волна болезненного напряжения проходит по телу Хёнджина. Тот замычал, содрогаясь. Руки тоже дрогнули, будто вот-вот расцепятся, но Чану слишком понравился вид. Поэтому он одной рукой обхватил оба запястья, фиксируя этот захват, а заодно обеспечивая себе удобное управление. За эти же руки он подтянул Хёнджина на себя, заставляя того прогнуться, когда член вошёл глубже. С покусанных губ теперь срывались полноценные стоны, глубоким тембром заполняющие всё пространство, так сладко проникающие в уши, попадающие прямо в кровь.       Остановка длится всего мгновение, когда Чан вошёл до конца. Затем он сразу взял неспешный, размеренный темп. Возможно, Хёнджин ещё не был достаточно растянут и готов, но оба уже не могли терпеть. И эта тупая боль тонула в ощущении приятной заполненности, уверенных толчков внутри. Он, наконец, чувствовал Чана. Чувствовал Хозяина. Внутри. Всем телом. Хотелось насадиться сильнее, хотя дальше, кажется, уже невозможно. Поэтому Хёнджин просто запрокинул голову и откровенно стонал, так громко. Полностью отдаваясь ощущениям, расслабляясь, позволяя чужому телу управлять своим.       Чан видел этот момент, когда Хван сломался и начал распадаться. Он и до этого был несдержанным, но сейчас он совершенно растерял какой-либо контроль. Стоны настолько пошлые, что любого бы вогнали в краску. Его руки держатся за спиной только благодаря хватке Чана. Сам Хёнджин просто метался под ним, то подаваясь бёдрами навстречу, то сжимаясь, словно пытаясь замедлиться.       От улыбки не осталось и следа на лице Чана, сейчас оно полностью охвачено похотью — тяжёлый взгляд из-под ресниц, который, словно равнодушно, смотрел на метания под собой. Приоткрытые губы, через которые он шумно дышал. В один момент, не останавливаясь, Чан потянулся одной рукой и стащил с себя футболку, которая только мешала. Отклонился назад, чтобы посмотреть вниз, на то, как собственный пресс напрягался при каждом движении бёдер, как они встречались с этими мягкими, такими аппетитными ягодицами. Промелькнула мысль, что Хван хотел бы это видеть.       Хёнджин не сразу понял, что повязка перестала давить на глаза и упала на стол. Растерянно моргая, он повернул голову, которая всё ещё лежала щекой на столе, и сквозь прикрытые пушистые ресницы посмотрел назад. Открывшаяся картина стала катализатором возбуждения, заставляя его возрасти резко, толкая сразу на порог оргазма. Чан держал обе хвановы руки за его спиной, вторая лежала на ягодице, которую он сжал, притягивая к себе на каждом толчке. Без футболки он казался таким большим — широкие плечи, руки с чётким рельефом мышц, напряжённый пресс, змейки вен, ведущие от низа живота к члену, который раз за разом входил в тело Хёнджина, исчезая между ягодиц. Смотреть на это невыносимо, но оторваться просто невозможно. Почему-то именно визуальная составляющая заставила чувствовать движение внутри ещё сильнее. Он такой большой, он так хорошо заполнял, так приятно давил на стенки. Мысль, что Чан находился внутри, властвовал там ради собственного наслаждения, использовал живое тело для своего удовольствия, просто сводила с ума. Хёнджину нравилось так думать, хотя Чан в этот момент не забывал о нём и чутко ловил каждую реакцию, которую вызывал своими действиями. Не меняясь в лице, он встретил пьяный взгляд снизу. У Хвана сейчас совершенно особенный взгляд — ни единой крупицы сознания в этих глазах, только беспросветный, тяжёлый туман похоти. И, прекрасно видя до какого состояния он его довёл, Чану хотелось утопить его в этом омуте лишь сильнее. Устанавливая зрительный контакт, не моргая, он склонил голову набок, оставляя свой взгляд холодным, равнодушным, губы приоткрытыми. Провёл изнутри по щеке языком, ловя приоткрывшиеся шире глаза Хёнджина, когда тот впитывал эту картину. Поэтому Чан пошёл дальше и, держа губы приоткрытыми, сомкнул зубы в оскале, в этот же момент с силой дёргая бедро на себя, входя резко, глубоко, до конца.       