Мутация спектра Ω

— Где два патрона? — пробегаясь кончиком карандаша по списку того, кто и в каком объёме брал припасы, а потом возвращал, если те оказывались истрачены не целиком, мужчина раздражённо упирался взглядом в незамысловатые вычисления. Два плюс два — четыре, плюс ещё пять — девять. А потом вернули семь: только вот этой разницы в два патрона сегодня недосчитались. Их ситуация такова, что любые боеприпасы — жуткая редкость, и за горстку патронов соседние дружественные общины готовы были отдать не одну корову, которой питаться могли почти неделю несколько семей. Мир изменился, слишком сильно изменился. Воровство стало страшнее, чем убийство, потому мужчина в центре комнаты ударяет кулаком по столу и выпрямляется, раздражённым взглядом оглядывая каждого из присутствующих. Из тех, кто вернулся из-за стены. — Сколько раз вы стреляли? — Мы не встречали ничего такого, во что надо было бы стрелять. Принесли лису и пару кроликов, но мы стреляли по ним из лука, как по уставу. — с каждым словом ответственного за группу охотников появлялось только больше вопросов. Так выстрелов не было? Тогда кто втихую выуживал по патрону? Настроение было ни к чёрту с самого утра, и не будь рядом "зама" общины — по совместительству хорошего друга лидера, что стоял чуть ли не оскалив зубы — он бы схватил вора за одежду и ударил об стену или ближайший стеллаж. Им всё обеспечивают: безопасность их семей, еду, даже горячую воду — а они смеют воровать. — Я с вами шутить не буду. Сами знаете, воровство, убийство и предательство в нашей общине — самое страшное преступление. Если я найду у кого-то из вас пропавшие патроны, вы подорвёте моё доверие. А от ваших поступков зависит не только ваша жизнь, но и ваших семей. Парни нашли способ электричество провести хотя бы на пару часов вечером. Действительно думаете, что за стенами вам будет лучше? Тогда вперёд. Берите эти два чертовых патрона, пистолет в зубы и уходите. Я предупредил. Сейчас вор может просто уйти. Обнаружу пропажу позже — будет наказание. — кроме лучших условий, что вообще можно было предложить во время настоящего конца света, в их общине была ещё и конституция. Не идеал демократии, но по-другому быть не могло: мир уже не тот. Да, элементы её присутствовали на страницах свода законов, но за основу была взята конституция военных времён, а в такие периоды наказания становились жёстче. Не заключение — голодные рты никому не нужны. Кое-что другое, о чем думать не хотелось. К счастью, приговор ещё ни разу не приходилось приводить в исполнение. В этом лидеру общины как-никак повезло. Люди его слушали и слышали. Видели отголоски того мира, в котором когда-то жили. Мира справедливого, честного. Жителям общины даже позволили самим выбрать тяжесть наказания за тот или иной проступок. Что же, так на душе легче. Это не его выбор. — Джон, успокойся. — Не сейчас, Хендери, дай договорить. — глава общины, имя которого звучало совсем не по-местному, Джонни Со, отдёрнул руку от ладони старого друга и пристальным взглядом оглядел всех присутствующих. Его брови опущены, а в глазах такая острота, что невольно ёжишься в плечах и опускаешь голову. Слишком тяжело терпеть подобное: в этом Со был невыносим. Как посмотрит, так прострелит насквозь или прибьёт гвоздями к стене, вместо картины. — Осмотрите их с ног до головы. Все карманы, ботинки, языки и под ними. Всё. Не найдёте — пусть пишут рапорт, куда могли деться патроны и у кого именно они пропали. У меня дела. — карандаш с грохотом оказался на столе, а потом медленно скатился в полной тишине и звякнул об пол. Провинившиеся остались наедине с сослуживцами для проведения осмотра. В общем-то, стандартная процедура, если кто-то умудряется потерять во время вылазок боеприпасы или обмундирование. Любой ресурс сейчас — редкость. Они даже на машинах толком не ездили, желая сэкономить бензин, что уж говорить о патронах или гранатах. Помнится, они находили одну на старой разграбленной военной базе, но там же потеряли её, когда выход окружили ходячие мертвецы. Хотя, мертвецы ли? Если вспоминать самое начало всего — тот самый день, когда мир перевернулся с ног на голову — полиция, военные и врачи были втянуты во всю историю самыми первыми, потому их сейчас так мало осталось. Сотрудники шли работать не зная с чем и погибали пачками. Управляющему штабу везло больше: их не отправляли на штурм больниц и лаборатории, стены которых гнилой кровью были пропитаны сильнее, чем сотнями антисептиков и хлором. Поэтому Джонни повезло: у него была высокая должность в то время. Офицеры, лаборанты, медсёстры и медбратья