'T komt goed || Всё будет хорошо

Две тысячи двадцать второй год

«Я не вижу себя, хочу видеть лишь тебя. Видеть, слышать, дышать, на кухне вместе молчать...Твои глаза пылали мыслями, мои глаза горели искрами. Я была с тобой слишком искренней».

Я скольжу взглядом по своему лицу, и его я не узнаю вовсе. Большие мешки под глазами, которые даже самый плотный консилер не исправит, грязные волосы касаются моей шеи и оголённых ключиц, исхудавшее лицо больше напоминает персонажа из «Мёртвая невеста». Острые скулы не выглядят больше привлекательно, и, как мне кажется, делают моё лицо более уставшим и неживым. Грудь сдавливается, когда чувствую, что в очередной раз в лёгких не хватает воздуха. Я отчаянно смотрю на своё отражение в зеркале, прикладываю маленькую ладонь к груди, поднимаю голову вверх, приоткрываю рот и со всех возможных сил стараюсь глотнуть этого чёртового воздуха, словно умирающая рыба на суше. Из-за стресса мне стало сложнее дышать. Я чувствую, что в груди не хватает воздуха, и я пытаюсь глотнуть, словить этот воздух ртом, но получается не всегда. Внутри разрастается паника, в голову лезут самые, что ни на есть страшные мысли, от которых хочется спрятаться подальше; хочется закрыться где-нибудь в коморке и не видеть того, что накручивает себе мой мозг. Словно таким способом возможно избежать своих мыслей.

От себя не убежишь.

Я больше не стараюсь взглянуть на себя в зеркало, уставше открываю дверь ванной и иду к своей кровати, на которой ещё несколько часов назад разрывался мой телефон от звонков и сообщений. Я не открывала всевозможные соцсети, ибо знала, что писал Йост. Я не хочу ни видеть, ни слышать абсолютно никого, я просто хочу побыть одна у себя в номере оставшийся день, ведь только так я могу почувствовать себя в полной безопасности. Иногда каждый из нас остро нуждается в подобном. Я проспала буквально весь день, и это не на шутку меня напугало. Моё состояние последние моменты моей жизни пугает меня чаще, чем те сны, которые мы привыкли называть «кошмарами» с участием моего парня. Я хлопаю дверцей холодильника, удручённо вздыхая от понимания, что еды, как и до этого здесь нет. Желудок урчит, а сил, дабы заказать простую доставку ужина попросту нет. За окном уже вечер, а я буквально только что проснулась. Нашу ссору с Йостом я помню мутно. Пусть и пьяным был Йост, а не я, но мой мозг будто бы специально стирает все плохие моменты, и мне приходится опираться на ещё «живые» воспоминания в своей голове. И в них, почему-то, есть логичное объяснение такого поступка Кляйна.

