Та самая метка

      Тьма, что однажды врывается в твою жизнь, навсегда меняет тебя. Порабощает, захватывает разум и сердце, оставляя в прошлом светлые мечты и наивные иллюзии. Она проникает в самые глубины души, вытесняя всё, что когда-то делало тебя самим собой.       Сначала ты сопротивляешься. Цепляешься за остатки прежнего «я», за память о днях, когда мир казался простым и ясным. Но тьма сильнее. Она накрывает тебя волной, гасит огонь внутри, превращая его в холодный пепел.       Ты теряешь себя постепенно. День за днём понимаешь, что больше не чувствуешь того, что чувствовал раньше. Радость становится недостижимой, смех чужим, а слёзы бессмысленными. Тьма шепчет тебе: «Привыкай, это твоя новая реальность».       Со временем ты начинаешь её слышать. Она становится частью тебя. Ты учишься жить с ней, принимаешь её как неизбежность. Но с этим приходят и перемены. Ты становишься жёстче, холоднее, осторожнее. Ты больше не веришь людям так, как раньше, не открываешься миру.       Тьма оставляет в тебе пустоту, которую невозможно заполнить. Она учит тебя выживать, но забирает способность мечтать. Ты можешь улыбаться, но внутри твоей улыбки всегда будет горечь. Ты можешь идти вперёд, но дорога уже не кажется тебе прямой, а будущее — светлым.       Но если в твоём сердце живёт любовь, даже самая малая её искра, она становится твоим спасением. Любовь не борется с тьмой напрямую — она тихо тлеет, отказываясь угаснуть. Она напоминает тебе, что внутри всё ещё есть что-то человеческое, что-то настоящее.       Сердце Чимина было порабощено тьмой. Она вошла в него в тот момент, когда он сидел в плену, прикованный цепями страха и безысходности, под пристальным хищным взглядом охраны Чана. В этот момент мир, каким он его знал, окончательно рухнул. Всё, во что он верил — доброта, справедливость, даже простая надежда на лучшее, — было выбито из-под ног, как лестница из тюрьмы без окон.       Но настоящий перелом произошёл тогда, когда он сидел у кровати погибающего Юнги. Его дыхание было тяжёлым, как груз, и каждое слово, которое Юнги пытался выговорить, резало Чимину душу, оставляя новые невидимые раны. В этой комнате, пропитанной запахом медикаментов, смертельной тишиной и едва уловимым аромат мускуса, Чимин чувствовал, как из него уходит тот человек, каким он был прежде.       Тьма не пришла к нему сразу. Она просачивалась медленно, сначала делая его чувства притупленными, а затем вытесняя их вовсе. Взгляды стали холодными, движения отточенными и механическими. В какой-то момент Чимин понял: он больше не может плакать, даже когда боль переполняет его.       Но как ни странно внутри всё ещё жил огонёк, спрятанный глубоко под слоями этой темноты. Каждый раз, когда он смотрел на Юнги, на того, кто был для него чем-то большим, чем просто истинный, когда обнимал любимого сына, ощущал, как этот огонёк пытается пробиться.       Чимин, правда, хотел стать примерным омегой. Он представлял, как создаёт уютный уголок, наполняет дом теплом, заботой и любовью. Ему казалось, что если он сможет построить что-то своё, пусть даже маленькое, то тьма внутри отступит. Но каждый раз, когда он закрывал глаза, прошлое возвращалось, обрушиваясь на него, словно волны в шторм.       В каждом прохожем он видел угрозу. В каждом слове слышал скрытую опасность. Его тело напрягалось, если кто-то стоял слишком близко или пытался заговорить с ним без повода. Жажда обезопасить себя и тех, кого он любил, перешла все границы.       «Чимин, ты ведь понимаешь, что я способен защитить тебя и Суён? Никто никогда не посмеет вас обидеть» — Юнги говорил эту фразу, как мантру, на протяжении долгих вечеров и ночей, но ответ всегда был один:       — Мне мало этого. Твоя сила делает меня слабее. Я не хочу зависеть от тебя. Хочу сам иметь возможность защищать. Я хочу быть полезным не только для нашей семьи. Я хочу оберегать и остальных. Мне нужно это!       Именно это решение стало отправной точкой к новой жизни, скрытой от всех. Он нашёл способы действовать незаметно, подключив к своему замыслу людей, которым доверял. Поначалу Юнги ничего не знал. Он думал, что ночные исчезновения Чимина — всего лишь способ справиться с внутренними демонами, вырваться из клетки его тревог. Он убеждал, что пропадает у Тэхена, а на деле пропадал в тире, получая удовольствие держа в руках что-то, что способно его защитить.       Чимин стал тем, кого никто бы никогда не заподозрил — таким себе тайным агентом под прикрытием. Двойным игроком. Для преступного мира он был известен как «Кровожадный Омега» — загадочный, беспощадный и, казалось бы, бездушный. Ходили слухи, что он уничтожал целые группировки, стирая с лица земли тех, кто наводил ужас на других. Его образ был покрыт дымкой страха, а фамилия и метка на шее заставляли стыдливо прижать хвост и поклониться.       На деле Чимин тщательно выстраивал эту легенду. Его холодный расчёт и маска безразличия помогали проникать в самые опасные группировки. Он находил слабые места, раскрывал тайные связи, собирал информацию, позволяющую уничтожать «грязных людей», тех, кто торговал людьми, распространял наркотики, угрожал жизни невинных.       Каждый его шаг был выверен. Он носил на себе чужую кровь, но сам оставался чистым, потому что все его действия были направлены на защиту, на восстановление справедливости.       Он больше не чувствовал себя слабым. Теперь он защищал тех, кто не мог защитить себя, и это стало его смыслом. Каждое разоблачение преступной группировки, каждый спасённый человек приносил ему облегчение, которое он не мог испытывать раньше. Каждое убийство ничтожной мрази давало чувство безопасности для него и его семьи.       Но самое важное было то, что эта «работа» позволила ему иначе взглянуть на тьму, которая долгие годы разрасталась внутри. Теперь он знал, как ею управлять. Она больше не поглощала его — теперь она стала инструментом, который он использовал в борьбе за свет. Так было до недавних пор. А сейчас, сидя в машине, летящей на сумасшедшей скорости по вечерним улицам Сеула, Чимин понимал, что, скорее всего, тьма из его жизни никогда не исчезнет, как бы он не старался. И, возможно, никакое оружие в руках не способно принести покой.       — Чимин, ты слышишь меня? — окликнул его рядом сидящий Юнги, параллельно собирая магазин пистолета.       — Нет. Что ты говоришь?       — Я пойду первым, Чонгук за мной. Ты будешь на подстраховке в машине. Через тридцать минут после нас должны прибыть люди Чона и карета скорой помощи, им всё расскажешь.       — Катись к чёрту, я иду с тобой, — Чимин равнодушно вырвал из рук Юнги оружие, продолжая уже сам его собирать. — Я стреляю лучше тебя, ты это знаешь.       — Да потому что я тебя этому и научил! А теперь огребаю… — Юнги наблюдал за точно поставленными движениями мужа.       — Хоть чему-то научил.       — Омега! Не забывайся!       — Заткнитесь оба! — зло прошипел Чонгук, сворачивая на нужную дорогу. — Я пойду первым, вы за мной. Сейчас не место для разбирательств.       Чимин и Юнги обменялись взглядами. В их глазах читалось напряжение и готовность взорваться, но дикое желание доказать свою правоту медленно угасло под тяжестью обстановки. Они оба прекрасно понимали, что сейчас не время для словесных перепалок.       — Потом поговорим, — бросил Юнги, отворачиваясь, будто закрыл тему.       Чонгук, сидящий за рулём, казалось, вовсе не замечал их. Его лицо помрачнело, а руки сжимали руль так сильно, что побелели костяшки пальцев. Он весь дрожал — не от страха, а от инстинктивного напряжения. Его глаза, вспыхнувшие алым светом, выдавали звериную ярость, бурлившую внутри. Он дышал резко, прерывисто, словно боролся с самим собой, но был одержим одним-единственным желанием: найти его. Найти свою пару.       Каждая клеточка его тела кричала, подгоняя вперёд, указывая дорогу, которую он всё больше чувствовал. Как зверь, учуявший добычу, Чонгук слепо спешил, ведомый необъяснимым инстинктом. Мир вокруг будто затих, сужаясь до узкого коридора, ведущего только к Тэхёну и ребёнку. Его запах, его тепло приближались с каждой минутой, и ничего другого для него сейчас не существовало.       Чонгук, резко свернув на обочину, затормозил с визгом у покосившихся ворот недостроенного многоэтажного здания. Машина остановилась, но его пальцы продолжали крепко сжимать руль. Он сидел неподвижно, лишь его глаза, пылающие алым светом, устремились вверх, туда, где на фоне серого бетона ощущалось что-то, что не могли почувствовать ни Юнги, ни Чимин.       — Здесь, — прорычал он низким голосом, выходя из машины.       Чимин первым разомкнул ремень и, схватив оружие, выбрался наружу. Юнги задержался всего на миг, оценивая обстановку, прежде чем последовать за ним.       — Чонгук, — осторожно окликнул его Чимин, но тот даже не обернулся. Он стоял у входа в здание, словно зачарованный.       Альфа дышал быстро, хватая воздух ртом. Его тело напряжено, как натянутая струна, а глаза, ярко светившиеся в темноте, неотрывно смотрели на верхние этажи.       — Там, смотрите, — произнёс он, и голос его дрожал от подавляемой ярости. — Вы видите? Там на втором этаже я вижу свет.       Чон тут же сорвался с места, но рука Юнги ловко схватила его за плечо: — Чонгук, остановись. Мы идём вместе, понял? — Юнги подошёл ближе, крепче хватая его уже за локоть, но парень резко выдернул руку.       — Нет! — его голос сорвался на рычание. — Я не могу ждать! Я чувствую его эмоции особенно сильно! Ему больно!       Он рванул вперёд, игнорируя обоих. Его шаги гулко отдавались эхом в пустом бетонном здании. Чимин сжал зубы и, подняв оружие на уровень плеч, двинулся за ним.       — Чёртов щенок, как всегда импульсивен! — пробормотал Юнги, держа оружие наготове и прикрывая их с тыла.       Внутри недостроенного здания царила тишина, нарушаемая лишь звуком капающей воды и шорохом их шагов. Запах сырости и пыли давил на грудь. Каждый угол, каждая тень казались угрозой.       Чонгук поднимался всё выше и выше по лестнице, словно сам воздух указывал ему путь. Он не думал, не планировал. Его вели инстинкты. Где-то наверху раздался приглушённый звук: то ли шаги, то ли движение. Глаза Чонгука вспыхнули ярче, его рычание стало слышно даже Чимину и Юнги. Жасмин. Яркий запах пары ударил в нос и забрал последние крупицы рассудка       — Тэхён… Тэ где-то совсем рядом!       — Юнги, почему я не чувствую Суёна? Совсем нет аромата… — Чимин настороженно повернул голову к рядом идущему Юнги. В его взгляде можно было прочесть всё. Слова не нужны. Там страх. Животный страх потерять своё дитя, и ярость, что подстрекала мстить и защищать. В моменте он окунулся в ту тьму. Давно забытое чувство слабости и боли сковало движения.       — У сына ещё слабый аромат. Не волнуйся, мы просто должны подойти ближе, — Юнги произносил эти слова с вымученным спокойствием, казавшееся чужим даже ему самому. Голос был ровным, почти холодным, но внутри него бушевал шторм. Каждое слово давалось с трудом, как будто он успокаивал не Чимина, а самого себя.       