погибали первыми. Прошло уже пять лет, а к такому миру всё никак не привыкнешь: даже за прочными стенами крепко спать без пистолета под подушкой не получалось. И то, если дом окружат, патроны там не для живых трупов, а для себя самого. Даже улица стала пахнуть иначе. Если когда-то на природе стоял запах свежести, влаги и свободы, то сейчас повсюду особым запахом веяла опасность, и от неё не избавиться даже в, казалось бы, надёжном месте. Уводя нос в сторону ветра, Со прикрывает глаза и быстро отдыхает, пока есть возможность. Это не полноценный сон, но какие-то пять секунд в темноте немного приводят голову в порядок. Слишком много сложностей за день. С другой стороны, мужчина сам это выбрал — нести ответственность за чужие жизни. — Хэй, горячий парень из Чикаго! — женский голос раздаётся где-то сбоку и почти сразу его владелица опутывает руку Джонни своими ладонями. — Ты как? — Просил же, не называть меня так, Джихё... Ты готова к вылазке? — мужчина её лишь приобнимает, а большего и не нужно, всё же Джихё — боевой надёжный товарищ и друг, пусть и со своими приведениями. Мир таков, что и у друзей совсем другие грани. Она один из немногих людей, кому можно доверять целиком и полностью, а потом не бояться удара в спину. Потому женщина всегда часть команды, когда Джонни выбирается за стену. — Всё на месте. Взятое мной обмундирование я записала в журнал. Не просчиталась. — Я надеюсь. А то ещё что-то пропадёт. Этого не хватало. — Пошли. Хватит так париться, поседеешь раньше времени, если не уже. — не сильно толкнув женщину в бок, Джонни закатил глаза и пошёл в сторону пропускного пункта. На его бедре медленно покачивалась кобура, а от ботинок отлетала мелкая галька: более на улице ничего не гремело, ведь солнце уже начинало заходить за тонкую полосу горизонта. По ночам патрулировать опасно, но нужно, и в полной темноте выходит отдяд состоящий из самого Джонни и самых доверенных лиц с хорошими навыками, вроде ловкости и стрельбы. Каждый сантиметр окрестностей общины исхожен, и, как только тебя выпускают за ворота, ты видишь знакомый лес, всё те же надломленные ветки и свои же вчерашние следы. Их дома и стены располагались на возвышенности: им повезло обустроиться в подобном городке, ведь ходячим тяжело идти под углом. Они становились медленными, от части неуклюжими, но кое-что Джонни не нравилось совсем: в последнее время нежити стало слишком много. Небольшими группами они забредали в окрестности общины, а ещё на ближайшей асфальтированной дороге были замечены черные следы от колёс. Они точно не принадлежали местным машинам. И это всё напрягало до жути: патрули учащались, а запасы активно пополнялись. Мало ли, что придётся пережить. Раздвигая ветви кустарников, Джонни склонялся и проходил привычный маршрут, подмечая, что стоит включить в него несколько новых точек. Например — вдоль трассы. Всё же появился риск. Со шёл впереди: ему совесть бы не позволила прятаться за плечами своих товарищей. Уж лучше он рискнёт, чем струсит. Да и здесь правда все места знакомые: и деревья, и протоптанные тропы, даже оборванные ягодные кусты. Собрано тут всё и вряд ли найдётся что-то новое. Но они нашли. По траве тянулся кровавый след. Местами. Он оставался и на кронах деревьев, и на всё тех же кустах. За плечами слышались тихие переговоры, но Джонни шикнул и приказал идти за ним. Крови с каждым разом становилось меньше, пока след не привел в небольшой лагерь, если его можно так назвать. И Джонни не понимал, что перед ним. И это не о костре или сумках. А о.. Человеке? Он спал? Выглядел так, будто не дышал и вот-вот встанет чем-то другим. Но уж точно не человеком. Бледный, как смерть, а волосы грязные. — Эй, ты? Ты ранен? — выходя из-за кустов, Со направляет на незнакомца пистолет и тут же сталкивается с пустыми бледными глазами. Что-то тут не так, но что? На него не бросились, не зарычали и не попытались сожрать, как это обычно бывает. Необычайное гостеприимство! — Что ты здесь делаешь? Ты заражён? Тебе лучше ответить на мои вопросы и ничего не выделывать, слышишь? Я тебе не враг, пока ты на расстоянии. — почему-то Джонни в моменте показалось, что перед ним не кореец: черты лица другие. Он сам метис, и на корейском говорил с акцентом, потому задался вопросом. — Корейский? English? — английский же звучал как родной. Оставалось только ждать ответа, пока дуло пистолета направлено в голову красноволосого незнакомца. Кто вообще красит волосы в красный в такое время? Кто вообще красит волосы? — Ты из какой-то общины? Я тебя раньше не видел. Руки покажи. И щиколотки. Ты от группы отбился?