***

И всё таки, Йост Кляйн, нидерландский рэпер, тот, за которым бегают многие девушки, тот, чья популярность с каждым днём растёт всё больше и больше, тот, который был рождён сиять на сцене и быть тем самым недосягаемым объектом обожаний многих – стоит под моей дверью в желании хоть чуточку поговорить со мной. С той, которую он однажды встретил в том чёртовом аэропорту в Амстердаме. И мне так, чёрт возьми, больно слышать его голос. Мне так больно осознавать, что вот, вот он прямо сейчас сидит у меня под дверью больше часа в надежде, что я открою. В надежде, что мы поговорим. Но, как бы комично это не звучало, мне страшно. Я знаю, что Йост не из тех, кто будет поднимать руку на кого-то, я знаю, что меня он точно не обидит, но мне всё равно страшно. Я помню, как мама с отцом ссорились ежедневно, и в те нередкие моменты папа мог ударить маму у меня на глазах, хотя мне всегда казалось, что он не такой. Сравнивать их – глупо. В непрочитанных сообщениях, оставленных парнем часами ранее я могла предугадать то, что он явится ко мне под дверь. Я знала, что, скорее всего, он попытается предпринять хоть что-то, попробовать любые способы, лишь бы только встретиться и поговорить. И я, чёрт возьми, думала, что готова к этому. Но когда я слышу его голос по ту сторону двери, мне хочется заплакать. И плевать, что тот обращается даже не ко мне. Конечности трясутся, из лёгких словно выбивают воздух, потому что нормально дышать больше не получается. Я стою, притулившись щекой к деревянной двери, за которой точно так же сидит или стоит Йост. Я стою уже около двадцати минут, и за это время раз десять точно я слышала, как звонят этому засранцу. Я порывалась несколько раз открыть дверь и начать кричать на него, ведь понимала, что, скорее всего, ему звонят друзья или родные, но он глупо игнорирует их звонки, сидя под моей чёртовой дверью. – Я знаю, что ты стоишь за дверью, – ухмыляется он, – к счастью или к сожалению, я всё ещё здесь, – он замолкает на несколько секунд, затем продолжает: – я просижу здесь до тех пор, пока ты не откроешь, звёздочка. Я поджимаю губы и прислоняюсь всем телом к двери. Сама того не замечая, мои руки тянутся к дверной ручке: когда я чувствую под ладонями холодный металл, я понимаю, что начинаю дрожать. Столько накопилось всякого, столько всего мне хочется рассказать ему, когда открою эту дверь, но капля сомнения перерастает в целую реку, а-то и море сомнений. Я слышу, как что-то за той дверью шуршит, и по звуку понимаю, что Йост поднялся. Я слышу, как он вздыхает, слышу, как начинает ходить туда-сюда и понимаю, что с момента нашего одностороннего «диалога» прошло больше пяти минут. Я неловко кусаю губу, прикрывая веки. – Я не хочу говорить с тобой за дверью, звёздочка, – вздыхает, – я хочу видеть твои глаза, видеть, как ты злишься на меня. Хотя, признаюсь честно, – его голос переходит на шёпот, – мне страшно. На глаза наворачиваются слёзы. Я чувствую, как они заполняют мои глаза, и так не хочется сейчас открывать дверь, за которой стоит он. Я хочу, чтобы он увидел в моих глазах не боль от нашей ссоры, не страх того, что будет между нами, а полное безразличие. Будто бы эта ситуация меня вовсе не подкосила. Но моя рука бесконтрольно тянется к дверному замку, и за секунду я проворачиваю этот чёртов замо́к. Он щёлкнул, а моё сердце остановилось. Я вижу, как трясутся мои ладони и ничего с этим, чёрт возьми, поделать не могу. Железная дверь открывается медленно, и у меня ещё есть шанс спрятаться где-нибудь или вновь запереть дверь, но я стою и смотрю на свои руки, не желая поднять голову и посмотреть ему в глаза. Я знаю, что Йост стоит передо мной, потому что дверь за ним захлопнулась вот уже как минуту назад, а его аромат, такой родной, я учуяла сразу. Я знаю, что он стоит близко, поэтому не решаюсь поднять голову, потому что боюсь. Да, я боюсь! – Посмотри на меня. – тихо говорит Йост. Я прикрываю веки и делаю пару шагов назад. – Прошу, посмотри на меня, – вздыхает, – я хочу видеть хоть что-то. – Что ты увидеть хочешь? – Резко взрываюсь я, поднимая на него свои изумрудные глаза с лопнувшими капиллярами вокрун зрачков. У Йоста за эти сутки появилась еле заметная щетина. Чёрные круги под глазами, уставший вид и полны́ сожаления глаза. Его разбитая губа покрылась лёгкой корочкой. – Да что-либо, Мелисса, только не безразличие. – Вздыхает и отводит взгляд в сторону Йост. Челюсть напряжена. Играют желваки. – Я не хочу последние наши совместные дни провести вот так, – вздымает руки Йост, обведя полным усталости взглядом маленький номерок. – Но ты делаешь всё для того, чтобы так и было. – Скрещиваю руки на груди, вздымая одну бровь. Хочется укусить его за больное, хочется зацепить, да побольнее, но вот только – зачем? – Ты даже меня услышать не хочешь, – удивительно спокойным голосом говорит Йост. Он смотрит мне в глаза, и мне кажется, что я сейчас провалюсь сквозь землю. – ты даже не хочешь понять, почему я игнорировал всех, почему я решил так сделать. Ты сразу обвиняешь меня в том, что я полнейший мудак, даже не разобравшись в причине этого. Да, возможно я поступил не правильно, да, возможно, мне стоило подумать своими мозгами о том, как ты будешь переживать за меня, но подумала ли ты, почему я так сделал? – Его голос подрагивает от скрываемой злости. Он пытается говорить спокойно, словно ему по-большей части всё равно, словно его это не злит, но я же вижу, как играют его желваки, как в нервном ритме двигается кадык. – Тебя невозможно понять, Йост. Ты всегда непредсказуем, от тебя можно ожидать чего угодно. – Меня, значит, невозможно понять, – щурит свои глаза Йост и кивает несколько раз головой: будто бы пробует эти слова на вкус; проигрывает их в своей голове, пристально глядя на меня. – а ты попробуй хоть иногда не думать только о себе, а и обо мне тоже, – светлые, переходящие в рыжий брови сводятся к переносице, а из глаз «метаются» острые стрелы, – подумай, что мне тоже иногда бывает больно и обидно, что у меня тоже есть чувства, – его голос сейчас кажется до одури злым и раздражённым, – что меня тоже цепляют твои слова или то, как ты можешь позволить распустить свои руки. Не одна ты страдаешь, не одной тебе сложно, Мелисса, пойми это. – А меня ты понять не хочешь? Ты вечно занят, у тебя вечно какие-то дела. Мы не можем отдохнуть вместе даже сейчас, потому что у тебя вечно какие-то, чёрт возьми, проблемы, вечно какие-то заботы и работа. Ты вечно погружён в свою голову и мысли. Йост качает головой, больше не смотрит на меня. Я вижу, какой он напряжённый, вижу, как его снова и снова задевают мои колкие слова, но чувство обиды сильнее за здравый смысл. Хочу уколоть до такой степени, чтобы он наконец понял, какого было мне тогда, в ту холодную ночь в номере. – Мы не понимаем друг друга, – заключает Йост, потирая ладонью лицо, – и понять не хотим. Ты обижена на меня, я знаю это. Но я думал, что мы оба остыли за эту ночь, и можем решить это как взрослые люди. – Говорит с каким-то разочарованием Йост. Он всё ещё не смотрит на меня. – Зря ты пришёл, – я скольжу взглядом по его лицу, пытаюсь словить его вечно убегающий взгляд, но тот будто бы специально не хочет больше смотреть на меня, всячески избегая зрительного контакта. – тебе лучше уйти.

