butterfly.

      Подушечки пальцев стелили невидимые тоненькие шлейфы на коже мужской несильно волосатой в силу возраста груди. Белокурая головка лежала на горячем плече. Элизабет с наслаждением нежилась в крепких объятиях, не обращая внимания на жар, исходящий от Соломонса.  Она успокаивала дыхание, сбитое сладостной физической нагрузкой, приходящей к ней по ночам с возвращением мужа из пекарни. Теперь Лилибет напрягалась чуть ли не ежедневно. После бурной ссоры у пары наступил штиль и возобновился сладкий медовый месяц. Правда вместо модных заграничных курортов они исследовали тела друг друга с завидной упоенностью.               Альфред вздохнул, провел ладонью по покрывшемуся испариной лицу и сделал попытку встать. Лилибет воспротивилась и вжала ладонь в грудь, в отчаянии цепляясь за мгновения иного рода близости.              — Погоди!              — Что такое? — мужчина в недоумении посмотрел на жену.              — Ты можешь не уходить? — сказала она ласковым шепотком.              — Если останусь, то только буду мешать тебе спать. Я большой, и тихим себя назвать затрудняюсь. Эдна как-то жаловалась на мой храп, который слышно даже в её комнате.              Элизабет не сдержала смешок.              — Неправда. В первую нашу ночь ты нисколько мне не помешал. Я спала, как младенец. А кровать прекрасно вмещает нас обоих. — Альфред задумался, Элизабет тотчас разгадала это на его лице и продолжила гнуть свою линию. — Прошу, пожалуйста.              — Ладно. — Альфред, к превеликому счастью жены, плюхнулся обратно на пуховые подушки. — Я полежу с тобой.              — Ты можешь оставаться насовсем, — вылетели слова, вертевшиеся на языке несколько дней. Серо-голубые глаза снова скользнули к её молящему лицу. — Я хотела поговорить с тобой об этом.              — Об этом, бабочка?              — Ты можешь оставаться до утра, приходить после работы и ложиться ко мне. Зачем нам раздельные спальни? К чему эта отчужденность? Мы проводим не так много времени вместе.              Она привстала, дабы заглянуть ему в глаза. Её рука скользнула по шее с пульсирующей веной и к щеке, мягко пригладила щетину.              — Для удобства. Глубокими ночами я буду будить тебя топтанием и другими звуками. Я стесню тебя на кровати в конце концов.              — Не будет такого, не будет! — запротестовала девушка и подпрыгнула на перине. — Альфред, мне удобно с тобой. Уверена, и тебе будет. Почему бы нам не попробовать? Мы же семья. Пожалуйста, Альфред. Мне хочется обнимать тебя по ночам, чувствовать твой запах, мне так хорошо. Попробуешь? Не понравится — я больше никогда не подниму эту тему. Клянусь.              —  Всё-всё, бабочка. Поздравляю, ты победила, — муж ухмыльнулся, — а ты умеешь убеждать, далеко пойдешь.              А он и не особо желал спорить. Не то чтобы Альфред хотел жить раздельно. Он принял такое решение для удобства их обоих. Инсомния была частой его гостьей, из-за неё он шатался по комнате, кряхтел и раздраженно перебирал вещи на поверхностях. Это могло нарушить режим сна жены, а ей нужно было беречь свое здоровье. Всё-таки ей надо было выносить наследника и дочь, о которой тайком перешептывалась с Айлой. Думала, он не обратил внимания.              Лилибет широко улыбнулась, крепче прижалась к мужу и почти сразу отпрянула вся взбудораженная.              — Поцелуй меня, — прошептала она, приблизившись к лицу Альфреда.              Он улыбнулся просьбе и с легкостью её исполнил при том мягко, будто устав от похоти, захватившей его меньше получаса назад. Во всем виноват был полупрозрачный халат жены с кружевами, в котором она его встретила на пороге, или дело было в яркой улыбке и блеске в глазах, которые появлялись, когда он появлялся на пороге. К счастью, Эдны дома не было, она отпросилась и ушла проведать родственников, те жили в Челси.              Получив желанное, Элизабет вновь опустилась на мужское тело и прикрыла глаза, неустанно обнимая Альфреда. А мужчина в то время потушил свечи на тумбочке, укрыл нагое тело Элизабет легким одеялом и развернулся к ней лицом. Светлые ресницы на прикрытых глазах трепетали. Щека прижималась к груди. Руки обнимали его. И Альфреду было невероятно уютно. Может, стоило послушать Лилибет, стоило покинуть свои уединенные хоромы? Это точно сделало бы жену счастливее, значит, и количество проблем уменьшилось бы. Меньше претензий, меньше слез и грустных вздохов. Это сделало бы Лилибет счастливой.              Альфред, решив всё-таки подумать на досуге над предложением, поцеловал жену в лоб и закрыл глаза, привлекая хрупкое тело ближе. Девичье мирное сопение затуманило голову и погрузило его в сон.                            