'T komt goed || Всё будет хорошо

Две тысячи двадцать второй год Мы заболели. Сложно не догадаться, что поспособствовало этому. Йост сопливит и чихает чуть ли не каждую минуту, но его это даже забавляет. Ему нравится видеть, как я ворчу на него за то, что тот даже не прикрывается, разбрасываясь бациллами и бактериями по всему дому, и будто бы специально делает это ещё больше и чаще. – Кляйн, я тебе скоро рот зашею. – Раздражённо фыркаю я в сторону парня. – Даже при таком условии я буду доставать тебя, только уже другим местом. – Начинает хохотать рэпер. Я строго смотрю на засранца, затем увожу взгляд, потирая виски двумя пальцами с обеих сторон. – Не переживай, и твою прекрасную попу я тоже зашею, – Кляйн вопросительно вскидывает брови, с насмешкой наблюдая за тем, как я раздражаюсь ещё больше, – и перед этим запихну туда что-то огромное и длинное, чтоб наверняка. – Это уже садизм какой-то, звёздочка. – Светловолосый обиженно складывает руки на груди, недовольно вздыхая. Я ухмыляюсь и кидаю в него клочок бумаги. Тот не успевает среагировать и, скомканная бумажка прилетает ему прямо в нос. – Хватит морально и физически меня добивать, я и так при смерти. – «Ангелочек» поднимается с кровати, продолжая недовольно смотреть на меня. – Бедненький. Голландец подходит ко мне, резко подхватывает на руки и кидает на кровать, оказавшись надо мной. Крепко цепляюсь за плечи блондина, взвизгивая, когда пол отдаляется, становясь отделяющейся точкой из вида «возвышенности». Когда моё тело соприкасается с мягкой кроватью, я хмурюсь, ещё не до конца понимая, что произошло и почему. Йост, хитро посмотрев на меня, одним ловким движением пальцев подкидывает мою футболку, оголяя при этом небольшую часть моего живота. – Йост... – Он, отрицательно покачав головой, медленно наклоняется к моему плоскому животу. Я, прикусив нижнюю губу, непонимающе смотрю на своего парня, напряжённо схватив его за локоть. Йост коснулся своим носом моего живота, и начал водить им вдоль верхней части животика: стал часто вдыхать и выдыхать, будто бы выискивает чей-то след; я чувствовала на себе мокрые следы его соплей на коже, что заставило меня залиться громким смехом. Пальцы рэпера поползли дальше – к рёбрам. Они стали быстро перебирать мои рёбра и щекотать за бока, отчего я стала, аки змея, извиваться под ним и умолять, чтобы тот остановился. Но парень, будто бы наслаждаясь моими муками и мольбой со смехом, стал настойчивей «пересчитывать» рёбра и щипать за бока. – Остановись, прошу, – сквозь смех прошу я. Мои руки оказываются у его головы, пытаясь оттолкнуть парня или поспособствовать прекращению этой внезапной пытки. Но Йост, спустившись к пупку, медленно собрал губы в трубочку, что уже вызвало у меня щекотливые ощущения, от которых я практически что впилась в его волосы ноготочками, заливисто гогоча. В следующий момент, артист резко подул прямо в пупок, производя за собой странные и, смешные звуки. Я, чувствуя новый поток щекочущих ощущений, бью мужчину по рукам, по спине – да даже по голове! Делаю всё, чтобы тот прекратил. На плоском своём животе я чувствую его горячие вдохи и выдохи, что заставляет