Юнги собрал весь свой самоконтроль, заставляя сердце биться ровнее, но каждая секунда в этом месте напоминала, как хрупок стал его мир. Раньше он считал себя бессмертным. Не в буквальном смысле, но в своей уверенности, что ничего нельзя отнять у того, кто не боится потерять. Он жил, не цепляясь за жизнь, не привязываясь ни к кому и ни к чему, свободный от оков любви, привязанности и ответственности. И это делало его сильным.       Но теперь всё изменилось.       У него есть семья. Чимин. Сын. Люди, ради которых он готов уничтожить этот мир, но именно из-за них он теперь стал самым смертным человеком, которому этот мир и не нужен. Потому что, имея что-то дорогое, ты всегда боишься, что это могут отнять. Юнги почувствовал, как его сердце пропустило удар, когда мысли о возможной потере мелькнули в сознании. Его пальцы крепче сжали оружие, а дыхание стало чуть быстрее.       Любовь, привязанность, долг, ответственность — всё это обрушилось на него лавиной, когда-то далёкие и чуждые, а теперь слишком реальные. Юнги, всю жизнь избегающий чувств, теперь ощущал их так остро, что, казалось, они разрывали его изнутри. Сожаление о прошлых поступках. Боль от каждого риска, которому он подвергал близких. Отчаяние от мысли, что он не всегда сможет их защитить. И мысли — как же это всё остановить…       И всё же была и другая сторона. Любовь, греющая его душу, даже когда мир вокруг рушился. Привязанность, от которой хотелось жить ещё больше. Ответственность, напоминающая ему, что он теперь не один. Все эти чувства заставляли его жить по-другому. Быть осторожным. Планировать. Делать то, чего он боялся всю жизнь — чувствовать.       Но чувства, которые он так долго глушил, теперь накатывали на него миллионными оттенками. Они наполняли его до краёв, делая его уязвимым, и одновременно губили изнутри. Потому что, позволив себе любить, он подписал сделку с болью.       Юнги резко вдохнул, заставляя себя не поддаваться эмоциям. «Сосредоточься», — приказал он себе. Сейчас не время для слабости. Он бросил быстрый взгляд на Пака, который шёл рядом с ним, чётко держась линии атаки, как он сам когда-то его учил.       — Чимин, не отходи от меня, — тихо проговорил он, но взгляд его снова метнулся вверх по лестнице, куда уже рванул Чонгук.       Он должен был защитить их. Обязан не допустить прежних ошибок.       Они поднялись на этаж, тишина звенела в ушах, нарушаемая лишь гулкими шагами и едва слышным стуком капель воды. Воздух был пропитан сыростью и чем-то едва уловимо металлическим. Сквозь полумрак коридора пробивался слабый тусклый свет из комнаты впереди. Чонгук шёл первым, не останавливаясь. Его глаза всё ещё горели красным, а шаги становились быстрее, как будто он уже видел цель.       Юнги поднял руку, жестом призывая всех к тишине, и сам продолжил идти, держась за стену. Его сердце колотилось так, что казалось — оно оглушает. Чимин шагал за ним, крепко сжимая оружие, его глаза метались по сторонам, выискивая любую опасность.       Когда они вошли в комнату, тусклый свет осветил потрёпанное пространство: бетонные стены с пятнами плесени, разбросанный мусор, пыль, взметнувшаяся от их шагов.       На полу, у стены, сидел Джисон. Его голова была опущена, длинные тёмные волосы скрывали лицо. Колени прижаты к груди, а руки безвольно свисали. Он не двигался, казалось, что он растворился в этом полумраке, словно стал частью разрухи вокруг.       — Чёрт… — Чимин выдохнул, заметив движение чуть в стороне.       