***

Пожухлая, местами отлетевшая листва предательски шуршала под ногами при каждом шаге, вынуждая Накамото то и дело напряженно вглядываться вдаль сквозь кустистые ветви каштана, за которыми слабо просматривался силуэт косули, что он выслеживал уже практически сутки. В мире, где тонны порченного мяса, свободно разгуливающие по планете, стали нормой, живая и пышущая здоровьем дичь была настоящей редкость. Впрочем, в дефиците была не только она, но и все остальное: топливо, медикаменты, оружие, одежда, но в особенность милосердие и совесть — то самое, что делало людей людьми. Но, по правде говоря, с ними у Юты с недавних пор было слишком мало общего. Он отчетливо помнил тот день, когда начался весь этот кошмар и когда его жизнь окончательно пошла под откос. То был совершенно обычный перегруженный расписанием день, когда Юта с трудом выгрыз для себя пару минут между музыкальными программами в здании sbs, чтобы передохнуть в комнате отдыха и опрокинуть в практически прилипший к позвоночнику из-за жесткой диеты желудок стаканчик с откровенно дрянным капучино из местного кофеавтомата. Рядом сновали туда-сюда представители стаффа и визажисты, оставляя айдола без последней надежды на тишину и спокойствие, а вбежавший в помещение менеджер навел еще больше шума, судорожно схватившись за пульт от висевшей на стене плазмы, включая прямую трансляцию из новостей. «Господи, что это такое?!» «Да они просто обезумели!» «Что происходит?!» «Это что за пранк такой?!» Причитали перепуганные люди, наблюдая за разворачивающимися на экране событиями, больше напоминающими кадры из какого-то второсортного хоррора. Некоторые из особо наивных и доверчивых всерьез полагали, что это какая-то неудачная шутка, но зачем властям одной из самых безопасных стран мира транслировать картины такого откровенного насилия? Пазл не складывался — от того становилось еще страшнее. А когда за окнами раздались первые звуки стрельбы и взрывы, все стало окончательно ясно. Накамото смутно помнил, как бежал в месте с остальными по организованному военными «зеленому» коридору по направлению к эвакуационным машинам, что должны были вывезти их в пункты временного размещения, когда все еще надеялись, что заразу удастся побороть. Безуспешно молодой человек пытался дозвониться до родных в Японии, ибо сотовая связь — ровно как и интернет — были отрезаны почти на следующий же день. Остались только радио и спутниковая связь, которую в основном использовали войска. Ужас. Страх. Непонимание. Эмоций и чувств было слишком много, и их не охватишь так сразу, не разложишь по полочкам, но ничего положительного среди них не было — это точно. Неделя в пункте временного размещения обернулась сущим кошмаром, явив всю отвратительную изнанку человеческой сущности. Наверное, именно в этот самый момент бывший айдол понял, что это конец. Не тогда, когда люди на улицах стали нападать и пожирать себе подобных, а именно сейчас. Когда один был готов убить другого за бутылку воды или плошку риса. Когда беженцы, замечая друг у друга царапины, бросались обвинениями в распространении заразы. Когда выстрелы стали звучать все чаще и громче уже на территории лагеря. Когда один человек впервые убил другого. И тогда Юта был вынужден сухо констатировать, что мир изменился. Однако, услышавший его слова молоденький капрал армии сша, на территории военной базы которых находился их лагерь, поправил его, заявив, что мир остался прежним — лишь слабым конец. Теперь Накамото в полной мере осознавал его слова и принимал за истину, хотя прошло вот уже пять лет и нет уже давно ни этого капрала (которого, как смутно помнил Юта, звали Дэйв), ни лагеря и ничего из того, что когда-то было бывшему айдолу знакомо и дорого. Нет и его самого. По крайней мере, сам себя Накамото уже давно похоронил, отпел и оплакал, но пустить себе пулю в голову не хватало смелости. А, может, слишком сильно было желание жить существовать после того, как довелось пережить настоящий ад. Когда численность ходячих стала разрастаться и они начали стремительно