Если бы все было наоборот

Если Чу Ваньнин готов был взорваться и разлететься на много маленьких Императоров от негодования, то Мо Жань едва не рассыпался на тысячи осколков от изумления. Сначала он ошеломленно проследил, как Чу Ваньнин склоняется к его лицу, упираясь руками по обе стороны от головы Мо Жаня. Затем почувствовал, что по лицу скользнули — словно поглаживая, несмотря на стремительность Его Величества, — бусины гуаня. Стоило Мо Жаню прикрыть веки из-за этого касания, как вслед за ним пришло влажное тепло. Накрыло губы, проникло в рот вместе с приглушенным стоном, изданным Чу Ваньнином. Позволь себе Мо Жань смелость поверить, он уловил бы в этом стоне нужду, столь похожую на его: Чу Ваньнину поцелуй, подаривший медовый привкус и тоскливую горечь, был необходим так же, как и его наложнику. Мо Жань и в спокойной-то обстановке не мог сказать, какова истинная природа чувств Учителя по отношению к нему. Хотя после того разговора с Ши Минцзином он уверился, что Чу Ваньнин к нему неравнодушен, утверждать наверняка, любовь это или все же жгучее презрение к нерадивому ученику, так и не получалось. Хотя Мо Жань пытался. Медитировал, детали складывал, целые воображаемые замки из сделанных выводов сооружал. Все они рушились за мгновение до того, как у Мо Жаня получалось ухватиться за нужный ему ответ. Сейчас, когда вслед за хрупкими стенами построенных иллюзий в бездну отправилось все остальное содержимое разума Мо Жаня, он подавно был на такое не способен. Чу Ваньнин — властный, целующий так, что не было надежды на сопротивление — вытеснил собой все, сведя огромный мир к спрятанной от постороннего любопытства кровати, и отобрал у своего драгоценного наложника шансы собрать в нечто целое ощущения и смысл произошедшего. Мо Жань отвечал на поцелуй, следуя инстинктам и велению того голодного зверя, что когда-то возжелал Учителя. Когда у Мо Жаня закружилась голова, а стук сердца бешеным ритмом стал напоминать боевую мелодию диких племен, он наконец-то осознал. Чу Ваньнин сам его поцеловал. Его Величество почти никогда так не поступал. Мо Жань припоминал от силы пару-тройку раз, когда Чу Ваньнин, поддавшись невесть откуда взявшемуся порыву, с заметной силой хватал наложника за ворот и дергал на себя, не позволял вырваться из сладострастного плена до тех пор, пока оба не начинали задыхаться и дрожать от вожделения. То были редкие, бесценные исключения, трепетно хранимые Мо Жанем в глубине сердца. В любое другое время, когда они бывали близки, первый шаг делал Мо Жань. Чу Ваньнин величественно позволял ему и принимал ласки. Бурная волна, в которой сливались воедино неверие, принятие, изумление и экстаз, прокатилась по телу все еще связанного Мо Жаня, отозвалась покалыванием на каждом участке кожи и хлынула к низу живота. Она грозилась обернуться обжигающим нутро кипятком, отзываясь на Чу Ваньнина, который непроизвольно стал тереться о пах наложника в такт движениям языков. Одно, еще одно, следующее — и Мо Жань подкинул бедра, наглядно демонстрируя, до какого состояния его довел Чу Ваньнин. Что попросту не могло остаться незамеченным Его Величеством. В ту же секунду он прервал поцелуй, выпрямился и поднял взгляд на Мо Жаня. Любой другой на его месте посчитал бы, что в глазах Императора вспыхнул гнев. Но Мо Жань мог наверняка сказать, что в них грозовой тучей собирается желание, готовое вот-вот обрушиться на них штормом. — Будешь двигаться, когда я разрешу, — он чуть шевельнул пальцами, и воздух вокруг них слегка завибрировал, отзываясь на предупреждающий треск Тяньвэнь. — Нужно повторять? Не проронив ни звука, Мо Жань помотал головой. Чу Ваньнин усмехнулся и