В ночь твоего прибытия

      Когда Галадриэль уснула, Саурон покинул постель и вышел из дома. Было странно чувствовать растущую силу, ведь он успел с ней мысленно распрощаться. А теперь его кровь стала красной, а то, что они испытали в постели с Галадриэль, вообще не поддавалось объяснению.       Саурон вошëл в лесную чащу и разжëг огонь на вытянутой ладони. Трансформировать внутреннее пламя во внешнее было его любимой забавой. Он рыдал, когда впервые развёл костëр в своём новом воплощении — на вершине холма, в начале путешествия, одинокий и движимый местью. Тогда это была лишь крохотная искорка, лизнувшая сухой лист.       Теперь столп огня на ладони доходил до верхушек деревьев. Но в лес он пришёл не за этим: он собрался проверить, способен ли на другую любимую забаву мелькоровых дней. Раздевшись догола, Саурон направил усилие воли к спине — и из неë распустились огромные крылья с перьями — подобные птичьим. О перепончатых даже думать было противно. Он с лёгкостью воспарил и, лавируя между деревьями, полетел невысоко над над землёй. Но в таком виде подниматься всë же не следовало, и он превратился в обычного ворона. Всю ночь он летал, утоляя свою тоску по крыльям, с восторгом обозревая землю, в преображении которой принимал участие, и даже заскучал по первому учителю — строгому и терпеливому Ауле, поднявшему горы из земной тверди.       Галадриэль проснулась в одиночестве и обнаружила сундук возле кровати. Среди шерсти и льна, которые должно быть, тут в ходу, нашлись и более утончённые изделия.       Она побежала голышом в купальню и отругала себя за вчерашнее негодование. Служанок не было, и воду никто не подогрел. Ей пришлось по старой армейской привычке обтирать тело смоченной в воде тряпицей. Среди измятых простыней она отыскала гребень и с удовольствием расчесала послушные эльфийские волосы. Выбрала красивейшее шëлковое платье — из тех, что надевают только для одного мужчины, и отправилась искать хозяина. Саурон корпел над манускриптами за соседней дверью, склонившись над столом, но стоило ей войти, он встрепенулся и озарил библиотеку улыбкой.       — Откуда такая красота? — спросила Галадриэль, взмахнула длинными ниспадающими рукавами и покружилась, оборачивая подол вокруг стройных ножек, — сам пошил?       Саурон поймал еë за талию и прижал к себе.       — Соткал из шёлка твоих волос, — сказал он, пропустив еë пряди сквозь пальцы.       — Я серьёзно.       — Я убил за него.       Ей подумалось, что это вполне могло быть правдой.       — Ограбил одного купца, — задумчиво и холодно продолжил Саурон.       — Это неправда, — выдохнула Галадриэль.       Нельзя сказать, что он убил за эти прекрасные эльфийские вещи, но их хозяйки наверняка погибли при падении Эрегиона. Когда противники отступили, он вернул орков в город и позволил им разграбить руины. В оркском обозе обнаружилась куча совершенно ненужного этим тварям добра. Сам-то он вëз рукописи, инструменты и вино. Но увидев эльфийские женские тряпки, не смог их не прихватить. Она ведь должна стать его гостьей рано или поздно: после ранения это оставалось вопросом времени. Он уже представил еë в них, и эта картина воплотилась в наилучшем виде. Полупрозрачная ткань не делала тайны из реакций еë тела на его взгляды.       — Сильно занят? — спросила Галадриэль.       — Теперь нет.       — Я вчера погорячилась.       — Это повторится. Ты ещë будешь привыкать ко мне, — сказал Саурон снисходительно, — многое будет тебе непонятно и даже пугать, в конце концов, я не человек и не эльф.       — Ты не первый из майар в моей жизни.       — Твоя благословенная наставница многому тебя научила?       Галадриэль кивнула, еë глаза закрывались, а тело понемногу начинало плавиться в руках любовника.       — Моя магия немного отличается от еë, не так ли? — спросил Саурон.       Она вспомнила, как впервые ощутила его истинную природу, когда он шептал заклинания на древнейшем ей наречии. Ей предстояло о многом расспросить его, и это пугало — он прав. Её попытка припомнить ему разрушение обители кузнецов моментально ввергла её в гнев и утопила в стыде.       