В ночь твоего прибытия

      Галадриэль приходила в себя в компании двух дружелюбных служанок. Ей поправляли подушки, подносили еду и водили в туалет, когда она отказалась использовать ночной горшок. На вопрос, где хозяин, ей ответили, что он трудится во дворе, но его можно позвать.       Галадриэль отказалась. Ей было чуточку обидно, что он не заходил её проведать. Но с другой стороны, на ней была какая-то нелепая ночная рубаха, а волосы было нечем расчесать. И она вообще не представляла, как теперь вести себя с ним.       — Нельзя ли мне получить свою одежду назад? — поинтересовалась Галадриэль.       — Простите, госпожа, но при вас не было одежды.       — А не найдётся чем прикрыть наготу? Хозяин будет не против, если я надену что-то из его вещей, обещаю.       Она не знала, как он назвался этим добрым людям и какую чушь вливает им в уши. А может, они осознанно и с радостью служат Саурону. А теперь прислуживают и его наложнице: королевой-то они еë не назвали. То-то наверное потехи в деревнях: в замке голая остроухая, и теперь все знают, что у неë под одеждой.       Тëтушки вернулись с ворохом тряпья, одна даже поставила у её кровати сапоги. Галадриэль могла бы полностью одеться к путешествию верхом, но среди вещей было и длинное шерстяное платье. Его она и выбрала, а ноги продела в тёплые не то тапки, не то ботинки на овечьем меху, в которых ходила по покоям.       Ей захотелось осмотреться, пока хозяин отсутствовал. Она обнаружила библиотеку и одну пустую комнату — меньше, но светлее спальни. Такую она могла бы выбрать для себя. Галадриэль усмехнулась собственным мыслям: ну разумеется, это и есть еë комната, а выбор ей предоставляется гораздо тяжелее. Недаром он вернул ей волю и даже подсунул сапоги. Он… Кто он-то? Король? Любовник? Галадриэль встряхнула плечами. Она стоит здесь в полном рассудке, а значит он отказался от тëмной прислужницы. Он всë усложнил и стал теперь ближе и непонятнее.       В библиотеке она обнаружила стол с бумагами и чернилами и ворох свитков, обожжённых и извалянных в грязи, и среди них — листок с текстом, оборванным на полуслове. Эти строки были ей знакомы, и сердце сжалось от сожаления и стыда: свиток переписывали, восстанавливая наследие мастеров Эрегиона. Вот они, свежие переплëты с завершёнными копиями, заполняют полки на стенах. Он снова умудрился ударить её в сердце и пролить на рану исцеляющий бальзам. Так он и будет впредь ужасать еë, восхищать и давать надежду — пока способен сожалеть о своих действиях.       Галадриэль вернулась в покои, завернулась в плащ с меховым капюшоном, новенький, как и вся предоставленная ей одежда, и вышла на улицу. Хозяина искать не пришлось, он был во дворе и увлечëнно бил по копыту еë кобылы. Когда он выпустил лошадиную ногу из тисков своих бёдер, Галадриэль поймала его весёлый взгляд.       — Рад видеть тебя в добром здравии.       — Обо мне позаботились. Только вот гребня не нашлось.       Саурон пошарил в кармане фартука и протянул ей гребень — из светлого дерева, едва ли не сырого, только что вырезанный, по всей видимости.       — Я нашëл подходящую оленью кость, из неë получатся гладкие зубцы. Если немного подождëшь, не придëтся драть твои драгоценные волосы. Извини за неудобства, мне стоило получше приготовиться к прибытию леди.       — Погоди, ты специально искал кость?       — Не то чтобы… Мне пришлось немного побегать по окрестностям, чтобы собрать разбежавшуюся скотину. Ты зачем-то открыла загон в ту ночь…       Галадриэль возмутилась: то ли от неожиданной претензии, то ли оттого, что разговор о той торжественно страшной ночи начинается с такой приземлëнной глупости. И в конце концов, почему здесь так пусто? У любого крестьянина с мало-мальским хозяйством найдëтся хотя бы собака. Галадриэль успела отвыкнуть от страха, а теперь еë очищенный разум стал запускать по позвоночнику липкое чувство опасности.       — Простите милорд. Или как мне вас называть? Ты тут и за конюха, и за пастуха.       — Мне нагнать сюда полный двор народа?       — А почему бы и нет? Чтобы самому не бегать за скотиной, не вырезать безделушки.       — Ты так не скажешь, когда увидишь новую упряжь. На твою было жалко смотреть. Знаешь, я был лучшего мнения об эльфийских мастерах, — беззаботно заключил Саурон.       — Как ты смеешь что-то говорить об эльфийских мастерах после того, как лучшие из них погибли в Эрегионе? — Галадриэль повысила голос. — Великий преобразователь материи! Всë-то ему подвластно: и кость, и металл.       — Кстати о металле…       Саурон сжал губы и вытащил из-за пояса кинжал в ножнах. Тот, что накануне унесло течением, он даже искать не стал, воспользовавшись поводом сделать подарок. Он намеренно создал копию кинжала покойного Фелагунда, но короче и изящнее — как тот, что она выбрала ему на смену. Всë-таки реликвия была длинновата для её маленькой фигурки, и ей было сложно прятать еë под одеждой.       Могучей рукой кузнеца он протянул ей подарок. Этим оружием он снова хочет пронзить её душу и впустить себя в открывшуюся рану. Саурон не позволяет ей забыть, что он такое, и напоминает о своей любви: ножны украшены двумя сплетëнными змеями, как на родовом знаке дома Галадриэль, от которого в Средиземье осталась одна она. Только эти змеи не боролись за корону — их сплетение было интимным, и обе были коронованы.       Стремление сбежать и желание остаться разрубили еë пополам, и оба этих чувства имели один источник. Наконец злоба выступила наружу. Галадриэль вынула лезвие и процедила:       — Он великолепен, эльфийская работа не идет ни в какое сравнение.       Саурон резко развернулся и зашагал к конюшне.       — Пожалуй, запрягу твою кобылу.       — Зачем? — спохватилась Галадриэль.       — Рад, что ты вернулась в своë прежнее состояние. Ты вольна незамедлительно отправиться домой.       — А я вольна остаться?       — Оставайся, ты еще не всë мне припомнила. Только давай по порядку, с первой эпохи. А лучше я начну, со времён ещё более давних. Так и перезимуем, а потом отправишься в путь.       — Эй, я ведь понимаю, что всë изменилось.       — Ничего не изменилось.       — То, что ты сделал, меняет всё.       — Я помешан на совершенстве, знаешь ли. Допустил ошибку — и исправил её. Не принимай на свой счёт.       — Принимаю и буду принимать. И зимовать буду здесь за прялкой. А твои служанки будут таскать мне шерсть и печь пироги с гусятиной.       — Я не умею печь пироги.       Выплюнув эти слова, Саурон уставился на Галадриэль, ожидая, когда до неё дойдёт их смысл.       — Так это всë ты… — залепетала она, — ах ты поганый колдун, ты хоть понимаешь, как это унизительно? Сам-то хоть настоящий? — сжав клинок в кулаке, она ударила его в грудь костяшками пальцев. Саурон стерпел.       — То-то эти домики как нарисованные. Там в деревнях тоже нет людей?       — О нет, там есть, и я тоже выдаю себя за человека.       — О чëм я только думала? Ты же можешь находиться в нескольких местах одновременно.       — Нет. Когда я приходил к тебе в убежище, духом я был всецело с тобой, — сказал Саурон, понизив голос. — А здесь я не позволил бы никому из живых существ стеснять тебя, пока ты была слаба.       — А эти служанки — твои гомункулы?       — Это осязаемая иллюзия, от неë легко избавиться.       Она набросилась на него и пустила в ход клинок. Саурон схватился за порезанное плечо.       — Это очень простая форма для нехитрых задач! — он уже перешёл на крик. — Ими даже вовевать нельзя, иначе я лично родил бы себе армию, как ты выразилась, гомункулов!       — О, она у тебя она есть!       — Если ты об орках, то они согнаны в Мордор, и тебе я их не отдам.       — А я не отдам тебе людей!       — Как заговорила! Три дня назад ты хотела сточить их об орков. Посмотри вокруг — это выглядит, как сооружение военного времени? Выйди уже из порочного круга, ляг и отдохни.       Лечь ей и правда хотелось. От смятения в мыслях, от тяжести на сердце и от его одуряющей близости.       — Разве ты не сказала, что всë изменилось? — продолжил Саурон, делая шаг навстречу.       — А зачем ты меня прогоняешь?       — Если ты таким образом пытаешься остаться, то тебя очень сложно понять.       Она смотрела на него, поджав нижнюю губу, ожидая что он скажет что-то примиряющее, чтобы закончить этот разговор.       — Ты рано встала с постели, — сказал Саурон ласково.       — Да, мне следует туда вернуться, у меня голова кругом, — произнесла Галадриэль, потупив взор на подарки в своих руках. Было немного совестно, старался всë-таки. Колдуном обозвала, хотя сама месяцами наслаждалась этим колдовством и продолжала желать его. Он подхватил еë на руки, выждал, пока она удобно устроится в его объятиях, и понёс в дом. Оба понимали, для чего.       