начал стягивать тяжелые роскошные одеяния с присущими ему плавностью и врожденной грацией. Утонченный, будто сотканный из лунного света и мерцания звезд, он раздевался мучительно медленно и соблазнительно грациозно. Слой за слоем стирая стоявшую между ним и Мо Жанем границу из ткани — единственную, что они могли уничтожить без оглядки и сомнений, — пока не обнажился. Последним на пол к бесформенной куче вышитого золотом шелка и парчи упал гуань. Для кого-то — предел алчных мечтаний, для Чу Ваньнина — не более чем часть облика, мешавшая распустить волосы и позволить им каскадом рассыпаться вдоль спины. Мо Жань пристально следил за ним. Каждый цунь Чу Ваньнина был знаком и опробован, но Мо Жань неизменно любовался изгибами его тела с восторгом ребенка, открывшего долгожданный подарок. Сейчас привычное удовольствие было замешано на предвкушении и ожидании с легким оттенком досады: ведь он предпочел бы не наблюдать, а своими руками стягивать одежду с Чу Ваньнина. Но если ему захотелось наказать Мо Жаня именно так, ограничив движения, позволяя только смотреть, на то его воля. Мо Жань готов был оставаться покорным наблюдателем, сколько потребуется, лишь бы после Чу Ваньнин дал войти в себя и ощутить желанный жар. Однако у Его Величества были совершенно другие планы. Он распахнул полы ханьфу Мо Жаня и приспустил его нижние одеяния. Устроился удобнее, крепко обхватил давно уже до предела твердую плоть наложника и свел свои бедра, зажимая ее. Два возбуждения соприкоснулись, и Мо Жань не сдержал глухого рыка. Намерения Чу Ваньнина стали более чем ясны, когда он начал не спеша двигаться вперед и назад. У них было предостаточно времени, поэтому он вовсе не собирался наращивать темп, чередуя медленный с еще более медленным. Упираясь ладонями в грудь Мо Жаня, Чу Ваньнин не сводил с него взгляда. Ясные, способные убить на месте живущим в них вековым холодом, глаза постепенно заволокло влажным туманом. Скулы и шея расцвели притягательным румянцем, а губы заалели от покусываний. Мо Жань дышал тяжело и шумно, по его вискам струился пот напряжения. Впервые Мо Жань проигрывал в их с Учителем противостоянии: ведь в сравнении со всеми наказаниями, назначенными Темным Императором, сегодняшний Чу Ваньнин был воистину мучительной карой. И он это знал. Пользовался этим, чтобы истязать провинившегося наложника, обратившись сокрушающим волю и дух орудием. Мо Жань не был уверен, что способен дальше это вынести, не сойдя с ума. Он просипел: — Развяжи, прошу. Я больше не могу. Хочу прикоснуться к тебе. Нотки искренней мольбы в голосе Мо Жаня заставили Чу Ваньнина остановиться. Он склонил голову набок, а лисий прищур глаз выдавал внутреннюю борьбу. Он был бы не против еще помучать Мо Жаня, наглядно показав, чем могут обернуться дурацкие шуточки и привычка выводить Его Величество из себя. Но сам уже подходил к той грани, где остается шагнуть в пропасть и слиться с Мо Жанем воедино. И Чу Ваньнин сделал этот шаг. Тяньвэнь отпустила плечи и руки Мо Жаня, он сел, сгреб в охапку Чу Ваньнина, потянулся за поцелуем — но глазом моргнуть не успел, как плеть затянулась у него на шее на манер поводка. Чу Ваньнин слегка потянул ее, заставляя Мо Жаня запрокинуть голову. — Только руки, Мо Вэйюй. Мо Жань одарил его темным, одновременно дерзким и голодным взглядом. — Смерти моей хочешь, Учитель? Чу Ваньнин припал к его уху, чтобы с издевкой прошептать: — Это было бы слишком просто. Не теряй времени и приступай. — Как прикажете, Ваше Величество, — грустно усмехнувшись, отозвался Мо Жань и сцепил свою ладонь с ладонью Чу Ваньнина. Второй рукой Мо Жань скользнул по стройным бедрам Его Величества, поочередного