меня прикусить губу; это ненадолго, ведь Кляйн продолжает издавать странные звуки своим ртом на моём животе, словно на инструменте; вибрирует губами и водит практически по всему животику, добивая меня окончательно. Без сил, моя голова оказывается на мягкой подушке, часто и много выдыхая через рот. Нос заложен, и мне прямо сейчас хочется убить его! Знает ведь, что дышать тяжело. Моё лицо пылает огнём, а челюсть болит. На лбу выступили пару капель пота, и я удручённо вздыхаю, не в силах даже и глаза открыть. Кажется, Йост и сам выдохся. Он приподнимается на руках, красный и запыхавшийся улыбается, смахивая пот со лба тыльной стороной своей руки. – Чёрт, Кляйн, ты такой беспощадный! – Йост, облизав губы, взглядом пробегается по моему лицу, и останавливается на часто вздымающиеся груди. – Ты такая красивая. – Йост аккуратно целует уголок моих губ, затем, всё ещё губами касаясь кожи, смотрит прямо мне в глаза, будто бы дожидаясь разрешения продолжить. Дыхание из приоткрытого рта, пальцы, оказавшиеся на моей талии, а этот пристальный взгляд... просто кружит мою голову, сводит с ума. Я обхватываю его лицо своими ладошками, впиваюсь в его мокроватые губы, и тогда я чувствую, как всё его тело вмиг напрягается. Невинный, вовсе непримечательный поцелуй, оставленный где-то в уголке губ перерастает во что-то более настойчивое; что-то страстное и опьяняющее. – Кажется, теперь я заболею ещё больше. – Шепчу ему в губы я. – Ты заболела ещё тогда, когда влюбилась в меня, дурочка. – Улыбнувшись, Йост вновь целует меня, горячими пальцами проскакивая через алого цвета футболочку, скользя ими по голой моей спине. Я выдыхаю тому в губы, сильнее вовлекая мужчину в поцелуй. В комнате становится невыносимо жарко и душно; тяжело догадаться, что поспособствовало этому. Наши горящие от возбуждения тела или же само отопление в доме? Мои руки исследуют тело рэпера под футболкой, острыми ноготочками царапая мужскую спину. Дыхание Кляйна учащается, а поцелуи становятся всё требовательнее и требовательнее. Йост хватает меня за локти обеих рук, и прижимает их к кровати, отстраняясь. – Ты что делаешь? – На его губах заиграла ухмылка. Бесстыжие глазки голландца бегают вдоль всего моего тела, с нескрываемым восхищением разглядывая не прикрытые одеждой части тела. – Не смотри так, словно хочешь меня. – Улыбаюсь я. Голубую радужку артиста скрывают расширенные зрачки – да настолько они огромные, что может даже показаться, что он под веществами. Хватка на моих руках ослабла всего на несколько секунд, но этого мне вдосталь хватило, чтобы выбраться из рук парня. Мои ладони оказываются на затылке блондина, резким движением подталкиваю его к себе, вновь чувствуя губы «ангелочка» на себе. Улыбается. – Детки, я тут... – слышится за нашими спинами. – о боже, простите, пожалуйста. – Бабуля хлопает дверью, стыдливо пряча глаза за своей ладонью. Я резко отталкиваю парня от себя, с испугом сверля закрытую дверь комнаты. Йост хихикает надо мной и принимает позу сидя на кровати, сложив руки в замок. – О нет, – стону я, – какой позор. – Переворачиваюсь на живот я и падаю носом в подушку, удручённо вздыхая.

