В ночь твоего прибытия

      Прибыв в Мордор во главе армии орков после разрушения Эрегиона, Саурон обнаружил там лагерь пленных. Адар, к своей чести, отпустил людей, присягнувших Халбранду как королю. Но недостатка в рабской силе орки не испытывали и планировали её пополнить людьми к востоку от Мордора, что Саурон запретил им делать, строго очертив границы владений и действий.       На случай, если кто-то из южан, видевших Халбранда, остался в лагере, Саурон передвигался по Мордору в изменëнном облике. Авторитет короля он ещё планировал использовать. Освобождëнные из плена скорее поверят герою, купившему их жизни своей жертвой, чем эльфам, которые назовут Халбранда воплощением зла.       В этом уродливом месте, напоминавшем о бесплодных усилиях и позоре, он не собирался задерживаться и раздумывал, пойти на восток или отправиться на поиски выживших южан. Его планы отныне были связаны с людьми.       Решение пришло неожиданно — когда отряд орков по его распоряжению собрался в Нурн возделывать почву с новыми инструментами. Среди пленных оказался молодой кузнец из Арнена — земли к западу от Гор Тени.       Саурон должен был услышать смех Ауле в момент, когда заинтересовался мастером, изготовившим крестьянские орудия. Он сыграл мелодию, предложенную валар, и ни разу не сфальшивил, как безупречный ученик.       Он влез в голову юноше и без колебаний определил его в будущие носители кольца. Порча Мелькора в его крови была лишь ничтожным эхом — напасть, поразившая весь несчастный людской род на заре его дней. И до сих пор встречались люди, в душах которых она, сгустившись за века отбора, обретала настолько уродливые формы, что даже Саурону, привыкшему к оркам, было противно находиться в их компании. Один такой экземляр перестал коптить небо, когда Саурон выбрался из плена Адара.       Как соблазнительна была мысль отловить и перебить ему подобных. Уменьшить тень, которую до сих пор отбрасывал давно покинувший Арду вредитель. Это было бы шагом к порядку, это было бы правильно, это приблизило бы гармонию. Но маленький маячок в сердце Галадриэль теперь неотступно преследовал разум Саурона.       Нет, будь рядом с ним светлая госпожа, она бы не одобрила такой затеи. Чтобы не быть тенью Моргота, нужно идти путëм света. Сегодня, завтра и каждый последующий день — настолько всë просто. Среди людей были те, кто упорно идя к свету, выбирали себе подобных, от рода к роду производя более чистое потомство. Всë, что осталось им от Моргота — лишь тяжесть скоротечной жизни. Как несправедливо, что лучшие из них уходят, не дожив до ста, а самый распаршивый нуменорец благословен несколькими веками. В этой мысли Саурон не нашел подъëма возмущения — значит, Галадриэль с еë обострённым чутьём справедливости согласилась бы с ним.       Арненский кузнец был приятной наружности и обещал стать красивым сильным молодцом. Он был талантлив и скромен. А ещё отважен: узнав о набегах орков, он отправился на помощь южанам. Земля с обратной стороны горной гряды показалась идеальным началом пути по людским судьбам — Саурон пойдёт на запад.       Он освободил томящихся в лагере эльфов только для того, чтобы они, добравшись до Линдона, сообщили своему народу об увиденном: орки обрели дом и не заинтересованы в войне. Разумеется, новый хозяин может направить их обратно взмахом руки, но когда над тобой не висит необходимость отбиваться от врага, ты тысячу раз подумаешь, стоит ли переть через весь Эриадор штурмовать неприступные горы.       Саурон решил, что это равновесие может продлиться достаточно долго, распустил пленных, оставив в Мордоре лишь необходимых ремесленников, и направил стопы в родную деревню своего будущего подопечного.       Днём он трудился с крестьянами, захватывал их сердца вдохновляющими рассказами, добротой и мастерством. А ночью ложился, закрывал глаза и посещал Галадриэль. Замещая деревенского кузнеца, он готовил почву для его возвращения и своего восшествия на первую ступень к земному трону людского царства.       Теперь он замер, занеся ногу на эту ступень. А в его постели лежит та, что не хочет править и уж тем более не хочет его правления, но называет его своим королём. И даже если сотни тысяч душ прокричат его титул, преклонив колена, ему не будет так сладко, как от еë жаркого шëпота.       Ресницы Галадриэль подрагивали. Она видела сон и была близка к пробуждению. Саурон забрался под одеяло, устроился между еë ног и запустил язык ей во влагалище — горячее, уютное и зовущее.       Он неосмотрительно привязал себя к этой женщине и стал пленником еë тела, совершенного во всех местах. Шелковистый кустик волос, так же хранящих священный свет, как и еë локоны, бархатная кожа лепестков снаружи и гладкая внутри, розовое благоуханное сокровище — объект его особой страсти. Пристанище его измученного духа.       Галадриэль что-то тихо пропищала. Он не разобрал и пришлось вылезти наружу. Бедняжка просила воды пересохшим ртом. Она села в постели, а он поднёс ей кувшин.       — Тебе плохо? — спросил он.       — Нет, просто жажда и небольшое головокружение, но это скорее из-за твоих проказ.       — Людям сейчас гораздо хуже. Бедолаги совсем обделены стойкостью и похмелье переносят мучительно.       — А ещё они имеют свойство забывать, что творили в пьяном виде.       Галадриэль взяла Саурона за руку и притянула еë к своим губам. Она захватила ртом его палец, показывая, что вчерашняя смелость не испарилась с медовухой. Саурон стал заворожëнно наблюдать за движениями еë губ и игривым блеском в глазах. Долго это не продлилось, и он подмял еë под себя и затолкал язык в этот искушающий рот. Галадриэль ответила, сомкнув ноги вокруг его бёдер, но когда он доверчиво заглянул ей в глаза, она расхохоталась.       — Тебе не кажется, что ты слишком много меня трахаешь? — спросила она с укором.       — Мне кажется, я слишком мало тебя кормлю, — ответил он, взял еë на руки и отправился вниз.       — Вчера ты меня напоил прекраснейшим из напитков, и я не про людское пойло.       — Я твой до последней капли.       Завтрак голышом у него на коленях похоже войдëт в привычку. Отдаляться друг от друга стало уже невозможно, а такая близость неизбежно вела к занятиям любовью. Конечно, вчера он шутил о том, что это случается слишком часто: он готов был делать это без остановки. Но вот про бывших любовниц наверняка наврал.       — Как понимать твои слова о предыдущем опыте? Не может же он быть настолько скромен.       — С тобой я узнал любовь и смысл занятия любовью. Я действительно не так много трахался в этом воплощении. И ты была первой, кого я пожелал по своей воле.       — А разве можно пожелать против воли? Что было до этого воплощения?       — Скверна, любовь моя. Эксперимент Моргота.