Элизабет наконец ощутила счастье и спокойствие на душе с начала своего скоропостижного брака. В стенах дома воцарилась долгожданная идиллия. Альфред внял просьбе жены и переместился в её комнату, конечно, он пока не перенес свои вещи (был слишком занят, думалось Лилибет), только себя. По ночам, если девушка спала, Альфред тихонечко пробирался в спальню и ложился к жене, та сиюминутно прижималась к нему и укутывала своим запахом.              Он больше не возвращался под утро в компании первых лучей солнца, не игнорировал её дверь, не игнорировал саму жену и более охотно принимал её в пекарне. Целоваться на публике, проявлять пылкие чувства было не положено, но они изредка грешили поцелуями в укромных местах, в углах кухни, когда работницы отворачивались или выходили. Альфред всё так же мало говорил и не распространялся о работе, закрывая тему незамедлительно, если жена осмеливалась её поднимать. О своем настроении и душевном покое он также не ведал. Элизабет пришла к выводу, что им особо говорить и не надобно было. Ей казалось, они понимали друг друга без слов, уважали не натянутую тишину между их телами и вели беседу глазами при необходимости.              Во второй свой совместный шаббат супружеская пара поужинала (на этот раз обошлось без опозданий) и отправилась на вечернюю прогулку. Час они выбрали более ранний, из-за чего наткнулись на парочку знакомых, что приходили в умиление, видя молодую приятную глазу пару, расспрашивали о их делах. Одобрительно кивали, желали наследника и процветания. Лилибет прятала лицо в плече мужа, пока он деликатно и не слишком подробно отвечал на вопросы об их обыденной жизни. Она не могла наглядеться на них с мужем в отражении пруда, глаз незнакомцев и зеркал. Настоящая семейная пара, как её родители, хоть и проводили время вместе намного реже.              Ужин, прогулка раз в неделю и совместный сон. Совсем немного. Кто-то бы назвал это жалкими хлебными крошками. А Элизабет назвала это хорошим стартом, многообещающим. Надежды и мечты с новой силой расцвели в ней сочным и пышным бутоном. И юная особа, ещё несильно потрепанная невзгодами, с радостью вдыхала их аромат и забывала о недалеком прошлом.              В очередной вечер, отведенный под ужин и прогулку, Элизабет сидела на софе в гостиной и вышивала свою монограмму на белых платках нитками лазурного оттенка. В чистеньком платье поновее и ленточками под цвет глаз в светлых волосах. Она напевала себе под нос песенку, что в детстве ей с Дриной перед сном напевала мама. Колыбельная о маленьких златовласых девочках, что выросли в Беркшире. Она выучила её наизусть для своих девочек, которыми надеялась обзавестись. Элизабет мечтала о большой семье с несколькими детьми, чтобы дом стоял вверх ногами, кипел жизнью днями и ночами, чтобы дети знали, что у них есть несколько плеч, на которые можно опереться, когда родителей не станет, чтобы любовь и радостный смех пропитали каждый уголок, каждую полку и пылинку. Она часто задумывалась об этом в тихие часы, когда никто не прерывал ход её мыслей, что теперь случалось реже.              Эдна, похоже, прониклась к ней, увидела старания в умасливании мужа, увидела в юных глазах желание иметь детей и нашла тому физическое доказательство. Элизабет купила белый чепчик для ребенка, не удержалась, слишком уж красивой была вещица, украшенная бантиками и кружевом. Эдна эту покупку и нашла, умилилась так, что слезы встали в её поблекших глазах. Разговоров и советов прибавилось. Эдна, бывало, садилась рядом или вставала и рассказывала, как вынашивала своих деток, чем кормила, поила, как пеленала. В общем, выливала ведра информации. Лилибет слушала одним ухом и внимала совсем немного.              Порою девушка поднимала голову и смотрела на часы, с предвкушением дожидаясь мужа с работы. Запретить ему работать даже в шаббат она не могла и пытаться не собиралась, ведь Альфред, как ей казалось, был одержим пекарней и доходом. Трудолюбие и желание добиться лучшего были похвальными качествами и являлись одной из причин, по которой Лилибет уважала мужа. Не многим мужчинам даже из хороших и обеспеченных семей были свойственны подобные черты. Многие из них предпочитали тратить накопленные деньги родителей и развлекались, выпивая дорогое вино, закрывая счета в роскошных ресторанах и покупая последние модные новинки. Такие молодые люди Лилибет не прельщали. Она видела опору и безопасность в трудолюбии, мужчина с таким качеством никогда не пропадет.              