Тэхён лежал на холодном бетонном полу, его бледное лицо блестело от пота. Он тихо стонал, скрючившись от боли, а руки сжимали большой живот. Его дыхание было тяжёлым, рваным, а кожа казалась болезненно натянутой. Глаза Тэхёна блуждали, но он всё же поднял взгляд, заметив их.       — Чонгук… — прохрипел он, голос слабый, почти неразличимый. Но этого хватило, чтобы сорвать последние нити его самообладания.       Красные глаза Чонгука ярко вспыхнули, и он с рыком кинулся вперёд, как зверь, защищающий своё. Каждый его шаг наполнился яростью и отчаянием. Он упал на колени рядом с омегой, обхватив его лицо ладонями.       — Тэхён! — голос сорвался на гортанный рык, в котором слышались и страх, и отчаяние. — Любимый, я здесь, всё будет хорошо! Скорая уже должна подъехать к зданию!       Тем временем Чимин стоял как вкопанный, осматривая комнату. Его сердце колотилось так сильно, что ещё немного и он потеряет сознание.       — Суён… — прошептал он сначала, а затем голос, полный паники, стал громче. — Где он?! Суён!       Он начал судорожно осматривать каждый угол комнаты, каждую тень, выискивая хоть какое-то движение, хоть какой-то знак.       — Сынок! — громче крикнул Чимин, едва сдерживаясь оттого, чтобы не закричать от отчаяния.       Юнги, стоявший чуть позади, крепче сжал оружие, его глаза напряжённо всматривались в дальний угол комнаты. Он не произнёс ни слова, но в его груди всё сжалось от страха.       Чимин шагнул к тени в углу, глаза отчаянно искали что-то. Он снова крикнул дрогнувшим голосом:       — Малыш, это я… Пожалуйста, ответь…       — Папа? — раздался тихий, неуверенный голос из темноты.       Чимин замер, словно боялся пошевелиться, чтобы не спугнуть это крохотное чудо, его сердце пропустило удар. Из-за угла робко вышел маленький мальчик. Смоляные волосы спутались, большие голубые глаза с синим отливом и лисьим разрезом были наполнены страхом, но и какой-то искоркой надежды.       — Малыш… — прошептал Чимин, а затем, не сдерживая слёз, протянул к нему руки.       Мальчик, не раздумывая, побежал к нему, мелкие шаги отдались эхом в пустой комнате. Чимин, упав на колени, обхватил сына и прижал его к себе так крепко, будто боялся, что тот исчезнет. Он почувствовал, как крохотные ручки обхватили его шею, и это разом сломало все его внутренние преграды.       — Ты здесь… ты цел… — Чимин всхлипнул, закрывая глаза и ощущая, как дрожит всё его тело.       Юнги, наблюдавший за этим, не смог устоять. Он бросил оружие, подбежал к ним и тоже упал на колени рядом. Его руки обняли обоих — и Чимина, и мальчика, — прижимая их к себе с такой силой, словно он пытался слиться с ними в единое целое.       — Всё хорошо, теперь всё хорошо… — голос Юнги дрожал, и на его лице впервые за долгое время появились слёзы.       Мальчик посмотрел на него, его взгляд был серьёзным и каким-то взрослым, не по возрасту. Он положил руку на щёку Юнги, будто пытаясь успокоить.       — Отец, я знал, что ты придёшь, — прошептал он, его тихий голос эхом разнёсся по комнате.       — Конечно, я всегда рядом, милый, — Юнги закрыл глаза и, наконец, позволил себе немного расслабиться. Их семья снова вместе, хотя в груди всё ещё горело осознание того, что они ещё не в безопасности.       — Держи Суёна, альфа. Уведи его, — словно проснувшись, сказал Чимин. Одно чувство заменило другое. Месть. Расплата. Жажда крови.       — Нет, ты уведи!       — Я должен это сделать. Я должен… Я!       Чимин замер на мгновение, а затем его глаза вспыхнули яростью. Он отстранился от сына и Юнги, его лицо исказилось гневом, словно внутри разгорелся пожар. Он резко схватил пистолет и взглядом впился в силуэт Джисона, который всё это время сидел неподвижно, похоже, что всё происходящее проходило мимо него.       — Тварь! — всё же взорвался Чимин, голос его наполнился яростью и ненавистью. — Я убью тебя! Уничтожу!       Он резко поднялся и направился к Джисону быстрыми и решительными шагами. Рука, сжимающая оружие, дрожала, но это его не останавливало.       — Ты посмел тронуть святое! Моего сына! Друга! Ты знаешь, что я с тобой сделаю?!       Чимин вскинул пистолет, снимая с предохранителя и направляя прямо на Джисона. Пальцы напряглись, готовые нажать на спусковой крючок.       Но тут раздался слабый голос:       — Чонгук, защити Джисона… — прошептал Тэхён, пока альфа брал его на руки, чтобы отнести вниз. — Я всё объясню. Так нужно… Прошу… Защити его.       Чонгук замер. Он смотрел на Тэхёна, рассуждая, не потерял ли тот рассудок от боли и страха за дитя, но глаза… Искренний и глубокий взгляд, наполненный мольбой. Его омега умолял, а Чонгук слишком слаб перед ним, чтобы ослушаться. Всё длилось буквально доли секунд. Затвор. Тэхён. Взгляд. Решение.       — Стоп! — и Чонгук, мягко опустив Тэхёна на землю, встал перед Чимином, закрывая Джисона собой.       Чимин едва не выстрелил в гневе, но внезапное движение Чонгука застало его врасплох. Тот ловко выхватил оружие из его ладони, действуя с решимостью, которая не оставляла сомнений.       — Чонгук, какого чёрта?! — Чимин взревел, его лицо побелело от ярости. — Ты защищаешь этого ублюдка?       Чонгук, тяжело дыша, крепко сжал пистолет, держась между Чимином и Джисоном. Второй, к слову, даже не дрогнул. Его состояние было сродни трансу. Или же это смирение.       — Если Тэхён просит защиты для него, значит, у него есть причины. Я знаю, ты зол, Чимин. Ты имеешь на это право. Но я прошу тебя… Дай пару дней. — Он сделал шаг назад, глядя прямо в глаза Чимину. — Ты знаешь меня. Если всё окажется ложью, я сам с ним разберусь. Но мы действительно не знаем, что здесь произошло.       Юнги, успевший спуститься вниз и отдать малыша подъехавшей скорой помощи, вернулся. Всю эту картину и слова Чонгука он наблюдал со стороны. Побороть порыв застрелить сволочь был велик, но интерес и возможность не упустить более «крупную рыбу» взял своё. Он, осторожно шагнув вперёд, обнял Чимина за плечи, удерживая его от резких движений.       — Чимин, — его голос звучал ровно, но напряжение прорывалось сквозь слова. — Давай хотя бы выслушаем Тэхёна.       Чонгук повернулся к своему супругу, мягко подняв его на руки, двинулся в направлении выхода. Омега был слаб, но, взглянув на Чимина, его глаза наполнились болью и отчаянием.       — Прости, Чимми, — прошептал он тихим, словно ветерок, голосом, но слова ударили в самое сердце. — Ты поймёшь. Его смерть разрушит тебя. Борись, Чимин. Прошу… Я всё объясню.       Чонгук, сжав зубы, стремительно направился вниз, прижимая Тэхёна к себе, как самое дорогое, что у него есть. Внутри бурлил вихрь эмоций: страх, сомнение, но, главное, вера в слова Тэхёна: — Всё будет хорошо, скоро мы познакомимся с нашим сыном.       Чимин остался стоять, его руки тряслись, в груди что-то сжималось, мешая дышать. Он смотрел вслед им, а в голове звучали слова друга: «Его смерть разрушит тебя…».       — Иди вниз, Чимин. Суён ждёт тебя. — Приобняв омегу за плечи, он направил его в сторону выхода, а сам, взглянув на всё ещё молчащего Джисона, сказал: — Не знаю, что ты задумал и что наговорил Тэхёну. Но знай, что жить тебе осталось несколько дней, и поверь, лучше бы тебе было умереть, чем оказаться там, куда я тебя отвезу.       — Вези, — тихое и равнодушное.       А Юнги, и правда, стало интересно, а что же здесь произошло.

