butterfly.

      Солнце заливало стены и стол напротив окна чистым свежим сиянием. За окном цвел новый день, сопровождающийся пением птиц, гулом редких машин, топотом несущихся куда-то ног и голосами. Элизабет скинула с себя теплое одеяло, душащее её тело, и так скованное халатом. В комнате было нечем дышать из-за летней жары, распоясывавшейся в Лондоне. Капельки пота стекали по шее к груди. Неприятное чувство вызвало легкую дрожь, будто рябь по воде от мелкого камешка, и заставило девушку сонно раскрыть глаза.       Лилибет не сразу поняла, где находится, а когда вспомнила все вчерашние события по очереди: свадьба, поездка, болезненное соитие и наслаждение, — на её языке и в памяти в основном осталось сладкое послевкусие, хоть и с горькой ноткой. Налюбовавшись балдахином цвета морской волны, она встала и потянулась, готовая начать новый день в новой роли. Интригующе. У неё было множество планов: завтрак с мужем, осмотр дома, распаковка оставшихся коробок с мелочевкой из старой комнаты, поход за свадебными фотографиями, возможный визит в лавку, в которой ей, возможно, придется работать (Элизабет не была против), ужин опять же в компании мужа и другие дела супружеские.       Пальцы туго затянули пояс и пригладили растрепавшиеся кудри. Лилибет подошла к зеркалу и осмотрела себя, выглядела она немного потрепанно. Она пощипала себя за щеки, заставляя те порозоветь. Голубые глаза упали на кровать позади. Альфреда рядом с ней не было, место рядом остыло. Вероятно, он был ранней пташкой и спустился, не решившись её разбудить.       На лестнице, проходя мимо, её обнаружила служанка. Сегодня в свете дня она выглядела немного приветливее, живее и, как оказалось, была словоохотливее.       — Доброе утро, мэм. — В руках у неё были тазики. Лилибет предположила, она занималась стиркой или мойкой. — Как вам спалось?       — Здравствуйте. Хорошо спала, спасибо. — Она старалась держаться уверенно и стойко. Но ей было непривычно слышать «мэм» в свою сторону. Служанки в доме Блюмов никогда её так не называли. — Эдна, вы не знаете, где мой муж?       — Он ушел, мэм. Рано утром. — Лицо юной жены мгновенно вытянулось. —Полагаю, в лавку. Он частенько там пропадает. Работящий мужчина. Проходите в столовую, пожалуйста, я сейчас же принесу вам завтрак.       — Благодарю, Эдна.       Уже не так охотливо Элизабет спускалась по лестнице, глядя на дверь. Поцеловал ли он её на прощание или ушел без слов?       Пошатываясь, она прошла в столовую села за длинный стол. На место, где обычно сидела мать в их доме — рядом с отцом, что сидел во главе стола. Эдна шустро накрыла перед ней стол, принесла чай в очаровательном фарфоровом чайничке с чашечками и блюдцами из того же комплекта, блинчики с ягодами и медом. Лилибет поела, заставила себя поесть, хоть и ком, вставший поперек горла, мешал. Прекрасное первое брачное утро. Без мужа рядом. Глаза упали на пустое место по правую руку. По плечам прошлись мурашки будто от холодного порыва ветра, хотя окна были закрыты, а за ними бушевало лето.       Она выдохнула и вдруг вспомнила про позднего посетителя. Лилибет пришла к единственному логичному выводу: что-то произошло в лавке, и ему срочно пришлось уйти. Успокоив саму себя, она с умиротворенной душой решила насладиться утром, как подобает, продолжить завтракать и позже заскочить к мужу. Но только вот когти, вцепившиеся в её сердце, не отпускали.       — Как вам ваша комната, мэм? Понравилась? Хозяин позаботился о вашем комфорте и личном пространстве. А какой красивый будуар, — мечтательно заметила служанка.       — Да, мистер Соломонс постарался для нашего удобства.       — Ох, мэм. — Эдна неловко закусила губу. — Это только ваша комната. Комната хозяина скрывается за дверью прямо напротив лестницы. Бог знает, что там творится. Когда хозяина нет дома, она закрыта на ключ, а когда он здесь — он не разрешает туда войти и ради уборки.       — Вот как… — выдохнула Лилибет и опустила глаза. — Вы можете идти, Эдна. Я позову вас, если что-то понадобится. Спасибо за завтрак. Очень вкусно.       Эдна кивнула и ушла.       В некоторых семьях в Камдене сохранился обычай спать на разных кроватях, если семья могла это себе позволить. Но раздельные спальни были отголоском высшего английского общества и после пребывания в доме Блюмов, где хозяева спали вместе в одной кровати, казались диковинкой.       