огладил ягодицы и прошелся по спине. Чу Ваньнин прогнулся, отзываясь на поглаживания, и шумно выдохнул. Мо Жань посчитал это за призыв, вновь попытался поцеловать, заставляя Учителя наклониться легким надавливанием между лопатками — но безуспешно. Как бы глубоко Чу Ваньнин не был погружен в ощущения, он по-прежнему крепко удерживал Тяньвэнь и не дал Мо Жаню приблизиться к своему лицу. Это было чересчур даже для закаленной выдержки Мо Жаня. Чу Ваньнин будоражил, заставлял желать большего — недосягаемого, сладостного яда, способного уничтожить до основания, — убивал, не нанося ран. Чу Ваньнин уничтожал одним своим существованием, и Мо Жань готов был оказаться уничтоженным. Его голос звучал по-особенному проникновенно, когда он позвал: — Ваше Величество… Учитель… Ваньнин, поцелуй меня. Если для Мо Жаня время после этого измерялось мгновениями, то для Чу Ваньнина оно остановилось: его пронзила такая резкая боль, что он не сдержал судорожный вдох. Казалось, в его сердце вогнали острейший из всех возможных шипов и не единожды провернули. Чу Ваньнин не испытывал ничего подобного ни до появления Цветка, ни после. Что стало тому причиной, он не понимал, пока Мо Жань еще раз не позвал его. — Ваньнин… Слетевшее с уст Мо Жаня имя преодолело несколько жалких цуней расстояния между ними. Исполненное нежности, оно достигло души Его Величества и подсветило заросшее паутиной времени воспоминание. День совершеннолетия Мо Жаня. Старейшина Юйхэн, уже служивший пристанищем для Цветка, ограничился скупым, вежливым поздравлением и покинул торжество, устроенное для всех обитателей Пика Сышэн Сюэ Чженъюном, в самом начале. Спустя несколько часов счастливый Мо Жань, как никогда сильно напоминавший мчащийся через зеленый луг весенний ветер, очутился в Павильоне алого лотоса. Он улыбался широко, лучисто. — Учитель! Ты так рано ушел! — Мо Жань помахал коробом с едой и кувшином с вином. — Я кое-что принес. Ваньнин, отпразднуй со мной! Только ты и я. Лучше подарка для меня быть не может. Увы, тогда еще не случилось извинений Ши Минцзина, не появился способ сдерживать влияние Цветка. Он одолел, подавил трепетную любовь Учителя к ученику, заглушил ее, не дал пробиться на поверхность. Поэтому Чу Ваньнин скривился, презрительно взглянул на Мо Жаня и ограничился коротким: — Иди прочь. Он захлопнул дверь перед поникшим, разочарованным Мо Жанем — и это послужило началом краха их взаимоотношений. Чу Ваньнин вернулся в реальность, где его ждал Мо Жань. Распаленный, красивый в своем возбуждении настолько, что невозможно было долго смотреть. Чу Ваньнин отозвал плеть и крепко схватил его за подбородок: — Замолчи. Не зови меня так. Последовал новый поцелуй. На этот раз Чу Ваньнин хотел не заставить замолчать — а выпить Мо Жаня до дна, со звериной жадностью забрать все жизненные силы. Мо Жань отвечал ему тем же, чувствуя резкую перемену настроения Учителя. Две пары рук зарывались в чужие волосы, то и дело с силой натягивая их, вольно гуляли по обнаженной коже. Между губами перетекали приглушенные стоны, служа искрами для разгорающегося пожара. Ни Чу Ваньнин, ни Мо Жань не признались бы, что в это мгновение готовы были полыхнуть в нем и сгореть дотла. Но об этом красноречиво говорили их тела. Чу Ваньнин сдался. Нехотя оторвался от Мо Жаня и скорее приказал, чем попросил: — Масло. Одно лишь слово — и Его Величество Чу лежал на спине, раскинув ноги. Мо Жань не мог им не любоваться. Своим падшим божеством, своим вознесшимся демоном. Недосягаемым для всех, как никогда доступным для Мо Жаня. Чу Ваньнин довольно улыбнулся, когда в него вошел первый палец. Вскрикнул на втором. Третий заставил его