***

      У меня была одна единственная спутница — Тхурингветиль. И то, что мы делали с ней, не похоже ни на эльфийский, ни на человеческий секс. Это была случка. Она была поводком, на котором держал меня хозяин. Она была воплощением грязи, разврата, соблазна и наслаждения. Она завершила моë падение, с ней я ощутил в полной мере, что мне нет пути назад. Это была майа, обратившаяся к господину ещё во время Музыки творения. Абсолютно подвластная его воле, хотя и предоставленная мне в качестве рабыни. Он даже поделился с ней энергией своего духа, чего не удостоился я, к своему счастью.       Может, поэтому его чернота всë это время существовала отдельно от меня в физическом воплощении. За неë я и держался, когда лишился тела. А потом Создатель явил мне свой свет через тебя. Жаль, что я поначалу просто жаждал обладать им как трофеем вместо того, чтобы впустить его в себя.       Моя плоть была чистой и неприкосновенной. Но она открыла мне плотский голод и способы его удовлетворения. Мы делали это во всех мыслимых позах, местах и положениях. Во множестве разных обликов, даже зверей и птиц, в полёте, на высоте и под землей. Лишь змеи остались неосквернëнными, и то из еë почтения перед драконами — созданиями Моргота, поэтому я показал тебе эту форму.       Голос господина звучал в ней. Она убеждала меня, что мне доступны все желания, и я должен научиться быть пассивной стороной в сношениях и так стать хозяином над непокорной плотью. Это казалось убедительным, но я так и не научился получать удовольствие от проникновений в меня посторонних предметов и щупов, которые она отращивала для этих случаев.       Он знал, что мне это не нравится, и кричал, что я никогда не стану совершенным.