Тут уже Хёнджин разорвал зрительный контакт — его глаза закатились и закрылись, с губ сорвалось низкое, протяжное, горловое «а-а-а-х», когда всё тело свело спазмом. Чан отпустил его руки, которые задрожали от напряжения, положил обе ладони на бёдра, удобно взявшись за них, продолжая двигаться быстро, но не грубо. Оргазм прошёл по телу Хёнджина медленно, постепенно, отзываясь сначала дрожью в ногах, потом сокращением мышц, в конце заламывая спину в причудливом изгибе, на который Чан смотрел и восхищался, утопая в этой картине. Этот момент, когда он бездумно вдалбливался в тело, которое сотрясал оргазм — его любимый. Это момент абсолютной власти над ним, момент, когда Хёнджин беспомощен и так прекрасен на своём пике. Момент, когда Чан своим членом мог почувствовать стадии его оргазма, начиная от постепенного сокращения его мышц внутри, до полного спазма, когда он сжимал так крепко, что становилось сложно двигаться, заканчивая замедляющейся пульсацией. Но если Хван, уже полностью потерянный, начинал обмякать под ним, то сам Чан ещё не закончил. Наслаждаясь его разгорячённой податливостью, он склонился и кладёт одну руку ему поперёк шеи, сжал, фиксируя так его тело, пока сам начал двигаться безрассудно резко, рвано. С губ сорвался рычащий стон, когда Чан увидел этот расфокусированный взгляд снизу, почувствовал, как Хван слабо напрягся из-за сверхстимуляции. Собственный оргазм накрыл неожиданно, резко, словно выстрел в спину. Чан откинул голову назад, и его стон через сжатые зубы скорее напоминал скулёж. Хёнджин даже пришёл в себя от этого звука и снова оглянулся назад, чтобы не пропустить этот вид - Чан лишь плавно покачивал бёдрами по инерции, отпустив обе руки, просто положив их на спину Хёнджина. Его голова запрокинута, кадык подрагивал от неровных вдохов. И словно последний штрих, завершающий картину, — единственная капля пота, которая сорвалась с широкой шеи и заскользила вниз, между ключиц, на грудь.       Гораздо позже, когда оба успели по отдельности принять душ, они привычно встретились на кухне, садясь за этот же самый стол. Хёнджин выглядел ленивым, расслабленным и довольным. И, возможно, уже немного сонным. На полных губах загадочная улыбка, а длинные пальцы вертели в руках кружку с чаем. Чан стоял напротив, облокотившись поясницей о кухонную стойку, проверяя в телефоне расписание, прежде чем уйти.       — Может, сегодня останешься?       Этот вопрос прозвучал будто бы невзначай, голос Хёнджина звучал тихо и спокойно, но Чан знал, что под ним кроется нечто большее. Поэтому покачал головой, стараясь говорить максимально мягко:       — Ты знаешь, что я не могу.       Чану пришлось сделать вид, что не заметил, как на какую-то сотую процента изменилось настроение Хёнджина, как слегка опустились его уголки губ. Но он знал, что это не должно его расстроить слишком сильно. Как-никак другого ответа он никогда и не получал. И ведь всё равно периодически задавал этот вопрос, хоть и сам всё прекрасно понимает. Они уже это обсуждали.       — Я заеду за тобой завтра, отдыхай.       Чан говорил с Хёнджином мягко, внимательно всматривался в его глаза, пытаясь понять его состояние. Но тот просто улыбнулся в ответ, кивая, развевая опасения. Хёнджин не глупый.       На выстраивание этих отношений, которые сейчас сложились между Чаном и Хёнджином ушли годы. Методом проб и ошибок Чан нашёл идеальный формат, который устраивал их обоих и который оказался достаточно продуктивным. Но если ему было легко держаться в установленных рамках, то Хёнджин периодически колебался, и его приходилось направлять, сдерживать. Это объяснялось его характером, натурой. Он очень чувствительный человек с большой потребностью во внимании и любви. Несмотря на то, что Бан давал ему многое, удовлетворяя потребности и желания, Хёнджин порой хотел большего. Это случалось периодами. Иногда просто у него было такое настроение, когда он смотрел на менеджера чуть дольше обычного, чаще касался, будто невзначай, предлагал остаться. Возможно, ему было одиноко. Как-никак его карьера обязывала не вступать в отношения, и это, пожалуй, было правило номер один, установленное менеджером. Такие периоды Чан старался замечать и учитывать, проводить с ним чуть больше времени, быть мягче, а ещё заваливать его работой, чтобы не было времени на посторонние мысли. Но также он был очень аккуратен с тем, чтобы не дать ему перешагнуть границы. Именно поэтому Чан никогда не оставался, зная, что ночь с Хёнджином была бы слишком интимной. И вовсе не в плане секса.       Вариант вступать с ним в отношения Чан никогда не рассматривал, потому что это абсолютно неприемлемо для них обоих. У него на первом месте была карьера. И у Хёнджина тоже. Он был согласен с этими условиями и знал, что так лучше для всех. Порой просто на него находило такое настроение, и Чан мягко его сдерживал, зная что это скоро пройдёт.