***

Последние дни в Барбери оказались тяжёлыми для нас морально. Каждый понимал, что это последние мгновения перед тем, как мы вновь разлучимся на неопределённое время. Впервые мы окажемся на расстоянии, будучи в отношениях, и это, не поверите, пугает меня больше всего. А вдруг мы не справимся? Вдруг кому-то из нас надоест постоянное расстояние и невозможность обнять или поцеловать любимого? Вернувшись по своим «домам», нас снова настигнет серая будничность бытия, где нам двоим попросту не будет времени. У него – концерты, запись нового альбома и клипа, у меня – ближующееся интервью и множество фотосессий. Мы выходим на улицу, где прохладный ветер ласково встречает нас, нежно «поглаживая» наши щёки и нос. Йост держит крепко меня за руку, и я даже смущаюсь подобному жесту, пряча сопливый нос в длинное горлышко куртки. Возможно, вы посчитаете меня странной, дорогие читатели, а, может, даже поймёте. Мимолётные, непринуждённые или случайные касания, долгие объятия с долгим зрительным контактом, держаться за руки, да и в общем всё, что является признаками тактильности – интимное для меня. Интимнее, нежели секс. Интимнее, нежели засосы на шее или нескрываемая похоть в глазах. Влюбилась я в Йоста именно из-за этой черты в нём. Он, как вы помните, до жути тактильный. Местами настойчив, но ему это необходимо так же, как и музыка. Иногда не совсем понимает, и не видит границы дозволенного, чересчур проявляясь своей тактильностью, но я до безумия люблю это в нём. Мы идём куда-то вниз по каменной тропинке, слева от нас схожие друг на друга дома, а справа небольшой лес, за которым таится поле, вскоре которое обретёт красивый, зелёный цвет. Всё это укрыто не густым туманом, благодаря которому мы немного, но можем увидеть парочку высоких домов; а если хорошенько присмотреться, можно даже увидеть церковь. Йост сжимает мою руку сильнее, переплетая наши пальцы. В груди приятно щипит, и я повторяю то же самое, потупив взгляд под ноги. Чувствую, как мужчина сверлит меня взглядом, а я смущаюсь сильнее, когда понимаю, что он смотрит прямо сейчас только на меня, держит за руку именно меня, и проводит своё свободное время со мной в деревушке другой страны, пересекающей море его родной страны, а не с друзьями или с кем-то там ещё. И даже сейчас, когда мы сидим на берегу той самой реки, о которой я тараторила непрерывно все эти дни, смотря друг другу в глаза, мы думаем об одном и том же. Хочется заплакать, или упасть на колени и молить Всевышнего о том, чтобы эти мгновения с ним, эта счастливая неделя не заканчивалась никогда. Хочется крепко ухватится за эту возможность побыть вместе, почувствовать себя любимой и подарить свою любовь ему, и не отпускать до тех пор, пока наши руки не устанут держать это мгновение. Здесь нам обоим хорошо: здесь мы чувствуем себя счастливыми и беззаботным; здесь наша любовь расцветает в геометрической прогрессии. Йост тянется ко мне, легонько, почти невесомо целует в губы, да так аккуратно и осторожно, что по телу пробегаются мурашки. Носом парень касается моей щеки, будто бы специально щекоча усами, что так же маленькими ворсинками касаются моей кожи. Я вижу, как тот хмурится на долю секунды, затем ложится на плед, подложив руки себе за голову. – Знаешь, – начинает он, – на самом деле я боюсь возвращаться назад. – Его взгляд спокойный, устремлён в небо, на котором по течению и, велению ветра плывут белые, пушистые и разных размеров тучки. – Почему? – Ложусь рядом с ним, подперев голову рукой. – Не знаю, – пожимает плечами, – предчувствие плохое. Как думаю об этом, то сразу же тревога подпирает, но ты рядом, – переводит взгляд на меня, – и тогда она отступает. – Йост улыбается, а на щеке по прежнему появляется ямочка. – Милая такая. Смущение накрывает с головой, и я даже пытаюсь показать, что это не так, но чувствую, как пылают мои щёки, и вижу, как хитро смотрит на меня Кляйн. Знает же, засранец, что его комплименты – словно нокаут для меня; словно язык мне отрезали или дар речи отняли. – Иди сюда, – Йост, смеясь, вытягивает руки, затем касается моей спины и подталкивает к себе, заставляя носом уткнуться в его куртку. Горячие ладони проникают через мою куртку и худи, сильнее сжимая тонкую талию в своих руках. У него появилась очень странная, но приятная привычка – сувать руки под мою одежду всякий раз, когда я оказываюсь в его объятиях. Это уже стало чем-то неотъемлемым для нас, акт традиции, и я даже удивилась бы, если бы засранец этого не сделал. – Спасибо. – Шепчет мне на ухо Йост. – За что? – Просто за то, что ты есть. За то, что появилась в моей жизни. За то, что не убежала ещё от меня, а до сих пор терпишь такого дурака, – хрипло смеётся, – и прости, если порой бывает тяжело со мной, а я знаю, что со мной легко точно не бывает. – Парень целует меня в висок, сильнее прижимает к себе, будто бы боясь, что после его откровений я вырвусь и убегу. Для нас двоих признаваться в своих чувствах и переживаниях есть на грани чего-то невероятного, тяжёлого. Мы оба привыкли прятаться от других со своей болью, внушая самим себе, что так лучше – ведь кому ты нужен здесь, кроме себя самого? – Но я ведь всё равно люблю тебя, и закрываю глаза на твои недостатки только потому, что знаю, что все мы не идеальны, – кусаю губу, – не извиняйся за то, что я сама выбрала пройти этот тернистый путь с тобой, – носом упираюсь мужчине в шею, и я слышу, как тот резко вбирает в лёгкие побольше воздуха. Улыбаюсь.