***

      — Я не был ближе к совершенству, чем в то время, когда был учеником Ауле, неосквернëнным и верным, — с сожалением произнёс Саурон.       Оказалось так легко поделиться с Галадриэль тем, в чëм он никогда не признавался даже себе.       — Никто не забыл об этом, уверяю тебя. Восхитительный… — проговорила Галадриэль.       — Молчи. Тебе известно имя, которое я заслужил. И если ты не в силах уйти, будь рядом, пока я помогаю тем, кто нуждается во мне.       — Мне известно от самого Ауле о прекраснейшем и сильнейшем из майар. Мелиан говорила…       — Хватит о ней.       — Тебе до сих пор больно от поражения?       — Меня удручает, как вы чтите ту, что не заслужила вашей любви. Она бросила вас, даже не потрудившись оставить вам свою магическую защиту. Я отдаю должное, ей удалось произвести на свет удивительное создание. Но еë дочь — чудо Единого.       — Это чудо лишило тебя подруги.       — После того сражения я даже не знаю, кто мне был более ненавистен: я сам, Мелькор или его подарок.       — Когда она успела стать ненавистной?       — Когда взошло солнце. Увидев на моëм лице восторг перед его лучами, Мелькор пришёл в ярость. Он смеялся надо мной, говорил, что я слабак и не смог овладеть Ариэн. А я о таком и не думал даже, мои девственные помыслы были чисты, я хотел лишь творить вместе с ней. Когда пробудились люди, он стал посылать мою подругу сеять разврат. Он заставлял еë докладывать о своих похождениях, держа меня у трона.       Саурон снова приоткрыл тайну своих отношений с господином. В прошлый раз она пропустила эти слова мимо ушей. Мимо своих глупых острых ушей… Он говорил о свете Единого, цепляясь за неë, как утопающий, и из них двоих именно она отправила его на дно. Галадриэль оплела его руками, напомнив ему, что он любим и не одинок.       — Моя рабыня отдавалась нескольким мужчинам за ночь, заражая людской род вечным голодом, вечной страстью к изменам. И тогда после этих ночей на рассвете он заставлял меня брать её. Погружаться в сперму чужих мужчин, вылизывать еë за ними, подставлять зад под её плети и щупальца. Мало было этого. И самое смешное, мне самому было мало…       — Говори любимый, говори, — просила Галадриэль, утирая его слëзы.       — Позже она стала являться, напитанная человеческой кровью. И однажды поделилась со мной, пролив кровь из своего рта мне в глотку. Так мы перестали сношаться: летать вместе в поисках жертв было куда увлекательнее. Когда она погибла на Тол-ин-Гаурхоте, я вылетел оттуда в форме летучей мыши — этот порыв исходил из нашей оборвавшейся связи.       — Поэтому ты назвал этот облик самым отвратительным… Ты уверен, что она погибла?       — Она не могла вернуть себе тело без разрешения хозяина, который окутал еë дух своей силой. Мелькор просто притянул к себе эту тварь, чтобы вернуть частицу себя, а еë преданный ничтожный дух остался рядом с ним. Она точно последовала за ним в пустоту. Иначе зудела бы сейчас у меня над ухом.       — Значит, Лютиэн оказала тебе услугу.       — Хороша услуга. Знаешь, что бывает со слугами Моргота за потерю оборонительных укреплений?       Галадриэль обхватила руками голову Саурона и принялась гладить его по волосам, как побитого ребëнка.       — Прошло, всë прошло. Теперь ты мой, ты только мой.       — Галадриэль… А что говорила обо мне Мелиан?       — Что ты не безнадёжен.       — Сука! Облечься плотью, чтобы выбрать болвана в мужья и слинять из Средиземья, бросив своих подопечных — вот что выглядит безнадёжным от начала до конца.       — Тшшш, не злись. Мы не выбираем, в кого влюбиться.       — И поэтому у еë прекрасной дочери такая глупая судьба. Знаешь, чего я боялся, когда Моргот спаривал меня с Тхурингветиль?       — Что он овладеет тобой?       — О нет, он и так мной владел, а пытки практиковал проще и больнее, чем сексуальное насилие. Я боялся, что он захочет от нас дитя. Но ему нужен был сильный слуга. Он сам был чересчур привязан к плоти и моих сил растрачивать не хотел. Лишь искажал меня.       — Всë будет иначе. И путь назад существует.       — Ты единственная, кто имеет право сказать, что я не безнадëжен. Ты только люби меня, Галадриэль. Выбирай любить меня.       Саурон подхватил еë на руки и понëс наверх, но не в спальню. Некогда пустая комната оказалась обставленной. Здесь не было кровати, но появилось веретено, ткацкий станок и столик с зеркалом, а на нëм — изящная корона из тонких серебряных нитей.