Разговор мог уничтожить еë счастье, поэтому она насладится им. Хотя бы сейчас, хотя бы сегодня. Она нашла опору позади себя и присела на стол.       — Осторожнее! — зашипел Саурон гневно, чем сильно испугал разомлевшую возлюбленную.       Он аккуратно собрал бесценные рукописи и переложил их на полку. Потом перенëс перо, чернильницу и бумагу, пока не очистил стол.       Галадриэль стало неловко.       — Не стоило тебя отвлекать.       — Сиди, — приказал Саурон, и это слово врезалось в воздух, как стрела.       — Ты очень удачно села, — добавил он как можно ласковее, — так мне удобно будет выполнить обещанное.       Саурон опустился на стул и схватил еë за лодыжки. Дурацкая обувь упала на пол, а маленькие стопы оказались в его ладонях. Он начал целовать их по очереди, настойчиво сжимая пальцами, и дошëл по внутренней стороне еë ноги до самого паха. Она откинулась, простëрла спину на столе и развела ноги шире. Но Саурон оставил горячий поцелуй на тонкой коже — близко, мучительно близко ко входу — и начал новое восхождение от пальчиков другой ноги.       — Сделай это, — прошептала Галадриэль.       — Что?       — То, что обещал… То что делал у меня в гостях… языком.       — Что я делал?       Она молчала, громко дыша.       — Скажи мне, чего ты хочешь? — настаивал Саурон.       — Полижи меня.       — Створки или жемчужину? — уточнил он с усмешкой.       Этот злодей знал, что делает, когда с упоением поедал перед ней дары моря, и от этого зрелища она промокала насквозь. Надо было отдаться ему на острове, а не пыхтеть одинокими ночами под простынëй, проводя дни в попытках увести его на войну. Надо было ответить на его предложение до того, как армия собралась у эльфийских стен.       Глупая, глупая Галадриэль! К чему тебя привело твоë упорство? Опять к нему: вокруг неë горькие свидетельства еë ошибки, а голову своего врага, губителя и спасителя она держит между ног.              Он провëл языком по чувствительной коже бёдер, поднялся к светлым мягким волоскам, прошёлся по еë нижним складкам, где кожа была уже гладкой и розовела на внутренней стороне. Так он приближался к ярко-розовому центру, сочащемуся влагой.       Он облизал всë, что было открыто его взору, и тронул наконец «жемчужину» кончиком языка.       — Да, здесь, — простонала Галадриэль.              Она лежала на столе с запрокинутой головой, заливаясь радостным светом позднего осеннего солнца. Оргазм накрыл её от считанных движений быстрого языка. Он заменил рот своей ладонью, ввëл пальцы во влагалище и замедлил ласки, чтобы остудить её и растянуть удовольствие.       — Вы просите только лизать, миледи? — спросил злодей, склоняясь над еë грудью. Он стал описывать круги вокруг соска. Втянул его в рот, зажал губами и принялся посасывать, поддавливая упругим кончиком языка. Со звуком он выпустил грудь изо рта.       — Ты этого хочешь внизу?       — Да, — стонала Галадриэль. И он повторил с клитором то, что делал с соском, и подарил ей второй оргазм, сладкий и острый.       Он дал ей немного отдохнуть, снял рубаху, приспустил штаны и вошёл в неë. Она была расслаблена, как тряпичная кукла, освобождëнная от стремлений и воспоминаний. Она выглядела так, будто ей всë равно, что с ней делают, как рабыня, давно отчаявшаяся обрести свободу. Еë руки не стремились к нему, ноги не держались за его спину, а просто свисали со стола. Он пожалел бы её и отстал, если бы не знал, насколько крепок эльфийский организм. И если бы не чувствовал ответ изнутри её тела.       Она сжимала свои мягкие недра вокруг его крепкого ствола, отправляясь к третьей подряд вершине. Она была сосредоточена на своих ощущениях, и он понял, что не следует сейчас даже касаться еë кожи и окаменевших сосков. Клитор он и так уже раскалил своими прикосновениями — от него разве что искры не идут.       