Ветерок, перемешанный с пыльцой, залетал через раскрытое окно в гостиной и одурманивал. Эдна стирала в задней части дома. Изредка с той стороны доносился грохот тазиков. На лице девушки красовалась радушная улыбка. У неё всё шло хорошо, почти идеально. Элизабет не могла нарадоваться. Она уже видела в голове воплощающиеся мечты: влюбленный взгляд мужа, беременность, большой доход, красивые платья, маленькие ножки, завернутые в пеленки, прогулки по парку, сказки на ночь, вечера за большим заполненным столом.              Пообедала хозяйка маленького, пока пустого дома, сидя на подоконнике, с тарелкой в руках. Элизабет наблюдала за прохожими в приковывающих взгляд нарядах с зонтиками, наблюдала за зелеными ветками, качающимся на порывах ветра, белыми облаками, бегущими по небу, выслушала препирания Эдны по поводу крошек на подушках. Выпив чаю, она поднялась в свою комнату, мечтательно скользя по перилам пальчиками. Элизабет взяла в руки сборник с поэзией, который ей когда-то вручила сестра. Раньше девушка не любила стихи, не могла их читать, не умела, но сейчас за неимением множества дел решила попробовать поисследовать строчки ещё раз. Так она и сидела до семи часов.              С началом заката Элизабет встрепенулась. Она кусала губы и часто поглядывала за окно. Но Альфреда у крыльца все не показывалось. Книга вскоре легла на тумбу. Ноги поднялись и стали изучать пол в комнате. Руки сложились на груди. Пальцы отбивали ритм по плечу. Элизабет испугалась. Себе она говорила, что волнуется из-за случившейся драки пару недель назад, боялась, что Альфред вляпался в переделку вновь и на этот раз пострадал. Однако под этим слоем скрывался иной, который Лилибет признавать не желала. Она боялась, что Альфред вновь нарушил обещание или вовсе позабыл о нем, о ней.              В волнениях прошел один невероятно долгий час. Не выдержав давления мыслей и тишины, она сбежала по лестнице и дошла до Эдны в кухне, надеясь найти утешение там. Лилибет прислонилась к косяку двери и уставилась на женщину грустными глазами.              — Эдна, вам не кажется, что мистера Соломонса слишком долго нет?              — Заработался, верно, — проворковала она, шумя спицами, — решил доделать какие-то дела перед тем, как провести шаббат с вами, мэм. Не беспокойтесь почем зря. Раньше он задерживался чуть ли не до утра, и все с хозяином было в порядке.              — Но он перестал так делать. Мистер Соломонс стал возвращаться раньше, обещал стараться, — почти прошептала она и ещё раз огляделась на дверь. Никто не вошел.              — Конечно-конечно. Вот и я вам говорю, мэм, не стал бы он задерживаться без веской на то причины. Работает он, я ни капли не сомневаюсь. Хлеб печь да продавать только на первый взгляд легко кажется. Вы не беспокойтесь, он мужчина крепкий и бойкий. На него никто не полезет.              — Ох, нет, Эдна. Не могу. — Она резко выпрямилась и сжала кулаки. — Пойду в пекарню и проведаю его. Плохое у меня предчувствие.              Эдна подняла круглые глаза, перестав вязать.              — Вы что? Темнеет уже. Опасно же.              — Это недалеко. Сбегаю и посмотрю. Не беспокойтесь, не надо. Пять минут, и я уже буду там.              — Да что вы такое говорите? Опасно. Не стоит!              — В прошлый раз у пекарни произошла драка! Вдруг опять? Вдруг он ранен и лежит там без помощи?              — Давайте я сбегаю домой и позову сынка. Он сбегает. Или я сама могу сбегать.              Эдна уже хотела подняться и побежать к двери, но Лилибет подскочила к ней и взяла за плечи.              — Не надо беспокоить Адама. Я сама. Не волнуйтесь. По улицам ещё гуляют люди. Со мной все будет в порядке. Я мигом, вы и заметить ухода моего не успеете.              Она улыбнулась, желая успокоить служанку, кивнула, а затем приподняла юбки и решительно направилась к выходу. По улицам Элизабет почти бежала, потными ладошками сжимая ткань платья. Так она желала увидеть мужа и убедиться в наличии веской для задержки причины. Туфли отбивали по брусчатке ритм. Дыхание учащалось. Красные пятна проявлялись на щеках и шее. Волнение бурлило в ней кипящей водой. Она почти там. Почти добежала. За поворотом скрывалась пекарня. Элизабет завернула за угол и резко остановилась, завидев знакомые силуэты.              Перед пекарней Айла обнималась со своим женихом и мило ворковала с ним. Элизабет убрала взмокшие пряди с лица и улыбнулась умилительной картине. Хотела бы она встречать мужа так после работы, видеть и чувствовать столько же любви. Лилибет, не желая портить момент пары, спряталась за каменным выступом. Они прошли мимо, не обращая внимания на окружающий мир. Тогда Элизабет, глянув на них в последний раз, поспешила к лавке.              