***

В отражении зеркала номера я вовсе себя не узнаю. Из меня будто бы высосали все силы, всю энергию, да и в общем как будто бы всю жизнь. Ходячий мертвец. Ох, я точно должна устроить себе в ближайшее время отпуск в какой-нибудь жаркой стране. Я тихонько выхожу из ванной комнаты, так же тихо прикрываю дверь. Йост стоит на балконе покуривая сигарету. Уже стемнело, за окном слышится гул машин. Ветер нежно ласкает волосы этого засранца, щипает за лицо, напоминая о апрельском холоде. И как бы я не злилась на него, как бы обиды не пожирали меня всю, я всё ещё люблю его. Люблю его таким, уставшим и исхудавшим, злым и разбитым. Я люблю его голубые глаза, бездонные такие и красивые: они видели многое. Я люблю его светлые волосы, что на концах мило завиваются, а иногда даже и пушатся. Люблю его ямочки и родинки на лице – каждую из них я смогу найти вслепую, в кромешной темноте, где и месту освещению нет. Люблю его губы, что так ласково могут целовать меня и признаваться в любви, но и так же могут говорить до боли колкие слова. Он не выходит оттуда с тех пор, как я «выгнала» его из номера. Йост настоял на том, что не хочет больше совершать старых и новых ошибок, и терпеливо дождётся, когда мы всё-таки сможем нормально поговорить. Когда мы снова «остынем» и сможем услышать и понять друг друга. А мне страшно. Бывало ли у вас такое, что вы бы хотели пропустить какой-то период своей жизни? То, что ещё предстоит пережить? Кажется, это было у каждого. Сейчас я тоже хочу перескакнуть, залезть в машину времени, но только лишь бы не проживать это сейчас. Хочу попасть в то время, когда у нас всё будет хорошо. Я открываю дверцу балкона. Она с трудом мне поддалась, поэтому Йост сразу же напрягся, когда услышал, что я пытаюсь попасть к нему. И даже сейчас он кажется до безумия красивым. Я смотрю на его напряжённую спину, борясь с диким желанием коснуться её; почувствовать под пальцами каждую мышцу, исходящую из него теплоту. Тотчас тлеющая сигарета в пальцах моего парня оказывается зажата меж его зубов, когда мы наконец встречаемся взглядами. Сквозь линзу очков мне с трудом удаётся увидеть эти любимые мною голубые очи. Линия скулы красиво очерчивает лицо Йоста, и сейчас это кажется до безумия мужественным и обворожительным. Холодный ветер из окна продолжает трепать короткие волосы Кляйна, но ему, кажется, всё равно. Мы с Йостом одновременно облизываем губы, и это словно знак: словно зелёный свет для нас обоих. Парень резко кидает недокуренную сигарету в пепельницу, делает один большой шаг, оказываясь впритык ко мне. Мои руки тут же обвивают его шею, а губы «ангелочка» тотчас находят мои. Из моего рта вырывается лёгкий вздох. Йост берёт моё лицо в свои огромные ладони, большим пальцем гладит по линии моей скулы, остальными пальцами зарывается в густые волосы. Рэпер настойчиво целует меня, словно пытается что-то доказать; словно пытается что-то рассказать, подтвердить через этот поцелуй, сминая мои губы настойчивей и настойчивей. Сильнее и сильнее. – Я люблю тебя, – говорит он, отстранившись, – я люблю тебя так, как не любил никогда. И я никогда не смогу полюбить кого-то так, как тебя. – Пожалуйста, давай поговорим, – я вижу, как бегают его расширенные зрачки по моему лицу в поиске ответа, – давай попробуем понять друг друга, а после займёмся сексом, – позволяет себе улыбнуться Йост, – и забудем обо всём на одну ночь? Только ты и я. Мы вдвоём.