опустошать города, молодой человек считал, что хуже уже быть не может. Ведь мир и без того буквально захлебнулся в крови, источая смрад, и, казалось, будто даже воздух пропитан трупным ядом, что оседает в легких и отравляет их при каждом новом вздохе. Но нет. Оказывается, всегда может стать еще хуже. Накамото помнил, как отправился на вылазку вместе с остатками своей группы, решив распотрошить один из старых складов, расположенных на территории страны еще со времен корейской войны. Напрасно они тогда полагали, будто он может быть заброшен. Юта до сих пор не знает, что стало тому виной: его собственная беспечность или ругань парней, не поделивших давно просроченную банку консервов, но он не услышал приближение ходячего и смрадное дыхание смерти за своей спиной до тех самых пор, пока плечо не пронзила острая, ни с чем не сравнивая, разрывающая на части боль, а где-то на фоне послышался крик, и бывший айдол даже не сразу осознал, что это, срывая голос до хрипоты, кричал во всю глотку он сам, слыша где-то возле уха чавкающий звук, издаваемый зубами ходячего. Иногда Накамото думал о том, каково это? Что испытывают те несчастные, погибающие в зубах ходячих? Что ж, теперь он знал наверняка. Но эта боль была куда сильнее, чем он мог бы себе когда-нибудь вообразить. Она затуманивала разум, вытесняя все остальное, выбивала почву из-под ног, от чего молодой человек беспомощно осел на колени, хватаясь рукой за рваную рану в бесполезных попытках сдержать кровотечение, где-то на периферии видя, как один из ребят, взяв мачете в дрожащие руки, сносит ходоку голову, а после на пару с приятелем бросается наутек: из-за угла показывается еще парочка трупов. Его бросили умирать, и это, вопреки невыносимой боли, Юта осознал, как никогда четко. Впрочем, мог ли он винить их? Ведь знал, что от этой заразы спасения нет. Да он сам поступил бы точно также. С трудом переставляя ноги, он все же нашел в себе силы доковылять до ближайшего помещения, где ранее, очевидно, было что-то вроде медицинского отсека. Уже там он опрокинул возле двери один из металлических стеллажей, тем самым заблокировав ее, и забился в угол, привалившись к стене, ощущая, как начинало забиваться сердце, стуча где-то в висках, а собственное тело переставало слушаться. Он не знал, сколько времени провёл так, но кажется, что лихорадка охватывала его стремительно, повышая температуру тела сразу на несколько градусов, явно превышая отметку в сорок-сорок два. При такой не выживают, но Накамото и не пытался. Он умирал и прекрасно это осознавал. Тело все больше охватывал жар, словно его поместили в кипящий котел, а влажные от пота волосы неприятно липли к лицу, как и мокрая насквозь от пота футболка. Он жадно хватал губами воздух в бесполезных попытках продышаться и удержать ускользающие, будто песок сквозь пальцы, мгновения жизни, но все бесполезно. Болезненная судорога в последний раз скручивала дрожащее тело, выгибая его под неестественным углом, а дыхание становилось все тише, пока молодой человек окончательно не перестал двигаться, казалось, уже навсегда. Прошло не меньше суток, но для того, что теперь представляет собой Накамото, казалось, такая прежде важная вещь, как время потеряла всякий смысл. Впрочем, вероятно, как и все остальное. Впалые веки тогда внезапно распахнулись и в такой знакомый и одновременно чужой мир жадно вглядывались холодные ртутные глаза, в которых в первые мгновения мысли отсутствовали напрочь, как и узнавание. Юта приподнялся и повел плечами, хрустнув суставами, а после опустил взгляд куда-то вниз, поднимая в воздух собственные ладони, словно бы видя их впервые, и на пробу подвигал пальцами, будто пытаясь осознать самого себя. И к его удивлению это осознание постепенно возвращалось. Он начинал вспоминать. Сперва собственное имя и то кем является, а после события вереницей, будто выцветшая кинолента, проносились у Накамото перед глазами, от чего в голове происходил полный бардак. Но как же, черт побери, было приятно вновь мыслить и думать! Так, значит, он