Она остановилась у окон, из которых лился свет. Первым чувством, вспыхнувшим в сердце, было облегчение. Альфред сидел за лавкой целый и невредимый. Однако блаженное чувство быстро сменилось досадой, затем гневом и тягостным разочарованием. Альфред не занимался делами, бухгалтерской книги рядом не было. Он сидел и крутил в руках стакан с прозрачной жидкостью, которая, женское сердце подсказывало, водой не была.              Элизабет вытерла вспотевший лоб резкими движениями. Ладони покрылись солоноватой влажной пеленой. Она громко дышала, грудь часто вздымалась. Шанса отдышаться судьба ей не давала. Девушка потерла глаза и снова уставилась на мужа. Он сделал глоток, едва заметно поморщился и поставил уже пустой стакан на стол. Элизабет не двигалась и, почти не моргая, наблюдала за действиями Альфреда. Допив что бы там ни было, муж не поспешил к двери, не поспешил к ней домой. Он сидел, не двигаясь, и над чем-то упорно размышлял. Так по крайней мере показалось Лилибет. А время все шло. Солнце окончательно закатилось за горизонт. Фиолетовое покрывало затянуло небо. Ничего не менялось. Альфред никуда не спешил, более того он сходил на кухню, принес наполовину пустую бутылку и продолжил пить.              Элизабет, увидев эту сцену, издала непонятный звук: то стон, то вскрик. Она была поражена действиями мужа. Неужто и все прошлые разы он возвращался поздно не из-за дел, а из-за желания выпить? Он променял её на бутылку? Иного вывода Элизабет сделать не могла. Неужели она вышла замуж за алкоголика? Неужели этой мерзкой горьковатой жидкостью пах он вечерами? На дне бутылки скрывалась причина их нерадостного брака?              Лилибет схватилась за грудь, все ещё пытающуюся совладать с бегом и поражением. Вновь слезы появились в глазах девушки. Вот уже который раз он лила слезы из-за Альфреда. Ей самой начинало это поднадоедать, возможно, потому они так и не скатились по лицу, потому вместо грусти тело заполнил гнев. Она стиснула кулаки, подождала ещё несколько минут и, убедившись, что муж не собирается домой, развернулась и ушла. Только вот домой возвращаться она не желала. Ей там делать было нечего. У родителей и сестры спасения искать было бессмысленно, ей не хотелось разворачивать скандалов. Элизабет необходимо было отвлечься, забыться, выгнать горечь из разума и сердца.              Тогда ей пришла интересная мысль. Она не раз видела, как мужчины забываются в ядовитых напитках, да даже сейчас так делал ее собственный муж! Почему бы ей самой не попробовать эту вещь? Ей алкоголя никогда не давали, разве что гретого вина при кашле и боли в горле. На свадьбе сестры она его так и не распробовала. Может, на самом деле мать из-за предрассудков и убеждений не давала дочерям попробовать горьковатые напитки? Из-за каких-то приличий или приватизации способа развлечения мужчинами? Вдруг на деле это вкусно, приятно и помогает справиться с горем. Почему бы ей не попробовать?              Всю жизнь она жила ограничениями: нормы, правила поведения, стандарты, которым должна соответствовать приличная женщина, если хотела получить хорошего мужа. Она соблюдала все правила и Богу молилась, хотя того не требовалось в их семье. Однако за то получила холодного и безучастного человека, будто не желавшего состоять с ней в браке. Пора раскрепоститься, подумала Элизабет, попробовать построить жизнь для себя, не для них двоих. Вот Александрина, всегда отличавшаяся эгоистичностью и жестким нравом, получила то, что хотела. Пора бы ей научиться этому, поставить себя на пьедестал.              — Да! Да! Да! — негромко восклицала она, идя по пустой улице.              Так она и сделает. Элизабет продолжит играть роль хорошей жены для вида, да так, поверхностно, чтобы это отнимало минимум сил и времени. Она родит детей для себя, ведь она искренне того желала. А пока она будет заниматься своими делами, своим умом и образованием, будет больше читать, читать не только романы, но и заумные книги, которые она возьмет у сестры, будет практиковать французский, будет делать то, что желает. Конечно, многого она пока не желала, никогда не думала о своих желаниях вне семьи и мужа. Но Элизабет найдет, что пожелать, и обязательно то сделает.              Твердый настрой вернул улыбку на лицо девушки, однако не ту обычную, светлую и теплую, а холодную, походящую на оскал волка. Голубые глаза всматривались в темноту с нерушимой решительностью, пока не заметили вывеску паба. Не скованная страхом Элизабет тут же схватилась за дверь и раскрыла её. В нос ударил неприятный запах пота, копоти и алкоголя. Она встала в проеме. На неё изумленно смотрели штук пятнадцать пар глаз, которые принадлежали мужчинам. Она выдохнула, как бык, и прошла к стойке, за который стоял бармен в фартуке и так же, как посетители, удивлённо наблюдал за ней.              — Вы, кажется, ошиблись дверью, мисс, — сказал он учтиво.              — Это паб, сэр?              — Да.              — Тогда я в правильном месте. Можно мне ром, пожалуйста? Не смотрите на меня так. Наливайте. Я заплачу, — она хранила заначку в лифе платья, как мать.              Бармен кивнул и налил ей в не очень чистый стакан прозрачную жидкость. Элизабет поблагодарила его, крепкой хваткой взяла стакан и выпила залпом.              — Эй-эй! Что же вы делаете, мэм?! — воскликнул мужчина, но было поздно.              Горло Элизабет обжег алкоголь. Её глаза округлились от шока, но девушка стойко допила ром и с грохотом поставила стакан на стол. Присутствующие пораженно следили за действиями хрупкой маленькой блондинки в модном платье, выдающей в ней девушку не бедствующую.              Элизабет повернулась к бармену.              — У меня был трудный день, сэр.              — Какой же я вам сэр? — он усмехнулся и покачал головой, не пожелав продолжить тему. Девушке явно было не до того, рассудил он. — Повторить?              Элизабет на секунду задумалась. Ей ещё было горестно и неприятно от мыслей о муже, что кружили пчелами в глубине головы. Ничего не поменялось. Ничего, кроме ожога, она не ощутила. Где же тот известный эффект беспричинных радости и веселья? Где забвение?              — Давайте.              Она довольно улыбнулась самой себе. Алкоголь её и вовсе не берет, преждевременно решила Элизабет. Может, она крепче, чем думала. Тогда девушка не знала ни о времени действия магической жидкости, ни о последствиях выпитого в большом количестве алкоголя (она даже не видела пьяных людей, не знала, как распознать их, только о них слышала и то редко, ибо такое было неприлично обсуждать в присутствии дам) и не волновалась о возвращении домой, не сомневалась, что спокойно доберется, начисто игнорируя недобрые взгляды некоторых посетителей паба, оценивающих её ничтожную для них силу и степень опьянения. Гнев притупил её способности размышлять здраво и полностью накрыл своим одеялом страхи и подозрения, вкладывавшиеся в девочек всех возрастов и классов с детства.              Бармен налил ей ещё стакан и с восхищением и диким любопытством следил за посетительницей. Обслуживая других посетителей, он далеко не уходил. Взгляд болотных глаз возвращался к интригующей юной леди, которая показалась ему пионом с нежно-розовыми лепестками ни с того ни с сего выросшего в пшенице.              Лилибет уселась на стул и на этот раз не так шустро принялась попивать жидкость, морщась после каждого глотка. Порою она ускорялась, когда перед глазами вставал образ мужа со стаканом, в голову пыли режущие подозрения о том, что муж не просто забыл, не просто был равнодушен. Вдруг он устал от неё, попался на милое личико, а потом разочаровался под действием слёз, ссор, требований и непослушания. Мог ли Альфред пожалеть?              Разницы не было. Всё было кончено. От слова «брак» осталось только название. Только красивая поверхность без должного наполнения. Муж не сделал её счастливей, наоборот, разрушил былой какой-никакой покой. Ничего страшного. Найдет счастье в другом месте. Ей же не нужен для этого мужчина. Подобные рассуждения были ей в новинку, показались диковинкой, даже чем-то неприличным и неправильным. Её растили для брака и детей, для поддержания хозяйства в порядке. Отрываться от навязанных ценностей и убеждений было невероятно трудно и страшно настолько, что она чуть не передумала и вновь не побежала к лавке, к чему-то знакомому и не раз пройденному. Однако Элизабет держалась сильным солдатиком и продолжила пить ром, подперев рукой голову.                            Альфред вернулся домой позже обычного. Он засиделся в лавке дольше, чем рассчитывал, совсем потерял счет времени. Сегодня он чуть не потерял месячную выручку и вместе с тем пекарню из-за рассеянности своих работников, усердно (порою не слишком) трудящихся далеко от глаз и ушей в тайном местечке, о котором знало от силы человек пять. Целый день он вёл себя хладнокровно, заталкивая злость и нервозность глубоко внутрь. Бегая с горячей головой, проблему решить было бы трудно. Он держался, учился держаться. Иного выбора не имелось.              Молодой мужчина только переживал, что снова придется оправдываться перед женой, которая нервничала и расстраивалась из-за его поздних приходов. Конечно, он ни капли не сомневался, что запросто сгладит все углы и сумеет всё объяснить Элизабет, как и не сомневался, что она незамедлительно его поймет и закроет глаза на позднее возвращение. А потом, он представлял, они поужинают при свечах, во время которого он обязательно услышит её смех, и пойдут прогуляться, посмотрят на звезды. Тут Альфред вскинул голову и посмотрел на небо. Звезды замечательно проглядывались. Он обрадовался и ускорил шаг. Стены сероватого дома уже виднелись.              