После завтрака Элизабет поднялась в свою комнату и привела себя в порядок, причесалась, не прибегая к помощи служанки, переоделась в новое платье (перешитое старое) с небольшими атласными бантиками на рукавах фонариках. Платье, хоть и было обновлено, оставалось старомодным, но то было сделано нарочно. Лилибет хотела иметь платье как у героинь Остен, чьи истории будоражили её голову, заставляли мечтать о любви, способной превозмочь все невзгоды, о мужчине, что полюбит её, несмотря ни на что. В них выходить она не собиралась, но для домашних дел они подходили прекрасно.       Несколько часов Лилибет декорировала свою комнату и немного другие, что заодно изучала любопытным детским взглядом, опустошала коробки с мелочевкой: статуэтками, подаренными отцом, немногочисленными фотографиями своей семьи, вазами, книгами, что не успела схапать сестра. Апартаменты Соломонса были меблированы, но все же пусты и нелюдимы. Никаких деталей, кроме канделябров со свечами и редких картин неизвестных ей художников. Комнатам не хватало жизни. Она решила купить цветы, однако денег у неё не было, кроме тайных накоплений, которые она не спешила растрачивать.       Ей определенно стоило навестить мужа.       Прошло время обеда. Элизабет безустанно глядела на напольные часы в просторной гостиной, сидя на софе из темного дерева с обивкой, что представляла собой полосы разных оттенков голубого и синего. От неё не утаилось, что цветовая гамма её нового жилища напоминала гамму в доме её родителей. Было ли то сделано нарочно или нет, девушка так и не поняла.       Часы пробили третий час. Муж не пришел домой на обед. Лилибет не сильно на это рассчитывала, но всё же надеяться не переставала. Желала увидеть радостного Альфреда на пороге со вскинутыми руками. «Вырвался ненадолго, чтобы проведать свою прекрасную жену», — сказал бы он и обнял её, целуя в лоб. В холле стояла тишина — только часы нарушали её. Элизабет закусила затрясшуюся губу и опустила голову, скрывая лицо от зеркальца, что стояло над камином, будто от старого друга, могшего прочитать всё по одному выражению лица. Послышались размеренные нетяжелые шаги. Ладошки прошлись по розовым щекам, стирая разочарование и печаль. В комнату вошла Эдна.       — Желаете пообедать, мэм?       — Да, спасибо, — она улыбнулась женщине, но улыбка испарилась, стоило служанке покинуть комнату.       Снова поев в тишине, точнее поклевав суп — аппетита не было, Лилибет поблагодарила Эдну, та сидела на кухне и вязала, и попросила её убрать со стола. Она поднялась наверх и переоделась в легкое белое платьице более модного покроя, сменила туфли, взяла сумочку и надела аккуратную шляпку. Предупредив Эдну о прогулке, она пошагала в лавку к мужу, которая находилась совсем недалеко. Минут восемь размеренной ходьбы, однако Лилибет умудрилась затянуть прогулку. Она волновалась перед встречей с мужем, несколько раз оглядываясь на дом и почти развернулась, но стиснула кулаки, короткими ногтями впиваясь в кожу, и всё же дошла до пекарни Соломонса. Протяжно выдохнув, вытерев со лба пот, она вошла внутрь.       У кассы стояла Айла. Девушка расцвела при виде знакомой и одарила её нежной улыбкой. С лавкой всё было в порядке. Никаких повреждений, никаких пожаров. Что же заставило мужа покинуть её?       — Мисс Бл… ой, простите. — Айла опомнилась и чуть не схватилась за голову. её глаза смотрели на неё с нескрываемым восхищением. Было ли заслугой нового платья или сменой статуса? — Миссис Соломонс, здравствуйте. Поздравляю со свадьбой.       — Здравствуй, Айла. Спасибо. Как у вас тут идут дела? — она ведь теперь была хозяйкой, могла и поинтересоваться. Имела право.       — Хорошо. Не жалуемся.       — Не знаешь, где мистер Соломонс?       — Позвать его?       — Если тебе не в тягость, буду очень благодарна.       — Конечно, нет. Подождите секундочку. Сейчас вернусь.       Айла скрылась за дверью на кухню. Несколько долгих минут, заставивших её вспотеть от волнения. «Вдруг я отрываю его от важного дела? Вдруг он отчитает меня за неподобающее поведение?» — крутились вопросы, и девушке становилось дурно. Из кухни вышел Альфред со слегка растрепанными волосами в рубашке, небрежно закатанной до локтей, но не Айла. Меж ног больно кольнуло, поднимая воспоминания с ночи на поверхность. Элизабет съёжилась, как нашкодившее дитя, и едва ли могла удержать взгляд на муже.       — Что-то случилось, Элизабет?       — Нет, сэр, — машинально ответила она.       — В таком случае что же тут делаешь? Разве тебе не полагается сидеть дома?       Она хотела задать ему тот же вопрос. Разве не должен он находиться рядом с женой сейчас? Конечно, она и мечтать не могла о медовом месяце, как у сестры. Но неужели парочка дней вдвоем в их доме было неисполнимой задачей?       — Я хотела узнать, всё ли в порядке. Ваш ночной гость…       — Всё хорошо. Тебе не о чем переживать. Возвращайся домой и отдыхай.       — Я хотела забрать фотографии и… и приобрести цветы для дома, чтобы, вы знаете, украсить его. Вы говорили, что я могу. — Он непонимающе вскинул бровь. Лилибет зарделась. Как всё-таки было унизительно просить деньги у человека не такого близкого, как бы хотелось, бывшего чужим ещё несколько недель назад. — У меня нет…       — А, ну конечно, — опомнился мужчина.       Альфред нахмурился и помотал головой, залез в карман и достал несколько бумажек на общую сумму в десять фунтов. Глаза Элизабет сами превратились в монетки и застыли на деньгах. Откуда у пекаря такие суммы, да ещё и в кармане, а не в сейфе?       — Хватит?       — Да, — помедлив, ответила она. — Спасибо.       Бумажки исчезли в сумочке. Сердце громко стучало в ушах.       — Себя не ограничивай, но трать с умом, не всё сразу, — дал он ей наказ голосом строже.       — Конечно, сэр, — она пристыженно улыбнулась. Элизабет и не собиралась тратить всё за один раз. Она считала себя девушкой разумной и ответственной, подводить мужа не собиралась.       Лилибет не спешила уходить, стояла и кусала щеки изнутри. Альфред посмотрел на неё выжидающе с оттенком утомления и молчал. Ни о чем не спросил. Она почувствовала себя лишней в этом интерьере. Клякса, поставленная художником случайно, на картине.       — Что-то ещё?       — Вы будете к ужину?       — Не знаю.       Исчерпывающе.       — Извините за беспокойство. — Яд протёк в девичий тон. — Я не буду вас долее задерживать. До свидания, сэр.       Элизабет мигом развернулась и ушла, не дождавшись ответного прощания.       Её нижняя губа подрагивала. Альфред говорил с ней спокойно, не грубил, но было в его тоне что-то неприятное, слегка раздраженное и усталое. Он дал ей деньги и тут же пожелал избавиться. Она была достаточно разумна, чтобы прочитать это в его чертах лица. Смотрел на неё так, словно она делала что-то неправильно, так, как ему не нравилось. В глазах встали слезы. Она остановилась и подняла взгляд к нежному лазурному небу. Он спешил избавиться от жены. Не поцеловал, хотя они были наедине. Промелькнула ли у него мысль прикоснуться к ней? Желал ли он её? может, ночью она неправильно себя повела? Сказала правду, хотя не должна была раскрывать мужу нелицеприятные подробности? А может, Соломонс получил её как вещь, которой можно красоваться, поставил на полку и больше не желал притрагиваться, потеряв интерес после первого использования?       Элизабет хотела вернуться домой, сломя голову бежать на Кинг-Генрис-роуд в комнату, что сейчас потихоньку покрывалась пылью. В доме Соломонса ей было непривычно одиноко и некомфортно. Она словно сама себя изгнала отовсюду, лишила свободы, заперла в четырех стенах. А дома были мама с советами и брат, тянущийся пообниматься в нечастом порыве нежных чувств, были прогулки по парку и смех. Но она не могла. Такое поведение бы зародило неприятные подозрения в голове миссис Блюм, о которых через неё узнал бы и отец. Она не хотела их расстраивать, не хотела возрождать их неуверенность в выборе её спутника жизни.       Потому она, как образцовая счастливая жена, пошла за свадебными фотографиями. Забрав их, она вернулась в гнездышко, где теперь ей было место. Она поставила бежево-коричневые картинки, на которых она мягко улыбалась, а лицо Альфреда неизменно ничего не выражало, на камин в гостиной, на свой стол и хотела поставить в комнату Альфреда, но столкнулась лицом к лицу с закрытой темной дверью. Она смотрела на неё несколько долгих секунд, не моргая, но так и решилась дернуть ручку и проверить, закрыта ли та на замок, и ушла прочь.       