Та самая метка

             Искупление чужих ошибок — это попытка очистить то, что не ты испачкал, смыть грязь, оставшуюся на руках, которые ты никогда не поднимал. Это жертва, в которой ты сам себе судья, потому что те, кто виновен, давно ушли, оставив тебя стоять под тяжестью их решений.       Но в этой ноше есть странная красота. Красота тихой силы, которая заставляет не сломаться. Красота принятия, когда ты понимаешь, что даже чужие ошибки могут научить прощать.       И это не просто прощение других. Это прощение самого себя за ту боль, которую ты впустил, за те раны, которые соглашаешься терпеть. Искупление чужих ошибок — это искусство нести свет через темноту, где каждый шаг — акт веры в то, что даже чужие ошибки могут привести к чему-то большему, чем боль. Но не каждая вера есть истина. И не каждая истина есть праведная.

***

      Тэхён медленно открыл глаза, пытаясь привыкнуть к тусклому свету, едва проникающему сквозь маленькое зарешечённое окошко под потолком. Подвал был сырым и тёмным, пахнул плесенью и холодным бетоном, из которого словно сочилась влага. Он почувствовал, как по телу пробежала дрожь, и с трудом поднялся, сразу заметив маленькую фигурку, свернувшуюся рядом.       Сын Чимина лежал у его ноги, скрутившись в калачик, будто стараясь укрыться от холода, обнимая Тэхёнову красную рубашку, которую тот ему подложил. Щёки мальчика были розовыми, а тёмные волосы разметались по ткани, отчего он казался ещё более беззащитным. Грудь ребёнка едва заметно поднималась и опускалась, словно он всё ещё находился в спокойном сне, вдали от этой мрачной реальности.       Тэхён почувствовал острую боль где-то в глубине себя: как он мог допустить, чтобы они оказались здесь? Он осторожно положил руку на голову мальчика, стараясь согреть его своей теплотой. Стремясь не издавать лишних звуков, оглядел подвал, пытаясь обнаружить хоть какую-то возможность для побега, но вокруг были только каменные стены, холод и гнетущая тишина. Приходилось думать над другими путями отступления.       Тэхён с трудом перевёл дыхание, ощущая тяжесть, будто давящую изнутри. Ему было не по себе: тянущая боль внизу живота становилась всё острее, отдаваясь слабостью во всём теле. В груди всё сжалось от страха, потому что он знал — в его положении такие нагрузки опасны, но не мог позволить себе показать слабость, пока рядом был Суён.       Устало прислонившись спиной к холодной стене, он чувствовал, как живот становится твёрже. Беспокойство и волнение усиливали головокружение. «Только бы продержаться», — пронеслось в его голове, когда он осторожно погладил живот, пытаясь успокоить ребёнка внутри себя, будто обещая, что всё будет хорошо.       Сердце тревожно забилось, но Тэхён заставил себя выровнять дыхание и вновь посмотрел на мальчика, мирно спящего рядом. Даже через собственные боль и страх он понимал, что сейчас его задача: позаботиться о нём, дать хотя бы ощущение безопасности в этом холодном, чужом месте. Следующая же задача: позаботиться о своём ещё не родившимся малыше и наконец во всём разобраться.       — Проснулся? Вставай быстро!       От внезапного голоса Тэхён вздрогнул, сразу прижимая Суёна ближе к себе.       — Джисон, выслушай меня. Виновен я, но не этот ребенок. Ты ведь омега, ты должен понимать. Отпусти его. Отвези домой, прошу.       Джисон остановился у двери, смерил Тэхёна взглядом, полный презрения и холодного осуждения.       — Понимать? — усмехнулся он, переплетя руки на груди. — Я должен понимать? Ты думаешь, я не знаю, каково это — быть брошенным и преданным? Этот ребёнок — твоя ответственность. Как и всё, что ты натворил.       Тэхён выпрямился, стараясь не показать ни страха, ни слабости. Его взгляд стал холодным, голос — уверенным, почти ледяным.       — Если ты хочешь расправиться со мной, Джисон, то делай это. Но трогать ребёнка — низко даже для тебя. Он не виноват в том, что сделали его родители.       Джисон прищурился, уголок его губ дрогнул в усмешке, полной яда.       — Низко, говоришь? — он медленно открыл камеру и подошёл ближе, остановившись в опасной близости. — Это ты говоришь мне о чести? После того, как уничтожил всё, что у меня было?       — Я уничтожил всё, что угрожало моей семье, и не виноват, что ты был ввязан в то дерьмо, — твёрдо ответил Тэхён, удерживая взгляд Джисона. — И я не позволю тебе использовать Суёна, как орудие для мести.       Джисон резко рассмеялся, этот смех прозвучал как удар.       — Ты не позволишь? И что ты сделаешь? Ты и встать не можешь с этим животом. Ты здесь, под моим контролем. У тебя ничего нет: ни твоего альфы, ни друзей. Ты думаешь, твои слова что-то для меня значат?       Тэхён напряг челюсть, но его лицо осталось непроницаемым.       — Может, и не значат. Но если ты тронешь его, я сделаю всё, чтобы ты пожалел об этом.       — Громкие слова, — фыркнул Джисон, его тон стал жёстче. — Этот мальчишка — сын тех, кто разрушил мою жизнь. И теперь он заплатит за их ошибки, так же как и ты.       Тэхён скривил губы в насмешке, которая почти прятала гнев.       — Заплатить? Это то, что ты называешь справедливостью? Мстить за то, что хотел нас убить? За то, что даже тогда не зная нас, подверг смертельной опасности? За то, что был подстилкой самого гнилого человека Кореи? Ты мог бы жить дальше. Никто бы тебя не искал. Твоя жизнь могла бы быть счастливой и без ублюдка в ней, но ты сделал выбор. Ты жалок, Джисон.       Усмешка на лице Джисона исчезла, уступив место напряжённой тишине.       — Ты не понимаешь, о чём говоришь! Он не виновен! Это ты заставил его делать те вещи! Ты погубил Чана! — тихо, почти угрожающе произнёс он.       — Этим только доказываешь, что я прав, — спокойно ответил Тэхён, не отводя взгляда. — Тебе просто нужно на ком-то сорвать свою злость, потому что настоящей силы у тебя нет. Ты просто возомнил из себя праведника, забыв, что плясал с чертями. Решил, что будешь искупать вину Чана? Захотел, чтобы восторжествовала справедливость? Где-то я уже это слышал. И знаю, что легче не станет тебе. Только хуже. Знаешь, почему? Потому что сейчас ты поддерживаешь своё существование лишь жаждой мести, а когда ты её совершишь, останется лишь пустота, которая тебя уничтожит. Ты захлебнёшься, и ни какое уже твоё искупление тебе не поможет.       Джисон молча смотрел на него, сжав кулаки. Его глаза блестели от ярости, но Тэхён не отвёл взгляда.       — Если бы не ты, я бы и дальше с ними плясал. Меня любили, меня хотели. Это я сейчас мог бы носить под сердцем плод нашей с Чаном любви! А не ты! Ты не заслуживаешь этого! И твой урод альфа не заслуживает, после того, что сделал со мной! Вы за всё заплатите!       — Если бы не я, ты бы гнил в земле ещё тогда. Возможно, не стоило спасать тебя на операционном столе, на который, к слову, тебя и положил Чан.       Джисон замер, сжав кулак так сильно, что костяшки побелели. Его взгляд горел яростью, которая готова в любой момент вырваться наружу. Он поднял руку, намереваясь ударить.       Тэхён не шелохнулся. Его глаза встретились с глазами Джисона — твёрдые, бесстрашные, полные молчаливого вызова. В воздухе висело напряжение, оно вот-вот разорвётся.       Рука Джисона остановилась на полпути. Его дыхание потяжелело, выдавая борьбу внутри. Кулак дрогнул, но удар так и не последовал. Пальцы разжались, напряжение в теле сменилось ледяным самоконтролем.       Он убрал руку и резко развернулся. Голос прозвучал резко, отрывисто:       — Хочешь выглядеть смелым? Хорошо. Посмотрим, как долго ты продержишься.       Джисон сделал несколько шагов к двери и остановился. На миг воцарилась тишина, прежде чем он бросил через плечо:       — Вставайте и идите за мной. Или я пристрелю вас прямо здесь.       Глубоко вздохнув, он посмотрел на мальчика, что, давно проснувшись, тихо лежал на полу, обнимая ноги Тэхёна. Несмотря на свой возраст, всем уже было понятно, что малыш доминант, даже в самые страшные и непонятные для него моменты, он держался. Мало плакал и старался всех вокруг успокаивать своим, пока таким слабым, феромоном. Тэхён медленно поднялся, придерживая низ живота, крепко прижал Суёна к себе. Его взгляд остался холодным, а мысли становились всё глубже. Он увидел маленькую трещину в мышлении Джисона, и единственный вариант отсюда выйти — это трещину эту рассечь.