***

Я лежу на груди Йоста и слышу, как бьётся его сердце. Он гладит меня по волосам, кончиками пальцев касается оголённых плеч и спины, загребает волосы в охапку, накручивает отдельные локоны себе на палец – от всего этого у меня бегут мурашки. – Мы так и не поговорили. – Хрипло смеётся Йост. – Как и всегда. – Знаешь, – приподнимается на локтях и находит мои глаза Йост, – а я не хочу, чтобы было как всегда. – Серьёзно говорит Кляйн. Я принимаю позу сидя, придерживая одеяло в области груди. – «Как всегда» приводит нас к вечным ссорам и недопониманиям. Сколько всего мы не обсудили, хотя должны были? – Вопросительно выгибает бровь светловолосый, наклоняя голову набок. Я лишь плечами пожимаю. – Я много чего боюсь, – начинаю я, – и многие мои страхи связаны с моим детством, подростковым периодом... – я увожу взгляд в сторону, не желая сейчас смотреть Йосту в глаза, – я боюсь совершить ошибку, от которой потом мне не отвертеться. Я хочу доверять тебе, я хочу жить без боязни потерять тебя или себя. Я хочу жить без постоянного страха и знать, что у меня есть хоть что-то, ради чего стоит жить. – Я морщусь, ведь слова даются предательски сложно: они застревают в горле комом, таким колючим и огромным, как слепленный снежок из горы холодного снега в самый холодный день февраля. – Я чувствую себя настолько убитой от того, что происходит со мной последнее время, и мне уже кажется, я попросту не вывожу. Я падаю головой на подушку, посильнее натягиваю одеяло на своё голое тело. Мои губы приоткрыты, потому что дышать через нос стало тяжело. Что-то давит в груди, словно колесом от фуры кто-то прижал моё сердце к асфальту: оно дёргается, пытается выбраться, кровоточит, болит, лопается изнутри, но всё равно продолжает работать. И с каждой минутой кто-то сильнее и сильнее вдавливает безжалостно это колесо, пытается на кусочки разорвать бедное сердце. I turn to ask the question, so anxious, my thoughts. Я чувствую лёгкий поцелуй у себя на плече. Горячие губы соприкасаются с моей кожей. Йост кладёт руку мне на другое плечо и подтягивает к себе. Я утыкаюсь ему в шею своим холодным носиком, и я даже чувствую, как он дёрнулся. – Ссоры с тобой – это последнее, что я хотел бы проживать и чувствовать в своей жизни. – Говорит мне шёпотом Йост, целуя куда-то в область виска.