жив? Это казалось чем-то невероятным и поначалу Накамото думал, будто он все еще в агонии и пораженный вирусом разум играл с ним злую шутку, но Юта больше не чувствовал той боли. Он вообще не чувствовал ничего, кроме... стремительно растущего внутри чувства голода. Он поднялся на ноги даже как-то слишком резко для того, кто еще совсем недавно истекал кровью, и уверенно прошёлся по помещению, цепляя взглядом пыльное зеркало, к которому бросился почти мгновенно, стирая с его поверхности пыль и паутину рукавом толстовки. Ужас подкатил тошнотворным комом к глотке при взгляде на то, что от него осталось. Рваная рана отчего-то уже не выглядела так ужасно, словно бы и вовсе начала подзатягиваться, но мутные глаза неестественного цвета и мертвенная бледность делали его похожим на самую настоящую нежить, коей от отныне Юта и являлся. Кулак вписался в зеркальную поверхность прежде, чем Юта успел это осознать, и, слыша, как осыпаются на кафельный пол осколки, он думал о том, что это осыпалась ему под ноги его собственная прежняя жизнь. В тот момент он едва ли думал о том, что может привлечь шумом ходячих. он вообще едва ли осознавал, что теперь должен делать. Но скручивающий нутро голод тогда решил за него. Без труда Накамото отодвинул от двери тяжелый стеллаж и покинул медицинский отсек, осторожно продвигаясь по коридору, когда из-за поворота показался очередной ходячий. Никакого оружия при себе у Юты не было, а парализующий страх сковал его по рукам и ногам. Однако нежить, недовольно пощелкав зубами, просто прошла мимо, подволакивая за собой изодранную и местами объеденную ногу. — Что за черт? — непонимание сковало лицо искренним удивлением. Лишь немногим позже он в полной мере осознает произошедшее, как и то, кто он теперь — монстр. Генетический выкидыш вируса. Урод. Живой труп. Можно называть, как угодно, но суть его от этого не изменится. Именно тогда Юта понял, что то самое «еще хуже» наступило только сейчас. Лишь одно в этом было преимущество — ходячие с того момента его не трогали. Словно бы не замечали вовсе. Так, будто он стал одним из них и отныне среди людей ему места нет. Оттого он и не предпринимал попыток присоединиться к какой-нибудь группе, предпочитая оставаться одиночкой. Так безопаснее. И для него, и для оставшихся в живых людей. Где-то невдалеке хрустнула ветка, и Накамото тихо выругался себе под нос. Вероятно, где-то рядом прошел ходячий. Ну, так это даже лучше. Его сегодняшний ужин, испугавшись, рванул прямо к нему. Мощный удар ножом и последовавший за этим укус, разорвавший артерию, решили судьбу бедного животного. — Прости, малыш. Но теперь, кто не сожрал — того сожрали, — с искренним сожалением произнес Юта, глядя в затухающие янтарные глаза и склонился над своей добычей, в лице одинокой косули. Излишне худощавой. Световой день стремительно шел на убыль, но долгая охота порядком разморила бывшего айдола, и потому он решил заночевать прямо в лесу, прежде чем отправиться дальше. Где это самое «дальше» — он и сам не знал. Лишь продолжал идти вперед, пока идут ноги. Но это будет завтра, а пока Накамото привалился к ближайшему раскидистому дубу, укутавшись в свою парку и прикрыл глаза. Костер тихонько потрескивал, убаюкивая его и погружая в беспокойный сон. Впрочем, парень разжег его скорее по привычке. Ему не хотелось подобно дикому зверю прятаться в темноте, хотя это и было рискованно. Он видел парочку патрулей в этом районе на протяжении месяца, но решил положиться на удачу, и что этой ночью никто не заявится к нему с визитом. Как же горько он заблуждался. То ли сытый желудок сыграл с ним злую шутку, то ли он за время скитаний стал слишком беспечен, но приближение чужаков он заметил не сразу и даже не повел носом на запах, а открыл веки лишь тогда, когда практически перед его лицом щелкнул автоматный затвор. Окинув мутным взглядом группу из пяти человек, одной из которых была женщина, и кратко оценив обстановку, Накамото нехотя признал, что перевес не в его пользу. Он мог бы, конечно, попытаться разобраться с