Даже взятый первыми толчками ритм он не посмел сменить, чтобы не сбить еë в изучении собственных возможностей. Кажется, она забыла, как дышать, и только от столкновений двух тел еë раскрытый рот совершал вдохи и выдохи. Когда хватка еë внутренних мышц ослабла, он перестал двигаться, чтобы в полной мере ощутить членом еë содрогания. Он оставил ей этот протяжный стон, выпущенный в потолок: пусть растворится в этой комнате, в этом послеполуденном свете — следующий он заберëт себе.       Саурон наклонился и привлëк еë к своей вспотевшей груди. Он будил еë жадным поцелуем, напоминал о себе гулким стоном прямо в её рот. Он возращал еë себе, то замедляясь и целуя горячую кожу, то ускоряясь и глядя ей в глаза, нахально вдалбливаясь в сильное эльфийское тело. Теперь её мускулы напряглись, она держалась за его плечи, отвечала на поцелуи и прерывисто постанывала. Он уже яростно драл еë, и это пора было прекращать. Он заставил еë кончить, заключив клитор между большим и указательным пальцем, а потом припечатал еë рот к своему, чтобы поглотить еë стоны и поделиться своими в момент извержения.       Она запустила пальцы в его волосы и прижалась щекой к пульсирующей шее. Она гладила его по голове, оставляла мелкие поцелуи на горле, сообщая ему о своей радости.       Ей нравилась его нежность и ярость, он исполнил мечты, о которых она не подозревала, он дал ей то, о чëм она и не думала просить. Он мог бы заставить еë пробыть в этом состоянии долгие годы.       Предложи он это сейчас — и она бы согласилась. Застыли бы вот так, сплетёнными, с его членом внутри неë, он — с голой задницей и штанами, собравшимися на полу вокруг его ног, а она — прикрытая платьем лишь сзади, с мечтательной улыбкой на лице. Она тихонько посмеялась над этими мыслями, а он издал какой-то невнятный вопросительный звук.       — Лучше тебе не знать, о чём я думаю, ты достаточно безумен, чтобы претворить это в жизнь, — проговорила Галадриэль.       — Мне следует это узнать? Ты доверишь мне эту шуточку, Галадриэль?       — Представь, если бы мы так застыли на годы. Что творилось бы вокруг, без нас? Наверное, в мире стало бы спокойнее.       Саурон расхохотался, поцеловал еë в лоб и вытащил член из щедро орошëнного влагалища, оставив еë одиноко истекать на столе. Он наслаждался своим смехом, натягивая штаны, а ей становилось стыдно за свою наивную фантазию.       — Мелиан, старая подруга! Этим она забила твою светлую голову? — воскликнул Саурон.       — Рада, что тебе весело.       — Разве ты не хотела меня повеселить? Я никогда так не смеялся.       — Что может быть смешнее любви майа и эльфа, действительно?       — Это совсем, совсем несмешно. Не сравнивай нас ни с кем. Неужели ты думала, что мне по душе такое выражение любви? Стоять и просто смотреть на тебя? А ведь я смотрел, Галадриэль! О, я смотрел на тебя долгими ночами, когда ты звала меня, ты помнишь?       — Ты был там…       — Был и устал изводить себя тоской.       — Это началось после моего ранения?       — Это закончилось бы у костра, будь дело в ранении. Это началось раньше.       — В Нуменоре?       — Позже, чем у тебя, маленькая развратница.       Эльфийская принцесса покраснела до корней волос, губы еë сжались, а ноздри расширились. Она прикрыла обнажённые части тела и с презрением произнесла:       — Хоть это ты мог бы оставить при мне.       — Не мог, я же поганый колдун.       — Ты ещё смеешь обижаться.       — На что обижаешься ты? Такова любовь майа.       — Не думаю, что Мелиан выведывала тайны своего возлюбленного.       — Так он же был прост, как полено! — воскликнул Саурон, — была бы ты такой, я бы получил тебя парой соблазнительных обещаний, которые ни за что бы не исполнил. А ты давно валялась бы со свëрнутой шеей на дне ущелья. Или у крепостной стены, — добавил он с усмешкой и приблизился к возлюбленной.       — Ты привыкнешь, — сказал он, ласково гладя её волосы, — тебе нужно время.       — Мне нужна ванна.       — И завтрак, точнее ужин. Ты едва держишься на ногах.       — Не от голода, — сказала Галадриэль с досадой. Ещë пара реплик — и ей не останется ничего, кроме как седлать кобылу и ехать прочь.       В купальне стоял собачий холод. Галадриэль встала в угол, скрестила руки на груди и с раздражением стала наблюдать, как Саурон наполняет ванну вёдрами, черпая воду из огромной бочки.       — В этом жилище нельзя было устроить водопровод? — спросила она.       — Здесь пользуются колодцами. Я разочарую сам себя, если придётся долбить трубы из дерева. Нужно отвлечься, чтобы обустроить рудники, а это пока невозможно. В любом случае, я построю устройство для накачки воды из реки. Колëсное… Весной будет много работы, — Саурон рассказывал о своих планах с увлечением и похоже надолго собирался застрять в этих краях.       — То есть, паровой насос ты людям не покажешь? — спросила Галадриэль, помня, как восхищён он был достижениями нуменорцев.       — Тут ведь люди живут недолго. Через несколько поколений, может быть. Когда разрастëтся город, прибавится население…       — Позволь спросить, за кого ты себя выдаëшь?       — За нуменорского инженера.       — И как ты назвался людям?       — Их другом.       Губы Галадриэль задрожали, к глазам подступили слëзы.       — Назови своë новое имя.       — Сначала я хотел назваться Энвиньятаром, но это длинновато, да и преждевременно.       — Назови своë имя.       — Атандиль.       Слëзы хлынули по щекам Галадриэль. Это был очередной намеренный удар в сердце.       — Это всего лишь два слова, которые полностью отражают мои намерения в отношении людей, — отвечал Саурон на еë неизречëнный укор, — твой брат не был единственным носителем этого имени, разве нет? Это даже не имя в конце концов. Это титул, который я оправдаю, не сомневайся.       — Ты нарочно мучаешь меня.       — Разве ты хоть на секунду забывала, что я убил твоего брата? Когда стонала подо мной, ты забывала? Неужели ты настолько легкомысленна?       Он взял в руки еë заплаканное лицо.       — Ты уже приняла меня, и поэтому ты здесь. Тебе просто надо это осознать.       Галадриэль сглотнула слезы и проговорила:       — Я требую назад своих служанок. Не хочу звать тебя всякий раз, когда нужно подогреть воду.       Она приспустила платье, как будто его не было рядом. Он не стал напрашиваться на продолжение, хотя уже одревенел внизу и даже там наполнился каким-то мстительным чувством, готовым перерасти в страсть. Хотелось снова засадить ей, чтобы это недовольное лицо незамедлительно стало томным. Вместо этого он разжëг между ладоней пригоршню пламени, бросил в воду и вышел вон.       Галадриэль тупо смотрела на кипящую воду как на малое свидетельство той огромной силы, которую ей предстояло принять или отвергнуть.       Он опять прав. Не винить же его в том, что он напомнил ей о своих преступлениях. Ей следует смириться или же напялить предоставленные тряпки и убраться назад.       С Эрегионом проще: нести часть вины проще, чем любить убийцу брата. И мужа. А ведь он наверняка копался в еë воспоминаниях о муже. Только что он там интересного мог увидеть? Эльфийское совокупление должно было показаться ему бесхитростным и скучным.       В кипятке невозможно было принять ванну: звуки гремящего ведра, доносящиеся из купальни, стали для Саурона утешением.       Когда Галадриэль присоединилась к нему за столом, блюда внесли две молодые девушки. Одна — скромной неброской красоты, вторая — рослая и с соблазнительными формами. Её бёдра плавно покачивались, а на лице играла самодовольная улыбка.       Галадриэль встала и со всей силы пнула её ногой в живот. Существо растаяло, а вторая служанка невозмутимо отправилась прочь и так же невозмутимо вернулась с подносом.       Невозмутим был и колдун. Он взмахом руки заставил девушку исчезнуть, взял со стола откупоренную бутылку и наполнил вином два бокала.       — Это пойдëт тебе на пользу, — сказал он.       Галадриэль отпила глоток и с наслаждением влила весь бокал в пустой желудок. Приятная лëгкость моментально распространилась по телу и освободила голову. Теперь она готова была принять пищу.       — Воду вëдрами носят, а в доме стеклянные бокалы, вино и шелка, — проговорила Галадриэль, подцепляя изящной вилкой кусочек добротной крестьянской болтуньи.       — Трофейные, — пояснил Саурон.       Уточнять не было нужды и желания. Галадриэль выдвинула перед собой пустой бокал.       — Налейте ещё, милорд.