***

      Ещё издалека завидев скопление людей, которые толпились вокруг чего-то, у Чанбина появилось нехорошее предчувствие. Его подкреплял шум голосов и крики. Бесцеремонно расталкивая людей на своём пути, Со по дороге выхватил чей-то телефон, на который снимали видео, не глядя удалил его, несмотря на возмущённые возгласы. Пробившись к центру, он лишь вздохнул, нисколько не удивлённый зрелищу.       За пультом диджея шла хаотичная драка. В одной из фигур, естественно, узнал Феликса по его белой макушке, броской блестящей в полумраке одежде и по его низкому голосу, который на чистом английском покрывал кого-то матами. Второй был больше раза в два, но проигрывал этому неожиданному напору Феликса. Кажется, у этого второго на шее висели крупные наушники. Диджей?       Чанбин быстрым шагом приблизился прямо к ним и вклинился между, успевая получить несколько шальных ударов по ногам от обоих. Феликса пришлось буквально отдирать от бедного парня, которого он почти повалил на землю. Хватая его за оба предплечья сзади, Чанбин с силой свёл их вместе, заламывая, и, словно полицейский, поймавший преступника, насильно увёл. Игнорируя возмущение и протесты, Чанбин нашёл глазами пару опешевших мужчин, которых он вообще-то приставил для охраны Феликса. Хотя скорее для охраны окружающих от него. А где третий? Чёрт с ним, можно разобраться позже. Сейчас же важно другое:       — Проследите, чтобы ни у кого не осталось видео на телефоне, вы меня поняли?       Получив нервные кивки, Со вывел брыкающегося Феликса с территории виллы, дотолкал до голубого спорткара и швырнул его на переднее сидение, громко захлопывая за ним дверь. Сам обошёл машину и сел за руль. Стоило оказаться в закрытой машине с Феликсом, как в нос ударил запах алкоголя.       — Блять! Вот сволочь! Это он винова…       Начиная терять самообладание, Чанбин резко схватил блондина за горло и сжал, заставляя заткнуться. Глаза перед ним сразу стали большими, удивлёнными, такими невинными.       — Я тебя предупреждал.       Этот голос и эта сила, которую Со обрушил на него так резко, привела Феликса в чувства, заставив растерянно заморгать, замереть на месте. Чанбин редко выходил из себя, но сейчас он звучал по-настоящему раздражённо. Запоздало чувство страха вперемешку с раскаянием догнало возбуждённое сознание. Феликс, даже сам того не ведая, моментально включил свой шарм, пытаясь инстинктивно задобрить. Он округлил оленьи глаза, невинно хлопая ресницами, обмяк в жёсткой хватке, показывая подчинение.       Так происходит всегда. Со — человек с практически безграничным запасом терпения, а Феликс — неугомонный сгусток энергии, который вечно нарывается на конфликты. Но стоит Чанбину начать злиться, как младший сразу становится мягким и пушистым. Он способен обмануть этим любого, но не Со, который слишком хорошо его уже знал. Поэтому он отпустил его горло не спеша, только убедившись, что тот понял, в какой он оказался ситуации.       — Я даже знать не хочу, какое у тебя оправдание в этот раз. Ты будешь наказан. Сильно, — Со специально сделал акцент на последнем слове, чтобы Феликс всю дорогу домой переживал за свою шкурку. — И завтра у тебя съёмка с Хваном.       — ЧТО?!       Забыв о том, чтобы притворяться раскаявшейся жертвой ситуации, Феликс вскнулся на месте, со смесью шока и гнева глядя на старшего.       — Нихуя подобного, я с этим мудаком нико…       Чанбин сморщился от резанувших слух матов и резко подался телом к Феликсу, не мигая глядя ему в глаза, нависая над ним, не трогая его и пальцем, но заставляя замолчать и вжаться в спинку кресла. В глазах плескалась такая угроза, что, казалось, достаточно одного слишком громкого вдоха от Феликса, и Со его по асфальту размажет.       — Я твоё мнение не спрашивал.       — Но это… слишком жестокое наказание, — практически зажмуриваясь, самым тихим тонким голосом возразил Феликс, не в силах не сказать этого.       — Это? Наказание? — Чанбин неожиданно улыбнулся. — Это всего лишь планы на завтра. Наказание тебя ждёт дома.