Альфред широко распахнул дверь и ожидал сиюминутно почувствовать теплые объятия, увидеть улыбку, но его встретила встревоженная Эдна, перебирающая фартук в пятнах. Она выдохнула, когда увидела мужчину, и уже хотела улыбнуться, но замерла, вставав на носочки и заглянув за его спину.              — Добрый вечер, сэр, — как-то тухло произнесла служанка.              — Здравствуй, Эдна.              — Сэр, а где ваша жена? — голос её подрагивал.              — Полагаю, отдыхает на втором этаже.              — Вовсе нет. — Женщина мотнула головой. Уголки её губ падали вниз. — Час назад она ушла за вами, убежала в лавку. Она так и не вернулась. Я знаю наверняка, я следила за дверью. Сидела у лестницы всё время.              — Ты отпустила её одну? На улице уже стемнело.              — Я же не сиделка. — Оправдывалась она, вытирая потные морщинистые руки о фартук. — Я — домработница. А миссис Соломонс — взрослая девушка. Я предложила ей самой сходить, но она отказалась и убежала, я и слова сказать не успела.              — Черт! — прошипел он сквозь зубы, развернулся и вышел на улицу, оглядываясь по сторонам.              Умиротворенный вечер в греющих лучах жены пришлось отложить. Это побудило в нём немалое неудовольствие. Беда не приходит одна. Люди говорили верно. Нужно было проблемам свалиться на его голову разом ещё и в шаббат. Никакого продыху. Что же его жене дома-то не сидится? Он же старался, выбирал привычные ей цвета и комнату обставил по моде, как у аристократок. А она к нему через грязные улицы бежит. Ему это льстило, чего скрывать, но всё же её безопасность была на первом месте.              Могли ли её похитить, выкрасть? Вполне. Не всем нравился его бизнес, не всем он был на руку, кому-то мешал. Тревога зародилась в его груди. Эдакое неприятное чувство, словно кошки изнутри дерут. Не нравилось Альфреду его испытывать. Он поспешил по пути, ведущему в пекарню, вглядывался в тени и в окна, настороженно прислушивался к звукам. Вдруг крики, вдруг зов помощи. Только Альфред наотрез отказался представлять картины похищенной жены — из-за них дышать становилось сложнее, грудь горела, кости ломало. Возможно, Элизабет удалось сбежать и спрятаться, потому он не обходил стороной дворы, стучался в двери, останавливал редких прохожих и спрашивал о белокурой девушке.              К его счастью, один из пьяниц где-то на полпути рассказал о странном явлении: симпатичная леди в роскошном платье, как у принцессы, как он выразился, зашла в паб с совершенно яростной гримасой и попросила стакан рому, а затем выпила его залпом. Такое поведение не было в характере его жены, однако наводку стоило проверить. Он нашел обветшалый паб, зашел внутрь и обомлел. Элизабет сидела за стойкой, смеялась и переговаривалась с барменом, в руке держа стакан, несомненно, с алкоголем, другого здесь было не сыскать. Альфред, пораженный действиями своей жены, нахмурился и сердитый подошел к жене.              — Элизабет, — грозно произнес он.              Девушка развернулась к нему и склонила голову на бок, пьяно ухмыляясь.              — Что вы здесь делаете, мистер Соломонс? — напыщенная отчуждённость и проклятый официоз стрелой пронзили его, в очередной раз намекая на недовольство жены.              — Пришел за тобой. — Он положил руку ей на плечо. — Пошли домой.              — С вами я никуда не пойду! — Элизабет нагло скинула его руку с плеча. — Я тут развлекаюсь. А вы можете спокойно идти по делам. Я освобождаю вас от обязанности ужинать и сопровождать меня во время прогулок.              — Что ты такое говоришь, бабочка?              — Не надо меня так называть. — Тут девичье лицо захватило раздражение, гнев, делающий её лицо пугающим, но ни в коем случае не безобразным. — Вы свободны, сэр. Не смею вас долее задерживать или удручать своим присутствием.              Элизабет отвернулась. И брови мужчины полезли на лоб. Она себе такого не позволяла. Видимо, алкоголь развязал ей язык, оборвал цепи, которыми она себя сковывала в трезвом виде.              — Ты говоришь какие-то глупости, — Альфред глуповато усмехнулся, не понимая, что делать. — Пойдем домой и поговорим там.              — Я никуда с тобой не пойду, Альфред! — воскликнула Элизабет громче и яростнее. Её голубые глаза показались ледяными впервые со дня их первой встречи.              — Эй ты, отстань от мисс, — грубо произнес ожесточившийся бармен. — Иначе выставлю!              — Она не мисс, а миссис! Моя жена! И я ни за что её не оставлю! — сурово заявил Альфред, угрожающе ставя кулаки на стойку, загораживая собой девушку.              Элизабет от неприятного тона сжалась и даже слегка отрезвела, опасливо поглядывая на рассердившегося мужа. Она ощутила, как чувство главенства потихоньку утекло от неё к мужу, оставило её без защиты. Ему надоело с ней возиться. Терпение лопнуло быстрее обычного. Проблем было не избежать.              — Встань, Элизабет, — строго продолжил Альфред, обернувшись на неё, голосом, не допускавшим ни возражений, ни препирательств, ни компромиссов. Глаза его жгли её кожу, но не страстью, а снисходительностью. Лилибет почувствовала, как становится меньше и меньше с каждым мгновением. — Мы идем домой. Вместе. Сейчас.              Она фыркнула, но встала и уставилась на мужа глазами, наполненными густой обидой. Он устало вздохнул и кинул парочку купюр на стойку, затем взял Элизабет за плечо и повел в сторону выхода, однако она вновь вырвалась. Когда они вышли из паба, девушка и вовсе отскочила от мужа и остановилась. Альфред положил руки на бока и поджал губы, мотая подбородком туда-сюда. А ведь когда-то он ошибочно считал, что выбрал себе в жены покладистую и не перечащую.              — Что происходит, Элизабет? — громко произнес Соломонс, теряя самообладание. У него и так был тяжелый день, а теперь и с пьяной и капризной женой надо было разбираться на ночь глядя.              — Меня озарило. Вот и всё.              — Поделись же светлыми мыслями. Прошу!              — Я тебе не нужна.              — Чушь и только, — Альфред закатил глаза и откинул голову назад, смотря на небо. А какой хороший мог быть вечер — вкусный ужин, прогулка под звездами и сладостная ночь в нежных объятиях.              Элизабет прорвало, словно она долгими днями прятала истинные чувства в черный мешок.              — Тебе плевать на меня! Плевать! — обиженно воскликнула Лилибет. — Ты бессовестно лжешь мне! Обещаешь песочные замки, а потом сам же их рушишь.              — Не понимаю.              — Я всё видела собственными глазами. Ты обещал приходить к ужину, обещал гулять со мной, но вместо этого ты сидел в лавке и пил. Я не знаю, забыл ли ты или просто не захотел прийти. Неважно! — голос охрип и сделался тише. — Уже неважно.              Альфреда поставили в тупик. Извиниться и оставить в прошлом ситуацию легко и просто, как он планировал, уже не получится. Оправдание неотложными делами тоже не сработает. Жена видела его безделье и частичку пьянства своими глазами. Слушать она тоже ничего не желала, потому времени на ответ не дала.              — Зачем ты женился на мне?! Зачем?              — Хотел, — ответил он пристыженно.              — Хотел меня помучать, заставить страдать? Этого ты хотел? — она вновь не дала ответить, да и вопрос показался риторическим. — Я знала, ты меня не любишь, но почему-то надеялась, что полюбишь хоть чуточку. Но нет. Почти два месяца на исходе. И сейчас я тебе даже не нравлюсь.              — Это не так, — обиженно молвил Альфред подобно маленькому избалованному ребенку, лишившемуся куска сладкого пирога.              — Так! — вскрикнула Лилибет и икнула, и тут же прикрыла рукой рот. — Твои действия не раз это доказывали. И ты продолжишь это делать. Ты меня сломаешь. Я умру как цветок без солнца! А я не хочу так заканчивать! Не хочу, слышишь?              Слёзы блеснули в медном свете, текущем из окон. Альфред и разглядеть не успел, жена отвернулась и закрыла лицо руками. Почему он видит её такой чаще, чем радостной и довольной?              — Прости меня, — шепотом проговорил он.              Альфред подошел к жене и, не найдя лучшего решения, заключил её в крепкие объятия, но она резко оттолкнула его и сделала несколько шагов назад, выпрямившись.              — Не надо! Всё кончено! — она махала руками перед собой. — Отныне супругами мы будем только на бумаге. Я продолжу играть роль на людях, но большего отныне не жди. А тебе и не надо. Поздравляю, никаких ужинов, свиданий, прогулок и одной постели. Конец! Я так больше не могу и не хочу!              — Я могу всё объяснить, Элизабет.              — Не надо отговорок и лжи. Я ничего не хочу слышать.              — Давай пойдем домой, выпьем крепкого чаю, поспим и утром поговорим спокойно. Алкоголь мешает тебе здраво мыслить, бабочка.              — Я вернусь домой, но говорить с тобой не стану. И хватит назвать меня бабочкой — ты оборвал мои крылья! — брови Альфреда скакнули вверх, не сумев проигнорировать драматичность слов. — Теперь для тебя я Элизабет или миссис Соломонс.              