Элизабет закрылась в своей комнате. Она обошла её, посидела за будуаром, рассмотрела тщательнее побрякушки и украшения, что купил ей Соломонс. Она не сразу их нашла. Сережки и скромное жемчужное колье прятались в шкатулке, которую Лилибет сначала посчитала пустой. Также были новая расческа с красивой задней частью, заколки. Подарки, конечно, заставили девушку улыбнуться, но душу не согрели. Она села за стол и решила описать свой день дневнику. Она это сделала, нарочно избегая описания поведения Соломонса. Будто ручка и бумага сделали бы проблему реальной, существующей. А Элизабет не была намерена квалифицировать поведение мужа как проблему. Пока нет.       Девушка, присев на подоконник, принялась читать книгу, иногда поглядывая на горизонт, загороженный крышами зданий, над которыми разливался солнечный свет. Элизабет приоткрыла окошко, надеясь прогнать жару прохладным ветерком, но не вышло. Не было и слабенького порыва. Обмахиваться книгой тоже не спасло. Элизабет стало дурно, и она, ведомая усталостью, прилегла на кровать. Глаза её закрывались. Мир снов с приукрашенной реальностью манил. Там Альфред остался, гордо повёл молодую жену в парк, там он обнимал её крепко и улыбался. Тело расслаблялось. Она заснула.       Её разбудил встревоженный стук в дверь.       — Миссис Соломонс! Миссис Соломонс? Вы в порядке?       Элизабет подскочила на кровати и потерла глаза. За окном потемнело.       — Да? Войдите.       В заполнившуюся тенями комнату вошла Эдна. Снова её лик потускнел и сделался чуждым, отпугивающим. Она вспомнила о Лавинии и пожелала обнять экономку и подругу.       — Вы желаете поужинать? Мне накрыть на стол?       — Который час?       — Уже восемь, мэм.       — Так поздно… — она выдохнула. — Мистер Соломонс уже пришел?       — Нет, мэм.       — Тогда я пока не буду ужинать. Подожду его.       — Мэм, ваш муж, скорее всего, не придет. — С печальным лицом ответила Эдна, поджав губы. — Он всегда возвращается поздно ночью или под утро. Вам стоит поесть без него.       — Я подожду час. — Теряя терпение, пробурчала она. — Если мистер Соломонс не объявится, я поужинаю. Хорошо?       — Конечно, мэм. Я буду на кухне.       — Благодарю, — снова произнесла Элизабет, и, когда служанка ушла, плюхнулась на кровать.       Альфред не пришел.       Элизабет мерила шагами комнату и вглядывалась в сиреневые и синие краски улицы. Редкие прохожие проходили мимо и не обращали внимания на домик, на девушку в окне с бледнеющим с каждой минутой лицом. Надежда рассыпалась на кусочки вазой. Вазы. Она вымученно вздохнула и закрыла лицо руками, прячась от своего блеклого отражения в стекле. Лилибет так и не купила цветы. Совсем из головы вылетело. Даже с простым заданием, что сама же придумала, не смогла справиться. Что уж говорить о привлечении внимания мужа. Он не обращал на неё внимания.       Никудышная.       Она спустилась вниз поужинать через час. Эдна уже всё подготовила и ушла. Лилибет в этот раз обрадовалась одиночеству. Ей хотелось поддаться грусти, не натягивать маску и в полной мере придаться жалости к себе. Пустить пару соленых капель на гарнир. Она почти ничего не съела, не смогла проглотить и поднялась наверх, не предупредив Эдну. Служанка заметит сама.       Уличные одежды сменились спальными. Элизабет зажгла свечу на тумбочке и легла в кровать с книгой в руках, хотя до того долго посматривала на манящий дневник. Ей так хотелось с кем-то поделиться своей горечью, своим первым днем, наполненным не жизнерадостными красками супружеской жизни, любовью и радостью, а одиночеством, досадой и тоской. Ненужная игрушка, к которой потеряли интерес.       Возможно, огонь в сердце Альфреда ей только почудился?       В книге ответов не находилось, как и в узорах балдахина. Элизабет, раздраженно фыркнув, кинула книгу на тумбочку. Она вглядывалась в желто-оранжевые пятна, что создавала свеча, и видела себя комнатным цветком, что растет сам по себе без внимания в запертой комнате и вот-вот иссохнет без воды. Так она закончит? Иссякнет, как другие женщины, что она видела мельком, которых не принимали и обвиняли в их собственных страданиях. И появился страх. Страх напрасно прожить свою жизнь в несчастье.       