***

      Три дня спустя в палате роддома стояла тишина, нарушаемая лишь тихим дыханием и шорохом простыней. Тэхён лежал на кровати, его лицо было бледным, но счастливым. Он выглядел измождённым, но на губах играла слабая улыбка. Рядом с ним сидел Чонгук, осторожно держа на руках крошечного малыша, завёрнутого в мягкое белое одеяло.       Малыш, новорожденный омега, мирно спал, его крошечные пальчики едва заметно шевелились. Чонгук смотрел на него с трепетом, ведь это самый драгоценный момент в его жизни.       — Он такой маленький, — прошептал Чонгук, поглаживая ребёнка по голове, где пушились тёмные волоски.       — И такой идеальный, — голос Тэхёна дрогнул, но в нём слышалась неподдельная радость. Он медленно протянул руку, чтобы коснуться малыша. — Сонву… Наш маленький Сонву.       Чонгук улыбнулся, услышав имя, которое Тэхён выбрал ещё несколько месяцев назад. Оно значило для него — «вечная дружба», что идеально подходило их сыну.       Дверь палаты открылась, и в неё вошли Чимин и Юнги. Чимин с напряжённым лицом шагнул первым, но, увидев ребёнка, он остановился. Взгляд смягчился, и он чуть приоткрыл рот, словно не мог подобрать слов.       Юнги держался позади, наблюдая за происходящим. Его глаза задержались на Тэхёне, выглядевшим таким хрупким, но спокойным. Затем взгляд скользнул к ребёнку, и что-то в его чертах смягчилось. Хоть, конечно же, внешнего вида он не подал.       — Это он? — Чимин, наконец, заговорил, его голос звучал удивлённо и мягко. Он подошёл ближе, наклоняясь над крошечным Сонву.       — Это он, — тихо подтвердил Тэхён дрогнувшим голосом, но в нём звучала гордость.       Чонгук осторожно передал ребёнка Чимину, который замер, впервые держа его на руках. Тёплое чувство наполнило его грудь, и он поднял взгляд на Юнги, который подошёл ближе и заглянул в одеяльце.       — Он похож на Тэхёна, — заметил Юнги, внимательно рассматривая крошечные черты лица ребёнка и ухмыляясь своим мыслям. — Сочувствую, Чонгук, теперь мозги твои будут выносить в два раза усерднее.       Омега улыбнулся, но затем его выражение стало серьёзным. Он взглянул на Чонгука, который почувствовав перемену и сел рядом с ним. Они уже давно поговорили и обсудили всё, осталось самое сложное — диалог с Чимином и Юнги. Ведь Джисон сидел у них под замком, и одному дьяволу известно, что с ним там делали.       — Нам нужно поговорить, — сказал Тэхён тихо, но твёрдо, обращаясь ко всем. — О Джисоне.       В комнате наступила тишина. Чимин поднял голову, его глаза сузились, а выражение лица стало напряжённым.       — Тэхён обещал объяснить, — напомнил Чонгук, положив руку на плечо мужа, давая ему такую необходимую сейчас поддержку. Чимин положил малыша в кроватку и подошёл ближе к ним.       Тот, кивнув, глубоко вдохнул и обвёл взглядом всех в комнате.       Он медленно поднял взгляд на Чимина, в глубине которого всё ещё горела ярость, но теперь там отражались и сомнения. Осторожно приподнялся на кровати, Чонгук тут же помог ему, придерживая за плечи.       — Чимин, я знаю, как это выглядит. Знаю, что ты хочешь справедливости, крови за кровь, — начал он тихо, но в голосе звучала несгибаемая сила. — Но Джисон — такая же жертва, как и мы.       — Жертва? — прошипел Чимин, его руки дрожали, будто он снова держал оружие. — Ты забыл, что он сделал? Ты видел…       — Я помню и я видел, — перебил его Тэхён. — Ещё видел, как его разрушил Ли Чан. Как его заставили предать себя, свою душу. Он больше не человек, Чимин, он осколок, такой же, каким мог бы стать любой из нас. Вместо него говорила злоба, обида, непонимание. Его окружали такие же сумасшедшие и кровожадные люди. Он тонул. Нет, думаю, он утонул.       