В ночь твоего прибытия

      Когда Саурон очнулся, уже рассвело. Его объял ужас от осознания, что всю ночь он провалялся без чувств, как простой смертный, затем последовала ещё одна волна страха — за свой драгоценный организм, но стоило вспомнить, что привело его на этот берег, как тело мгновенно вскочило на ноги и понесло его бессмертный дух к догоревшему костру, где лежала его измученная королева. «Будь живой, пожалуйста, будь живой», — шептал он, протягивая руку к бледному эльфийскому лицу.       К счастью, она дышала. Саурон сгрëб её в объятия, осмотрелся в поисках коня и выругал себя за то, что не привязал его к дереву. Глупое создание может выдержать зрелище огненной битвы, но стоит столкнуться с неведомым, как оно несëтся прочь.       «Это ты глупый, глупый ненавистный Саурон, беги теперь с ней на руках что есть мочи в этом теле, если от него вообще что-то осталось, кроме плоти и костей». Об этом было страшно думать. В особенности — о лице. Оно было красивым с точки зрения любого разумного создания, а теперь, когда у него впервые за долгую жизнь появилась девушка, приобрело особую ценность.       Надо было трахнуть её прошлой ночью, когда она ластилась к нему, как кошка. Надо было продлить поцелуй и исцеловать еë всю, от острых ушей до пяток. Истерзать прикосновениями, распалить и драть еë до одури, как нуменорскую шлюху. Вылизать и высосать еë, как ниндамосскую устрицу. Причëм, надо было сделать это ещё тогда, на этом проклятом острове. Чтобы она забыла все свои имена, цели и заботы. Какой же ты глупец, даже не стал пытаться! Уложить бы еë в момент откровенности на полу кузницы, закинуть еë ноги себе на плечи, засадить на всю длину и выбивать из них обоих дух, так чтобы не осталось ничего за пределами плоти, завязнуть в плотском, мирском, отяжелеть, пить, жрать, трахаться и думать не сметь о чём-то большем. И стать в итоге легче морской пены и мельче песка. Как близки они тогда были к сексу. Именно так она потом смотрела на него, когда он впервые предстал перед ней в эльфийском убежище.       Ещё в одежде она казалась обнажённой, и в свете свечей еë глаза горели так же, как от огня горнила в ту ночь на том благословенном острове, где так легко было заглушить все порывы духа. Вместо этого он ввязался в войну, настроил грандиозных планов и трахал свою любовь своей же иллюзией.       Прежде власти и могущества стоило предложить ей член. Ох, поздно же он освоился в этом теле, недооценил вовремя его возможности и силу близости. Хотя, строго говоря, они не были физически близки, да и она отдавалась ему, находясь под властью его гадкой отравы. И вообще, все эти мысли о телесном проносятся у него в голове от страха за еë жизнь. Так по-своему он молил её не покидать это маленькое тело, которое он лихорадочно сжимал на бегу.       И всë же вчера он должен был взять её здесь, перед предприятием, не сулившим никакого определенного исхода. Нет же, исполнился благородства, как гордый бедняк на королевском пиру. Вчера им точно было бы хорошо, и это воспоминание осталось бы с ним на всю оставшуюся вечность. А теперь впереди была неизвестность. С ним случилось немыслимое — он впервые оказался без сознания на долгие часы и подверг ужасной угрозе гораздо более хрупкие эльфийские тело и дух.