нежданными гостями — тем более, что такой печальный опыт у него, к сожалению, был — но тогда он невольно откроет свою истинную суть, а это было куда опаснее. Он не знал были ли этом новом мире еще такие, подобные ему, но точно понимал, что наверняка найдется с десяток таких, кто захочет попросту распотрошить его, чтобы понять в чем же секрет. — Давайте не будем горячиться, — спокойно отозвался Юта, демонстративно поднимая в воздух руки, глядя преимущественно на предполагаемого лидера группы, пытаясь установить с ним зрительный контакт. Некая робкая попытка установить доверие. По крайне мере, так гласил краткий курс психологии: парень когда-то читал об этом. — Я японец, но понимаю по-корейски, — добавил Накамото, медленно закатывая рукава парки, а после, так же нарочито неторопливо, дабы не провоцировать и без того напряженных людей, приподнял штанины джинс, демонстрируя чистые щиколотки без единой царапины. — И я не укушен. — Брехня, — безапелляционно констатировала женщина и сделал пару уверенных шагов вперед. — Что с глазами? — Обычная катаракта, — озвучил парень уже наизусть заученную легенду, по-прежнему держа руки в воздухе, негласно признавая свое меньшинство. — Какой-то он бледный, Джонни, — заметил мужчина, стоящий по праву руку от лидера. А в том, что этот самый Джонни был лидером теперь сомнений не осталось. — Вы, ребята, тоже не слишком румяные, — прицокнул языком японец, уловив боковым зрением движение слева. Автоматное дуло в руках женщины практически уперлось ему в висок. — Отвечай на вопросы, — она выглядела раздражённой и уставшей. Да они все не шибко то желали лишний раз разбираться — один лидер выглядел задумчиво, и потому молчал. Любая другая община расправилась бы с сомнительным чужаком, а эти спорили и спорили, совещались, но ждали финального голоса. — Послушайте, — несколько устало произнес Накамото. — Мне не нужны проблемы. Если я забрел на вашу территорию, то прошу прощения. У меня не было цели кому-нибудь навредить. Я просто пытаюсь убраться, как можно дальше к окраинам. Ходячие начинают уходить из крупных городов. Скоро бежать будет уже совсем некуда. — Ты здесь один? Где твоя группа? — напомнил о ранее заданном вопросе один из мужчин, спрятав одну руку в карман, но явно сжав её в кулаке от напряжения. — Я один. — Думаешь я тебе поверю? Как бы ты прошагал один весь этот путь? — женщина вновь начинала напирать, и была она едва ли не воинственнее окружавших её мужчин, совершенно не боялась. Все те девушки, которых ранее видел Юта... Их было жалко. Они боялись за свою жизнь, шугались мужчин-чужаков. Это же конец света — нормы морали опускались ниже нуля, если такое отрицательное значение человечество вообще придумало. Статистика такова, что девушек осталось совсем мало — это прискорбно, но это факт. А эта... Ей было все равно на окружение заведомо более сильных, чем она, мужчин. Поразительная смелость, или глупость. Накамото ещё не знал. — Не без проблем, — не сдержавшись, огрызнулся Юта. Эта «солдат Джейн» и ее излишняя прыть начинали раздражать. Впрочем, справедливости ради, Накамото понимал ее обеспокоенность. — С группой идти слишком хлопотно. Одному куда удобнее. Зайти и выйти тихо и незаметно, затеряться в лесу и затаиться, а еще отвечать только за себя. Я так привык, — закончил парень, поочередно вглядываясь в напряженные и задумчивые лица членов группы. — Мы не можем просто взять и отпустить его. Кто знает, правду ли он говорит? Может, он что-то разнюхивал? — предположил один из мужчин, кажется, в группе к нему пару раз обратились «Тэиль». — Послушайте, я же сказал... — Накамото вновь повторялся, стараясь донести до этих людей хоть что-то, но его тут же осадили, вновь подталкивая дулом в висок. — Заткнись! — Тэиль почти прорычал: ему это всё надоело больше остальных. Даже больше, чем самому Юте. — А ну быстро прекратили, он вам зверь? В паре метров постоять было бы достаточно, гостям в лицо дулом не тычат. Додумались. Кинется — прибьёте, а сейчас толку нет. Как звери. — без особого страха лидер