***

Бабушка крепко заключает меня в свои объятия, кажется, даже начиная плакать. Я обнимаю её в ответ, чувствуя, как в груди постепенно нарастает неприятное чувство, что с каждой минутой становится всё сильнее и сильнее. Йост с дедулей стоят за нашими спинами, и я даже слышу, как те смеются – за эту неделю они успели сдружиться настолько, что этот засранец каждый вечер бегал на кухню к дедушке пить пиво и обсуждать футбол, который крутился по телевизору чуть-ли не круглосуточно. В один из таких вечеров, когда небо окрасилось ночной темнотой, звёзды осветили тёмное небо, а полумесяц показался сквозь небольшие тучки, проплывающие мимолётно через неполную луну, Йост, пьяненький и, со счастливой улыбкой завалился в «нашу» комнату, тихонько прикрывая дверь за собой и опираясь плечом об громадный шкаф. Тогда его глаза сияли ярче даже тех звёзд, что светили за мириады километров от Земли; он «упал» в мои объятия, уткнулся носом в мою шею, а из тех, моих любимых глаз тотчас полились слёзы – но не от боли или чего подобного. Кляйн шептал что-то на подобии: «Я чувствую себя здесь, словно и не чужой вовсе». Но зацепила меня отнюдь не эта фраза. « – Представляешь, я смог даже представить, что это словно мой родной отец. Мне правда не хватало таких вечеров». Глядя на каменный домик, подавно заросший мхом, в голову влезают совсем недавние воспоминания, которые теплом обволакивают моё сердце. Помню, как вчера вечером дедуля нашёл на чердаке запылившуюся гитару, которой чуть меньше лет, нежели его владельцу. Он наигрывал мелодию «Viva La Vida» на кухне, с пылающим озорством смотря на нас в ожидании, когда кто-нибудь из нас начнёт петь. Мы переглянулись с Йостом, и тогда «ангелочек» поднялся со стула, протянул мне руку и стал напевать первые строки песни. ...Now in the morning I sleep alone, sweep the streets I used to own... Я отрицательно качаю головой на его «предложение», поджимая губы. Йост, тяжело вздохнув, берёт меня за руку и резко тянет на себя – да так, что мне приходится крепко ухватится за его плечи, дабы не упасть пятой точкой на пол. Над ухом прозвучал хриплый смешок, от которого моё тело напрягается, а органы в животе затягиваются в тугой узел, приятно потягивая где-то внизу. Йост Кляйн – тот, которому плевать на мнение остальных. Ему плевать, как он выглядит со стороны, делая то или иное действие. Этому человеку не составит большого труда начать танцевать посреди улицы в людном месте или закричать какие-то маты на всю улицу; молчу уж о том, что этот засранец когда-то голым с одной картонной табличкой, что являлась единственным предметом, прикрывающим его нижние части тела вышел на людный пляж. И тогда, зная, что мне до жути стыдно и неудобно, когда он проявляет свои чувства при ком-то, специально «втягивает» в эту авантюру и заставляет наконец привыкнуть к подобным его «вкидам». Его ладони нашли мои на своих плечах; делает небольшой шаг назад, восстанавливает между нами дистанцию и смотрит мне прямо в глаза, с полуулыбкой наблюдая за тем, как розовели от стыда мои щёчки. В тот вечер он заставил немножко поверить меня в то, что танцевать, петь, да и вообще как-то взаимодействовать друг с другом на чьих-то глазах вовсе не стыдно, а даже наоборот. Я видела, как улыбались бабушка с дедушкой, видела, как сияют некогда потухшие неделями ранее глаза моего парня, и я почувствовала тот домашний уют и тепло, почувствовала, как моё сердце плавится при виде искренних и, счастливых улыбок своих родных. Это и есть то, ради чего стоит жить. Отстранившись от заплаканной бабушки, на чьих щеках я увидела слёзы, мне правда захотелось отменить все свои планы: все те интервью и фотосессии, всю эту работу отложить на потом, но я понимаю, что это, как бы больно не было, невозможно. Рано или поздно это всё равно произошло бы. На моих глазах появляются намёки на слёзы – быстро их смахиваю, поворачиваясь лицом к двум моим любимым мужчинам. Как оказалось, те давным давно молча смотрели на нас. Йост, поджав губы, подходит ко мне и легонько подталкивает к себе, направляя мою голову в сторону своего плеча. – Всё хорошо, – шепчет на ушко Кляйн, – мы обязательно вернёмся ещё сюда, слышишь?