Когда он выпустил её из рук, она потянула его к себе, вцепившись в крепкие, как камень, плечи.       — Если мы сейчас… — начал было Саурон.       — Молчи, — прервала его эльфийка.       — Ты понимаешь, как глупо потом будут звучать твои укоры? — шептал он ей куда-то в шею, стягивая платье с белоснежных плеч.       — Будут и укоры…       — Бросаться будешь с ножом.       — Обязательно…       — Как же я скучал.       — На самом деле, мне есть что сказать, — внезапно произнесла Галадриэль и легонько отстранила его.       Она была уже раздета. На нëм остались только штаны, и он воспользовался паузой, чтобы стереть рубахой красную кровь со своего плеча.       — Это может подождать?       — Нет. Я не снимаю с себя вины. Будучи под властью тьмы я жалела, что не согласилась на твоё предложение. Но я и теперь жалею.       Саурон покачал головой.       — Нельзя винить солдата за то, что дал отпор врагу. И за то, что скорбит о потерях.       — Всё могло быть иначе? — спросила Галадриэль.       — Нам уже не узнать.       Неизречëнные слова о возможном будущем повисли в воздухе. Задумчивая, обнажённая и несказанно желанная, Галадриэль лежала поверх одеяла. Саурон взял его за край и накрыл им эльфийку. Но она откинула одеяло и раскрыла объятия. Еë губы молили о поцелуе, и он дал его ей, вложив в свой рот всю нежность, сожаления и мечты.       — Какая же ты приятная на ощупь, как ты славно пахнешь.       — Ты чувствуешь меня иначе?       — Да, и желаю тебя ещё сильнее.       — А ты точно такой же, — сказала она с улыбкой, проведя рукой по чëрной щетине.       — Я очень старался для тебя.       — Прекрасный колдун…       — Разве плохо, что мы тут одни?       Он выпутался из штанов и выругался.       — Лучше отвернись, мне надо подстроится. Галадриэль в недоумении смотрела на огромный член, который на глазах уменьшался. На искажённом лице Саурона проступил пот.       — Это оказалось сложнее, чем в иллюзии, — процедил он сквозь зубы.       — Безумный, тебе же больно! — воскликнула Галадриэль.       — Я слишком сильно хочу тебя.       — Я бы справилась.       — Маленький солдат, прекрати уже рваться в бой.       Опершись на локти, он навис над ней, потянулся ртом к еë груди, намереваясь расцеловать еë всю целиком, а потом перевернуть на живот и снова целовать. Но она обвила его ногами и притянула к себе. Подняв голову, он заглянул ей в глаза.       — У меня были планы там внизу…       — Не забудь к ним вернуться.       Сначала встретились их губы, потом языки, а когда головка его члена упëрлась в еë влажное тепло, они прервали поцелуй, чтобы смотреть друг на друга. Они обменивались дыханием, держа зрительный контакт, и читали на лицах друг друга удивление от их первого соития во плоти.       Всë живое могло быть сосудом для его воли. А тело Галадриэль, вбирая лишь часть его плоти, готово было объять его полностью, и дух его тоже нашëл пристанище. Когда их дыхание стало рваным и хриплым, она закивала головой, давая понять, что она близка, и он ускорился, чтобы догнать еë. Он почувствовал еë дрожь вокруг своего члена, а когда начал исторгать горячее семя, в груди разлилось тепло, вспышка света полоснула по глазам, а оргазм он ощутил изнутри и за пределами своего тела, будто их общее наслаждение обрело форму на несколько мгновений.       Он застыл на согнутых руках, читая в глазах Галадриэль немой вопрос. Оба были ошарашены произошедшим.       Хватило минуты, чтобы он, снова отвердев, продолжил в неё вбиваться, стремясь к повторению этой вспышки. Она положила руку ему на грудь и надавила, чтобы он дал ей пространство. Он оставил еë лежать на спине, переместил свой вес на согнутые ноги и подтянул еë к себе. Теперь еë тело, стекающее вниз по его бëдрам, было открыто его рукам. Но когда он дотронулся до нежной кожи под рёбрами, Галадриэль дёрнулась и подала таз наверх. Теперь ей необходимо было успеть за ним, и он коснулся жаждущего клитора ребром указательного пальца и затеребил в такт своим ударам внутри еë влагалища. Наслаждение было сильным: сильнее и дольше, чем в их прежних встречах. Но ни света, ни выхода за пределы не случилось.       — Что это было? Тогда, в первый раз? — прошептала Галадриэль.       — Не знаю. Но кажется это больше не повторится, — ответил Саурон.