***

      Но вот наконец-то замок, Саурон уже перебежал двор, как услышал пронзительное блеяние: маленький белый козлёнок сам решил свою участь. Саурон радостно прихватил его за тоненькую шейку, взбежал по ступеням и пнул тяжёлую входную дверь. Сверхчеловеческая сила, похоже, осталась с ним. Он швырнул козлëнка на пол и понëс свою страдалицу в купальню. Осторожно положив еë на скамью, он с волнением опустил руку в ванну полную холодной воды. Если что-то его и покинуло минувшей ночью, то не способность к магии огня: вода нагрелась мгновенно. Саурон посмеётся над собой позже, а теперь он медленно выпускает из лёгких вздох облегчения, первый за это утро. Он раскутал Галадриэль и опустил еë холодное тело в горячую воду.       Теперь можно было отправиться за жертвой. Правда, сначала пришлось отыскать на кухне подходящий кувшин. Одно движение клинка — и из белого козлиного горла брызнула горячая кровь. Саурон внезапно ощутил зверский голод и решил, что позже вернётся и сожрëт этого козлёнка сырым, подобно гадкой лисе — достаточно ловкой, чтобы схватить зазевавшуюся скотину, и достаточно хитрой, чтобы не бродить по лесам в поисках дичи. Эх, принцессу пристало поить благородной оленьей кровью! Только до того ли сейчас?       Она дышала глубже и, кажется, была готова к пробуждению. Саурон провёл подушечками пальцев по тонким белёсым шрамам, едва заметным на молочно-белой груди. Рано было радоваться, пока она не пришла в себя, но вчерашнее уродливое зрелище осталось в прошлом. От прикосновений её ресницы затрепетали, а губы раскрылись. Саурон поднëс кувшин к еë рту и тихо произнëс: «Это надо выпить».       Она подчинилась, осилила половину кувшина и замотала головой. Он поймал себя на мысли, что еë может стошнить, и не стал настаивать. Подобное пойло должно быть ненавистно эльфийской леди, но оно сработало — взгляд еë стал осмысленным и она уже пыталась шевелиться в воде. Саурон ощупал своë лицо — оно оказалось на месте и явно не внушало ей отвращения.       Что ж, он всë так же прекрасен, это хорошая новость.       «Ты хочешь сварить меня заживо?» — спросила Галадриэль, едва шевеля губами, и подарила ему робкую улыбку, от которой его нутро запело. Саурон погрузил руки в воду, подхватил еë за плечи и вытащил из ванны. Усадив на скамью, он обтëр еë льняным полотенцем с головы до ног. Она не возражала и не стеснялась, что неудивительно после всего, что они проделывали в еë спальне. Но особой заинтересованности происходящим тоже не проявляла, что было ещё одной хорошей новостью, раз вчерашняя одержимость исчезла.       Пока всë складывалось неплохо. Теперь надо обернуть еë в чистую и сухую материю и уложить в кровать. Опять никаких возражений, и на его руках ей удобно, и его шея в кольце еë рук. Она не отняла их, оказавшись в постели, только переместила на его лицо.       — Ты изгнал… это? — спросила Галадриэль. От надежды и благодарности в её голосе что-то в нëм надломилось. Он опустился на колени возле кровати и отвёл взгляд.       — Если бы ты не была так сильна, если бы ты не боролась, ничего бы не вышло, — Саурон поднял на неë глаза полные слëз, — я опять причинил тебе боль. Ты помнишь?       — Я помню всë, — ответила она, — и путь к тебе, и нашу встречу, и костёр, и боль.       — Мне так жаль, — зашептал Саурон, приближась к ней, — мне так жаль. Я ошибся, я попытался исправить…       — У тебя получилось, — шептала она успокаивающе, проводя пальчиками по его лицу, мокрому от слëз.       — Я не вынес того, что с тобой сотворил.       — Прошло, прошло, — шептала она. Еë руки ослабли и опустились на одеяло, веки отяжелели.       Саурон приподнял одеяло и укрыл её до подбородка, но оказался не в силах оставить еë сейчас. Он провёл пальцами по щеке и, увидев блаженную улыбку, запустил руку под одеяло свободно блуждать по ожившей потеплевшей коже. Он спустился от шеи до живота, когда услышал глубокий шумный выдох. Он не был намерен так скоро приступать к чему-либо из их уже привычных занятий. И вообще сомневался, что она позволит повторить это теперь, когда обрела здравый рассудок. Но похоже Галадриэль хочет, чтобы он отправил еë ко сну тропой удовольствия. Его рука сменила направление и тронула упругое полушарие эльфийской груди. Он распустил свои пальцы и поймал между ними маленький затвердевший сосок. Принцесса лежала смирно и только раскрытые губы и вздохи сообщали ему, что он на верном пути.       Он не посмел разрушить эту хрупкую картину поцелуем, как бы ни желал его сейчас. Вместо этого он протянул под одеяло вторую руку и отправил вниз по животу, круговыми движениями, заставляя еë дыхание учащаться. Он продвигался, как канатоходец, сосредоточенно и осторожно, и достиг наконец уютного тепла у неë между ног. Он гладил этот золотистый шёлк в их встречах на расстоянии, он любовался им сегодня, когда вытирал еë насухо, он помнил, как припадал к нему ртом, раскрывал всë, что под ним, раздвигая ей ноги, нырял в неë, теряясь и обретая, брал и отдавал. Но сейчас всë было иначе: острота явленной реальности и тяжесть прошедшей ночи смешались, и под его руками лежала женщина, только вышедшая из битвы, где полем боя была еë душа, а тело едва спаслось от гибели.       Еë ноги были сомкнуты, и он медленно проник указательным пальцем между бархатистых складок, нежно согнул его и увёл вверх вместе с тëплой влагой еë томления. Так он задал ритм, двигая пальцем внизу и лаская грудь, протягивая через еë тело нить удовольствия. Он собирал еë заново вдоль этой оси, укрепляя еë тело в праве находиться в осязаемом мире. Это не имело ничего общего со всем, что он делал ранее, это был акт исцеления, завершившийся стоном освобождения и тихими всхлипами.       Он замедлил движения, дождался, когда её дыхание успокоится, и отнял руки. Осталось разжечь огонь, чтобы она не продрогла во сне в этих покоях, а потом подкрепиться наконец. Эта ужасная долгая ночь подошла к концу, даром что на дворе полдень.