***

Весенние лучи солнца врезаются в огромные панорамные окна аэропорта, создавая тень тоненьких панелей на полу; дети, что идут за ручку со своими родителями удачно перепрыгивали их, словно видимые препятствия, радуясь, когда у тех получалось «пройти» все препятствия на пути. Йост, пряча голову под капюшоном худи, поникше глядит в сторону окна, за которым ходят работники аэропорта, подготавливая взлётно-посадочную полосу для очередного взлёта. В воздухе «ловлю» руку своего парня, крепко переплетая наши пальцы. Он отрывается от окна, поворачивая голову в мою сторону. С секунды две смотрит на наши руки, затем, подняв свои глаза на мои, улыбается уголками губ, сильнее сжимая мою ладонь в своей. Последний час вместе кажется невероятной пыткой. Мы сидим в зоне ожидания уже около полутора часов, и даже с места не сдвинулись за это время. Я крепко обнимаю его за руку, пока голова покоится на плече артиста. Он же держит в своей руке мою, поглаживая тыльную сторону моей руки большим пальцем. Мы даже не разговариваем. – Такое ощущение, что прощаемся не из-за работы, а словно кого-то из нас на войну провожают. – озвучивает свои мысли Кляйн, вздыхая. – По ощущениям это именно так. В громкоговорителе на весь аэропорт невнятным и нудным женским голосом несколько раз объявляется открытие регистрации на рейс Лондон – Берлин. Я убираю голову с плеча своего парня, взволнованно смотря ему в глаза. Йост, прикусив губу, поднимается на ноги, потягивается, затем ловит на себе мой взволнованный взгляд, непонимающе вскидывая бровь. – Обещай, что скоро прилетишь. – Нехотя поднимаюсь со стула, и чуть-ли не падаю на него, утыкаясь носом в шею парня – она по прежнему пахнет той самой морозной свежестью. – Звёздочка, ты ещё радоваться будешь, что меня рядом нет, – усмехается, – никто больше не будет тебя подкалывать и шутить, а трахать... – Заткнись. – Рычу я. Кляйн смеётся, но прижимает к себе сильнее; моя ладонь покоится на груди мужчины, и я даже чувствую, с какой скоростью и частотой бьётся его сердце. – Я буду очень сильно скучать. – Шепчет мне на ухо Йост. – По девушкам только не часто ходи. – хихикаю я. Голландец отодвигает меня от себя, кривясь после моих слов. Его крепкие ладони всё ещё покоятся на моих плечах, и я чувствую, как тот напрягся. – Мелисса, – голубая радужка в глазах рэпера темнеет, а взгляд становится уж через чур хмурым и недовольным. Я закатываю глаза, цокая языком. – чего? Это правда не смешно. – Да успокойся ты, я же шучу, – на моих губах продолжает играть улыбка. Я тотчас целую парня в губы, вновь оказываясь прижатой к нему. – я же доверяю тебе.