Однако в очередной раз, следуя толике света, что горел в груди, Элизабет понадеялась на лучшее, понадеялась, что следующий день будет радостнее. Серые облака растворятся, и чистый золотой свет прольется на кожу.       Поздней ночью незадолго до рассвета девушка всё же провалилась в сон, устав глядеть за окно. Упала от бессилия на одеяло и обняла подушку. Только часом позже сквозь сон она различила тяжелые шаги на лестнице. Облегчение растеклось по телу. «Сейчас он придет и обнимет меня», — мысль пронеслась в голове всплеском. Однако шаги удалялись и вовсе затихли где-то там в коридоре и оставили её без тепла. Элизабет зажмурила глаза, смаргивая слезы, и крепче стиснула подушку. Спасительный сон вновь забрал девушку к себе.       Утром Элизабет проснулась одна и не удивилась. Когда она поднялась с кровати и посмотрела на часы, сердце ёкнуло. Только шесть утра. Сон мигом сошел с лица. Элизабет накинула халат и выбежала из комнаты, теша себя надеждой позавтракать с мужем. Она схватилась за перила и побежала вниз, когда на звук в коридор вышла Эдна. Служанка выглядела натянуто и смотрела на неё с жалостью. Девушка остановилась, тяжело дыша.       — Мистер Соломонс просил передать, что ушел в лавку.       Эдна высказала опасения, что самостоятельно не решилась проверить Элизабет. Она опоздала.       — Я приготовила вам кашу на завтрак, мэм. Вам будет полезно набраться сил. Вы вчера столько спали, — нотка осуждения проскользнула в голосе Эдны. Элизабет поглядела под ноги и покрылась краской. — Проходите.       Пришел новый рассвет, перед ней томилось новое блюдо. А она всё так же сидела за столом одна.       Элизабет сделала выбор, и винить больше было некого.       Девочка со светлыми кудрями, украшенными бантиком, мотала ножками и разглядывала новые розовенькие туфельки, что подарил ей отец на прошлой неделе. Она ждала мать и сестру, что готовились к прогулке в парке. Лилибет любила гулять и была готова самой первой. Её внимание привлекли крики с улицы. Она соскочила с пуфа, подошла к окну рядом с дверью и выглянула, встав на цыпочки. Она различила в переулке между домов над чем-то склонившихся мальчишек со смугловатой кожей и темными-темными волосами на несколько лет старше в аккуратных рубашках и черных брюках. Они выкрикивали слова, которые мама называла запретными для воспитанных девушек. Вглядевшись внимательнее, девочка заметила на земле мальчика, которого беспощадно пинали.       Дитя с острым чувством справедливости открыло дверь и выбежало на улицу, вопреки запретам матери.       — Прекратите! — перебегая дорогу, закричала она громко и храбро, а может наивно и глупо. — Я сейчас позову отца! Папа! Папа! Иди сюда! Тут злые мальчишки!       Они обернулись, взглянули на неё со злостью. Она замерла, испугавшись высоких выпрямившихся силуэтов, но отступать не стала. Она снова показательно раскрыла рот, собираясь закричать. Три парня переглянулись, что-то сказали друг другу и ринулись с места, оставляя побитого позади. Он сидел на грязной земле, прижавшись к каменной стене здания. Его рубашка и штаны на нем были потрёпанее и некачественнее тех, что были на обидчиках, так ещё и были запачканы грязью и кровью, как и лицо. Кровь текла из носа и ссадин.       — Ты в порядке? — присев на корточки, мягко спросила девочка. Мальчик лет шестнадцати-семнадцати ничего не ответил. Он прожигал её диким взглядом серо-голубых глаз забитого животного. Она никогда не видела таких красивых и грустных глаз. Они надолго впечатались в её память. — Как тебя зовут?       Он снова промолчал. Она выдохнула и нежно улыбнулась ему.       — Ладно, будешь просто мальчиком. Вот, держи, — Лилибет достала из маленькой старой сумочки матери, которую таскала с собой с тех пор, как получила, носовой платок с монограммой. Он не протянул руку, не шелохнулся. Девочка не оробела, аккуратно приблизилась к нему и прижала платочек к его носу. Парень зашипел. — Потерпи. — Он замолчал и не сопротивлялся. — Вот так.       — Лилибет! Лилибет! А ну вернись домой! Лилибет! — послышались встревоженные крики матери, выскочившей на крыльцо. Девочка вздрогнула и поднялась на ноги.       — Мне пора идти. Выздоравливай и будь аккуратнее. Пока.       Она вложила платок в его руку, помахала ему и побежала к встревоженной матери.