***

      Тусклый свет от лампы освещал комнату, заполненную разложенными папками, заметками и распечатками. Напряжение витало в воздухе, каждый из них словно держался на грани.       Чимин сидел за столом, перебирая документы. Целая тьма сводок лишь с одним именем. Его руки дрожали, но не от страха — от злости и беспомощности. Рядом Юнги молчал, задумчиво разглядывая Чимина. Его спокойствие было обманчивым: внутри него бушевала буря. Но несмотря на всё, он всё же хоть как-то пытался успокоить истинного. Хотя бы своим присутствием, запахом и фальшивым ощущением держания ситуации под контролем.       Чонгук же стоял у окна, опершись ладонью о раму. Его взгляд метался по тёмной улице, будто он надеялся увидеть там хоть что-то, что могло бы указать на нужный путь. Вдруг напряжённую тишину нарушил телефонный звонок.       — Ну наконец-то! — Чонгук тот час нажал на зелёную кнопку в ожидании соединения. — Говори!       — Он вышел из психиатрической клиники год назад. Сейчас наблюдается у психотерапевта, мы его тоже допросили. Он настаивает на том, что Джисон был одержим мыслями о справедливости и что только искупление грехов провинившихся может дать ему шанс на нормальную жизнь. Ещё много говорил разного бреда, но доктор сказал, что тот постоянно под колёсами и, мол, угрозы не несёт. Короче говоря, он описал его как: «мирного психа».       — Как он не несёт угрозы, мы уже поняли. Что ещё известно? Адреса, машины, друзья, родственники! Мне нужно всё! Где ест, с кем спит, где срёт! Ты понимаешь?! Мне это нужно сейчас на моём столе! Я плевать хотел на его рассуждения! — Чонгук от нервов сжал телефон сильнее, а в глазах стали пробиваться красные жилки. — Подключай всех наших и людей Минов тоже! Плати любые деньги шестёркам. Что угодно! Каждые тридцать минут отзванивайся о новой информации.       Чонгук резко сбросил звонок, мгновение вглядываясь в экран, будто пытался найти следы обмана или малейшее несоответствие в том, что только что слышал. Но нет. Всё так. И это бесило ещё больше. Он со всей силы швырнул телефон на стол, и тот с глухим ударом отбился о поверхность, слегка покачнувшись. Не обращая внимания на это, его взгляд сконцентрировался на пустоте, а пальцы непроизвольно сжались в кулаки.       Мозг кипел от адреналина. Альфа шагал по комнате быстрыми, нервными шагами, как дикий зверь в клетке. Качал головой, пытаясь прогнать туман раздражения и страха. Но что-то внутри уже ломалось, и Чонгук не мог успокоиться.       Шагая через весь кабинет, он зашёл в ванную комнату. Посмотрел в зеркало, стоя у раковины, и почувствовал, как его челюсти напрягаются. Усталость и злость сочетались с ненавистью, он мечтал разорвать Джисона на части, и ненавидел себя за то, что не сделал этого ещё несколько лет назад.       — Успокоился? — послышался хриплый голос позади. Юнги стоял в проёме двери и, сложив руки на груди, следил за Чонгуком.       — Омега. Сраный омега! Почему мы не можем его найти?! Я поднял всех. Вы тоже, и всё тщетно! Тэхёна нет уже вторые сутки! Я… Я чувствую, что что-то не так. Его эмоции выплёскиваются через край! А если…       — Без если. Найдём.       — А что если не найдём? — послышался тихий голос со стороны. Чимин, который медленно поднялся со стула и направился в сторону своего альфы. — Если это конец, что тогда?       — Вы с ума сошли?! Я должен сопли ваши подтирать? Один — офицер полиции, второй — тайный агент, а успокаиваю вас я?! Соберите свои сопли, намотайте на кулак и врежте этим кулаком по роже Джисона.       