протяжно застонать. Стон стал недовольным, требовательным, когда Мо Жань прервался, чтобы наспех скинуть все еще покрывающие его тело одеяния, — и зазвучал громче, как только Мо Жань вернулся к прежнему занятию. Мо Жань впитывал звуки, жадно ловил их и вознамерился сделать все возможное, чтобы сегодня стоны лились из Чу Ваньнина, не прекращаясь. Мо Жань собирался пустить в ход не только собственные таланты, но и особую технику, заранее найденную в архивах библиотеки Пика Сышэн, изученную во всех деталях. Трактат говорил, что стоит дождаться особого момента, когда обоюдное удовольствие станет настолько сильным, что будет казаться нестерпимым. Но с Чу Ваньнином таким можно было назвать любой. Сколько бы раз они не оказывались в постели, как бы часто старательный наложник не ублажал свое Величество, тот оставался неизменно пылким и чувствительным. Ночь за ночью он посвящал Мо Жаня в сокровенную тайну: под маской ледяной статуи, высокомерного гордеца Юйхэна скрывался полный приземленных, далеких от непорочной духовности желаний мужчина. И в хитросплетении теней, вместе с разгоряченными телами танцующих замысловатый танец на тяжелых пологах роскошных кроватей, он безрассудно отдавался им. Как сейчас. Рядом с Павильоном, предусмотрительным накрытым барьером непроницаемости, несла службу приставленная к Мо Вэйюю стража. В учебных классах юные адепты скрупулезно изучали основы темного заклинательства. В Зале Мэнпо царила суета: сразу несколько поваров трудились над угощениями для будущей трапезы Его Величества. Пока Императора, крепко обхватившего талию Мо Жаня ногами, уносило все дальше от дел земного мира. Драгоценный наложник ставил на бледной коже очередную метку — Его Величество удерживал его за загривок, не давая отстраниться. Ученик покусывал бледную шею, один вид которой действовал сильнее любовного зелья, — на его плечах сильнее сжимались пальцы, а ногти Учителя по-кошачьи его оцарапывали. Чу Ваньнин на удивление нежно, по-редкому трогательно оглаживал лицо Мо Жаня — Мо Жань вбирал его пальцы в рот, заставляя Императора закатывать глаза от удовольствия. Когда между стонами Чу Ваньнина исчезли паузы, а бока Мо Жаня оказались сдавлены почти до хруста, он решил: пора. Почти вышел, вынуждая Чу Ваньнина гневно зашипеть от зудящей пустоты, — и грубо вогнался на всю длину, одновременно пуская по телу Чу Ваньнина духовные силы. Чу Ваньнин широко распахнул глаза, вскрикнул и начал хватать ртом воздух, подобно едва не утонувшему человеку. Его руки обессилено упали, а спину выгнуло так, что с постелью теперь соприкасались только лопатки. Его заполнила кристально чистая, ничем не замутненная энергия Мо Жаня. Она проникла в каждый уголок тела Его Величества, столкнулась с потоками темных сил, добралась до Цветка, окутывая сиянием. Чу Ваньнин извивался, пальцы на его ногах сжимались и разжимались, голова металась из стороны в сторону. Он мертвой хваткой вцепился в запястья Мо Жаня, найдя в них единственный способ остаться среди живых, а не вознестись от ощущений. Когда Мо Жань отозвал силы, Чу Ваньнин немного пришел в себя. В остекленевших глазах сверкнул гнев, а дыхание было прерывистым, когда он прошипел: — Какого… Ты… Делаешь… Увы, теперь главенствующая роль в их поединке принадлежала Мо Жаню. Поэтому вместо ответа он вовлек Чу Ваньнина в новый поцелуй, мелко толкаясь в жар податливого тела. Лишь насытившись, насквозь пропитавшись ароматом Чу Ваньнина, Мо Жань прекратил терзать обожаемые губы. В его голосе звенела первобытная похоть, когда он вкрадчиво произнес: — Если скажешь остановиться, я послушаюсь. Но если тебе понравилось, я продолжу. — Откуда… Ты вообще