Элизабет вздернула подбородок и, показательно обойдя мужа, двинулась домой, сложив руки на груди. Шла она, легонько пошатываясь, однако то нельзя было заметить, не обратив пристального внимания. Альфред с поникшими плечами и руками в карманах поторопился за ней, размышляя над способами завершения конфликта. Он никогда подобным не занимался, потому не имел понятия, что делать. Могли ли драгоценности исправить ситуацию или платья? Он сомневался, что жену можно было купить. Не её манера поведения. Хотя он совсем недавно полагал, что распитие алкогольных напитков выходило за рамки её возможных действий. Женщины — создания сложные, подумал он и чертыхнулся.              Дома их встретила бледная Эдна. Она кудахтала и расспрашивала их, но Элизабет сразу заявила, что идет спать, и больше и слова не произнесла. Альфред на служанку времени и внимание тратить не пожелал, шел за женой по пятам, однако она не пустила его, хлопнула перед носом дверью и закрыла ту на замок. Он ударил дерево кулаком, развернулся и прислонился к нему затылком, вдыхая больше воздуха. Тогда его взгляд напоролся на женщину, стоящую на лестнице в ожидании объяснений.              — Что такое с миссис Соломонс?              — Ничего! — гавкнул Альфред и тут же обозлился на самого себя за потерю самообладания. — Идите спать. Сейчас же.              Эдна вздрогнула и убежала, что-то пыхча под нос. Вскоре за ней где-то в доме показательно хлопнула дверь. Теперь на него были обижены две женщины. Какая удача.              Альфред прислушался к звукам за дверью жены — всхлипы и выражения не для уст приличных леди. Ему надо было сдвинуться с места, пойти к себе, ведь смысла стоять под дверью бродяжкой не было, но он стоял, не двигаясь.              Их брак был обречен? Альфред не знал. Он только знал, что жена была обижена, а он — растерян в первый раз за долгое время.                            После полуночи Альфред все же дошел до своей комнаты и без сил упал на кровать. Он заснул тревожным сном, постоянно просыпался и засыпал, проваливаясь обратно в бред, что подменил сны. Проснулся окончательно молодой здоровый человек с адской головной болью в висках и, будучи не в духе, спустился ранним утром на кухню, где уже хозяйничала Эдна, избегающая его хмурого взгляда. Он лишь фыркнул и тоже скорчил недовольную гримасу. Извиняться он не собирался. И также не собирался в лавку. Альфред решился на подобный шаг в минуты бодрствования среди ночи. Он был вымотан. Голова кружилась.              Тарелка с завтраком со звоном ударилась о стол, за ним последовали чашки и блюдца, дополнившие короткий концерт. Игрой на своеобразных музыкальных инструментах Эдна выражала свое возмущение по поводу его оскорбительного отношения. Служанка и звука не издала и скрылась. Он сел во главе стола и принялся ждать жену, тоскливо смотря на еду. Аппетита у него не было, в причине его отсутствия он не разбирался.       Лилибет спустилась через час, когда блюда и чай остыли. Небрежный вид кудрей и помятой ночнушки не портили её прелести, а добавляли шарма. Заприметив мужа, девушка развернулась и ушла, закатив глаза, напоследок ударив по перилам. Ему объявили полномасштабный бойкот.              В итоге Альфред поел холодную яичницу, выпил холодный кофе и поднялся к комнате жены, постучал, ответа не получил. Он несколько раз позвал Элизабет, в ответ прозвенела лишь жестокая тишина. Он попытался открыть дверь, но та была заперта на замок, который тут же был им проклят. Альфред разозлился пуще прежнего, но сдаваться не собирался. Он пошел в комнату, написал на бумаге просьбу открыть ему и подложил жене под дверь. Она записку не тронула. Та так и осталась валяться на темном полу белым пятном, напоминающим растекшееся молоко.              Тогда Соломонс, веривший в победу, перешел к другим вариантам. Он вышел на улицу, нашел цветы на клумбе и принес их домой, корни он оборвал для пригожего вида, поставил в вазу с водой, вновь постучал в дверь жены и оставил подарок на полу. Сам же мужчина отошел к своей комнате. Дверь долго не открывалась, но все же любопытство взяло вверх над Элизабет, видимо, она увидела очертания вазы в тонюсеньком проеме. Она посмотрела на цветы, повернула голову прямо к мужу и неодобрительно покачала головой. Дверь в очередной раз захлопнулась. Альфред был готов биться головой о стену. Он делал так много, но ничего не пробивало лёд между ними.              Несколько дней Альфред приносил цветы, дорогие подарки, писал записки, просовывал те под дверь, просил Элизабет выйти и поговорить, даже снизошел до извинений. Но жена раз за разом закрывала перед ним дверь.