Чимин подошёл вплотную к Юнги. Его глаза покраснели, а всегда идеальная укладка растрепалась. Он сжимал кулаки, и его голос был полон отчаяния и злости. Он буквально кричал, не желая слушать утешения:       — Это моя вина! Я должен был это предугадать! Я должен был просчитать ситуацию раньше, а теперь… посмотри на нас! Слежка, подготовка… и я ничего не заметил! Я должен был их наказать первым, должен был предвидеть этот шаг! Почему я не увидел?!       Юнги был непроницаемым, но в глазах читалась бешеная ярость. Он не мог спокойно выслушивать вину Чимина, когда знал, что это бред. Его ответ прозвучал гневно и сильно, как раскат грома:       — Блять, ваниль, закрой свой рот!       — Юнги, тише, — подал обеспокоенный голос Чонгук.       — И ты завались!       — Ты не можешь предугадать всё! Ты не всесилен! Твоя одержимость искоренить всё зло, выжечь его из каждого уголка, просто выходит за все грани! Ты не виноват, Чимин! Это не ты, не твоя ошибка! Кто угодно — я, Чонгук, Тэхён, тот самый Чан — но не ты! И не наш сын! Я найду его, мы найдём его, ты меня понял?! Мы сделаем это, ты не один!       Каждое слово Юнги волной разносилось по комнате, заставляя Чимина замолчать и сжать зубы. Юнги был в бешенстве, он понимал, что Чимин не должен брать на себя вину за что-то, что выходило за пределы его контроля. А подошедший ближе Чонгук, лишь подтвердил ранее сказанные слова:       — Он прав, Чимин, если так, то это я должен был заметить раньше. Мы расслабились. Наш контроль ослаб. Мы все стали поглощены своими жизнями, своими идеями, и не обращали внимания на детали, которые могли бы нас спасти. Это наша ошибка, — он сделал паузу, немного наклонив голову, глядя на Юнги. — Наша жизнь, наше прошлое навсегда изменили нас и нашу реальность. Мы всегда должны ждать удара ножа в спину и пресекать его на корню. Но ты, Чимин… — Чонгук подошёл ещё ближе, и его голос зазвучал мягче, но не менее решительнее. — Ты и так делаешь больше, чем кто-либо другой. Ты прошёл через ад, но не сломался. Ты всегда защищаешь свою семью, свою любовь. Ты сделал всё, что мог. Всё, что от тебя зависело.       Чимин, стоявший сгорбленный от боли и самообвинений, как будто почувствовал какое-то облегчение от словах Чонгука: — Я… Думал, что я сильный. Думал, что то, что случилось с нами, нас закалило, что страха больше нет в моей жизни. Думал, что, находя всех подонков, я защищаю Суён, и он никогда не пройдёт через то, что пришлось испытать мне, но оказалось…       — Прости, милый… Прости, — Юнги прижал к себе мужа, и тот взорвался в эмоциях, рыдая на сильном плече. Он держался, копил в себе всё, но всегда есть предел. Чаша переполнена.       — Я предлагаю проверить камеры в районе, где принимает его психотерапевт, — стараясь отвлечь себя и остальных, сказал Чонгук. — Возможно, мы сможем выйти на след.       — Да, хорошая идея, — поддержал Юнги, уже более тихим голосом, гладя Чимина по волосам, пока тот тихо всхлипывал, пряча заплаканное лицо.       — Опять этот телефон, где он? — По кабинету снова разнёсся сигнал вызова. Чонгук нашёл его на краю стола, куда сам же и швырнул. — Говори, что узнал?       — Гуки, это я.       Чонгук сел. Ноги подкосились, а во рту моментально пересохло. Его руки задрожали, еле удерживая мобильный в руках. Тэхён. Тихий голос на том конце провода принадлежал мужу.       — Тэ? Малыш, это ты?       Услышав эти слова, Юнги и Чимин тут же с шокированным лицами подбежали к Чонгуку, прислушиваясь.       — Нет времени. Не спрашивай, как я тебе звоню. Послушай меня внимательно, Чонгук. Отследи сигнал и приезжай. Забери нас, прошу. Нас похитил Ким Джисон. И ещё… у меня отошли воды. Интервал схваток примерно пятнадцать–двадцать минут. Чонгук, у нас мало времени.