Юнги, всё это время молчавший, наконец, заговорил:       — Ты хочешь сказать, что его нужно простить? После всего, что он сделал? Ты мог потерять ребёнка! И мы могли потерять сына!       Тэхён посмотрел на Юнги, а затем на своего новорожденного сына, мирно спящего в кроватке рядом.       — Не его. Нас. Если мы сейчас убьём ещё одну душу, легче не станет. Кровь не смоет боль, не вернёт утраченное. Это закончится только тогда, когда мы сами решим остановиться. Ради наших детей. Ради будущего, которое мы хотим для них. Пойми, Юнги, он… Как бы это сказать… Он — опустошённый сосуд, хоть и не по своей вине. Он должен понести наказание! Самое суровое, но не то, что не оставит следа на нас. Чонгук всё устроит, как только вы отдадите Джисона.       Чонгук кивнул, поддерживая мужа, а затем повернулся к Чимину:       — Ты считаешь, он этого заслуживает. Возможно, так и есть. Но разве его смерть что-то изменит? Ли Чан уничтожил его точно так же, как пытался уничтожить нас. Ты бы хотел, чтобы Суён или Сонву, или любой другой ребёнок выросли, видя, как мы утопаем в ненависти? Мы устали от этого… А вы?       Слова Чонгука, казалось, разрезали воздух, и в комнате наступила гробовая тишина. Чимин закрыл глаза, его плечи опустились. Он, тяжело вздохнув, медленно кивнул:       — Не знаю… Ты прав… Возможно… Достаточно крови, — его голос дрогнул, но в нём не было прежней ярости.       Юнги лишь промолчал. Опустив голову вниз, он покинул помещение, чтобы закурить.       Дети.       Один ребёнок меняет мировоззрение, и тебе кажется, что курок нажимается уже в благих целях. Но следующий вовсе отбирает ружьё…

***

      Джисона арестовали спустя несколько дней. Его заключили в СИЗО, где он ожидал суда. На допросах он говорил мало, больше молчал, пытаясь на задворках памяти вспомнить жизнь «до», но всё же подтвердил многое из того, о чём говорил Тэхён. Ли Чан превратил его в инструмент, лишив всего человеческого, что в нём оставалось. В его голове всё крутилась одна фраза из сказанного тогда Тэхеном: «Я тоже через это прошёл. Он так же уничтожил меня. И это страшнее, чем пуля во лбу, ведь тогда всё заканчивается, а тебе приходится здесь и сейчас с этим жить. Ты должен вспомнить себя. Вспомни свою душу. Вспомни те поистине счастливые моменты своей жизни. Смех. Радость. Хоть что-нибудь, что заставит тебя понять, что жизнь не здесь во тьме, она там, и нужно бороться. То, что поможет тебе не искать врагов, а искать друзей. Мне тоже жаль, Джисон, что я раньше этого не понимал».       Его приговорили к двадцати годам за убийство начальника охраны Чонгука и похищение. Так же по пять лет получили его сообщники, оказавшиеся бывшими пациентами психбольницы, в которой он проходил лечение. Своё наказание они и продолжат там отбывать.       Тэхён присутствовал на заседании суда, сидя рядом с Чонгуком. В руках он держал маленького Сонву, который тихо спал, наслаждаясь родными феромонами родителей.       — Ты сделал правильный выбор, — тихо сказал Чонгук, сжимая руку Тэхёна.       — Мы сделали правильный выбор, мы все, — уверенно ответил тот. — Тьму нельзя победить тьмой. Но время течёт. И свет, даже самый слабый, может её изгнать.       Юнги и Чимин сидели рядом, наблюдая за происходящим. Они знали, что их путь ещё не закончен, но главное, что у них появился шанс на новую жизнь. А голубоглазый мальчик лишь придавал этому шансу сияния.              Порой прошлое напоминает о себе, задевает еле затянувшиеся раны, но только в наших силах сделать так, чтобы оно больше не позволяло управлять нашим будущим. Только в наших силах выбрать новый путь и, пускай робко, но шагать в направлении ветра. Вместе они доказали, что любовь и прощение способны превзойти даже самые глубокие тени.

The End