группы преодолел небольшое расстояние между остальными членами общины и незнакомцем. Коротким движением он увёл дуло автомата женщины — Джихё — в сторону и глянул на неё не-то с непониманием, не-то с осуждением. Как будто бы от неё он подобного не ожидал. Всё таки девушка: должно быть какое-то сострадание. Хотя, оно и притупиться могло, в новом-то мире. — Он руки поднял, сдаётся. Может ему ещё белый флаг достать? Если так с каждым беглецом обходиться, врагов не составит труда нажить. — держа дуло оружия женщины рукой, Джонни увел его в сторону, но отходить не спешил, будто бы не боялся, что на него могут накинуться. Всё же выглядел незнакомец болезненно: и эти белые глаза. Не будь у Джонни стержня лидера и солдата, холод бы пробрал от этой абсолютной белезны с отголосками серости. Даже снег не такой. Здесь что-то не так. — Общение у нас с тобой не особо заладилось с самого начала, конечно, но не точи зуб. — присаживаясь перед ним на корточки, Со снова стал взглядываться в заволоченные туманом глаза, но постепенно переходил на черты лица, шеи и тела. Бегло посмотрел самые уязвимые места, что часто попадаются в зубы ходячих. В остальном, обычный человек, если упустить холодный бледный вид. — Вполне неплохо. Не то что бы я ждал чай и конфеты... — лукаво протянул беглец, натягивая уголки потрескавшихся губ. — Всё равно его вид напрягает. — Тэиль, кажется, был готов повторяться вновь и вновь. — Шутить может, значит здоров. Сами что ли не знаете, что цинга с людьми делает? У половины зубы сыпятся. — уводя взгляд в сторону Джихё, Джонни будто бы дал ей немую команду, и женщина, впрочем, всё поняла сразу и чётко. Они давно работают вместе. — Мы тебя свяжем, но это мера предосторожности, понимаешь? — отходя в сторону, Джонни вновь навёл дуло пистолета на этого сталкера-одиночку. Ему казалось, что перед ним далеко не глупый парень: он поймёт, для чего все эти "гостеприимные" действа. Хороший хозяин в дивном новом мире встречает не с хлебом и солью, а с дулом пистолета, направленным в твою голову. Далее команда действовала слажено: Джихё в своей привычной манере связала руки за спиной незнакомца, а остальные повели его вдоль стен. Им всем казалось, что не заметить их ранее было невозможно, потому беглецу глаза завязывать не стали. Все равно в округе слишком много их следов: над этим стоило поработать. Джонни шёл позади, как самый крепкий и умелый из всей команды. Он стерёг тыл. На лице было больше усталости, чем заинтересованности красноволосым оборванцем. Да, взгляд скользил по его спине, связанным рукам и ногам, но это скорее стандартная процедура наблюдения: как он ходит, как себя ведёт в подобной обстановке. На подготовленного человека незнакомец не похож: ходил громко, шуршал всем подряд, да и оружия с собой у него не было, кроме ножа. Со слишком хорошо умел читать людей. Да, он не психолог, но какой-никакой портрет составить мог. И красноволосый представлялся ему не столько опытным военным или бандитом, сколько хитрецом и пронырой. Такие бродят от общины к общине, берут от них максимум выгоды и уходят. Хотя, Со мог и ошибаться. — Тэиль, своди его в мед кабинет, потом отправь ко мне. Я оставляю его на тебя, пока что. — минуя огромные ворота, Джонни благодарно кивнул ночным сторожам и пожал им руки. Надёжные люди: пока ещё ни разу его не подводили. Пока бродягу осматривали ещё и на входе, охранники быстро доложили лидеру о том, что со стороны ближайшего города ходячих приходить начинало всё больше. Не исключено, что в их сторону придёт настоящая толпа. Стены её, конечно, должны пережить, но это все равно напрягало. Их ферму внутри общины пришлось перебить и сжечь, так как одна из свиней притащила грипп. И, по сути, под укрытием стен не было никакого иного способа добыть пищу, не выбираясь наружу. Любая растительная культура только начинает цвести в это время года, а курицами, что по общине носятся так, будто они здесь главными, десятки семей не прокормить. Многое нужно было решать, в том числе, что делать с очередным голодным ртом.