узнал… — Учитель хорошо наставлял меня. Он привил мне привычку находить бесценные знания. Говоря это, Мо Жань выглядел невиннее самого очаровательного щенка. Чу Ваньнину стоило бы сказать ему, что с таким выражением лица не пускают новую волну духовных сил, но его тело беззастенчиво предало владельца. Последние крупицы умения мыслить и выражаться ясно истаяли подобно росе. Остались только дрожь, головокружение и потребность раствориться в Мо Жане. Чу Ваньнин дернул бедрами, и Мо Жань хмыкнул. Все было понятно без слов, но как не поддразнить Темного Императора? Мо Жань потерся носом о его щеку, провел вдоль скулы, прокладывая себе путь до родинки за ухом и размашисто лизнул ее. — Ну так что, Ваньнин. Да или нет? — Чтоб тебя… Да… Да… Да! — Благодарю за гостеприимство, Ваше Величество. Комнату заполнили шлепки двух сталкивающихся в безумном порыве тел, едва слышимый звон, рожденный слиянием духовных сил, стоны и вскрики. И Чу Ваньнин, и Мо Жань осознавали: Его Величество никогда еще не отдавался так открыто, если не сказать — ранимо. Словно Мо Жаню впервые удалось снять десятки слоев невидимых доспехов с Чу Ваньнина, добравшись до пульсирующей беззащитной мякоти этого невыносимого, но бесконечно любимого человека. В оргазме Чу Ваньнин бился как никогда долго. Пряди его волос там и тут прилипли к разрумянившейся коже, по лицу потекли неконтролируемые слезы. Спину Мо Жаня жгло от царапин, а ключицы — от разбросанных вдоль них следов, оставленных острыми зубами Чу Ваньнина: десяток раз он, не сдерживаясь, кусал Мо Жаня, не выдерживая его напора. Оба уже не могли сдерживать силы, отчего воздух вокруг них вибрировал, и даже барьер вокруг Павильона начал трещать. Недовлюбленные-недовраги не хотели размышлять о том, повторится ли когда-нибудь подобный момент, и желали погрузиться в него без остатка. Когда экстаз отступил, Мо Жань принес небольшой таз с водой, мокрое полотенце и мыльный корень, чтобы омыть разомлевшего, измотанного, сытого от ласк Чу Ваньнина. Прежде чем приступить, окинул взглядом Императора, его высокую стройную фигуру, великолепное тело, там и тут расцвеченное следами их страсти. Мо Жань завидовал сам себе — и испытывал к себе жалость. Он хотел обладать этим телом, когда ему вздумается. Заполучить его в свое полное распоряжение. Вместе с ним желательно было бы заполучить душу, разум и сердце, но об этом оставалось лишь мечтать. «Пока», — был убежден Мо Жань. Он бережно вытирал Императора, с сожалением убирая уже подсохшие белесые разводы. Чу Ваньнин молча следил за всеми его действиями до тех пор, пока Мо Жань не закончил и не укрыл его тонкой простыней. Тогда Чу Ваньнин лениво, будто нехотя, протянул: — Прикажи подать ужин и скажи страже, что они свободны. После трапезы согреешь воду, я хочу привести себя в порядок полностью. Сегодня я останусь здесь. Мо Жань подавил желание протянуть руку и взъерошить волосы Чу Ваньнина. На мгновение Мо Жаню привиделось, что они вовсе не на Пике Сышэн, а на уединенной, спрятанной от всех любопытных глаз горе, где нет сражений, интриг и политики. Лишь вдвоем с Чу Ваньнином. Может быть, еще забавный пес с дурацкой кличкой. Мо Жань тряхнул головой, отогнал видение и отправился выполнять приказ Его Величества. Получаса не прошло, как в Павильон алого лотоса просеменила вереница слуг, не смевших поднять глаза, расставила блюда и удалилась. Никуда не спеша, Чу Ваньнин и Мо Жань проводили время за ужином. Мо Жань, не изменяя своим привычкам, болтал глупости, рассказывал, что успел прочитать и что видел в городе. Чу Ваньнин скупо делился с ним ближайшими политическими и военными планами, старательно избегая подробностей и не объясняя, что именно он собирается сделать с очередным провинившимся орденом. Пока он выцеживал слова, Мо Жань не забывал подкладывать ему в тарелку самые аппетитные, на его взгляд, ломтики сочного мяса. Чу Ваньнин все замечал — но делал вид, что не замечает ничего. Минул ужин, и Его Величество скупо оповестил своего драгоценного наложника о том, что пришло время заняться чистотой бесценного императорского тела. Величественно прошествовал мимо Мо Жаня — и наложник послушано последовал за своим повелителем. Всего несколько минут спустя Мо Жань наблюдал, как обнаженный Чу Ваньнин заходит в воду. Подтянутый, окутанный паром — в сумерках он казался призрачным видением. Едва притронься, как иллюзия рассеется, оставаясь холодом разочарования на кончиках пальцев. Исчезнет спина жемчужного цвета, все линии коей Мо Жань мог повторить по памяти. Пропадут чернильные пряди, струящиеся шелковыми лентами. Растает в ночи весь Чу Ваньнин, до которого и при свете дня не так просто дотянуться. Мо Жань не мог оторвать взгляд от Учителя, поражаясь сам себе: они знакомы столько лет, их отношения то взмывали ввысь, то с грохотом падали на землю. Но Мо Жань желал Чу Ваньнина все сильнее. Сердце гулко билось о ребра каждый раз, стоило лишь Чу Ваньнину посмотреть на него чуть дольше, чем того требуют приличия. Вот так, любуясь Чу Ваньнином, плавно проводящим изящной ладонью по водной глади, он мог бы наслаждаться вечно. Что он и собирался делать, но его размышления прервал сам Чу Ваньнин, откинувший волосы. — Помоги мне. Мо Жань тут же бросился к нему. Неторопливо обтирал Чу Ваньнина, позволив себе чуть дольше задержаться на талии и ягодицах. На свой страх и риск — но Чу Ваньнин, расслабленный после занятия любовью, возражений не выказал. Только смотрел куда-то вдаль, погруженный в свои мысли. Беззащитно подставляющий открытую спину, доверчивый и мягкий. Пока Мо Жань делал ему массаж головы, Чу Ваньнин почти уснул прямо в специально нагретом для него пруду. Мо Жань, видя его слипающиеся веки, подхватил своего Императора на руки и перенес в кровать. Уложил и накрыл, после чего еще долго вытирал его длинные волосы, чтобы на них не осталось и капли влаги. Только высушив их полностью, Мо Жань с чувством выполненного долга лег рядом и задремал. Спустя несколько часов Мо Жаню стало немного неудобно. Его рука затекла, и он попытался ее поправить, не разбудив мирно спящего на его плече Чу Ваньнина. Чего он точно не мог ждать, так тихого ворчания: — Мо Жань, не вертись. Спи. Сердце Мо Жаня пропустило удар, а кровь в мгновение обернулась замерзшими реками — после чего сразу обратилась лавой. Имя… Всего лишь имя перевернуло несколько последних лет его жизни с ног на голову. Чу Ваньнин звал его Мо Жанем лишь в бытность Учителем. Задолго до Цветка, ласково журив юного ученика за неправильно сделанные задания или неверно выполненную технику боя с мечом. Придерживал за плечи и помогал направлять клинок, улыбаясь, тихо говоря: «Мо Жань, не торопись, сейчас получится». Сотни, тысячи раз повторял это, пока у Мо Вэйюя действительно не удавалось сделать все так, как нужно. Мо Жань вскинулся и тряхнул Его Величество за плечи: — Ваньнин, проснись! Ты понимаешь, как ты меня назвал? Ваньнин! Но Его Величество спал слишком крепко, чтобы ответить. Его веки были по-прежнему плотно сжаты, а дыхание оставалось ровным и безмятежным. Он глубоко провалился в сон, где пребывал до самого утра — так, по крайней мере, думал Мо Жань, на рассвете обнаружив пустую, еще хранившую тепло Чу Ваньнина постель. Тем же вечером в Павильон безумным вихрем ворвался Ши Минцзин и взревел: — Что ты с ним сделал?!